Страница:
И далее:
«Комитет по внутренним делам расследует циркулирующий в настоящее время по Ресиону слух, будто недавно состоялась проверка, в результате которой некоторые генотипы были удалены и более не вносились в регистры. Что означает: кто-то мог размножить генотипы, не имеющие права на существование».
Может, не обошлось без ази? Но генотип можно выделить даже из образца крови. Из всего. С какой стати понадобилась кража из Ресиона?
«…В частности, генетический материал экспериментальных людей и Особых – то, что обычным порядком достать невозможно».
Кража готовых к использованию применяемых ресионцами генотипов требует использования криогенной техники, что может быть обнаружено при транспортировке – если только признаки ее применения не ускользнут от внимания. Как бы то ни было, цифровой шифр генотипа – совершенно иная история. Ресион в лице управляющего Ная отрицает наличие такого рода деятельности и что соответствующая документация могла быть обнародована без формальной регистрации.
Кроме того, среди тамошних работников ходит слух, будто недавно произошла несанкционированная ликвидация. Официальные же ресионские круги препятствуют проведению расследования».
Кореин закусил губу и подумал: «Не желаю ничего знать. Во всяком случае не сейчас. Уж больно щекотливая сложилась ситуация. Боже – если это выплеснется на суд общественности, все договоренности рассыплются в прах!»
Сбоку виднелась сделанная рукой Делларозы приписка: «Как насчет предположения, что Ари занималась генотипами сама? Или все было сделано по ее приказу? Кто примет в расчет ценность Особого, тем более что он располагает доступом к родильной лаборатории?»
Голоса. Место в Совете. Поддержка богатых, очень богатых людей. Отхлебнув кофе, Кореин вдруг отметил, что его прошиб пот.
«Вещественные доказательства пострадали в результате неумелых действий моривилльской полиции. На некоторых поверхностях во внешней лаборатории и хладолаборатории остались отпечатки пальцев Уоррика, Эмори, помощников-ази, прочих лиц, пользовавшихся лабораторией, а также занимавшихся там учеников. Аналогичный набор отпечатков обнаружен на входной двери. Моривилльская полиция, проводившая предварительный осмотр, не располагала приборами-следопытами. Считывание информации на входе было нецелесообразно, ибо с момента преступления в лаборатории перебывало множество народу из числа полиции и ресионцев. Но информация по входившим и выходившим из лаборатории в день преступления была снята с дверного записывающего устройства и подтверждает устные показания допрошенных. Опять же администрация Ресиона не позволяет экспертам из Комитета по внутренним делам ознакомиться с содержащейся в компьютерах информацией.
Результаты вскрытия показывают, что смерть Эмори наступила в результате окоченения, к тому же сказалась полученная незадолго до гибели черепно-мозговая травма; на момент разрыва трубы Эмори, вероятно, находилась без сознания. К тому же Эмори страдала от мелкого недуга, давшего о себе знать после омоложения, жаловалась на артрит в правом колене и легкую форму астмы – лечащим врачам все это было известно. Единственным сюрпризом для них явилась небольшая раковая опухоль в левом легком – ведущий лечащий врач ничего о ней не знал: на сегодняшний день это чрезвычайно редкое заболевание, однако среди первых поселенцев на Сайтине оно было распространено шире. Для полного излечения требовалось немедленное хирургическое вмешательство и интенсивная лекарственная терапия. Этот тип рака поддается лечению, но повторяется довольно часто, и прогноз, данный с учетом прочих заболеваний иммунной системы, полученных после омоложения, был бы не слишком оптимистичен».
Боже!
Выходит, она все равно долго не протянула бы.
11
Джастин сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. Рядом вышагивал Деннис Най. Юноша успел принять душ, побриться и переодеться в обычную рабочую одежду – синий свитер и коричневые брюки. Уоррик-младший больше не дрожал. Попросив три таблетки аспирина, он внимательно оглядел их, дабы убедиться, что принесли действительно аспирин, – и только после этого отправил пилюли в рот. По крайней мере, если под видом аспирина все-таки принесли транквилизаторы, их было бы достаточно, чтобы в сочетании с усталостью притупить нервное возбуждение.
Отец выглядел отлично – как и положено. Он всегда выглядел бодро.
«Не мог он прикончить Ари! – ужаснулся Джастин. – Просто не мог. Его заставили оговорить себя. Кто-то явно лжет…»
– Сынок, здравствуй!
Оказывается, свидание решили устроить не в одной из холодных тесных комнатушек для бесед, а в настоящем служебном кабинете. Деннис явно вознамерился присутствовать при разговоре. Впрочем, он предупредил об этом заранее. Не собирались уходить и охранники-ази. Вовсю работали записывающие устройства, поскольку здесь друг другу не доверяли, а следователям потом нужно было доказать, что отец и сын Уоррики вели во время свидания самый невинный разговор.
– Здравствуй, – отозвался юноша. И подумал, что в таких случаях полагается подойти и обнять отца на глазах у всех, кто наверняка видел проклятую видеозапись, но, черт побери, отец явно не был настроен на нежности и смотрел сдержанно, спокойно, явно собираясь сказать ему что-то, дабы взять обстановку под контроль. А потому оставалось лишь поздороваться. Все прочее лучше было держать при себе, чтобы избежать возможных промахов; Джастин ни на секунду не забывал о том, что все происходящее автоматически записывается на пленку и одно неосторожно брошенное слово может испортить всем жизнь даже сильнее, чем он, Джастин, способствовал этому до сих пор.
Нечто вроде «Прости, что я сам пытался разобраться с Ари. Прости, что ничего не рассказал тебе. Прости, что тебе пришлось узнавать обо всем самому.
Все из-за меня. Все, все».
Деннис предупредил: насчет Гранта держать язык за зубами. Вообще его не упоминать. Если проговоришься – кое-кто из комитетов обязательно пожелает побеседовать с ним. И потому лучше помочь им забыть обо всем.
– У тебя все в порядке? – осведомился Джордан.
– Отлично. А у тебя?
– Сынок, я… – Голос Уоррика-старшего дрогнул.
