Страница:
Резко встав на колени, он снял с нее наручник и позвал:
— Пойдем со мной! — Он помог ей встать и направился к лестнице с алтаря, поддерживая ее.
Флинн чувствовал, что Хики следит за ними, сидя у алтарного органа, а Меган и Лири — с верхних хоров. Он знал: они думают, что он решил отпустить Морин. Брайен отлично понимал, как понимали и все следящие за ним, что это его решающая проверка как лидера. Попытаются ли трое боевиков встать на его пути? Еще несколько часов назад они на такое не отважились бы.
Флинн подошел к алтарным ступенькам и остановился, но не в нерешительности, а наоборот — вызывающе, демонстративно, и посмотрел на церковные хоры, а затем на алтарный орган. Никто не издал ни звука, не сделал движения, но он нарочито подождал еще несколько секунд, пристально глядя в зал, затем спустился по ступенькам алтаря. Около сидящего у двери склепа Галлахера приостановился и сказал:
— Передохни, Фрэнк.
Галлахер посмотрел на него и на Морин, и Флинн увидел в его взгляде понимание и одобрение. Глаза Галлахера встретились с глазами Морин, он начал что-то говорить, но потом повернулся и поспешил вверх по ступенькам.
Флинн посмотрел вниз, на дверную решетку, закрытую на замок и цепь, и повернулся к Морин. Она поняла, что Брайен хочет вновь показать себя лидером и навязывать свою волю другим. Но она поняла также, что он хочет идти дальше и собирается освободить ее, но не осознавала для чего: ради нее, ради себя, а может быть, просто, чтобы продемонстрировать свою власть, показать, что может сделать все, что хочет, напомнить, что он — Финн Мак-Камейл, вождь фениев. Морин спустилась вниз по ступенькам и остановилась у дверей. Флинн последовал за ней и махнул рукой в сторону ризницы.
— Два мира встретились здесь: мир духовный и мир светский, жизнь и смерть. Вот уж никогда не думал, что такие противоречивые понятия разделены столь тоненькой преградой.
Морин настороженно всмотрелась в безмолвие ризницы и увидела лишь свечи, мерцающие на алтаре в часовне для священнослужителей, потом различила покровы на столах, стоящих у стены, на которых лежали аккуратно сложенные белые и пурпурные одеяния, используемые во время великого поста. «Пасха, — подумала она. — Весна. Воскресение и жизнь». Морин подняла глаза на Флинна.
Заговорил он первым:
— Выберешь ли ты жизнь? Уйдешь ли одна без других?
— Да, уйду, — кивнула Морин.
Поразмыслив немного, он вытащил из кармана ключи. Дрожащими пальцами отпер замок на решетке, а также замок, висящий на цепи, и начал разматывать цепь. Отодвинув левую створку, Брайен заглянул в коридор — полицейских там не было.
— Поторопись.
Морин взяла его за руку.
— Я уйду, но только с тобой.
Флинн долгим взглядом посмотрел на нее и спросил:
— Ты оставила других, чтобы уйти со мной?
— Да.
— И ты сможешь сделать это и жить потом, не испытывая мук совести?
— Да.
Он молча смотрел на открытые двери, а затем проговорил:
— Мне придется долго сидеть в тюрьме. Ты будешь меня ждать?
— Да, буду.
— Ты любишь меня?
— Да.
Флинн хотел вытолкнуть ее наружу, но она оказалась проворнее: быстро взбежала по лестнице и остановилась на полдороге к склепу.
— Ты не выпроводишь меня одну, если мы уйдем, то только вместе.
Флинн стоял, глядя на ее силуэт в лучах света, проникающих из-за двери склепа.
— Я не могу уйти.
— Даже ради меня? Ведь я уйду с тобой ради тебя. Разве ты не хочешь сделать то же самое?
— Не могу… ради Бога, Морин… Не могу. Пожалуйста, если ты любишь меня, уходи. Уходи!
— Только вместе. Любым путем, но вместе.
Флинн опустил глаза и покачал головой, а спустя минуту-другую, показавшуюся ему часами, услышал шаги — она поднималась вверх по лестнице…
Он закрыл на замок двери и пошел за ней и, когда поднялся на алтарь, увидел, что она опять лежит около Бакстера, с наручником на запястье и закрытыми глазами.
Флинн спустился с алтарного помоста, подошел к одной из скамеек в центре зала собора и сел, уставившись на высокий алтарь. Его поразило, с какой легкостью он заполучил, как дар богов, то, чего многие добиваются всю жизнь, — лидерство, отвагу, способность распоряжаться собственной судьбой. Но любовь — истинная основа всех чувств обыкновенных людей, возможность жить с любимой женщиной, детьми, друзьями — всегда ускользала от него. Лишь однажды к нему пришло это чувство, и оно навсегда осталось в нем кровоточащей раной, боль от которой не проходила, как он ни силился перебороть ее. Каждый раз она приходила вновь и вновь.
«Любовь побеждает все», — вспомнил он слова отца Майкла на проповеди. Брайен покачал головой: «Нет, это я победил любовь». И в тот момент он ощутил, что внутри у него пустота. Но в то же время он почувствовал, что снова обрел право управлять собой и повелевать своим миром, и от этого ему, к собственному ужасу и недовольству, стало легче.
Задумавшись, он еще долго сидел на церковной скамье.
Послышался голос Маллинса:
— Я вернулся в колокольню, колокола пока будут молчать?
— Да… Как дела снаружи?
— Внизу все очень тихо. А дальше… на улицах до сих пор толпы народа.
Флинн услышал в голосе молодого человека изумление и пояснил:
— Они все еще празднуют, разве не так? Мы подарили им незабываемый день святого Патрика.
— Они даже не объявляли комендантский час, — с удивлением добавил Маллинс.
Флинн улыбнулся. Америка представилась ему «Титаником»: в борту пробоина длиной в триста футов, корабль кренится на бок, а пассажиры все еще пьют и веселятся в салоне.
— Не похоже на Белфаст, правда?
— Да.
— А не заметно там, внизу, признаков беспокойства?.. Какие-нибудь передвижения?
Маллинс выглянул наружу и доложил:
— Нет, они все еще вроде как расслабленные. Замерзли, конечно, подустали, но веселятся по-прежнему. Не слышно никаких команд, не видно никаких признаков подготовки к штурму.
— А ты-то как терпишь холод?
— Я уже привык.
— Ну ладно. Ты и Рори первыми увидите лучи рассвета.
Еще несколько часов назад Маллинс решил потихоньку бежать из собора, но виду не подавал.
— О-о, увидеть рассвет в Нью-Йорке с колокольной башни собора святого Патрика — да про это же поэму надо писать.
— Прочтешь ее мне позже, — ответил Флинн, повесил трубку и набрал новый номер: — Соедините с капитаном Шрёдером, пожалуйста.
