Денисова Ольга. Черный цветок

   — А что? — Улич поднял и опустил брови, — это тоже вполне допустимо. Вы ждали много поколений, можно подождать и еще несколько лет, пока ребенок родится и подрастет.
   — Ничего себе, — Есеня обиженно изогнул губы, — это сколько ждать!
   — Но сначала мы все же поищем! — утешил его Полоз, — и почему только в Оболешье? Можем начать с Урда, здесь ведь запрета на это имя не было. Все равно до весны тут торчать.

Балуй. В поисках

   На следующее утро Есеня чуть свет побежал к Остромиру, чтобы успеть до начала занятий. И учитель, выслушав его сбивчивый рассказ, полностью согласился с Уличем — если сила заклятия нарушена Словом, то именно так: любой человек по имени Харалуг в любое время может открыть медальон. Кроме того, он подкинул Есене идею о том, как его искать в Урдии. Дело в том, что власти города ведут учет рождений, смертей, свадеб и прочих важных событий в жизни людей. Этот учет ведется в метрических книгах, которые хранят городские власти, и полистать эти книги не так уж сложно — клерки архивов с радостью возьмут деньги за доступ к ним. Это проще, чем расспрашивать людей на улице. Кроме того, Харалугом могут звать невольника, и учет всех рабов, продаваемых и покупаемых в Урде, тоже записывается в специальные книги.
   Есеня поинтересовался ценой этих услуг, и услышал: серебряник за день поиска в архиве. Это его вдохновило. Два серебряника он уже скопил, и, возможно, ему хватит времени найти то что нужно за два дня! А если не хватит, он заработает еще!
   Но ни Полоз, ни Улич не разделили его радости. Улич написал на полу одно слово и предложил Есене его прочесть.
   — Ха-аз… рцы-аз, — Есеня долго шевелил губами, — Харалуг, правильно?
   — И как ты собираешься смотреть метрические книги, если столько времени читал одно слово? — рассмеялся Полоз.
   — Да я научусь, что, трудно, что ли? Мне только вспомнить надо, я же умею, меня батька учил!
   — Вот давай, вспоминай, — кивнул Полоз.
   И теперь Улич учил его грамоте.
   — Не надо, забудь ты эти названия! Каждая буква — это какой-нибудь звук. Буква червь — звук ч, буква аз — звук а. Вот по звукам их и запоминай. Ч — а, ча. Понял?
   Улич вычертил всю азбуку на полу, и заставил Есеню повторить, какая буква какому звуку соответствует. Надо сказать, пошло значительно проще! Пару дней старик писал слова на полу, а потом велел попросить у Остромира какую-нибудь книгу. Есеня тут же вспомнил лечебник, который читал не меньше полутора лет, и его едва не стошнило. Оставалась надежда, что книгу Остромир не даст, но и тут его ожидало разочарование.
   — Какую бы ты хотел? — спросил его учитель.
   — Любую, — Есеня недовольно сжал губы.
   — У меня есть книги по геометрии, но в них мало слов, такая, наверное, не подойдет.
   — Подойдет! — пискнул Есеня и прикусил язык — он забыл, что читать все равно надо, и читать быстро, как Полоз или Улич, — то есть, конечно, надо где букв побольше…
   — Возьми вот эту, про путешествие за море. Очень интересная.
   Есеня вздохнул: какая разница? Что лечебник, что путешествие… Пока до конца строки дойдешь, начало все равно забудешь.
   И каждый вечер, сжав зубы и собрав волю в кулак, он садился перед печкой со свечой и начинал складывать буквы в слова. Полоз и Улич слушали его невнятное чтение, и изредка поправляли. На третий день, когда Есеня открыл книгу на четвертой странице, Улич неожиданно закрыл ее и сказал:
   — Сначала расскажи нам, что ты успел прочитать.
   — В смысле?
   — В прямом смысле. Ты прочитал три страницы, что там было написано? О чем?
   — О путешествии… — Есеня почесал в затылке — не слишком ли много от него хотят?
   — А поконкретней?
