Дюма Александр. Графиня Де Шарни

   – Признаться, ваше сиятельство, в эту минуту у меня немного мутится в голове. По правде говоря, для нас обоих было бы лучше, если бы вы задавали мне вопросы.
   – Хорошо! – согласился Калиостро. – Я – человек добрый, и форма мне безразлична, коль скоро я хочу узнать то, что меня интересует. Сколько вас собралось под аркадами на Королевской площади?
   – Шестеро, считая меня.
   – Шестеро, считая вас, дорогой господин де Босир. Давайте выясним, те ли это люди, о которых я думаю. Во-первых – вы, это не вызывает сомнения.
   Босир вздохнул, словно давая понять, что он сам предпочел бы, чтобы такое сомнение было возможно.
   – Вы оказываете мне честь, начав с меня, – проговорил он, – когда рядом со мной были весьма значительные лица.
   – Дорогой мой! Я следую евангельскому завету. Разве не сказано в Писании: «Первые будут последними»? Если первые должны стать последними, то последние, естественно, окажутся первыми. Таким образом, как я вам уже сказал, я действую согласно Евангелию. Прежде всего, там были вы, верно?
   – Да, – отвечал Босир.
   – Затем был ваш друг Туркати, не так ли? Бывший офицер из рекрутов, взявшийся поднять легион в Брабанте, так?
   – Да, – отвечал Босир, – там был Туркати.
   – Еще там был славный роялист по имени Маркье из бывших сержантов французской гвардии, а теперь – младший лейтенант роты жандармов, верно?
   – Да, ваше сиятельство, и Маркье был…
   – Затем – маркиз де Фавра?..
   – И маркиз де Фавра.
   – А господин в маске?
   – И господин в маске.
   – Не угодно ли вам будет, господин де Босир, дать мне некоторые разъяснения по поводу этого господина в маске?
   Босир взглянул на Калиостро столь пристально, что глаза его сверкнули в темноте.
   – Но… – молвил он, – разве это не?..
   Он умолк словно из опасения совершить святотатство.
   – Кто? – спросил Калиостро.
   – Разве это не?..
   – О Господи! Вы что же, язык проглотили, дорогой господин де Босир? Будьте осторожны: это иногда приводит к тому, что на шее оказывается веревка. А это будет, пожалуй, пострашнее.
   – Ну.., это.., разве это не его высочество? – пролепетал Босир, чувствуя себя припертым к стене.
   – Кто? – продолжал настаивать Калиостро.
   – Его высочество… Его высочество, брат короля.
   – Ах, дорогой господин де Босир! Когда маркиз де Фавра, горячо желающий заставить людей поверить, что он в этом деле заодно с принцем крови, заявляет, будто господин в маоке – его высочество, это понятно: кто не умеет лгать, не умеет и устраивать заговоры. Но как вы и ваш друг Туркати, оба вербовщики, то есть люди, привыкшие на глаз определять рост человека с точностью до дюйма и линии, могли так ошибиться – это совершенно невероятно!
   – Да, в самом деле… – согласился Босир.
   – Рост его высочества – пять футов, три дюйма и семь линий, – продолжал Калиостро, – а в господине в маске около пяти футов и шести дюймов.
   – Верно, – заметил Босир, – я об этом уже подумал. Но если это не его высочество, то кто же это мог быть?
   – Ах, черт подери! Я был бы счастлив и по-настоящему горд, дорогой мой господин де Босир, – отвечал Калиостро, – если бы мог сообщить вам то, что надеялся узнать от вас.
   – Так вы, стало быть, знаете, ваше сиятельство, кто этот человек? – спросил бывший гвардеец, приходя мало-помалу в себя.
   – Еще бы, черт возьми!
   – Не будет ли с моей стороны нескромностью спросить?..
   –..Как его зовут?
   Босир кивнул в знак того, что именно это он и желал бы узнать.
   – Имя – вещь серьезная, господин де Босир; по правде сказать, я бы предпочел, чтобы вы его угадали сами.
