Денисова Ольга. Черный цветок

Огнезар. Гусиные ножки

   Жмуренок молчал, и Огнезар чувствовал, что это выводит его из себя. Нельзя испытывать ненависть к допрашиваемым, даже злиться на них нельзя. Это влечет за собой необдуманные действия. Надо понимать их мотивы, надо влезать в их шкуру, чтобы добиваться результатов. У Жмуренка стоит мощный внутренний запрет на предательство, настолько мощный, что его не пробил кнут, и не прожгло каленое железо. И есть четыре способа этот запрет преодолеть. Во-первых — мать, а лучше сестры. Во-вторых — обман, в третьих — убеждение. Ну и последний — сумасшествие. От пыток сходили с ума и более крепкие, зрелые люди. Уничтожить личность — и никаких запретов не останется. Искалечить, ослепить — для подростка этого будет достаточно. Но опыт показывает, что это крайняя мера: он может забыть, перепутать, впасть в детство, онеметь, наконец. Никто не знает, как отреагирует мозг.
   Из всех вариантов наиболее прост и доступен был обман, и Огнезар долго выстраивал планы. Мальчик наивен, но не глуп, и дешевка не пройдет.
   Случай подвернулся очень быстро. Огнезар не успел покинуть тюрьму, его нагнали у выхода:
   — Передача Жмуренку, — запыхавшись, доложил начальник тюрьмы.
   Вообще-то, тюремное начальство смотрело сквозь пальцы на передачи арестантам. И тюремщики имели с этого дополнительный доход, и продуктов тратилось меньше. Но о Жмуренке велено было докладывать, и они не посмели ослушаться.
   — Кто передал?
   — Жмур.
   Конечно, кто же еще, как не отец, должен был позаботиться о сыне? Только почему на шестой день? Почему не в первый, не во второй? Нет, это не Жмур. Ущербный кузнец понятия не имеет, как это сделать, к кому обратиться и сколько заплатить. Да ему и в голову не приходит, что такое возможно. Это его друзья — вольные люди. Ищут контакт? Выясняют подробности?
   — Узнай, кто принес передачу, но тихо. Завтра проследи, с кем он встречается. Если это Жмур — можешь меня не беспокоить. Если кто-то другой — попытайся его взять. Сдается мне, это Полоз. И взять его будет нелегко.
   План выстроился в голове сразу. Откуда мальчику знать, что ни один тюремщик не рискнет пронести с передачей записку? В архиве Урда клерк подтвердил, что парень торчал там почти месяц, просматривал метрические книги. Значит, читать умеет хорошо. Если он знает почерк Полоза, идея провалится. Найти образец будет трудно. Но почему бы не рискнуть?
   Огнезар сам написал записку, и, осмотрев передачу, обернул тонкую полоску бумаги вокруг гусиной ножки. Найдет. Найдет и прочитает. Он не сильно верил в успех, но попытка — не пытка. Довольный пришедшим в голову каламбуром, Огнезар отправил тюремщика, ухаживающего за мальчиком, в камеру, а сам устроился у глазка — если мальчишка не поверит, надо понять — почему. Тюремщик относился к Жмуренку по-доброму, и у того должно было появиться доверие к нему. У арестанта обязательно должен быть человек, которому он доверяет, это всегда окупается.
   Парень лежал на матрасике — лекарь не велел класть его на солому, и посоветовал топить холодную. Одна из стен представляла собой щит, по которому шло тепло из соседнего помещения, и матрасик постелили к ней вплотную. Не прошло и часа, как Жмуренка вернули в камеру, и он не двигался, лежа на боку и притянув к животу ноги. Посмотрев в его пустые немигающие глаза, Огнезар подумал, что тот сойдет с ума раньше, чем его начнут калечить.
   Тюремщик открыл дверь, но мальчик не шевельнулся, он вообще никак не отреагировал, даже не моргнул глазами.
   — Тебе передачу принесли, — тюремщик сел на пол, подкрутил фитиль лампы, чтобы горела ярче, и стал развязывать узелок.
   — Кто? — хрипло спросил парень.
   — Отец, кто же еще.
