Страница:
Балуй. Город Урд
Город Урд от моря ступенями поднимался на холмы. Нет, не зря Есеня так хотел его увидеть, не зря! И хотя промозглый ветер нес с собой мокрый снег, и под ногами чавкала отвратительная смесь грязи, снега и воды — как в Олехове в конце марта — все равно было ясно: это величественный, огромный и богатый город, который давно вырвался за пределы крепостной стены и расползся по холмам мокрыми, белеными домишками и высокими каменными дворцами.
Море Есеня увидел не сразу: река, распавшаяся на множество проток, петляла между холмов. Однажды вдали мелькнуло что-то свинцово-серое, Полоз привстал в лодке и показал Есене вперед.
— Море… — выговорил он, — единственное, по чему я скучал — это море. Знаешь, оно меня приворожило. Этот ни с чем не сравнимый запах, эти горы воды, разбивающиеся у твоих ног, и соленые брызги в лицо…
Полоз попросил лодочника подойти к морю как можно ближе, и даже доплатил ему за это несколько лишних медяков.
— Успеем. Городской стены нет, ворот нет — всегда найдем, где и как переночевать. Просто море издали — это неинтересно, туман сейчас, снег идет. А вот вблизи…
И Есеня понял, чего хотел Полоз. Он понял это, едва они перевалили через холм, за которым причалил лодочник.
Оно ревело и грохотало. Оно простиралось до горизонта и где-то там, в туманной дали, сливалось с небом. Оно дыбилось и пенилось, и дышало пронзительным ветром, который рвал шапки с голов.
Полоз подвел его к полосе прибоя — целые горы воды, подбежав к берегу, на миг застывали, а потом рушились на него, падали, скручивались, и шипя ползли по песку, и каждая хотела дотянуться и лизнуть сапоги. Или укусить?
Есеня стоял и смотрел, разинув рот. Он и на секунду не мог оторвать взгляда от серо-зеленых волн, огромных, как дом, нет, как городская стена! Он чувствовал их тяжесть, их могущество, он видел, как море, отползая с берега, тащит за собой песок и круглые камни — словно делает вдох перед новым броском на сушу.
— Когда я увидел море в первый раз, я думал: надо насмотреться на него на всю оставшуюся жизнь, ведь все когда-то надоедает. И ты знаешь, я так и не насмотрелся. Все надоедает, а море — нет. Особенно в шторм. Чувствуешь? Солью пахнет…
— Разве соль пахнет?
— А ты понюхай. Так пахнет соль, — Полоз подобрал из-под ног извивистый сук и прижал его к носу, — вот, он пахнет морем.
Есеня взял палку в руки — она оказалась неожиданно легкой, как кора сосны, и изъеденной, словно жучком. Но он безошибочно понял — не жучок. Эту палку грызло море. Грызло, сосало, терло. И соль пропитала ее насквозь.
Они стояли долго, и Есеня не чувствовал холода, и не заметил, как начали стучать зубы, пока Полоз не обнял его за плечо:
— Пойдем. Это только кажется, что в Урдии теплая зима. На самом деле, здесь сыро и ветрено, а это хуже, чем мороз. Пойдем быстрей, на ходу согреемся.
— Погоди, — попросил Есеня.
— Увидишь еще. Пару недель-то точно тут пробудем. Сегодня поищем ночлег, а завтра город посмотрим, и сходим к моему учителю. Он нам что-нибудь посоветует.
Море грохотало, когда они двинулись вдоль берега в сторону порта, и Есеня все время спотыкался на ровном мокром песке, присыпанном снегом, и выворачивал шею, чтобы видеть, как волны падают на берег.
А потом они перебрались через мыс, который выступал далеко в море, и в глубокой бухте Есеня увидел корабли. Толстобрюхие парусники и юркие галеры.
— Полоз! Это корабли? — Есеня остановился и стиснул руку верховода.
— Ну да.
— И на них можно плыть по морю?
— Иногда можно.
— Полоз! Давай поплывем куда-нибудь, а? — выдохнул Есеня.
— Уймись. Мы не за этим сюда приехали.
Есеня вздохнул — действительно, об этом он не подумал. Но идея оказаться там, далеко, где море сливается с небом…
— Слушай, а почему они не подплывают к берегу? — спросил он, слегка охолонув.
— Их разобьет о причал. В бухте, конечно, тише, чем в открытом море, но волна все равно высокая, посмотри.
— А как же тогда плыть?
— Корабли не плавают, а ходят. Только попробуй сказать что-нибудь подобное в порту: в лучшем случае, надерут уши. Сейчас шторм. Море не всегда такое бурное, иногда бывает и гладким, как река.
— Да? — Есеня задумался, и попробовал представить себе эту картину. Наверное, это было возможно…
Они остановились на шумном постоялом дворе — Урд оказался дорогим городом, и Полоз выбрал самый приличный вариант из тех, что были им по карману. Трактир кишел людьми — сюда заходили и те, кто ночевать не собирался; в большом зале стояли длинные, грубо сколоченные столы и плохо оструганные скамейки. Пахло кислой капустой, копченой свининой и дешевой рыбой. В комнате, которую выбрал Полоз, едва умещались две кровати, очаг и сундук.
— Без очага в два раза дешевле, — сказал Полоз, — но тут топят еще хуже, чем в Кобруче, и я решил, что топить мы никому не доверим. Дрова дорогие, зато вино почти ничего не стоит: медяк за две кружки.
Такого вина Есеня никогда не пил: легкое и чистое, как слеза, немного кисловатое, и свежее, как колодезная вода зимой. Он не заметил, как опьянел, и хмель от этого вина не имел ничего общего с пивным: он веселил, но не оглуплял. Осмелев и почувствовав себя своим в этой разношерстной толпе, Есеня незаметно ускользнул от Полоза и нашел себе компанию поинтересней: трех очаровательных румяных продажных девок. Теперь у него были свои деньги. Во-первых, горсть медяков, заработанных в мастерских, а во-вторых, Полоз дал ему пять серебряников, на случай, если с ним снова что-нибудь произойдет. Девки стоили ненамного дороже, чем вино — пять медяков за час, и пятнадцать — на всю ночь. Есеня пересчитал деньги, и понял, что медяков на всех троих ему не хватит. Но если позвать Полоза…
Впрочем, девки позволяли себя тискать и бесплатно, и у Есени быстро пошла кругом голова.
— Молоденький, хорошенький, — одна из них, темненькая, поцеловала его в макушку, — кто тебе щечку поцарапал?
