Страница:
— Губернатор ищет популярности.
Беллини глотнул из чашки немного холодного кофе.
— Знаете… я обсудил множество разных вариантов штурма с мэром и губернатором. Никогда не доводилось видеть, как люди, ни бельмеса не смыслящие в военном искусстве, вдруг становятся стратегами? — Он закурил другую сигарету и продолжил, еще больше возбуждаясь: — Клайн вдруг взял и пожал мне руку. Господи, как же мне хотелось сломать его гребаные пальцы! Но он еще не преминул сказать: «Джо, вы в курсе, чего мы ждем от вас». Боже Всемогущий! К тому времени я даже не понимал, имею ли право применить здесь оружие. В тот момент я действительно был на взводе и ответил ему: «Ваша честь, мы должны начать штурм сейчас же, пока звонят колокола!» А он мне и говорит — можете проверить, это точно — так вот, он говорит: «Капитан, мы взяли обязательства, — моральные или что-то в этом роде, я так и не понял, — использовать все возможные средства для переговоров…» И дальше в том же духе… Ну я и сказал, то есть не сказал, а хотел было сказать: «Клайн, тупица ты этакая, ты хочешь вызволить заложников и сохранить собор или же намерен потянуть еще время вместе с Белым домом и Ватиканом?» — Беллини остановился и тяжело вздохнул, а затем добавил: — Но, возможно, мои слова прозвучали бы как-то по-дурацки, потому что я, по правде говоря, не очень-то пекусь о груде камней или о четверых заложниках, которых даже не знаю. Я отвечаю за другое — за сотни своих людей, за их семьи, которые я хорошо знаю, само собой — за себя самого, за свою жену и детей. Разве я не дело говорю?
Какое-то время все молчали, потом зазвонил телефон. Беллини схватил трубку, послушал и передал ее Бурку:
— Какой-то парень, он назвался Прокаженным. Ты видать, общаешься с крутыми ребятами.
Бурк взял трубку и услышал голос Фергюсона:
— Бурк, это Прокаженный.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Бурк.
— Холодно, напуган до смерти, ужасно голоден, безумно устал и разбит. А в остальном все хорошо. Этот телефон надежен? Не прослушивается?
— Боюсь, ненадежен.
— Ну что ж, тогда нужно встретиться.
Бурк на мгновение задумался.
— А сюда ко мне не хочешь прийти?
Фергюсон, подумав, ответил:
— Нет… Вокруг контрольно-пропускных пунктов болтается много народу, которому не хотел бы показываться на глаза. Я нахожусь очень близко от места нашей обычной встречи. Увидимся там.
Бурк положил трубку и обратился к Лэнгли:
— Фергюсон что-то откопал.
Беллини быстро взглянул на него:
— Что-то такое, что может помочь мне?
Бурку хотелось сказать что-нибудь вроде: «Честно говоря, тебе уже ничто не сможет помочь». Но вместо этого произнес:
— Думаю, что может.
Беллини, похоже, почувствовал фальшь и вжался в кресло.
— Господи, мы никогда не воевали с обученными партизанами!.. — Он посмотрел на Бурка. — Я похож на труса? У меня испуганный вид?
— Ты выглядишь как человек, который понимает всю сложность проблемы, — ответил Бурк.
Беллини с облегчением рассмеялся и заметил:
— А я-то думал, что ад в эту проблему не входит.
Внезапно обозлился Лэнгли:
— Послушай, пошарь-ка в своей памяти, может, и найдешь день, подобный этому. Ты же готовился к таким передрягам…
— Готовился? — Беллини повернулся к Лэнгли. — Готовился к долбаным делам? В армии учился, как прятаться при ядерном взрыве. А наш инструктор — у него у одного были толковые мозги — говорил нам, что в этом случае надо покрепче прижимать каску, просунуть голову между ног и целовать собственную задницу. — Он грустно улыбнулся. — Долбаная подготовка! — Затянувшись сигаретой, шумно выдохнул дым. — Ну ладно, может, Шрёдер все же развяжет узел. — И опять чуть улыбнулся. — У него теперь на это есть более веская причина. — Беллини показал на пуленепробиваемый жилет и черный вязаный свитер, лежащие на другом конце стола. — Это его вещи.
— Ну что ты прицепился к нему? — спросил Лэнгли. Беллини ничего не ответил, мотнул головой и обратился к Бурку:
— А как ты? Что намерен делать позже?
— Буду с тобой, — ответил Бурк.
Беллини широко раскрыл глаза. Лэнгли быстро стрельнул взглядом на Бурка.
— Черт побери! Ведь здесь начнется сущий ад.
Бурк ничего не ответил.
— Пусть уж человек делает то, что ему хочется, — заметил Беллини.
Лэнгли сменил тему и сказал, обращаясь к Беллини:
— У меня есть для тебя кой-какие советы психолога.
Беллини прикурил очередную сигарету.
— Намажь их погуще маслом и запихни себе в задницу.
Лэнгли оцепенел. Беллини нахраписто наседал, получая удовольствие от того, что никто не смеет придраться к нему:
— Где архитектор, Лэнгли? Где чертежи?
— Над этим работают, — защищался Лэнгли.
— Потрясающе! Все над чем-то работают — ты, Шрёдер, мэр, президент. Все работают. А знаешь ли ты, что до того, как вся эта передряга началась, никто и не вспоминал о Джо Беллини. А теперь мэр звонит мне каждые четверть часа и спрашивает, как идут дела. Запросто зовет меня по имени. Ну, прямо такой милый малый.
В комнату опять начали заглядывать люди. Беллини подался вперед и продолжал:
— Они меня просто загнали в угол. Когда тебя начинают называть фамильярно по имени, это значит, что они ухватили тебя за яйца и не отстанут до тех пор, пока я не захвачу эти проклятые ступени на портале и не упаду на них дохлым, держа в одной руке собственный член, а в другой — крест. — Он встал. — Поверь мне Бурк, все это не что иное, как гребаный спектакль. Каждому предписано играть свою роль. Тебе, мне, политикам, церкви, этим подонкам в соборе. Мы знаем, что по самую макушку набиты дерьмом, но только поэтому и можем исполнять свои предписанные роли.
Бурк встал и, посмотрев сперва на спецназовцев, а потом на Беллини, сказал:
— Ну, так знай же, что ты сам — хороший парень.
Беллини потер ладонями виски и кивнул головой:
— В таком случае к чему это мы затянули похоронную песню?
Глава 49
Глава 50
Беллини глотнул из чашки немного холодного кофе.
