Страница:
Обучающая лента по генетике № 1.
«Интервью с Арианой Эмори»: часть вторая.
«Ресионские общеобразовательные публикации», 8970-8768-1.
Одобрено для 80+.
К: Доктор Эмори, у нас осталось еще немного времени. Не возражаете, если я задам еще несколько вопросов?
А: Валяйте!
К: Вы – одна из Особых. Поговаривают, будто вы – один из величайших умов, будто стоите в одном ряду с Да Винчи, Эйнштейном и Бок. Как вам такое сравнение?
А: Я хотела бы лично познакомиться с одним из упомянутых вами гениев. Было бы здорово. Между прочим, я уверена, что уже знаю ваш следующий вопрос.
К: В самом деле?
А: Задавайте!
К: Как вы сравниваете себя с другими людьми?
А: Хм-м-м-м-м… Не угадала… С другими, говорите? Не уверена, что смогу ответить. Я веду уединенную жизнь. И одинаково уважаю того, кто водит грузовики по пустыням, и того, кто пилотирует корабли. И тех, кто ездит в новгородском метро (посмеивается). Наверное, и я смогла бы – просто никогда не пробовала. Но жизнь – штука сложная. Не уверена, что смоделировать генотип мне сложнее, чем кому-нибудь, обладающему соответствующими способностями, – совершить нечто, кажущееся мне до ужаса непонятным.
К: Интересное замечание. Но находите ли вы профессию водителя грузовика столь же полезной? Может, из числа водителей тоже следует выбрать Особого? Что именно делает вас столь важной персоной?
А: Прежде всего мое уникальное сочетание способностей. Никто другой не в состоянии делать то, чем занимаюсь я. В этом и заключаются таланты Особого.
К: Что значит – быть Особой?
А: Ваш вопрос весьма близок к тому, которого я ждала от вас сначала. С уверенностью могу сказать, что быть Особой – почти то же, что состоять Советником либо занимать какой-нибудь пост. Это подразумевает минимум личной жизни, постоянное нахождение под охраной и большее, чем диктует логика, внимание со стороны окружающих.
К: Нельзя ли поподробнее? Что значит – большее, чем диктует логика?
А: (Смеется). Представитель одного из изданий попросил меня подробно рассказать о любимых блюдах. Другой репортер выпытывал, верю ли я в переселение душ. Ну разве здесь есть какая-то логика? Я – всего лишь психохирург, генетик и немного философ. Принимая это во внимание, можно сказать, что второй вопрос кажется мне более уместным, нежели первый, но что за дело широкой общественности до обоих аспектов? Скажете, народ интересуется не только моими научными достижениями? Отнюдь нет. Просто репортеры ищут некий коэффициент, с помощью которого можно было бы уравнять мой психический склад и их идеального в демографическом плане зрителя, который одновременно мифичен и реален; то, что они выпытывают, может запросто надоесть кому угодно и в то же время никого не волновать. Впрочем, это я к слову – мы медленно, но верно приближаемся к вопросу, которого я по-прежнему жду от вас.
К: Вообще-то я рискую здорово смутить вас этим вопросом.
А: Ничего, спрашивайте. А я подскажу, угадали вы или нет.
К: Хорошо. Думаю, мы все-таки действительно подошли к нему. Я прав? Что вы знаете такого, чего не знает никто другой?
А: Ого, теплее! Что я знаю? Интересно… Никто еще не формулировал вопрос подобным образом. Хотите, скажу, о чем меня обычно расспрашивают? Народ все время отчего-то интересуется, как чувствует себя человек, обладающий способностями Особого. Знаю я только одно – ваш вопрос куда более содержателен. На вопрос, что я чувствую, можно ответить предельно кратко: то же, что и остальные, кто отдален от публики, отличается от нее и способен понимать причину своей отдаленности и отличия.
Что я знаю? Знаю, что сама по себе я – не столь уж важная персона, но моя работа чрезвычайно важна. Именно это ускользнуло от внимания корреспондента, настойчиво интересовавшегося моими любимыми блюдами. Моя склонность к тому или иному сорту вина – пустяки, если только вас не интересует моя биохимия, которая весьма интересует меня и имеет определенное значение, но явно не имеет ничего общего со статьей о знаменитых людях и их гастрономических предпочтениях. Если тот писака вдруг обнаружил связь между уровнем гениальности и склонностью к употреблению того или иного сорта сыра, я обязательно заинтересуюсь этим и стану добиваться интервью с ним.
К счастью, сотрудники оберегают меня от любопытных. Государство изыскало возможность помочь мне изолироваться в благоприятной среде, ибо в государственном аппарате есть люди, знающие, что если человеку создать свободу творчества, то он станет трудиться ради необходимости трудиться. Мой случай – как раз тот самый. Ведь я действительно достигаю того эмоционального состояния, которого так стараются достичь ваши коллеги-репортеры, у меня есть эстетическое ощущение творчества, и это укладывается в рамки состояния, которое один из Особых прошлого назвал погоней за Прекрасным – думаю, пояснять здесь ничего не надо, каждый понимает смысл по-своему. На доступном ему уровне. Упомянутый мною Особый уравнивал Прекрасное с Истиной. Я предпочитаю понятие Гармонии. Симметрии. Такова уж природа Особого, именно это вам и нужно: Особый мыслит абстракциями, которые выходят далеко за рамки любого из существующих языков. Особый обладает как Дальновидностью с большой буквы, так и Широтой Видения – опять же с большой буквы, и это подразумевает куда больше, чем может подразумевать какое бы то ни было слово нашей речи, хотя бы потому, что разговорный язык – достояние широких масс. А Слово – Слово с большой буквы, как видит его Особый, как понимает и воспринимает в первоначальном смысле, – есть Слово вне пределов опыта кого-либо из живших ранее. И потому Особый называет его Прекрасным. Или Гармонией, или Симметрией. Довольно часто он выражается исключительно гибким языком математики; если же его научная дисциплина не допускает адекватного выражения в этом диапазоне, Особому приходится изобретать для некоторых слов, соотносящихся с направлением его деятельности, специальные понятия и пытаться общаться с помощью семантической нагрузки, усвоенной словом за века существования. Мой язык – частично математический, частично биохимический, частично семантический: я изучаю биохимические системы – людей, – которые на биохимическом уровне предсказуемо реагируют на раздражения, воспринимаемые системой рецепторов – материальной основы биохимически предопределенной чувствительности; через биохимический процессор заданной биохимически действенности – снова материальная основа – в зависимости от самопрограммирующейся системы тоже биохимического свойства, которая дает только полностью сформированные результаты, способность воспринимать информацию от другого человека с точностью, в основном ограниченной собственной материальной основой, собственной программной основой и семантикой. И мы еще не начали говорить о материальной и программной основах второго человека. Мы также не обращались к сложному культурному измерению и возможности использования математического аппарата для просчета социальных систем, тех игр, в которые статистики и демографы играют на своем уровне, а я – на своем. Признаться, я оставляю бoльшую часть работы с микроструктурами своим исследователям и истратила куда больше времени на размышления о том, что все-таки есть у меня в лаборатории. Я стою на пороге открытия упорядоченности мышления, которое могу обозначить только как состояние упрощенности. Упрощенности в очень широком смысле. Вещи, на первый взгляд ничем не связанные друг с другом, оказываются взаимосвязанными. И налаживание этой взаимосвязи доставляет ни с чем не сравнимое наслаждение, которое и заманивает мыслителя в измерения, не имеющие ничего общего с чувственной областью. Приспосабливаться к повседневной жизни мне все труднее и труднее, и иногда я чувствую, что нуждаюсь в новых ощущениях, встрясках, ибо в противном случае просто не ощущаю, что живу. Но я живу везде.
