Дюма Александр. Сан-Феличе. Книга первая

   — Итак, вы принимаете барона Карла Макка в качестве главнокомандующего вашей армией?
   — Охотно, — отвечал король.
   — В таком случае позвольте…
   И она направилась к двери; король провожал ее взглядом, не представляя себе, что она собирается сделать, как вдруг охотничий рот громко затрубил под окнами дворца, возвещая подъем зверя; он звучал так мощно, что в зале задрожали оконные стекла, а члены Совета, ничего не понимая, стали с удивлением переглядываться.
   Потом все взоры снова обратились к королю, как бы вопрошая его, что означает этот нежданный охотничий клич.
   Но король, казалось, был удивлен не меньше остальных, а Юпитер — не меньше короля.
   Фердинанд несколько мгновений прислушивался, как бы не веря собственным ушам.
   Потом он воскликнул:
   — Что взбрело в голову этому бездельнику? Ведь он должен знать, что охота отменена. Зачем же возвещать подъем?
   Доезжачий продолжал неистово трубить. Король в волнении поднялся с места: заметно было, что он отчаянно борется сам с собою.
   Он подошел к окну и распахнув его, крикнул:
   — Замолчи, болван!
   Потом, сердито захлопнув окно, он в сопровождении Юпитера вернулся на свое место.
   Но за это время на сцене при содействии королевы появился новый персонаж: пока король разговаривал с доезжачим, она отворила дверь, ведущую из ее покоев в зал совещания, и ввела какого-то человека.
   Все с недоумением смотрели на незнакомца, и сам король был изумлен не менее остальных.

XXIII. ГЕНЕРАЛ БАРОН КАРЛ МАКК

   Неизвестному, так удивившему всех своим появлением, было лет сорок пять; он был высок, белокур, бледен лицом; на нем был австрийский мундир с генеральскими знаками отличия и среди других регалий — ордена и ленты Марии Терезии и Святого Януария.
   — Государь, — сказала королева, — имею честь представить вашему величеству барона Карла Макка, которого вы только что назначили главнокомандующим ваших армий.
   — Счастлив познакомиться с вами, генерал, — сказал король, с некоторым удивлением глядя на орден Святого Януария, украшавший грудь вошедшего, ибо он не помнил, чтобы когда-либо имел случай наградить генерала этим знаком отличия
   И Фердинанд обменялся с Руффо беглым взглядом, говорившим: «Внимание!» Макк отвесил глубокий поклон и, вероятно, собирался ответить на приветствие короля, когда в разговор вмешалась королева.
   — Я подумала, государь, что нам незачем ждать прибытия барона в Неаполь, чтобы должным образом выразить ему уважение, которое вы к нему питаете итак, еще прежде чем он выехал из Вены, я поручила вашему послу вручить генералу орден Святого Януария.
   — И я, государь, — воскликнул барон с восторгом чересчур театральным, чтобы быть искренним, — преисполнившись признательности за милость вашего величества, поспешил прибыть сюда, чтобы сказать вам: «Государь, моя шпага к вашим услугам»
   С этими словами Макк извлек шпагу из ножен, отчего король слегка подался назад Как и Якову I, ему претил вид железа.
   Макк продолжал:
   — Эта шпага будет неустанно служить вам и ее величеству королеве; она не возвратится в ножны, пока не разгромит гнусную Французскую республику, попирающую человечность и являющуюся позором Европы. Принимаете ли вы мою присягу, государь? — громко вскричал Макк, грозно потрясая шпагой.
   Фердинанд, по характеру чуждый аффектации и наделенный здравым смыслом, не мог не заметить, насколько нелепо бахвальство генерала Макка; он прошептал на неаполитанском наречии, знакомом только тем, кто родился у подножия Везувия, одно-единственное слово:
   — Ceuza!
   Мы охотно перевели бы это восклицание, сорвавшееся с уст короля Фердинанда, но, к сожалению, ему нет соответствия во французском языке. Удовольствуемся пояснением, что оно означает нечто среднее между «дурак» и «кривляка».
   Макк, разумеется, не понявший его и ожидавший со шпагою в руке, что король примет его клятву, в явном замешательстве обернулся к королеве.
   — Его величество, кажется, удостоил меня своим обращением, — пробормотал он.
   — Его величество одним словом, полным значения, выразил вам свою благодарность, — не смущаясь, ответила королева.
   Макк поклонился и величественно вложил шпагу в ножны, в то время как с лица короля не сходило выражение добродушной иронии.
