Страница:
— Монсеньер!
Епископ Доунс положил телефонную трубку.
— Я не могу ни до кого дозвониться. Мне нужно поговорить с главным викарием. Нужно позвонить в миссию Ватикана в Вашингтоне. Что случилось? Что здесь происходит?
Бурк посмотрел на побледневшего епископа, подошел к кофейному столику, взял бутылку вина и наполнил бокал.
— Выпейте. Телефонная связь восстановится попозже. Сейчас несколько миллионов людей пытаются дозвониться домой одновременно — вот и все. И еще… мы намерены устроить в этом здании командный пункт.
Епископ Доунс не взял бокал вина и прошептал недоуменно:
— Командный пункт?
— Да. Пожалуйста, освободите здание и выведите отсюда весь персонал и священников. Оставьте только оператора-телефониста, пока не подойдет полицейский-связист. — Посмотрев на часы, он на несколько секунд задумался, а затем спросил: — Как попасть отсюда в коридор, ведущий в ризницу?
Епископ Доунс выдал ему целый набор запутанных и невнятных пояснений.
Вдруг дверь с грохотом распахнулась, и ворвался высокий человек в черном пальто. Быстро предъявив жетон полицейского, он представился:
— Лейтенант Янг. Управление специальных служб. — Он посмотрел на епископа, затем на Бурка и спросил: — А вы кто?
— Лейтенант Бурк. Из оперативно-розыскного отдела.
Янг направился прямо к столику и налил бокал вина.
— О Боже… извините, святой отец, чтоб их черти побрали. Мы охраняли очень важных персон сегодня на ступеньках этого чертова собора и в итоге не досчитались троих.
Бурк неотрывно смотрел на свой бокал с вином.
— Позвольте угадать кого. Парни из розыска неплохо отгадывают разные загадки. Вы потеряли кардинала, Бакстера и женщину по имени Мелон.
Лейтенант Янг взглянул на Бурка:
— Где они? Они ведь не в соборе?
— Боюсь, что именно там.
— О Господи, простите, черт возьми!.. Это… Это… я виноват. Я же обязан… Простите.
— Да не расстраивайтесь, всего трое из сотни высокопоставленных лиц — это довольно неплохо.
— Оставьте ваши шуточки. Это не просто плохо. Это ужасно…
— Насколько мне известно, они в целости и сохранности, — добавил Бурк. — С ними также приходской священник отец Мёрфи. Он не относится к особо важным персонам, так что за него не стоит беспокоиться.
— Черт побери! Я потерял троих важных персон! — Янг рассеянно огляделся по сторонам, а затем вновь наполнил бокал. — Черт возьми, надо было привлечь секретную службу. Когда приезжал Папа, президент присылал нам в помощь секретную службу. — Он посмотрел на Бурка и на епископа Доунса и продолжил: — Почти все люди из секретной службы находились на гостевых трибунах. Бирд забрал себе самых лучших. А мне подсунули горстку неумех.
— Так всегда бывает, — бросил Бурк. И направился к двери. — Вызовите несколько опытных сотрудников, и пусть они будут с епископом Доунсом. Он тоже очень важная персона. А я попытаюсь переговорить с преступниками. Они тоже «очень важные персоны».
Лейтенант Янг бросил на Бурка свирепый взгляд и нервно спросил:
— Почему вы не договариваете, Бурк, не объясняете, что творится?
— А вы не спрашивали об этом.
Бурк вышел из кабинета, спустился по лестнице, а потом на лифте и оказался в подвале. Там сидел встревоженный смотритель здания из латиноамериканцев.
— Как попасть в ризницу? — спросил Бурк, ничего не объясняя.
Смотритель подвел его к проходу и показал дорогу. Бурк увидел шестерых человек из оперативной патрульной службы, стоящих вдоль стен с оружием наготове. Он молча предъявил свой жетон полицейского и жестом велел им следовать за собой к ризнице. Вытащив из кобуры револьвер, Бурк переложил его в карман пальто и спустился по короткой лестнице к отверстию в проходе. Не спеша, он внимательно оглядел коридорчик и мраморный свод ризницы.
— Парень наверху на лестнице хочет схлопотать очередь из «томпсона», — прошептал позади Бурка один из людей Тезика.
Бурк осторожно вошел в ризницу, минуя длинный ряд столов для церковной одежды вдоль правой стены. В конце ряда оказался другой арочный проход. Через него он разглядел тускло освещенную многоугольную комнату, стены которой были сложены из серого камня и кирпича.
Бурк медленно и осторожно подошел к дверцам, стараясь не попасть в освещенную полосу, пересекавшую ступеньки лестницы. Ему стали слышны приглушенные голоса, эхом отражавшиеся от лестницы, но ничего разобрать он не смог.
Он понимал, что должен переговорить с Финном Мак-Камейлом во что бы то ни стало. Прижимаясь к мраморной стенке лестницы, он прислушивался, как у него в груди бешено колотится сердце. Голос пропал. Тогда он глубоко вздохнул несколько раз, но без толку. Крепко сжимая в одной руке лежащий в кармане револьвер, другой рукой он оперся о стену и посмотрел на часы. Осталась минута. Через минуту он должен окликнуть Мак-Камейла.
— Выпейте, — обратился он к Морин. Но она покачала головой и резко встала.
— Отцепитесь от меня! Все проваливайте! Что вам известно? Вы не понимаете и половины того, что происходит. Но вы еще поймете.
Кардинал жестом подозвал к себе Бакстера и отца Мёрфи, и они втроем неторопливо пошли через алтарь и остановились у престола кардинала. Кардинал тихо проговорил:
— Она сама успокоится. Она напугана. Если мы ей понадобимся, она подойдет сама. — Он окинул взглядом алтарь, возвышающийся перед ними. — Бог свел нас всех вместе в свой дом, и сейчас мы все в Божьих руках. И мы, и они. Как он решит, так и будет. Нам не следует провоцировать этих людей и давать им повод причинять зло нам или храму.
Бакстер откашлялся и сказал:
— Мы должны бежать лишь тогда, когда возникнет очевидная возможность.
Кардинал бросил на него взгляд, в его словах сквозило плохо скрытое раздражение:
— Мы исходим из разной оценки возможностей. Тем не менее, мистер Бакстер, я настаиваю, чтобы в моем храме вы вели себя так, как я велю.
Бакстер спокойно ответил:
— По-моему, этот вопрос касается всех, кто находится здесь в данный момент, Ваше Высокопреосвященство. — Он повернулся к отцу Мёрфи: — А что вы думаете?