«Боже, – испугался юноша, – он не выдержит! И все они увидят…»
– Мне уже обо всем рассказали. А потому можешь ничего не говорить. Пожалуйста…
Джордан сделал глубокий вдох и снова попробовал объясниться:
– Джастин, хочу, чтобы ты знал, почему я так поступил. Ари захватила больше влияния, чем положено в этом мире. Я действовал точно так же, как если бы пытался исправить бракованную обучающую ленту. Я ни в чем не раскаиваюсь и не буду каяться. Такое решение считаю вполне логичным. Теперь Ресион обрел нового начальника, а я получил долгожданный перевод – там Ари уже не станет вмешиваться в мою работу и выпускать в свет мои труды под собственным именем только потому, что она в них что-то подкорректировала. Я свободен. Жаль только… Жаль, что все получилось именно так. Из меня вышел хороший ученый, но неумелый слесарь. Так сказали следователи. Я поднял давление в системе, а они отследили все через систему слежения.
Начало тирады было произнесено с неподдельным гневом, от которого у Джордана дрожал голос. Но под конец Джордан взял себя в руки и отбарабанил слова, точно заученную роль, которую сыграл как заправский актер. И Джастин был очень благодарен отцу за это спокойствие – особенно, когда настал его черед говорить.
«Знаю, что это твоих рук дело», – едва не вырвалось у него. Но, решив не рисковать, он выпалил невинное: «Я люблю тебя».
И едва не потерял самообладание. Юноша закусил губу с такой силой, что почувствовал солоноватый привкус крови, а затем увидел, что и отец стиснул зубы.
– Не знаю, разрешат ли мне писать тебе, – уронил Уоррик-старший.
– Я обязательно напишу.
– Не знаю, будут ли твои письма попадать ко мне, – вымученно улыбнулся ученый. – Они полагают, будто с нас достаточно приветствий типа «Здравствуй, как там у вас с погодой?»
– Я все равно напишу.
– Они уверены… Уверены, будто не обошлось без сговора. Но ведь это не так. Сынок, клянусь, что это не так. Никто больше не был посвящен – да и не должен был ничего знать. Но кое-кто все равно испугался. Ведь Ариана для них прежде всего – политик. Именно потому она и считалась важной фигурой. Для людей она в первую очередь политик, а не ученый. Им не понять, что чувствует исследователь, когда кто-то бесцеремонно присваивает твой труд и переделывает его до неузнаваемости. Они просто не подозревают, о каком нарушении этики идет речь…
«О нарушении этики, – мысленно повторил Джастин. – Боже, ну конечно, он работает на публику. Сначала была тирада для Комитета, затем – скрытое сообщение для меня. Но если он станет болтать и дальше, они обо всем догадаются».
– Я люблю тебя, – повторил вслух юноша. – Больше всего на свете.
И раскрыл объятия; игра завершилась, актерам полагалось обняться. И даже поплакать.
Теперь он уже не увидит Джордана. И не услышит о нем.
Возможно, уже никогда.
Юноша сделал несколько шагов, точно робот. И заключил отца в объятия. Отец тоже обнимал его – долго-долго. Джастин прокусил губу, ибо только боль помогала ему держать себя в руках. Отец плакал – юноша отчетливо ощущал его безмолвные рыдания. Но, с другой стороны, это же и поможет отцу. Возможно, они вели себя перед камерами как подобает. Эх, расплакаться бы! Но по какой-то причине юноша сохранял бесстрастность – точно онемел, – хотя чувствовал боль в губе и привкус крови.
А вот Джордан сыграл свою роль не вполне естественно – говорил слишком хладнокровно, слишком опасно. Не следовало этого делать. Ведь видеозапись могли прокрутить в выпуске новостей. Посмотрев ее, люди могут испугаться, подумать, что Уоррик-старший свихнулся, уподобился переступившему роковую черту альфа – двойнику Бок. И потому его могли не допустить к обещанной работе.
Юноша едва не закричал: «Он лжет, мой отец лжет!» Но Джордан как ни в чем не бывало продолжал держать сына в объятиях. Он сделал все так, как хотел. Ведь Джордана не держали целую неделю под замком. Он беседовал со следователями и знал, что рано или поздно вырвется из Ресиона. Джордан ловко играл свою роль, играл, как отменный психолог, ибо на самом деле собирался отправиться в сенатский комитет и в конце концов добиться своего; возможно, это помогло бы не обнародовать только что сделанную видеозапись, ведь работа Джордана была слишком нужна военным и потому военные могли бы заставить замолчать кого угодно.
– Закругляйтесь, – раздался голос Денниса.
Джордан нехотя отпустил сына, и Най тотчас увел Джастина.
Тут-то Джастин и дал волю слезам. Едва дверь захлопнулась, юноша прислонился к стене и заплакал навзрыд. Он плакал до тех пор, пока не заболел живот.
12
Он думал, что потрясений больше не предвидится.
Но у дверей госпиталя его встретил Петрос Иванов. Приняв Джастина у охранников из службы безопасности, врач повел его в палату к Гранту.
– Как он? – выдохнул Уоррик-младший перед тем, как оба вошли в палату.
– Не очень, – признался эскулап. – Я собирался тебя предупредить. – Иванов говорил что-то еще, твердил, что Гранта опять хотели допросить; и как он впал в шоковое состояние; как его каждый день выносили в сад в кресле, как ему делали массаж и купали, как лечили, ведь Деннис все время твердил, что не сегодня-завтра зайдет Джастин – и потому они боялись снова допрашивать Гранта, поскольку он и так находился у последней черты, а они думали, будто существуют какие-то запрещенные кодированные слова, не внесенные в психорегистратор.
– Нет, – отрезал юноша прежде, чем распахнуть дверь в палату. Ему захотелось убить Иванова. Бить до тех пор, пока врач не превратится в кровавое месиво, а потом проделать то же с его подручными и в конце концов добраться до Ная. – Нет, кодированных слов нет. Проклятие, я ведь сам пообещал ему, что приду! Вот он и ждал.
И продолжал ждать. Сейчас, ухоженный и причесанный, он выглядел отменно – если бы только не знать, что Грант не способен передвигаться самостоятельно. И потерял в весе, что называется, кожа да кости. Да и глаза выглядели мертвенно-стеклянными. Взяв брата за руку, Джастин первым делом отметил полное отсутствие привычной гибкости мышц.
– Грант, – позвал он, опускаясь на краешек кровати. – Грант, это я. Все в порядке.
Грант даже не моргнул.
– Выйдите, – бросил Уоррик-младший Иванову, бросив короткий взгляд через плечо и уже не заботясь о приличиях.
Врач вышел.
Нагнувшись, Джастин осторожно отстегнул смирительные ремни, удерживавшие больного на койке. Мимоходом юноша отметил, что брат держится спокойнее, чем он ожидал. Приподняв его руку, он уложил ее поперек груди, чтобы можно было сесть более удобно, потом поднял изголовье койки. И двумя пальцами повернул лицо Гранта к себе. Голова повернулась без сопротивления, точно принадлежала не живому существу, а манекену. Веки больного затрепетали.