   — А это что, разве можно? — он перешел на шепот. Лицо его оставалось безучастным, он вовсе не обрадовался передаче, чему Огнезар не удивился.
   — Ну, за деньги все можно.
   — А тебе за это ничего не будет?
   — Никто же не узнает. Смотри-ка, фляжка, — стражник отвинтил крышку, — молоко. Хочешь молока?
   — Хочу, — парень вздрогнул, губы его поползли в стороны и на глазах показались слезы.
   — А что плачешь-то?
   — Просто. Обидно. Я здесь, а батя там за меня волнуется. Молока прислал.
   — Давай-ка я тебя поверну. Я потихоньку, — вздохнул тюремщик. Интересно, он такой хороший актер, или на самом деле сочувствует Жмуренку? Огнезар не возражал против сочувствия арестантам, главное, чтобы оно не выходило за границы дозволенного.
   — Не надо. Я сяду лучше. Сам.
   А заплакал он неспроста. Огнезар решил запомнить эту деталь. Мысли о доме, об отце его растрогали, заставили пожалеть себя… Это тоже можно использовать.
   Парень неловко поднялся — руки у него действовали плохо — и, поскуливая, сел, опираясь плечом на стену.
   — Давай я одеялом тебя накрою, — предложил тюремщик, но тот покачал головой.
   — Не, не надо, жжет.
   Тюремщик поил его молоком, и каждый глоток причинял мальчишке боль. Он выпил не больше стакана и помотал головой — устал.
   — А тут еще гусиные ножки, — улыбнулся ему тюремщик.
   — Правда? — лицо Жмуренка тронула живая, озорная улыбка, которая быстро сползла с губ, — давай.
   Огнезар ждал, и тюремщик не подвел.
   — Я этого не видел, — сказал он и отвернулся, когда Жмуренок заметил полоску бумаги и перестал жевать. Листочек исчез под матрасом. Теперь оставалось дождаться результата.
   Тюремщик ушел, оставив лампу ярко гореть, и Жмуренок долго рассматривал записку, шевелил губами, подносил к лампе, а потом успокоился, лег, и уставился в одну точку на потолке. Огнезар выдержал паузу, и отправил к нему тюремщика только через пару часов — отнести воды.
   — Слушай… — смущенно и тихо начал Жмуренок — Огнезар напрягся и прижался ухом к смотровому окошку, — ты только не выдавай меня, ладно?
   Тот покачал головой.
   — Прочитай мне, что тут написано, а?
   Провал! Полный провал! Огнезар сжал кулаки. Как же так? Что же он делал в архиве? В метрических книгах картинок нет!
   Тюремщик взял записку в руки и прочитал, внятно, по слогам:
   — «Расскажи тюремщику, который принесет молоко, где медальон. Мы его заберем оттуда. Полоз».
   — Как ты говоришь? ПОЛОЗ? — Жмуренок сделал ударение на последнем «о» и отчетливо произнес звук «з», — так и написано?
   — Да, — удивился тюремщик.
   — А я-то дурак… — Жмуренок усмехнулся и повернул голову к стене, — уходи.
   — Ты что?
   — Уходи. Можешь ничего больше не приносить. Ничего мне не надо.
   — Да что ты? Чего обиделся? Не веришь?
   — Полоз знает, что я такими буквами не умею читать. Я только печатными умею. Он бы мне такой записки не послал, — Жмуренок со злостью оттолкнул флягу, и остатки молока потекли на пол.
   Полный провал. Огнезару оставалось лишь ругать самого себя. Напиши он записку печатными буквами, и о почерке можно было не беспокоиться! А если бы вышло наоборот? Если бы мальчишка читал письменные буквы, он бы заподозрил подвох в печатных. Не угадал. Просто не угадал.

Полоз. Малый сход

   Малый сход собирался в последний раз пять лет назад. Большой сход, на который приходили все верховоды, случался чаще, и проходил в лесу, там обсуждали бытовые проблемы, делились новостями, ничего серьезного в нем не было. О малом же сходе знали далеко не все разбойники.