— Это ножом, — снисходительно ответил Есеня — от осколка, стрельнувшего в лицо, остался шрам, — мы с моим товарищем защищали обоз от разбойников. Их было пятнадцать человек, между прочим, а нас — только двое. Ну, Полоз, конечно, постарше, десятерых на себя взял, а остальные мне достались…
Девки рассмеялись, и целовали его щеки со всех сторон. Есене явно не хватало рук, чтобы хватать их за коленки, пощипывать пышные бедра и запускать пальцы в широкие вырезы присборенных рубашек. Он гордо купил четыре кружки вина, чем снова привел подружек в восторг, и постарался пропустить мимо ушей фразу: «Ну прямо как большой». Одна из них стояла сзади, обнимая его за шею, а две других пристроились с обеих сторон.
— Ну что, балуешься? — как Полоз оказался сидящим напротив, Есеня не понял.
— Ага, — довольно кивнул он.
Полоз поманил пальцем ту, что стояла позади Есени, и та мгновенно оказалась на другой стороне стола.
— Не пей больше, — Полоз многозначительно кивнул, — на девок силы не останется.
— На девок у меня всегда сила есть, — Есеня стиснул обеих за пояса: они радостно взвизгнули.
Ночь прошла исключительно: каким бы выдумщиком Есеня ни был, до Полоза он еще не дорос. Зато утром тошнило от одного воспоминания о вине — оно уже не казалось легким и свежим. Полоз поднял его довольно рано, и, как бы Есеня ни ныл, вытащил на улицу.
Издали доносился грохот моря, и в каждом уголке Урда чувствовалось его влажное дыхание. За ночь подморозило: унылый, серый, ноздреватый снег покрывал крыши домов и нехоженые полоски улиц вдоль заборов, под ногами же мокрый снег был утоптан и превратился в скользкую ледяную корку.
Они поднялись на самый верх высоких холмов, к подножью крепостной стены с прямоугольными башнями.
— В крепость не пойдем, — сказал Полоз, — хлопотно это, а смысла никакого.
— А кто там живет?
— Во-первых, градоначальник, во-вторых — урдское войско, судьи, казначеи, в третьих — там находится монетный двор, тюрьма и площадь для городских собраний.
— А зачем городские собрания?
— В Урде многие дела решаются всем городом. Собираются горожане, шумят, говорят речи друг перед другом, и то решение, за которое громче свистят, считается верным. Градоначальника, кстати, тоже выбирают всем миром.
— Да ну? — Есеня не поверил, но ему понравилось, — слушай, так это же здорово!
— Ну, в общем-то неплохо, — вяло согласился Полоз.
Сверху город был виден как на ладони, только море пряталось в густом тумане. Порт протянулся по берегу вдоль всей бухты — Полоз показал Есене, где находятся доки, где идет перегрузка товаров на лодки и телеги, где расположились рыбаки, где — купцы с востока, а где — с запада.
— А вот в той части города, — Полоз показал на запад, — живут мудрецы. Нет, они не обязательно все живут там, просто там их больше всего. Мы скоро туда пойдем. Я там учился.
— Полоз, а где ты взял деньги, чтоб учиться?
— Э, тут все оказалось проще, чем я думал. В Урдии считается, что знание, так же как и мудрость, нельзя продавать за деньги. Не все мудрецы имеют учеников, но если уж мудрец хочет создать свою школу, то денег за это не берет. Если хочешь, можешь просто прийти на занятие и слушать, только вести себя надо прилично — тихо и скромно, иначе другие ученики побьют и выгонят. Не понравился один учитель — можешь перейти к другому. Опять же, обучение идет в несколько ступеней. Сначала грамматика, риторика и логика — если их не освоишь, то не сможешь перейти к геометрии и астрономии, просто не поймешь ничего. Еще изучают музыку и графику, а потом переходят к главному: философии, праву или медицине. Ворошила изучал медицину, а я — право. И напрасно — право в лесу мне совершенно не нужно, а вот Ворошила, как видишь, в лесу оказался очень полезным.
— Здорово! Это каждый, кто хочет, может стать ученым? И денег за это платить не надо?
— Примерно так. Ну, на жизнь, конечно, приходится зарабатывать, бесплатно кормить тебя никто не будет. Но в порту всегда есть работа, особенно летом. Мы жили, конечно, бедно, спали в жутком клоповнике, но зато очень весело: утром — занятия, днем — в порту корячились, а вечером пили и гуляли. Такой разгул, бывало, устраивали — стража сбегалась.
В Урде, в отличие от Олехова и Кобруча, имелось сразу несколько базаров: хлебный, мясной, рыбный, платяной, железный. Сверху базар сразу можно было отличить от других строений, только одну странную площадь Есеня за базар не признал.
— А это что? — он ткнул пальцем в широкое открытое пространство.
— Это? — Полоз хмыкнул, — это невольничий рынок.
— Как это?
— Здесь продают невольников. Рабов.
— Кого? — Есеня, конечно слышал о невольниках, но почему-то считал, что это выдумки. Если такое где-то и есть, то очень далеко, за морями.
— Рабов. Видишь ли, в Урдии за деньги не продают знания, но зато продают людей. Хороший раб стоит примерно три-четыре золотых, рабыня — один-два.
— Это как лошадь, что ли? — лицо Есени вытянулось, и он пытался осознать, зачем это потребовалось жителям Урдии.
— Ну, породистая лошадь и пятьдесят золотых может стоить… — усмехнулся Полоз, — но в общем, примерно так и есть.
— Полоз, а зачем? Какой в этом прок? Лошадь — понятно, она телеги возит, пашет. А человек-то зачем?
— Ты в мастерской работал? Вот и представь — если ты работаешь, а тебя только кормят за это, и ничего не платят. Здесь каждый ремесленник имеет двух-трех рабов, а иногда и рабыню — для работы по дому.
— А жена тогда на что? Если рабыня по дому?
— Жена — чтобы наряжаться, воспитывать детей и командовать рабыней, — Полоз улыбнулся и указал на восток, на высокие белокаменные дворцы и башни, — а вот в тех домах рабов держат до сотни и больше. Даже у мудрецов есть рабы. На постоялом дворе, где мы живем, работает шестеро невольников. Во всяком случае, я насчитал шестерых. Готовят, убирают, ходят на рынок, разносят вино и еду.
— Полоз, но почему они не убегают? Зачем они соглашаются?
— На лбу у раба выжжено клеймо, и где бы он ни появился, всем будет ясно, что он — раб.
— Но у нас бы никто не догадался! И в Кобруче тоже!
— Видишь ли, я знал несколько случаев, когда раб бежал в Кобруч, а потом возвращался к хозяину. К зиме, как правило. В Кобруче люди живут немногим лучше рабов, а то и хуже. А у нас… Среди вольных людей есть пара беглых невольников, но это исключение, а не правило. У хозяина раб сыт, одет, обут, у него есть теплый кров. А то, что его могут в любую минуту наказать, как собаку или лошадь, так в мастерских ведь то же самое, на своей спине знаешь. Так что бегут единицы, те, кому совсем невмоготу такая жизнь. Кому свобода дороже миски с кашей.