– Грант, это я, Джастин!
Снова подрагивание век.
Джастин с ужасом поймал себя на мысли, что в какой-то миг заподозрил, будто брат мертв. А еще раньше был даже уверен, что обнаружит в госпитале полутруп, которому уже не поможет никакое лечение. И в душе подготовился к худшему… Через пять минут после того, как Уоррик-младший переступил порог палаты, его надежду на выздоровление брата незаметно сменило предчувствие его гибели. Круг замкнулся.
Джастину стало страшно. Если Грант умрет, ничего более страшного случиться уже не может.
«Кошмар, что только лезет в голову?! – ужаснулся юноша. – Когда я успел научиться так думать? Откуда во мне такая расчетливость?
Может, это тоже остатки обучающей ленты Ари?
Что же она сделала со мной?»
Джастину показалось, будто он разрывается на части – истерика поднималась в нем девятым валом; но Гранту все это было уже ни к чему. Рука Джастина тряслась, когда он взял вялую руку больного. И даже тогда он вспомнил квартиру Ари, вспомнил роковую комнату. Юноша принялся бормотать что-то непонятное, лишь бы отвлечься, лишь бы только не пускать в сознание недавнюю мысль – будто она была чужая. Уоррик-младший уже понял, что не сможет просто касаться людей, не сознавая при этом эротической подоплеки действия. Он не мог просто так коснуться друга, обнять отца. Днем и ночью он вспоминал предательское наваждение, понимая, что стало опасно любить кого бы то ни было, ибо на ум шло только постыдно-гадостное – мысли, способные привести окружающих в неподдельный ужас.
И потом, Ари оказалась права: стоит полюбить кого-нибудь, как Они доберутся до тебя – доберутся, как добрались до Джордана. Грант был всего лишь средством добраться до него, Джастина. Разумеется. Потому-то ему и позволили забрать Гранта.
Сейчас Джастин как бы не принадлежал себе. Наступит день, когда Грант положит его на лопатки перед врагами. Может, и вовсе погубит. Или сделает нечто худшее – поступит с ним так, как он сам поступил с отцом.
Но пока он, опять же, не один. До рокового мига, который наступит через несколько лет, он спокойно может жить бок о бок с Грантом. Лишь через несколько лет Грант догадается, что в его брате завелась червоточинка. А может, после того, как Грант все узнает, станет лучше. Грант, как и любой ази, в состоянии простить что угодно.
– Грант, это я. Пришел к тебе. Я рядом.
Возможно, Грант все еще переживал ту ночь. Возможно, при пробуждении он вернулся к тому переживанию.
Между тем веки больного опять задрожали.
– Грант, ну же, довольно! Ты одурачил их. Пожми мне руку – теперь можешь не осторожничать.
Пальцы чуточку согнулись. Но едва заметно. И дыхания участилась. Джастин слегка встряхнул брата, вытянул руку и осторожно похлопал его по щеке пальцем.
– Эй, ты что-нибудь чувствуешь? Ну же, я начинаю терять терпение! Это я. Черт, нам нужно поговорить! Да открой ты глаза…
Наконец губы больного дрогнули. И снова обмякли. Дыхание стало более тяжелым. Грант несколько раз пытался открыть глаза.
– Слушаешь?
Больной кивнул.
– Отлично, – пробормотал Джастин, дрожа и пытаясь унять дрожь. – У нас проблема. Но я добился разрешения забрать тебя отсюда. Если только ты придешь в себя…
– Уже утро?
Бросив короткое «да», Уоррик-младший перевел дух, а затем вдруг подумал, что намеренно вводить в заблуждение – вещь опасная. И что Грант осторожничал. При малейшей лжи брат может уйти в себя. «Нет, уже нет, – вскользь сообщил Джастин. – Был всполох – плохой. Позже объясню. Можешь шевельнуть рукой?»
Грант слабо дернул рукой. А потом даже ухитрился приподнять ее. И пояснил: «Я слаб, очень слаб».
– Ничего. Мы сейчас перенесем тебя в автобус. Если докажешь, что способен сидеть, уже сегодня сможешь спать в собственной кровати.
Грудь больного вздымалась и опускалась неровными толчками. Рука вяло поднялась, проплыла по воздуху, но на полпути опала плетью. Глотнув воздуха, Грант дернулся всем телом, приподнимая плечи, из-за чего подушка попыталась выскользнуть из-под них, но упасть не успела – голова больного с размаху обрушилась на нее.
«Довольно», – решил Джастин.
Еда казалась странной на вкус. Слишком острой. Зубы словно бы вязли в ней. Грант осилил только половину миски, содержимое которой Джастин заталкивал ему в рот ложечкой. Наконец больной слабо шевельнул рукой: «Хватит».
Отставив миску, Джастин обеспокоенно взглянул на брата.
– Для меня это совсем уж перебор, – отозвался Грант. Речь давалась ему тоже с трудом, однако брат выглядел слишком взволнованным и необходимо было успокоить его. Вытянув руку, Грант закрыл ею ладонь брата – жест дался ему легче слов. Но Джастин по-прежнему смотрел на него с ужасом. Больше всего ази сейчас хотелось изгнать страх из души Джастина.
Ночью тот выложил ему все. Новости стремительным потоком вылились на все еще слабого Гранта, поскольку, как признался Джастин, «именно здесь он ударил меня особенно чувствительно, и мне кажется, что тебе лучше перенести боль в состоянии отупения – она будет не столь сильной».
Грант всплакнул. Плакал и Джастин. А позже Джастин настолько устал и так не хотел покидать больного, что лег на одной кровати с братом – не застелив ее и не потрудившись раздеться, зато сразу уснул мертвым сном.
Грант, прилагая нечеловеческие усилия, пытался хотя бы накрыть брата простыней, но слабость снова дала о себе знать, и потому он, откатившись на край кровати, еле-еле сумел набросить на брата край простыни и вернулся в исходное положение.
Так он и лежал, дрожа от холода, пока проснувшийся посреди ночи Джастин не накинул на него одеяло. После чего обнял Гранта и долго плакал, уткнувшись ему в плечо.
– Ты мне очень нужен, – заявил Джастин.