В заключение позвольте сказать Слово с большой буквы, напрямую относящееся ко всему человечеству. Не уверена, что его поймут все. Но очень хочу надеяться, что кто-то поймет. Речь идет об эмоциональном измерении. Если я преуспею в своей деятельности, продолжатель моего дела сделает то, что видится мне лишь в далеком будущем: в какой-то степени и я уже это делаю, ибо дотянуться так далеко – значит уже делать. Но плоть нуждается в отдыхе от дальновидности. Жизнь коротка – даже продленная омоложением. Я вручила вам Истину. Кто-нибудь когда-нибудь разберется в моих заметках.
Такова я, говорящая языком, понятным далеко не каждому Особому, ибо его Прекрасное отлично от моего и развивается совсем в другом направлении. Если вы – человек религиозный, то можете подумать, что мы видели одно и то же. Либо что должны прийти к одному и тому же итогу. Но сама я не слишком уверена на сей счет. Бог забавляется с нами, как с игральными костями. Ответ – уже для другого Особого.
Выходит, я поведала вам больше, чем любому другому журналисту до сих пор, поскольку вы задали самый разумный вопрос. Простите, что не сумела ответить простым языком. Сейчас среднестатистический обыватель в состоянии воспринимать Платона, а кое-кто понимает и Эйнштейна. Большинству же ученых только предстоит разобраться в наработках Бок. В моей правоте вы сможете убедиться через несколько веков, а я знаю все уже сейчас. Но населяющее макрокосмос человечество ведет себя довольно мудро: поскольку в массе вы столь же предсказуемы, как и любой из Особых, дайте мне свободу, и я докажу правоту ваших суждений.
К: Выходит, вы не в состоянии истолковать то, что видите.
А: Если бы могла, давно бы истолковала. Если бы существовали слова, позволяющие описать видимое, я уже не была бы такой, какой вы меня видите сейчас.
К: На протяжении десятилетий вы были частью законодательной власти. Не считаете ли вы парламентскую деятельность пустой тратой времени? Может, этим мог бы заняться кто-нибудь еще?
А: Хороший вопрос. Нет. Не сейчас. И не здесь. Принимаемые нами решения исключительно важны. И события последних пятидесяти лет неопровержимо свидетельствуют об этом. К тому же мне нельзя отрываться от реальности. Я выигрываю – в духовном плане, если хотите. В плане воздействия на мои биохимические системы и поддержания в них здорового баланса. Для организма не слишком хорош абстрактный рост без проверки разного рода восприятий. Проще говоря, для меня это – своего рода лекарство от интеллектуальной изоляции и заодно услуга, которую я оказываю своим соседям. Абстрактно мыслящий математик вряд ли добьется существенных результатов, если станет разделять точку зрения на развитие межзвездных рынков самого молодого из наших Советников либо взвешивать «за» и «против» нового варианта медицинского обслуживания экипажей торговых кораблей на станциях Союза. Природа моей деятельности подсказывает, я все-таки обладаю подобным восприятием; судьба человеческого общества мне небезразлична. Знаю, что систему Совета резко критикуют, поскольку считают ее разбазариванием времени экспертов. Но если предоставление мнения квалифицированного эксперта обществу, в котором живем и мы, именуется разбазариванием времени, то на что мы вообще годны? Разумеется, некоторые теоретики неспособны общаться вне привычных условий. Но зато другие в состоянии и должны. Вам приходилось быть свидетелем разногласий экспертов. Иногда их причина в том, что одному из нас затруднительно понять что-нибудь из области другой науки. Очень часто разногласия возникают оттого, что получение наилучшего результата при мышлении категориями двух отраслей сразу не дает возможности признать практические доводы, и именно в этом суть посылки, согласно которой людям все-таки предпочтительнее быть специалистами в своих областях: иной раз исключительно полезное междисциплинарное взаимопонимание куется именно в стенах Совета и во время личных встреч; налицо своеобразное слияние отдельных знаний, что помогает сохранять уникальнейший социальный эксперимент, который мы именуем Союзом.
Таков один аспект упрощенности, который я могу так же упрощенно объяснить: интересы всех людей, включая и меня, взаимосвязаны, а политика – не больше, чем одна из переменных в уравнениях социальной математики.
Глава 6
1
– Звонок прозвенит один раз, когда ты нажмешь левую кнопку, и дважды – при нажатии правой, – пояснил Инструктор, и Флориан, внимательно слушая, отметил, что объяснения в точности соответствуют полученным ранее знаниям. – Но смотри, чтобы не вышло так, что когда ты нажмешь левую кнопку, сигнал не сработает, и при двойном нажатии правой кнопки сигнал снова не сработает, пока не нажмешь левую. Важны прежде всего сноровка и быстрота. Ну все, за дело!
Весь стол был завален деталями и инструментами. Флориан выбрал необходимые для работы. Задание оказалось не слишком сложным.
Следующее задание было чьим-то проектом. Требовалось только посматривать на приборную панель и докладывать инструктору, какие операции происходят.
Сноровки Флориану было не занимать. Работал он как заводной – легко и непринужденно. Затем работа усложнилась. Третье задание, знал Флориан, всегда подразумевало нечто еще. На сей раз ему отводилось пятнадцать минут.