   Их было пять человек, включая Жидяту. Они хранили традиции и тайны, они одни помнили, для чего несколько поколений назад вольные люди ушли в леса. Полоз попал в их число благодаря образованности — каждый член малого схода готовил себе преемника. Жидята, заговоренный от ареста еще в младенчестве, стал продолжателем дела своего отца — он не только унаследовал оружейную лавку, он вошел и в совет, как бессменный связник. Удивительное свойство их семьи, передающееся по женской линии — заговор против ареста — не раз выручало вольных людей. Жидята один мог жить в городе и ничего не опасаться. Впрочем, каждый член схода имел необычные свойства, и это было скорей следствием, а не причиной вхождения в их тесный круг.
   Все они считали себя равными друг другу, всех их отличало честолюбие и умение вести за собой людей. Всех, кроме, пожалуй, Жидяты, который служил им кем-то вроде третейского судьи, сглаживая конфликты и формулируя решения так, что они ни у кого не вызывали возражений.
   Елага, не желающий брить бороду даже приходя в город на несколько дней, появился первым. Он недолюбливал Полоза, и Полоз платил ему той же монетой. Елага был моложе Полоза лет на десять, но вел себя чересчур заносчиво. Его непомерное тщеславие напоминало кичливость «вольных людей» Кобруча, и казалось Полозу наивным и ребяческим. Впрочем, разбойники его любили — он был отважен, справедлив и умен.
   — Добегались по Урдиям, — проворчал он, усаживаясь за стол, — надо было собирать сход осенью, а не сейчас.
   Полоз не стал отвечать. Никакого толку в сходе осенью он не видел.
   Следующим пришел самый старый из них — Заруба, и тоже глянул на Полоза как-то странно. Пожалуй, только Неуступ обрадовался встрече.
   Сначала Полоз рассказывал о решении урдийских мудрецов, потом Жидята — об аресте Жмуренка и движениях в рядах стражников.
   — Интересно, почему они так уверены, что мы можем открыть медальон? — спросил Неуступ — с виду простой мужик, и одетый по-крестьянски, на самом деле он не уступал Полозу в образованности, он никому ни в чем не уступал, — мы можем искать Харалуга несколько месяцев, и не найти.
   — Откуда им знать, что мы его не нашли? Может, мы в лесах воспитываем армию Харалугов, — улыбнулся Елага.
   — Нет, тут дело в другом. И Жмуренок знает, что никаких Харалугов у нас нет, — покачал головой Заруба.
   — Жмуренок молчит, — заметил Жидята.
   — О Жмуренке еще поговорим, — вздохнул Заруба, — я думаю, они знают нечто, что неизвестно нам. И почему-то предполагают, что нам это известно так же хорошо, как и им. Думайте, ребята. Мне кажется, ответ лежит на поверхности, но мы его почему-то не хотим замечать.
   — Если ответ на поверхности, и мы должны это знать, мы это скоро узнаем, — усмехнулся Неуступ, — у нас другая совсем небольшая проблема — мы снова потеряли медальон.
   — Надо вытащить Жмуренка из тюрьмы, — сказал Полоз.
   — Полоз, ты сошел с ума? — рассмеялся Елага, — это невозможно! На Жмуренке поставь жирный крест. Из двух зол: безвозвратная потеря медальона или медальон у Огнезара — надо выбирать его безвозвратную потерю!
   — Надо хотя бы попытаться… — Полоз сжал губы.
   — Надо попытаться найти медальон, пока о его местоположении не узнал Огнезар, — тихо сказал Заруба, — логика мальчика проста. Он не может спрятать вещь так, чтобы ее невозможно было найти. Но учитывая ограниченность во времени, мы сильно рискуем.
   — Что ты хочешь сказать? — Полоз вскинул глаза.
   — Полоз. Ты сам прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Мы ждали этого события много лет, его ждали наши деды и прадеды. Мы не можем позволить медальону вернуться назад. Лучше он будет похоронен в каком-нибудь тайнике. У нас будет много времени, чтобы искать его. И я думаю, мы его рано или поздно найдем.
   — Мальчик молчит, — снова напомнил Жидята.