Грант не знал, почему брат внезапно начал так нуждаться в нем – возможно потому, что он был ази, или потому, что он тоже принадлежал к роду человеческому, – но больной был твердо уверен, что в жизни не слышал ничего более важного. Он тоже плакал. И не понимал причины слез – разве что Джастин стал теперь смыслом его существования. «Ты тоже мне необходим, – отозвался Грант. – Я люблю тебя».
Это происходило в темноте, до наступления рассвета. Ночью люди способны говорить то, что при свете дня стараются держать в себе.
Джастин снова заснул у него под боком. Грант проснулся первым и долго лежал, радуясь, что брат наконец рядом. А потом проснулся и Джастин. Поднявшись, он первым делом извинился за то, что заснул в чужой постели.
Будто Грант на протяжении всей ночи не хотел, чтобы брат был как можно ближе. Будто Джастин не стал для него теперь самым главным на свете, не навевал приятное ощущение безопасности. И не был человеком, ради которого Грант был действительно готов на все.
Он любил Джастина до безумия – никакая женщина, ничто в мире не могло быть для него так дорого.
13
– Генотип Ари дал положительную реакцию, – сообщил Жиро Наю громко прозвучавший в лаборатории голос, и Най вздохнул с облегчением.
– Прекрасно, – бросил он. – Поистине прекрасно. А что два других?
– Оба положительны. От каждого из троих взяли образец. Образцы уже отгружены.
– Замечательно.
Шварц отключился. Вздохнув, Жиро откинулся на спинку кресла.
В проекте «Рубин» задействовали девять эмбриофонов. Тройная отбраковка в каждом случае, на что громогласно жаловалась Штрассен. Ресион вообще очень редко занимался исправлением ошибок над КВ; если генотип не приживался или оказывался дефектным, программа повтора просто повторяла все несколько недель спустя, а получателю оставалось набраться терпения и ждать результата – если, конечно, он не был готов сделать доплату к и без того астрономической сумме за мгновенное возобновление работы. Если речь шла о воспроизводстве оговоренных в контракте генотипов ази либо о чьем-нибудь проекте, то, как правило, для каждой пары генотипов резервировался один запасной, причем спустя шесть недель запасной генотип ликвидировался.
Теперь девять эмбриофонов должны были работать три недели, шесть – соответственно шесть недель, и только после этого планировалось, сделав итоговый выбор, ликвидировать ненужные экземпляры.
В Ресионе никогда не рисковали.
«Пособие по производству», аудиозапись.
Обучающая лента по генетике № 1.
«Ресионские общеобразовательные публикации», 8970-8768-1
Одобрено для 80+
Любой, кто хоть единожды пользовался образовательной обучающей лентой и приложенными к ней лекарственными препаратами, знаком с сенсорным датчиком, укрепляемым на теле. Применяемые в быту аппараты простейших конструкций используют однопутный сердечный сенсор – датчик для измерения частоты пульса. Любая обучающая лента – развлекательная или информационная, – применяемая на фоне предписанных препаратов, в состоянии стать катализатором серьезного эмоционального стресса в момент чувственного переживания или задействования ресурсов человеческой памяти. К примеру, при ознакомлении с классической оперой «Отелло» индивид, становясь свидетелем определенных событий и сравнивая их с собственной жизненной практикой, оказывается в состоянии сопереживать кому-нибудь из персонажей с такой естественностью, какой не в состоянии добиться ни одна из выпускаемых в обычном порядке обучающих лент.
Зритель переживает стресс, сопоставимый с разыгрывающейся на его глазах драмой. Пульс учащается. Датчик тотчас регистрирует изменение и сообщает о нем в блок управления аппаратом. Если частота пульса превысит установленный техником предел, программа автоматически переходит на другой жанр – на раздел, где представлена только легкая музыка.
Этот молодой человек явился в школу-клинику, желая научиться четко и красиво писать. Юноша напрягает руку, и ее мышцы напрягаются; в этот момент сотрудник клиники – техник – нащупывает нужные мышцы и закрепляет на соответственных участках руки пациента пронумерованные датчики. Еще некоторое количество датчиков закрепляют на мышцах вокруг глаза. Другие сенсоры распределяются у руки, в области сердца и сонной артерии.
Крохотные серые полоски имеют по два контакта: это намного более совершенное устройство, способное фиксировать реакцию нервных узлов. Номера на полосках соответствуют номерам, заданным учебной обучающей лентой технику, которому вовсе не обязательно быть квалифицированным психотерапевтом, ибо работа с подобными образовательными обучающими лентами этого не требует. Датчики, укрепленные на коже по схеме, указанной в учебной обучающей ленте, позволяют аппарату уловить работу каждой мышцы или группы мышц и отправить сообщение (либо приостановить его послание) в систему контроля.
На теле этой женщины, владеющей искусством каллиграфии, также закреплены сенсоры по описанной выше схеме. В настоящий момент она выполняет пробное упражнение. Все движения ее мышц фиксируются. Так идет запись учебной обучающей ленты.
Ожидая, когда принятое средство начнет действовать, молодой человек проявляет легкое беспокойство. Это его первый опыт с рекомендованной образовательной обучающей лентой. Техник заверяет студента, что беспокоиться нечего, поскольку учебная обучающая лента не слишком отличается от развлекательной. Укрепленные на теле датчики доставляют неудобство, но только в течение определенного времени. Средство начинает действовать, и техник проверяет готовность пациента к восприятию ленты. Обучающая лента начинает воспроизводиться, и юноша испытывает стресс, наблюдая за выполнением упражнения. Техник негромко успокаивает обучаемого. Через мгновение, посредством ввода-вывода информации через датчики, пациент, взяв ручку и принимаясь писать, начинает чувствовать напряжение мышц, характерное для опытного каллиграфа. Обучаемый воочию видит свои достижения, видит формы букв, чувствует короткие, уверенные движения руки и пальцев, ощущает передающийся от женщины-каллиграфа спад напряжения при работе.
Обучение может длиться несколько уроков, однако, когда молодой человек принимается за выполнение упражнения непосредственно после пробуждения, результат налицо. Юноша держит ручку легко и непринужденно, уже не стискивая ее судорожной хваткой, да и его осанка улучшилась, ибо он нашел удобный угол, под каким держать руку. Обучаемый поражен и обрадован результатом. Ему необходимо упражняться несколько раз в день, дабы закрепить достигнутый результат. Он повторит упражнение сразу после завтрака, затем несколько раз вернется к нему на следующий день. Должное усердие выработает необходимую привычку. Молодой человек может повторять обучение до тех пор, пока результат не удовлетворит его самого и его родителей.
