Страница:
– Это меня не удивляет.
– Я хороший управленец. И я – не Ари. Я просто не знаю, как стать похожим на нее. Мне хочется протолкнуть проект «Надежда» – он был чрезвычайно дорог Ариане. Да я и сам верю в его успех.
– Что до меня, то мое мнение вам известно.
– Что поделаешь: расхождений не избежать. Но чисто философских. Если меня выберут председателем Комитета по науке, – Най отпил кофе. – Хотя куда более насущный вопрос теперь – как вы, надеюсь, понимаете – дело Уоррика.
Сердце Кореина учащенно забилось. Что это, подумал он, ловушка? Или предложение? «Ужасная трагедия», – сдержанно молвил он.
– Для нас это – ошеломляющий удар. Как глава – теперь уже бывший – ресионской службы безопасности я много общался с доктором Уорриком. И потому вправе заверить вас, что в основе случившегося лежат личные мотивы. И ничто иное…
– Вы говорите так, будто он во всем сознался?
Най смущенно кашлянул и, сделав глоток, посмотрел собеседнику в глаза. И осторожно сказал:
– Ари было невероятно трудно не приставать к помощникам-лаборантам. Именно здесь и кроется причина. Джастин Уоррик, сын Джордана, – родительская производная. А отношения доктора Эмори и Джордана Уоррика уходят корнями глубоко в историю.
«Дело осложняется с каждой минутой», – с тоской отметил Михаил, чувствуя странную неловкость от откровенности едва знакомого человека. И предпочел промолчать, хотя Най нарочно умолк, чтобы позволить ему высказаться.
– Ари затеяла перевод на другое место ази экспериментального образца, который фактически является членом семьи Уорриков, – продолжил Жиро. – А все для того, чтобы держать под прицелом отца и сына. Во всяком случае, так нам теперь представляется. Парнишка, разумеется, засуетился и кинулся на защиту товарища, отослав ази к людям, которых считал друзьями отца. К сожалению – пока еще выяснены не все подробности – те оказались связаны с партией Роше. И с экстремистами.
«Проклятие! – мысленно выругался Кореин. – Столь заметный след – сущая беда. Конечно, он нарочно дает мне почувствовать опасность».
– Разумеется, ази мы вернули, – продолжал Най. – Собственно, тут и зарыта собака. Ази никак не сумел бы добраться до Ари: он постоянно находился в госпитале, под наблюдением. Но Джордан Уоррик сумел разузнать, что Ари вытворяла с его отпрыском. Улучил момент, когда она оказалась одна в лаборатории, и закатил ей страшный скандал. Ари ударила Джордана, он ответил тем же, она упала и ударилась головой о край стола. Но это было еще не убийство. До настоящего убийства дело дошло, когда он взял какой-то лабораторный инструмент и повредил трубы, после чего захлопнул дверь хладокамеры и поднял давление в системе. Увы, инженеры определили, что это не был несчастный случай.
– Совет во всем разберется, – отозвался Кореин, с тоской думая, что убийство одного Особого другим – явление неслыханное. К тому же еще один Особый – сам по себе человек опасный – настойчиво старался выложить ему лишние подробности. Почувствовав озноб, Михаил обхватил ладонями горячую чашечку, желая хоть немного унять неприятное ощущение.
– Уоррик не хочет доводить дело до суда.
– Почему?
– Закон распространяется на него с определенными изъятиями, но репутацию можно загубить навсегда. В особенности репутацию сына.
– То есть – простите за любопытство – кто-то намекнул ему на возможность такого развития событий?
Най скорбно покачал головой:
– На суде мотив преступления все равно всплывет. Ничего не поделаешь. Мы же должны руководствоваться другими соображениями. Мы не станем разглашать информацию, связанную с этим делом. Потому-то я и пришел к вам – важно, чтобы вы все поняли. Нам известно, что недавно вы долго беседовали с Уорриком. Мы оба понимаем, что расследование, начавшись, может зайти слишком далеко. Чего доброго, вспыхнет этакая политическая драка! Вот вам и хваленое правосудие. Мерино, возможно, сумеет сдержаться, зато Роше не останется в стороне, если дело станут рассматривать в Совете. То, что получится в результате, нам совсем не нужно – как и вам. И уж тем более это не нужно Комитету по обороне; это вообще не в интересах национальной безопасности, даже не в интересах самого Джордана Уоррика. Он уже во всем сознался. Но не желает выступать свидетелем в суде – и, как вы сами понимаете, не может свидетельствовать во время психодопроса; а аналогичное свидетельство юного Джастина просто ужасает. Мы не хотим использовать его как оружие против отца. Парень здорово намучился, и терзать его далее – бессмысленная жестокость. Особенно принимая во внимание неподсудность его папаши.
Казалось, стены комнаты сдвинулись к центру. Кореин вдруг подумал о спрятанных магнитофонах. И не усомнился, что один звукозаписывающий аппарат наверняка работает поблизости. А потому осторожно бросил:
– О чем же вы хотите меня попросить?
– Мы не желаем перетряхивать грязное белье Ари на публике. Ни к чему хорошему это не приведет. С одной стороны, нельзя не понять мотивов поведения доктора Уоррика, и мы от души сочувствуем ему; с другой стороны, есть опасения, что возможный допрос Уоррика породит вполне логические предположения о существовании заговора. Нам хотелось бы добраться до Роше – но подобная линия только позволит ему собрать вокруг себя такую аудиторию, о какой в обычных обстоятельствах ему даже мечтать не приходится. Более того – он как бы получит основания заниматься проблемой и дальше. Не думаю, что вам это нужно больше, чем нам.
Конечно, в комнате магнитофон, снова подумал Кореин. А вслух осторожно сказал:
– Нам нечего скрывать.
– Речь не о сокрытии, а о том, как спасти ни в чем не повинного юношу от ненужного потрясения. Джордан Уоррик уже во всем сознался. Он не желает, чтобы к делу пристегнули еще и его личную жизнь и его сына. Закон не позволяет очистить его рассудок. Самое строгое наказание в данном случае – предельное ограничение свободы, удаление с работы – что, по моему мнению, будет не менее трагично, чем совершенное преступление.