Наконец паренек доложил Инструктору, в чем было дело.
– Покажи, как ты действовал, – потребовал Инструктор. Флориан мгновенно подчинился.
Инструктор, слушая с серьезным видом, время от времени кивал, а потом сказал:
– Флориан, придется увеличить объем занятий по программированию вдвое.
У Флориана упало сердце.
– Простите, – удрученно отозвался он, – что-то не так?
– Конечно, все так. – Инструктор улыбнулся. – Но я не вправе поручать тебе подобные задания. Изучишь основы по расширенной обучающей ленте, а там посмотрим. Договорились?
– Да, – отозвался мальчик. Конечно, он не мог не ответить утвердительно. Но молодого ази мучило беспокойство. Ведь он подолгу работал бок о бок с Взрослыми. Работа была тяжелая и занимала много времени, а Взрослые твердили, что он часто неверно тратит предусмотренное расписанием время и что ему лучше бы заняться своей основной работой.
На свою основную работу Флориан и без того здорово опоздал, и Энди хмурился, хотя и помогал больше, чем Флориану хотелось.
Молодой ази решил в конце концов поговорить с Инструктором. Но все так радовались, когда он помногу работал! Даже очень устав, Флориан готов был выполнять дополнительную работу, после которой падал на койку и тотчас засыпал.
Инструктор отпустил его, а он снова припозднился. Энди проворчал, что свиньи не воспринимают его график и потому ему, Энди, пришлось самому их кормить.
– О воде я сам позабочусь, – отозвался Флориан и сделал не только свою часть работы, но и часть работы Энди. Так было честно, и Энди оттаял.
Энди настолько повеселел, что позволил юному помощнику почистить вместе с ним Лошадь, после чего они пошли в сарай, где жила маленькая лошадка – между прочим, девочка. В сарае она была в полной безопасности, и ази покормили жеребенка, вдвоем поддерживая ведро на весу. Правда, пока Флориан был маловат для того, чтобы поддерживать ведро. С жеребенком следовало быть особенно осторожным: перед тем как войти в конюшню, требовалось принять душ, переодеться и вести себя осмотрительно – как-никак, обращаться с малышкой необходимо было так, как обращалась бы с нею мать. Но вовсе не потому, что она была больна, напротив. Жеребенок забавлялся, уворачивался и обнюхивал гостям руки, после чего снова принимался скакать и подпрыгивать.
Флориан очень удивился, когда Энди сообщил, что лошадей разводят не для еды. «А для чего же?» – с замиранием сердца спросил мальчик, боясь услышать какой-нибудь другой ужасный ответ.
– Они – Экспериментальные, – пояснил Энди. – Вообще-то точно не знаю, но говорят, будто лошади – рабочие животные.
Иногда рабочими животными бывали и свиньи. Свиньи, как никто другой, унюхивали проникавшие на территорию комплекса сорняки и их корни, причем хрюшкам хватало ума не пожирать эту дрянь. Свиньи так хорошо справлялись с задачей, что в штате числились особые ази, в обязанность которых входило выгуливать свиней на территории комплекса и прилегавших к нему полей. Этим свиньям не угрожала участь пойти на колбасу – они тоже работали, выискивая малейшие ростки сорняков, так и норовившие проползти под заборами. Конечно, в Ресионе имелись автоматические детекторы ядовитых трав, но Энди был убежден, что свиньи все равно справлялись с этой задачей успешнее.
«Так вот что имели в виду обучающей ленты», – думал Флориан, которому постоянно внушали, что первым правилом является умение становиться полезным.
2
Уяснив суть проблемы, Ари попыталась разобраться в накопленных знаниях, после чего обратилась к матери:
– Мамочка, разве так важно, сколько рождается мальчиков и сколько – девочек?
– Вообще-то важно, – отозвалась Джейн, подумав секунду. – Но если нет, можно переработать.
– Для чего?
– Потому что – и это нужно знать – некоторые вещи в определенных ситуациях не слишком важны; и пока ты только учишься решать проблемы, обходя вопросы, не имеющие существенного значения, это поможет тебе запомнить, чтo именно в преодолении той или иной трудности важнее всего. Все в мире важно для решения проблемы – погода, мальчики и девочки, получают ли они достаточное питание, есть ли угроза, что их сожрут хищники – но в данный момент главное – только гены. Как только ты научишься справляться со всеми этими проблемами, тебе объяснят, как решать проблемы помельче. В том числе и эту. И ни за что не скажут, что ты всему научилась. Возможно, они – то самое, о чем никто еще не задумывался. Но если ты решишь, будто все знаешь, можешь попасться на крючок. А потому все начинается с простейшего и усложняется лишь по мере развития – начиная с самого того факта, появилась девочка и мальчик. Понятно?
– Выходит, это все-таки важно, – упрямо настаивала Ари. – Потому что рыбки-мальчики дерутся. Если никого не сожрут, вырастет двадцать четыре синих. Так и будет, потому что синие хорошо заметны, а спрятаться им нельзя. Зато если подсадить к ним рыбину покрупнее, не останется ни одной синей.
– Как по-твоему: рыбы различают цвета?
– Действительно – различают ли?
– Давай пока не будем об этом. Что произойдет, если самки станут предпочитать синих самцов?
– С какой стати?
– Просто представь такую ситуацию. Допустим, речь зашла о следующем поколении.
– Насколько оно лучше?
– На 25 %.
– В таком случае крупная рыба благодаря синим растолстеет, и у них будет множество детишек. Все усложнится.
Мама сделала уморительное лицо – точно собиралась чихнуть, засмеяться или обозлиться. А потом вид у нее сделался еще более странный – но уже не смешной. Мама обняла Ари и прижала к себе.
В последнее время мама часто вела себя так, что Ари думала: теперь бы ей следовало чувствовать себя гораздо счастливее – раньше мать уделяла ей меньше времени. И Олли тоже.
Но интуитивно девочка предчувствовала недоброе. Мама отчего-то ходила грустная. И Олли тоже. Олли вообще превратился в заправского ази, и они с Юлией больше не ссорились. Мама уже ни на кого не кричала. Нелли тоже постоянно смущалась, а Федра следовала примеру Олли – вела себя, как подобает бесчувственной ази.
Ари тревожилась и порывалась спросить маму о причине столь зловещей перемены, но всякий раз не решалась, боясь, что мать расплачется. В последнее время глаза у Джейн постоянно были на мокром месте. А стоило ей заплакать, как Ари становилось совсем невмоготу.