   — Ну… о путешествии и все. Корабль там и все такое…
   — Начинай сначала, — Улич раскрыл книгу на первой странице.
   — Как? Зачем?
   — Затем. Какой прок в чтении, если за ним ты не видишь смысла?
   — Да так я год ее читать буду!
   — Даже если ты будешь читать ее десять лет, по-другому все равно нельзя. Начинай.
   Теперь они заставляли его повторять каждое предложение. Повторять своими словами, и вскоре Есеня понял, что это — рассказ. Человек рассказывает о том, как они собирались в дорогу, грузили корабль и отчаливали от берега. А потом случилось чудо. Он прочитал: «Соленый ветер натянул паруса», и вдруг увидел: причал, впереди море, и парус надувается, и пахнет солью…
   — Ну? Чего замолчал? — спросил Полоз.
   — Здорово. Соленый ветер…
   — Давай дальше! То ли еще будет!
   Есеня прочитал книгу за неделю. В субботу он не пошел в кабак, а в воскресенье проснулся пораньше, чтобы продолжать. Диковинные рыбы, неистовые бури, неизведанные земли, населенные черными людьми, растения с широкими листьями и сладкими плодами, ядовитые гады и огромные звери… Ему казалось, он видел их собственными глазами.
   — Ну что? Понравилось? — хитро усмехался Полоз, — смотри, привыкнешь!
   — К чему?
   — К интересным книгам. Метрические книги поскучней будут.
 
   Когда клерк показал ему на полки, забитые огромными, толстыми томами, Есеня присел от испуга — этого не прочитать и за всю жизнь. Полоз, конечно, научил его, как надо действовать — просматривать все записи, и искать букву «Ха». И ни в коем случае не читать все подряд! Но количество полок Есеню поразило. Клерк его успокоил — указал на книги, в которых речь шла о живых людях, а не об их давно умерших прапрадедах. Но и это оказалось внушительным — пять томов о бракосочетаниях, и девять — о рождении детей. Они договорились, что за половину серебряника Есеня смотрит книги до полудня, и ему не терпелось начать.
   Через полчаса у него закружилась голова — более скучное занятие и представить себе было трудно. От Хвощей, Хрущей, Храбров и Хвостов тошнило в прямом смысле. За пять часов Есеня не просмотрел и половины книги. И двух серебряников — двух с половиной, он успел накопить еще — явно не хватит. Он бы мог протянуть на пять медяков в день, но на троих этого точно будет мало! Несмотря на скуку, Есеня испытывал настоящий азарт — каждая буква «Ха» вселяла в него надежду, каждая просмотренная страница приближала к цели. Он не мог остановится на полдороге, и тогда решился на нехороший, в общем-то поступок.
   С Полозом он не советовался, знал, что тот откажется, поэтому действовал на свой страх и риск — Есеня попросил у Остромира денег в долг. Он долго мучился, не спал всю ночь, рассчитывая, сколько нужно взять, и как и сколько он сможет отдать. Выходило, что нужен ему ни больше ни меньше — золотой. Но даже если откладывать в день половину заработанного, то отдавать придется два месяца. В конце концов, азарт перевесил. Есеня понадеялся на то, что станет смотреть книги быстрей, а откладывать больше. А если он найдет Харалуга, то и вовсе сможет отдать часть денег, не потратив.
   Дни шли за днями, и, как он не старался, больше пятнадцати медяков в день отложить не получалось. Он безо всякого успеха закончил смотреть записи о свадьбах и перешел к младенцам. Теперь голову ему кружили Худани, Хмарики и ХорОши. Есеня решил не обедать — с каждым днем золотой казался ему все большей суммой.
   Сколько раз вспомнил он отца! Как не принес золотого домой, и тот, прежде чем рассердиться, растерялся, расстроился… Целый золотой! Пять недель таскать на себе мешки! Нет, он бы и сейчас, встретив горемычную вдову, не смог ее не пожалеть, но теперь он бы сделал это совсем по-другому. Сейчас он знал, сколько весит этот золотой, сколько пудов надо перетаскать на своей спине, чтобы его получить! А тогда… Чего стоила его доброта тогда? Покрасовался перед друзьями, не более. Правильно батя его выдрал, надо было и еще добавить.