   — Он молчит, пока не сойдет с ума от пыток, пока в тюрьму не привезут его мать, пока… — Неуступ махнул рукой, — Полоз, ты же понимаешь сам. Мальчик должен умереть до того, как это случится.
   Полоз это понимал. Он не хотел об этом думать. Он не хотел принимать в этом участия. Но он это понимал. У ситуации было два выхода: или Жмуренок умрет от пыток, так ничего и не сказав, или он сломается, и медальон окажется у Огнезара. И еще одна, маловероятная возможность — найти медальон в ближайшие два-три дня. В любом случае, счет идет на дни.
   — Когда ты встречаешься с тюремщиком? — спросил Заруба.
   — Через три часа.
   — Возьми пять золотых. Кат не устоит.
   — Погодите. Дайте мне подумать. Я должен что-нибудь придумать…
   — Полоз, тут не о чем думать. Это очевидное решение. Ему не передадут даже записки без того, чтобы о ней не узнал Огнезар. И о подкупе ката Огнезару не доложат, только если это будет крупная сумма.
   — Если это будет крупная сумма, то и записку передадут, — рявкнул Полоз, понимая бессмысленность этого спора.
   — А обратно? Обратно что передадут? Если Огнезар узнает о подкупе ката, он рассердится на ката. И этим все кончится. Мы потеряем осведомителя, только и всего.
   — Я дам себя арестовать и найду способ к нему пробиться!
   — Полоз, это детство. Мы решили этот вопрос. Возьми деньги.
   Жидята сидел, уткнувшись глазами в пол. Полоз стиснул зубы и сгреб золотые в кулак. Они правы. Они, конечно, правы. И жизнь Жмуренка не стоит сотни ущербных, которые завтра выйдут из тюрьмы на улицы города. Завтра. И еще в течение многих лет. Но как это глупо и несправедливо! Расплатиться жизнью за одну мальчишескую глупость. За его, Полоза, неосторожность и неосмотрительность. ПОЛАС… Что ему стоило самому сходить за этим проклятым ножиком? Ведь понятно было, что парню эта глупость прочно втемяшилась в башку, и он от нее не отступится.
   Он вспомнил, как Жмуренок кричал на Улича: «Курицу — Полозу». Как приходил и прятал голодные глаза, собирая медяки на работу в архиве. Как плакал у него на плече в Кобруче. От радости плакал.
   До него как сквозь сон доносились слова Неуступа о том, что нужно стягивать лагеря ближе к городу, потому что медальон может обнаружиться в любую минуту. Ему возражал Заруба, и поддерживал Елага. Мучительно болела голова, и снизу к горлу волнами подкатывал жар.
   — Да любой из вас давно бы раскололся! — закричал он и жахнул кулаком по столу, — любой из вас не выдержал бы так долго! А он еще мальчик, и он молчит! А вы предали его. Он вас не предал, а вы его — предали!
   Каждое слово било по темени словно молоток.
   — Полоз, мы его предали, — кивнул Заруба, — мы поступаем жестоко и несправедливо по отношению к нему. И отдаем себе в этом отчет. Ты ведешь себя как ребенок.
   — Вы даже не думали, как ему помочь…
   — Не считай себя умней других. Любая операция потребует времени, которого нет. Хорошо если мы успеем… заставить его замолчать. Что ты думаешь по поводу перевода лагерей поближе к городу?
   — Ничего. Какой в этом смысл? Медальона нет, и как его открыть, мы не знаем. Зачем рисковать людьми?
   — А ты, Жидята? Нас двое надвое.
   — Я против убийства Жмуренка, — сказал тот.
   — Это мы поняли. Что про лагеря?
   — Я думаю, это имеет смысл. Никто не знает, как повернутся события, — он пожал плечами, словно знал, как они повернутся, но никому не хотел говорить.
 
   Полоз увидел тюремщика издали, и соглядатая, который шел за ним, увидел тоже. Мелькнула мысль позволить им себя арестовать, но тут Заруба был абсолютно прав — это детство. Можно убедить тюремщика в Кобруче, что ты урдийский врач, который не разобрался в ситуации. Но Огнезар — не тюремщик, и в Олехове его так просто обратно не выпустят.