— Знаете… я обсудил множество разных вариантов штурма с мэром и губернатором. Никогда не доводилось видеть, как люди, ни бельмеса не смыслящие в военном искусстве, вдруг становятся стратегами? — Он закурил другую сигарету и продолжил, еще больше возбуждаясь: — Клайн вдруг взял и пожал мне руку. Господи, как же мне хотелось сломать его гребаные пальцы! Но он еще не преминул сказать: «Джо, вы в курсе, чего мы ждем от вас». Боже Всемогущий! К тому времени я даже не понимал, имею ли право применить здесь оружие. В тот момент я действительно был на взводе и ответил ему: «Ваша честь, мы должны начать штурм сейчас же, пока звонят колокола!» А он мне и говорит — можете проверить, это точно — так вот, он говорит: «Капитан, мы взяли обязательства, — моральные или что-то в этом роде, я так и не понял, — использовать все возможные средства для переговоров…» И дальше в том же духе… Ну я и сказал, то есть не сказал, а хотел было сказать: «Клайн, тупица ты этакая, ты хочешь вызволить заложников и сохранить собор или же намерен потянуть еще время вместе с Белым домом и Ватиканом?» — Беллини остановился и тяжело вздохнул, а затем добавил: — Но, возможно, мои слова прозвучали бы как-то по-дурацки, потому что я, по правде говоря, не очень-то пекусь о груде камней или о четверых заложниках, которых даже не знаю. Я отвечаю за другое — за сотни своих людей, за их семьи, которые я хорошо знаю, само собой — за себя самого, за свою жену и детей. Разве я не дело говорю?
Какое-то время все молчали, потом зазвонил телефон. Беллини схватил трубку, послушал и передал ее Бурку:
— Какой-то парень, он назвался Прокаженным. Ты видать, общаешься с крутыми ребятами.
Бурк взял трубку и услышал голос Фергюсона:
— Бурк, это Прокаженный.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Бурк.
— Холодно, напуган до смерти, ужасно голоден, безумно устал и разбит. А в остальном все хорошо. Этот телефон надежен? Не прослушивается?
— Боюсь, ненадежен.
— Ну что ж, тогда нужно встретиться.
Бурк на мгновение задумался.
— А сюда ко мне не хочешь прийти?
Фергюсон, подумав, ответил:
— Нет… Вокруг контрольно-пропускных пунктов болтается много народу, которому не хотел бы показываться на глаза. Я нахожусь очень близко от места нашей обычной встречи. Увидимся там.
Бурк положил трубку и обратился к Лэнгли:
— Фергюсон что-то откопал.
Беллини быстро взглянул на него:
— Что-то такое, что может помочь мне?
Бурку хотелось сказать что-нибудь вроде: «Честно говоря, тебе уже ничто не сможет помочь». Но вместо этого произнес:
— Думаю, что может.
Беллини, похоже, почувствовал фальшь и вжался в кресло.
— Господи, мы никогда не воевали с обученными партизанами!.. — Он посмотрел на Бурка. — Я похож на труса? У меня испуганный вид?
— Ты выглядишь как человек, который понимает всю сложность проблемы, — ответил Бурк.
Беллини с облегчением рассмеялся и заметил:
— А я-то думал, что ад в эту проблему не входит.
Внезапно обозлился Лэнгли:
— Послушай, пошарь-ка в своей памяти, может, и найдешь день, подобный этому. Ты же готовился к таким передрягам…
— Готовился? — Беллини повернулся к Лэнгли. — Готовился к долбаным делам? В армии учился, как прятаться при ядерном взрыве. А наш инструктор — у него у одного были толковые мозги — говорил нам, что в этом случае надо покрепче прижимать каску, просунуть голову между ног и целовать собственную задницу. — Он грустно улыбнулся. — Долбаная подготовка! — Затянувшись сигаретой, шумно выдохнул дым. — Ну ладно, может, Шрёдер все же развяжет узел. — И опять чуть улыбнулся. — У него теперь на это есть более веская причина. — Беллини показал на пуленепробиваемый жилет и черный вязаный свитер, лежащие на другом конце стола. — Это его вещи.
— Ну что ты прицепился к нему? — спросил Лэнгли. Беллини ничего не ответил, мотнул головой и обратился к Бурку:
— А как ты? Что намерен делать позже?
— Буду с тобой, — ответил Бурк.
Беллини широко раскрыл глаза. Лэнгли быстро стрельнул взглядом на Бурка.
— Черт побери! Ведь здесь начнется сущий ад.
Бурк ничего не ответил.
— Пусть уж человек делает то, что ему хочется, — заметил Беллини.
Лэнгли сменил тему и сказал, обращаясь к Беллини:
— У меня есть для тебя кой-какие советы психолога.
Беллини прикурил очередную сигарету.
— Намажь их погуще маслом и запихни себе в задницу.
Лэнгли оцепенел. Беллини нахраписто наседал, получая удовольствие от того, что никто не смеет придраться к нему:
— Где архитектор, Лэнгли? Где чертежи?
— Над этим работают, — защищался Лэнгли.
— Потрясающе! Все над чем-то работают — ты, Шрёдер, мэр, президент. Все работают. А знаешь ли ты, что до того, как вся эта передряга началась, никто и не вспоминал о Джо Беллини. А теперь мэр звонит мне каждые четверть часа и спрашивает, как идут дела. Запросто зовет меня по имени. Ну, прямо такой милый малый.
В комнату опять начали заглядывать люди. Беллини подался вперед и продолжал:
— Они меня просто загнали в угол. Когда тебя начинают называть фамильярно по имени, это значит, что они ухватили тебя за яйца и не отстанут до тех пор, пока я не захвачу эти проклятые ступени на портале и не упаду на них дохлым, держа в одной руке собственный член, а в другой — крест. — Он встал. — Поверь мне Бурк, все это не что иное, как гребаный спектакль. Каждому предписано играть свою роль. Тебе, мне, политикам, церкви, этим подонкам в соборе. Мы знаем, что по самую макушку набиты дерьмом, но только поэтому и можем исполнять свои предписанные роли.
Бурк встал и, посмотрев сперва на спецназовцев, а потом на Беллини, сказал:
— Ну, так знай же, что ты сам — хороший парень.
Беллини потер ладонями виски и кивнул головой:
— В таком случае к чему это мы затянули похоронную песню?
Глава 49
Патрик Бурк вышел из дома настоятеля на холодный, влажный воздух. Он взглянул на часы. Было около часа 18 марта. Отныне этот день, видимо, станут называть бойней на день святого Патрика или еще как-то в том же роде. Бурк поднял воротник пальто и пошел на восток по Пятьдесят первой улице.
На Парк-авеню путь преграждал городской автобус, установленный в качестве заграждения. Бурк обошел его, пробрался сквозь жиденькую толпу и пересек авеню. На ступенях и террасах епископальной церкви святого Бартоломео собралась небольшая группа людей, они передавали друг другу бутылки и пели песни под мелодии колоколов собора святого Патрика. Люди находились и внутри церкви, и Бурк вспомнил, что многие храмы и синагоги объявили сегодня всенощное молитвенное бдение. Рядом стоял вагончик какой-то телекомпании с камерами и прожекторами.