Он смотрел на Хики, пока оператор соединял его с кабинетом епископа. Лицо старого экстремиста было обычно выразительно и живо, но когда он спал, напоминало скорее неподвижную маску мертвеца.
В трубке послышался невнятный голос Шрёдера:
— Да…
— Это Флинн. Не разбудил тебя?
— Нет, сэр. Мы ждали очередного звонка мистера Хики. Он сказал… но я рад, что позвонили вы. Хотелось поговорить с вами.
— Предполагал, что я сдох, не так ли?
— Нет-нет, что вы… Вы ведь играли на колоколах, верно?
— Ну и как тебе понравилось?
Шрёдер откашлялся:
— Вы же обещали устроить представление.
Флинн рассмеялся:
— Ты вроде как начинаешь понимать юмор, капитан?
Шрёдер самодовольно засмеялся.
— Или ты так развлекаешься, поскольку беседуешь со мной, а не с Хики, от которого у тебя башка кругом идет?
Шрёдер ничего не ответил, а Флинн между тем продолжал:
— Как идут дела в интересующих нас столицах?
— Они удивляются, почему вы ничего не ответили на предложение, переданное через инспектора Лэнгли, — ответил Шрёдер.
— Боюсь, мы не совсем поняли это предложение.
— Я не могу растолковывать подробности по телефону.
— Понятно… Тогда почему бы тебе сейчас не подойти к дверям ризницы, и мы бы поговорили.
Последовало долгое молчание. Наконец Шрёдер сказал:
— Я не имею права сделать это… Это против правил.
— Тогда пусть горит собор, что обязательно случится, если мы не поговорим, капитан.
— Нет, вы не так поняли, мистер Флинн. Эти правила были тщательно разработаны… Да вы и сами, наверное, знаете… И человек, ведущий переговоры, не имеет права лично встречаться с теми, кто…
— Да не собираюсь я убивать тебя.
— Да-да… Я знаю, что вы не убьете… но… послушайте, у вас с лейтенантом Бурком… Может, вам лучше поговорить у дверей с ним?
— Нет, я должен поговорить там с тобой.
— Я…
— Тебе даже не любопытно взглянуть на меня?
— Любопытство не играет здесь никакой роли…
— Неужели? А мне кажется, капитан, что ты единственный из всех людей, который признает ценность личного контакта.
— Какой-либо особой ценности не существует в…
— Как много войн можно было бы избежать, если бы главы государств сумели посмотреть друг другу в лица, дотронуться друг до друга, унюхать запах страха у противника.
— Подождите, не кладите трубку, — прервал его Шрёдер.
Флинн услышал в телефоне щелчок, минутой позже снова послышался голос Шрёдера:
— Хорошо, договорились.
— Встречаемся через пять минут. — Флинн повесил трубку и грубо толкнул Хики. — Ты слышал? — Он крепко сжал ладонь старика и сказал: — Когда-нибудь, старый козел, ты расскажешь мне об исповедальне и о том, что ты наговорил Шрёдеру и что натрепал моим людям и заложникам. А еще расскажешь о компромиссе, который нам предложили.
Хики сморщился от боли и выпрямился.
— Давай! Жми! Старые кости сломать не трудно.
— Сломать бы тебе шею!..
Хики взглянул на Флинна, в глазах у него не было и следа боли.
— Осторожно! Поосторожнее со мной обращайся!
Флинн отпустил его ладонь и оттолкнул от себя.
— Тебе меня не испугать.
Хики ничего не ответил, но пристально уставился на Флинна, и в глазах его мелькнула непритворная злоба. Флинн спокойно встретил его взгляд. Затем посмотрел вниз на Пэда Фитцджеральда.
— Ты хоть присматриваешь за ним?
Хики промолчал. Флинн внимательно всмотрелся в лицо Фитцджеральда и увидел, что оно стало неестественно бело-восковым, точь-в-точь как у Хики.
— Он мертв, — сказал Флинн и повернулся к старику.
Хики проговорил безо всяких эмоции:
— Он умер около часа назад.
— Меган…
— Когда Меган спросила, я сказал ей, что с ним все в порядке, и она поверила, потому что хотела верить. Но в конце концов…
Флинн взглянул на Меган, находящуюся на церковных хорах.
— Боже мой, да она же… — Он опять повернулся к Хики. — Мы должны были пригласить врача…
— Если бы ты не ушел с головой в свои чертовы колокола, то вполне мог бы этим заняться, — заметил Хики.
Флинн пристально посмотрел на него:
— Ты мог бы…
— Я?! Какое мое дело, черт побери, жив он или нет?
Флинн резко отступил назад, мысли у него путались.
— Что с тобой, Брайен? — насмешливо спросил Хики. — Что-то тебя испугало? — Он рассмеялся и раскурил свою трубку.
Флинн пошел в галерею, чтобы не видеть Хики и привести в порядок мысли. Он снова и снова мысленно перебирал своих людей, которых привел сюда, в собор. Кто на что способен… Кто может предать… А кто никогда не изменит, но слаб душой. Наконец он сосредоточился на Лири и начал сам себе задавать вопросы, которые должен был задать еще много месяцев назад: почему Лири здесь? Зачем профессиональному убийце загонять себя на самую верхотуру и быть простым снайпером? Лири, должно быть, держал в своей колоде такие карты, о которых никто даже не подозревал. Флинн вытер пот с лица и поднялся на алтарный помост.
Хики окликнул его:
— Ты собираешься говорить Шрёдеру о его драгоценной дочурке? Передай ему от меня — только не переври мои слова, — что она дохлая сучка.
Флинн спустился по ступенькам позади алтаря. Там на площадке у склепа стоял Галлахер, на груди у него висела винтовка М-16. Флинн подошел к нему и сказал:
— В книжной лавке в вестибюле есть кофе.
Галлахер быстро поднялся по лестнице, а Брайен преодолел последние ступеньки, ведущие к дверям. На них висели починенная цепь и новый замок. Флинн проверил покореженный замок: еще пара пуль — и он раскололся бы. Но в магазине «томпсона» всего пятьдесят патронов, пятьдесят, а не пятьдесят один… А гранатомет М-72 с первого выстрела поразил «сарацин»… А красный автобус, направляющийся в Кледи по Шенкилл-роуд, проезжал как раз мимо Уайтхорнского аббатства… И это все, надо полагать, произошло случайно и не имело никакого особого смысла…
Флинн напряженно смотрел в ризницу. Он услышал мужские голоса в боковом коридоре и приближающиеся шаги из центрального прохода в левой стене. Шрёдер вошел в ризницу, огляделся, повернулся к Флинну и осторожно поднялся по ступенькам. Остановившись чуть ниже входа, он пристально посмотрел на Флинна. Прошло некоторое время, прежде чем Флинн заговорил:
— Ну как, я такой, каким ты представлял меня?