   Он дождался, пока тюремщик зайдет в пивную, пока выпьет кружку пива и выйдет на площадь, удивленно глядя по сторонам, пожмет плечами, и направится домой. Дождался, пока соглядатай замерзнет, стоя у забора напротив, обошел двор с другой стороны и залез к тюремщику в дом через чердак.
   Конечно, тот напугался. Его дети уже спали, и жена укачивала младшего в люльке — Полоз услышал ее чуть слышный скрип и тихую колыбельную песню. Интересно, хотелось бы ему жить так же, как этот тюремщик? В маленьком доме было уютно, темно и приятно пахло хлебом. Тюремщик сидел за столом, освещенным единственной свечой, и хлебал борщ из глубокой миски.
   — Извини. За тобой следили, а я очень хотел с тобой увидеться, — улыбнулся Полоз и сел напротив, — ты ешь, ешь. Я подожду.
   — А я-то думал — напрасно с катом говорил. В пивной ждал, и на площади искал.
   Полоз удовлетворенно кивнул — Огнезару доложат, что никто на встречу не пришел.
   — Есть новости? — спросил он и стиснул зубы. Он не сможет. Ему не хватит на это сил. Конечно, они правы. Конечно, так будет лучше, и Жмуренку меньше мучений. Но не сегодня. Он сегодня только спросит. Завтра утром.
   — Есть. Благородный Огнезар собирается отца его вызвать.
   — Зачем?
   — Он хочет, чтоб батька пожалел, уговорил. Когда жалеют их, они расклеиваются сразу. Так часто делают, нарочно свидание устраивают. Вот сейчас ты все расскажешь, и отец тебя домой отведет. Очень действует. Это у них на послезавтра задумано. Огнезар любит вслух рассуждать, а кат все запоминает, он такой… А завтра, сказал, опять на дыбу повесят — языки для кнута велел готовить. Обычно дней десять ждут, пока оправится, а тут — торопятся.
   — Денег кату можешь передать? — спросил Полоз и сам ужаснулся этого вопроса. Для ката лучшей возможности не представится. Ему ничего не стоит — никто бы и не понял, даже благородный Огнезар. Умер бы он не под кнутом, а в камере, через несколько часов, от какого-нибудь разрыва селезенки — никто бы не догадался.
   — Чтоб убил? — спросил стражник. Спросил так равнодушно и понимающе, что у Полоза по спине пробежали мурашки.
   — Нет, — выплюнул Полоз стражнику в лицо, — чтоб не калечил. На дыбе.
   — Попробую. Но благородный Огнезар сам следит, кат может и не взять. Они боятся, что он умрет, кату пообещали, что он сам на дыбе окажется, если убьет мальчишку. Ну, а если он его жалеть начнет, заметят.
   — Сколько надо, чтоб кат не устоял?
   — Обычно золотой дают, но тут случай особый.
   — Дам три, больше с собой нет. Попробуй. Не убить прошу — просто пожалеть немножко. Каты ж хитрые, они знают способы…
   — Да знают, знают, — усмехнулся стражник, — да, еды не передавай больше. Не возьмет. Его вчера Огнезар обмануть хотел…
 
   Полоз вернулся в лавку Жидяты, когда все разошлись. Тот встретил его молча, только старался заглянуть в глаза.
   — Жидята, я не смог, — успокоил его Полоз, — денег дал, чтоб кат его пожалел. Не знаю, возьмет или нет.
   Жидята кивнул и сел за стол.
   — У меня тут мысли кое-какие есть, — начал он, — я думаю, все не просто так. Убирать ущербных из стражи начали на следующий день после его ареста. Он что-то сказал Огнезару, и тот испугался. Вот только что?
   — Он мог сказать что угодно, — вздохнул Полоз, — он мог похвастаться тем, что мы знаем, как открыть медальон. Он мог сказать, что мы нашли Харалуга. Просто соврать, чтобы тот испугался. Они же всегда боялись имени «Харалуг»!
   И тут Полоз подумал, что Жмуренок сказал им про нож. Он мог это сделать, только чтобы проверить свою догадку. Убедиться, что он прав. Неужели… Неужели именно это напугало Огнезара?