Бурк прислушался к звону колоколов. У Флинна — если это играет действительно он — неплохая манера исполнения. Он вспомнил, что говорил Лэнгли по поводу футболок с надписями «Джон Хики», и представил себе майку с другим изображением: собор святого Патрика, зеленые звезды и надпись: «Брайен Флинн играет на колоколах».
Обойдя церковь, Бурк направился дальше по Пятьдесят первой улице. Между двумя зданиями, за оградой с воротами, пролегал небольшой парк. Заглянув через ограду, он увидел под платанами на террасах столики с поставленными на них перевернутыми стульями. Никакого движения в неосвещенном парке. Бурк схватился за холодные железные прутья ограды, подтянулся вверх и спрыгнул вниз в парк. Ударившись об обледенелый камень на дорожке, почувствовал резкую боль в пальцах ноги и тихо выругался. Потом вынул пистолет и пригнулся к земле. Ветер раскачивал деревья, и оледеневшие ветки трещали и падали на землю со звуком разбивающегося стекла.
Бурк медленно выпрямился и пошел, обходя разбросанные там и сям столики и держа наготове пистолет. Под ботинками потрескивал тонкий ледок, и он знал, что если Фергюсон здесь, то должен слышать его шаги.
Его внимание привлек перевернутый столик, и он направился к нему. Стул лежал на спинке на некотором отдалении. Лед вокруг был разбит и раскидан, и Бурк встал на колени, чтобы поближе взглянуть на большое темное пятно, похожее на итальянское клубничное мороженое, но при внимательном рассмотрении оказавшееся совсем другим.
Он поднялся и почувствовал, как у него вдруг ослабли ноги. Поднявшись по низеньким ступенькам к следующему уровню террасы, он снова увидел перевернутую мебель. В задней части парка находилась довольно высокая каменная стена, с которой обычно стекал небольшой водопадик. У основания стены был устроен длинный узкий желоб. Бурк подошел к желобу и увидел внизу Джека Фергюсона, лежащего в ледяной воде, его лицо приобрело бело-голубой оттенок и, как подумал Бурк, стало похоже на цвет фасада собора святого Патрика. Глаза были открыты, рот широко разинут, словно Фергюсон хотел схватить хоть глоток воздуха, вынырнув из холодной воды.
Бурк опустился на колени на низкий каменный торец желоба, протянул руки и схватился за старую шинель Фергюсона. Он подтянул тело поближе, полы пальто распахнулись в разные стороны, и он увидел раздробленные пулями колени, выглядывающие из порванных брюк, — кости, хрящи и связки были белыми-белыми на фоне темно-голубоватого цвета тела.
Бурк сунул пистолет в карман и легко вытащил труп маленького человека на каменные плиты торца. В самом центре лба Фергюсона виднелось небольшое пулевое отверстие, будто кто-то прижал к этому месту зажженную сигарету. В его карманах уже пошарили, но Бурк все же на всякий случай обыскал его и нашел только чистый, аккуратно сложенный носовой платок, напомнивший ему о том, что теперь он должен позвонить жене Фергюсона.
Закрыв Фергюсону глаза, Бурк встал, вытер руки о свое пальто, подул на них и отошел. Снял с металлического стола покрытый ледяной коркой стул и сел. Сделал глубокий вздох, стараясь унять дрожь, сотрясавшую тело. Вытащив пачку сигарет, достал из другого кармана флягу, открыл и поставил на стол, не отпив ни глотка. Вдруг он услышал шум у ограды и вгляделся в темноту парка. Нащупав пистолет, крепко сжал его в руке.
— Бурк! Это я — Мартин.
Бурк не ответил.
— Можно мне подойти к тебе?
Бурк взвел курок.
— Подходи!
Мартин подошел к Бурку, остановился и посмотрел на каменный желоб за его спиной, обрамляющий водопадик.
— Кто это там?
Бурк не ответил. Мартин подошел к телу и всмотрелся в застывшее лицо.
— Я знаю этого человека… Джек Фергюсон.
— Вот как?
— Да, он. Собственно говоря, я разговаривал с ним только вчера. Он из официальной ИРА. Марксист. Весьма симпатичный парень тем не менее.
Бурк ответил с полным равнодушием:
— Хороший красный — мертвый красный. Убей коммуниста во имя Христа. Пройди туда, чтобы я мог тебя разглядеть.
— Как? — Мартин прошел мимо Бурка. — Что ты сказал?.. Что разглядеть?
— Пройди вперед, чтобы я мог видеть тебя, — повторил Бурк.
Мартин обошел вокруг стола.
— Почему ты оказался здесь? — спросил Бурк. Мартин прикурил сигарету.
— Шел за тобой из дома епископа.
Бурк был абсолютно уверен, что за ним никто не шел.
— Зачем?
— Хотел посмотреть, куда ты направляешься. Ты был совершенно беззащитен. Да, кстати, меня уволили из консульства. Твоя работа? Обо мне стали говорить просто что-то невообразимое. Но, как бы то ни было, сейчас я свободен. Не знаешь ли, чем мне теперь заняться? Думаю, может, лучше… чтобы ты замолвил за меня словечко… очистить от грязи мое имя в суде… У тебя пистолет? Можешь спрятать его.
Бурк не стал убирать оружие.
— Майор, кто, по-твоему, убил его?
— По крайней мере, не ты… — Мартин пожал плечами. — Может, его же люди. Или временные из ИРА, или фении. Ты видел его колени? Господи, что за мерзкое дело!
— С какой стати ИРА вдруг решила убрать его?
Мартин ответил быстро и отчетливо:
— Он слишком много болтал.
Бурк поставил пистолет на предохранитель и положил в карман.
— Где Гордон Стиллвей?
— Гордон?.. А, архитектор! — Мартин вынул сигарету. — Хотел бы я быть хоть наполовину таким нечестным, каким ты меня считаешь.
Бурк сделал глоток из фляги и проговорил:
— Послушай, собор подвергнется штурму через несколько часов.
— Жаль, но все идет к этому.
— И тем не менее сейчас я думаю, каким образом можно уберечь как можно больше жизней.
— Я тоже. Наш генеральный консул уже здесь.
— Но, как я понял, майор, до сих пор ваши с ним взгляды сильно расходились. Ты проводник ирландского терроризма в Америке, Мартин. Мы говорили тебе это прямо в лицо. Нам не нужны сгоревший собор и горы трупов.
— Я не во всем согласен с тобой.
— Если бы у Беллини были чертежи и архитектор, это здорово помогло бы ему.
— Несомненно. Я тоже работаю над этим.
Бурк пристально посмотрел на Мартина.