Дома мудрецов утопали в маленьких, ухоженных садиках. И хотя черные ветви яблонь и вишен на фоне серого подтаявшего снега нагоняли уныние, Есеня с легкостью представлял, как уютно летом в белых ажурных беседках, и как над дорожками сплетается зелень ветвей, и как цветут эти садики, далеко распространяя сладкий запах и роняя на траву бело-розовые лепестки.
— Полоз, мудрецы — такие богачи? — спросил он, заглядывая за красивую резную ограду одного из садиков.
— Нет, едва ли богаче твоего отца.
— А откуда такая роскошь?
— Видишь ли, в Урде земля стоит намного дешевле, чем в Олехове. Олехов весь помещается за крепостной стеной, и там особо не развернешься. В Урде же строй — не хочу. Ближе к порту, или вдоль реки, конечно, так просто дом не купишь, а тут — пожалуйста.
Они свернули на широкую улицу, поднимающуюся вверх, и вскоре вышли к одному из садов, может быть, чуть большему, чем остальные.
— Вот тут живет мой учитель, его зовут Остромир, — Полоз толкнул калитку и пропустил Есеню вперед, — пойдем к дому, сейчас у него должны сидеть ученики.
Дом мудреца Остромира, как и большинство домов Урда, был сложен из камня, и выбелен известью. Есеню это удивляло: урдийские дома напоминали ему кухонные печи. И крыши у них не поднимались круто вверх, чтобы зимой сползал снег, а наоборот, оказались плоскими, сделанными из смеси глины с соломой и покрыты дерном. Наверное, летом на них росла трава.
— Когда становилось тепло, мы занимались в беседке, — Полоз показал на нее рукой, — а зимой теснились в комнате.
Мудреца Остромира дома не было. Но многочисленные ученики — ребята чуть постарше Есени — сказали, что он вернется через два дня. И насчет «теснились» Полоз сильно преувеличил: комната, в которой они собирались, показалась Есене огромным залом, по трем сторонам которого в три яруса выстраивались широкие высокие ступени, на которых ученики и сидели. На четвертой стене, напротив окна, висела аспидная доска — Есеня учился писать именно на такой, только маленькой; впрочем, маленькие доски имелись у каждого ученика.
Ему было интересно, зачем они собрались здесь, когда их учитель отсутствовал, но спросить он не решился. Полоз поговорил с ребятами, и лицо его стало задумчивым и немного печальным, словно он тосковал о том времени, когда сам сидел на этих ступенях с грифельной доской на коленках.
Море Есеня увидел не сразу: река, распавшаяся на множество проток, петляла между холмов. Однажды вдали мелькнуло что-то свинцово-серое, Полоз привстал в лодке и показал Есене вперед.
— Море… — выговорил он, — единственное, по чему я скучал — это море. Знаешь, оно меня приворожило. Этот ни с чем не сравнимый запах, эти горы воды, разбивающиеся у твоих ног, и соленые брызги в лицо…
Полоз попросил лодочника подойти к морю как можно ближе, и даже доплатил ему за это несколько лишних медяков.
— Успеем. Городской стены нет, ворот нет — всегда найдем, где и как переночевать. Просто море издали — это неинтересно, туман сейчас, снег идет. А вот вблизи…
И Есеня понял, чего хотел Полоз. Он понял это, едва они перевалили через холм, за которым причалил лодочник.
Оно ревело и грохотало. Оно простиралось до горизонта и где-то там, в туманной дали, сливалось с небом. Оно дыбилось и пенилось, и дышало пронзительным ветром, который рвал шапки с голов.
Полоз подвел его к полосе прибоя — целые горы воды, подбежав к берегу, на миг застывали, а потом рушились на него, падали, скручивались, и шипя ползли по песку, и каждая хотела дотянуться и лизнуть сапоги. Или укусить?
Есеня стоял и смотрел, разинув рот. Он и на секунду не мог оторвать взгляда от серо-зеленых волн, огромных, как дом, нет, как городская стена! Он чувствовал их тяжесть, их могущество, он видел, как море, отползая с берега, тащит за собой песок и круглые камни — словно делает вдох перед новым броском на сушу.
— Когда я увидел море в первый раз, я думал: надо насмотреться на него на всю оставшуюся жизнь, ведь все когда-то надоедает. И ты знаешь, я так и не насмотрелся. Все надоедает, а море — нет. Особенно в шторм. Чувствуешь? Солью пахнет…
— Разве соль пахнет?
— А ты понюхай. Так пахнет соль, — Полоз подобрал из-под ног извивистый сук и прижал его к носу, — вот, он пахнет морем.
Есеня взял палку в руки — она оказалась неожиданно легкой, как кора сосны, и изъеденной, словно жучком. Но он безошибочно понял — не жучок. Эту палку грызло море. Грызло, сосало, терло. И соль пропитала ее насквозь.
Они стояли долго, и Есеня не чувствовал холода, и не заметил, как начали стучать зубы, пока Полоз не обнял его за плечо:
— Пойдем. Это только кажется, что в Урдии теплая зима. На самом деле, здесь сыро и ветрено, а это хуже, чем мороз. Пойдем быстрей, на ходу согреемся.
— Погоди, — попросил Есеня.
— Увидишь еще. Пару недель-то точно тут пробудем. Сегодня поищем ночлег, а завтра город посмотрим, и сходим к моему учителю. Он нам что-нибудь посоветует.
Море грохотало, когда они двинулись вдоль берега в сторону порта, и Есеня все время спотыкался на ровном мокром песке, присыпанном снегом, и выворачивал шею, чтобы видеть, как волны падают на берег.
А потом они перебрались через мыс, который выступал далеко в море, и в глубокой бухте Есеня увидел корабли. Толстобрюхие парусники и юркие галеры.
— Полоз! Это корабли? — Есеня остановился и стиснул руку верховода.
— Ну да.
— И на них можно плыть по морю?
— Иногда можно.
— Полоз! Давай поплывем куда-нибудь, а? — выдохнул Есеня.
— Уймись. Мы не за этим сюда приехали.
Есеня вздохнул — действительно, об этом он не подумал. Но идея оказаться там, далеко, где море сливается с небом…
— Слушай, а почему они не подплывают к берегу? — спросил он, слегка охолонув.
— Их разобьет о причал. В бухте, конечно, тише, чем в открытом море, но волна все равно высокая, посмотри.
— А как же тогда плыть?
— Корабли не плавают, а ходят. Только попробуй сказать что-нибудь подобное в порту: в лучшем случае, надерут уши. Сейчас шторм. Море не всегда такое бурное, иногда бывает и гладким, как река.