   — Надеюсь, — сказал король, поддаваясь тому насмешливому настроению, которое было ему так по душе, — что мой любезный племянник, направив ко мне одного из талантливейших своих полководцев, чтобы сокрушить гнусную Французскую республику, одновременно прислал и план кампании, разработанный его придворным советом?
   Этот вопрос, заданный с превосходно разыгранным простодушием, прозвучал весьма ядовито, ибо именно придворным советом были разработаны планы кампаний 96-го и 97-го годов, в итоге которых австрийские генералы и сам эрцгерцог Карл потерпели поражение.
   — Нет, государь; на этот счет я просил его величество, моего августейшего повелителя, предоставить мне свободу действий, — отвечал Макк.
   — И, надеюсь, он вам ее предоставил? — спросил король.
   — Да, государь, он оказал мне эту милость.
   — И вы, не сомневаюсь, не откладывая, займетесь этим планом, любезный мой генерал? Признаюсь, я с нетерпением жду возможности ознакомиться с ним.
   — Он уже разработан, — ответил генерал с видом человека вполне довольного собою.
   — Слышите, господа? — воскликнул Фердинанд, снова приходя в благодушное настроение, как это всегда с ним случалось, когда можно было над кем-нибудь посмеяться. — Еще прежде того как гражданин Гара от имени гнусной Французской республики объявил нам войну, гнусная Французская республика, благодаря таланту нашего главнокомандующего, уже оказалась разбитой! Воистину, нам покровительствуют Бог и святой Януарий. Благодарю вас, дорогой генерал, благодарю.
   Макк, гордый похвалой, которую он принял всерьез, снова отвесил королю поклон.
   — Какая досада, что у нас нет под рукой карты нашего государства и папских владений и мы не можем проследить по ней военные операции генерала! — воскликнул Фердинанд. — У гражданина Буонапарте, говорят, в его кабинете на улице Шантерен в Париже висит большая карта, на которой он заранее показывает своим секретарям и адъютантам места, где он разгромит австрийских полководцев. Барон также мог бы заранее показать нам пункты, в которых он разгромит французских генералов. Закажи для военного министерства и передай в распоряжение барона Макка такую же карту, какая имеется у гражданина Буонапарте, — слышишь, Ариола?
   — Не извольте беспокоиться, государь, у меня есть превосходная карта.
   — Не хуже карты гражданина Буонапарте? — спросил король.
   — Думаю, что не хуже, — самодовольно ответил Макк.
   — А где она? — продолжал король. — Где? Мне не терпится увидеть карту, на которой заранее бьют врага.
   Макк приказал секретарю принести папку, оставленную им в соседней комнате.
   Королева, хорошо знавшая своего августейшего супруга и понимавшая цену притворных славословий, расточаемых ее фавориту, опасалась, как бы генерал не почувствовал, что является жертвой язвительности короля. Поэтому она возразила, что сейчас, пожалуй, не время заниматься этим вопросом. Однако Макк, не желая упустить случая показать трем-четырем присутствующим генералам свои стратегические познания и покрасоваться перед ними, поклонился в знак того, что почтительно настаивает на своем предложении, так что королеве пришлось уступить.
   Секретарь внес большую папку, на которой с одной стороны был золотом оттиснут австрийский герб, с другой — имя и титулы Макка.
   Генерал вынул из папки большую карту папских владений с обозначением их границ и разложил ее на столе.
   — Внимание, мой военный министр! Внимание, мои генералы! — сказал король. — Вслушивайтесь в каждое слово барона. Прошу вас, барон, мы вас слушаем.
   Офицеры подошли к столу с величайшим интересом: в те времена, так же как и впоследствии, барон Макк почему-то считался одним из величайших стратегов мира.
   Зато королева, не желая принимать участия в том, что она считала насмешкой со стороны короля, отошла на несколько шагов в сторону.
   — Как же так, сударыня, — сказал король, — барон соглашается показать, где именно он разобьет ненавистных вам республиканцев, а вы в это время уходите.
   — Я не сведуща в стратегии, государь, — язвительно откликнулась королева. — И быть может, только займу место того, кто в ней отлично разбирается, — добавила она, указывая на кардинала Руффо.
   Затем, подойдя к окну, она стала барабанить пальцами по стеклу.
   В тот же миг, точно условный сигнал, со двора опять донеслись звуки охотничьего рога; но на этот раз он трубил не подъем зверя, а зверь на виду.