Кореин мгновение размышлял над услышанным, отлично понимая, что где-то здесь скрыт подвох – то ли в самой ситуации, то ли в предложении собеседника. Однако Михаилу так и не удалось догадаться, на чем его пытались подловить. – Стало быть, вы предлагаете бескровную договоренность, – осторожно бросил он. – Но ведь речь идет об убийстве…
– Об убийстве, отягченном обстоятельствами, связанными с национальной безопасностью. Налицо случай, когда убийца и семья жертвы, а также все связанные с ними люди одинаково желают спустить дело на тормозах. Если цель поднятой шумихи – действительно свершение правосудия, а не политическая трескотня, то будет куда справедливее, если это произойдет в стенах Совета.
– Ничего подобного еще не случалось…
– Рано или поздно прецеденты возникают – в данном случае по соображениям гуманизма. Проигравших не будет. Разве что Роше не сумеет собрать достаточное количество слушателей. Выиграет даже Ари. Меньше всего ей хотелось бы, чтобы ее смерть позволила Роше разрушить то, что она созидала всю жизнь. Мы можем предоставить доктору Уоррику отдельную лабораторию и снабдить его всем необходимым для работы. Мстить мы не собираемся. Но будем настаивать на его отстранении от дел – то есть на прекращении им всякой общественной деятельности, ибо не намерены давать ему возможность пользоваться полученным преимуществом после заключения соглашения. Проще говоря, нам обоим придется воздержаться от придания делу политического характера. Что касается и доктора Уоррика. Соглашение мгновенно отодвинет судебный процесс на неопределенное время. Если Уоррик вздумает нарушить молчание, суд состоится. Мы не хотим связывать себе руки.
– Я должен все обдумать. Откровенно говоря, прежде чем дать согласие, я предпочел бы переговорить с доктором Уорриком на нейтральной территории. Дело принципа, сами понимаете. Многие из нас, кто при случае может возразить, будут сторонниками того же мнения.
– Разумеется. Поверьте, мне крайне неприятно заниматься делами такого рода в день похорон Ари. Но жизнь продолжается, и потому должны продолжаться дела.
– Понимаю, господин Най. – Кореин допил кофе, машинально отмечая, что необходимо разузнать оптовые цены на этот тонизирующий напиток, поскольку беседа за чашкой безумно дорогого кофе все равно себя окупила – пусть даже полкило кофейных зерен с Земли стоит две сотни. В то же время другое полушарие мозга Михаила напоминало: где-то поблизости спрятана камера. На эту мысль наползала другая – что все преимущества, усмотренные им поначалу в гибели Арианы Эмори, теперь…
При условии, что удастся договориться, достичь компромисса. Най чертовски хитер. А потому придется разбирать его, что называется, по винтикам, как было в свое время с Эмори. Жиро казался настоящей загадкой – представитель замкнутого общества, куда никто из людей Кореина так и не сумел внедриться. Кроме Уоррика. Но теперь на Уоррике можно ставить крест – это совершенно ясно. В Союзе все изменилось. С момента, когда в хладокамере взорвалась злосчастная труба, развитие событий повернуло совсем в иное русло.
Начинался период, когда партия центристов могла резко увеличить свои шансы при условии, что она не погрязнет в склоках, которые все равно не принесли бы пользы и не дали возможности пошатнуть позиции экспансионистов.
Проект «Рубин» и фаргонский проект были явно на мази. Возможно, финансирование проекта «Надежда» было обеспечено, однако дальнейшая колонизация вызывала сомнения – здесь предстояли жаркие дебаты. Можно было даже надеяться на изменения как в Ресионе, так и за его пределами, хотя отдельные личности в самом Ресионе, последние шестьдесят лет находившемся под жестким контролем властолюбивой Арианы (не составляло труда догадаться, кто именно из ресионцев руководил действиями директрисы даже после того, как она оставила свой пост), могли заявить о себе и в открытую взять власть.
Что означало другой расклад сил в том же Совете.
Людмила Де Франко – новоиспеченный Советник. Возможно, скоро Советником станет и Най. Всесильный Комитет по науке… Собирался посадить в кресло руководителя новичка – чертовски умного, но тем не менее новичка, пока не успевшего обзавестись поддержкой. И все же. Двоим из пяти экспансионистов в этом году предстояло переизбрание, а Илье Богдановичу исполнилось сто тридцать два года, и возраст уже давал о себе знать.
Кореин пробормотал какие-то дежурные любезности, поблагодарил ресионца, выразил соболезнования семье покойной и вышел, продолжая напряженно размышлять о возможности формирования в Совете центристского большинства.
И вдруг Михаил вспомнил, что забыл поднять вопрос об уничтоженных ази. Тот самый вопрос, по которому так любил распространяться Мерино. Теперь вряд ли удобно было вернуться и начать беседу заново. Впрочем, Михаилу этого и не хотелось – решение, по всей вероятности, по каким-то известным Наю соображениям принимала ресионская служба безопасности. Конечно, такое решение противоречило принципам морали. С другой стороны, то были не обычные ази, а служившие Ариане бoльшую часть ее жизни в сто двадцать лет длиной и потому потенциально опасные. Насколько понимал Михаил, их потеря была чревата серьезными психологическими последствиями; никто из людей-КВ не мог угадать подлинных последствий данного действия, кроме разве что сотрудников, постоянно работавших с ази. Окажись здесь Уоррик, Кореин обязательно переговорил бы с ним по этому поводу. Полюбопытствовал, было ли уничтожение ази санкционировано. И думал ли Уоррик, насколько верны утверждения, будто Ари сама оставила в компьютерной системе соответствующий приказ.
Черт возьми, лучше не ворошить прошлое! Ази не вернуть, как и Эмори. И точка. Интуиция подсказывала многоопытному Михаилу, что дело с умерщвлением ази вряд ли удастся представить должным образом.
Старая поговорка гласила: если дьявола поддерживают избиратели, с ним стоит договориться. Но тогда нечего жаловаться на адское пекло.
8
Неловко плюхнувшись на стул, адмирал Леонид Городин принял предложенную чашечку. Военный явился засвидетельствовать положенное в таких случаях уважение, а Най возьми да брякни: «Мне нужно обсудить с вами кое-что. Касательно фаргонского проекта. И проекта «Рубин». И «Надежды». У вас не найдется для меня нескольких минут?»
Не в обычае Городина было обсуждать мало-мальски важные вопросы с противниками и журналистами – без адъютантов, без рекомендаций и к тому же в кабинете, безопасность которого не была засвидетельствована надежными специалистами. Но тот же инстинкт, что призывал к осмотрительности, подсказывал: представилась отличная возможность серьезно побеседовать с оппонентами втайне от Кореина.
К тому же речь шла о людях, имена которых адмиралу более всего хотелось слышать в разговоре.