— Пойми, тебе пора уже остановиться. Не стоит идти дальше.
— Извини, но я что-то опять не пойму тебя.
Бурк внимательно разглядывал Мартина, а тот положил ноги на стул и спокойно дымил сигаретой. Порыв холодного ветра прорвался сквозь ограду парка. На Мартина и Бурка падали сосульки с деревьев, но оба вроде бы и не замечали этого. Мартин вдруг встрепенулся, словно нашел какое-то решение, и обратился к Бурку:
— Видишь ли, дело не только во Флинне. Моя операция задумана не только ради того, чтобы убить Флинна. — Рукой в перчатке он потер подбородок. — Понимаешь, мне нужно больше, чем смерть Флинна, я смотрю дальше. Мне требуется заключительный аккорд ирландского терроризма. Боюсь, мне просто необходимо, чтобы собор и впрямь рухнул.
Бурк помолчал, затем заговорил снова. Голос был низким, чувствовалось, что он тщательно обдумывает каждое свое слово:
— Но это может стать скорее символом нежелания Великой Британии вести переговоры.
— Здесь надо рисковать! Видишь ли, Лондон, к моему удивлению, предлагает компромисс, а фении — вот уже поистине одержимые — на это просто никак не реагируют. А выступление этого престарелого дурака, колокола и все такое прочее… Нет, во всем лидируют фении, а вовсе не я. Поэтому, Бурк, единственный способ, при помощи которого я могу влиять на общественное мнение здесь и за границей, это… ну ладно, скажу прямо — это разыграть трагедию. Как ни прискорбно.
— Но ведь последствия окажутся самыми неожиданными.
— Когда пыль осядет, все упреки падут только на ирландцев. Правительство Ее Величества выразит глубокую скорбь по погибшим и сожаление из-за разрушенного произведения искусства. Кстати, обломки собора святого Патрика могут цениться у туристов дороже, чем сам собор… В Америке не так уж много исторических руин…
Пальцы Бурка царапали холодный вороненый металл пистолета, лежащего у него в кармане. Мартин все говорил, глаза его сузились в тонкие щелочки, изо рта и ноздрей выбивался белый пар:
— И конечно, немаловажны похороны. Ты видел погребение лорда Маунтбеттена? Тысячи людей рыдали. Мы организуем что-нибудь пышное в таком же роде для Бакстера. Католическая церковь устроит столь же незабываемые похороны кардинала и священника. А Мелон… ну кто ее знает?
— По-моему, ты напрочь свихнулся, ты отдаешь себе отчет в своих словах? — резко спросил Бурк.
Мартин прикурил другую сигарету, и Бурк увидел в темноте ее дрожащий огонек. Майор продолжил говорить, но уже более сдержанно:
— Ты вроде бы меня не понимаешь. Нужно как можно шире распространять страдания, сделать их всеобщими — вот тогда только и проникнешься ненавистью к насилию. — Мартин задумчиво смотрел на горящую сигарету. — Всегда нужны потрясающие крупные катастрофы, такие, как Дюнкерк, Перл-Харбор, Ковентри и вот теперь собор святого Патрика… — Он щелчком сбил пепел с сигареты на столик и наблюдал, как тает оранжевый огонек на тонком слое льда. — …А на этих руинах вырастет новая святыня. — Он поднял глаза вверх. — Ты, наверное, заметил птицу феникс на бронзовых парадных дверях собора. Ее образ и подсказал мне название операции — «феникс».
— Флинн может пойти на компромисс, — возразил Бурк. — Он намекал на это. Еще он может сделать заявление, что британское вероломство толкает людей на убийство.
— И все же он никогда не признает, что величайшая операция ИРА со времен убийства Маунтбеттена организована англичанином.
— Нет, он не захочет умирать так по-дурацки, как этого хочешь ты. Он сможет признать, что готов все забыть, и все равно выйдет из ситуации героем. — У Бурка в голове созрела другая мысль. — Но вот с другой стороны… неустраненной остается возможность, что на рассвете он разрушит собор. Поэтому мэр и губернатор хотят нанести упреждающий удар. И очень скоро. Им нужно подстраховаться. Они не хотят начинать, пока Беллини не скажет, что все готово. А Беллини этого не скажет, пока не заполучит чертежей и архитектора.
— Очень хорошо, — улыбнулся Мартин. — Я думаю, что это наследственность — я имею в виду умение насочинять кучу всяких небылиц, когда нужно делать решительный шаг.
— Без архитектора мы не сможем начать штурм. В шесть ноль три Флинн позвонит, чтобы сообщить, что время вышло, но подождет, пока город заполнится людьми и начнутся утренние телепрограммы, затем великодушно пожалеет собор и заложников. И никаких похорон, никаких взрывов и выстрелов, ни даже разбитых окон с витражами.
— В шесть ноль три случится кое-что куда более серьезное.
— Надо не бояться рисковать!..
Мартин покачал головой и с сомнением заметил:
— Не уверен… Ты озадачиваешь меня, лейтенант. Эти подонки, конечно, могут обмануть меня… — Он улыбнулся. — На слово обманщика нельзя положиться… Люди эти слишком переменчивы… никогда не знаешь, чего от них ожидать, не так ли? Я хочу сказать, что история показывает: они всегда предпочитают что-нибудь самое безрассудное…
— О, да ты неплохо понимаешь этих ирлашек, не правда ли, майор? — сказал Бурк.
— Ну что ж, сказать по правде… без всяких расистских обобщений… тем не менее… — Он, похоже, пытался взвесить все возможности. — Видимо, вопрос стоит так: мне предстоит выбирать между взрывом в шесть ноль три или же дать согласие на проведение нешуточного побоища, прежде чем…
Бурк придвинулся к Мартину и предложил:
— Давай рассмотрим такой вариант… — Он дышал прямо в лицо собеседника. — Если собор взорвут… — Бурк взялся за рукоять пистолета, взвел курок и приставил оружие к виску Мартина, — Тогда ты будешь, как мы говорим, дохлым сукиным сыном…
Мартин посмотрел в лицо Бурка.
— Если со мной что-нибудь случится, тебя угрохают.
— Правила игры мне известны, — ответил Бурк. Дулом пистолета он провел по лбу Мартина, как бы примеряясь, а потом вложил оружие в кобуру.
Мартин вынул изо рта сигарету и проговорил деловым тоном:
— В обмен на Стиллвея я хочу получить твое честное слово, что ты предпримешь все возможное, чтобы начать штурм до того, как Флинн решится на компромисс. Он тебе доверяет, мне об этом известно, так что используй все аргументы при переговорах с ним или со своим начальством. Тогда, что бы ни случилось, ты создашь ситуацию, при которой Флинна живьем не захватят. Понимаешь, к чему я клоню?
Бурк кивнул.