   – Угадать… Я уже две недели ломаю над этим голову, – Это потому, что некому было вам помочь.
   – Так помогите мне, ваше сиятельство.
   – С удовольствием. Вы знакомы с историей Эдипа?
   – Очень смутно, ваше сиятельство. Однажды я смотрел про него пьесу в Комеди Франсез, но к концу четвертого акта я имел несчастье заснуть.
   – Дьявольщина! Желаю и впредь только таких несчастий, дорогой мой.
   – Однако вы же видите, как теперь мне это вредит.
   – Ну что же, я в двух словах расскажу вам, кто такой Эдип. Я знавал его еще ребенком при дворе царя Полиба, а стариком – при дворе царя Адмета. Таким образом, мне вы можете доверять больше, чем Эсхилу, Софоклу, Сенеке, Корнелю, Вольтеру или господину Дюсису, которые, весьма вероятно, много о нем слышали, однако не имели удовольствия знать его лично.
   Босир хотел было спросить у Калиостро, как он мог знать человека, умершего около трех тысячелетий назад, но, видимо, подумал, что не стоит из-за такой безделицы перебивать рассказчика, и махнул рукой, словно хотел сказать: «Продолжайте, я слушаю».
   Калиостро в самом деле продолжал, будто ничего не заметил.
   – Итак, я познакомился с Эдипом. Ему предсказали, что в будущем он станет убийцей своего отца и супругом своей матери. Полагая, что его отец – Полиб, он оставил его, ничего ему не сказав, и отправился в Фокиду. Перед отъездом я посоветовал ему путешествовать не по главной дороге из Давлиса в Дельфы, а пройти по горной дороге, хорошо мне известной. Однако он заупрямился, а так как я не мог ему объяснить, почему я даю такой совет, все мои усилия заставить его изменить маршрут оказались тщетны. В результате этого упрямства произошло то, что я и предвидел. На пересечении дельфской и фиванской дорог он повстречал человека в сопровождении пятерых рабов: человек этот сидел в повозке, занимавшей всю ширину пути. Все могло бы уладиться, если бы тот человек согласился взять немного влево, а Эдип – правее. Но каждый из них желал непременно проехать посредине. Человек в повозке обладал холерическим темпераментом; Эдип по натуре был очень вспыльчив. Пятеро рабов бросились вперед и пали один за другим. Вслед за ними был убит и их хозяин. Эдип переступил через шесть трупов, среди которых было и тело его отца…
   – Дьявольщина! – вставил Босир.
   –..И продолжал путь в Фивы. Дорога проходила через гору Сфингион; на тропинке, еще более узкой, чем та, на которой Эдип повстречался с отцом, была пещера странного животного. У него были орлиные крылья, женские голова и грудь, а тело и когти – львиные.
   – Ого! – воскликнул Босир. – И вы, ваше сиятельство, верите, что на свете бывают такие чудовища?
   – Я не стану это утверждать, дорогой господин де Босир, – с важным видом отвечал Калиостро, – принимая во внимание, что когда я отправился в Фивы той же дорогой тысячелетие спустя, в эпоху Эпаминонда, сфинкс был уже мертв. Ну, а в эпоху Эдипа он был еще жив, и одним из его любимых развлечений было сесть посреди дороги и, дождавшись путешественника, загадать ему загадку, а если он не отгадает, тут же его и съесть. А так как это продолжалось уже около трехсот лет, прохожие становились все более редкими, а у сфинкса выросли очень большие зубы. Когда он заметил Эдипа, он сел посреди дороги и поднял, лапу, останавливая юношу: «Путешественник! – сказал он ему. – Я – сфинкс. – Ну и что? – спросил Эдип. – Судьба послала меня на землю, чтобы загадывать смертным загадку. Если они ее не отгадают, они принадлежат мне, если же отгадают, я буду принадлежать смерти и сам брошусь в пропасть, куда до сих пор сбрасывал тех, кто имел несчастье попасться мне на дороге». Эдип заглянул в пропасть и увидел, что дно белым-бело от костей. «Хорошо, – отвечал юноша, – я слушаю твою загадку. – Вот она, – сказал птицелов: „Какое животное ходит на четвереньках, утром, на двух ногах – днем и на трех – вечером?“ Эдип на минуту задумался, потом с улыбкой, несколько обеспокоившей сфинкса, спросил: „Если я отгадаю, ты сам бросишься в пропасть? – Таково веление рока, – отвечал сфинкс. – Ну что же, в таком случае это животное – человек“.