— Я видел вашу фотографию, — холодно ответил Шрёдер.
— И я твою. Так все же, я такой, каким ты меня представлял?
Шрёдер покачал головой. Снова воцарилось молчание, прервал его опять Флинн:
— Я намерен кое-что проверить. — Он вынул из кармана детектор микрофонов и провел им по одежде Шрёдера. — Наша беседа будет сугубо личной.
— Но я все же доложу, о чем будем говорить.
— Даю голову на отсечение, что не доложишь.
Шрёдер в недоумении пожал плечами — он был явно обеспокоен.
— Наши требования рассмотрены достаточно внимательно? — спросил Флинн.
Шрёдер не любил подобные переговоры лицом к лицу. Он знал, ему часто говорили об этом, что по его физиономии можно многое прочесть. Он откашлялся и произнес:
— Вы просите невозможного, соглашайтесь на компромисс.
Флинн отметил довольно решительные нотки в голосе Шрёдера, а также то обстоятельство, что обычные для него слова «сэр», «мистер» отсутствуют, а сам Шрёдер проявляет какое-то беспокойство.
— Какой еще компромисс?
Брови Шрёдера взметнулись вверх:
— Разве Хики…
— Лучше повторите мне все сначала.
Шрёдер пересказал предложения и добавил:
— Соглашайтесь, пока англичане не передумали насчет условного освобождения. А вас освобождают под низкий залог да еще дают гарантии неприкосновенности. Бог свидетель, никто еще в жизни не предлагал большего в подобной ситуации с заложниками.
Флинн кивнул:
— Да… да… Предложение неплохое, соблазнительное…
— Так примите его! Примите, пока никого не убили…
— Боюсь, об этом уже поздно говорить.
— Что вы имеете в виду?
— Сэр Гарольд убил одного моего парня по имени Пэд. По счастью, никто пока не знает, что он умер, кроме Хики и меня… думаю, еще Пэд знает, что он умер. Когда мои люди обнаружат, что он мертв, они потребуют смерти Бакстера. Сестра Пэда, Меган, не успокоится, пока не прикончит его. Так что дела закрутились круто.
Шрёдер непроизвольно провел рукой по лицу и проговорил:
— Господи… Послушайте, я уверен, что все произошло непреднамеренно.
— Гарри пробил ему горло дулом автомата. Можно, конечно, рассматривать это, как несчастный случай. Хотя парня все равно не вернуть.
Мысли Шрёдера путались. Мысленно он проклинал Бакстера на чем свет стоит, но вслух сказал:
— Послушайте!.. Этот случай — попытка военнопленного спастись бегством… Бакстер был обязан попытаться… Вы же сами солдат…
Флинн ничего не ответил.
— Это дает вам шанс доказать, что вы профессионалы, а не шайка преступников… — Шрёдер тут же поправился: — Продемонстрировать свое милосердие…
Флинн перебил его:
— Шрёдер, в тебе все же больше ирландской крови, чем ты думаешь. Я редко встречал людей, которые несли бы подобную дерьмовую чепуху по всякому случаю…
— Я серьезно…
— Ладно, Шрёдер, судьба Бакстера зависит главным образом от того, что ты теперь сделаешь.
— Нет, она зависит от того, что сделаете вы. Следующий ход за вами.
— И я как раз собираюсь сделать его. — Флинн прикурил сигарету и спросил: — Как далеко вы зашли в планах со штурмом?
— Мы этот вопрос не обсуждали, — ответил Шрёдер.
Флинн внимательно посмотрел на него и заметил:
— Тебя легко уличить во лжи: твой левый глаз дергается, а нос становится длиннее. — Он рассмеялся. — Господи, Шрёдер, пришел бы ты сюда несколько часов назад. Бурк был слишком уж неприветлив.
— Послушайте, вы просили меня о личной встрече, следовательно, хотели что-то сказать…
— Я хочу, чтобы ты помог нам добиться того, что нам нужно.
Шрёдер с раздражением посмотрел на него:
— А я как раз и занимался этим.
— Нет, я имею в виду все, что мы требуем. Ты же к этому не расположен. Если переговоры потерпят провал, ты не потеряешь почти ничего по сравнению с каждым из нас. Даже по сравнению с Беллини, потому что он при штурме потеряет человек пятьдесят, если не сто.
Шрёдер подумал о своем опрометчивом предложении Беллини и заметил:
— Штурма не будет.
— А ты знаешь, Бурк сказал мне, что он пойдет на штурм рядом с Беллини. А ему есть что терять, если переговоры сорвутся. А сам ты пойдешь на штурм рядом с Беллини?
— Бурк не мог сказать ничего подобного, потому что Беллини никуда не собирается двигаться. — У Шрёдера возникло неприятное чувство, что он влип, а совершать ошибки, когда до срока ультиматума оставалось мало времени, ему не хотелось. — Я попытаюсь сделать что-нибудь для вас, если вы дадите нам еще пару часов после рассвета.
Флинн продолжал говорить о своем:
— Думаю, что мне лучше играть на сугубо личных мотивах, чтобы ты работал на нас и побуждал свое начальство к капитуляции.
Шрёдер настороженно взглянул на Флинна.
— Знаешь ли, капитан, в твоей довольно обстоятельной книге никак не затрагивается одна щекотливая ситуация. — Флинн ближе придвинулся к входу. — Твоей дочери очень хотелось бы, чтобы ты прилагал больше усилий.
— Что?!
— Терри Шрёдер О'Нил. Она хочет, чтобы ты трудился с большей отдачей.
Несколько секунд Шрёдер стоял молча, ничего не видя перед собой, а затем громко спросил:
— Какого черта вы говорите об этом?
— Потише, не кричи так громко, а то взбудоражишь полицию.
Шрёдер прошипел сквозь стиснутые зубы:
— Что, мать твою, ты сказал?
— Пожалуйста, успокойся. Ты ведь находишься в храме, — проговорил Флинн и просунул сквозь решетку свернутую бумажку.
Шрёдер взял ее, расправил и увидел несколько строк, написанных рукой его дочери:
Флинн снова заговорил, его голос звучал по-прежнему безразлично:
— Добро пожаловать в армию фениев, капитан Шрёдер!
Шрёдер сделал несколько судорожных глотков, стараясь убрать подступивший к горлу комок. Не отрывая глаз, он смотрел на записку.