— Ты получишь Стиллвея и чертежи, — продолжал Мартин, — у тебя будет достаточно времени, чтобы посмотреть представление, которое я организую лично для тебя. Как я уже говорил вчера утром, ты сможешь высоко подняться в глазах своего начальства. Бог видит, лейтенант, тебя нужно продвигать по службе.
Мартин отодвинулся от Бурка и перевел взгляд на окоченевшее тело Фергюсона. Он прикурил новую сигарету и небрежно бросил обгоревшую спичку в лицо мертвеца, потом снова посмотрел на Бурка и произнес:
— Ты, конечно, думаешь, что, подобно нашему покойному общему другу, лежащему здесь, многое знаешь. Ну что ж, утешай себя этим. Ты один из профессионалов, как и я, как мистер Фергюсон, и не из опасных мятежников вроде мистера Флинна. Так действуй как профессионал, лейтенант, и к тебе будут относиться как к таковому.
— Благодарю за честный разговор. Я сделаю все в лучшем виде, — отчеканил Бурк. Мартин рассмеялся:
— Но если захочешь, то можешь и напакостить, лейтенант. Я не рассчитываю, что ты будешь смотреть на все моими глазами. И внутри, и снаружи собора спрятано еще немало сюрпризов, о которых ты даже не подозреваешь. И с первым лучом солнца все тайное станет явным. Счастливо оставаться, — кивнул он на прощание, затем встал, повернулся и пошел, спокойно и неторопливо.
Бурк снова взглянул на Фергюсона. Наклонившись, смахнул спичку с его мертвого лица.
— Прости, Джек!
На Парк-авеню путь преграждал городской автобус, установленный в качестве заграждения. Бурк обошел его, пробрался сквозь жиденькую толпу и пересек авеню. На ступенях и террасах епископальной церкви святого Бартоломео собралась небольшая группа людей, они передавали друг другу бутылки и пели песни под мелодии колоколов собора святого Патрика. Люди находились и внутри церкви, и Бурк вспомнил, что многие храмы и синагоги объявили сегодня всенощное молитвенное бдение. Рядом стоял вагончик какой-то телекомпании с камерами и прожекторами.
Бурк прислушался к звону колоколов. У Флинна — если это играет действительно он — неплохая манера исполнения. Он вспомнил, что говорил Лэнгли по поводу футболок с надписями «Джон Хики», и представил себе майку с другим изображением: собор святого Патрика, зеленые звезды и надпись: «Брайен Флинн играет на колоколах».
Обойдя церковь, Бурк направился дальше по Пятьдесят первой улице. Между двумя зданиями, за оградой с воротами, пролегал небольшой парк. Заглянув через ограду, он увидел под платанами на террасах столики с поставленными на них перевернутыми стульями. Никакого движения в неосвещенном парке. Бурк схватился за холодные железные прутья ограды, подтянулся вверх и спрыгнул вниз в парк. Ударившись об обледенелый камень на дорожке, почувствовал резкую боль в пальцах ноги и тихо выругался. Потом вынул пистолет и пригнулся к земле. Ветер раскачивал деревья, и оледеневшие ветки трещали и падали на землю со звуком разбивающегося стекла.
Бурк медленно выпрямился и пошел, обходя разбросанные там и сям столики и держа наготове пистолет. Под ботинками потрескивал тонкий ледок, и он знал, что если Фергюсон здесь, то должен слышать его шаги.
Его внимание привлек перевернутый столик, и он направился к нему. Стул лежал на спинке на некотором отдалении. Лед вокруг был разбит и раскидан, и Бурк встал на колени, чтобы поближе взглянуть на большое темное пятно, похожее на итальянское клубничное мороженое, но при внимательном рассмотрении оказавшееся совсем другим.
Он поднялся и почувствовал, как у него вдруг ослабли ноги. Поднявшись по низеньким ступенькам к следующему уровню террасы, он снова увидел перевернутую мебель. В задней части парка находилась довольно высокая каменная стена, с которой обычно стекал небольшой водопадик. У основания стены был устроен длинный узкий желоб. Бурк подошел к желобу и увидел внизу Джека Фергюсона, лежащего в ледяной воде, его лицо приобрело бело-голубой оттенок и, как подумал Бурк, стало похоже на цвет фасада собора святого Патрика. Глаза были открыты, рот широко разинут, словно Фергюсон хотел схватить хоть глоток воздуха, вынырнув из холодной воды.
Бурк опустился на колени на низкий каменный торец желоба, протянул руки и схватился за старую шинель Фергюсона. Он подтянул тело поближе, полы пальто распахнулись в разные стороны, и он увидел раздробленные пулями колени, выглядывающие из порванных брюк, — кости, хрящи и связки были белыми-белыми на фоне темно-голубоватого цвета тела.
Бурк сунул пистолет в карман и легко вытащил труп маленького человека на каменные плиты торца. В самом центре лба Фергюсона виднелось небольшое пулевое отверстие, будто кто-то прижал к этому месту зажженную сигарету. В его карманах уже пошарили, но Бурк все же на всякий случай обыскал его и нашел только чистый, аккуратно сложенный носовой платок, напомнивший ему о том, что теперь он должен позвонить жене Фергюсона.
Закрыв Фергюсону глаза, Бурк встал, вытер руки о свое пальто, подул на них и отошел. Снял с металлического стола покрытый ледяной коркой стул и сел. Сделал глубокий вздох, стараясь унять дрожь, сотрясавшую тело. Вытащив пачку сигарет, достал из другого кармана флягу, открыл и поставил на стол, не отпив ни глотка. Вдруг он услышал шум у ограды и вгляделся в темноту парка. Нащупав пистолет, крепко сжал его в руке.
— Бурк! Это я — Мартин.
Бурк не ответил.
— Можно мне подойти к тебе?
Бурк взвел курок.
— Подходи!
Мартин подошел к Бурку, остановился и посмотрел на каменный желоб за его спиной, обрамляющий водопадик.
— Кто это там?
Бурк не ответил. Мартин подошел к телу и всмотрелся в застывшее лицо.
— Я знаю этого человека… Джек Фергюсон.
— Вот как?
— Да, он. Собственно говоря, я разговаривал с ним только вчера. Он из официальной ИРА. Марксист. Весьма симпатичный парень тем не менее.
Бурк ответил с полным равнодушием:
— Хороший красный — мертвый красный. Убей коммуниста во имя Христа. Пройди туда, чтобы я мог тебя разглядеть.
— Как? — Мартин прошел мимо Бурка. — Что ты сказал?.. Что разглядеть?
— Пройди вперед, чтобы я мог видеть тебя, — повторил Бурк.
Мартин обошел вокруг стола.
— Почему ты оказался здесь? — спросил Бурк. Мартин прикурил сигарету.
— Шел за тобой из дома епископа.