И потому девочка просто предпочла безмолвно прильнуть к Джейн.
Наутро она отправилась в игровую школу. Ари уже подросла настолько, что ее отпускали в школу одну. Уже в дверях мама обняла ее, обнял и подошедший Олли – чего не делал давно.
Когда у нее за спиной захлопнулась дверь, Ариана оглянулась. «Странно», – подумала она. И пошла в школу.
3
«Ресион-1» оторвался от взлетно-посадочной полосы, и пальцы Джейн яростно впились в подлокотники обитого кожей кресла. Женщина даже не выглянула в иллюминатор, не желая наблюдать, как тает внизу Ресион. Закусив губу, госпожа Штрассен закрыла глаза, чувствуя, как по щеке катится предательская влага, а самолет все набирал высоту, отчего тело вжималось в пухлое кресло.
Когда самолет набрал нужную высоту, Джейн повернулась к Олли:
– Принеси чего-нибудь выпить – двойную порцию!
– Да, госпожа, – ази отстегнул привязной ремень и пошел вдоль прохода.
Федра, сидевшая в следующем ряду, повернулась на винтовом кресле и взглянула на Джейн через столик:
– Госпожа, я могу что-нибудь сделать для вас?
«Боже, – сообразила Джейн, – да она просто напрашивается на работу – ей хочется заняться, отвлечься хоть чем-то! Она в ужасе». И распорядилась:
– Да, будь любезна, составь список необходимых на борту вещей – когда доберемся до станции, закажем и купим. Посмотри – в наружном кармане должен быть каталог. Он поможет тебе сориентироваться.
– Хорошо, госпожа.
Джейн решила, что наложила пластырь на душевную рану Федры. А вот Олли ходил обиженный: он попросил обучающую ленту, попросил у нее, как ази – у Старшей, а она взяла да отказала.
– Олли, – возразила Джейн, – в тебе слишком много от КВ, и я хочу, чтобы так и было. Понимаешь, о чем я?
– Да, – отозвался он, после чего держался уже куда достойнее, чем Джейн.
– Один возьми себе! – крикнула госпожа Штрассен, чтобы ази услышал ее сквозь гул моторов, и тот, оглянувшись, утвердительно кивнул. – И Федре захвати!
Пегги подошла к бару со стороны Олли, качнулась, когда самолет провалился в воздушную яму, после чего, нагнувшись, извлекла на свет божий два стакана.
Для Юлии – та сидела сзади. Для Юлии и Глории.
– Ты погубила всю мою жизнь! – истерично кричала Юлия в аэропорту, не стесняясь ни Денниса, ни ази, ни Семейства, явившегося на проводы в полном составе. Глория – подбородок у нее дрожал, а глаза беспрестанно моргали – стояла в сторонке. Джейн считала, что у нее выросла неплохая внучка. Девочка, попробовавшая слишком многое (хотя существенного мало), смотрела теперь на бабушку, с которой виделась крайне редко, и наверняка пыталась отыскать в ее чертах каинову печать. Глория понятия не имела о цели путешествия. И не знала, что означает дисциплина на борту, не знала, что представляет собою замкнутый стальной мир действующей станции.
– Привет, Глория! – приветствовала внучку Джейн, всеми силами призывая себя к спокойствию и отчаянно стараясь не сравнивать девочку с Ари. Тотчас подумалось, что Ариана наверняка слышала рев взлетавшего судна, могла выглянуть в окно и убедиться, что стартовал «Ресион-1». Впрочем, о большем она не догадалась бы.
Глория тотчас бросилась к матери. Та уже была на грани истерики. И сумела, помимо всего прочего, превратить отлет в форменный спектакль. Хорошо еще, подумала Джейн, что им дали сопровождающих из ресионской службы безопасности: имелись сильные подозрения, что Юлия попытается улизнуть с судна во время посадки в Новгороде.
Безосновательно боявшаяся полетов на кораблях, пустоты космоса, резких толчков во время полета и всего, где не обойтись без психовоздействия, Юлия так и не овладела соответствующими навыками, на которые теперь и не надеялась.
«Жаль, что так получилось, дочка, – думала Джейн. – Плохо, что я не могу выстроить купол и сделать там все по твоему вкусу. И невыносимо сознавать, что все свалилось на тебя в одночасье.
Так повелось с момента твоего появления на свет. Прости, доченька! Мне действительно очень жаль.
Жаль, что вы летите со мной».
Наконец Олли принес напитки. Ази был бледен, но держался молодцом, принимая во внимания нынешние страдания. Джейн ухитрилась улыбнуться, принимая стакан с напитком, и Олли, усевшись на место, снова посмотрел на нее.
Джейн залпом осушила полстакана.
– Скоро я приду в себя, – выдавила она, поднимая стакан. – Ну, ваше здоровье, Олли! Возвращаюсь туда, откуда я прибыла на Сайтин. Наконец возвращаюсь домой.
А опорожняя второй стакан (тоже двойную порцию), госпожа Штрассен добавила:
– Такое чувство, будто мне снова двадцать. Знаешь, Олли, как будто Ресиона в моей жизни вообще не было.
А может, ей всего лишь удалось заглушить алкоголем кровоточившую память…
4
Федры в игровой школе не оказалось. Но вместо Федры была Нелли, с которой Ариане было куда легче ладить. В такие моменты Сэм запросто мог раскачать качели с Ари повыше – Нелли тревожилась, но не собиралась прекращать забаву, поскольку не хотела сердить питомицу.
А потому Ари и Сэм вовсю раскачивали друг друга. А затем самозабвенно лазали по фигурным лестницам, каких на детской площадке было великое множество.
Потом пожаловал Ян – уже после Сэма, и Нелли повела Ари домой. В холле их встретил дядя Деннис.
– Нелли, – важно сообщил он, – охрана хочет переговорить с тобой.
– Для чего? – удивилась Ари, и ей снова стало не по себе. Ведь охрана и Нелли если и имели какое-то отношение друг к другу, то очень далекое. В последнее время одна странность следовала за другой. Ничего подобного прежде не было.
– Нелли, – с нажимом повторил Деннис, – делай, как говорят.
– Слушаюсь, господин, – ответила нянька.
А Деннис – рослый и полный – пока Нелли выходила из холла, опустился на колено и взял Ари за руки. А потом сказал:
– Ари, случилось нечто серьезное. Пришел черед твоей маме позаботиться о себе, и потому ей пришлось уехать.