— Да? — Есеня задумался, и попробовал представить себе эту картину. Наверное, это было возможно…
Они остановились на шумном постоялом дворе — Урд оказался дорогим городом, и Полоз выбрал самый приличный вариант из тех, что были им по карману. Трактир кишел людьми — сюда заходили и те, кто ночевать не собирался; в большом зале стояли длинные, грубо сколоченные столы и плохо оструганные скамейки. Пахло кислой капустой, копченой свининой и дешевой рыбой. В комнате, которую выбрал Полоз, едва умещались две кровати, очаг и сундук.
— Без очага в два раза дешевле, — сказал Полоз, — но тут топят еще хуже, чем в Кобруче, и я решил, что топить мы никому не доверим. Дрова дорогие, зато вино почти ничего не стоит: медяк за две кружки.
Такого вина Есеня никогда не пил: легкое и чистое, как слеза, немного кисловатое, и свежее, как колодезная вода зимой. Он не заметил, как опьянел, и хмель от этого вина не имел ничего общего с пивным: он веселил, но не оглуплял. Осмелев и почувствовав себя своим в этой разношерстной толпе, Есеня незаметно ускользнул от Полоза и нашел себе компанию поинтересней: трех очаровательных румяных продажных девок. Теперь у него были свои деньги. Во-первых, горсть медяков, заработанных в мастерских, а во-вторых, Полоз дал ему пять серебряников, на случай, если с ним снова что-нибудь произойдет. Девки стоили ненамного дороже, чем вино — пять медяков за час, и пятнадцать — на всю ночь. Есеня пересчитал деньги, и понял, что медяков на всех троих ему не хватит. Но если позвать Полоза…
Впрочем, девки позволяли себя тискать и бесплатно, и у Есени быстро пошла кругом голова.
— Молоденький, хорошенький, — одна из них, темненькая, поцеловала его в макушку, — кто тебе щечку поцарапал?
— Это ножом, — снисходительно ответил Есеня — от осколка, стрельнувшего в лицо, остался шрам, — мы с моим товарищем защищали обоз от разбойников. Их было пятнадцать человек, между прочим, а нас — только двое. Ну, Полоз, конечно, постарше, десятерых на себя взял, а остальные мне достались…
Девки рассмеялись, и целовали его щеки со всех сторон. Есене явно не хватало рук, чтобы хватать их за коленки, пощипывать пышные бедра и запускать пальцы в широкие вырезы присборенных рубашек. Он гордо купил четыре кружки вина, чем снова привел подружек в восторг, и постарался пропустить мимо ушей фразу: «Ну прямо как большой». Одна из них стояла сзади, обнимая его за шею, а две других пристроились с обеих сторон.
— Ну что, балуешься? — как Полоз оказался сидящим напротив, Есеня не понял.
— Ага, — довольно кивнул он.
Полоз поманил пальцем ту, что стояла позади Есени, и та мгновенно оказалась на другой стороне стола.
— Не пей больше, — Полоз многозначительно кивнул, — на девок силы не останется.
— На девок у меня всегда сила есть, — Есеня стиснул обеих за пояса: они радостно взвизгнули.
Ночь прошла исключительно: каким бы выдумщиком Есеня ни был, до Полоза он еще не дорос. Зато утром тошнило от одного воспоминания о вине — оно уже не казалось легким и свежим. Полоз поднял его довольно рано, и, как бы Есеня ни ныл, вытащил на улицу.
Издали доносился грохот моря, и в каждом уголке Урда чувствовалось его влажное дыхание. За ночь подморозило: унылый, серый, ноздреватый снег покрывал крыши домов и нехоженые полоски улиц вдоль заборов, под ногами же мокрый снег был утоптан и превратился в скользкую ледяную корку.
Они поднялись на самый верх высоких холмов, к подножью крепостной стены с прямоугольными башнями.
— В крепость не пойдем, — сказал Полоз, — хлопотно это, а смысла никакого.
— А кто там живет?
— Во-первых, градоначальник, во-вторых — урдское войско, судьи, казначеи, в третьих — там находится монетный двор, тюрьма и площадь для городских собраний.
— А зачем городские собрания?
— В Урде многие дела решаются всем городом. Собираются горожане, шумят, говорят речи друг перед другом, и то решение, за которое громче свистят, считается верным. Градоначальника, кстати, тоже выбирают всем миром.
— Да ну? — Есеня не поверил, но ему понравилось, — слушай, так это же здорово!
— Ну, в общем-то неплохо, — вяло согласился Полоз.
Сверху город был виден как на ладони, только море пряталось в густом тумане. Порт протянулся по берегу вдоль всей бухты — Полоз показал Есене, где находятся доки, где идет перегрузка товаров на лодки и телеги, где расположились рыбаки, где — купцы с востока, а где — с запада.
— А вот в той части города, — Полоз показал на запад, — живут мудрецы. Нет, они не обязательно все живут там, просто там их больше всего. Мы скоро туда пойдем. Я там учился.
— Полоз, а где ты взял деньги, чтоб учиться?
— Э, тут все оказалось проще, чем я думал. В Урдии считается, что знание, так же как и мудрость, нельзя продавать за деньги. Не все мудрецы имеют учеников, но если уж мудрец хочет создать свою школу, то денег за это не берет. Если хочешь, можешь просто прийти на занятие и слушать, только вести себя надо прилично — тихо и скромно, иначе другие ученики побьют и выгонят. Не понравился один учитель — можешь перейти к другому. Опять же, обучение идет в несколько ступеней. Сначала грамматика, риторика и логика — если их не освоишь, то не сможешь перейти к геометрии и астрономии, просто не поймешь ничего. Еще изучают музыку и графику, а потом переходят к главному: философии, праву или медицине. Ворошила изучал медицину, а я — право. И напрасно — право в лесу мне совершенно не нужно, а вот Ворошила, как видишь, в лесу оказался очень полезным.
— Здорово! Это каждый, кто хочет, может стать ученым? И денег за это платить не надо?
— Примерно так. Ну, на жизнь, конечно, приходится зарабатывать, бесплатно кормить тебя никто не будет. Но в порту всегда есть работа, особенно летом. Мы жили, конечно, бедно, спали в жутком клоповнике, но зато очень весело: утром — занятия, днем — в порту корячились, а вечером пили и гуляли. Такой разгул, бывало, устраивали — стража сбегалась.
В Урде, в отличие от Олехова и Кобруча, имелось сразу несколько базаров: хлебный, мясной, рыбный, платяной, железный. Сверху базар сразу можно было отличить от других строений, только одну странную площадь Есеня за базар не признал.
— А это что? — он ткнул пальцем в широкое открытое пространство.
— Это? — Полоз хмыкнул, — это невольничий рынок.
— Как это?
— Здесь продают невольников. Рабов.