Во взгляде и жестах прелата промелькнула неуверенность, но голос его прозвучал твердо:
— Я думаю, что об этом нет смысла спорить. Его Высокопреосвященство прав.
Бакстер, похоже, вышел из себя:
— Послушайте, мне не нравится, когда меня запугивают. Мы все же должны оказать хоть какое-то сопротивление, даже если оно чисто психологическое, и должны составить хотя бы план побега, если намерены сохранить здравый ум и чувство собственного достоинства. Это может продолжаться дни, недели, и если мне удастся выйти отсюда живым, я хочу жить и поступать по-своему.
Кардинал выслушал раздраженную тираду Бакстера и спокойно произнес:
— Мистер Бакстер, эти люди довольно неплохо обращаются с нами, ваше поведение может изменить их отношение, и тогда…
— Неплохо обращаются с нами? Нет таких ругательств, которыми можно было бы описать их отношение к нам. Они не имеют никакого права держать нас здесь.
— Разумеется, вы правы, — кивнул кардинал. — Но позвольте высказать последний довод: я понимаю, что многие благородные порывы молодых мужчин не что иное, как следствие того, что рядом с ними молодая женщина…
— Какая ерунда…
Кардинал едва заметно улыбнулся:
— Похоже, я обидел вас. Извините. Как бы то ни было, не думайте, будто я сомневаюсь, что эти люди убьют меня и отца Мёрфи, так же, как вас и мисс Мелон. Не это главное. Важно другое: мы не должны подталкивать их на самый страшный смертный грех — убийство. А для меня еще важно быть хранителем этого храма. Это величайший католический собор в Америке, мистер Бакстер, храм христианства, церковь Пресвятой Богоматери, духовный центр католицизма в Северной Америке. Попытайтесь представить себе, что это здешнее Вестминстерское аббатство.
Бакстер покраснел и с трудом перевел дыхание.
— Я обязан сопротивляться по долгу службы, и я буду сопротивляться.
Кардинал покачал головой:
— Ладно. Но у вас же нет долга вести войну. — Он придвинулся к Бакстеру поближе. — Вы что, не можете предоставить развитие событий на волю Божью? Или же если вы не склонны к этому, то дать возможность заниматься этим делом вышестоящему начальству.
Бакстер посмотрел кардиналу прямо в глаза.
— Я уже изложил свое мнение достаточно ясно.
На несколько секунд кардинал задумался, а затем произнес:
— Возможно, я чрезмерно забочусь об этой церкви. Она входит в мою епархию, как вам известно, и я разделяю с другими ответственность за материальные ценности внутри нее. Но, как мы оба согласились, жизнью людей жертвовать без надобности нельзя.
— Конечно же.
— Ни нашими жизнями… — кардинал обвел рукой пространство собора, — …ни их.
— Я не столь категоричен относительно их жизней, — заметил Гарольд Бакстер.
— Все мы дети Господа, мистер Бакстер.
— Скажите на милость!
— Отныне знайте это.
Воцарилась долгая тишина. Ее нарушил голос Морин, подошедшей к мужчинам:
— Позвольте заверить вас, кардинал, что каждый из тех людей — исчадие ада. Я знаю. Некоторые из них могут показаться вас разумными мужчинами и женщинами — замечательными, добрыми ирландцами, приятными собеседниками, радушными провинциалами и все такое прочее. Их можно воспеть в песнях или в поэмах. Но они вполне способны убить нас всех и сжечь ваш собор.
Трое мужчин молча и внимательно смотрели на Морин. А она продолжала, обращаясь теперь только к священнослужителям:
— Может, вы просто не понимаете реального зла, а знакомы лишь с абстрактным злом, но вот перед вами сущий дьявол. — Она подняла руку и указала на Брайена Флинна, поднимающегося по ступенькам алтаря.
Флинн посмотрел на них и улыбнулся:
— Кто-то вроде упомянул мое имя?
Глава 23
Глава 24
Епископ Доунс положил телефонную трубку.
— Я не могу ни до кого дозвониться. Мне нужно поговорить с главным викарием. Нужно позвонить в миссию Ватикана в Вашингтоне. Что случилось? Что здесь происходит?
Бурк посмотрел на побледневшего епископа, подошел к кофейному столику, взял бутылку вина и наполнил бокал.
— Выпейте. Телефонная связь восстановится попозже. Сейчас несколько миллионов людей пытаются дозвониться домой одновременно — вот и все. И еще… мы намерены устроить в этом здании командный пункт.
Епископ Доунс не взял бокал вина и прошептал недоуменно:
— Командный пункт?
— Да. Пожалуйста, освободите здание и выведите отсюда весь персонал и священников. Оставьте только оператора-телефониста, пока не подойдет полицейский-связист. — Посмотрев на часы, он на несколько секунд задумался, а затем спросил: — Как попасть отсюда в коридор, ведущий в ризницу?
Епископ Доунс выдал ему целый набор запутанных и невнятных пояснений.
Вдруг дверь с грохотом распахнулась, и ворвался высокий человек в черном пальто. Быстро предъявив жетон полицейского, он представился:
— Лейтенант Янг. Управление специальных служб. — Он посмотрел на епископа, затем на Бурка и спросил: — А вы кто?
— Лейтенант Бурк. Из оперативно-розыскного отдела.
Янг направился прямо к столику и налил бокал вина.
— О Боже… извините, святой отец, чтоб их черти побрали. Мы охраняли очень важных персон сегодня на ступеньках этого чертова собора и в итоге не досчитались троих.
Бурк неотрывно смотрел на свой бокал с вином.
— Позвольте угадать кого. Парни из розыска неплохо отгадывают разные загадки. Вы потеряли кардинала, Бакстера и женщину по имени Мелон.
Лейтенант Янг взглянул на Бурка:
— Где они? Они ведь не в соборе?
— Боюсь, что именно там.
— О Господи, простите, черт возьми!.. Это… Это… я виноват. Я же обязан… Простите.
— Да не расстраивайтесь, всего трое из сотни высокопоставленных лиц — это довольно неплохо.
— Оставьте ваши шуточки. Это не просто плохо. Это ужасно…
— Насколько мне известно, они в целости и сохранности, — добавил Бурк. — С ними также приходской священник отец Мёрфи. Он не относится к особо важным персонам, так что за него не стоит беспокоиться.
— Черт побери! Я потерял троих важных персон! — Янг рассеянно огляделся по сторонам, а затем вновь наполнил бокал. — Черт возьми, надо было привлечь секретную службу. Когда приезжал Папа, президент присылал нам в помощь секретную службу. — Он посмотрел на Бурка и на епископа Доунса и продолжил: — Почти все люди из секретной службы находились на гостевых трибунах. Бирд забрал себе самых лучших. А мне подсунули горстку неумех.