«Комитет по внутренним делам расследует циркулирующий в настоящее время по Ресиону слух, будто недавно состоялась проверка, в результате которой некоторые генотипы были удалены и более не вносились в регистры. Что означает: кто-то мог размножить генотипы, не имеющие права на существование».
Может, не обошлось без ази? Но генотип можно выделить даже из образца крови. Из всего. С какой стати понадобилась кража из Ресиона?
«…В частности, генетический материал экспериментальных людей и Особых – то, что обычным порядком достать невозможно».
Кража готовых к использованию применяемых ресионцами генотипов требует использования криогенной техники, что может быть обнаружено при транспортировке – если только признаки ее применения не ускользнут от внимания. Как бы то ни было, цифровой шифр генотипа – совершенно иная история. Ресион в лице управляющего Ная отрицает наличие такого рода деятельности и что соответствующая документация могла быть обнародована без формальной регистрации.
Кроме того, среди тамошних работников ходит слух, будто недавно произошла несанкционированная ликвидация. Официальные же ресионские круги препятствуют проведению расследования».
Кореин закусил губу и подумал: «Не желаю ничего знать. Во всяком случае не сейчас. Уж больно щекотливая сложилась ситуация. Боже – если это выплеснется на суд общественности, все договоренности рассыплются в прах!»
Сбоку виднелась сделанная рукой Делларозы приписка: «Как насчет предположения, что Ари занималась генотипами сама? Или все было сделано по ее приказу? Кто примет в расчет ценность Особого, тем более что он располагает доступом к родильной лаборатории?»
Голоса. Место в Совете. Поддержка богатых, очень богатых людей. Отхлебнув кофе, Кореин вдруг отметил, что его прошиб пот.
«Вещественные доказательства пострадали в результате неумелых действий моривилльской полиции. На некоторых поверхностях во внешней лаборатории и хладолаборатории остались отпечатки пальцев Уоррика, Эмори, помощников-ази, прочих лиц, пользовавшихся лабораторией, а также занимавшихся там учеников. Аналогичный набор отпечатков обнаружен на входной двери. Моривилльская полиция, проводившая предварительный осмотр, не располагала приборами-следопытами. Считывание информации на входе было нецелесообразно, ибо с момента преступления в лаборатории перебывало множество народу из числа полиции и ресионцев. Но информация по входившим и выходившим из лаборатории в день преступления была снята с дверного записывающего устройства и подтверждает устные показания допрошенных. Опять же администрация Ресиона не позволяет экспертам из Комитета по внутренним делам ознакомиться с содержащейся в компьютерах информацией.
Результаты вскрытия показывают, что смерть Эмори наступила в результате окоченения, к тому же сказалась полученная незадолго до гибели черепно-мозговая травма; на момент разрыва трубы Эмори, вероятно, находилась без сознания. К тому же Эмори страдала от мелкого недуга, давшего о себе знать после омоложения, жаловалась на артрит в правом колене и легкую форму астмы – лечащим врачам все это было известно. Единственным сюрпризом для них явилась небольшая раковая опухоль в левом легком – ведущий лечащий врач ничего о ней не знал: на сегодняшний день это чрезвычайно редкое заболевание, однако среди первых поселенцев на Сайтине оно было распространено шире. Для полного излечения требовалось немедленное хирургическое вмешательство и интенсивная лекарственная терапия. Этот тип рака поддается лечению, но повторяется довольно часто, и прогноз, данный с учетом прочих заболеваний иммунной системы, полученных после омоложения, был бы не слишком оптимистичен».
Боже!
Выходит, она все равно долго не протянула бы.
11
Джастин сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. Рядом вышагивал Деннис Най. Юноша успел принять душ, побриться и переодеться в обычную рабочую одежду – синий свитер и коричневые брюки. Уоррик-младший больше не дрожал. Попросив три таблетки аспирина, он внимательно оглядел их, дабы убедиться, что принесли действительно аспирин, – и только после этого отправил пилюли в рот. По крайней мере, если под видом аспирина все-таки принесли транквилизаторы, их было бы достаточно, чтобы в сочетании с усталостью притупить нервное возбуждение.
Отец выглядел отлично – как и положено. Он всегда выглядел бодро.
«Не мог он прикончить Ари! – ужаснулся Джастин. – Просто не мог. Его заставили оговорить себя. Кто-то явно лжет…»
– Сынок, здравствуй!
Оказывается, свидание решили устроить не в одной из холодных тесных комнатушек для бесед, а в настоящем служебном кабинете. Деннис явно вознамерился присутствовать при разговоре. Впрочем, он предупредил об этом заранее. Не собирались уходить и охранники-ази. Вовсю работали записывающие устройства, поскольку здесь друг другу не доверяли, а следователям потом нужно было доказать, что отец и сын Уоррики вели во время свидания самый невинный разговор.
– Здравствуй, – отозвался юноша. И подумал, что в таких случаях полагается подойти и обнять отца на глазах у всех, кто наверняка видел проклятую видеозапись, но, черт побери, отец явно не был настроен на нежности и смотрел сдержанно, спокойно, явно собираясь сказать ему что-то, дабы взять обстановку под контроль. А потому оставалось лишь поздороваться. Все прочее лучше было держать при себе, чтобы избежать возможных промахов; Джастин ни на секунду не забывал о том, что все происходящее автоматически записывается на пленку и одно неосторожно брошенное слово может испортить всем жизнь даже сильнее, чем он, Джастин, способствовал этому до сих пор.
Нечто вроде «Прости, что я сам пытался разобраться с Ари. Прости, что ничего не рассказал тебе. Прости, что тебе пришлось узнавать обо всем самому.
Все из-за меня. Все, все».
Деннис предупредил: насчет Гранта держать язык за зубами. Вообще его не упоминать. Если проговоришься – кое-кто из комитетов обязательно пожелает побеседовать с ним. И потому лучше помочь им забыть обо всем.
– У тебя все в порядке? – осведомился Джордан.
– Отлично. А у тебя?
– Сынок, я… – Голос Уоррика-старшего дрогнул.