   – Как человек? – перебил Босир, вошедший во вкус и заинтересовавшийся рассказом, словно все это происходило в наши дни.
   – Да, человек! Человек, который в детстве, то есть на заре жизни, ползает на четвереньках; в зрелом возрасте, то есть в полдень, ходит на двух ногах, а вечером, то есть в старости, опирается на палку.
   – Ах, чертовски верно!.. – вскричал Босир. – Вот сфинкс-то, должно быть, огорчился?!
   – Да, дорогой мой господин де Босир! До такой степени огорчился, что бросился в пропасть вниз головой и, будучи верен данному обещанию, не воспользовался крыльями, что вы, возможно, сочтете глупостью с его стороны; итак, он разбился о скалы. А Эдип продолжал путь, прибыл в Фивы, встретил там вдову по имени Иокаста, женился на ней и исполнил таким образом пророчество оракула, предсказавшего, что он убьет отца и женится на матери.
   – Какую же связь, ваше сиятельство, вы усматриваете между историей Эдипа и господином в маске?
   – Очень тесную связь! Впрочем, погодите! Прежде всего вы желали узнать его имя.
   – Да.
   – А я сказал, что предложу вам загадку. Правда, я добрее сфинкса и не разорву вас в клочья, если вы будете иметь несчастье не отгадать. Внимание: я занес лапу: «Кто из придворных является внуком своего отца, братом своей матери и дядей своих сестер?» – Ах, черт возьми! – воскликнул Босир, задумавшись не менее глубоко, чем Эдип.
   – Думайте, дорогой мой! – молвил Калиостро.
   – Помогите мне немножечко, ваше сиятельство.
   – Охотно… Я спросил вас, знаете ли вы историю об Эдипе.
   – Да, вы оказали мне эту честь.
   – Теперь перейдем от истории языческой к Священной истории. Знаете ли вы историю Лота?
   – С дочерьми?
   – Вот именно.
   – Еще бы не знать! Впрочем, погодите… Э-э.., да.., поговаривали что-то о старом Людовике Пятнадцатом и его дочери, ее высочестве Аделаиде!..
   – Вы попали в точку, мой дорогой!
   – Так господин в маске – это?..
   – Пять футов и шесть дюймов.
   – Граф Луи…
   – Ну же!
   – Граф Луи де…
   – Тес!
   – Вы же сами говорили, что здесь одни мертвецы…
   – Да, на их могилах растет трава и растет лучше, чем где бы то ни было. Как бы эта трава, подобно тростнику царя Мидаса… Вы знаете историю царя Мидаса?
   – Нет, ваше сиятельство.
   – Хорошо, я вам расскажу ее как-нибудь в другой раз, а теперь давайте вернемся к нашей с вами истории. Он снова стал серьезным.
   – Итак, на чем вы остановились? – спросил он.
   – Прошу прощения, но мне кажется, что вопросы задавали вы.
   – Вы правы.
   Пока Калиостро собирался с мыслями, Босир прошептал:
   – Ах, черт возьми, до чего верно! Внук своего отца, брат своей матери, дядя своих сестер.., это же граф Луи де Нар…
   – Слушайте! – заговорил Калиостро.
   Босир прервал свой монолог и стал во все уши слушать.
   – Теперь, когда у нас не осталось сомнений в том, кто были заговорщики в масках или без таковых, перейдем к цели заговора.
   Босир кивнул в знак того, что готов отвечать на вопросы.
   – Целью заговора было похищение короля, не так ли?
   – Да.