   Уличу он говорил, что поел в городе, и с тоской смотрел, как тот кормит Полоза. Куриной похлебкой и хлебом с сыром.
   На пятый день «обедов в городе» его раскусили.
   — Жмуренок, твои голодные глаза снятся мне по ночам, — сказал Полоз, — не знаю, что ты в городе ешь, а сейчас на-ка, пожуй хлебца…
   Он отломил от своего куска больше половины хлеба с холодной свининой и протянул Есене.
   — Не, Полоз, ты чего, — Есеня отшатнулся, — это ж я для тебя… Мне не надо.
   — А ну-ка быстро, — прикрикнул Полоз, — или я сейчас встану и поддам.
   — Не, не вставай, не надо, — Есеня спрятал руки за спину.
   — Послушай, Балуй… Я тут валяюсь целыми днями и жир наращиваю, а ты в порту горбатишься. У тебя ж глаза ввалились, как у задохлика чахоточного, — Полоз вздохнул, а потом рявкнул, — быстро ешь!
   Есеня не смог удержаться, да и кричать Полозу было больно.
   — Еще раз в городе пообедаешь — вздую, понял? — сказал он, глядя, как Есеня набросился на еду, — ты же сказал, что десять медяков в день тратишь на метрические книги? Что, соврал?
   — Я откладываю. На дорогу, — прочавкал Есеня с набитым ртом — было такое, соврал. Зачем Полоза расстраивать?
   — Нечего откладывать. Ешь нормально, там разберемся.
   Есеня кивнул. Теперь у него был только один выход — смотреть книги быстрей, чтобы от золотого хоть что-нибудь осталось.
   Полоз начал ходить, когда Есеня дошел до невольников. Ни одного Харалуга в Урдии не родилось, и ни один Харалуг не женился. Из тех, кто еще мог быть жив. Золотой таял, а отложить Есеня успел только шесть серебряников.
   В третьей книге он его нашел. Есеня не верил глазам, он перечитал надпись несколько раз и выучил ее наизусть! Некто Докучай в числе прочих купил раба по имени Харалуг! Правда, было это двадцать лет назад, но ведь было! И где жил Докучай в книге тоже аккуратно записали!
   Чтобы не спугнуть удачу, Есеня не стал ни с кем делиться и отправился на поиски Докучая как только выскочил за крепостную стену. Ему пришлось побегать! За двадцать лет тот успел сменить обычный дом в саду на большущий замок на вершине самого дальнего холма. Зато его все знали, и нынешние хозяева дома сразу указали ему на башенку, возвышающуюся над городом.
   Замок окружала высокая ограда, и никого, кроме собак, Есеня за ней не увидел. Он пробовал позвать кого-нибудь, обошел ее со всех сторон, но никто не откликнулся. Есеня вздохнул и огляделся. С холма он отлично видел весь город, и теперь знал: вот тот дом принадлежит Остромиру, там живет жадный Белозор. Порт казался совсем маленьким и непрестанно шевелился — работали сотни людей. А море! Какое потрясающее в этот день было море! Такое же, как в день их приезда — огромные грохочущие волны, которые с высоты казались легкой рябью с белыми барашками. Такого сильного шторма не случилось больше ни разу, и Есеня думал, что может полюбоваться огромными волнами — они его притягивали и завораживали, как голос Полоза. И если он найдет Харалуга…
   Оставалось только влезть в огромный сад без спросу. Но стоило Есене начать карабкаться наверх по тонкой, железной стойке, как собаки пришли в неистовство — их набралось не меньше десяти штук, и все они были огромными. Они прыгали на ограду, щелкали зубами, лаяли и рычали так, что из пастей хлопьями падала пена. Да, пожалуй, они бы разорвали его на клочки, спрыгни он в сад.
   На его счастье, на лай собак к ограде вышел сторож — широкий, низкорослый старик зверского вида.
   — Чего надо? — спросил он Есеню вовсе не дружелюбно.
   — Скажите, а здесь живет Докучай?