«Боже, – испугался юноша, – он не выдержит! И все они увидят…»
– Мне уже обо всем рассказали. А потому можешь ничего не говорить. Пожалуйста…
Джордан сделал глубокий вдох и снова попробовал объясниться:
– Джастин, хочу, чтобы ты знал, почему я так поступил. Ари захватила больше влияния, чем положено в этом мире. Я действовал точно так же, как если бы пытался исправить бракованную обучающую ленту. Я ни в чем не раскаиваюсь и не буду каяться. Такое решение считаю вполне логичным. Теперь Ресион обрел нового начальника, а я получил долгожданный перевод – там Ари уже не станет вмешиваться в мою работу и выпускать в свет мои труды под собственным именем только потому, что она в них что-то подкорректировала. Я свободен. Жаль только… Жаль, что все получилось именно так. Из меня вышел хороший ученый, но неумелый слесарь. Так сказали следователи. Я поднял давление в системе, а они отследили все через систему слежения.
Начало тирады было произнесено с неподдельным гневом, от которого у Джордана дрожал голос. Но под конец Джордан взял себя в руки и отбарабанил слова, точно заученную роль, которую сыграл как заправский актер. И Джастин был очень благодарен отцу за это спокойствие – особенно, когда настал его черед говорить.
«Знаю, что это твоих рук дело», – едва не вырвалось у него. Но, решив не рисковать, он выпалил невинное: «Я люблю тебя».
И едва не потерял самообладание. Юноша закусил губу с такой силой, что почувствовал солоноватый привкус крови, а затем увидел, что и отец стиснул зубы.
– Не знаю, разрешат ли мне писать тебе, – уронил Уоррик-старший.
– Я обязательно напишу.
– Не знаю, будут ли твои письма попадать ко мне, – вымученно улыбнулся ученый. – Они полагают, будто с нас достаточно приветствий типа «Здравствуй, как там у вас с погодой?»
– Я все равно напишу.
– Они уверены… Уверены, будто не обошлось без сговора. Но ведь это не так. Сынок, клянусь, что это не так. Никто больше не был посвящен – да и не должен был ничего знать. Но кое-кто все равно испугался. Ведь Ариана для них прежде всего – политик. Именно потому она и считалась важной фигурой. Для людей она в первую очередь политик, а не ученый. Им не понять, что чувствует исследователь, когда кто-то бесцеремонно присваивает твой труд и переделывает его до неузнаваемости. Они просто не подозревают, о каком нарушении этики идет речь…
«О нарушении этики, – мысленно повторил Джастин. – Боже, ну конечно, он работает на публику. Сначала была тирада для Комитета, затем – скрытое сообщение для меня. Но если он станет болтать и дальше, они обо всем догадаются».
– Я люблю тебя, – повторил вслух юноша. – Больше всего на свете.
И раскрыл объятия; игра завершилась, актерам полагалось обняться. И даже поплакать.
Теперь он уже не увидит Джордана. И не услышит о нем.
Возможно, уже никогда.
Юноша сделал несколько шагов, точно робот. И заключил отца в объятия. Отец тоже обнимал его – долго-долго. Джастин прокусил губу, ибо только боль помогала ему держать себя в руках. Отец плакал – юноша отчетливо ощущал его безмолвные рыдания. Но, с другой стороны, это же и поможет отцу. Возможно, они вели себя перед камерами как подобает. Эх, расплакаться бы! Но по какой-то причине юноша сохранял бесстрастность – точно онемел, – хотя чувствовал боль в губе и привкус крови.
А вот Джордан сыграл свою роль не вполне естественно – говорил слишком хладнокровно, слишком опасно. Не следовало этого делать. Ведь видеозапись могли прокрутить в выпуске новостей. Посмотрев ее, люди могут испугаться, подумать, что Уоррик-старший свихнулся, уподобился переступившему роковую черту альфа – двойнику Бок. И потому его могли не допустить к обещанной работе.
Юноша едва не закричал: «Он лжет, мой отец лжет!» Но Джордан как ни в чем не бывало продолжал держать сына в объятиях. Он сделал все так, как хотел. Ведь Джордана не держали целую неделю под замком. Он беседовал со следователями и знал, что рано или поздно вырвется из Ресиона. Джордан ловко играл свою роль, играл, как отменный психолог, ибо на самом деле собирался отправиться в сенатский комитет и в конце концов добиться своего; возможно, это помогло бы не обнародовать только что сделанную видеозапись, ведь работа Джордана была слишком нужна военным и потому военные могли бы заставить замолчать кого угодно.
– Закругляйтесь, – раздался голос Денниса.
Джордан нехотя отпустил сына, и Най тотчас увел Джастина.
Тут-то Джастин и дал волю слезам. Едва дверь захлопнулась, юноша прислонился к стене и заплакал навзрыд. Он плакал до тех пор, пока не заболел живот.
12
Он думал, что потрясений больше не предвидится.
Но у дверей госпиталя его встретил Петрос Иванов. Приняв Джастина у охранников из службы безопасности, врач повел его в палату к Гранту.
– Как он? – выдохнул Уоррик-младший перед тем, как оба вошли в палату.
– Не очень, – признался эскулап. – Я собирался тебя предупредить. – Иванов говорил что-то еще, твердил, что Гранта опять хотели допросить; и как он впал в шоковое состояние; как его каждый день выносили в сад в кресле, как ему делали массаж и купали, как лечили, ведь Деннис все время твердил, что не сегодня-завтра зайдет Джастин – и потому они боялись снова допрашивать Гранта, поскольку он и так находился у последней черты, а они думали, будто существуют какие-то запрещенные кодированные слова, не внесенные в психорегистратор.
– Нет, – отрезал юноша прежде, чем распахнуть дверь в палату. Ему захотелось убить Иванова. Бить до тех пор, пока врач не превратится в кровавое месиво, а потом проделать то же с его подручными и в конце концов добраться до Ная. – Нет, кодированных слов нет. Проклятие, я ведь сам пообещал ему, что приду! Вот он и ждал.
И продолжал ждать. Сейчас, ухоженный и причесанный, он выглядел отменно – если бы только не знать, что Грант не способен передвигаться самостоятельно. И потерял в весе, что называется, кожа да кости. Да и глаза выглядели мертвенно-стеклянными. Взяв брата за руку, Джастин первым делом отметил полное отсутствие привычной гибкости мышц.
– Грант, – позвал он, опускаясь на краешек кровати. – Грант, это я. Все в порядке.
Грант даже не моргнул.
– Выйдите, – бросил Уоррик-младший Иванову, бросив короткий взгляд через плечо и уже не заботясь о приличиях.
Врач вышел.
Нагнувшись, Джастин осторожно отстегнул смирительные ремни, удерживавшие больного на койке. Мимоходом юноша отметил, что брат держится спокойнее, чем он ожидал. Приподняв его руку, он уложил ее поперек груди, чтобы можно было сесть более удобно, потом поднял изголовье койки. И двумя пальцами повернул лицо Гранта к себе. Голова повернулась без сопротивления, точно принадлежала не живому существу, а манекену. Веки больного затрепетали.