   — А знаешь… Тут такая штука… — сказал он Жидяте, и, стараясь припомнить доводы Жмуренка, изложил его версию открытия медальона.
   Глаза Жидяты вспыхнули, как только он услышал, что булат в Урде называют харалугом.
   — Полоз, и ты ему не поверил? Ты потащил его в лес? — тихо и беспомощно спросил он.
   — Жидята, мудрецы помудрей Жмуренка думали…
   — Что мудрецы? Своей головы нет, что ли? Имя! Мудрецы сказали — имя! А я ведь слышал, что есть харалужные клинки. Только их делали из проволоки, вроде сварного булата. Похоже получалось, тоже черные лезвия. Но не те.
   — Они послезавтра Жмура хотят к нему позвать, — зачем-то сказал Полоз.
   — Жмура? Зачем?
   — Чтоб пожалел. Домой уговорил пойти…
   — Полоз, если с булатом он угадал, они его не выпустят. Они его убьют, даже если он им все расскажет, — Жидята поднялся и начал собираться, — надо Жмуру об этом сказать.
   — Погоди. Не завтра, послезавтра. Завтра вместе сходим.
   Жидята сел и молчал несколько минут. А потом сказал:
   — Он должен рассказать Жмуру. Он расскажет Жмуру, а тот — нам. Жмура они не заподозрят, он же ущербный.
   — Жидята, ты с ума сошел. Вот именно, что Жмур ущербный! Он им выложит все сразу же, тут же! Он не может лгать благородным!
   — Он не может лгать Мудрослову. И не хочет лгать остальным. Ты плохо думаешь об ущербных. Это его сын, он не выдаст сына.
   — Это ты думаешь о них слишком хорошо!
   — Полоз, это шанс.
   — Это шанс отдать им медальон!
   — Полоз, это шанс спасти мальчика. И получить медальон, и открыть его. Этот шанс нельзя упустить. Ты убедишь Жмура. Ты сможешь, ты умеешь.
   — Ты не понимаешь. Благородные… они могут им внушать. Как я — тебе.
   — Ты тоже можешь внушать. Вот и внуши Жмуру, что он не должен говорить Огнезару про медальон.
   — Это совсем другое. Я не могу внушить того, чего человек не хочет сам. А Огнезар — наоборот, Жмур хочет ему подчиняться и не хочет ему лгать, понимаешь?
   — Нет, — уверенно ответил Жидята.
   Полоз вздохнул. Тогда, если все получится, действительно надо стягивать лагеря к городу. И как можно скорей. Глаза его загорелись.
   — Жидята, мы попробуем. Заруба не поверит, но мы это сделаем. Надо готовить восстание. Надо чтобы вольные люди были рядом, в не в сотне верст отсюда. Жидята, ты умный, придумай, как обмануть сход.
   — Придумаю, — усмехнулся Жидята, — через пять дней все вольные люди будут стоять у городской стены. Как думаешь, пять дней Жмуренок продержится?
   — Если будет знать, что осталось немного — продержится. Он… он должен продержаться.
 
   Всю ночь Полозу снился Жмуренок. Янтарные глаза приближались к лицу, и обиженный голос спрашивал:
   — Полоз, ты чего, хотел меня убить, что ли?
   — Нет, Балуй, это неправда. Я не хотел, — шептал Полоз в ответ.
   — Да ты врешь!
   Он просыпался, и гнал от себя тревогу. Они смогут. Жидята всю жизнь общается с ущербными, он знает, на что они способны, а на что — нет. И потом… Мудрец говорил: любовь может вырастить на пепелище прекрасный цветок. Кто знает, не прорастает ли этот цветок на обрубке души Жмура? Ведь речь пойдет о жизни его сына. Если Жмур выдаст Огнезару медальон, мальчика убьют. Его не станут делать ущербным, его именно убьют.