   — Много вас ходит. Что тебе надо от господина Докучая?
   — Понимаете, он мне не нужен. Я ищу невольника. Докучай купил его двадцать лет назад, его звали Харалуг!
   — А ты что, его родственник? — сторож присмотрелся к Есене повнимательней, и Есеня заметил клеймо у него на лбу. Тоже невольник! Ему почему-то было страшно и неприятно с ними встречаться, он словно чувствовал перед ними какую-то вину, за то, что свободен.
   — Ну да. Я его очень долго искал.
   — Опоздал ты, парень. Харалуг умер три года назад.
   — Как? — спросил Есеня. Этого просто не может быть! Это нечестно, несправедливо!
   — А вот так. Но если хочешь, я провожу тебя на его могилу. Хоть кто-то ему поклонится… — сторож вздохнул, — иди к задним воротам, там ближе.
   Есеня не посмел отказаться, хотя время шло к полудню и стоило двигаться в сторону порта.
   — Он тебе кто был? — спросил сторож, когда вышел из ворот.
   — Дядя, — соврал Есеня, — ну как же так? Почему, почему он умер?
   — Он странно умер, никто не ожидал. Всего сорок пять лет ему исполнилось. Отличный садовник, что в землю не воткнет, все зацветает. Он этот сад разбивал, он за ним ухаживал почти в одиночку — никому не доверял. А потом… К хозяину приезжали гости, жили неделю. Гуляли, веселились. И стоило им уехать, как Харалуг начал болеть. Странная болезнь, нечеловеческая какая-то. Руки начали дрожать, лицо все время красное было, спал он плохо. А главное — злой стал какой-то, на всех кричал, все его раздражали. Потом и вовсе ненормальным сделался — видения ему являлись, он то плакал, то хохотал. Вот оно, наше кладбище.
   — Где?
   — Вот, — сторож показал на серый камень у прохожей тропинки, — здесь всех хоронят, и имена выбивают на камне. И меня тут скоро хоронить будут…
   Есеня присмотрелся и среди прочих нашел надпись «Харалуг. Садовник».
   — Так вот, говорю, сумасшедшим стал… — продолжил сторож, — слюни текли, с кровью. А потом рвало его все время, и кашель бил, нехороший такой, кровяной. Так от кашля и умер. Жил он в домике в отдельном, с садовым инвентарем. Не сразу и заметили, что он мертвый. Я думаю, кто-то из тех гостей порчу на него навел.
   — А откуда гости были?
   — Да кто их знает. Богатые гости. Ну, ты постой тут, а я пойду… Вдруг там что…
   Сторож быстро-быстро направился обратно к воротам, и походка его выдавала испуг и волнение: он приседал словно в ожидании удара, и воровато оглядывался по сторонам.
   Есеня дождался, когда он скроется из виду, и хотел бежать в порт, но неожиданно вспомнил: хоть кто-то ему поклонится…
   — Прощай, Харалуг, — вздохнул он и поклонился камню, — прости, если что не так. И вы все, тоже простите.
   Он постоял еще минуту молча, а потом со всех ног кинулся с холма вниз, в город — похоже, на работу он опоздал. И пока бежал, потихоньку осознавал всю тяжесть разочарования… Еще шесть с половиной книг, а от золотого осталось четыре серебряника… Значит, придется тратить то, что он отложил с таким трудом… Он снова вспомнил слова отца: «Мать каждый медяк бережет, выгадывает, как отложить…». Бедная мамочка! Ну как он мог тогда не принести золотого домой? Если бы сейчас Полоз пошел и купил на шесть отложенных с таким трудом серебряников какую-нибудь ерунду, или просто их потерял, Есеня бы, конечно, ему это простил. Но как это было бы обидно и горько!
   Есеня выбежал к причалу, запыхавшийся и потный, но вместо ребят, разгружающих корабль, увидел только хозяина, который сидел около причала на бочонке и, вздыхая, смотрел в море.
   — А… а почему… — начал Есеня, стараясь отдышаться.
   — Что, не видишь? Шторм. Корабли к причалу подойти не могут.