– Мне искренне жаль, что приходится заниматься столь обыденными делами в день похорон Ари, – молвил Жиро. – Но выбора нет. События выходят из-под контроля с поразительной быстротой. – Он отпил кофе. – Как вы знаете, я намерен баллотироваться на место Ари.
– Я полагал, – бросил Городин, – точнее, полагаю, что вы победите на выборах.
– Теперешний момент для нас – поистине критический. Гибель Ари – и связанная с этим потенциальная потеря Уоррика – поистине двойной удар. И не только для нас, а для всего Союза. Для наших национальных интересов. Надеюсь, вы знаете, что у меня оформлен допуск к работе с информацией самой высокой степени секретности. Мой допуск аналогичен допуску Ари. Что поделаешь – положение обязывает. Не стану ничего выпытывать у вас, но я знаком с вашими проектами, поскольку во время войны работал с вашим предшественником…
– Мне ясно, что у вас есть соответствующий допуск. И что вы знакомы с известными нам обоим делами. И что вы утаиваете их от следствия.
– Совершенно верно. Я ни с кем не обсуждал эти дела и не говорил с сотрудниками по поводу проектов – за исключением тех, кто имеет допуски, аналогичные моему. А потому, адмирал, вам нечего опасаться утечек. Или суда.
У Городина упало сердце. Более всего адмиралу хотелось сейчас удостовериться в том, что он ослышался. Имелись все основания полагать, что помещение оборудовано записывающими устройствами, но в то же время требовалась максимальная ясность. И потому Леонид Городин нарочито удивленно переспросил:
– О чем вы?
– О бескровной договоренности. Преступление совершил Уоррик – он уже во всем признался. Мотивы – шантаж, сексуальные домогательства. Точнее, речь о его сыне. Столь щекотливая ситуация, между нами говоря, могла бы изрядно повредить юноше. Договориться с Уорриком оказалось проще простого: ему предложили отдаленную лабораторию, где он сможет спокойно продолжать работу. А насчет Фаргоны мы не дали согласия. Комплекс придется размещать на Сайтине. Но я успел переговорить с Кореиным.
– Уже?
– Час назад. Я не стал упоминать о соображениях безопасности, от которых тоже никуда не деться. Беседа была о политике. Нам обоим известно, адмирал, что в дело оказались втянуты разные радикальные элементы. Есть люди, которых ради получения нужных свидетельств можно подвергнуть психодопросу. В показаниях Джастина Уоррика имеется ссылка на фаргонский проект, и их придется засекретить.
– Неужели Уоррик обсуждал такое с сыном?
– Мотивом для перевода на другое место послужил именно парень. Джастин Уоррик знает больше, чем ему положено. Адмирал, если и произошли какие-то утечки, знайте – их допустил Джордан Уоррик. Откровенно говоря, если дело дойдет до суда, то мотивы преступления могут обнаружиться в весьма интимных областях. Но если мы станем чрезмерно темнить, то кое-кто наверняка заподозрит неладное, не так ли?
– Проклятие, чего же тогда стоит ваша хваленая служба безопасности? Кто еще успел пронюхать?
– По всей видимости, похищенный ази. Он закреплен за Джастином.
– Боже!
– Судя по всему, ребята Роше не сумели расколоть ази. Как-никак, он альфа и к тому же разрабатывает обучающие ленты – я об ази. Крепкий орешек. Но существует вероятность того, что он просто не знал о необходимости засекретить известную нам информацию. Потому-то мы и явились к Лу, когда потребовалось во что бы то ни стало вернуть ази. Он был нам нужен обязательно живым, дабы можно было получить информацию на тот случай, если бы мы невзначай кого-нибудь упустили. К нашей общей радости, на месте преступления были застигнуты абсолютно все злоумышленники. Так мы полагаем. Но мы не кривили душой, когда сказали Лу, что ази – слабое звено в системе охраны секретных сведений. Думаю, бег событий оказался для нас слишком стремительным. Ари собиралась отправить меня в город с докладом для Лу. Увы…
– Не считаете ли вы, что, принимая во внимание ази и Роше, можно говорить о возможной причастности Уоррика…
– Вы об убийстве Ари? Он совершил преступление в состоянии аффекта, ибо все началось иначе, чем вам кажется: Джордан просто ударил ее, вот и все. Но когда выяснилось, что Ари получила серьезное увечье, Уоррик смекнул, что уничтожил возможность своего перевода на Фаргону. А потому прикончил Ари и инсценировал несчастный случай. Нельзя утверждать, будто Уоррик действовал хладнокровно, но и иных смягчающих обстоятельств не найти. Он ненавидел ее лютой ненавистью. Ари сама виновата – у нее было нездорово сильное влечение к юношам. Подумать только – такой великий ум! Соответственно, весьма эксцентричные заместители. Признаться, нам очень не хочется посвящать публику в эту сторону жизни Ари. Что до заговоров, то их не существовало. Если хотите, можете сами побеседовать с Уорриком. Или даже с его сыном. Его показания – разумеется, не самого Уоррика, а его отпрыска – мы тщательно проанализировали. И он со всей ясностью обрисовал, какие дела творились. К тому же остались весьма откровенные видеозаписи. Уничтожать их мы не собираемся. Но и к журналистам они не попадут. Боюсь, события уходят корнями глубоко в прошлое. Шантаж, разъяренный папаша, попытка все скрыть, которая вылилась в убийство.
– Черт побери, – ошеломленно пробормотал адмирал, вспоминая, как Уоррик настоятельно просил вытащить из Ресиона его сына. Конечно! Он явно пытался избавить юношу от такой жизни. – Кошмар какой-то!
– Мы намерены и далее выполнять свои обязательства. Составленный нами план предусматривает отправку Уоррика в дальнюю лабораторию, где он станет жить и работать, но под охраной. Ничто не помешает ему продолжать сотрудничество с вами. Мы будем проводить испытания. Что до неприкосновенности, можете не беспокоиться. В любом случае, принято поистине человечное решение, помогающее сохранить талант, потерять который мы просто не можем себе позволить.
– Вы побеседовали с Кореиным.
– Он выразил желание все обдумать. Я пытался убедить его, что наше предложение для него нисколько не опасно. Сами посудите, кому выгодно рассмотрение дела в суде? Да никому – кроме Роше и его шайки. А мы и так потеряли слишком много. Не просто блестящий ум. Видите ли… Мы по-прежнему не намерены отказываться от проектов.
– Как же, помню – комплекс на Фаргоне.