— Так всегда бывает, — бросил Бурк. И направился к двери. — Вызовите несколько опытных сотрудников, и пусть они будут с епископом Доунсом. Он тоже очень важная персона. А я попытаюсь переговорить с преступниками. Они тоже «очень важные персоны».
Лейтенант Янг бросил на Бурка свирепый взгляд и нервно спросил:
— Почему вы не договариваете, Бурк, не объясняете, что творится?
— А вы не спрашивали об этом.
Бурк вышел из кабинета, спустился по лестнице, а потом на лифте и оказался в подвале. Там сидел встревоженный смотритель здания из латиноамериканцев.
— Как попасть в ризницу? — спросил Бурк, ничего не объясняя.
Смотритель подвел его к проходу и показал дорогу. Бурк увидел шестерых человек из оперативной патрульной службы, стоящих вдоль стен с оружием наготове. Он молча предъявил свой жетон полицейского и жестом велел им следовать за собой к ризнице. Вытащив из кобуры револьвер, Бурк переложил его в карман пальто и спустился по короткой лестнице к отверстию в проходе. Не спеша, он внимательно оглядел коридорчик и мраморный свод ризницы.
— Парень наверху на лестнице хочет схлопотать очередь из «томпсона», — прошептал позади Бурка один из людей Тезика.
Бурк осторожно вошел в ризницу, минуя длинный ряд столов для церковной одежды вдоль правой стены. В конце ряда оказался другой арочный проход. Через него он разглядел тускло освещенную многоугольную комнату, стены которой были сложены из серого камня и кирпича.
Бурк медленно и осторожно подошел к дверцам, стараясь не попасть в освещенную полосу, пересекавшую ступеньки лестницы. Ему стали слышны приглушенные голоса, эхом отражавшиеся от лестницы, но ничего разобрать он не смог.
Он понимал, что должен переговорить с Финном Мак-Камейлом во что бы то ни стало. Прижимаясь к мраморной стенке лестницы, он прислушивался, как у него в груди бешено колотится сердце. Голос пропал. Тогда он глубоко вздохнул несколько раз, но без толку. Крепко сжимая в одной руке лежащий в кармане револьвер, другой рукой он оперся о стену и посмотрел на часы. Осталась минута. Через минуту он должен окликнуть Мак-Камейла.
* * *
Морин сидела на церковной скамье, прикрыв лицо руками, а отец Мёрфи и кардинал, разместившиеся по бокам, утешали ее, словно ребенка, подбирая всевозможные ласковые слова; Бакстер подошел к ним со стаканом воды, налитой из фляги, стоящей на жертвеннике.— Выпейте, — обратился он к Морин. Но она покачала головой и резко встала.
— Отцепитесь от меня! Все проваливайте! Что вам известно? Вы не понимаете и половины того, что происходит. Но вы еще поймете.
Кардинал жестом подозвал к себе Бакстера и отца Мёрфи, и они втроем неторопливо пошли через алтарь и остановились у престола кардинала. Кардинал тихо проговорил:
— Она сама успокоится. Она напугана. Если мы ей понадобимся, она подойдет сама. — Он окинул взглядом алтарь, возвышающийся перед ними. — Бог свел нас всех вместе в свой дом, и сейчас мы все в Божьих руках. И мы, и они. Как он решит, так и будет. Нам не следует провоцировать этих людей и давать им повод причинять зло нам или храму.
Бакстер откашлялся и сказал:
— Мы должны бежать лишь тогда, когда возникнет очевидная возможность.
Кардинал бросил на него взгляд, в его словах сквозило плохо скрытое раздражение:
— Мы исходим из разной оценки возможностей. Тем не менее, мистер Бакстер, я настаиваю, чтобы в моем храме вы вели себя так, как я велю.
Бакстер спокойно ответил:
— По-моему, этот вопрос касается всех, кто находится здесь в данный момент, Ваше Высокопреосвященство. — Он повернулся к отцу Мёрфи: — А что вы думаете?
Во взгляде и жестах прелата промелькнула неуверенность, но голос его прозвучал твердо:
— Я думаю, что об этом нет смысла спорить. Его Высокопреосвященство прав.
Бакстер, похоже, вышел из себя:
— Послушайте, мне не нравится, когда меня запугивают. Мы все же должны оказать хоть какое-то сопротивление, даже если оно чисто психологическое, и должны составить хотя бы план побега, если намерены сохранить здравый ум и чувство собственного достоинства. Это может продолжаться дни, недели, и если мне удастся выйти отсюда живым, я хочу жить и поступать по-своему.
Кардинал выслушал раздраженную тираду Бакстера и спокойно произнес:
— Мистер Бакстер, эти люди довольно неплохо обращаются с нами, ваше поведение может изменить их отношение, и тогда…
— Неплохо обращаются с нами? Нет таких ругательств, которыми можно было бы описать их отношение к нам. Они не имеют никакого права держать нас здесь.
— Разумеется, вы правы, — кивнул кардинал. — Но позвольте высказать последний довод: я понимаю, что многие благородные порывы молодых мужчин не что иное, как следствие того, что рядом с ними молодая женщина…
— Какая ерунда…
Кардинал едва заметно улыбнулся:
— Похоже, я обидел вас. Извините. Как бы то ни было, не думайте, будто я сомневаюсь, что эти люди убьют меня и отца Мёрфи, так же, как вас и мисс Мелон. Не это главное. Важно другое: мы не должны подталкивать их на самый страшный смертный грех — убийство. А для меня еще важно быть хранителем этого храма. Это величайший католический собор в Америке, мистер Бакстер, храм христианства, церковь Пресвятой Богоматери, духовный центр католицизма в Северной Америке. Попытайтесь представить себе, что это здешнее Вестминстерское аббатство.
Бакстер покраснел и с трудом перевел дыхание.
— Я обязан сопротивляться по долгу службы, и я буду сопротивляться.
Кардинал покачал головой:
— Ладно. Но у вас же нет долга вести войну. — Он придвинулся к Бакстеру поближе. — Вы что, не можете предоставить развитие событий на волю Божью? Или же если вы не склонны к этому, то дать возможность заниматься этим делом вышестоящему начальству.
Бакстер посмотрел кардиналу прямо в глаза.
— Я уже изложил свое мнение достаточно ясно.