   — И что, разгружать ничего не будем? — на всякий случай переспросил Есеня.
   Хозяин только вздохнул.
   Вот так! Тридцать медяков в минус… А есть что-то надо…
   — А завтра?
   — Мудрецы говорят, это дней на десять, — хозяин пожал плечами — он и сам не очень радовался.
   — На сколько? — Есеня едва не вскрикнул.
   — Дней на десять, — терпеливо повторил хозяин.
   Есеня опустился на сходни, которые вытащили на берег — причал заливало водой. За десять дней можно заработать шесть серебряников. А вместо этого придется тратить то, что отложено. На еду. Ну почему? Ну почему? Он с ненавистью глянул на море.
   — А что, у тебя совсем денег нет? — спросил хозяин, — я одолжу, если надо.
   — Есть, — Есеня сжал зубы, чтобы не расплакаться от обиды.
   — Я знаю, у тебя товарищ раненый, ты его кормишь, не только себя. Тяжело, наверное?
   — Да нет. Нормально. Домой только хочется…
   — В Олехов?
   Есеня кивнул.
   — Когда соберетесь, скажи — я вас за полцены отвезу.
   — Правда? Спасибо, — Есеня грустно улыбнулся.
   — Да не за что. Ты хорошо работаешь, стараешься. Я думал поначалу, что у тебя не выйдет ничего, молодой больно. Уставать начнешь, надоест. А ты молодец.
   Есене было приятно, конечно, но от слов хозяина плакать захотелось еще сильней.
   — А другой работы у вас нет? — спросил Есеня, не надеясь на удачу.
   — Да откуда? Сейчас весь порт стоит, представь, сколько людей без работы ходит. Только невольникам хорошо…
   — А почему вы нас нанимаете? Ведь невольники бесплатно работают? — Есеню давно интересовал этот вопрос, но спросить он не решался.
   — А не выгодно. Работы часов на шесть всего, а их кормить надо три раза в день, одевать, жить им где-то надо. И работают они через пень-колоду, только смотри. А с вами весело. И бегаете вы быстро.
 
   Есеня хотел вернуться в архив, но его охватила такая тоска: и Харалуг умер, и работы нет, и золотой надо отдавать… Он пошатался по берегу, продрог на холодном ветру, и пошел в лачугу Улича, глотая слезы.
   Полоз смотрел на волны, сидя на бревне — он теперь часто выходил гулять, но ненадолго: быстро уставал. Есеня волны возненавидел, и смотреть на них не собирался, словно надеялся таким образом морю отомстить.
   — Что, отдыхаешь сегодня? — весело спросил Полоз, когда Есеня проходил мимо него.
   Есеня кивнул и пошел дальше.
   — Балуй? Что случилось-то? — Полоз поднялся.
   — Да все нормально… — проворчал Есеня и поспешил зайти в дом.
   Но там его тут же взял в оборот Улич:
   — Ты что такой кислый? Случилось что-то?
   — Работы нет. Шторм, — буркнул Есеня и полез на полати.
   — Куда? А поесть?
   — Не хочу.
   Он завернулся в одеяло и лег лицом к стене. Он ведь не может не вернуть этого золотого. И не досмотреть книги было бы жаль. Неужели из-за десяти серебряников придется возвращаться в Оболешье? И как возвращаться? Это ведь тоже денег стоит!
   Ситуация виделась ему безвыходной, мрачной и очень обидной — все вокруг складывалось против него, как нарочно! Вместо того, чтобы за десять дней отложить три серебряника, он их потратит! Меньше ну никак не получится! А это половина того, что он скопил за месяц! Слезы ползли из глаз от обиды и безысходности.
   В лачугу вернулся Полоз, прислушался и подошел к печке.
   — Жмуренок, а ну-ка слезай оттуда.
   Есеня не пошевелился и сделал вид, что не слышит.
   — Что? Лежишь там и плачешь от жадности?
   — Ничего я не плачу, — Есеня хлюпнул носом, — и не от жадности вовсе. Я нашел Харалуга. Только… только он…
   Есеня не смог договорить — слезы хлынули из глаз сами собой. Полоз ласково похлопал его по спине.