   – И препровождение его в Перону?
   – В Перону.
   – Ну, а средства?
   – Денежные?
   – Да, начнем с денежных.
   – Два миллиона.
   – Их ссужает один генуэзский банкир. Я знаком с этим банкиром. Есть другие?
   – Не знаю.
   – Хорошо, что касается денег, то тут все понятно. Однако деньги – не все, нужны люди.
   – Господин де Лафайет дал разрешение поднять легион и идти на помощь Брабанту, выступающему против Империи.
   – Славный Лафайет! Узнаю его! – прошептал Калиостро.
   И громко прибавил:
   – Ну хорошо, пусть есть легион. Однако для исполнения задуманного нужен не легион, а целая армия.
   – Есть и армия.
   – Какая армия?
   – В Версале соберутся тысяча двести всадников. В указанный день они отправятся оттуда в одиннадцать часов вечера, а в два часа ночи войдут в Париж тремя колоннами.
   – Хорошо!
   – Первая войдет через ворота Шайо, вторая – через Рульские ворота, третья – через Гренельские. Колонна, вошедшая через Гренельские ворота, должна будет убить Лафайета; та, что войдет через ворота Шайо, возьмет на себя господина Неккера, а колонна, вошедшая через Рульские ворота, разделается с господином Байи.
   – Хорошо! – повторил Калиостро.
   – После этого они заклепают пушки, соберутся на – Елисейских полях и пойдут в Тюильри, а в Тюильри – наши.
   – Как это ваши? А Национальная гвардия?
   – Там должна поработать брабантская колонна. Соединившись с частью наемной гвардии в четыреста швейцарцев и с тремястами заговорщиками из провинции, она захватит благодаря единомышленникам внешние и внутренние ворота; потом к королю войдут с криками: «Государь! Сент-Антуанское предместье восстало.., карета готова.., надобно бежать!» Если король согласится бежать – хорошо; если нет – его уведут силой и препроводят в Сен-Дени.
   – Хорошо!
   – Там уже будут ждать двадцать тысяч пехотинцев, к ним присоединятся тысяча двести человек кавалерии, брабантский легион, четыреста швейцарцев, триста заговорщиков, десять, двадцать, тридцать тысяч роялистов, примкнувших по дороге; с помощью всех этих сил и надо будет препроводить короля в Перону.
   – Чем дальше – тем интереснее! А что все они будут делать в Пероне, дорогой господин де Босир?
   – В Пероне будут ждать наготове двадцать тысяч человек; к тому времени они приедут морским путем из Фландрии, а также из Пикардии, Артуа, Шампани, Бургундии, Лотарингии, Эльзаса и Камбрези. Сейчас пытаются сторговаться с двадцатью тысячами швейцарцев, двенадцатью тысячами германцев и двенадцатью тысячами сардинцев; объединившись в первый эскорт короля, они составят пятьсот тысяч численного состава.
   – Кругленькая цифра! – заметил Калиостро.
   – Эти пятьсот тысяч человек двинутся на Париж; они перекроют реку выше и ниже города и, таким образом, отрежут подвоз продовольствия. Голодный Париж капитулирует. Национальное собрание будет распущено, а король, настоящий король, снова займет трон своих отцов.
   – Аминь! – бросил Калиостро. Он встал и продолжал:
   – Дорогой господин де Босир! С вами очень приятно беседовать, однако случилось то, что бывает и с самыми знаменитыми ораторами, когда они все сказали, когда им больше нечего сказать – а вы ведь все сказали, не правда ли?
   – Да, ваше сиятельство, пока все.
   – В таком случае – до свидания, дорогой мой господин де Босир. Когда вам снова захочется получить десять луидоров, по-прежнему в качестве подарка, приходите ко мне в Бельвю.
   – Так, в Бельвю… А спросить графа Калиостро?
   – Графа Калиостро? О нет, вас никто не поймет. Спросите барона Дзаноне.
   – Барон Дзаноне?! – вскричал Босир. – Да ведь именно так зовут генуэзского банкира, ссудившего его высочество двумя миллионами.