«Интервью с Арианой Эмори»: часть вторая.
«Ресионские общеобразовательные публикации», 8970-8768-1.
Одобрено для 80+.
К: Доктор Эмори, у нас осталось еще немного времени. Не возражаете, если я задам еще несколько вопросов?
А: Валяйте!
К: Вы – одна из Особых. Поговаривают, будто вы – один из величайших умов, будто стоите в одном ряду с Да Винчи, Эйнштейном и Бок. Как вам такое сравнение?
А: Я хотела бы лично познакомиться с одним из упомянутых вами гениев. Было бы здорово. Между прочим, я уверена, что уже знаю ваш следующий вопрос.
К: В самом деле?
А: Задавайте!
К: Как вы сравниваете себя с другими людьми?
А: Хм-м-м-м-м… Не угадала… С другими, говорите? Не уверена, что смогу ответить. Я веду уединенную жизнь. И одинаково уважаю того, кто водит грузовики по пустыням, и того, кто пилотирует корабли. И тех, кто ездит в новгородском метро (посмеивается). Наверное, и я смогла бы – просто никогда не пробовала. Но жизнь – штука сложная. Не уверена, что смоделировать генотип мне сложнее, чем кому-нибудь, обладающему соответствующими способностями, – совершить нечто, кажущееся мне до ужаса непонятным.
К: Интересное замечание. Но находите ли вы профессию водителя грузовика столь же полезной? Может, из числа водителей тоже следует выбрать Особого? Что именно делает вас столь важной персоной?
А: Прежде всего мое уникальное сочетание способностей. Никто другой не в состоянии делать то, чем занимаюсь я. В этом и заключаются таланты Особого.
К: Что значит – быть Особой?
А: Ваш вопрос весьма близок к тому, которого я ждала от вас сначала. С уверенностью могу сказать, что быть Особой – почти то же, что состоять Советником либо занимать какой-нибудь пост. Это подразумевает минимум личной жизни, постоянное нахождение под охраной и большее, чем диктует логика, внимание со стороны окружающих.
К: Нельзя ли поподробнее? Что значит – большее, чем диктует логика?
А: (Смеется). Представитель одного из изданий попросил меня подробно рассказать о любимых блюдах. Другой репортер выпытывал, верю ли я в переселение душ. Ну разве здесь есть какая-то логика? Я – всего лишь психохирург, генетик и немного философ. Принимая это во внимание, можно сказать, что второй вопрос кажется мне более уместным, нежели первый, но что за дело широкой общественности до обоих аспектов? Скажете, народ интересуется не только моими научными достижениями? Отнюдь нет. Просто репортеры ищут некий коэффициент, с помощью которого можно было бы уравнять мой психический склад и их идеального в демографическом плане зрителя, который одновременно мифичен и реален; то, что они выпытывают, может запросто надоесть кому угодно и в то же время никого не волновать. Впрочем, это я к слову – мы медленно, но верно приближаемся к вопросу, которого я по-прежнему жду от вас.
К: Вообще-то я рискую здорово смутить вас этим вопросом.
А: Ничего, спрашивайте. А я подскажу, угадали вы или нет.
К: Хорошо. Думаю, мы все-таки действительно подошли к нему. Я прав? Что вы знаете такого, чего не знает никто другой?
А: Ого, теплее! Что я знаю? Интересно… Никто еще не формулировал вопрос подобным образом. Хотите, скажу, о чем меня обычно расспрашивают? Народ все время отчего-то интересуется, как чувствует себя человек, обладающий способностями Особого. Знаю я только одно – ваш вопрос куда более содержателен. На вопрос, что я чувствую, можно ответить предельно кратко: то же, что и остальные, кто отдален от публики, отличается от нее и способен понимать причину своей отдаленности и отличия.
Что я знаю? Знаю, что сама по себе я – не столь уж важная персона, но моя работа чрезвычайно важна. Именно это ускользнуло от внимания корреспондента, настойчиво интересовавшегося моими любимыми блюдами. Моя склонность к тому или иному сорту вина – пустяки, если только вас не интересует моя биохимия, которая весьма интересует меня и имеет определенное значение, но явно не имеет ничего общего со статьей о знаменитых людях и их гастрономических предпочтениях. Если тот писака вдруг обнаружил связь между уровнем гениальности и склонностью к употреблению того или иного сорта сыра, я обязательно заинтересуюсь этим и стану добиваться интервью с ним.
К счастью, сотрудники оберегают меня от любопытных. Государство изыскало возможность помочь мне изолироваться в благоприятной среде, ибо в государственном аппарате есть люди, знающие, что если человеку создать свободу творчества, то он станет трудиться ради необходимости трудиться. Мой случай – как раз тот самый. Ведь я действительно достигаю того эмоционального состояния, которого так стараются достичь ваши коллеги-репортеры, у меня есть эстетическое ощущение творчества, и это укладывается в рамки состояния, которое один из Особых прошлого назвал погоней за Прекрасным – думаю, пояснять здесь ничего не надо, каждый понимает смысл по-своему. На доступном ему уровне. Упомянутый мною Особый уравнивал Прекрасное с Истиной. Я предпочитаю понятие Гармонии. Симметрии. Такова уж природа Особого, именно это вам и нужно: Особый мыслит абстракциями, которые выходят далеко за рамки любого из существующих языков. Особый обладает как Дальновидностью с большой буквы, так и Широтой Видения – опять же с большой буквы, и это подразумевает куда больше, чем может подразумевать какое бы то ни было слово нашей речи, хотя бы потому, что разговорный язык – достояние широких масс. А Слово – Слово с большой буквы, как видит его Особый, как понимает и воспринимает в первоначальном смысле, – есть Слово вне пределов опыта кого-либо из живших ранее. И потому Особый называет его Прекрасным. Или Гармонией, или Симметрией. Довольно часто он выражается исключительно гибким языком математики; если же его научная дисциплина не допускает адекватного выражения в этом диапазоне, Особому приходится изобретать для некоторых слов, соотносящихся с направлением его деятельности, специальные понятия и пытаться общаться с помощью семантической нагрузки, усвоенной словом за века существования. Мой язык – частично математический, частично биохимический, частично семантический: я изучаю биохимические системы – людей, – которые на биохимическом уровне предсказуемо реагируют на раздражения, воспринимаемые системой рецепторов – материальной основы биохимически предопределенной чувствительности; через биохимический процессор заданной биохимически действенности – снова материальная основа – в зависимости от самопрограммирующейся системы тоже биохимического свойства, которая дает только полностью сформированные результаты, способность воспринимать информацию от другого человека с точностью, в основном ограниченной собственной материальной основой, собственной программной основой и семантикой. И мы еще не начали говорить о материальной и программной основах второго человека. Мы также не обращались к сложному культурному измерению и возможности использования математического аппарата для просчета социальных систем, тех игр, в которые статистики и демографы играют на своем уровне, а я – на своем. Признаться, я оставляю бoльшую часть работы с микроструктурами своим исследователям и истратила куда больше времени на размышления о том, что все-таки есть у меня в лаборатории. Я стою на пороге открытия упорядоченности мышления, которое могу обозначить только как состояние упрощенности. Упрощенности в очень широком смысле. Вещи, на первый взгляд ничем не связанные друг с другом, оказываются взаимосвязанными. И налаживание этой взаимосвязи доставляет ни с чем не сравнимое наслаждение, которое и заманивает мыслителя в измерения, не имеющие ничего общего с чувственной областью. Приспосабливаться к повседневной жизни мне все труднее и труднее, и иногда я чувствую, что нуждаюсь в новых ощущениях, встрясках, ибо в противном случае просто не ощущаю, что живу. Но я живу везде.