– Надеемся, что все пойдет, как задумано. Возможно, военные смогут воспользоваться плодами этой идеи в большем объеме, чем планировалось.
– То есть проект «Рубин» решено зарубить, – ухмыльнулся адмирал.
– Нет, от него мы тоже не отказываемся.
– Оставшись без доктора Эмори? – Городин глубоко вздохнул. – Вы уверены, что все пройдет гладко?
Най несколько секунд молчал. Потом, обернувшись к стоявшему поодаль молчаливому седому ази, распорядился: «Налей еще!» Ази все так же безмолвно приблизился и снова налил собеседникам кофе.
Некоторое время Най сосредоточенно молчал, а потом бросил:
– Интересуетесь техническими деталями?
– Оставьте это специалистам. Мой интерес – практический. И стратегический. Вы сможете успешно продолжать дело, руководствуясь оставшимися от Эмори заметками?
– Которые вы наверняка не отказались бы скопировать? Нужно признать, кое у кого потенциал весьма велик. Или вы о самой Эмори?
Городин с трудом проглотил подступивший к горлу ком и выдавил:
– А вы человек серьезный.
– Позвольте углубиться хотя бы в поверхностный слой технических подробностей. Проект подразумевает наличие субъекта и огромного количества документации биологического характера по нему. Таких субъектов не слишком много, да к тому же далеко не у всех есть столь подробное их описание. Оно есть у Рубина и Ари: на Рубина его сделали вследствие проблем с его здоровьем, а на Ари потому, что она родилась в семье Эмори и Карнат тогда, когда оба уже перешагнули столетний рубеж. И, разумеется, появилась на свет в одной из ресионских лабораторий. Мы провели соответствующую проверку и выяснили, что нужная документация находится в безупречном состоянии. Ари родилась, когда ее отец уже был мертв; мать скончалась, когда девочке исполнилось семь лет. Воспитывал ее дядя Джеффри. Когда Ариане исполнилось шестьдесят два, она сменила Джеффри Карната на посту директора ресионского комплекса. К тому же она была любимейшим проектом Ольги Карнат, объектом интенсивного изучения, и вдобавок каждый ее шаг фиксировался сначала матерью, а потом и Джеффри Карнатом. Достаточно сказать, что документации по Ари не меньше, если не больше, чем по Рубину. Более того – Ари всегда давала понять, будто станет одной из Особых, на кого распространится действие проекта. И своей преемнице оставила подробнейшие записи.
– Боже!
– А почему бы и нет? В этом и заключается ее ценность. Теперь, когда Ари больше нет с нами, мы можем – если ее теория истинна, – выбирать между не представляющим для нас особого интереса химиком и Арианой, чей ум, не побоюсь громких слов, стоит в одном ряду с умами таких выдающихся людей, как Бок и Штрелер, и чьи исследования оказали величайшее влияние на формирование всей системы национальной безопасности. И такая задача нам по силам.
– Вы серьезно?
– Абсолютно. Мы не видим причин отказываться от проекта. Есть необходимые условия его осуществления, и одно из них – Уоррик. Поймите правильно – чем больше подробностей из жизни Ари мы изучим, тем выше вероятность успеха.
– А как же с Рубиным?
– Можно было бы продолжать и эту затею. Хотя бы в качестве операции-дублера. И маскируя одним другое. Но проект «Рубин» в Ресионе мне не нужен. Не хочу, чтобы он влиял на нашу деятельность. Сами понимаете: смысл игры заключается в точном воспроизведении того, что уже было. Интенсивное руководство было в обычае Ари, однако ее преемница не должна находиться в прямом контакте с тем, кто проходит аналогичную процедуру. Пришлось бы выполнять обе части проекта «Рубин» на Фаргоне.
– То есть вы хотите сказать, будто собираетесь осуществить такое… Вне зависимости, получите официальную поддержку или нет, я правильно понял?
– Именно такой поддержки я и добиваюсь. Хочу спасти Уоррика. Я заинтересован в полноценном сотрудничестве с военными. Нам не обойтись без надежного прикрытия, которое вы в состоянии нам обеспечить – по крайней мере до тех пор, пока новая Ариана Эмори не появится на публике. Тогда возобладает мнение, будто это – чисто ресионский, типично гражданский проект. Что будет весьма полезно, не так ли?
– Боже мой. – Городин выпил сразу полчашки кофе. И протянул руку, чтобы ази подлил еще ароматного напитка.
– Аббан, – позвал Най. Ази подошел и заученным жестом налил кофе, а Городин воспользовался заминкой, дабы поспешно добавить еще кое-что.
– А какое отношение, – осторожно молвил он, – все это имеет к Уоррику?
– Он нужен нам. Мы хотим, чтобы Уоррик продолжал свою работу.
– Чтобы он восстанавливал Ариану? Работал с ее обучающими лентами?
– Нет, это было бы неразумно. Я толкую о Ресионе. Сами посудите – речь о событиях двадцати-, а то и пятидесятилетней давности. Уоррик еще молод. Только теперь показал, на что способен. Его исследования смыкаются с тем, чем занималась Ари. Буду откровенен: Ари оставила исключительно подробные записи. Она была гением. Ее записи не лишены логических пробелов – своеобразных лакун, которые она не считала нужным заполнять, ибо при необходимости без труда могла сделать это. Конечно, мы не можем гарантировать стопроцентный успех: ни одна обучающая лента такого рода не идеальна. Знаем только, что затея с Ари способна принести больший успех, чем мы до сих пор втайне подозревали, рассуждая о возможности осуществления чего-то подобного со сторонним объектом. Многое Ари просто зашифровала. Ее скачки от одного к другому, логические связи… В сфере, которую она основала едва ли не в одиночку… В общем, ее архив представляет собой настоящую загадку. Если от нас ускользнут основные принципы, по которым она жила, если мы не сможем восстановить вехи ее жизни, если нам не с кем окажется посоветоваться при случае, то придется констатировать, что шансы реализовать проект тают. В конечном итоге заметки Ари могли бы оказаться просто лишенными смысла. При утрате своего рода цементирующей среды, матрицы, когда невозможно воспроизвести социальное окружение… Но пока все это – в нашем распоряжении. Уверен, что мы справимся. Даже знаю – нас ожидает успех.
– Но, черт побери, в чем смысл вашей затеи – если не считать целью воскрешение самой Эмори? Сколько народу удастся вернуть в строй, если под рукой не окажется достаточно подробных записей? Как использовать ваши достижения на практике? Они не помогут нам вернуть Бок.