Бурк был абсолютно уверен, что за ним никто не шел.
— Зачем?
— Хотел посмотреть, куда ты направляешься. Ты был совершенно беззащитен. Да, кстати, меня уволили из консульства. Твоя работа? Обо мне стали говорить просто что-то невообразимое. Но, как бы то ни было, сейчас я свободен. Не знаешь ли, чем мне теперь заняться? Думаю, может, лучше… чтобы ты замолвил за меня словечко… очистить от грязи мое имя в суде… У тебя пистолет? Можешь спрятать его.
Бурк не стал убирать оружие.
— Майор, кто, по-твоему, убил его?
— По крайней мере, не ты… — Мартин пожал плечами. — Может, его же люди. Или временные из ИРА, или фении. Ты видел его колени? Господи, что за мерзкое дело!
— С какой стати ИРА вдруг решила убрать его?
Мартин ответил быстро и отчетливо:
— Он слишком много болтал.
Бурк поставил пистолет на предохранитель и положил в карман.
— Где Гордон Стиллвей?
— Гордон?.. А, архитектор! — Мартин вынул сигарету. — Хотел бы я быть хоть наполовину таким нечестным, каким ты меня считаешь.
Бурк сделал глоток из фляги и проговорил:
— Послушай, собор подвергнется штурму через несколько часов.
— Жаль, но все идет к этому.
— И тем не менее сейчас я думаю, каким образом можно уберечь как можно больше жизней.
— Я тоже. Наш генеральный консул уже здесь.
— Но, как я понял, майор, до сих пор ваши с ним взгляды сильно расходились. Ты проводник ирландского терроризма в Америке, Мартин. Мы говорили тебе это прямо в лицо. Нам не нужны сгоревший собор и горы трупов.
— Я не во всем согласен с тобой.
— Если бы у Беллини были чертежи и архитектор, это здорово помогло бы ему.
— Несомненно. Я тоже работаю над этим.
Бурк пристально посмотрел на Мартина.
— Пойми, тебе пора уже остановиться. Не стоит идти дальше.
— Извини, но я что-то опять не пойму тебя.
Бурк внимательно разглядывал Мартина, а тот положил ноги на стул и спокойно дымил сигаретой. Порыв холодного ветра прорвался сквозь ограду парка. На Мартина и Бурка падали сосульки с деревьев, но оба вроде бы и не замечали этого. Мартин вдруг встрепенулся, словно нашел какое-то решение, и обратился к Бурку:
— Видишь ли, дело не только во Флинне. Моя операция задумана не только ради того, чтобы убить Флинна. — Рукой в перчатке он потер подбородок. — Понимаешь, мне нужно больше, чем смерть Флинна, я смотрю дальше. Мне требуется заключительный аккорд ирландского терроризма. Боюсь, мне просто необходимо, чтобы собор и впрямь рухнул.
Бурк помолчал, затем заговорил снова. Голос был низким, чувствовалось, что он тщательно обдумывает каждое свое слово:
— Но это может стать скорее символом нежелания Великой Британии вести переговоры.
— Здесь надо рисковать! Видишь ли, Лондон, к моему удивлению, предлагает компромисс, а фении — вот уже поистине одержимые — на это просто никак не реагируют. А выступление этого престарелого дурака, колокола и все такое прочее… Нет, во всем лидируют фении, а вовсе не я. Поэтому, Бурк, единственный способ, при помощи которого я могу влиять на общественное мнение здесь и за границей, это… ну ладно, скажу прямо — это разыграть трагедию. Как ни прискорбно.
— Но ведь последствия окажутся самыми неожиданными.
— Когда пыль осядет, все упреки падут только на ирландцев. Правительство Ее Величества выразит глубокую скорбь по погибшим и сожаление из-за разрушенного произведения искусства. Кстати, обломки собора святого Патрика могут цениться у туристов дороже, чем сам собор… В Америке не так уж много исторических руин…
Пальцы Бурка царапали холодный вороненый металл пистолета, лежащего у него в кармане. Мартин все говорил, глаза его сузились в тонкие щелочки, изо рта и ноздрей выбивался белый пар:
— И конечно, немаловажны похороны. Ты видел погребение лорда Маунтбеттена? Тысячи людей рыдали. Мы организуем что-нибудь пышное в таком же роде для Бакстера. Католическая церковь устроит столь же незабываемые похороны кардинала и священника. А Мелон… ну кто ее знает?
— По-моему, ты напрочь свихнулся, ты отдаешь себе отчет в своих словах? — резко спросил Бурк.
Мартин прикурил другую сигарету, и Бурк увидел в темноте ее дрожащий огонек. Майор продолжил говорить, но уже более сдержанно:
— Ты вроде бы меня не понимаешь. Нужно как можно шире распространять страдания, сделать их всеобщими — вот тогда только и проникнешься ненавистью к насилию. — Мартин задумчиво смотрел на горящую сигарету. — Всегда нужны потрясающие крупные катастрофы, такие, как Дюнкерк, Перл-Харбор, Ковентри и вот теперь собор святого Патрика… — Он щелчком сбил пепел с сигареты на столик и наблюдал, как тает оранжевый огонек на тонком слое льда. — …А на этих руинах вырастет новая святыня. — Он поднял глаза вверх. — Ты, наверное, заметил птицу феникс на бронзовых парадных дверях собора. Ее образ и подсказал мне название операции — «феникс».
— Флинн может пойти на компромисс, — возразил Бурк. — Он намекал на это. Еще он может сделать заявление, что британское вероломство толкает людей на убийство.
— И все же он никогда не признает, что величайшая операция ИРА со времен убийства Маунтбеттена организована англичанином.
— Нет, он не захочет умирать так по-дурацки, как этого хочешь ты. Он сможет признать, что готов все забыть, и все равно выйдет из ситуации героем. — У Бурка в голове созрела другая мысль. — Но вот с другой стороны… неустраненной остается возможность, что на рассвете он разрушит собор. Поэтому мэр и губернатор хотят нанести упреждающий удар. И очень скоро. Им нужно подстраховаться. Они не хотят начинать, пока Беллини не скажет, что все готово. А Беллини этого не скажет, пока не заполучит чертежей и архитектора.
— Очень хорошо, — улыбнулся Мартин. — Я думаю, что это наследственность — я имею в виду умение насочинять кучу всяких небылиц, когда нужно делать решительный шаг.
— Без архитектора мы не сможем начать штурм. В шесть ноль три Флинн позвонит, чтобы сообщить, что время вышло, но подождет, пока город заполнится людьми и начнутся утренние телепрограммы, затем великодушно пожалеет собор и заложников. И никаких похорон, никаких взрывов и выстрелов, ни даже разбитых окон с витражами.
— В шесть ноль три случится кое-что куда более серьезное.
— Надо не бояться рисковать!..