В заключение позвольте сказать Слово с большой буквы, напрямую относящееся ко всему человечеству. Не уверена, что его поймут все. Но очень хочу надеяться, что кто-то поймет. Речь идет об эмоциональном измерении. Если я преуспею в своей деятельности, продолжатель моего дела сделает то, что видится мне лишь в далеком будущем: в какой-то степени и я уже это делаю, ибо дотянуться так далеко – значит уже делать. Но плоть нуждается в отдыхе от дальновидности. Жизнь коротка – даже продленная омоложением. Я вручила вам Истину. Кто-нибудь когда-нибудь разберется в моих заметках.
Такова я, говорящая языком, понятным далеко не каждому Особому, ибо его Прекрасное отлично от моего и развивается совсем в другом направлении. Если вы – человек религиозный, то можете подумать, что мы видели одно и то же. Либо что должны прийти к одному и тому же итогу. Но сама я не слишком уверена на сей счет. Бог забавляется с нами, как с игральными костями. Ответ – уже для другого Особого.
Выходит, я поведала вам больше, чем любому другому журналисту до сих пор, поскольку вы задали самый разумный вопрос. Простите, что не сумела ответить простым языком. Сейчас среднестатистический обыватель в состоянии воспринимать Платона, а кое-кто понимает и Эйнштейна. Большинству же ученых только предстоит разобраться в наработках Бок. В моей правоте вы сможете убедиться через несколько веков, а я знаю все уже сейчас. Но населяющее макрокосмос человечество ведет себя довольно мудро: поскольку в массе вы столь же предсказуемы, как и любой из Особых, дайте мне свободу, и я докажу правоту ваших суждений.
К: Выходит, вы не в состоянии истолковать то, что видите.
А: Если бы могла, давно бы истолковала. Если бы существовали слова, позволяющие описать видимое, я уже не была бы такой, какой вы меня видите сейчас.
К: На протяжении десятилетий вы были частью законодательной власти. Не считаете ли вы парламентскую деятельность пустой тратой времени? Может, этим мог бы заняться кто-нибудь еще?
А: Хороший вопрос. Нет. Не сейчас. И не здесь. Принимаемые нами решения исключительно важны. И события последних пятидесяти лет неопровержимо свидетельствуют об этом. К тому же мне нельзя отрываться от реальности. Я выигрываю – в духовном плане, если хотите. В плане воздействия на мои биохимические системы и поддержания в них здорового баланса. Для организма не слишком хорош абстрактный рост без проверки разного рода восприятий. Проще говоря, для меня это – своего рода лекарство от интеллектуальной изоляции и заодно услуга, которую я оказываю своим соседям. Абстрактно мыслящий математик вряд ли добьется существенных результатов, если станет разделять точку зрения на развитие межзвездных рынков самого молодого из наших Советников либо взвешивать «за» и «против» нового варианта медицинского обслуживания экипажей торговых кораблей на станциях Союза. Природа моей деятельности подсказывает, я все-таки обладаю подобным восприятием; судьба человеческого общества мне небезразлична. Знаю, что систему Совета резко критикуют, поскольку считают ее разбазариванием времени экспертов. Но если предоставление мнения квалифицированного эксперта обществу, в котором живем и мы, именуется разбазариванием времени, то на что мы вообще годны? Разумеется, некоторые теоретики неспособны общаться вне привычных условий. Но зато другие в состоянии и должны. Вам приходилось быть свидетелем разногласий экспертов. Иногда их причина в том, что одному из нас затруднительно понять что-нибудь из области другой науки. Очень часто разногласия возникают оттого, что получение наилучшего результата при мышлении категориями двух отраслей сразу не дает возможности признать практические доводы, и именно в этом суть посылки, согласно которой людям все-таки предпочтительнее быть специалистами в своих областях: иной раз исключительно полезное междисциплинарное взаимопонимание куется именно в стенах Совета и во время личных встреч; налицо своеобразное слияние отдельных знаний, что помогает сохранять уникальнейший социальный эксперимент, который мы именуем Союзом.
Таков один аспект упрощенности, который я могу так же упрощенно объяснить: интересы всех людей, включая и меня, взаимосвязаны, а политика – не больше, чем одна из переменных в уравнениях социальной математики.
Глава 6
1
– Звонок прозвенит один раз, когда ты нажмешь левую кнопку, и дважды – при нажатии правой, – пояснил Инструктор, и Флориан, внимательно слушая, отметил, что объяснения в точности соответствуют полученным ранее знаниям. – Но смотри, чтобы не вышло так, что когда ты нажмешь левую кнопку, сигнал не сработает, и при двойном нажатии правой кнопки сигнал снова не сработает, пока не нажмешь левую. Важны прежде всего сноровка и быстрота. Ну все, за дело!
Весь стол был завален деталями и инструментами. Флориан выбрал необходимые для работы. Задание оказалось не слишком сложным.
Следующее задание было чьим-то проектом. Требовалось только посматривать на приборную панель и докладывать инструктору, какие операции происходят.
Сноровки Флориану было не занимать. Работал он как заводной – легко и непринужденно. Затем работа усложнилась. Третье задание, знал Флориан, всегда подразумевало нечто еще. На сей раз ему отводилось пятнадцать минут.