   — Ты просто устал. Как раз отдохнешь, пока штормит. Давай, спускайся, поешь и рассказывай про Харалуга.
   — Полоз, ну что толку отдыхать, если денег нет? — Есеня вскочил и стукнулся головой об потолок. От боли слезы побежали еще быстрей.
   — Ты еще голову пробей, — Полоз улыбнулся, — мало нам одного меня?
   — Спускайся. Я курицу зажарил, — присоединился Улич, — побалуйся.
   — Курицу — Полозу! Мне не надо никаких куриц! Мне вообще ничего не надо! — закричал Есеня сквозь слезы.
   — Жмуренок, прекрати истерику, быстро слезай, — Полоз тряхнул его за плечи и передразнил, — «Курицу Полозу»! Полоз вольный человек, он в одиночку куриц не жрет.
   — Ворошила бы тебя заставил, как миленького! — проворчал Есеня и нехотя полез вниз — Полоз, чего доброго, решит стащить его силой.
   — Я же говорил — от жадности плачет, — Полоз обнял его за плечо и усадил на лавку, — давай, рассказывай, сколько на самом деле платил за архивы.
   Есеня вскинул голову: ну как он узнал?
   — Полсеребряника за полдня, — буркнул он.
   — А деньги где взял? Занял у кого-то?
   — У Остромира. Золотой.
   — Эх, Балуй, Балуй… — Полоз покачался вместе с ним из стороны в сторону, — мог бы мне сказать сразу. А то, в городе он обедает… Я бы тебе объяснил, что с тридцати медяков в день золотого не накопишь, как ни крутись. Сколько у тебя отложено?
   — Шесть. И с золотого еще четыре осталось.
   — Молодец, конечно, я бы так не смог… Давай про Харалуга теперь, а я подумаю, что с деньгами будем делать.
   Полоз сказал это так уверенно, так невозмутимо, что Есене сразу стало легко — словно кто-то забрал у него мешок, который он тащил на плечах. Полоз что-нибудь придумает, обязательно! Он, вполне успокоенный, начал говорить, как в книге встретил запись о покупке невольника, как ходил к замку на холме и что ему рассказал старый сторож.
   — А ну-ка, вспомни еще раз, — перебил его Улич, — что это за нечеловеческая болезнь такая?
   Есеня честно попытался сказать все теми же словами, что слышал от сторожа. Улич посмотрел на Полоза и неуверенно пожал плечами:
   — Так умирали мудрецы, которые хотели превратить ртуть в золото. Многие считали, что эти опыты затрагивают враждебные человеку силы, которые мстят дерзким ученым за их честолюбие.
   — Невольник? Садовник? Я не верю, что он мог заниматься такими опытами, — фыркнул Полоз.
   — Но люди, которые приезжали, могли иметь связь с этими силами. Хотя я, если честно, не знаю мудрецов, которые ими владеют.
   — В любом случае, невольник по имени Харалуг был убит. Тем или иным способом. Я прав? — спросил Полоз.
   — Думаю, да, — кивнул Улич.
   — Они знали! — Полоз скривился и стукнул кулаком по коленке, — они давно знали! Если уж они до Урдии добрались, то в Оболешье мы ни одного Харалуга точно не найдем.
   — Я шесть книг не досмотрел, — сказал Есеня, — может, еще один найдется?
   — Все может быть. Книги надо досмотреть до конца, нет вопросов, — кивнул Полоз, — и если хочешь, мы пойдем вместе. Я думаю, переворачивать страницы у меня хватит сил.
   Улич покачал головой:
   — Это очень тяжело для глаз. Я бы не советовал.
   — Ничего, как-нибудь. Не все ж бедному Жмуренку за нас отдуваться.
   — Не, Полоз, я сам, — сказал Есеня, — все равно работы нет, так я за неделю закончу. Только тогда денег у нас совсем не останется.
   — Придумаем с деньгами. И вообще, никогда из-за денег не расстраивайся. Это ерунда, понял? Если бы я знал, то сразу бы сказал Остромиру, что деньги мы ему из Оболешья пришлем. И сейчас это сказать еще не поздно, понял?