Мартин покачал головой и с сомнением заметил:
— Не уверен… Ты озадачиваешь меня, лейтенант. Эти подонки, конечно, могут обмануть меня… — Он улыбнулся. — На слово обманщика нельзя положиться… Люди эти слишком переменчивы… никогда не знаешь, чего от них ожидать, не так ли? Я хочу сказать, что история показывает: они всегда предпочитают что-нибудь самое безрассудное…
— О, да ты неплохо понимаешь этих ирлашек, не правда ли, майор? — сказал Бурк.
— Ну что ж, сказать по правде… без всяких расистских обобщений… тем не менее… — Он, похоже, пытался взвесить все возможности. — Видимо, вопрос стоит так: мне предстоит выбирать между взрывом в шесть ноль три или же дать согласие на проведение нешуточного побоища, прежде чем…
Бурк придвинулся к Мартину и предложил:
— Давай рассмотрим такой вариант… — Он дышал прямо в лицо собеседника. — Если собор взорвут… — Бурк взялся за рукоять пистолета, взвел курок и приставил оружие к виску Мартина, — Тогда ты будешь, как мы говорим, дохлым сукиным сыном…
Мартин посмотрел в лицо Бурка.
— Если со мной что-нибудь случится, тебя угрохают.
— Правила игры мне известны, — ответил Бурк. Дулом пистолета он провел по лбу Мартина, как бы примеряясь, а потом вложил оружие в кобуру.
Мартин вынул изо рта сигарету и проговорил деловым тоном:
— В обмен на Стиллвея я хочу получить твое честное слово, что ты предпримешь все возможное, чтобы начать штурм до того, как Флинн решится на компромисс. Он тебе доверяет, мне об этом известно, так что используй все аргументы при переговорах с ним или со своим начальством. Тогда, что бы ни случилось, ты создашь ситуацию, при которой Флинна живьем не захватят. Понимаешь, к чему я клоню?
Бурк кивнул.
— Ты получишь Стиллвея и чертежи, — продолжал Мартин, — у тебя будет достаточно времени, чтобы посмотреть представление, которое я организую лично для тебя. Как я уже говорил вчера утром, ты сможешь высоко подняться в глазах своего начальства. Бог видит, лейтенант, тебя нужно продвигать по службе.
Мартин отодвинулся от Бурка и перевел взгляд на окоченевшее тело Фергюсона. Он прикурил новую сигарету и небрежно бросил обгоревшую спичку в лицо мертвеца, потом снова посмотрел на Бурка и произнес:
— Ты, конечно, думаешь, что, подобно нашему покойному общему другу, лежащему здесь, многое знаешь. Ну что ж, утешай себя этим. Ты один из профессионалов, как и я, как мистер Фергюсон, и не из опасных мятежников вроде мистера Флинна. Так действуй как профессионал, лейтенант, и к тебе будут относиться как к таковому.
— Благодарю за честный разговор. Я сделаю все в лучшем виде, — отчеканил Бурк. Мартин рассмеялся:
— Но если захочешь, то можешь и напакостить, лейтенант. Я не рассчитываю, что ты будешь смотреть на все моими глазами. И внутри, и снаружи собора спрятано еще немало сюрпризов, о которых ты даже не подозреваешь. И с первым лучом солнца все тайное станет явным. Счастливо оставаться, — кивнул он на прощание, затем встал, повернулся и пошел, спокойно и неторопливо.
Бурк снова взглянул на Фергюсона. Наклонившись, смахнул спичку с его мертвого лица.
— Прости, Джек!
Глава 50
Часы на дальней стене хоров пробили три часа. Брайен Флинн отбил колоколами время, затем встал и посмотрел на Лири, сидевшего на парапете, свесив ноги.
Хоры находились на высоте трех этажей, если считать от пола главного зала.
— Если ты случайно задремлешь или качнешься, запросто упадешь, — сказал Флинн.
— Все может быть, — не оборачиваясь, ответил Лири.
Флинн огляделся, ища Меган, но не увидел ее. Тогда он обошел орган, подобрал приставленную к стене винтовку и подошел к Лири.
Тот резко обернулся, перекинул ноги внутрь хоров и проговорил:
— Есть старый трюк…
Флинн почувствовал, как его тело напряглось. Лири же добавил как ни в чем не бывало:
— Научился этому я в армии. Нужно усесться повыше и притвориться спящим — тогда противник не будет стрелять в тебя, а станет дожидаться, когда ты проснешься.
— Интересно!
Флинн прошел мимо Лири и вошел в колокольню, откуда спустился на лифте в вестибюль. Через вестибюль он поднялся в центральный неф, его шаги отдавались звонким эхом по безмолвному залу собора. Салливан, Боланд и Фаррелл перегнулись через перила трифория и глядели вниз. Хики дремал близ органа на алтаре. Флинн прошел через открытый вход алтарной ограды и поднялся по ступенькам. Четверо заложников спали, скованные парами, в противоположной части алтаря. Брайен увидел лежащих рядом Морин и Бакстера, заметил, как спокойно и размеренно вздымается и опускается ее грудь. Затем он перевел взгляд на кардинала и отца Мёрфи, мирно дремавших прикованными к престолу кардинала.
Подойдя к Морин, Брайен Флинн опустился на колени и стал разглядывать ее разбитое лицо. Вдруг он ощутил, что на него кто-то внимательно и пристально смотрит откуда-то сверху: это Меган наблюдала за ним из темноты, и прицел винтовки Лири был направлен на его губы. Флинн перегнулся так, чтобы оказаться спиной к Лири и закрыть от него Морин. Потом нежно провел рукой по ее щеке. Морин открыла глаза и взглянула на него.
— Который час?
— Поздно.
— По твоей вине стало поздно, — сказала она.
Флинн тихо проговорил:
— Извини… Я не мог помочь тебе…
Морин отвернулась. Оба помолчали, затем она произнесла:
— Эти игры с переменным успехом с полицией похожи на какое-то безумие, когда автомобили несутся навстречу друг другу, и каждый водитель сидит, словно загипнотизированный стремительным приближением другого, а до рассвета остается всего минута… Неужели никто не повернет в сторону?
— Перестань нести ерунду! Идет война. Проклятая женская глупость! Или ты считаешь, что мужчины играют в эти игры только для того, чтобы потешить свое самолюбие?..
— И ты еще толкуешь о войне? — Морин схватилась за его рубашку и заговорила громче: — Нет уж, разреши мне рассказать тебе о войне. Война — это не захват церкви с заложниками. Поскольку ты завел речь о войне, то скажу, что я очень долго была солдатом и понимаю, что им не обязательно ждать рассвета, они могут прорыть сюда ход прямо сейчас, и ты не успеешь глазом моргнуть, как все тут будет охвачено огнем, а тебя изрешетят пулями. — Она отпустила его рубашку. — Вот что такое война. Ты знаешь о настоящей войне не больше, чем о настоящей любви.