— Извини, пожалуйста, — снова начал Флинн. — Теперь говорю я. Ты не должен говорить — только слушать. — Он прикурил новую сигарету и быстро продолжил: — Главное, что ты должен сделать, — твердо защищать наши требования. Во-первых, расскажешь, что я показал тебе сорок хорошо вооруженных мужчин и женщин. Ну, там всякие пулеметы, гранатометы, огнеметы. Передай им, что мы готовы отразить вторжение отряда спецназначения из шестисот человек, разрушить собор и перебить заложников. Другими словами, напугай этот кусок дерьма Джо Беллини и его героев. Понял? — Он остановился, затем продолжил: — Им и в голову не придет, что информация капитана Шрёдера о большой численности хорошо вооруженных боевиков — ложна. Примени свое воображение, Шрёдер. Представь себе сорок, пятьдесят мужчин и женщин, проходящих мимо дверей склепа, вообрази только автоматы, гранатометы и огнеметы… Подойди поближе и присмотрись…
Шрёдер посмотрел на пустую лестничную площадку, и Флинн увидел в его глазах именно то выражение, которое хотел увидеть.
Минуту спустя Шрёдер опустил голову. Лицо у него побледнело, а руки нервно теребили галстук.
— Ну-ну, успокойся, пожалуйста, — снова заговорил Флинн. — Ты сможешь спасти жизнь своей дочери, только если станешь сотрудничать с нами. Вот так-то. И еще вот что… если это не поможет, если они все же решатся на штурм, пригрози им обратиться к общественности по радио, телевидению, в газетах. Скажи Клайну, Доулу и всем остальным, что во всеуслышание объявишь, что за долгие годы своих переговоров по освобождению заложников ты, как последняя инстанция в судьбе захваченных людей, твердо уверился в том, что никакие штурмы, никакие дальнейшие переговоры не смогут изменить ситуацию. И еще публично заявишь, что по этой причине впервые за все время своей карьеры вынужден идти на капитуляцию — из человеколюбия и по тактическим соображениям.
Флинн пристально всматривался в лицо Шрёдера и не замечал на нем никаких других эмоций, кроме душевной боли.
— Ты можешь оказать немалое влияние — в моральном и профессиональном плане — на средства массовой информации, полицию, политических деятелей. Используй все свое влияние. Ты должен оказать такое давление и создать такую атмосферу, которые заставят английские и американские правительственные круги пойти на капитуляцию.
Шрёдер ответил едва слышным голосом:
— Время… Мне нужно время… Почему вы не даете мне побольше времени?
— Если бы я сказал обо всем этом раньше, ты бы и за ночь не управился или же растрепал обо всем кому-нибудь. Отпускаю тебе время на все про все — часы и минуты до рассвета. Его, конечно же, не хватит, чтобы предотвратить штурм, но вполне достаточно, чтобы уговорить их открыть ворота тюрем. Поэтому давай приступай сию же минуту!
Шрёдер уткнулся лицом в решетку дверей.
— Флинн… пожалуйста… выслушайте меня.
Но Флинн продолжал говорить:
— Так вот, я знаю точно, что, если тебе удастся добиться всего и мы свободно выйдем отсюда, они подсчитают нас и наше вооружение и очень удивятся, куда же подевались все остальные огнеметы… Ну уж тут ничего не поделаешь. Тебе, разумеется, трудно будет все это объяснить, но это делается ради любви и войны — на войне, как на войне, так говорят французы. Ну да ладно — все это ерунда. Не заходи в своих мыслях слишком далеко и не будь эгоистом.
Шрёдер удрученно качал головой, из его рта вылетали какие-то бессвязные слова. Единственное, что Флинн смог разобрать, было слово «тюрьма».
— Твоя дочь сможет навещать тебя там по уик-эндам, — утешил он и добавил: — Даже я приду к тебе на свидание.
Шрёдер тупо смотрел на него, из горла его вырывались лишь хрип и бульканье. Между тем Флинн продолжал увещевать:
— Извини, пожалуйста, что я поступил так бесчестно. — Он подождал немного, а затем продолжил: — Если мое слово тебе небезразлично, то скажу, что мне было больно прибегать к такому действию. Но все пошло не так уж гладко, и я вижу, что ты хотел бы помочь нам, помочь Терри, если понимаешь те опасности, которые обрушились на ее голову. — Тон Флинна стал жестким и непреклонным. — Ей, разумеется, следовало бы поразборчивее выбирать себе друзей и подружек по работе в банке. Детям так легко запутаться в соблазнах, особенно в соблазнах, имеющих коллективную значимость, таких, как секс, наркотики, грязные политические махинации…
Неожиданно Шрёдер замотал головой:
— Нет, ее нет у вас… Вы блефуете…
— В данный момент она находится в безопасности, — не слушая его, продолжал Флинн. — С ней сейчас Дэн. Так зовут ее дружка, он хороший парень, достаточно заботливый. Он, видимо, ее очередной любовник. Такова уж солдатская участь — кому-то подвертывается легкая и приятная работенка, а кому-то приходится сражаться и умирать. Тут уж ничего не поделаешь — кому какая судьба выпадет. Но, честно говоря, мне не хотелось бы очутиться на месте Дэна, если он получит приказ пустить пулю в затылок Терри. По коленкам или там еще куда стрелять он не будет. Она невинная жертва и умрет легко, даже сообразить ничего не успеет, когда пуля влетит ей в голову. Ну так как? Теперь-то тебе ясно, как нужно поступить?
— Я не стану этого делать, — мрачно ответил Шрёдер.
— Как знаешь. — Флинн повернулся и начал подниматься по ступенькам, на полпути обернулся и добавил: — Когда первый луч солнца коснется звонницы колокольни, мои люди, находящиеся в городе, подадут по телефону сигнал Дэну, и… и тогда боюсь, это будет последняя минута в жизни Терри Шрёдер. — Он продолжил подниматься по ступенькам.
— Подождите! — крикнул Шрёдер. — Послушайте, может, мы как-нибудь договоримся? Подождите! Не уходите!
Флинн медленно повернулся и произнес:
— Боюсь, капитан, что этот вопрос не подлежит обсуждению. Неловко как-то, когда на переговоры выносятся личные дела, не так ли? Тебе когда-нибудь приходило в голову, что на переговорах о заложниках затрагиваются вопросы не о людях вообще, а о конкретных мужчинах или женщинах? Ну ладно, хватит об этом. Я не собираюсь подвергать ревизии твои прошлые успехи. Ты всегда вел переговоры с уголовниками, а они, как видно, заслуживали того презрительного обращения от тебя, с каким ты относился к ним. Но ты и я заслуживаем лучшего обращения. Теперь наши судьбы тесно сплелись, наши цели едины — что, разве не так? Так или не так? Говори же, капитан! Быстро!
— Пойдем со мной! — Он помог ей встать и направился к лестнице с алтаря, поддерживая ее.
Флинн чувствовал, что Хики следит за ними, сидя у алтарного органа, а Меган и Лири — с верхних хоров. Он знал: они думают, что он решил отпустить Морин. Брайен отлично понимал, как понимали и все следящие за ним, что это его решающая проверка как лидера. Попытаются ли трое боевиков встать на его пути? Еще несколько часов назад они на такое не отважились бы.