На несколько секунд кардинал задумался, а затем произнес:
— Возможно, я чрезмерно забочусь об этой церкви. Она входит в мою епархию, как вам известно, и я разделяю с другими ответственность за материальные ценности внутри нее. Но, как мы оба согласились, жизнью людей жертвовать без надобности нельзя.
— Конечно же.
— Ни нашими жизнями… — кардинал обвел рукой пространство собора, — …ни их.
— Я не столь категоричен относительно их жизней, — заметил Гарольд Бакстер.
— Все мы дети Господа, мистер Бакстер.
— Скажите на милость!
— Отныне знайте это.
Воцарилась долгая тишина. Ее нарушил голос Морин, подошедшей к мужчинам:
— Позвольте заверить вас, кардинал, что каждый из тех людей — исчадие ада. Я знаю. Некоторые из них могут показаться вас разумными мужчинами и женщинами — замечательными, добрыми ирландцами, приятными собеседниками, радушными провинциалами и все такое прочее. Их можно воспеть в песнях или в поэмах. Но они вполне способны убить нас всех и сжечь ваш собор.
Трое мужчин молча и внимательно смотрели на Морин. А она продолжала, обращаясь теперь только к священнослужителям:
— Может, вы просто не понимаете реального зла, а знакомы лишь с абстрактным злом, но вот перед вами сущий дьявол. — Она подняла руку и указала на Брайена Флинна, поднимающегося по ступенькам алтаря.
Флинн посмотрел на них и улыбнулся:
— Кто-то вроде упомянул мое имя?
Глава 23
Бурк поднялся вплотную к лестничному проему, глубоко вздохнул и крикнул:
— Я из полиции! Хочу поговорить с Финном Мак-Камейлом. — Он замолчал, но его слова еще долго отдавались эхом, отражаясь от мраморных ступеней лестницы.
В ответ раздался грубоватый голос с сильным ирландским акцентом:
— Подойди ко входу и положи руки на прутья двери! Без всяких фокусов! У меня с собой «томпсон».
Бурк вышел в просвет лестницы и увидел молодого человека, почти юношу, стоявшего на коленях на полу перед дверями склепа. Бурк медленно поднялся по ступенькам и положил вытянутые руки на медные створки дверцы.
Пэд Фитцджеральд направил автомат вниз, на лестницу.
— Стой! Не двигаться! — Он повернулся и крикнул: — Позовите Финна! Здесь какой-то парень хочет поговорить с ним!
Бурк сначала внимательно рассматривал молодого человека, а затем оглядел помещение, где очутился. Это оказалась небольшая площадка перед дверью в склеп, от которой направо и налево расходились две лестницы. Над дверью склепа располагалась задняя часть алтаря, из которой вырастали золотистые очертания огромного креста, устремленного к высокому потолку собора. Все внимательно изучив, Бурк понял, что никто не смог бы проникнуть в храм через эту дверь, подняться по лестнице и избежать смертоносного огня из автомата сверху.
Бурк услышал неторопливые шаги на лестнице слева, затем появилась высокая фигура, освещенная лишь мрачным желтым светом, проникающим сквозь витражные двери склепа. Человек прошел мимо стоящего на коленях юноши и все так же, не спеша, направился вниз по едва различимым мраморным ступенькам. Бурк не мог как следует рассмотреть черты его лица, но заметил, что он был в белой рубашке без воротника и черных брюках — все, что осталось от костюма священника.
— Финн Мак-Камейл? — спокойно спросил Бурк. Для любого ирландца, знакомого с гэльской историей, а Бурк знал ее, это имя звучало так же абсурдно, как если бы он назвал кого-нибудь Робином Гудом.
— Да, это я, — ответил, приближаясь, высокий человек. — Вождь фениев.
Бурк едва не расхохотался над такой высокопарностью, но что-то в глазах подошедшего остановило его. Флинн стал прямо перед дверью и пристально посмотрел на Бурка.
— А с кем я имею удовольствие говорить?
— Старший инспектор Бурк, нью-йоркская полиция, из офиса комиссара.
Он спокойно посмотрел в глубокие темные глаза Флинна, затем взглянул вниз на его правую руку и заметил большое бронзовое кольцо на пальце.
Брайен Флинн прервал затянувшееся молчание:
— Я знаю, кто вы… лейтенант. У меня тоже есть служба сыска… Немного неприятно, не так ли? Ну да ладно, — улыбнулся Флинн, — если я могу быть старшим у фениев, почему бы вам не быть старшим инспектором.
Бурк вспомнил с некоторой досадой первое правило при ведении переговоров об освобождении заложников: никогда не позволять уличить себя во лжи.
— Я сказал так только для того, чтобы ускорить дело, — спокойно заметил он.
— Превосходное оправдание лжи.
Их разделяли всего несколько дюймов, но двери не давали возможности быстро и без потерь ворваться внутрь собора, где каждый ярд наверняка был под прицелом. От этого Бурку стало не по себе, но он не показал виду и по-прежнему держал руки на медных прутьях дверей.
— С заложниками все в порядке?
— Пока да.
— Не позволите ли мне поговорить с ними?
В ответ Флинн молча отрицательно мотнул головой.
— Но ведь были выстрелы. Кто-нибудь погиб?
— Никто.
— Чего вы хотите? — спросил Бурк и подумал: а какое ему дело до этого, они же пока ничего не требовали.
Флинн проигнорировал его вопрос и спросил:
— Вы вооружены?
— Конечно. Но у меня нет желания идти с револьвером против «томпсона».
— А кое-кто пошел бы. Скажем, сержант Тезик.
— Он стал более осторожным.
Бурк удивился: откуда Флинну знать, что Тезик — ненормальный сумасброд. «Наверное, — подумал он, — родственные души могут узнавать друг друга даже по тону голоса».
Флинн посмотрел поверх плеча Бурка в коридоры ризницы.
— Я не пустил их сюда, — пояснил Бурк.
Флинн кивнул в знак понимания. Бурк снова заговорил:
— Если вы скажете, чего вы хотите, я постараюсь, чтобы ваши требования попали на самый верх.
Он понимал, что блефует, но также знал, что нужно как-то разрядить обстановку, пока не подоспел Берт Шрёдер, специалист по ведению переговоров с террористами об освобождении заложников, — тогда уж тому и карты в руки.
Флинн забарабанил кончиками пальцев по выступу двери, его бронзовое кольцо мерно ударялось о медную завитушку, нервируя Бурка.
— А почему бы мне не поговорить сразу с офицером более высокого ранга? — ответил Флинн вопросом на вопрос. В его голосе явно слышалась насмешка.