   Король замер, словно ноги его вросли в мозаичный паркет зала; он помрачнел, и лицо его вместо насмешливо-добродушного приняло злобное выражение.
   — Да что же это, наконец, — воскликнул он, — совсем одурели они, что ли, или хотят меня свести с ума? Нашли время травить оленя или кабана, когда мы охотимся за республиканцами!
   Он снова бросился к окну, распахнул его еще порывистее, чем в первый раз, и крикнул:
   — Замолчи, дурак несносный! А не то спущусь во двор и задушу тебя собственными руками.
   — Это было бы, государь, слишком высокой честью для подобной скотины, — сказал Макк.
   — Вы так полагаете, барон? — отозвался король, опять приходя в благодушное настроение. — Так пусть живет, а мы займемся уничтожением французов. Обсудим же ваш план, генерал, обсудим!
   И он затворил окно с таким спокойствием, какого трудно было бы ожидать после того, как рог привел его в крайнее раздражение; к счастью, пошлая лесть генерала Макка чудом успокоила его.
   — Смотрите, господа, — начал Макк тоном мудрого наставника, который обращается к своим ученикам, — наши шестьдесят тысяч солдат размещены в четырех-пяти местах вдоль линии между Гаэтой и Акуилой.
   — Но ведь вы знаете, что у нас шестьдесят пять тысяч, — заметил король, — поэтому не стесняйтесь.
   — Мне достаточно шестидесяти тысяч, государь, — сказал Макк. — Все мои планы построены из этого расчета, и будь у вашего величества хоть стотысячная армия, я не возьму ни одного лишнего штыка. К тому же у меня самые точные сведения о численности французского войска, — там не наберется и десяти тысяч.
   — Значит, нас будет шестеро против одного, — заметил король, — в таком случае я вполне спокоен. В кампаниях девяносто шестого и девяносто седьмого года у моего племянника было только по двое на одного, когда их разгромил гражданин Буонапарте.
   — Там не было меня, государь, — с самодовольной улыбкой отвечал Макк.
   — Это правда, — согласился король с самым серьезным видом, — там были всего лишь Больё, Вурмзер, Альвинци и принц Карл.
   — Государь, государь! — шепнула королева, дернув супруга за фалду его охотничьего камзола.
   — Не беспокойтесь, я знаю, с кем имею дело, и отнюдь не собираюсь обижать генерала.
   — Итак, — продолжал Макк, — основная часть нашей армии, тысяч двадцать, расположится в Сан Джермано, остальные сорок тысяч — вдоль реки Тронто, в Сессе, в Тальякоццо и в Акуиле. Десять тысяч человек переправятся через Тронто, выгонят французский гарнизон из Асколи, займут этот пункт и двинутся по Эмилиевой дороге на Фермо. Четыре тысячи выступят из Акуилы, займут Риети и направятся на Терни; тысяч пять-шесть спустятся из Тальякоццо в Тиволи, чтобы предпринимать набеги в Сабине; восемь тысяч выйдут из лагеря в Сессе и проникнут в папские владения по Аппиевой дороге; наконец, шесть тысяч погрузятся на корабли, отправятся в Ливорно и преградят пути французам, отступающим через Перуджу.
   — Отступающим через Перуджу… Генерал Макк, в отличие от гражданина Буонапарте, точно не указывает нам места, где он разобьет неприятеля; он ограничивается тем, что заранее намечает путь его отступления.
   — Отнюдь нет, — торжествующе ответил Макк, — я назову также и места, где разобью его.
   — Так послушаем же, — сказал король; казалось, война могла доставить ему не меньше удовольствия, чем охота.
   — Вместе с вашим величеством и двадцатью-двадцатью пятью тысячами солдат я выступаю из Сан Джермано.
   — Так вы выступаете вместе со мною?
   — Иду на Рим.
   — Опять-таки со мною?
   — Направлюсь по дорогам на Чепрано и Фрозиноне.
   — Дороги скверные, генерал. Мне случалось на них спотыкаться.
   — Неприятель оставляет Рим.
   — Вы в этом уверены?
   — Рим не относится к числу городов, которые можно оборонять.
   — А когда противник оставит Рим, что вы делаете?
   — Он отступает к Чивита Кастеллана, представляющей собою могучую крепость.
   — Вот как? И там вы его, конечно, не беспокоите?
   — Напротив, я атакую его и разбиваю.