   – Вполне возможно, – отвечал Калиостро.
   – То есть, как – возможно?
   – Ну да. У меня много дел, и я совершенно забыл об этом. Вот почему я не сразу вспомнил, о чем идет речь. Однако теперь, как мне кажется, я припоминаю.
   Босир был до глубины души потрясен тем, как это можно забыть о деле стоимостью в два миллиона; он пришел к мысли, что когда дело касается денег, лучше быть на службе у того, кто ссужает деньги, нежели у того, кто их занимает.
   Впрочем, потрясение Босира было не настолько сильным, чтобы он забыл, где находится; едва Калиостро сделал несколько шагов к выходу, как Босир одним прыжком нагнал его и, подстроившись к его походке, пошел за ним след в след; глядя на них со стороны, можно было подумать, что это идут два автомата, приводимые в движение одной и той же пружиной.
   Только когда ворота за ними захлопнулись, стало заметно, как они разделились.
   – В какую сторону вы теперь направляетесь, дорогой господин де Босир?
   – А вы?
   – Ну, уж, во всяком случае, нам не по дороге.
   – Я иду в Пале-Рояль, ваше сиятельство.
   – А я – в Бастилию, господин де Босир. Засим оба господина расстались; Босир низко поклонился графу, Калиостро в ответ едва заметно кивнул головой, и оба почти в ту же минуту исчезли в ночной мгле. Калиостро пошел по улице Тампль, а Босир зашагал по улице Верри.

Глава 6.
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГАМЕН ДОКАЗЫВАЕТ, ЧТО ОН В САМОМ ДЕЛЕ МАСТЕР МАСТЕРОВ И ВСЕОБЩИЙ УЧИТЕЛЬ

   Читатель помнит, что король в присутствии г-на де Лафайета и графа де Буйе выразил желание повидаться со своим бывшим учителем Гаменом и попросить его помощи в одной важной слесарной работе. Он прибавил также – мы полагаем нелишним упомянуть об этой подробности, – что не помешает и опытный подмастерье, и они займутся этой работой втроем. Число «три», угодное богам, не вызвало неудовольствия и у Лафайета: он отдал приказание пропустить мэтра Гамена и его подмастерье в королевские покои и проводить их в кузницу, как только они прибудут.
   Неудивительно поэтому, что несколько дней спустя после переданного нами разговора мэтр Гамен – а он уже отчасти знаком нашим читателям, ведь мы рассказывали, как утром шестого октября он с незнакомым оружейным мастером сидел за бутылкой бургундского в кабачке у Севрского моста, – итак, мэтр Гамен в сопровождении подмастерья, одетого, как и сам мастер, в рабочее платье, прибыл к воротам Тюильри; их без труда пропустили, они обошли королевские покои по коридору, поднялись по лестнице на чердак и, подойдя к двери кузницы, представились дежурному камердинеру.
   Их звали: Никола-Клод Гамен и Луи Леконт. Они носили звания: первый – мастер слесарного дела, второй – подмастерье.
   Хотя во всем этом не было ничего аристократического, Людовик XVI, едва заслышав их имена и звания, сам поспешил к двери, громко приглашая:
   – Войдите!
   – Идем! Идем! Идем! – входя в кузницу, прокричал Гамен с непринужденностью не столько сотрапезника, сколько учителя.
   А подмастерье то ли был непривычен к общению с членами королевской семьи, то ли был наделен природой большим уважением к коронованным особам, в каком бы костюме они перед ним ни предстали или в какой бы одежде он сам ни был им представлен, – итак, ничего не ответив на приглашение короля и появившись на пороге кузницы спустя некоторое время после мэтра Гамена, подмастерье замер, сжимая в руках куртку и картуз, у самой двери, которую притворил за ними камердинер.
   Возможно, ему даже удобнее было со своего места заметить, как радостно блеснули доселе тусклые глаза Людовика XVI, на что он ответил почтительным поклоном.