— Нет связи. Если бы вы выключили заглушающее устройство…
Флинн рассмеялся, а затем внезапно спросил:
— Кто-нибудь погиб?
Руки Бурка, лежащие на медных прутьях двери, стали липкими от пота.
— Кто знает… в такой неуправляемой толпе… комиссар полиции Двайер… умер от сердечного приступа, — медленно выдавливал из себя слова Бурк, а вслед за этим быстро добавил: — Вы не будете впутаны в это дело, если сдадитесь сейчас. Вы просто изложите свои соображения.
— Я вовсе не думал еще о своих соображениях… А эти люди, на лошади, они не пострадали?
— Нет. Ваши люди видели с башен женщину-полицейского. А мужчина — это я.
— Так это вы там были? — рассмеялся Флинн, но смех его прервался так же неожиданно, как прозвучал. Подумав немного, он добавил: — Ну, что же, это меняет ситуацию.
— Почему?
— Позвольте заметить, что в таком случае вряд ли вы работаете на некоего англичанина, одного из моих знакомых… — Флинн вновь на мгновение задумался. — У вас где-нибудь в одежде есть микропередатчик? Наш разговор не прослушивается там, в коридорах?
— У меня нет никакого передатчика. И я не знаю ничего о коридорах.
Флинн вынул из кармана детектор в форме авторучки и провел им по телу Бурка.
— Думаю, верить вам можно, хотя вы офицер службы сыска и занимаетесь охотой на ирландских патриотов — вроде меня.
— Я выполняю свои обязанности.
— Да. И неплохо справляетесь. — Флинн посмотрел на Бурка с интересом. — Универсальная ищейка. Неотступно идет по следу. С дьявольски хорошим нюхом. Вечно желающая все и вся знать. Я знавал подобных вам в Лондоне, Белфасте и Дублине. — Флинн еще раз внимательно посмотрел на Бурка, вытащил из кармана сложенный лист бумаги и протянул ему через решетку двери. — В любом случае, думаю, пусть лучше вы, чем кто-нибудь другой. Здесь список из ста тридцати семи мужчин и женщин, содержащихся в британских лагерях для интернированных в Северной Ирландии и Англии. Я требую, чтобы этих людей отпустили до восхода солнца, то есть до шести часов трех минут по нью-йоркскому времени. Пусть их доставят в Дублин, а британское и ирландское правительства амнистируют их, а заодно предоставят политическое убежище на юге Ирландии, если они того пожелают. Освобождение и переправка их на юг должны проходить под наблюдением Международного Красного Креста и Международной Амнистии. И когда я получу сообщения из этих двух организаций, что все сделано, мы отдадим вам ваш собор и отпустим заложников. Если же до восхода солнца мои требования не будут выполнены, я сброшу сэра Гарольда Бакстера с колокольни, а вслед за ним, в произвольном порядке, кардинала, отца Мёрфи и Морин Мелон. После этого я подожгу собор. Вы верите мне, лейтенант Бурк?
— Я верю вам.
— Хорошо. Важно, чтобы вы знали, что у каждого из моих фениев по крайней мере хоть один близкий родственник находится в заключении. Также важно, чтобы вы знали, что для нас нет ничего святого: ни церковь, ни священнослужители, ни человеческая жизнь, ни человечество вообще.
— Уверен, что вы сделаете все, о чем сказали.
— Хорошо. И вы должны передать не только эти требования, но и саму сущность и дух того, о чем я говорю. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Да, понимаю.
— Думаю, до вас дошло. Ну а что касается нас, то сейчас наша главная цель — воссоединиться с нашими родственниками, и мы не собираемся садиться в тюрьму вместо них. Нам необходима правовая неприкосновенность. После того, как мы уйдем отсюда, сами доберемся на машинах до аэропорта Кеннеди и разлетимся из Нью-Йорка в разные стороны. У нас есть паспорта и деньги, и нам ничего не нужно от вас и от вашего правительства, кроме разрешения на выезд. Понятно?
— Да.
Флинн придвинулся к Бурку почти вплотную.
— Я знаю, о чем вы сейчас думаете, лейтенант Бурк, — можем ли мы высказать наши требования или лучше не заикаться о них? Я понимаю, что ваше правительство и нью-йоркский департамент полиции получат возможность великолепного исторического прецедента, небывалого прежде: отклонить требования, выдвигаемые под угрозой оружия. И это может случиться еще до восхода солнца. Но, видите ли, у нас на руках все карты для выигрыша в покер: валет, дама, король, туз и Собор.
Бурк откашлялся, чтобы голос его звучал более твердо.
— Я думаю, что правительство Великобритании…
— Это скорее проблема Вашингтона, а не моя.
— Да, это так.
— А сейчас уходите. И связь со мной будете держать только по телефону, который стоит на органе в алтаре. Мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь шастал здесь.
Бурк кивнул в знак согласия.
— А вам надо получше следить, чтобы ваши ковбои ничего не вытворяли по собственному усмотрению, — продолжал Флинн.
— Я послежу за ними, — заверил Бурк.
Флинн кивнул головой.
— Далеко не уходите, лейтенант, возможно, мы еще увидимся.
Он повернулся, медленно поднялся по ступенькам и исчез за углом правой лестницы.
Бурк посмотрел на молодого человека, все еще стоящего на коленях и держащего наготове «томпсон», и тот резко махнул стволом в сторону, дав понять Бурку, чтобы тот отваливал. Неторопливо отпустив створки дверей и вытерев влажные ладони о пальто, Бурк прикурил сигарету и начал спускаться вниз по ступенькам к проходу в коридор.
Он был рад, что ему не придется больше иметь дело с этим человеком — Брайеном Флинном, взявшим странный псевдоним — Финн Мак-Камейл. Ему стало жаль Берта Шрёдера, которому предстоит заниматься этим делом.
На демонстрации он шагал в колонне графства Тайрон, откуда была родом его мать. Теперь колонна рассыпалась, демонстранты разбежались кто куда, а он стоял один-одинешенек, сам не зная зачем, но печенками чуял, что его вот-вот вызовут для какого-то срочного дела.
Он посмотрел на часы, затем пробрался сквозь толпу к патрульной машине, припаркованной на Пятой авеню, и заглянул в окно.
— Есть какие-нибудь новости?
— Нет, сэр. Радио все еще не работает, — ответил патрульный полицейский.
Берта охватила ярость от того, что парад и манифестация бесславно закончились, а он не знает, к кому можно обратиться. Голос патрульного прервал его мрачные мысли:
— Толпа уже заметно поредела, и я могу отвезти вас куда надо.