– Грант, это я, Джастин!
Снова подрагивание век.
Джастин с ужасом поймал себя на мысли, что в какой-то миг заподозрил, будто брат мертв. А еще раньше был даже уверен, что обнаружит в госпитале полутруп, которому уже не поможет никакое лечение. И в душе подготовился к худшему… Через пять минут после того, как Уоррик-младший переступил порог палаты, его надежду на выздоровление брата незаметно сменило предчувствие его гибели. Круг замкнулся.
Джастину стало страшно. Если Грант умрет, ничего более страшного случиться уже не может.
«Кошмар, что только лезет в голову?! – ужаснулся юноша. – Когда я успел научиться так думать? Откуда во мне такая расчетливость?
Может, это тоже остатки обучающей ленты Ари?
Что же она сделала со мной?»
Джастину показалось, будто он разрывается на части – истерика поднималась в нем девятым валом; но Гранту все это было уже ни к чему. Рука Джастина тряслась, когда он взял вялую руку больного. И даже тогда он вспомнил квартиру Ари, вспомнил роковую комнату. Юноша принялся бормотать что-то непонятное, лишь бы отвлечься, лишь бы только не пускать в сознание недавнюю мысль – будто она была чужая. Уоррик-младший уже понял, что не сможет просто касаться людей, не сознавая при этом эротической подоплеки действия. Он не мог просто так коснуться друга, обнять отца. Днем и ночью он вспоминал предательское наваждение, понимая, что стало опасно любить кого бы то ни было, ибо на ум шло только постыдно-гадостное – мысли, способные привести окружающих в неподдельный ужас.
И потом, Ари оказалась права: стоит полюбить кого-нибудь, как Они доберутся до тебя – доберутся, как добрались до Джордана. Грант был всего лишь средством добраться до него, Джастина. Разумеется. Потому-то ему и позволили забрать Гранта.
Сейчас Джастин как бы не принадлежал себе. Наступит день, когда Грант положит его на лопатки перед врагами. Может, и вовсе погубит. Или сделает нечто худшее – поступит с ним так, как он сам поступил с отцом.
Но пока он, опять же, не один. До рокового мига, который наступит через несколько лет, он спокойно может жить бок о бок с Грантом. Лишь через несколько лет Грант догадается, что в его брате завелась червоточинка. А может, после того, как Грант все узнает, станет лучше. Грант, как и любой ази, в состоянии простить что угодно.
– Грант, это я. Пришел к тебе. Я рядом.
Возможно, Грант все еще переживал ту ночь. Возможно, при пробуждении он вернулся к тому переживанию.
Между тем веки больного опять задрожали.
– Грант, ну же, довольно! Ты одурачил их. Пожми мне руку – теперь можешь не осторожничать.
Пальцы чуточку согнулись. Но едва заметно. И дыхания участилась. Джастин слегка встряхнул брата, вытянул руку и осторожно похлопал его по щеке пальцем.
– Эй, ты что-нибудь чувствуешь? Ну же, я начинаю терять терпение! Это я. Черт, нам нужно поговорить! Да открой ты глаза…
Наконец губы больного дрогнули. И снова обмякли. Дыхание стало более тяжелым. Грант несколько раз пытался открыть глаза.
– Слушаешь?
Больной кивнул.
– Отлично, – пробормотал Джастин, дрожа и пытаясь унять дрожь. – У нас проблема. Но я добился разрешения забрать тебя отсюда. Если только ты придешь в себя…
– Уже утро?
Бросив короткое «да», Уоррик-младший перевел дух, а затем вдруг подумал, что намеренно вводить в заблуждение – вещь опасная. И что Грант осторожничал. При малейшей лжи брат может уйти в себя. «Нет, уже нет, – вскользь сообщил Джастин. – Был всполох – плохой. Позже объясню. Можешь шевельнуть рукой?»
Грант слабо дернул рукой. А потом даже ухитрился приподнять ее. И пояснил: «Я слаб, очень слаб».
– Ничего. Мы сейчас перенесем тебя в автобус. Если докажешь, что способен сидеть, уже сегодня сможешь спать в собственной кровати.
Грудь больного вздымалась и опускалась неровными толчками. Рука вяло поднялась, проплыла по воздуху, но на полпути опала плетью. Глотнув воздуха, Грант дернулся всем телом, приподнимая плечи, из-за чего подушка попыталась выскользнуть из-под них, но упасть не успела – голова больного с размаху обрушилась на нее.
«Довольно», – решил Джастин.
Еда казалась странной на вкус. Слишком острой. Зубы словно бы вязли в ней. Грант осилил только половину миски, содержимое которой Джастин заталкивал ему в рот ложечкой. Наконец больной слабо шевельнул рукой: «Хватит».
Отставив миску, Джастин обеспокоенно взглянул на брата.
– Для меня это совсем уж перебор, – отозвался Грант. Речь давалась ему тоже с трудом, однако брат выглядел слишком взволнованным и необходимо было успокоить его. Вытянув руку, Грант закрыл ею ладонь брата – жест дался ему легче слов. Но Джастин по-прежнему смотрел на него с ужасом. Больше всего ази сейчас хотелось изгнать страх из души Джастина.
Ночью тот выложил ему все. Новости стремительным потоком вылились на все еще слабого Гранта, поскольку, как признался Джастин, «именно здесь он ударил меня особенно чувствительно, и мне кажется, что тебе лучше перенести боль в состоянии отупения – она будет не столь сильной».
Грант всплакнул. Плакал и Джастин. А позже Джастин настолько устал и так не хотел покидать больного, что лег на одной кровати с братом – не застелив ее и не потрудившись раздеться, зато сразу уснул мертвым сном.
Грант, прилагая нечеловеческие усилия, пытался хотя бы накрыть брата простыней, но слабость снова дала о себе знать, и потому он, откатившись на край кровати, еле-еле сумел набросить на брата край простыни и вернулся в исходное положение.
Так он и лежал, дрожа от холода, пока проснувшийся посреди ночи Джастин не накинул на него одеяло. После чего обнял Гранта и долго плакал, уткнувшись ему в плечо.
– Ты мне очень нужен, – заявил Джастин.