– Я хороший управленец. И я – не Ари. Я просто не знаю, как стать похожим на нее. Мне хочется протолкнуть проект «Надежда» – он был чрезвычайно дорог Ариане. Да я и сам верю в его успех.
– Что до меня, то мое мнение вам известно.
– Что поделаешь: расхождений не избежать. Но чисто философских. Если меня выберут председателем Комитета по науке, – Най отпил кофе. – Хотя куда более насущный вопрос теперь – как вы, надеюсь, понимаете – дело Уоррика.
Сердце Кореина учащенно забилось. Что это, подумал он, ловушка? Или предложение? «Ужасная трагедия», – сдержанно молвил он.
– Для нас это – ошеломляющий удар. Как глава – теперь уже бывший – ресионской службы безопасности я много общался с доктором Уорриком. И потому вправе заверить вас, что в основе случившегося лежат личные мотивы. И ничто иное…
– Вы говорите так, будто он во всем сознался?
Най смущенно кашлянул и, сделав глоток, посмотрел собеседнику в глаза. И осторожно сказал:
– Ари было невероятно трудно не приставать к помощникам-лаборантам. Именно здесь и кроется причина. Джастин Уоррик, сын Джордана, – родительская производная. А отношения доктора Эмори и Джордана Уоррика уходят корнями глубоко в историю.
«Дело осложняется с каждой минутой», – с тоской отметил Михаил, чувствуя странную неловкость от откровенности едва знакомого человека. И предпочел промолчать, хотя Най нарочно умолк, чтобы позволить ему высказаться.
– Ари затеяла перевод на другое место ази экспериментального образца, который фактически является членом семьи Уорриков, – продолжил Жиро. – А все для того, чтобы держать под прицелом отца и сына. Во всяком случае, так нам теперь представляется. Парнишка, разумеется, засуетился и кинулся на защиту товарища, отослав ази к людям, которых считал друзьями отца. К сожалению – пока еще выяснены не все подробности – те оказались связаны с партией Роше. И с экстремистами.
«Проклятие! – мысленно выругался Кореин. – Столь заметный след – сущая беда. Конечно, он нарочно дает мне почувствовать опасность».
– Разумеется, ази мы вернули, – продолжал Най. – Собственно, тут и зарыта собака. Ази никак не сумел бы добраться до Ари: он постоянно находился в госпитале, под наблюдением. Но Джордан Уоррик сумел разузнать, что Ари вытворяла с его отпрыском. Улучил момент, когда она оказалась одна в лаборатории, и закатил ей страшный скандал. Ари ударила Джордана, он ответил тем же, она упала и ударилась головой о край стола. Но это было еще не убийство. До настоящего убийства дело дошло, когда он взял какой-то лабораторный инструмент и повредил трубы, после чего захлопнул дверь хладокамеры и поднял давление в системе. Увы, инженеры определили, что это не был несчастный случай.
– Совет во всем разберется, – отозвался Кореин, с тоской думая, что убийство одного Особого другим – явление неслыханное. К тому же еще один Особый – сам по себе человек опасный – настойчиво старался выложить ему лишние подробности. Почувствовав озноб, Михаил обхватил ладонями горячую чашечку, желая хоть немного унять неприятное ощущение.
– Уоррик не хочет доводить дело до суда.
– Почему?
– Закон распространяется на него с определенными изъятиями, но репутацию можно загубить навсегда. В особенности репутацию сына.
– То есть – простите за любопытство – кто-то намекнул ему на возможность такого развития событий?
Най скорбно покачал головой:
– На суде мотив преступления все равно всплывет. Ничего не поделаешь. Мы же должны руководствоваться другими соображениями. Мы не станем разглашать информацию, связанную с этим делом. Потому-то я и пришел к вам – важно, чтобы вы все поняли. Нам известно, что недавно вы долго беседовали с Уорриком. Мы оба понимаем, что расследование, начавшись, может зайти слишком далеко. Чего доброго, вспыхнет этакая политическая драка! Вот вам и хваленое правосудие. Мерино, возможно, сумеет сдержаться, зато Роше не останется в стороне, если дело станут рассматривать в Совете. То, что получится в результате, нам совсем не нужно – как и вам. И уж тем более это не нужно Комитету по обороне; это вообще не в интересах национальной безопасности, даже не в интересах самого Джордана Уоррика. Он уже во всем сознался. Но не желает выступать свидетелем в суде – и, как вы сами понимаете, не может свидетельствовать во время психодопроса; а аналогичное свидетельство юного Джастина просто ужасает. Мы не хотим использовать его как оружие против отца. Парень здорово намучился, и терзать его далее – бессмысленная жестокость. Особенно принимая во внимание неподсудность его папаши.
Казалось, стены комнаты сдвинулись к центру. Кореин вдруг подумал о спрятанных магнитофонах. И не усомнился, что один звукозаписывающий аппарат наверняка работает поблизости. А потому осторожно бросил:
– О чем же вы хотите меня попросить?
– Мы не желаем перетряхивать грязное белье Ари на публике. Ни к чему хорошему это не приведет. С одной стороны, нельзя не понять мотивов поведения доктора Уоррика, и мы от души сочувствуем ему; с другой стороны, есть опасения, что возможный допрос Уоррика породит вполне логические предположения о существовании заговора. Нам хотелось бы добраться до Роше – но подобная линия только позволит ему собрать вокруг себя такую аудиторию, о какой в обычных обстоятельствах ему даже мечтать не приходится. Более того – он как бы получит основания заниматься проблемой и дальше. Не думаю, что вам это нужно больше, чем нам.
Конечно, в комнате магнитофон, снова подумал Кореин. А вслух осторожно сказал:
– Нам нечего скрывать.
– Речь не о сокрытии, а о том, как спасти ни в чем не повинного юношу от ненужного потрясения. Джордан Уоррик уже во всем сознался. Он не желает, чтобы к делу пристегнули еще и его личную жизнь и его сына. Закон не позволяет очистить его рассудок. Самое строгое наказание в данном случае – предельное ограничение свободы, удаление с работы – что, по моему мнению, будет не менее трагично, чем совершенное преступление.