— Кого? — Есеня, конечно слышал о невольниках, но почему-то считал, что это выдумки. Если такое где-то и есть, то очень далеко, за морями.
— Рабов. Видишь ли, в Урдии за деньги не продают знания, но зато продают людей. Хороший раб стоит примерно три-четыре золотых, рабыня — один-два.
— Это как лошадь, что ли? — лицо Есени вытянулось, и он пытался осознать, зачем это потребовалось жителям Урдии.
— Ну, породистая лошадь и пятьдесят золотых может стоить… — усмехнулся Полоз, — но в общем, примерно так и есть.
— Полоз, а зачем? Какой в этом прок? Лошадь — понятно, она телеги возит, пашет. А человек-то зачем?
— Ты в мастерской работал? Вот и представь — если ты работаешь, а тебя только кормят за это, и ничего не платят. Здесь каждый ремесленник имеет двух-трех рабов, а иногда и рабыню — для работы по дому.
— А жена тогда на что? Если рабыня по дому?
— Жена — чтобы наряжаться, воспитывать детей и командовать рабыней, — Полоз улыбнулся и указал на восток, на высокие белокаменные дворцы и башни, — а вот в тех домах рабов держат до сотни и больше. Даже у мудрецов есть рабы. На постоялом дворе, где мы живем, работает шестеро невольников. Во всяком случае, я насчитал шестерых. Готовят, убирают, ходят на рынок, разносят вино и еду.
— Полоз, но почему они не убегают? Зачем они соглашаются?
— На лбу у раба выжжено клеймо, и где бы он ни появился, всем будет ясно, что он — раб.
— Но у нас бы никто не догадался! И в Кобруче тоже!
— Видишь ли, я знал несколько случаев, когда раб бежал в Кобруч, а потом возвращался к хозяину. К зиме, как правило. В Кобруче люди живут немногим лучше рабов, а то и хуже. А у нас… Среди вольных людей есть пара беглых невольников, но это исключение, а не правило. У хозяина раб сыт, одет, обут, у него есть теплый кров. А то, что его могут в любую минуту наказать, как собаку или лошадь, так в мастерских ведь то же самое, на своей спине знаешь. Так что бегут единицы, те, кому совсем невмоготу такая жизнь. Кому свобода дороже миски с кашей.
Дома мудрецов утопали в маленьких, ухоженных садиках. И хотя черные ветви яблонь и вишен на фоне серого подтаявшего снега нагоняли уныние, Есеня с легкостью представлял, как уютно летом в белых ажурных беседках, и как над дорожками сплетается зелень ветвей, и как цветут эти садики, далеко распространяя сладкий запах и роняя на траву бело-розовые лепестки.
— Полоз, мудрецы — такие богачи? — спросил он, заглядывая за красивую резную ограду одного из садиков.
— Нет, едва ли богаче твоего отца.
— А откуда такая роскошь?
— Видишь ли, в Урде земля стоит намного дешевле, чем в Олехове. Олехов весь помещается за крепостной стеной, и там особо не развернешься. В Урде же строй — не хочу. Ближе к порту, или вдоль реки, конечно, так просто дом не купишь, а тут — пожалуйста.
Они свернули на широкую улицу, поднимающуюся вверх, и вскоре вышли к одному из садов, может быть, чуть большему, чем остальные.
— Вот тут живет мой учитель, его зовут Остромир, — Полоз толкнул калитку и пропустил Есеню вперед, — пойдем к дому, сейчас у него должны сидеть ученики.
Дом мудреца Остромира, как и большинство домов Урда, был сложен из камня, и выбелен известью. Есеню это удивляло: урдийские дома напоминали ему кухонные печи. И крыши у них не поднимались круто вверх, чтобы зимой сползал снег, а наоборот, оказались плоскими, сделанными из смеси глины с соломой и покрыты дерном. Наверное, летом на них росла трава.
— Когда становилось тепло, мы занимались в беседке, — Полоз показал на нее рукой, — а зимой теснились в комнате.
Мудреца Остромира дома не было. Но многочисленные ученики — ребята чуть постарше Есени — сказали, что он вернется через два дня. И насчет «теснились» Полоз сильно преувеличил: комната, в которой они собирались, показалась Есене огромным залом, по трем сторонам которого в три яруса выстраивались широкие высокие ступени, на которых ученики и сидели. На четвертой стене, напротив окна, висела аспидная доска — Есеня учился писать именно на такой, только маленькой; впрочем, маленькие доски имелись у каждого ученика.
Ему было интересно, зачем они собрались здесь, когда их учитель отсутствовал, но спросить он не решился. Полоз поговорил с ребятами, и лицо его стало задумчивым и немного печальным, словно он тосковал о том времени, когда сам сидел на этих ступенях с грифельной доской на коленках.
Балуй. На берегу
Каждый вечер, в преддверии ранних сумерек, Есеня тащил Полоза посмотреть на море: шторм не утихал, ветер все так же выл и рвал с головы шапки, волны с грохотом разбивались о берег, и Есеня мог смотреть на это без конца. Если бы Полоз не волок его за руку обратно в город, он мог бы торчать на берегу всю ночь. Они всегда уходили за мыс — что толку любоваться морем сквозь лес мачт столпившихся в порту кораблей? Да и волны в бухте были ниже.
Их третий день в Урде ничем не отличался от остальных — они успели обойти весь город, и даже побывали за крепостной стеной, но Остромир еще не вернулся. Сегодня они отошли от города чуть дальше, за поворот скалистого берега, и Есеня, к своему восторгу, увидел на песке развалины старого корабля. Однако Полоз запретил ему лазить внутрь — прогнившие доски могли проломиться в любую минуту. И вообще, пустынным этот берег не был — кроме корабля, вдалеке стоял полуразвалившийся каркас какого-то деревянного сооружения и несколько сарайчиков вокруг него.
— Здесь когда-то был маяк, — пояснил Полоз и показал наверх — там действительно угадывались остатки разрушенной каменной башни, — тут лежит гряда рифов. Но сейчас башню построили в порту, и на ее вершине зажигают огонь, так что издали видно, куда нужно плыть.
Есеня посмотрел в море — волны здесь катились не так, как за поворотом — они пенились и вставали на дыбы, не достигнув берега.
— Пойдем назад. Холодно, — Полоз зябко повел плечами.
Есеня выторговал еще несколько минут на осмотр корабля, но он и сам продрог до костей на промозглом ветру, поэтому повернул к городу с видимым удовольствием. Они дошли до поворота, когда им навстречу из-за черной, нависшей над морем скалы, вышли четверо здоровых бородатых и вооруженных цепами парней. Намерения их, вообще-то, сомнений не вызывали, но Полоз, слегка отодвинув Есеню назад, показал рукой какой-то непонятный условный знак.