Наконец паренек доложил Инструктору, в чем было дело.
– Покажи, как ты действовал, – потребовал Инструктор. Флориан мгновенно подчинился.
Инструктор, слушая с серьезным видом, время от времени кивал, а потом сказал:
– Флориан, придется увеличить объем занятий по программированию вдвое.
У Флориана упало сердце.
– Простите, – удрученно отозвался он, – что-то не так?
– Конечно, все так. – Инструктор улыбнулся. – Но я не вправе поручать тебе подобные задания. Изучишь основы по расширенной обучающей ленте, а там посмотрим. Договорились?
– Да, – отозвался мальчик. Конечно, он не мог не ответить утвердительно. Но молодого ази мучило беспокойство. Ведь он подолгу работал бок о бок с Взрослыми. Работа была тяжелая и занимала много времени, а Взрослые твердили, что он часто неверно тратит предусмотренное расписанием время и что ему лучше бы заняться своей основной работой.
На свою основную работу Флориан и без того здорово опоздал, и Энди хмурился, хотя и помогал больше, чем Флориану хотелось.
Молодой ази решил в конце концов поговорить с Инструктором. Но все так радовались, когда он помногу работал! Даже очень устав, Флориан готов был выполнять дополнительную работу, после которой падал на койку и тотчас засыпал.
Инструктор отпустил его, а он снова припозднился. Энди проворчал, что свиньи не воспринимают его график и потому ему, Энди, пришлось самому их кормить.
– О воде я сам позабочусь, – отозвался Флориан и сделал не только свою часть работы, но и часть работы Энди. Так было честно, и Энди оттаял.
Энди настолько повеселел, что позволил юному помощнику почистить вместе с ним Лошадь, после чего они пошли в сарай, где жила маленькая лошадка – между прочим, девочка. В сарае она была в полной безопасности, и ази покормили жеребенка, вдвоем поддерживая ведро на весу. Правда, пока Флориан был маловат для того, чтобы поддерживать ведро. С жеребенком следовало быть особенно осторожным: перед тем как войти в конюшню, требовалось принять душ, переодеться и вести себя осмотрительно – как-никак, обращаться с малышкой необходимо было так, как обращалась бы с нею мать. Но вовсе не потому, что она была больна, напротив. Жеребенок забавлялся, уворачивался и обнюхивал гостям руки, после чего снова принимался скакать и подпрыгивать.
Флориан очень удивился, когда Энди сообщил, что лошадей разводят не для еды. «А для чего же?» – с замиранием сердца спросил мальчик, боясь услышать какой-нибудь другой ужасный ответ.
– Они – Экспериментальные, – пояснил Энди. – Вообще-то точно не знаю, но говорят, будто лошади – рабочие животные.
Иногда рабочими животными бывали и свиньи. Свиньи, как никто другой, унюхивали проникавшие на территорию комплекса сорняки и их корни, причем хрюшкам хватало ума не пожирать эту дрянь. Свиньи так хорошо справлялись с задачей, что в штате числились особые ази, в обязанность которых входило выгуливать свиней на территории комплекса и прилегавших к нему полей. Этим свиньям не угрожала участь пойти на колбасу – они тоже работали, выискивая малейшие ростки сорняков, так и норовившие проползти под заборами. Конечно, в Ресионе имелись автоматические детекторы ядовитых трав, но Энди был убежден, что свиньи все равно справлялись с этой задачей успешнее.
«Так вот что имели в виду обучающей ленты», – думал Флориан, которому постоянно внушали, что первым правилом является умение становиться полезным.
2
Уяснив суть проблемы, Ари попыталась разобраться в накопленных знаниях, после чего обратилась к матери:
– Мамочка, разве так важно, сколько рождается мальчиков и сколько – девочек?
– Вообще-то важно, – отозвалась Джейн, подумав секунду. – Но если нет, можно переработать.
– Для чего?
– Потому что – и это нужно знать – некоторые вещи в определенных ситуациях не слишком важны; и пока ты только учишься решать проблемы, обходя вопросы, не имеющие существенного значения, это поможет тебе запомнить, чтo именно в преодолении той или иной трудности важнее всего. Все в мире важно для решения проблемы – погода, мальчики и девочки, получают ли они достаточное питание, есть ли угроза, что их сожрут хищники – но в данный момент главное – только гены. Как только ты научишься справляться со всеми этими проблемами, тебе объяснят, как решать проблемы помельче. В том числе и эту. И ни за что не скажут, что ты всему научилась. Возможно, они – то самое, о чем никто еще не задумывался. Но если ты решишь, будто все знаешь, можешь попасться на крючок. А потому все начинается с простейшего и усложняется лишь по мере развития – начиная с самого того факта, появилась девочка и мальчик. Понятно?
– Выходит, это все-таки важно, – упрямо настаивала Ари. – Потому что рыбки-мальчики дерутся. Если никого не сожрут, вырастет двадцать четыре синих. Так и будет, потому что синие хорошо заметны, а спрятаться им нельзя. Зато если подсадить к ним рыбину покрупнее, не останется ни одной синей.
– Как по-твоему: рыбы различают цвета?
– Действительно – различают ли?
– Давай пока не будем об этом. Что произойдет, если самки станут предпочитать синих самцов?
– С какой стати?
– Просто представь такую ситуацию. Допустим, речь зашла о следующем поколении.
– Насколько оно лучше?
– На 25 %.
– В таком случае крупная рыба благодаря синим растолстеет, и у них будет множество детишек. Все усложнится.
Мама сделала уморительное лицо – точно собиралась чихнуть, засмеяться или обозлиться. А потом вид у нее сделался еще более странный – но уже не смешной. Мама обняла Ари и прижала к себе.
В последнее время мама часто вела себя так, что Ари думала: теперь бы ей следовало чувствовать себя гораздо счастливее – раньше мать уделяла ей меньше времени. И Олли тоже.
Но интуитивно девочка предчувствовала недоброе. Мама отчего-то ходила грустная. И Олли тоже. Олли вообще превратился в заправского ази, и они с Юлией больше не ссорились. Мама уже ни на кого не кричала. Нелли тоже постоянно смущалась, а Федра следовала примеру Олли – вела себя, как подобает бесчувственной ази.
Ари тревожилась и порывалась спросить маму о причине столь зловещей перемены, но всякий раз не решалась, боясь, что мать расплачется. В последнее время глаза у Джейн постоянно были на мокром месте. А стоило ей заплакать, как Ари становилось совсем невмоготу.