Кореин мгновение размышлял над услышанным, отлично понимая, что где-то здесь скрыт подвох – то ли в самой ситуации, то ли в предложении собеседника. Однако Михаилу так и не удалось догадаться, на чем его пытались подловить. – Стало быть, вы предлагаете бескровную договоренность, – осторожно бросил он. – Но ведь речь идет об убийстве…
– Об убийстве, отягченном обстоятельствами, связанными с национальной безопасностью. Налицо случай, когда убийца и семья жертвы, а также все связанные с ними люди одинаково желают спустить дело на тормозах. Если цель поднятой шумихи – действительно свершение правосудия, а не политическая трескотня, то будет куда справедливее, если это произойдет в стенах Совета.
– Ничего подобного еще не случалось…
– Рано или поздно прецеденты возникают – в данном случае по соображениям гуманизма. Проигравших не будет. Разве что Роше не сумеет собрать достаточное количество слушателей. Выиграет даже Ари. Меньше всего ей хотелось бы, чтобы ее смерть позволила Роше разрушить то, что она созидала всю жизнь. Мы можем предоставить доктору Уоррику отдельную лабораторию и снабдить его всем необходимым для работы. Мстить мы не собираемся. Но будем настаивать на его отстранении от дел – то есть на прекращении им всякой общественной деятельности, ибо не намерены давать ему возможность пользоваться полученным преимуществом после заключения соглашения. Проще говоря, нам обоим придется воздержаться от придания делу политического характера. Что касается и доктора Уоррика. Соглашение мгновенно отодвинет судебный процесс на неопределенное время. Если Уоррик вздумает нарушить молчание, суд состоится. Мы не хотим связывать себе руки.
– Я должен все обдумать. Откровенно говоря, прежде чем дать согласие, я предпочел бы переговорить с доктором Уорриком на нейтральной территории. Дело принципа, сами понимаете. Многие из нас, кто при случае может возразить, будут сторонниками того же мнения.
– Разумеется. Поверьте, мне крайне неприятно заниматься делами такого рода в день похорон Ари. Но жизнь продолжается, и потому должны продолжаться дела.
– Понимаю, господин Най. – Кореин допил кофе, машинально отмечая, что необходимо разузнать оптовые цены на этот тонизирующий напиток, поскольку беседа за чашкой безумно дорогого кофе все равно себя окупила – пусть даже полкило кофейных зерен с Земли стоит две сотни. В то же время другое полушарие мозга Михаила напоминало: где-то поблизости спрятана камера. На эту мысль наползала другая – что все преимущества, усмотренные им поначалу в гибели Арианы Эмори, теперь…
При условии, что удастся договориться, достичь компромисса. Най чертовски хитер. А потому придется разбирать его, что называется, по винтикам, как было в свое время с Эмори. Жиро казался настоящей загадкой – представитель замкнутого общества, куда никто из людей Кореина так и не сумел внедриться. Кроме Уоррика. Но теперь на Уоррике можно ставить крест – это совершенно ясно. В Союзе все изменилось. С момента, когда в хладокамере взорвалась злосчастная труба, развитие событий повернуло совсем в иное русло.
Начинался период, когда партия центристов могла резко увеличить свои шансы при условии, что она не погрязнет в склоках, которые все равно не принесли бы пользы и не дали возможности пошатнуть позиции экспансионистов.
Проект «Рубин» и фаргонский проект были явно на мази. Возможно, финансирование проекта «Надежда» было обеспечено, однако дальнейшая колонизация вызывала сомнения – здесь предстояли жаркие дебаты. Можно было даже надеяться на изменения как в Ресионе, так и за его пределами, хотя отдельные личности в самом Ресионе, последние шестьдесят лет находившемся под жестким контролем властолюбивой Арианы (не составляло труда догадаться, кто именно из ресионцев руководил действиями директрисы даже после того, как она оставила свой пост), могли заявить о себе и в открытую взять власть.
Что означало другой расклад сил в том же Совете.
Людмила Де Франко – новоиспеченный Советник. Возможно, скоро Советником станет и Най. Всесильный Комитет по науке… Собирался посадить в кресло руководителя новичка – чертовски умного, но тем не менее новичка, пока не успевшего обзавестись поддержкой. И все же. Двоим из пяти экспансионистов в этом году предстояло переизбрание, а Илье Богдановичу исполнилось сто тридцать два года, и возраст уже давал о себе знать.
Кореин пробормотал какие-то дежурные любезности, поблагодарил ресионца, выразил соболезнования семье покойной и вышел, продолжая напряженно размышлять о возможности формирования в Совете центристского большинства.
И вдруг Михаил вспомнил, что забыл поднять вопрос об уничтоженных ази. Тот самый вопрос, по которому так любил распространяться Мерино. Теперь вряд ли удобно было вернуться и начать беседу заново. Впрочем, Михаилу этого и не хотелось – решение, по всей вероятности, по каким-то известным Наю соображениям принимала ресионская служба безопасности. Конечно, такое решение противоречило принципам морали. С другой стороны, то были не обычные ази, а служившие Ариане бoльшую часть ее жизни в сто двадцать лет длиной и потому потенциально опасные. Насколько понимал Михаил, их потеря была чревата серьезными психологическими последствиями; никто из людей-КВ не мог угадать подлинных последствий данного действия, кроме разве что сотрудников, постоянно работавших с ази. Окажись здесь Уоррик, Кореин обязательно переговорил бы с ним по этому поводу. Полюбопытствовал, было ли уничтожение ази санкционировано. И думал ли Уоррик, насколько верны утверждения, будто Ари сама оставила в компьютерной системе соответствующий приказ.
Черт возьми, лучше не ворошить прошлое! Ази не вернуть, как и Эмори. И точка. Интуиция подсказывала многоопытному Михаилу, что дело с умерщвлением ази вряд ли удастся представить должным образом.
Старая поговорка гласила: если дьявола поддерживают избиратели, с ним стоит договориться. Но тогда нечего жаловаться на адское пекло.
8
Неловко плюхнувшись на стул, адмирал Леонид Городин принял предложенную чашечку. Военный явился засвидетельствовать положенное в таких случаях уважение, а Най возьми да брякни: «Мне нужно обсудить с вами кое-что. Касательно фаргонского проекта. И проекта «Рубин». И «Надежды». У вас не найдется для меня нескольких минут?»
Не в обычае Городина было обсуждать мало-мальски важные вопросы с противниками и журналистами – без адъютантов, без рекомендаций и к тому же в кабинете, безопасность которого не была засвидетельствована надежными специалистами. Но тот же инстинкт, что призывал к осмотрительности, подсказывал: представилась отличная возможность серьезно побеседовать с оппонентами втайне от Кореина.
К тому же речь шла о людях, имена которых адмиралу более всего хотелось слышать в разговоре.