   — Прекрасно! А вдруг случится, что вы его не разобьете?
   — Если мне выпадает честь сказать вашему величеству, что я разобью врага, это равносильно тому, что он уже разбит, — провозгласил Макк, приложив руку к сердцу и склоняясь перед королем.
   — В таком случае все в порядке, — отвечал король.
   — Имеются ли у вашего величества какие-либо замечания относительно изложенного мною плана?
   — Решительно никаких, кроме одного, насчет которого мы должны прийти к соглашению.
   — Какого, государь?
   — В вашем плане предусматривается, что вы выступаете из Сан Джермано вместе со мною?
   — Именно так, государь.
   — Значит, я участвую в войне?
   — Разумеется.
   — Вы первый сообщаете мне об этом. А какой чин предлагаете вы мне в моей армии? Это не чересчур нескромный вопрос, не правда ли?
   — Вы будете верховным главнокомандующим, государь, а я буду счастлив и горд выполнять распоряжения вашего величества.
   — Верховный главнокомандующий… гм…
   — Вы отказываетесь, ваше величество? А мне давали надежду…
   — Кто давал?
   — Ее величество королева.
   — Ее величество королева бесконечно добра. Но ее величество королева всегда слишком высокого мнения обо мне, в данном же случае она забывает, что я человек не военный. Мне стать верховным главнокомандующим? — продолжал Фердинанд. — Ведь Сан Никандро не воспитывал меня как будущего Александра или Ганнибала. И я не учился в Бриенском училище, как гражданин Буонапарте! Я не читал Полибия! Равным образом не читал я и «Записки» Юлия Цезаря, а также труды шевалье Фолара, Монтекукколи, маршала Саксонского, как ваш брат принц Карл! Ведь я понятия не имею обо всех тех вещах, что нужно изучить, чтобы быть разбитым по всем правилам! Да я в жизни никем, кроме моих липариотов, не командовал.
   — Потомку Генриха Четвертого и внуку Людовика Четырнадцатого все это известно без учения, ваше величество, — отвечал Макк.
   — Эту чепуху, любезный генерал, рассказывайте какому-нибудь болвану, а не мне — я всего лишь дурачок.
   — Что вы, ваше величество! — воскликнул Макк, смущенный тем, что монарх так откровенно высказывается о самом себе.
   Макк подождал. Король почесывал у себя за ухом.
   — И что же? — спросил генерал, видя, что король колеблется и нужно как-то взбодрить его.
   Фердинанд наконец решился.
   — Одним из главных качеств полководца является храбрость, не так ли?
   — Несомненно.
   — Значит, что касается вас — вы храбры?
   — Государь!
   — Вы уверены, что храбры, не правда ли?
   — О!
   — Ну, а я вот не уверен в себе.
   Королева покраснела до ушей; Макк в изумлении смотрел на короля. Министры и советники, привыкшие к цинизму Фердинанда, улыбались; ничто исходящее от него их не удивляло — так хорошо знали они эту странную личность.
   — Однако я, быть может, заблуждаюсь: вдруг я тоже храбр, сам того не подозревая? Поживем — увидим.
   Затем он повернулся к советникам, министрам и военачальникам и спросил:
   — Вы слышали, господа, план кампании, предложенный бароном?
   Все утвердительно склонили головы.
   — Ты одобряешь его, Ариола?
   — Да, государь, — ответил военный министр.
   — Ты тоже, Пиньятелли?
   — Да, государь.
   — А ты, Колли?
   — Да, государь.
   — А ты, Паризи?
   — Да, государь.
   Наконец король обратился к кардиналу, который все время находился в некотором отдалении.
   — А вы, Руффо? — спросил он. Кардинал молчал.
   На каждое одобрение Макк отвечал улыбкой. На этого церковника, не торопившегося одобрить его план, он посмотрел с недоумением.
   — Может быть, кардинал подготовил другой план, лучше этого? — спросила королева.
   — Нет, ваше величество, — не смущаясь, отвечал Руффо, — я ведь не знал, что война так близка, и никто не удостоил меня чести справиться о моем мнении.
   — Если у вашего преосвященства имеются какие-либо замечания, я готов выслушать их, — насмешливо заметил Макк.
   — Я не осмелился бы высказать свое мнение без позволения вашего превосходительства, — с изысканной вежливостью ответил кардинал, — но, поскольку ваше превосходительство приглашает меня…
   — Ах, прошу вас, прошу, — засмеялся Макк.