   – А-а, вот и ты, дорогой мой Гамен! – воскликнул Людовик XVI. – Я очень рад тебя видеть. По правде говоря, я уж на тебя и не рассчитывал: я думал, что ты совсем меня забыл!
   – Потому-то вы и взяли ученика? – спросил Гамен. – Ну и правильно сделали, и имели на это полное право, раз меня не было рядом. Вот только, к сожалению, – насмешливо прибавил он, – ученик не мастер, а?
   Подмастерье подал королю знак.
   – Что ж ты хочешь, Гамен! – проговорил Людовик XVI – Меня уверили, что ты меня больше и знать не желаешь: говорили, что ты боишься опорочить свое имя…
   – Клянусь честью, государь, вы еще в Версале могли убедиться в том, что ничего хорошего дружба с вами не сулила; я сам видел, как цирюльник Леонар в небольшом кабачке у Севрского моста завивал волосы двум строившим страшные рожи гвардейцам, которые во что бы то ни стало хотели оказаться в вашей приемной в ту минуту, когда ваши добрые друзья парижане придут к вам с визитом.
   По лицу короля пробежала тень, и подмастерье склонил голову.
   – Впрочем, поговаривают, – продолжал Гамен, – что ваши дела пошли лучше с тех пор, как вы возвратились в Париж, и что вы вьете из парижан веревки. Ах, черт возьми, да и что в этом удивительного, ведь парижане так глупы, а королева, если захочет, умеет быть такой душкой!
   Людовик XVI ничего не ответил, только краска бросилась ему в лицо.
   Казалось, стоявший у двери молодой человек испытывает невыразимые страдания, слыша фамильярности, которые позволял себе мэтр Гамен.
   Вытерев со лба испарину платком, пожалуй, слишком изящным для подмастерья, он решился подойти поближе.
   – Государь! – молвил он. – Не угодно ли будет вашему величеству узнать, как мэтр Гамен оказался перед вашим величеством и как сам я удостоился чести оказаться здесь?
   – Да, дорогой мой Луи, – отвечал король.
   – Ах, вот как: «дорогой мой Луи»! Как высокопарно! – проворчал Гамен. – «Дорогой мой Луи»… Чтобы так обращаться к ремесленнику, подмастерью, которого вы знаете недели две?!. Что же тогда вы скажете мне, если мы знакомы вот уже четверть века? Мне, который вложил вам напильник в руку? Мне, вашему учителю? Вот что значит иметь хорошо подвешенный язык и белые руки!
   – Я скажу тебе так: «милейший Гамен!» Я называю этого юношу «дорогим Луи» не потому, что он выражается элегантнее тебя, и не потому, что он, может быть, чаще тебя моет руки – ты знаешь, как мало внимания я обращаю на все эти мелочи, – а потому, что он нашел способ доставить ко мне тебя, тебя, друг мой, и это в то время, как мне передали, что ты не хочешь меня больше видеть!
   – Да это не я не хотел вас видеть, я-то вас люблю, несмотря на все ваши недостатки; это все моя жена, госпожа Гамен, это она повторяла мне каждую минуту: «Ты водишь дурные знакомства, Гамен, слишком большие люди твои знакомые; ничего хорошего нет в том, чтобы в наше время якшаться с аристократами, у нас есть небольшое состояние – побережем его; у нас есть дети – воспитаем их; а если дофин хочет научиться слесарному делу, пусть обратится еще к кому-нибудь; во Франции и без тебя слесарей предостаточно».
   Людовик XVI взглянул на подмастерье и подавил насмешливую и в то же время грустную улыбку.
   – Да, разумеется, во Франции слесарей предостаточно, но не таких мастеров, как ты.