– Мне искренне жаль, что приходится заниматься столь обыденными делами в день похорон Ари, – молвил Жиро. – Но выбора нет. События выходят из-под контроля с поразительной быстротой. – Он отпил кофе. – Как вы знаете, я намерен баллотироваться на место Ари.
– Я полагал, – бросил Городин, – точнее, полагаю, что вы победите на выборах.
– Теперешний момент для нас – поистине критический. Гибель Ари – и связанная с этим потенциальная потеря Уоррика – поистине двойной удар. И не только для нас, а для всего Союза. Для наших национальных интересов. Надеюсь, вы знаете, что у меня оформлен допуск к работе с информацией самой высокой степени секретности. Мой допуск аналогичен допуску Ари. Что поделаешь – положение обязывает. Не стану ничего выпытывать у вас, но я знаком с вашими проектами, поскольку во время войны работал с вашим предшественником…
– Мне ясно, что у вас есть соответствующий допуск. И что вы знакомы с известными нам обоим делами. И что вы утаиваете их от следствия.
– Совершенно верно. Я ни с кем не обсуждал эти дела и не говорил с сотрудниками по поводу проектов – за исключением тех, кто имеет допуски, аналогичные моему. А потому, адмирал, вам нечего опасаться утечек. Или суда.
У Городина упало сердце. Более всего адмиралу хотелось сейчас удостовериться в том, что он ослышался. Имелись все основания полагать, что помещение оборудовано записывающими устройствами, но в то же время требовалась максимальная ясность. И потому Леонид Городин нарочито удивленно переспросил:
– О чем вы?
– О бескровной договоренности. Преступление совершил Уоррик – он уже во всем признался. Мотивы – шантаж, сексуальные домогательства. Точнее, речь о его сыне. Столь щекотливая ситуация, между нами говоря, могла бы изрядно повредить юноше. Договориться с Уорриком оказалось проще простого: ему предложили отдаленную лабораторию, где он сможет спокойно продолжать работу. А насчет Фаргоны мы не дали согласия. Комплекс придется размещать на Сайтине. Но я успел переговорить с Кореиным.
– Уже?
– Час назад. Я не стал упоминать о соображениях безопасности, от которых тоже никуда не деться. Беседа была о политике. Нам обоим известно, адмирал, что в дело оказались втянуты разные радикальные элементы. Есть люди, которых ради получения нужных свидетельств можно подвергнуть психодопросу. В показаниях Джастина Уоррика имеется ссылка на фаргонский проект, и их придется засекретить.
– Неужели Уоррик обсуждал такое с сыном?
– Мотивом для перевода на другое место послужил именно парень. Джастин Уоррик знает больше, чем ему положено. Адмирал, если и произошли какие-то утечки, знайте – их допустил Джордан Уоррик. Откровенно говоря, если дело дойдет до суда, то мотивы преступления могут обнаружиться в весьма интимных областях. Но если мы станем чрезмерно темнить, то кое-кто наверняка заподозрит неладное, не так ли?
– Проклятие, чего же тогда стоит ваша хваленая служба безопасности? Кто еще успел пронюхать?
– По всей видимости, похищенный ази. Он закреплен за Джастином.
– Боже!
– Судя по всему, ребята Роше не сумели расколоть ази. Как-никак, он альфа и к тому же разрабатывает обучающие ленты – я об ази. Крепкий орешек. Но существует вероятность того, что он просто не знал о необходимости засекретить известную нам информацию. Потому-то мы и явились к Лу, когда потребовалось во что бы то ни стало вернуть ази. Он был нам нужен обязательно живым, дабы можно было получить информацию на тот случай, если бы мы невзначай кого-нибудь упустили. К нашей общей радости, на месте преступления были застигнуты абсолютно все злоумышленники. Так мы полагаем. Но мы не кривили душой, когда сказали Лу, что ази – слабое звено в системе охраны секретных сведений. Думаю, бег событий оказался для нас слишком стремительным. Ари собиралась отправить меня в город с докладом для Лу. Увы…
– Не считаете ли вы, что, принимая во внимание ази и Роше, можно говорить о возможной причастности Уоррика…
– Вы об убийстве Ари? Он совершил преступление в состоянии аффекта, ибо все началось иначе, чем вам кажется: Джордан просто ударил ее, вот и все. Но когда выяснилось, что Ари получила серьезное увечье, Уоррик смекнул, что уничтожил возможность своего перевода на Фаргону. А потому прикончил Ари и инсценировал несчастный случай. Нельзя утверждать, будто Уоррик действовал хладнокровно, но и иных смягчающих обстоятельств не найти. Он ненавидел ее лютой ненавистью. Ари сама виновата – у нее было нездорово сильное влечение к юношам. Подумать только – такой великий ум! Соответственно, весьма эксцентричные заместители. Признаться, нам очень не хочется посвящать публику в эту сторону жизни Ари. Что до заговоров, то их не существовало. Если хотите, можете сами побеседовать с Уорриком. Или даже с его сыном. Его показания – разумеется, не самого Уоррика, а его отпрыска – мы тщательно проанализировали. И он со всей ясностью обрисовал, какие дела творились. К тому же остались весьма откровенные видеозаписи. Уничтожать их мы не собираемся. Но и к журналистам они не попадут. Боюсь, события уходят корнями глубоко в прошлое. Шантаж, разъяренный папаша, попытка все скрыть, которая вылилась в убийство.
– Черт побери, – ошеломленно пробормотал адмирал, вспоминая, как Уоррик настоятельно просил вытащить из Ресиона его сына. Конечно! Он явно пытался избавить юношу от такой жизни. – Кошмар какой-то!
– Мы намерены и далее выполнять свои обязательства. Составленный нами план предусматривает отправку Уоррика в дальнюю лабораторию, где он станет жить и работать, но под охраной. Ничто не помешает ему продолжать сотрудничество с вами. Мы будем проводить испытания. Что до неприкосновенности, можете не беспокоиться. В любом случае, принято поистине человечное решение, помогающее сохранить талант, потерять который мы просто не можем себе позволить.
– Вы побеседовали с Кореиным.
– Он выразил желание все обдумать. Я пытался убедить его, что наше предложение для него нисколько не опасно. Сами посудите, кому выгодно рассмотрение дела в суде? Да никому – кроме Роше и его шайки. А мы и так потеряли слишком много. Не просто блестящий ум. Видите ли… Мы по-прежнему не намерены отказываться от проектов.
– Как же, помню – комплекс на Фаргоне.