   — Если я правильно уразумел расчеты вашего превосходительства, — продолжал Руффо, — то цель плана, с которым вы соблаговолили познакомить нас…
   — Посмотрим, какова же моя цель, — сказал Макк, решив, что и ему представляется случай над кем-то поиздеваться.
   — Посмотрим, посмотрим, — подхватил Фердинанд, уверенный в торжестве кардинала по одной той причине, что королева ненавидит его.
   Королева нетерпеливо топнула ногой; кардинал заметил это движение, однако не посчитался с ним; он знал, что Мария Каролина его недолюбливает, но не обращал на это внимания, а потому совершенно спокойно продолжал:
   — Растягивая линию фронта, ваше превосходительство рассчитывает, благодаря значительному численному пере-v весу, обогнуть фронт французской армии, сжать его с обеих сторон, бросить войска на противника, вызвать в его рядах смятение и, поскольку путь отступления будет у нет закрыт Тосканой, уничтожить его или взять в плен.
   — Даже если бы я подробно разъяснил свой план, вы не могли бы лучше понять его, кардинал! — восторженно сказал Макк. — Я всех их, до последнего, захвачу в плен, и ни один француз не вернется на родину, чтобы рассказать о судьбе своих товарищей, и это так же достоверно, как то, что меня зовут барон Карл Макк. А вы можете предложить что-нибудь лучше?
   — Если бы со мною посоветовались, я бы предложил нечто иное, — ответил кардинал.
   — А что вы предложили бы?
   — Я предложил бы всего лишь разбить неаполитанскую армию на три группы. Тысяч двадцать пять — тридцать я сосредоточил бы между Риети и Терни; я направил бы двенадцать тысяч солдат на Эмилиеву дорогу, чтобы напасть на левый фланг французов, и десять тысяч — в Понтийские болота, чтобы разбить их правый фланг. Наконец, восемь тысяч я направил бы в Тоскану.
   Я приложил бы все усилия, сосредоточил бы всю энергию, на какую только способен, чтобы прорвать центральный фронт врага, отрезать оба фланга его армии так, чтобы они не в состоянии были оказать друг другу поддержку. Тем временем тосканский отряд, пополненный всем, что только может дать эта местность, поспешил бы присоединиться к нам и помочь нам в соответствии с обстоятельствами. Это позволило бы молодой, неопытной неаполитанской армии действовать сплоченно, и она уверовала бы в свои силы. Вот, — закончил Руффо, — что я предложил бы. Но я всего лишь бедный священнослужитель, и я преклоняюсь перед искушенностью и талантом генерала Макка.
   С этими словами кардинал, подошедший к столу, чтобы показать на карте предлагаемое им расположение войск, снова чуть отошел в сторону, показывая тем самым, что больше в обсуждении не участвует.
   Генералы удивленно переглянулись; всем было ясно, что план, предложенный кардиналом, превосходен. Макк, рассеивая неаполитанскую армию и расчленяя ее на слишком мелкие подразделения, тем самым подвергал их опасности быть разбитыми по отдельности хотя бы и немногочисленным врагом. Руффо, наоборот, предлагал образ действий, вполне исключавший подобный риск.
   Макк покусывал губы; он тоже понимал, насколько только что предложенный план лучше его собственного.
   — Сударь, — сказал он. — король еще волен в выборе: отдать предпочтение вам или мне, вашему плану или моему. Быть может, и в самом деле, приступая к войне, которая заслуживает названия священной, лучше обратиться к Петру Отшельнику, чем к Готфриду Бульонскому, — добавил он, смеясь, хоть и через силу.
   Король не вполне ясно представлял себе, кто такие Петр Отшельник и Готфрид Бульонский; но, хотя в душе он и подсмеивался над Макком, обидеть генерала ему не хотелось.
   — Полно, дорогой генерал! — воскликнул он, — что касается меня, я считаю ваш план превосходным, и, как вы сами видели, все собравшиеся такого же мнения: они его одобрили. Я принимаю его от начала до конца и не хочу решительно ничего в нем менять. Ну вот, теперь армия у нас имеется. Хорошо. Имеется и главнокомандующий. Прекрасно, прекрасно! Недостает только денег. Что скажешь, Коррадино? — продолжал король, обращаясь к министру финансов. — Ариола показал нам своих воинов, а ты покажи свои денежки.
   — Как изволите знать, ваше величество, недавние расходы на оснащение и обмундирование армии совершенно опустошили казну, — отвечал тот, к кому с такой прямотой обратился король.