Флинн подошел к алтарным ступенькам и остановился, но не в нерешительности, а наоборот — вызывающе, демонстративно, и посмотрел на церковные хоры, а затем на алтарный орган. Никто не издал ни звука, не сделал движения, но он нарочито подождал еще несколько секунд, пристально глядя в зал, затем спустился по ступенькам алтаря. Около сидящего у двери склепа Галлахера приостановился и сказал:
— Передохни, Фрэнк.
Галлахер посмотрел на него и на Морин, и Флинн увидел в его взгляде понимание и одобрение. Глаза Галлахера встретились с глазами Морин, он начал что-то говорить, но потом повернулся и поспешил вверх по ступенькам.
Флинн посмотрел вниз, на дверную решетку, закрытую на замок и цепь, и повернулся к Морин. Она поняла, что Брайен хочет вновь показать себя лидером и навязывать свою волю другим. Но она поняла также, что он хочет идти дальше и собирается освободить ее, но не осознавала для чего: ради нее, ради себя, а может быть, просто, чтобы продемонстрировать свою власть, показать, что может сделать все, что хочет, напомнить, что он — Финн Мак-Камейл, вождь фениев. Морин спустилась вниз по ступенькам и остановилась у дверей. Флинн последовал за ней и махнул рукой в сторону ризницы.
— Два мира встретились здесь: мир духовный и мир светский, жизнь и смерть. Вот уж никогда не думал, что такие противоречивые понятия разделены столь тоненькой преградой.
Морин настороженно всмотрелась в безмолвие ризницы и увидела лишь свечи, мерцающие на алтаре в часовне для священнослужителей, потом различила покровы на столах, стоящих у стены, на которых лежали аккуратно сложенные белые и пурпурные одеяния, используемые во время великого поста. «Пасха, — подумала она. — Весна. Воскресение и жизнь». Морин подняла глаза на Флинна.
Заговорил он первым:
— Выберешь ли ты жизнь? Уйдешь ли одна без других?
— Да, уйду, — кивнула Морин.
Поразмыслив немного, он вытащил из кармана ключи. Дрожащими пальцами отпер замок на решетке, а также замок, висящий на цепи, и начал разматывать цепь. Отодвинув левую створку, Брайен заглянул в коридор — полицейских там не было.
— Поторопись.
Морин взяла его за руку.
— Я уйду, но только с тобой.
Флинн долгим взглядом посмотрел на нее и спросил:
— Ты оставила других, чтобы уйти со мной?
— Да.
— И ты сможешь сделать это и жить потом, не испытывая мук совести?
— Да.
Он молча смотрел на открытые двери, а затем проговорил:
— Мне придется долго сидеть в тюрьме. Ты будешь меня ждать?
— Да, буду.
— Ты любишь меня?
— Да.
Флинн хотел вытолкнуть ее наружу, но она оказалась проворнее: быстро взбежала по лестнице и остановилась на полдороге к склепу.
— Ты не выпроводишь меня одну, если мы уйдем, то только вместе.
Флинн стоял, глядя на ее силуэт в лучах света, проникающих из-за двери склепа.
— Я не могу уйти.
— Даже ради меня? Ведь я уйду с тобой ради тебя. Разве ты не хочешь сделать то же самое?
— Не могу… ради Бога, Морин… Не могу. Пожалуйста, если ты любишь меня, уходи. Уходи!
— Только вместе. Любым путем, но вместе.
Флинн опустил глаза и покачал головой, а спустя минуту-другую, показавшуюся ему часами, услышал шаги — она поднималась вверх по лестнице…
Он закрыл на замок двери и пошел за ней и, когда поднялся на алтарь, увидел, что она опять лежит около Бакстера, с наручником на запястье и закрытыми глазами.
Флинн спустился с алтарного помоста, подошел к одной из скамеек в центре зала собора и сел, уставившись на высокий алтарь. Его поразило, с какой легкостью он заполучил, как дар богов, то, чего многие добиваются всю жизнь, — лидерство, отвагу, способность распоряжаться собственной судьбой. Но любовь — истинная основа всех чувств обыкновенных людей, возможность жить с любимой женщиной, детьми, друзьями — всегда ускользала от него. Лишь однажды к нему пришло это чувство, и оно навсегда осталось в нем кровоточащей раной, боль от которой не проходила, как он ни силился перебороть ее. Каждый раз она приходила вновь и вновь.
«Любовь побеждает все», — вспомнил он слова отца Майкла на проповеди. Брайен покачал головой: «Нет, это я победил любовь». И в тот момент он ощутил, что внутри у него пустота. Но в то же время он почувствовал, что снова обрел право управлять собой и повелевать своим миром, и от этого ему, к собственному ужасу и недовольству, стало легче.
Задумавшись, он еще долго сидел на церковной скамье.
* * *
Флинн посмотрел вниз на Пэда Фитцджеральда, который лежал, скрючившись около органной консоли, укрывшись одеялом до подбородка, залитого кровью. Флинн приблизился к Джону Хики, лежащему с другой стороны органа, у клавиатуры, и пристально всмотрелся в бледное, почти восковое лицо старика. Зазвонил телефон, и Хики пошевелился. Телефон снова зазвонил, и Флинн быстро схватил трубку.Послышался голос Маллинса:
— Я вернулся в колокольню, колокола пока будут молчать?
— Да… Как дела снаружи?
— Внизу все очень тихо. А дальше… на улицах до сих пор толпы народа.
Флинн услышал в голосе молодого человека изумление и пояснил:
— Они все еще празднуют, разве не так? Мы подарили им незабываемый день святого Патрика.
— Они даже не объявляли комендантский час, — с удивлением добавил Маллинс.
Флинн улыбнулся. Америка представилась ему «Титаником»: в борту пробоина длиной в триста футов, корабль кренится на бок, а пассажиры все еще пьют и веселятся в салоне.
— Не похоже на Белфаст, правда?
— Да.
— А не заметно там, внизу, признаков беспокойства?.. Какие-нибудь передвижения?
Маллинс выглянул наружу и доложил:
— Нет, они все еще вроде как расслабленные. Замерзли, конечно, подустали, но веселятся по-прежнему. Не слышно никаких команд, не видно никаких признаков подготовки к штурму.
— А ты-то как терпишь холод?
— Я уже привык.
— Ну ладно. Ты и Рори первыми увидите лучи рассвета.
Еще несколько часов назад Маллинс решил потихоньку бежать из собора, но виду не подавал.
— О-о, увидеть рассвет в Нью-Йорке с колокольной башни собора святого Патрика — да про это же поэму надо писать.
— Прочтешь ее мне позже, — ответил Флинн, повесил трубку и набрал новый номер: — Соедините с капитаном Шрёдером, пожалуйста.