— Отдай золото и серебро, и останешься цел, — ответил на это тот, что стоял немного впереди.
— Своих не узнаешь? — усмехнулся Полоз.
— Нету для меня своих и чужих.
— Беги, Жмуренок! — крикнул Полоз и резко отпрыгнул в сторону, — беги!
Есеня увидел, как в его руке мелькнул цеп. Один из нападавших кинулся к Есене, и тот сначала отступил на пару шагов назад, а потом, сообразив, что у него могут отобрать медальон, развернулся и побежал к развалинам корабля. Полоз сшиб с ног разбойника, который бросился за Есеней — за грохотом моря Есеня едва расслышал его стон. Ноги вязли в песке, и каждую секунду он думал о том, что надо вернуться, помочь Полозу. Он нисколько не боялся драки с чужими разбойниками, напротив, после обучения у Полоза Есене не терпелось испытать себя на деле. Куда как сильней его пугала возможность снова остаться в одиночестве, в чужом городе, гораздо большем, чем Кобруч, и еще более далеком от дома. Но Полоз столько раз повторял, что его задача — быстро бегать, что ослушаться Есеня не рискнул.
Полоз победит, он должен победить — Есеня не столько верил в это, сколько на это надеялся. Он несколько раз оглядывался, и видел драку: Полоз не давал подойти к себе ближе чем на два шага — он владел своим оружием лучше нападавших. Никто не гнался за Есеней, и только потому, что Полоз прикрывал его отход.
Есеня слегка замедлил бег и снова подумал о том, что надо вернуться. В конце концов, он не выдержал и остановился, глядя по Полоза. Один из нападавших упал на одно колено, а потом, обхватив руками голову, медленно опустился на песок. Их осталось двое! Надо вернуться, вернуться!
Полоз дрался красиво. За его движениями нельзя было уследить, он играл тяжелым цепом, словно это был маленький, легкий кистень. Нож, зажатый в левой руке, иногда делал быстрые выпады вперед — ну точно как разящая змея. Как вдруг Есеня заметил, что разбойник, упавший на песок первым, приподнимается и замахивается для броска. Полоз не видел его, он теснил противников к скале.
— Сзади, Полоз, сзади! — крикнул Есеня, но его крик тут же унес ветер, и заглушило громыхание волн.
Разбойник замахнулся и метнул в Полоза свой цеп. Сил ему не хватило, удар получился легким и скользящим, с Полоза только шапка слетела, но на секунду — на одну маленькую секунду! — он оглянулся, позволив одному из противников зайти к нему слева.
Нож вылетел из его руки, кисть на миг рванулась вверх — цеп запросто мог перебить кости, и Есеня вскрикнул. В это время второй нападавший ударил цепом по другой руке Полоза, но промахнулся. Цепочки перепутались, Полоз вырвал оружие из рук разбойника, но опоздал — за тот миг, что он не мог защититься, прижимая левую руку к груди, тот разбойник, что стоял левей, обрушил ему на голову сокрушительный удар.
Цеп мог проломить железный доспех стражника, под его ударами проминались шлемы. Полоз не успел уклониться, принимая направленный в висок удар на теменную кость. Он упал, как подкошенный, лицом вниз, не вскрикнув и не взмахнув руками, никак не стараясь падение смягчить, и Есеня от ужаса не смог даже закричать. Он кинулся было к разбойникам, на ходу выдергивая поломанный нож из-под фуфайки, но разбойники и сами двинулись ему навстречу.
Если Полоз не смог с ними справиться, куда соваться ему! Они отберут медальон, и этим все закончится! Есеня развернулся и побежал к кораблю, чувствуя себя зайцем — таким же быстрым и таким же отважным.
У него имелось преимущество, да и бегал он хорошо. Еще разглядывая корабль, он заметил в борту провал и хотел в него залезть, но Полоз вытащил его оттуда, ухватив за ногу. В общем-то, Есеня был ему благодарен — внутри корабля отвратительно воняло, и доски изнутри покрывала мерзкая слизь. Теперь выбирать не приходилось. Он нырнул в дыру, тут же поскользнулся и съехал вниз, повалившись на спину: киль корабля глубоко зарылся в песок, и катиться пришлось довольно далеко.
Света внутри оказалось очень мало. Есеня, остановившись, ощупал доски вокруг себя — он лежал в вонючей луже. Если разбойники сунутся за ним, то попадут сюда же и тем же способом. Он поднялся, содрогаясь от отвращения — потревоженная вонь смердела так, что слезились глаза. Над головой зияло прямоугольное отверстие, из которого сочился тусклый свет, и Есеня поспешил уйти в сторону носа, туда, где света не было вообще. Несколько раз он то спотыкался, то бился головой о переборки, наконец, забрался в самый дальний угол и присел на корточки, надеясь слиться с бортом.
Тихий свист раздался около дыры, и Есеня увидел бородатую голову разбойника.
— Я туда не полезу. Если хочешь — можешь попробовать, — сказал он товарищу, — небось, полный трюм дохлых невольников.
Есеню едва не вырвало. Он пододвинулся повыше, чтобы ноги не касались грязной жижи.
— Да каких невольников! Рыбу они везли. Это просто тухлая рыба.
— А без разницы. Рыба, покойники — я не полезу.
Есеня зажал рот рукой и судорожно вдохнул. Действительно, никакой разницы — тухлая рыба ничем не лучше.
— Да нету у него ничего, кто такому шалопаю деньги-то доверять станет! — разбойники отошли от провала в борту и теперь шли в сторону Есени снаружи, — все у старшего было.
— А даже если и есть, оно того не стоит… — проворчал второй в ответ.
Есеня сидел в трюме долго. Не столько потому, что боялся разбойников, сколько из-за отвращения — вернуться к выходу можно было только по щиколотку в вонючей грязи. Он бы сидел там еще дольше, если бы не мысль о том, что Полоз, может быть, жив, и ему нужна помощь!
Разбойники ушли. А может, и спрятались за скалой, но Есеня решил об этом не думать. Он побежал к Полозу, не обращая внимания на отвратительный запах, преследующий его. Полоз! Пусть он будет жив! Пусть он будет жив!
До скалы оставалось не больше трех саженей, и Есеня видел кровь, которая текла на мокрый песок из головы Полоза, когда из-за скалы появилась темная фигура в плаще с капюшоном, и шея ее была обмотана шарфом. Белые глаза сверкнули из темного провала и мелькнули блестящие залысины.
И как Есеня мог принять его за Белого всадника? Меньше секунды потребовалось ему, чтобы вспомнить слова Полоза и догадаться, откуда взялись эти разбойники, не признающие своих. Злоба стиснула ему кулаки, он хотел кинуться на Избора, и нащупывал под фуфайкой нож.