Грант не знал, почему брат внезапно начал так нуждаться в нем – возможно потому, что он был ази, или потому, что он тоже принадлежал к роду человеческому, – но больной был твердо уверен, что в жизни не слышал ничего более важного. Он тоже плакал. И не понимал причины слез – разве что Джастин стал теперь смыслом его существования. «Ты тоже мне необходим, – отозвался Грант. – Я люблю тебя».
Это происходило в темноте, до наступления рассвета. Ночью люди способны говорить то, что при свете дня стараются держать в себе.
Джастин снова заснул у него под боком. Грант проснулся первым и долго лежал, радуясь, что брат наконец рядом. А потом проснулся и Джастин. Поднявшись, он первым делом извинился за то, что заснул в чужой постели.
Будто Грант на протяжении всей ночи не хотел, чтобы брат был как можно ближе. Будто Джастин не стал для него теперь самым главным на свете, не навевал приятное ощущение безопасности. И не был человеком, ради которого Грант был действительно готов на все.
Он любил Джастина до безумия – никакая женщина, ничто в мире не могло быть для него так дорого.
13
– Генотип Ари дал положительную реакцию, – сообщил Жиро Наю громко прозвучавший в лаборатории голос, и Най вздохнул с облегчением.
– Прекрасно, – бросил он. – Поистине прекрасно. А что два других?
– Оба положительны. От каждого из троих взяли образец. Образцы уже отгружены.
– Замечательно.
Шварц отключился. Вздохнув, Жиро откинулся на спинку кресла.
В проекте «Рубин» задействовали девять эмбриофонов. Тройная отбраковка в каждом случае, на что громогласно жаловалась Штрассен. Ресион вообще очень редко занимался исправлением ошибок над КВ; если генотип не приживался или оказывался дефектным, программа повтора просто повторяла все несколько недель спустя, а получателю оставалось набраться терпения и ждать результата – если, конечно, он не был готов сделать доплату к и без того астрономической сумме за мгновенное возобновление работы. Если речь шла о воспроизводстве оговоренных в контракте генотипов ази либо о чьем-нибудь проекте, то, как правило, для каждой пары генотипов резервировался один запасной, причем спустя шесть недель запасной генотип ликвидировался.
Теперь девять эмбриофонов должны были работать три недели, шесть – соответственно шесть недель, и только после этого планировалось, сделав итоговый выбор, ликвидировать ненужные экземпляры.
В Ресионе никогда не рисковали.
«Пособие по производству», аудиозапись.
Обучающая лента по генетике № 1.
«Ресионские общеобразовательные публикации», 8970-8768-1
Одобрено для 80+
Любой, кто хоть единожды пользовался образовательной обучающей лентой и приложенными к ней лекарственными препаратами, знаком с сенсорным датчиком, укрепляемым на теле. Применяемые в быту аппараты простейших конструкций используют однопутный сердечный сенсор – датчик для измерения частоты пульса. Любая обучающая лента – развлекательная или информационная, – применяемая на фоне предписанных препаратов, в состоянии стать катализатором серьезного эмоционального стресса в момент чувственного переживания или задействования ресурсов человеческой памяти. К примеру, при ознакомлении с классической оперой «Отелло» индивид, становясь свидетелем определенных событий и сравнивая их с собственной жизненной практикой, оказывается в состоянии сопереживать кому-нибудь из персонажей с такой естественностью, какой не в состоянии добиться ни одна из выпускаемых в обычном порядке обучающих лент.
Зритель переживает стресс, сопоставимый с разыгрывающейся на его глазах драмой. Пульс учащается. Датчик тотчас регистрирует изменение и сообщает о нем в блок управления аппаратом. Если частота пульса превысит установленный техником предел, программа автоматически переходит на другой жанр – на раздел, где представлена только легкая музыка.
Этот молодой человек явился в школу-клинику, желая научиться четко и красиво писать. Юноша напрягает руку, и ее мышцы напрягаются; в этот момент сотрудник клиники – техник – нащупывает нужные мышцы и закрепляет на соответственных участках руки пациента пронумерованные датчики. Еще некоторое количество датчиков закрепляют на мышцах вокруг глаза. Другие сенсоры распределяются у руки, в области сердца и сонной артерии.
Крохотные серые полоски имеют по два контакта: это намного более совершенное устройство, способное фиксировать реакцию нервных узлов. Номера на полосках соответствуют номерам, заданным учебной обучающей лентой технику, которому вовсе не обязательно быть квалифицированным психотерапевтом, ибо работа с подобными образовательными обучающими лентами этого не требует. Датчики, укрепленные на коже по схеме, указанной в учебной обучающей ленте, позволяют аппарату уловить работу каждой мышцы или группы мышц и отправить сообщение (либо приостановить его послание) в систему контроля.
На теле этой женщины, владеющей искусством каллиграфии, также закреплены сенсоры по описанной выше схеме. В настоящий момент она выполняет пробное упражнение. Все движения ее мышц фиксируются. Так идет запись учебной обучающей ленты.
Ожидая, когда принятое средство начнет действовать, молодой человек проявляет легкое беспокойство. Это его первый опыт с рекомендованной образовательной обучающей лентой. Техник заверяет студента, что беспокоиться нечего, поскольку учебная обучающая лента не слишком отличается от развлекательной. Укрепленные на теле датчики доставляют неудобство, но только в течение определенного времени. Средство начинает действовать, и техник проверяет готовность пациента к восприятию ленты. Обучающая лента начинает воспроизводиться, и юноша испытывает стресс, наблюдая за выполнением упражнения. Техник негромко успокаивает обучаемого. Через мгновение, посредством ввода-вывода информации через датчики, пациент, взяв ручку и принимаясь писать, начинает чувствовать напряжение мышц, характерное для опытного каллиграфа. Обучаемый воочию видит свои достижения, видит формы букв, чувствует короткие, уверенные движения руки и пальцев, ощущает передающийся от женщины-каллиграфа спад напряжения при работе.
Обучение может длиться несколько уроков, однако, когда молодой человек принимается за выполнение упражнения непосредственно после пробуждения, результат налицо. Юноша держит ручку легко и непринужденно, уже не стискивая ее судорожной хваткой, да и его осанка улучшилась, ибо он нашел удобный угол, под каким держать руку. Обучаемый поражен и обрадован результатом. Ему необходимо упражняться несколько раз в день, дабы закрепить достигнутый результат. Он повторит упражнение сразу после завтрака, затем несколько раз вернется к нему на следующий день. Должное усердие выработает необходимую привычку. Молодой человек может повторять обучение до тех пор, пока результат не удовлетворит его самого и его родителей.