Он смотрел на Хики, пока оператор соединял его с кабинетом епископа. Лицо старого экстремиста было обычно выразительно и живо, но когда он спал, напоминало скорее неподвижную маску мертвеца.
В трубке послышался невнятный голос Шрёдера:
— Да…
— Это Флинн. Не разбудил тебя?
— Нет, сэр. Мы ждали очередного звонка мистера Хики. Он сказал… но я рад, что позвонили вы. Хотелось поговорить с вами.
— Предполагал, что я сдох, не так ли?
— Нет-нет, что вы… Вы ведь играли на колоколах, верно?
— Ну и как тебе понравилось?
Шрёдер откашлялся:
— Вы же обещали устроить представление.
Флинн рассмеялся:
— Ты вроде как начинаешь понимать юмор, капитан?
Шрёдер самодовольно засмеялся.
— Или ты так развлекаешься, поскольку беседуешь со мной, а не с Хики, от которого у тебя башка кругом идет?
Шрёдер ничего не ответил, а Флинн между тем продолжал:
— Как идут дела в интересующих нас столицах?
— Они удивляются, почему вы ничего не ответили на предложение, переданное через инспектора Лэнгли, — ответил Шрёдер.
— Боюсь, мы не совсем поняли это предложение.
— Я не могу растолковывать подробности по телефону.
— Понятно… Тогда почему бы тебе сейчас не подойти к дверям ризницы, и мы бы поговорили.
Последовало долгое молчание. Наконец Шрёдер сказал:
— Я не имею права сделать это… Это против правил.
— Тогда пусть горит собор, что обязательно случится, если мы не поговорим, капитан.
— Нет, вы не так поняли, мистер Флинн. Эти правила были тщательно разработаны… Да вы и сами, наверное, знаете… И человек, ведущий переговоры, не имеет права лично встречаться с теми, кто…
— Да не собираюсь я убивать тебя.
— Да-да… Я знаю, что вы не убьете… но… послушайте, у вас с лейтенантом Бурком… Может, вам лучше поговорить у дверей с ним?
— Нет, я должен поговорить там с тобой.
— Я…
— Тебе даже не любопытно взглянуть на меня?
— Любопытство не играет здесь никакой роли…
— Неужели? А мне кажется, капитан, что ты единственный из всех людей, который признает ценность личного контакта.
— Какой-либо особой ценности не существует в…
— Как много войн можно было бы избежать, если бы главы государств сумели посмотреть друг другу в лица, дотронуться друг до друга, унюхать запах страха у противника.
— Подождите, не кладите трубку, — прервал его Шрёдер.
Флинн услышал в телефоне щелчок, минутой позже снова послышался голос Шрёдера:
— Хорошо, договорились.
— Встречаемся через пять минут. — Флинн повесил трубку и грубо толкнул Хики. — Ты слышал? — Он крепко сжал ладонь старика и сказал: — Когда-нибудь, старый козел, ты расскажешь мне об исповедальне и о том, что ты наговорил Шрёдеру и что натрепал моим людям и заложникам. А еще расскажешь о компромиссе, который нам предложили.
Хики сморщился от боли и выпрямился.
— Давай! Жми! Старые кости сломать не трудно.
— Сломать бы тебе шею!..
Хики взглянул на Флинна, в глазах у него не было и следа боли.
— Осторожно! Поосторожнее со мной обращайся!
Флинн отпустил его ладонь и оттолкнул от себя.
— Тебе меня не испугать.
Хики ничего не ответил, но пристально уставился на Флинна, и в глазах его мелькнула непритворная злоба. Флинн спокойно встретил его взгляд. Затем посмотрел вниз на Пэда Фитцджеральда.
— Ты хоть присматриваешь за ним?
Хики промолчал. Флинн внимательно всмотрелся в лицо Фитцджеральда и увидел, что оно стало неестественно бело-восковым, точь-в-точь как у Хики.
— Он мертв, — сказал Флинн и повернулся к старику.
Хики проговорил безо всяких эмоции:
— Он умер около часа назад.
— Меган…
— Когда Меган спросила, я сказал ей, что с ним все в порядке, и она поверила, потому что хотела верить. Но в конце концов…
Флинн взглянул на Меган, находящуюся на церковных хорах.
— Боже мой, да она же… — Он опять повернулся к Хики. — Мы должны были пригласить врача…
— Если бы ты не ушел с головой в свои чертовы колокола, то вполне мог бы этим заняться, — заметил Хики.
Флинн пристально посмотрел на него:
— Ты мог бы…
— Я?! Какое мое дело, черт побери, жив он или нет?
Флинн резко отступил назад, мысли у него путались.
— Что с тобой, Брайен? — насмешливо спросил Хики. — Что-то тебя испугало? — Он рассмеялся и раскурил свою трубку.
Флинн пошел в галерею, чтобы не видеть Хики и привести в порядок мысли. Он снова и снова мысленно перебирал своих людей, которых привел сюда, в собор. Кто на что способен… Кто может предать… А кто никогда не изменит, но слаб душой. Наконец он сосредоточился на Лири и начал сам себе задавать вопросы, которые должен был задать еще много месяцев назад: почему Лири здесь? Зачем профессиональному убийце загонять себя на самую верхотуру и быть простым снайпером? Лири, должно быть, держал в своей колоде такие карты, о которых никто даже не подозревал. Флинн вытер пот с лица и поднялся на алтарный помост.
Хики окликнул его:
— Ты собираешься говорить Шрёдеру о его драгоценной дочурке? Передай ему от меня — только не переври мои слова, — что она дохлая сучка.
Флинн спустился по ступенькам позади алтаря. Там на площадке у склепа стоял Галлахер, на груди у него висела винтовка М-16. Флинн подошел к нему и сказал:
— В книжной лавке в вестибюле есть кофе.
Галлахер быстро поднялся по лестнице, а Брайен преодолел последние ступеньки, ведущие к дверям. На них висели починенная цепь и новый замок. Флинн проверил покореженный замок: еще пара пуль — и он раскололся бы. Но в магазине «томпсона» всего пятьдесят патронов, пятьдесят, а не пятьдесят один… А гранатомет М-72 с первого выстрела поразил «сарацин»… А красный автобус, направляющийся в Кледи по Шенкилл-роуд, проезжал как раз мимо Уайтхорнского аббатства… И это все, надо полагать, произошло случайно и не имело никакого особого смысла…
Флинн напряженно смотрел в ризницу. Он услышал мужские голоса в боковом коридоре и приближающиеся шаги из центрального прохода в левой стене. Шрёдер вошел в ризницу, огляделся, повернулся к Флинну и осторожно поднялся по ступенькам. Остановившись чуть ниже входа, он пристально посмотрел на Флинна. Прошло некоторое время, прежде чем Флинн заговорил:
— Ну как, я такой, каким ты представлял меня?