– Надеемся, что все пойдет, как задумано. Возможно, военные смогут воспользоваться плодами этой идеи в большем объеме, чем планировалось.
– То есть проект «Рубин» решено зарубить, – ухмыльнулся адмирал.
– Нет, от него мы тоже не отказываемся.
– Оставшись без доктора Эмори? – Городин глубоко вздохнул. – Вы уверены, что все пройдет гладко?
Най несколько секунд молчал. Потом, обернувшись к стоявшему поодаль молчаливому седому ази, распорядился: «Налей еще!» Ази все так же безмолвно приблизился и снова налил собеседникам кофе.
Некоторое время Най сосредоточенно молчал, а потом бросил:
– Интересуетесь техническими деталями?
– Оставьте это специалистам. Мой интерес – практический. И стратегический. Вы сможете успешно продолжать дело, руководствуясь оставшимися от Эмори заметками?
– Которые вы наверняка не отказались бы скопировать? Нужно признать, кое у кого потенциал весьма велик. Или вы о самой Эмори?
Городин с трудом проглотил подступивший к горлу ком и выдавил:
– А вы человек серьезный.
– Позвольте углубиться хотя бы в поверхностный слой технических подробностей. Проект подразумевает наличие субъекта и огромного количества документации биологического характера по нему. Таких субъектов не слишком много, да к тому же далеко не у всех есть столь подробное их описание. Оно есть у Рубина и Ари: на Рубина его сделали вследствие проблем с его здоровьем, а на Ари потому, что она родилась в семье Эмори и Карнат тогда, когда оба уже перешагнули столетний рубеж. И, разумеется, появилась на свет в одной из ресионских лабораторий. Мы провели соответствующую проверку и выяснили, что нужная документация находится в безупречном состоянии. Ари родилась, когда ее отец уже был мертв; мать скончалась, когда девочке исполнилось семь лет. Воспитывал ее дядя Джеффри. Когда Ариане исполнилось шестьдесят два, она сменила Джеффри Карната на посту директора ресионского комплекса. К тому же она была любимейшим проектом Ольги Карнат, объектом интенсивного изучения, и вдобавок каждый ее шаг фиксировался сначала матерью, а потом и Джеффри Карнатом. Достаточно сказать, что документации по Ари не меньше, если не больше, чем по Рубину. Более того – Ари всегда давала понять, будто станет одной из Особых, на кого распространится действие проекта. И своей преемнице оставила подробнейшие записи.
– Боже!
– А почему бы и нет? В этом и заключается ее ценность. Теперь, когда Ари больше нет с нами, мы можем – если ее теория истинна, – выбирать между не представляющим для нас особого интереса химиком и Арианой, чей ум, не побоюсь громких слов, стоит в одном ряду с умами таких выдающихся людей, как Бок и Штрелер, и чьи исследования оказали величайшее влияние на формирование всей системы национальной безопасности. И такая задача нам по силам.
– Вы серьезно?
– Абсолютно. Мы не видим причин отказываться от проекта. Есть необходимые условия его осуществления, и одно из них – Уоррик. Поймите правильно – чем больше подробностей из жизни Ари мы изучим, тем выше вероятность успеха.
– А как же с Рубиным?
– Можно было бы продолжать и эту затею. Хотя бы в качестве операции-дублера. И маскируя одним другое. Но проект «Рубин» в Ресионе мне не нужен. Не хочу, чтобы он влиял на нашу деятельность. Сами понимаете: смысл игры заключается в точном воспроизведении того, что уже было. Интенсивное руководство было в обычае Ари, однако ее преемница не должна находиться в прямом контакте с тем, кто проходит аналогичную процедуру. Пришлось бы выполнять обе части проекта «Рубин» на Фаргоне.
– То есть вы хотите сказать, будто собираетесь осуществить такое… Вне зависимости, получите официальную поддержку или нет, я правильно понял?
– Именно такой поддержки я и добиваюсь. Хочу спасти Уоррика. Я заинтересован в полноценном сотрудничестве с военными. Нам не обойтись без надежного прикрытия, которое вы в состоянии нам обеспечить – по крайней мере до тех пор, пока новая Ариана Эмори не появится на публике. Тогда возобладает мнение, будто это – чисто ресионский, типично гражданский проект. Что будет весьма полезно, не так ли?
– Боже мой. – Городин выпил сразу полчашки кофе. И протянул руку, чтобы ази подлил еще ароматного напитка.
– Аббан, – позвал Най. Ази подошел и заученным жестом налил кофе, а Городин воспользовался заминкой, дабы поспешно добавить еще кое-что.
– А какое отношение, – осторожно молвил он, – все это имеет к Уоррику?
– Он нужен нам. Мы хотим, чтобы Уоррик продолжал свою работу.
– Чтобы он восстанавливал Ариану? Работал с ее обучающими лентами?
– Нет, это было бы неразумно. Я толкую о Ресионе. Сами посудите – речь о событиях двадцати-, а то и пятидесятилетней давности. Уоррик еще молод. Только теперь показал, на что способен. Его исследования смыкаются с тем, чем занималась Ари. Буду откровенен: Ари оставила исключительно подробные записи. Она была гением. Ее записи не лишены логических пробелов – своеобразных лакун, которые она не считала нужным заполнять, ибо при необходимости без труда могла сделать это. Конечно, мы не можем гарантировать стопроцентный успех: ни одна обучающая лента такого рода не идеальна. Знаем только, что затея с Ари способна принести больший успех, чем мы до сих пор втайне подозревали, рассуждая о возможности осуществления чего-то подобного со сторонним объектом. Многое Ари просто зашифровала. Ее скачки от одного к другому, логические связи… В сфере, которую она основала едва ли не в одиночку… В общем, ее архив представляет собой настоящую загадку. Если от нас ускользнут основные принципы, по которым она жила, если мы не сможем восстановить вехи ее жизни, если нам не с кем окажется посоветоваться при случае, то придется констатировать, что шансы реализовать проект тают. В конечном итоге заметки Ари могли бы оказаться просто лишенными смысла. При утрате своего рода цементирующей среды, матрицы, когда невозможно воспроизвести социальное окружение… Но пока все это – в нашем распоряжении. Уверен, что мы справимся. Даже знаю – нас ожидает успех.
– Но, черт побери, в чем смысл вашей затеи – если не считать целью воскрешение самой Эмори? Сколько народу удастся вернуть в строй, если под рукой не окажется достаточно подробных записей? Как использовать ваши достижения на практике? Они не помогут нам вернуть Бок.