И потому девочка просто предпочла безмолвно прильнуть к Джейн.
Наутро она отправилась в игровую школу. Ари уже подросла настолько, что ее отпускали в школу одну. Уже в дверях мама обняла ее, обнял и подошедший Олли – чего не делал давно.
Когда у нее за спиной захлопнулась дверь, Ариана оглянулась. «Странно», – подумала она. И пошла в школу.
3
«Ресион-1» оторвался от взлетно-посадочной полосы, и пальцы Джейн яростно впились в подлокотники обитого кожей кресла. Женщина даже не выглянула в иллюминатор, не желая наблюдать, как тает внизу Ресион. Закусив губу, госпожа Штрассен закрыла глаза, чувствуя, как по щеке катится предательская влага, а самолет все набирал высоту, отчего тело вжималось в пухлое кресло.
Когда самолет набрал нужную высоту, Джейн повернулась к Олли:
– Принеси чего-нибудь выпить – двойную порцию!
– Да, госпожа, – ази отстегнул привязной ремень и пошел вдоль прохода.
Федра, сидевшая в следующем ряду, повернулась на винтовом кресле и взглянула на Джейн через столик:
– Госпожа, я могу что-нибудь сделать для вас?
«Боже, – сообразила Джейн, – да она просто напрашивается на работу – ей хочется заняться, отвлечься хоть чем-то! Она в ужасе». И распорядилась:
– Да, будь любезна, составь список необходимых на борту вещей – когда доберемся до станции, закажем и купим. Посмотри – в наружном кармане должен быть каталог. Он поможет тебе сориентироваться.
– Хорошо, госпожа.
Джейн решила, что наложила пластырь на душевную рану Федры. А вот Олли ходил обиженный: он попросил обучающую ленту, попросил у нее, как ази – у Старшей, а она взяла да отказала.
– Олли, – возразила Джейн, – в тебе слишком много от КВ, и я хочу, чтобы так и было. Понимаешь, о чем я?
– Да, – отозвался он, после чего держался уже куда достойнее, чем Джейн.
– Один возьми себе! – крикнула госпожа Штрассен, чтобы ази услышал ее сквозь гул моторов, и тот, оглянувшись, утвердительно кивнул. – И Федре захвати!
Пегги подошла к бару со стороны Олли, качнулась, когда самолет провалился в воздушную яму, после чего, нагнувшись, извлекла на свет божий два стакана.
Для Юлии – та сидела сзади. Для Юлии и Глории.
– Ты погубила всю мою жизнь! – истерично кричала Юлия в аэропорту, не стесняясь ни Денниса, ни ази, ни Семейства, явившегося на проводы в полном составе. Глория – подбородок у нее дрожал, а глаза беспрестанно моргали – стояла в сторонке. Джейн считала, что у нее выросла неплохая внучка. Девочка, попробовавшая слишком многое (хотя существенного мало), смотрела теперь на бабушку, с которой виделась крайне редко, и наверняка пыталась отыскать в ее чертах каинову печать. Глория понятия не имела о цели путешествия. И не знала, что означает дисциплина на борту, не знала, что представляет собою замкнутый стальной мир действующей станции.
– Привет, Глория! – приветствовала внучку Джейн, всеми силами призывая себя к спокойствию и отчаянно стараясь не сравнивать девочку с Ари. Тотчас подумалось, что Ариана наверняка слышала рев взлетавшего судна, могла выглянуть в окно и убедиться, что стартовал «Ресион-1». Впрочем, о большем она не догадалась бы.
Глория тотчас бросилась к матери. Та уже была на грани истерики. И сумела, помимо всего прочего, превратить отлет в форменный спектакль. Хорошо еще, подумала Джейн, что им дали сопровождающих из ресионской службы безопасности: имелись сильные подозрения, что Юлия попытается улизнуть с судна во время посадки в Новгороде.
Безосновательно боявшаяся полетов на кораблях, пустоты космоса, резких толчков во время полета и всего, где не обойтись без психовоздействия, Юлия так и не овладела соответствующими навыками, на которые теперь и не надеялась.
«Жаль, что так получилось, дочка, – думала Джейн. – Плохо, что я не могу выстроить купол и сделать там все по твоему вкусу. И невыносимо сознавать, что все свалилось на тебя в одночасье.
Так повелось с момента твоего появления на свет. Прости, доченька! Мне действительно очень жаль.
Жаль, что вы летите со мной».
Наконец Олли принес напитки. Ази был бледен, но держался молодцом, принимая во внимания нынешние страдания. Джейн ухитрилась улыбнуться, принимая стакан с напитком, и Олли, усевшись на место, снова посмотрел на нее.
Джейн залпом осушила полстакана.
– Скоро я приду в себя, – выдавила она, поднимая стакан. – Ну, ваше здоровье, Олли! Возвращаюсь туда, откуда я прибыла на Сайтин. Наконец возвращаюсь домой.
А опорожняя второй стакан (тоже двойную порцию), госпожа Штрассен добавила:
– Такое чувство, будто мне снова двадцать. Знаешь, Олли, как будто Ресиона в моей жизни вообще не было.
А может, ей всего лишь удалось заглушить алкоголем кровоточившую память…
4
Федры в игровой школе не оказалось. Но вместо Федры была Нелли, с которой Ариане было куда легче ладить. В такие моменты Сэм запросто мог раскачать качели с Ари повыше – Нелли тревожилась, но не собиралась прекращать забаву, поскольку не хотела сердить питомицу.
А потому Ари и Сэм вовсю раскачивали друг друга. А затем самозабвенно лазали по фигурным лестницам, каких на детской площадке было великое множество.
Потом пожаловал Ян – уже после Сэма, и Нелли повела Ари домой. В холле их встретил дядя Деннис.
– Нелли, – важно сообщил он, – охрана хочет переговорить с тобой.
– Для чего? – удивилась Ари, и ей снова стало не по себе. Ведь охрана и Нелли если и имели какое-то отношение друг к другу, то очень далекое. В последнее время одна странность следовала за другой. Ничего подобного прежде не было.
– Нелли, – с нажимом повторил Деннис, – делай, как говорят.
– Слушаюсь, господин, – ответила нянька.
А Деннис – рослый и полный – пока Нелли выходила из холла, опустился на колено и взял Ари за руки. А потом сказал:
– Ари, случилось нечто серьезное. Пришел черед твоей маме позаботиться о себе, и потому ей пришлось уехать.