— Нет, — подумав, ответил Шрёдер и проверил, включен ли его биппер, прикрепленный к поясу. — Эта штуковина молчит. Но не уезжай далеко — ты мне можешь понадобиться. — Только Берт произнес последнее слово, как раздался писк биппера, и он почувствовал, как привычно забилось его сердце. Отбросив в сторону недокуренную сигару, он выключил прибор.
Из окна машины выглянул шофер:
— Кто-то кого-то схватил, капитан? Вы пойдете?
— Да, пойду. — Шрёдер ощутил, что рот его пересох от волнения.
— Вас подвезти?
— Что? Нет. Мне нужно… нужно позвонить.
Стараясь сдержать бешеное биение сердца, он повернулся и посмотрел на ярко сверкающие огни отеля «Плаза» на дальней стороне площади и побежал к нему. В голове мелькали десятки возможных вариантов — такое случалось всегда, когда Шрёдер получал сигнал: «заложники». Кто они? Губернатор? Мэр? Конгрессмены? Иностранные дипломаты? Нужно отбросить все эти предположения, потому что, когда раздается сигнал биппера или телефонный звонок или его вызывают по радиотелефону, всякий раз оказывается, что все не так, как он себе воображал. Наверняка известно лишь одно: вскоре ему предстоят тяжелые переговоры с террористами, чтобы спасти чью-то жизнь или жизни, и вести их придется под бдительным придирчивым оком отцов города и начальства.
Шрёдер быстро взбежал по ступенькам отеля, пробрался сквозь битком набитый вестибюль и спустился вниз по лестнице к телефонам-автоматам, вокруг которых теснилась огромная толпа. Берт не без труда пролез сквозь нее и бесцеремонно выхватил трубку из чьих-то рук.
— Полиция! Срочно! Отойдите!
Затем он позвонил дежурному оператору и назвал номер отдела в полицейском управлении. Ожидая, когда его соединят, Шрёдер закурил еще одну сигару и наблюдал, как дымок от нее вьется вдоль телефонного шнура.
Он чувствовал себя как актер, который, несмотря на то, что репетиций было предостаточно, страшно волнуясь, ждет, когда поднимут занавес. К этому ощущению примешивалась еще и жуткая тревога из-за неведения — вдруг произошло нечто ужасное. Сердце билось бешено, в горле пересохло от волнения, а ладони, наоборот, стали влажными. С одной стороны, он хотел бы оказаться где-нибудь в другом месте. Но с другой — ему нравилась такая напряженность. В эти минуты он ощущал полноту жизни.
На другом конце провода раздался щелчок, потом последовал долгий гудок и отозвался дежурный сержант.
— Что случилось, Дэннис? — спокойно спросил Шрёдер. Целую минуту он молчал, внимательно слушая сообщение, затем ответил едва слышно:
— Буду в доме настоятеля через десять минут.
Он повесил трубку, постоял несколько секунд, бессмысленно глядя на стену перед собой, потом развернулся и стал подниматься по ступенькам к вестибюлю. Его лицо покрывала смертельная бледность, а сам он выглядел безумно усталым. Но вот его плечи расправились, глаза ожили, дыхание стало ровным. Уверенно пройдя через вестибюль, он вышел из отеля и сел в патрульную машину, которая ехала за ним, пока он бежал к телефонам.
— Плохие новости, капитан? — спросил шофер.
— Не то слово. Слишком плохие. Давай к дому настоятеля собора святого Патрика на Медисон-авеню. Гони во весь дух!
— Я из полиции! Хочу поговорить с Финном Мак-Камейлом. — Он замолчал, но его слова еще долго отдавались эхом, отражаясь от мраморных ступеней лестницы.
В ответ раздался грубоватый голос с сильным ирландским акцентом:
— Подойди ко входу и положи руки на прутья двери! Без всяких фокусов! У меня с собой «томпсон».
Бурк вышел в просвет лестницы и увидел молодого человека, почти юношу, стоявшего на коленях на полу перед дверями склепа. Бурк медленно поднялся по ступенькам и положил вытянутые руки на медные створки дверцы.
Пэд Фитцджеральд направил автомат вниз, на лестницу.
— Стой! Не двигаться! — Он повернулся и крикнул: — Позовите Финна! Здесь какой-то парень хочет поговорить с ним!
Бурк сначала внимательно рассматривал молодого человека, а затем оглядел помещение, где очутился. Это оказалась небольшая площадка перед дверью в склеп, от которой направо и налево расходились две лестницы. Над дверью склепа располагалась задняя часть алтаря, из которой вырастали золотистые очертания огромного креста, устремленного к высокому потолку собора. Все внимательно изучив, Бурк понял, что никто не смог бы проникнуть в храм через эту дверь, подняться по лестнице и избежать смертоносного огня из автомата сверху.
Бурк услышал неторопливые шаги на лестнице слева, затем появилась высокая фигура, освещенная лишь мрачным желтым светом, проникающим сквозь витражные двери склепа. Человек прошел мимо стоящего на коленях юноши и все так же, не спеша, направился вниз по едва различимым мраморным ступенькам. Бурк не мог как следует рассмотреть черты его лица, но заметил, что он был в белой рубашке без воротника и черных брюках — все, что осталось от костюма священника.
— Финн Мак-Камейл? — спокойно спросил Бурк. Для любого ирландца, знакомого с гэльской историей, а Бурк знал ее, это имя звучало так же абсурдно, как если бы он назвал кого-нибудь Робином Гудом.
— Да, это я, — ответил, приближаясь, высокий человек. — Вождь фениев.
Бурк едва не расхохотался над такой высокопарностью, но что-то в глазах подошедшего остановило его. Флинн стал прямо перед дверью и пристально посмотрел на Бурка.
— А с кем я имею удовольствие говорить?
— Старший инспектор Бурк, нью-йоркская полиция, из офиса комиссара.
Он спокойно посмотрел в глубокие темные глаза Флинна, затем взглянул вниз на его правую руку и заметил большое бронзовое кольцо на пальце.
Брайен Флинн прервал затянувшееся молчание:
— Я знаю, кто вы… лейтенант. У меня тоже есть служба сыска… Немного неприятно, не так ли? Ну да ладно, — улыбнулся Флинн, — если я могу быть старшим у фениев, почему бы вам не быть старшим инспектором.
Бурк вспомнил с некоторой досадой первое правило при ведении переговоров об освобождении заложников: никогда не позволять уличить себя во лжи.
— Я сказал так только для того, чтобы ускорить дело, — спокойно заметил он.
— Превосходное оправдание лжи.