   – Я именно так и сказал мастеру, когда пришел к нему от вашего имени, – вмешался подмастерье. – Я сказал ему: «Мэтр! Король взялся сделать замок с секретом; ему был нужен помощник: ему порекомендовали меня, он и взял меня к себе. Это большая для меня честь.., все так.., однако это очень тонкая работа. С замком все было хорошо, пока дело не дошло до замочного механизма и зажимов, потому что всякий знает, что трех зажимов в виде ласточкиного хвоста на закраине довольно, чтобы надежно прикрепить механизм к коробке; однако когда мы взялись за язычок замка, вот тут-то ремесленник оказался бессилен…» – Еще бы! – согласился Гамен. – Язычок – сердце замка.
   – И настоящая вершина слесарного мастерства, когда он хорошо сделан, – продолжал подмастерье, – однако язычки бывают разные. Язычок может быть глухой, бывают язычки откидные, которые возвращаются назад, а есть еще язычок зубчатый, приводящий в движение засовы. «Теперь предположим, что у нас трубчатый ключ, бородка которого либо выкована при помощи оправки, либо в бородке выточена простая и фигурная бороздки, либо это двусторонняя бородка в виде двух вогнутых серпов; так какой же язычок подойдет к такому ключу? Вот на чем мы остановились…»
   – Да, не всем дано справиться с такой работой, – заметил Гамен.
   – Совершенно верно… Вот почему я пришел к вам, мэтр Гамен, – продолжал я. – Всякий раз, как король испытывал затруднение, он вздыхал: «Ах, если бы Гамен был здесь!» Тогда я сказал королю: «Прикажите передать этому знаменитому Гамену, чтобы он пришел, и мы посмотрим, на что он способен!» Но король ответил: «Это ни к чему, Луи: Гамен меня совсем забыл! – Чтобы человек, удостоившийся чести работать с вашим величеством, забыл вас?! Это невероятно!..» И я сказал королю: «Я пойду на поиски этого мастера мастеров и всеобщего учителя!» Король ответил: «Иди, но тебе вряд ли удастся его привести!» Я сказал: «Я его приведу!» – и ушел. Ах, государь, не знал я тогда, за какое дело взялся, какого человека мне придется уговаривать! Я, к слову сказать, не стал представляться ему королевским подмастерьем, и он подверг меня испытанию, которое, пожалуй, будет потруднее вступительного экзамена в кадетский корпус. Короче говоря, я оказался у него… На следующий день я наконец отваживаюсь заикнуться о том, что пришел к нему по вашему поручению. Я уж думал, что на сей раз он выставит меня за дверь: он называл меня шпионом, доносчиком. Напрасно я пытался его уверить, что меня в самом деле прислали вы все было тщетно. Он заинтересовался только тогда, когда я признался, что мы начали работу, но не можем ее закончить, однако и после этого он еще колебался. Он говорил, что это ловушка, которую ему расставили враги. Наконец лишь вчера, после того как я передал ему двадцать пять луидоров от имени вашего величества, он сказал: «Ага! Вот это в самом деле может быть от короля!.. Ладно, так уж и быть, – прибавил он, – пойдем к нему завтра. Кто не рискует, тот не выигрывает». Весь вечер мастер пребывал в прекрасном расположении духа, а нынче утром я ему сказал: «Пора отправляться!» Он попытался возражать, но я его все-таки убедил. Я завязал ему вокруг пояса фартук, вложил в руки палку и подтолкнул к двери. Мы пошли по дороге на Париж – и вот мы здесь!
   – Добро пожаловать! – молвил король, с благодарностью взглянув на молодого человека, которому, казалось, с большим трудом дался этот рассказ как по форме, так и по содержанию. – А теперь, Гамен, друг мой, – продолжал король, – не будем терять времени: мне показалось, что ты торопишься.
   – Совершенно верно, – подтвердил слесарь. – Я обещал госпоже Гамен вернуться ныне к вечеру. Так где этот знаменитый замок?
   Король передал мастеру из рук в руки на три четверти законченный замок.
   – Так чего ж ты говорил, что это дверной замок?! – возмутился Гамен, обращаясь к подмастерью. – Дверной замок запирается с обеих сторон, чучело! А это – замок для сейфа. Ну-ка, поглядим… Стало быть, не работает, а?.. Ничего, у мастера Гамена заработает!