— Балуй, погоди… Не горячись… Погоди, — тихо попросил Избор, — я хочу поговорить.
— Я тебя убью… — прорычал Есеня.
— Я сильней тебя и старше, я владею искусством фехтования с детства, — Избор отбросил полу плаща и Есеня увидел в его руках тонкую, гибкую саблю. Он в один миг признал булат Мудрослова и ковку отца. Та самая сабля, что висела на стене его спальни в Кобруче! Вот, значит, как? Убить его отцовской саблей? Есеня оскалился и первым пошел на Избора, стискивая в руке изломанный нож. Почти булат. Вот если бы отец отдал ему тот нож, который выковал сам и повесил на стену, Есеня бы не сомневался в своей победе.
— Балуй, остановись. Просто отдай медальон, и больше мне ничего не надо, — Избор отошел на шаг, — я не хочу тебя убивать.
— Хрен тебе собачий, а не медальон, — прошипел Есеня, подходя все ближе.
Сабля описала в воздухе быстрый полукруг — Избор метил в руку, надеясь выбить нож, но Есеня резко повернулся и принял удар на лезвие ножа. Рукоять больно ударила по пальцам, булат звякнул о булат, и Избор рывком увел саблю вниз. Есеня едва не потерял равновесие, но прыгнул в сторону, прикрываясь ножом от следующего молниеносного удара.
— У тебя хороший нож, — невозмутимо сказал Избор, нанося еще один удар, от которого Есеня снова увернулся.
— Это мой булат! Он лучше, чем булат Мудрослова!
— Только короче, — усмехнулся Избор, — а еще к булату нужно прилагать умение им пользоваться.
Он играл с Есеней, как кот с мышью. Ни один из его ударов не мог быть смертельным. Есеня отступал, едва успевая прикрыться ножом. Ладонь гудела и теряла чувствительность. Да, Полоз научил его защищаться от сабли, но только защищаться. А чтобы победить, нужно было наступать! Иначе у него просто кончатся силы! На губах Избора блуждала странная улыбка, он размахивал саблей безо всяких усилий.
Есеня попробовал пойти в атаку, но три быстрых взмаха сабли заставили его снова отступить. Рука больше не могла держать нож, и Есеня старался не столько парировать удары, сколько ускользать от них. От испуга он снова начал наступать, но Избор лишь шагнул назад, и лезвие сабли на несколько мгновений гибкой блестящей стеной преградило ему путь. После этого Избор стал теснить его всерьез, Есеня отскакивал в стороны, парировал удары, и чувствовал, как дрожит онемевшая рука. Избор едва не смеялся над ним, Есене казалось, что он просто развлекается, и даже не показывает, на что способен на самом деле.
Их третий день в Урде ничем не отличался от остальных — они успели обойти весь город, и даже побывали за крепостной стеной, но Остромир еще не вернулся. Сегодня они отошли от города чуть дальше, за поворот скалистого берега, и Есеня, к своему восторгу, увидел на песке развалины старого корабля. Однако Полоз запретил ему лазить внутрь — прогнившие доски могли проломиться в любую минуту. И вообще, пустынным этот берег не был — кроме корабля, вдалеке стоял полуразвалившийся каркас какого-то деревянного сооружения и несколько сарайчиков вокруг него.
— Здесь когда-то был маяк, — пояснил Полоз и показал наверх — там действительно угадывались остатки разрушенной каменной башни, — тут лежит гряда рифов. Но сейчас башню построили в порту, и на ее вершине зажигают огонь, так что издали видно, куда нужно плыть.
Есеня посмотрел в море — волны здесь катились не так, как за поворотом — они пенились и вставали на дыбы, не достигнув берега.
— Пойдем назад. Холодно, — Полоз зябко повел плечами.
Есеня выторговал еще несколько минут на осмотр корабля, но он и сам продрог до костей на промозглом ветру, поэтому повернул к городу с видимым удовольствием. Они дошли до поворота, когда им навстречу из-за черной, нависшей над морем скалы, вышли четверо здоровых бородатых и вооруженных цепами парней. Намерения их, вообще-то, сомнений не вызывали, но Полоз, слегка отодвинув Есеню назад, показал рукой какой-то непонятный условный знак.
— Отдай золото и серебро, и останешься цел, — ответил на это тот, что стоял немного впереди.
— Своих не узнаешь? — усмехнулся Полоз.
— Нету для меня своих и чужих.
— Беги, Жмуренок! — крикнул Полоз и резко отпрыгнул в сторону, — беги!
Есеня увидел, как в его руке мелькнул цеп. Один из нападавших кинулся к Есене, и тот сначала отступил на пару шагов назад, а потом, сообразив, что у него могут отобрать медальон, развернулся и побежал к развалинам корабля. Полоз сшиб с ног разбойника, который бросился за Есеней — за грохотом моря Есеня едва расслышал его стон. Ноги вязли в песке, и каждую секунду он думал о том, что надо вернуться, помочь Полозу. Он нисколько не боялся драки с чужими разбойниками, напротив, после обучения у Полоза Есене не терпелось испытать себя на деле. Куда как сильней его пугала возможность снова остаться в одиночестве, в чужом городе, гораздо большем, чем Кобруч, и еще более далеком от дома. Но Полоз столько раз повторял, что его задача — быстро бегать, что ослушаться Есеня не рискнул.
Полоз победит, он должен победить — Есеня не столько верил в это, сколько на это надеялся. Он несколько раз оглядывался, и видел драку: Полоз не давал подойти к себе ближе чем на два шага — он владел своим оружием лучше нападавших. Никто не гнался за Есеней, и только потому, что Полоз прикрывал его отход.
Есеня слегка замедлил бег и снова подумал о том, что надо вернуться. В конце концов, он не выдержал и остановился, глядя по Полоза. Один из нападавших упал на одно колено, а потом, обхватив руками голову, медленно опустился на песок. Их осталось двое! Надо вернуться, вернуться!
Полоз дрался красиво. За его движениями нельзя было уследить, он играл тяжелым цепом, словно это был маленький, легкий кистень. Нож, зажатый в левой руке, иногда делал быстрые выпады вперед — ну точно как разящая змея. Как вдруг Есеня заметил, что разбойник, упавший на песок первым, приподнимается и замахивается для броска. Полоз не видел его, он теснил противников к скале.
— Сзади, Полоз, сзади! — крикнул Есеня, но его крик тут же унес ветер, и заглушило громыхание волн.
Разбойник замахнулся и метнул в Полоза свой цеп. Сил ему не хватило, удар получился легким и скользящим, с Полоза только шапка слетела, но на секунду — на одну маленькую секунду! — он оглянулся, позволив одному из противников зайти к нему слева.