Их разделяли всего несколько дюймов, но двери не давали возможности быстро и без потерь ворваться внутрь собора, где каждый ярд наверняка был под прицелом. От этого Бурку стало не по себе, но он не показал виду и по-прежнему держал руки на медных прутьях дверей.
— С заложниками все в порядке?
— Пока да.
— Не позволите ли мне поговорить с ними?
В ответ Флинн молча отрицательно мотнул головой.
— Но ведь были выстрелы. Кто-нибудь погиб?
— Никто.
— Чего вы хотите? — спросил Бурк и подумал: а какое ему дело до этого, они же пока ничего не требовали.
Флинн проигнорировал его вопрос и спросил:
— Вы вооружены?
— Конечно. Но у меня нет желания идти с револьвером против «томпсона».
— А кое-кто пошел бы. Скажем, сержант Тезик.
— Он стал более осторожным.
Бурк удивился: откуда Флинну знать, что Тезик — ненормальный сумасброд. «Наверное, — подумал он, — родственные души могут узнавать друг друга даже по тону голоса».
Флинн посмотрел поверх плеча Бурка в коридоры ризницы.
— Я не пустил их сюда, — пояснил Бурк.
Флинн кивнул в знак понимания. Бурк снова заговорил:
— Если вы скажете, чего вы хотите, я постараюсь, чтобы ваши требования попали на самый верх.
Он понимал, что блефует, но также знал, что нужно как-то разрядить обстановку, пока не подоспел Берт Шрёдер, специалист по ведению переговоров с террористами об освобождении заложников, — тогда уж тому и карты в руки.
Флинн забарабанил кончиками пальцев по выступу двери, его бронзовое кольцо мерно ударялось о медную завитушку, нервируя Бурка.
— А почему бы мне не поговорить сразу с офицером более высокого ранга? — ответил Флинн вопросом на вопрос. В его голосе явно слышалась насмешка.
— Нет связи. Если бы вы выключили заглушающее устройство…
Флинн рассмеялся, а затем внезапно спросил:
— Кто-нибудь погиб?
Руки Бурка, лежащие на медных прутьях двери, стали липкими от пота.
— Кто знает… в такой неуправляемой толпе… комиссар полиции Двайер… умер от сердечного приступа, — медленно выдавливал из себя слова Бурк, а вслед за этим быстро добавил: — Вы не будете впутаны в это дело, если сдадитесь сейчас. Вы просто изложите свои соображения.
— Я вовсе не думал еще о своих соображениях… А эти люди, на лошади, они не пострадали?
— Нет. Ваши люди видели с башен женщину-полицейского. А мужчина — это я.
— Так это вы там были? — рассмеялся Флинн, но смех его прервался так же неожиданно, как прозвучал. Подумав немного, он добавил: — Ну, что же, это меняет ситуацию.
— Почему?
— Позвольте заметить, что в таком случае вряд ли вы работаете на некоего англичанина, одного из моих знакомых… — Флинн вновь на мгновение задумался. — У вас где-нибудь в одежде есть микропередатчик? Наш разговор не прослушивается там, в коридорах?
— У меня нет никакого передатчика. И я не знаю ничего о коридорах.
Флинн вынул из кармана детектор в форме авторучки и провел им по телу Бурка.
— Думаю, верить вам можно, хотя вы офицер службы сыска и занимаетесь охотой на ирландских патриотов — вроде меня.
— Я выполняю свои обязанности.
— Да. И неплохо справляетесь. — Флинн посмотрел на Бурка с интересом. — Универсальная ищейка. Неотступно идет по следу. С дьявольски хорошим нюхом. Вечно желающая все и вся знать. Я знавал подобных вам в Лондоне, Белфасте и Дублине. — Флинн еще раз внимательно посмотрел на Бурка, вытащил из кармана сложенный лист бумаги и протянул ему через решетку двери. — В любом случае, думаю, пусть лучше вы, чем кто-нибудь другой. Здесь список из ста тридцати семи мужчин и женщин, содержащихся в британских лагерях для интернированных в Северной Ирландии и Англии. Я требую, чтобы этих людей отпустили до восхода солнца, то есть до шести часов трех минут по нью-йоркскому времени. Пусть их доставят в Дублин, а британское и ирландское правительства амнистируют их, а заодно предоставят политическое убежище на юге Ирландии, если они того пожелают. Освобождение и переправка их на юг должны проходить под наблюдением Международного Красного Креста и Международной Амнистии. И когда я получу сообщения из этих двух организаций, что все сделано, мы отдадим вам ваш собор и отпустим заложников. Если же до восхода солнца мои требования не будут выполнены, я сброшу сэра Гарольда Бакстера с колокольни, а вслед за ним, в произвольном порядке, кардинала, отца Мёрфи и Морин Мелон. После этого я подожгу собор. Вы верите мне, лейтенант Бурк?
— Я верю вам.
— Хорошо. Важно, чтобы вы знали, что у каждого из моих фениев по крайней мере хоть один близкий родственник находится в заключении. Также важно, чтобы вы знали, что для нас нет ничего святого: ни церковь, ни священнослужители, ни человеческая жизнь, ни человечество вообще.
— Уверен, что вы сделаете все, о чем сказали.
— Хорошо. И вы должны передать не только эти требования, но и саму сущность и дух того, о чем я говорю. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Да, понимаю.
— Думаю, до вас дошло. Ну а что касается нас, то сейчас наша главная цель — воссоединиться с нашими родственниками, и мы не собираемся садиться в тюрьму вместо них. Нам необходима правовая неприкосновенность. После того, как мы уйдем отсюда, сами доберемся на машинах до аэропорта Кеннеди и разлетимся из Нью-Йорка в разные стороны. У нас есть паспорта и деньги, и нам ничего не нужно от вас и от вашего правительства, кроме разрешения на выезд. Понятно?
— Да.
Флинн придвинулся к Бурку почти вплотную.
— Я знаю, о чем вы сейчас думаете, лейтенант Бурк, — можем ли мы высказать наши требования или лучше не заикаться о них? Я понимаю, что ваше правительство и нью-йоркский департамент полиции получат возможность великолепного исторического прецедента, небывалого прежде: отклонить требования, выдвигаемые под угрозой оружия. И это может случиться еще до восхода солнца. Но, видите ли, у нас на руках все карты для выигрыша в покер: валет, дама, король, туз и Собор.
Бурк откашлялся, чтобы голос его звучал более твердо.
— Я думаю, что правительство Великобритании…
— Это скорее проблема Вашингтона, а не моя.
— Да, это так.
— А сейчас уходите. И связь со мной будете держать только по телефону, который стоит на органе в алтаре. Мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь шастал здесь.