Флинн встал и взглянул на Бакстера.
— Тебе нравится этот мужчина?
Она кивнула:
— Он неплохой человек.
Флинн долго глядел в пространство.
— Неплохой человек, — повторил он. — Если кто-нибудь меня встретит впервые, он может сказать и обо мне то же самое — пока не узнает истории моей жизни. — Он внимательно смотрел на нее. — Сейчас ты больше не любишь меня, но это не имеет значения. Надеюсь, что ты уцелеешь, надеюсь, что и Бакстер не погибнет. Надеюсь, что вам будет вместе очень хорошо.
Морин перевернулась на спину и подняла на него глаза.
— И снова ни ты, ни я не верим ни единому твоему слову.
Флинн отступил на шаг назад и произнес:
— Мне нужно идти… — Он посмотрел на Хики, маячившего за оградой алтаря, и внезапно попросил: — Расскажи мне о нем. О чем болтает этот старикашка? Что там насчет кнопки в исповедальне?
Морин откашлялась и кратко и четко пересказала Брайену все, что узнала про Джона Хики. Напоследок добавила:
— Даже если ты победишь, он каким-то образом устроит так, чтобы все, абсолютно все погибли. Мы четверо именно так и считаем, иначе не стали бы и пытаться с таким риском бежать отсюда, да еще не раз.
Флинн снова посмотрел на Хики, потом на заложников и на алтарь: всюду валялись букеты увядших зеленых гвоздик, на белоснежном мраморном полу виднелись пятна крови. У Брайена возникло ощущение, что он когда-то уже видел все это или нечто подобное во сне или в бреду, и вспомнил где — в Уайтхорнском аббатстве. Флинн с трудом отогнал от себя эти мысли и опять посмотрел на Морин.
Хоры находились на высоте трех этажей, если считать от пола главного зала.
— Если ты случайно задремлешь или качнешься, запросто упадешь, — сказал Флинн.
— Все может быть, — не оборачиваясь, ответил Лири.
Флинн огляделся, ища Меган, но не увидел ее. Тогда он обошел орган, подобрал приставленную к стене винтовку и подошел к Лири.
Тот резко обернулся, перекинул ноги внутрь хоров и проговорил:
— Есть старый трюк…
Флинн почувствовал, как его тело напряглось. Лири же добавил как ни в чем не бывало:
— Научился этому я в армии. Нужно усесться повыше и притвориться спящим — тогда противник не будет стрелять в тебя, а станет дожидаться, когда ты проснешься.
— Интересно!
Флинн прошел мимо Лири и вошел в колокольню, откуда спустился на лифте в вестибюль. Через вестибюль он поднялся в центральный неф, его шаги отдавались звонким эхом по безмолвному залу собора. Салливан, Боланд и Фаррелл перегнулись через перила трифория и глядели вниз. Хики дремал близ органа на алтаре. Флинн прошел через открытый вход алтарной ограды и поднялся по ступенькам. Четверо заложников спали, скованные парами, в противоположной части алтаря. Брайен увидел лежащих рядом Морин и Бакстера, заметил, как спокойно и размеренно вздымается и опускается ее грудь. Затем он перевел взгляд на кардинала и отца Мёрфи, мирно дремавших прикованными к престолу кардинала.
Подойдя к Морин, Брайен Флинн опустился на колени и стал разглядывать ее разбитое лицо. Вдруг он ощутил, что на него кто-то внимательно и пристально смотрит откуда-то сверху: это Меган наблюдала за ним из темноты, и прицел винтовки Лири был направлен на его губы. Флинн перегнулся так, чтобы оказаться спиной к Лири и закрыть от него Морин. Потом нежно провел рукой по ее щеке. Морин открыла глаза и взглянула на него.
— Который час?
— Поздно.
— По твоей вине стало поздно, — сказала она.
Флинн тихо проговорил:
— Извини… Я не мог помочь тебе…
Морин отвернулась. Оба помолчали, затем она произнесла:
— Эти игры с переменным успехом с полицией похожи на какое-то безумие, когда автомобили несутся навстречу друг другу, и каждый водитель сидит, словно загипнотизированный стремительным приближением другого, а до рассвета остается всего минута… Неужели никто не повернет в сторону?
— Перестань нести ерунду! Идет война. Проклятая женская глупость! Или ты считаешь, что мужчины играют в эти игры только для того, чтобы потешить свое самолюбие?..
— И ты еще толкуешь о войне? — Морин схватилась за его рубашку и заговорила громче: — Нет уж, разреши мне рассказать тебе о войне. Война — это не захват церкви с заложниками. Поскольку ты завел речь о войне, то скажу, что я очень долго была солдатом и понимаю, что им не обязательно ждать рассвета, они могут прорыть сюда ход прямо сейчас, и ты не успеешь глазом моргнуть, как все тут будет охвачено огнем, а тебя изрешетят пулями. — Она отпустила его рубашку. — Вот что такое война. Ты знаешь о настоящей войне не больше, чем о настоящей любви.
Флинн встал и взглянул на Бакстера.
— Тебе нравится этот мужчина?
Она кивнула:
— Он неплохой человек.
Флинн долго глядел в пространство.
— Неплохой человек, — повторил он. — Если кто-нибудь меня встретит впервые, он может сказать и обо мне то же самое — пока не узнает истории моей жизни. — Он внимательно смотрел на нее. — Сейчас ты больше не любишь меня, но это не имеет значения. Надеюсь, что ты уцелеешь, надеюсь, что и Бакстер не погибнет. Надеюсь, что вам будет вместе очень хорошо.
Морин перевернулась на спину и подняла на него глаза.
— И снова ни ты, ни я не верим ни единому твоему слову.
Флинн отступил на шаг назад и произнес:
— Мне нужно идти… — Он посмотрел на Хики, маячившего за оградой алтаря, и внезапно попросил: — Расскажи мне о нем. О чем болтает этот старикашка? Что там насчет кнопки в исповедальне?
Морин откашлялась и кратко и четко пересказала Брайену все, что узнала про Джона Хики. Напоследок добавила:
— Даже если ты победишь, он каким-то образом устроит так, чтобы все, абсолютно все погибли. Мы четверо именно так и считаем, иначе не стали бы и пытаться с таким риском бежать отсюда, да еще не раз.
Флинн снова посмотрел на Хики, потом на заложников и на алтарь: всюду валялись букеты увядших зеленых гвоздик, на белоснежном мраморном полу виднелись пятна крови. У Брайена возникло ощущение, что он когда-то уже видел все это или нечто подобное во сне или в бреду, и вспомнил где — в Уайтхорнском аббатстве. Флинн с трудом отогнал от себя эти мысли и опять посмотрел на Морин.