— Я видел вашу фотографию, — холодно ответил Шрёдер.
— И я твою. Так все же, я такой, каким ты меня представлял?
Шрёдер покачал головой. Снова воцарилось молчание, прервал его опять Флинн:
— Я намерен кое-что проверить. — Он вынул из кармана детектор микрофонов и провел им по одежде Шрёдера. — Наша беседа будет сугубо личной.
— Но я все же доложу, о чем будем говорить.
— Даю голову на отсечение, что не доложишь.
Шрёдер в недоумении пожал плечами — он был явно обеспокоен.
— Наши требования рассмотрены достаточно внимательно? — спросил Флинн.
Шрёдер не любил подобные переговоры лицом к лицу. Он знал, ему часто говорили об этом, что по его физиономии можно многое прочесть. Он откашлялся и произнес:
— Вы просите невозможного, соглашайтесь на компромисс.
Флинн отметил довольно решительные нотки в голосе Шрёдера, а также то обстоятельство, что обычные для него слова «сэр», «мистер» отсутствуют, а сам Шрёдер проявляет какое-то беспокойство.
— Какой еще компромисс?
Брови Шрёдера взметнулись вверх:
— Разве Хики…
— Лучше повторите мне все сначала.
Шрёдер пересказал предложения и добавил:
— Соглашайтесь, пока англичане не передумали насчет условного освобождения. А вас освобождают под низкий залог да еще дают гарантии неприкосновенности. Бог свидетель, никто еще в жизни не предлагал большего в подобной ситуации с заложниками.
Флинн кивнул:
— Да… да… Предложение неплохое, соблазнительное…
— Так примите его! Примите, пока никого не убили…
— Боюсь, об этом уже поздно говорить.
— Что вы имеете в виду?
— Сэр Гарольд убил одного моего парня по имени Пэд. По счастью, никто пока не знает, что он умер, кроме Хики и меня… думаю, еще Пэд знает, что он умер. Когда мои люди обнаружат, что он мертв, они потребуют смерти Бакстера. Сестра Пэда, Меган, не успокоится, пока не прикончит его. Так что дела закрутились круто.
Шрёдер непроизвольно провел рукой по лицу и проговорил:
— Господи… Послушайте, я уверен, что все произошло непреднамеренно.
— Гарри пробил ему горло дулом автомата. Можно, конечно, рассматривать это, как несчастный случай. Хотя парня все равно не вернуть.
Мысли Шрёдера путались. Мысленно он проклинал Бакстера на чем свет стоит, но вслух сказал:
— Послушайте!.. Этот случай — попытка военнопленного спастись бегством… Бакстер был обязан попытаться… Вы же сами солдат…
Флинн ничего не ответил.
— Это дает вам шанс доказать, что вы профессионалы, а не шайка преступников… — Шрёдер тут же поправился: — Продемонстрировать свое милосердие…
Флинн перебил его:
— Шрёдер, в тебе все же больше ирландской крови, чем ты думаешь. Я редко встречал людей, которые несли бы подобную дерьмовую чепуху по всякому случаю…
— Я серьезно…
— Ладно, Шрёдер, судьба Бакстера зависит главным образом от того, что ты теперь сделаешь.
— Нет, она зависит от того, что сделаете вы. Следующий ход за вами.
— И я как раз собираюсь сделать его. — Флинн прикурил сигарету и спросил: — Как далеко вы зашли в планах со штурмом?
— Мы этот вопрос не обсуждали, — ответил Шрёдер.
Флинн внимательно посмотрел на него и заметил:
— Тебя легко уличить во лжи: твой левый глаз дергается, а нос становится длиннее. — Он рассмеялся. — Господи, Шрёдер, пришел бы ты сюда несколько часов назад. Бурк был слишком уж неприветлив.
— Послушайте, вы просили меня о личной встрече, следовательно, хотели что-то сказать…
— Я хочу, чтобы ты помог нам добиться того, что нам нужно.
Шрёдер с раздражением посмотрел на него:
— А я как раз и занимался этим.
— Нет, я имею в виду все, что мы требуем. Ты же к этому не расположен. Если переговоры потерпят провал, ты не потеряешь почти ничего по сравнению с каждым из нас. Даже по сравнению с Беллини, потому что он при штурме потеряет человек пятьдесят, если не сто.
Шрёдер подумал о своем опрометчивом предложении Беллини и заметил:
— Штурма не будет.
— А ты знаешь, Бурк сказал мне, что он пойдет на штурм рядом с Беллини. А ему есть что терять, если переговоры сорвутся. А сам ты пойдешь на штурм рядом с Беллини?
— Бурк не мог сказать ничего подобного, потому что Беллини никуда не собирается двигаться. — У Шрёдера возникло неприятное чувство, что он влип, а совершать ошибки, когда до срока ультиматума оставалось мало времени, ему не хотелось. — Я попытаюсь сделать что-нибудь для вас, если вы дадите нам еще пару часов после рассвета.
Флинн продолжал говорить о своем:
— Думаю, что мне лучше играть на сугубо личных мотивах, чтобы ты работал на нас и побуждал свое начальство к капитуляции.
Шрёдер настороженно взглянул на Флинна.
— Знаешь ли, капитан, в твоей довольно обстоятельной книге никак не затрагивается одна щекотливая ситуация. — Флинн ближе придвинулся к входу. — Твоей дочери очень хотелось бы, чтобы ты прилагал больше усилий.
— Что?!
— Терри Шрёдер О'Нил. Она хочет, чтобы ты трудился с большей отдачей.
Несколько секунд Шрёдер стоял молча, ничего не видя перед собой, а затем громко спросил:
— Какого черта вы говорите об этом?
— Потише, не кричи так громко, а то взбудоражишь полицию.
Шрёдер прошипел сквозь стиснутые зубы:
— Что, мать твою, ты сказал?
— Пожалуйста, успокойся. Ты ведь находишься в храме, — проговорил Флинн и просунул сквозь решетку свернутую бумажку.
Шрёдер взял ее, расправил и увидел несколько строк, написанных рукой его дочери:
«Папа! Меня захватили в заложники боевики армии фениев. Со мной все в порядке. Они ничего мне не сделают, если в соборе все пройдет нормально. Приложи к этому усилия. Я люблю тебя. Терри».Шрёдер снова и снова перечитывал записку. Вдруг он почувствовал, что его колени подкосились, и, чтобы сохранить равновесие, ему пришлось схватиться за створки дверей. Он поднял глаза на Флинна и попытался что-то сказать, но из его рта не вырвалось ни звука.
Флинн снова заговорил, его голос звучал по-прежнему безразлично:
— Добро пожаловать в армию фениев, капитан Шрёдер!
Шрёдер сделал несколько судорожных глотков, стараясь убрать подступивший к горлу комок. Не отрывая глаз, он смотрел на записку.