Нож вылетел из его руки, кисть на миг рванулась вверх — цеп запросто мог перебить кости, и Есеня вскрикнул. В это время второй нападавший ударил цепом по другой руке Полоза, но промахнулся. Цепочки перепутались, Полоз вырвал оружие из рук разбойника, но опоздал — за тот миг, что он не мог защититься, прижимая левую руку к груди, тот разбойник, что стоял левей, обрушил ему на голову сокрушительный удар.
Цеп мог проломить железный доспех стражника, под его ударами проминались шлемы. Полоз не успел уклониться, принимая направленный в висок удар на теменную кость. Он упал, как подкошенный, лицом вниз, не вскрикнув и не взмахнув руками, никак не стараясь падение смягчить, и Есеня от ужаса не смог даже закричать. Он кинулся было к разбойникам, на ходу выдергивая поломанный нож из-под фуфайки, но разбойники и сами двинулись ему навстречу.
Если Полоз не смог с ними справиться, куда соваться ему! Они отберут медальон, и этим все закончится! Есеня развернулся и побежал к кораблю, чувствуя себя зайцем — таким же быстрым и таким же отважным.
У него имелось преимущество, да и бегал он хорошо. Еще разглядывая корабль, он заметил в борту провал и хотел в него залезть, но Полоз вытащил его оттуда, ухватив за ногу. В общем-то, Есеня был ему благодарен — внутри корабля отвратительно воняло, и доски изнутри покрывала мерзкая слизь. Теперь выбирать не приходилось. Он нырнул в дыру, тут же поскользнулся и съехал вниз, повалившись на спину: киль корабля глубоко зарылся в песок, и катиться пришлось довольно далеко.
Света внутри оказалось очень мало. Есеня, остановившись, ощупал доски вокруг себя — он лежал в вонючей луже. Если разбойники сунутся за ним, то попадут сюда же и тем же способом. Он поднялся, содрогаясь от отвращения — потревоженная вонь смердела так, что слезились глаза. Над головой зияло прямоугольное отверстие, из которого сочился тусклый свет, и Есеня поспешил уйти в сторону носа, туда, где света не было вообще. Несколько раз он то спотыкался, то бился головой о переборки, наконец, забрался в самый дальний угол и присел на корточки, надеясь слиться с бортом.
Тихий свист раздался около дыры, и Есеня увидел бородатую голову разбойника.
— Я туда не полезу. Если хочешь — можешь попробовать, — сказал он товарищу, — небось, полный трюм дохлых невольников.
Есеню едва не вырвало. Он пододвинулся повыше, чтобы ноги не касались грязной жижи.
— Да каких невольников! Рыбу они везли. Это просто тухлая рыба.
— А без разницы. Рыба, покойники — я не полезу.
Есеня зажал рот рукой и судорожно вдохнул. Действительно, никакой разницы — тухлая рыба ничем не лучше.
— Да нету у него ничего, кто такому шалопаю деньги-то доверять станет! — разбойники отошли от провала в борту и теперь шли в сторону Есени снаружи, — все у старшего было.
— А даже если и есть, оно того не стоит… — проворчал второй в ответ.
Есеня сидел в трюме долго. Не столько потому, что боялся разбойников, сколько из-за отвращения — вернуться к выходу можно было только по щиколотку в вонючей грязи. Он бы сидел там еще дольше, если бы не мысль о том, что Полоз, может быть, жив, и ему нужна помощь!
Разбойники ушли. А может, и спрятались за скалой, но Есеня решил об этом не думать. Он побежал к Полозу, не обращая внимания на отвратительный запах, преследующий его. Полоз! Пусть он будет жив! Пусть он будет жив!
До скалы оставалось не больше трех саженей, и Есеня видел кровь, которая текла на мокрый песок из головы Полоза, когда из-за скалы появилась темная фигура в плаще с капюшоном, и шея ее была обмотана шарфом. Белые глаза сверкнули из темного провала и мелькнули блестящие залысины.
И как Есеня мог принять его за Белого всадника? Меньше секунды потребовалось ему, чтобы вспомнить слова Полоза и догадаться, откуда взялись эти разбойники, не признающие своих. Злоба стиснула ему кулаки, он хотел кинуться на Избора, и нащупывал под фуфайкой нож.
— Балуй, погоди… Не горячись… Погоди, — тихо попросил Избор, — я хочу поговорить.
— Я тебя убью… — прорычал Есеня.
— Я сильней тебя и старше, я владею искусством фехтования с детства, — Избор отбросил полу плаща и Есеня увидел в его руках тонкую, гибкую саблю. Он в один миг признал булат Мудрослова и ковку отца. Та самая сабля, что висела на стене его спальни в Кобруче! Вот, значит, как? Убить его отцовской саблей? Есеня оскалился и первым пошел на Избора, стискивая в руке изломанный нож. Почти булат. Вот если бы отец отдал ему тот нож, который выковал сам и повесил на стену, Есеня бы не сомневался в своей победе.
— Балуй, остановись. Просто отдай медальон, и больше мне ничего не надо, — Избор отошел на шаг, — я не хочу тебя убивать.
— Хрен тебе собачий, а не медальон, — прошипел Есеня, подходя все ближе.
Сабля описала в воздухе быстрый полукруг — Избор метил в руку, надеясь выбить нож, но Есеня резко повернулся и принял удар на лезвие ножа. Рукоять больно ударила по пальцам, булат звякнул о булат, и Избор рывком увел саблю вниз. Есеня едва не потерял равновесие, но прыгнул в сторону, прикрываясь ножом от следующего молниеносного удара.
— У тебя хороший нож, — невозмутимо сказал Избор, нанося еще один удар, от которого Есеня снова увернулся.
— Это мой булат! Он лучше, чем булат Мудрослова!
— Только короче, — усмехнулся Избор, — а еще к булату нужно прилагать умение им пользоваться.
Он играл с Есеней, как кот с мышью. Ни один из его ударов не мог быть смертельным. Есеня отступал, едва успевая прикрыться ножом. Ладонь гудела и теряла чувствительность. Да, Полоз научил его защищаться от сабли, но только защищаться. А чтобы победить, нужно было наступать! Иначе у него просто кончатся силы! На губах Избора блуждала странная улыбка, он размахивал саблей безо всяких усилий.
Есеня попробовал пойти в атаку, но три быстрых взмаха сабли заставили его снова отступить. Рука больше не могла держать нож, и Есеня старался не столько парировать удары, сколько ускользать от них. От испуга он снова начал наступать, но Избор лишь шагнул назад, и лезвие сабли на несколько мгновений гибкой блестящей стеной преградило ему путь. После этого Избор стал теснить его всерьез, Есеня отскакивал в стороны, парировал удары, и чувствовал, как дрожит онемевшая рука. Избор едва не смеялся над ним, Есене казалось, что он просто развлекается, и даже не показывает, на что способен на самом деле.