   — Нехорошо это… Я обещал…
   — Конечно, нехорошо. Но Остромир — не ростовщик, и деньги у него не последние. Незачем устраивать трагедии на ровном месте. Ты еще в невольники продайся за этот золотой.
   — Еще на дорогу надо. Мне хозяин обещал, что за полцены нас до Олехова довезет.
   — Найдем. Может, в кузнице где-нибудь работа есть?
   — Да не, я спрашивал. У мастеров невольники работают. И потом… не умею я ничего. Только булат варить…
   — Булат варить? — удивился Улич, — вот это да! И хороший булат?
   — Хороший. У нас его «алмазным» называют, — гордо ответил Есеня.
   — Вот это да! А что ж ты раньше-то не говорил? Ты знаешь, сколько стоит булатный клинок?
   — Да я его все равно ковать не умею. Пробовал, вот, но ничего не вышло, — Есеня достал нож с обломанным лезвием и показал Уличу.
   — Ну, я в этом не очень разбираюсь. Но найти в городе кузнеца, который может ковать булат, я думаю, можно. Не просто, конечно, но можно.
   — А что? Это хорошая идея, — Полоз хлопнул Есеню по плечу, — давай-ка попробуем. Тут тебе и на дорогу деньги, и Остромиру золотой вернем. Всю зиму, считай, на перегрузке корячился, вместо того, чтобы делом заняться.
   — А я тебе еще в лесу говорил, что булат варить умею. Только я кому ни скажу, все смеются или рожи корчат. Вот увидишь, найду кузнеца, он мне просто не поверит. А тут горн нужен, и не какой-нибудь, а нормальный, кирпичом обложенный. И чтоб в кузне стоял, на ветру остывать будет, и ничего не сварится. Уголь нужен хороший, березовый. И с первого раза может не выйти ничего. Это у себя дома все известно, а в чужой кузне все по-другому выйдет. Пробовать надо. А одна отливка — это часов пять-шесть.
   — Знаешь что? — ответил Полоз, — мы вместе пойдем. Мне-то больше поверят, правда? А если ничего не выйдет, деньги за уголь вернем. А сейчас сходи-ка в город.
   — Зачем? — не понял Есеня, — уже ведь вечер, стемнеет скоро.
   — В кабак. Сегодня все ученики гуляют, небось. Так что бери деньги и иди, балуйся. Не сваришь булат, я сам у Остромира еще денег займу, пришлем их из дома, ясно?

Избор. В Олехов

   Почти два месяца Избор безвылазно сидел в комнате богатого постоялого двора. Его мучило чувство вины, и безысходность, и страх перед будущим. Нужно было принимать решение, но ему не хватало сил посмотреть правде в глаза, и вместо этого он исписывал лист за листом пространными, тягучими виршами: о смысле бытия, о высшей справедливости, о сложности человеческой натуры и белых барашках на волнах зимнего моря.
   Он понял, что в одиночку не сможет бороться против всех. Он понял, что любой его поступок станет шагом к пропасти бесчестия и предательства. Что бы он ни предпринял, все повернется против кого-нибудь, все только ухудшит и без того безвыходное положение.
   Ему надо было выбирать, на чью сторону он встанет. Принимать решение. Из множества зол, которыми грозили обернуться его поступки, стоило выбрать меньшее. У него кончались деньги.
   Однажды рано утром Избор вышел в город — иногда он совершал долгие, утомительные прогулки, они помогали ему отрешиться от невеселых мыслей. Он хотел спуститься к морю восточней порта, и пошел по центральной городской улице вниз, как вдруг под тусклым фонарем увидел знакомую фигуру в фуфайке и шапке с собольей оторочкой: Балуй! Парень шел ему навстречу — сосредоточенно сдвинув брови, не глядя по сторонам. Избор шагнул в тень — ему стало мучительно стыдно. И хотя он отлично понимал, что стыдиться ему нечего, отделаться от этого неприятного чувства он не мог.