— Извини, пожалуйста, — снова начал Флинн. — Теперь говорю я. Ты не должен говорить — только слушать. — Он прикурил новую сигарету и быстро продолжил: — Главное, что ты должен сделать, — твердо защищать наши требования. Во-первых, расскажешь, что я показал тебе сорок хорошо вооруженных мужчин и женщин. Ну, там всякие пулеметы, гранатометы, огнеметы. Передай им, что мы готовы отразить вторжение отряда спецназначения из шестисот человек, разрушить собор и перебить заложников. Другими словами, напугай этот кусок дерьма Джо Беллини и его героев. Понял? — Он остановился, затем продолжил: — Им и в голову не придет, что информация капитана Шрёдера о большой численности хорошо вооруженных боевиков — ложна. Примени свое воображение, Шрёдер. Представь себе сорок, пятьдесят мужчин и женщин, проходящих мимо дверей склепа, вообрази только автоматы, гранатометы и огнеметы… Подойди поближе и присмотрись…
Шрёдер посмотрел на пустую лестничную площадку, и Флинн увидел в его глазах именно то выражение, которое хотел увидеть.
Минуту спустя Шрёдер опустил голову. Лицо у него побледнело, а руки нервно теребили галстук.
— Ну-ну, успокойся, пожалуйста, — снова заговорил Флинн. — Ты сможешь спасти жизнь своей дочери, только если станешь сотрудничать с нами. Вот так-то. И еще вот что… если это не поможет, если они все же решатся на штурм, пригрози им обратиться к общественности по радио, телевидению, в газетах. Скажи Клайну, Доулу и всем остальным, что во всеуслышание объявишь, что за долгие годы своих переговоров по освобождению заложников ты, как последняя инстанция в судьбе захваченных людей, твердо уверился в том, что никакие штурмы, никакие дальнейшие переговоры не смогут изменить ситуацию. И еще публично заявишь, что по этой причине впервые за все время своей карьеры вынужден идти на капитуляцию — из человеколюбия и по тактическим соображениям.
Флинн пристально всматривался в лицо Шрёдера и не замечал на нем никаких других эмоций, кроме душевной боли.
— Ты можешь оказать немалое влияние — в моральном и профессиональном плане — на средства массовой информации, полицию, политических деятелей. Используй все свое влияние. Ты должен оказать такое давление и создать такую атмосферу, которые заставят английские и американские правительственные круги пойти на капитуляцию.
Шрёдер ответил едва слышным голосом:
— Время… Мне нужно время… Почему вы не даете мне побольше времени?
— Если бы я сказал обо всем этом раньше, ты бы и за ночь не управился или же растрепал обо всем кому-нибудь. Отпускаю тебе время на все про все — часы и минуты до рассвета. Его, конечно же, не хватит, чтобы предотвратить штурм, но вполне достаточно, чтобы уговорить их открыть ворота тюрем. Поэтому давай приступай сию же минуту!
Шрёдер уткнулся лицом в решетку дверей.
— Флинн… пожалуйста… выслушайте меня.
Но Флинн продолжал говорить:
— Так вот, я знаю точно, что, если тебе удастся добиться всего и мы свободно выйдем отсюда, они подсчитают нас и наше вооружение и очень удивятся, куда же подевались все остальные огнеметы… Ну уж тут ничего не поделаешь. Тебе, разумеется, трудно будет все это объяснить, но это делается ради любви и войны — на войне, как на войне, так говорят французы. Ну да ладно — все это ерунда. Не заходи в своих мыслях слишком далеко и не будь эгоистом.
Шрёдер удрученно качал головой, из его рта вылетали какие-то бессвязные слова. Единственное, что Флинн смог разобрать, было слово «тюрьма».
— Твоя дочь сможет навещать тебя там по уик-эндам, — утешил он и добавил: — Даже я приду к тебе на свидание.
Шрёдер тупо смотрел на него, из горла его вырывались лишь хрип и бульканье. Между тем Флинн продолжал увещевать:
— Извини, пожалуйста, что я поступил так бесчестно. — Он подождал немного, а затем продолжил: — Если мое слово тебе небезразлично, то скажу, что мне было больно прибегать к такому действию. Но все пошло не так уж гладко, и я вижу, что ты хотел бы помочь нам, помочь Терри, если понимаешь те опасности, которые обрушились на ее голову. — Тон Флинна стал жестким и непреклонным. — Ей, разумеется, следовало бы поразборчивее выбирать себе друзей и подружек по работе в банке. Детям так легко запутаться в соблазнах, особенно в соблазнах, имеющих коллективную значимость, таких, как секс, наркотики, грязные политические махинации…
Неожиданно Шрёдер замотал головой:
— Нет, ее нет у вас… Вы блефуете…
— В данный момент она находится в безопасности, — не слушая его, продолжал Флинн. — С ней сейчас Дэн. Так зовут ее дружка, он хороший парень, достаточно заботливый. Он, видимо, ее очередной любовник. Такова уж солдатская участь — кому-то подвертывается легкая и приятная работенка, а кому-то приходится сражаться и умирать. Тут уж ничего не поделаешь — кому какая судьба выпадет. Но, честно говоря, мне не хотелось бы очутиться на месте Дэна, если он получит приказ пустить пулю в затылок Терри. По коленкам или там еще куда стрелять он не будет. Она невинная жертва и умрет легко, даже сообразить ничего не успеет, когда пуля влетит ей в голову. Ну так как? Теперь-то тебе ясно, как нужно поступить?
— Я не стану этого делать, — мрачно ответил Шрёдер.
— Как знаешь. — Флинн повернулся и начал подниматься по ступенькам, на полпути обернулся и добавил: — Когда первый луч солнца коснется звонницы колокольни, мои люди, находящиеся в городе, подадут по телефону сигнал Дэну, и… и тогда боюсь, это будет последняя минута в жизни Терри Шрёдер. — Он продолжил подниматься по ступенькам.
— Подождите! — крикнул Шрёдер. — Послушайте, может, мы как-нибудь договоримся? Подождите! Не уходите!
Флинн медленно повернулся и произнес:
— Боюсь, капитан, что этот вопрос не подлежит обсуждению. Неловко как-то, когда на переговоры выносятся личные дела, не так ли? Тебе когда-нибудь приходило в голову, что на переговорах о заложниках затрагиваются вопросы не о людях вообще, а о конкретных мужчинах или женщинах? Ну ладно, хватит об этом. Я не собираюсь подвергать ревизии твои прошлые успехи. Ты всегда вел переговоры с уголовниками, а они, как видно, заслуживали того презрительного обращения от тебя, с каким ты относился к ним. Но ты и я заслуживаем лучшего обращения. Теперь наши судьбы тесно сплелись, наши цели едины — что, разве не так? Так или не так? Говори же, капитан! Быстро!