   — Плохи дела, Коррадино, плохи. Мне всегда говорили, что деньги — нерв войны. Вы слышали, сударыня: денег нет.
   — Государь, — ответила королева, — деньги у вас появятся, как появились армия и главнокомандующий, а пока что вы располагаете миллионом фунтов стерлингов.
   — Отлично, — сказал король. — Но кто же тот алхимик, который так удачно добывает золото?
   — Сейчас я буду иметь честь его вам представить, — отвечала королева, направляясь к тем же дверям, откуда в зал недавно вступил генерал Макк.
   Затем, обращаясь к кому-то, кого еще не было видно, она спросила:
   — Не соблаговолит ли ваша светлость подтвердить королю то, что я сейчас имела честь ему сказать, а именно, что для войны с якобинцами у нас не будет недостатка в деньгах?
   Все взоры обратились к дверям, и на пороге появился сияющий Нельсон; за его спиной, словно райская тень, виднелась легкая фигурка Эммы Лайонны, только что заплатившей первым поцелуем за преданность Нельсона и субсидии Англии.

XXIV. ОСТРОВ МАЛЬТА

   Появление Нельсона в такую минуту было знаменательно: злой гений Франции явился лично, чтобы принять участие в Государственном совете Неаполя и поддержать ложь и предательство Каролины могуществом своего золота.
   Нельсона знали все, кроме генерала Макка, который, как было сказано, прибыл ночью. Королева подошла к Макку и, взяв за руку, подвела будущего победителя при Чивита Кастеллана к победителю при Абукире.
   — Представляю героя на суше герою на море. Нельсону этот комплимент, по-видимому, пришелся не совсем по вкусу, но в данную минуту он был в слишком хорошем расположении духа, чтобы обидеться на такое сопоставление, гораздо более лестное для его соперника. Он вежливо приветствовал Макка, потом обратился к королю:
   — Государь, я счастлив, что могу сообщить вашему величеству и господам министрам, что я наделен полномочиями моего правительства, чтобы от имени Англии обсудить, с вами все вопросы, относящиеся к войне с Францией.
   Король понял, что его перехитрили: пока он дремал, Каролина связала его по рукам и ногам, как опутали Гулливера в Лилипутии; ему поневоле пришлось смириться, однако он еще попытался ухватиться за последнее возражение, мелькнувшее в его уме.
   — Однако известно ли вашей светлости, — сказал он, — сколь серьезны затруднения, с какими мы столкнулись? Наш министр финансов, зная, что мы в кругу друзей, а от друзей ничего не скрывают, только что откровенно признался, что казна наша опустошена; вот я и напомнил, что без денег не возможна никакая война.
   — И ваша величество проявили здесь, как всегда, глубочайшую мудрость, — отвечал Нельсон, — но вот, к счастью, полномочия господина Питта, позволяющие мне сразу же преодолеть это препятствие.
   И Нельсон выложил на стол документ, составленный в следующих выражениях.
   «Лорд Нельсон, барон Нильский, уполномочен по прибытии в Неаполь договориться с сэром Уильямом Гамильтоном, нашим послом при дворе Обеих Сицилии, относительно поддержки нашего августейшего союзника, короля Неаполя, во всех вопросах, касающихся войны с Французской республикой.
   У.Питт.
   Лондон, 7 сентября 1798 года».
   Актон перевел несколько строк, обращенных Питтом к королю, а тот подозвал к себе кардинала, как бы нуждаясь в помощи перед лицом нового союзника королевы.
   — Стало быть, если королева не ошибается, ваша милость может предоставить в наше распоряжение… — начал было Фердинанд.
   — Миллион фунтов стерлингов, — сказал Нельсон. Король обернулся к Руффо, как бы спрашивая, что представляет собою миллион фунтов стерлингов. Руффо понял короля.
   — Приблизительно пять с половиной миллионов дукатов, — ответил он.
   — Гм! — проронил Фердинанд.
   — Эта сумма — только первый взнос, на ближайшие расходы.
   — Но ведь, пока вы уведомите ваше правительство о переводе нам этой суммы, пока еще ее нам переведут и до того, наконец, как она прибудет в Неаполь, пройдет немало времени. Сейчас осеннее равноденствие, а кораблю потребуется месяц или полтора, чтобы доплыть до Англии и возвратиться; за такой срок французы, чего доброго, успеют добраться до Неаполя.