   Неужели Жмуренок был прав, и медальон можно открыть ножом? Жидята поверил в это сразу. И тогда… Благородные не устоят. Если к тысяче ущербных, что живут в городе и в один миг прозреют, добавить пять сотен хорошо вооруженных вольных людей, которые поведут их за собой, благородные не устоят. Им хватит ума не оказывать сопротивления и не проливать кровь напрасно. Надо только чтоб вольные люди успели подтянуться к городу. Но, получив медальон, можно выбрать самую подходящую минуту, когда к этому все будут готовы. Один удар. Все можно решить одним ударом.
   Полоз неожиданно подумал, что будет, когда этот удар достигнет цели? Он не сомневался, что во главе города встанет малый сход. Что ж, он не зря изучал право…
   Сколько дел впереди! Сколько споров, неоднозначных решений, сколько сомнений. Они не сделают Олехов похожим на Кобруч. Они знают, что такое справедливость. И справедливость станет главным их принципом.
   Он засыпал снова, и во сне опять видел Жмуренка. Хохочущего на берегу ручья в лагере, и с брызгами падающего в воду.
 
   Рано утром Полоза разбудил Жидята.
   — Проснись. Я не знаю, важно это или нет, но тебе привезли письмо.
   Полоз с трудом разлепил веки — ему было нехорошо, словно вчера он весь вечер пил вино без меры.
   — Мне? Что, так и написано? И никто его не перехватил?
   — Нет, написано, что оно для меня.
   Полоз взял в руки запечатанный сургучом конверт. Действительно, письмо адресовалось Жидяте, только под его именем была нарисована змея, оплетающая ветку дерева. На конверте не значилось, от кого пришло письмо, но Полоз немедленно узнал почерк.
   — Жидята, ты похож на урдийских мудрецов, и понимаешь их с полуслова! Это письмо от моего учителя. Вот уж не думал, что он захочет мне написать! Да еще так скоро!
   Полоз сломал сургуч и развернул лист бумаги.
   «Дорогой мой ученик!
   Пишу тебе на второй день после твоего отъезда домой. У меня побывал мудрец, в доме которого ты прожил всю зиму, и от него я узнал, что мальчик, вместе с которым ты путешествовал, умеет варить „алмазный“ булат, из которого выходят черные клинки. Этот булат носит имя того, кого вы ищите — так называют эти клинки на востоке.
   Дело в том, что я не знал о способностях мальчика, а знакомый тебе мудрец — об имени клинков, но как только мы сложили наши знания воедино, то немедленно пришли к выводу: такой клинок должен открыть Вещь.
   По нашему мнению, Вещь сделала мальчика ключом к самой себе, ведь она таит необычайную силу. И теперь цепочка событий не кажется нам случайной: Вещь искала выхода из заточения, нашла его, оказалась у мальчика в руках, и дала ему в руки ключ.
   Мне жаль, что о булате мы узнали так поздно, иначе не пришлось бы тратить столько времени и денег на поиски в архивах.
   Надеюсь, вы доведете начатое до конца, искренне желаю вам удачи, и передаю такое же пожелание от знакомого тебе мудреца.
   Напиши мне, чем закончится ваше предприятие, хотя, я думаю, мне доведется об этом услышать из множества уст.
   До встречи, мой дорогой ученик, и пусть тебе повезет».
   — Жидята. Прочитай. Как ты думаешь, это станет доводом для схода?
   Жидята прочитал письмо несколько раз, а потом посмотрел на Полоза с укоризной.
   — Ну почему ты всегда ищешь авторитетное мнение, вместо того, чтобы думать головой? — легко улыбнулся он, — когда тебе то же самое говорил Жмуренок, ты не стал его даже слушать.
   — Так что насчет схода? — повторил вопрос Полоз — он и без этого раскаивался в том, что не поверил Жмуренку.
   — Я подумаю. Но прочитать им надо. У нас есть еще одна проблема. Ты говорил, Огнезар уже пробовал Жмуренка обмануть. А поверит ли он после этого отцу? Тебе надо найти тюремщика, который принес ему записку, и расспросить подробно: что он говорил, почему Жмуренок ему не поверил. Все детали. Два золотых у тебя есть, но у меня в кубышке тоже кое-что заначено. Иди сейчас, пока они не ушли на работу.