Бурк кивнул в знак согласия.
— А вам надо получше следить, чтобы ваши ковбои ничего не вытворяли по собственному усмотрению, — продолжал Флинн.
— Я послежу за ними, — заверил Бурк.
Флинн кивнул головой.
— Далеко не уходите, лейтенант, возможно, мы еще увидимся.
Он повернулся, медленно поднялся по ступенькам и исчез за углом правой лестницы.
Бурк посмотрел на молодого человека, все еще стоящего на коленях и держащего наготове «томпсон», и тот резко махнул стволом в сторону, дав понять Бурку, чтобы тот отваливал. Неторопливо отпустив створки дверей и вытерев влажные ладони о пальто, Бурк прикурил сигарету и начал спускаться вниз по ступенькам к проходу в коридор.
Он был рад, что ему не придется больше иметь дело с этим человеком — Брайеном Флинном, взявшим странный псевдоним — Финн Мак-Камейл. Ему стало жаль Берта Шрёдера, которому предстоит заниматься этим делом.
* * *
Капитан Берт Шрёдер стоял у края фонтана на площади Великой армии и курил короткую, толстую сигару. Легкий мокрый снег слегка припорошил его широкие плечи и таял на дорогом пальто. Он наблюдал за толпой, которая медленно двигалась по освещенным улицам. Некоторое подобие порядка уже было восстановлено, но Шрёдер сомневался, что ему удастся заехать за дочерью и устроить семейный ужин.На демонстрации он шагал в колонне графства Тайрон, откуда была родом его мать. Теперь колонна рассыпалась, демонстранты разбежались кто куда, а он стоял один-одинешенек, сам не зная зачем, но печенками чуял, что его вот-вот вызовут для какого-то срочного дела.
Он посмотрел на часы, затем пробрался сквозь толпу к патрульной машине, припаркованной на Пятой авеню, и заглянул в окно.
— Есть какие-нибудь новости?
— Нет, сэр. Радио все еще не работает, — ответил патрульный полицейский.
Берта охватила ярость от того, что парад и манифестация бесславно закончились, а он не знает, к кому можно обратиться. Голос патрульного прервал его мрачные мысли:
— Толпа уже заметно поредела, и я могу отвезти вас куда надо.
— Нет, — подумав, ответил Шрёдер и проверил, включен ли его биппер, прикрепленный к поясу. — Эта штуковина молчит. Но не уезжай далеко — ты мне можешь понадобиться. — Только Берт произнес последнее слово, как раздался писк биппера, и он почувствовал, как привычно забилось его сердце. Отбросив в сторону недокуренную сигару, он выключил прибор.
Из окна машины выглянул шофер:
— Кто-то кого-то схватил, капитан? Вы пойдете?
— Да, пойду. — Шрёдер ощутил, что рот его пересох от волнения.
— Вас подвезти?
— Что? Нет. Мне нужно… нужно позвонить.
Стараясь сдержать бешеное биение сердца, он повернулся и посмотрел на ярко сверкающие огни отеля «Плаза» на дальней стороне площади и побежал к нему. В голове мелькали десятки возможных вариантов — такое случалось всегда, когда Шрёдер получал сигнал: «заложники». Кто они? Губернатор? Мэр? Конгрессмены? Иностранные дипломаты? Нужно отбросить все эти предположения, потому что, когда раздается сигнал биппера или телефонный звонок или его вызывают по радиотелефону, всякий раз оказывается, что все не так, как он себе воображал. Наверняка известно лишь одно: вскоре ему предстоят тяжелые переговоры с террористами, чтобы спасти чью-то жизнь или жизни, и вести их придется под бдительным придирчивым оком отцов города и начальства.
Шрёдер быстро взбежал по ступенькам отеля, пробрался сквозь битком набитый вестибюль и спустился вниз по лестнице к телефонам-автоматам, вокруг которых теснилась огромная толпа. Берт не без труда пролез сквозь нее и бесцеремонно выхватил трубку из чьих-то рук.
— Полиция! Срочно! Отойдите!
Затем он позвонил дежурному оператору и назвал номер отдела в полицейском управлении. Ожидая, когда его соединят, Шрёдер закурил еще одну сигару и наблюдал, как дымок от нее вьется вдоль телефонного шнура.
Он чувствовал себя как актер, который, несмотря на то, что репетиций было предостаточно, страшно волнуясь, ждет, когда поднимут занавес. К этому ощущению примешивалась еще и жуткая тревога из-за неведения — вдруг произошло нечто ужасное. Сердце билось бешено, в горле пересохло от волнения, а ладони, наоборот, стали влажными. С одной стороны, он хотел бы оказаться где-нибудь в другом месте. Но с другой — ему нравилась такая напряженность. В эти минуты он ощущал полноту жизни.
На другом конце провода раздался щелчок, потом последовал долгий гудок и отозвался дежурный сержант.
— Что случилось, Дэннис? — спокойно спросил Шрёдер. Целую минуту он молчал, внимательно слушая сообщение, затем ответил едва слышно:
— Буду в доме настоятеля через десять минут.
Он повесил трубку, постоял несколько секунд, бессмысленно глядя на стену перед собой, потом развернулся и стал подниматься по ступенькам к вестибюлю. Его лицо покрывала смертельная бледность, а сам он выглядел безумно усталым. Но вот его плечи расправились, глаза ожили, дыхание стало ровным. Уверенно пройдя через вестибюль, он вышел из отеля и сел в патрульную машину, которая ехала за ним, пока он бежал к телефонам.
— Плохие новости, капитан? — спросил шофер.
— Не то слово. Слишком плохие. Давай к дому настоятеля собора святого Патрика на Медисон-авеню. Гони во весь дух!
Глава 24
Офис епископа Доунса быстро заполнил народ. В кабинете у окна стоял Бурк и пил мелкими глотками кофе. Пришли в сопровождении своих людей мэр Клайн и губернатор Доул. Они были бледны. Бурк узнавал и другие знакомые лица, появляющиеся в дверях кабинета. Люди как-то растерянно заглядывали, будто пришли на похороны. На самом деле, подумал Бурк, все это скорее походило на поминки, где люди незаметно сменяют друг друга, выдавливая из себя краткие соболезнования. Выделялись лишь те, из петлиц пальто которых торчали еще не увядшие, но большей частью поломанные гвоздики, но и у них, наверное, в головах мелькали такие же траурные мысли. Ну а епископ Доунс, как заметил Бурк, великолепно вошел в роль того, кто должен выслушивать заупокойные соболезнования.