Дюма Александр. Соратники Иегу

   — Вот что, друзья мои, — обратился к ним Ролан, — надо принести из Сейонского леса кабана, которого мы там убили.
   — Что ж, можно, — согласился один из крестьян. Он взглядом спросил товарища.
   — И в самом деле можно, — отозвался тот.
   — Будьте спокойны, — продолжал Ролан, — вы не даром будете трудиться.
   — Нам нечего беспокоиться, — ответил крестьянин. — Мы же знаем вас, господин де Монтревель.
   — Да, — подтвердил первый, — уж мы знаем, что вы, как прежде и ваш батюшка-генерал, никогда не заставите людей трудиться даром. О! Будь все аристократы такие же, как вы, не было бы никакой революции, господин Луи!
   — И правда не было бы, — вставил другой, неизменно поддакивавший своему спутнику, как его живое эхо.
   — А теперь скажите нам, где лежит кабан, — спросил первый крестьянин.
   — Да, — повторил другой, — где он лежит?
   — О! Его легко найти!
   — Тем лучше, — кивнул крестьянин.
   — Вы знаете дом в лесу?
   — Какой?
   — Да, какой?
   — Дом послушников Сейонского монастыря. Крестьяне переглянулись.
   — Ну, так вы найдете его в двадцати шагах от фасада, со стороны Женудского леса.
   Крестьяне снова переглянулись.
   — Хм! — вырвалось у первого.
   — Хм! — как эхо подхватил второй.
   — Ну, чего это вы? — спросил Ролан.
   — Да только…
   — В чем дело? Что такое?
   — По мне, лучше бы он лежал на другом конце леса.
   — Как это на другом конце?
   — Так бы лучше было, — сказал второй.
   — Почему же на другом? — с раздражением в голосе спросил Ролан. — До того конца отсюда добрых три льё, а между тем до места, где лежит кабан, не будет и одного льё.
   — Дело в том, — сказал первый крестьянин, — что место, где лежит кабан…
   Он умолк и почесал затылок.
   — И действительно, так, — подхватил другой.
   — Что такое?
   — Это слишком близко от монастыря.
   — Не от монастыря! Я же говорю — от дома.
   — Все равно. Вы, верно, слышали, господин Луи, что от дома идет к монастырю подземный ход.
   — Да, так оно и есть, — поддакнул второй крестьянин.
   — Но какое отношение имеют монастырь, дом и подземный ход к нашему кабану?
   — А такое отношение, что зверь лежит в нехорошем месте. Вот! — отвечал первый крестьянин.
   — Да, да, в нехорошем, — повторил его товарищ.
   — Да скажете ли вы, наконец, в чем тут дело, дураки вы эдакие! — вспылил Ролан, меж тем как его мать начала беспокоиться, а Амели заметно побледнела.
   — Простите, господин Луи, — возразил крестьянин, — никакие мы не дураки, а попросту люди, боящиеся Бога. Вот и все.
   — Гром и молния! — воскликнул Ролан. — Я тоже боюсь Бога! Ну, что дальше?
   — Вот нам и неохота путаться с дьяволом.
   — Нет, нет, нет! — подтвердил второй.
   — Еще ничего, когда имеешь дело с людьми, — продолжал первый, — один человек меряется силой с другим.
   — А иной раз он и вдвое сильней, — заявил второй крестьянин геркулесова сложения.
   — Но когда там всякая чертовщина, привидения, призраки — нет уж, спасибо!
   — Спасибо! — повторил второй.
   — Послушай, матушка! Послушай, сестрица! — обратился Ролан к женщинам. — Скажите, ради Бога, понимаете ли вы, что там городят эти дурни?
   — Дурни! — проговорил первый. — Может быть, и так. Но что правда, то правда: Пьер Маре осмелился заглянуть за ограду монастыря, а неведомая сила возьми да и сверни ему шею. Правда, дело было в субботу, в день шабаша.
   — И ни за что не могли повернуть ее обратно, — заявил второй. — Так и похоронили его с вывернутой шеей, так что он теперь видит, что позади него делается.
   — О-о! — воскликнул сэр Джон. — Это становится интересным. Я очень люблю рассказы о привидениях.
   — А вот сестрице Амели, милорд, они, видно, не по душе, — заметил Эдуард.
   — Ты так думаешь?
   — Посмотри, Ролан, как она побледнела!
   — В самом деле, — проговорил англичанин, — мадемуазель, кажется, плохо себя чувствует.
   — Я? Ничуть не бывало! — возразила Амели. — Не находите ли вы, матушка, что здесь душно?
   И она вытерла платком выступивший на лбу пот.
   — Не нахожу, — отвечала г-жа де Монтревель.
   — Простите, что я вас беспокою, матушка, — продолжала Амели, — но я хочу попросить у вас позволения открыть окно.
   — Открой, дитя мое.
   Девушка быстро поднялась и, пошатываясь, направилась к окну, выходившему в сад.
   Она остановилась у окна, прислонившись к косяку, полускрытая шторами.
   — Ах! — простонала он. — Здесь хоть можно подышать. Сэр Джон встал и предложил ей флакон с солью.
   — Нет, нет, милорд, — живо ответила Амели, — благодарю вас, мне уже легче.
   — Хорошо, хорошо, — сказал Ролан, — речь не об этом, а о нашем кабане.
   — Ну что ж, господин Луи, завтра мы сходим за ним.
   — Вот-вот, — подхватил второй крестьянин, — утром, как только рассветет.
   — Ну а почему бы не сегодня вечером?..
   — О, нынче вечером…
   Крестьяне переглянулись и сказали в один голос, покачав головой:
   — Нынче вечером никак невозможно.
   — Трусы!
   — Господин Луи, бояться чего-нибудь еще не значит быть трусом, — ответил первый крестьянин.
   — Ну да, не значит, — отозвался второй.
   — О! — возмутился Ролан. — Какой здравомыслящий человек станет мне доказывать, что бояться не значит быть трусом?
   — Это смотря по тому, кого бояться, господин Луи. Дайте мне в руки острый садовый нож да здоровенную дубину, и я не побоюсь волка! Дайте мне доброе ружье, и я не побоюсь человека, ежели узнаю, что он сидит в засаде и задумал меня ухлопать.
   — Да, — вставил Эдуард, — а вот привидения, даже если это будет призрак монаха, ты боишься?
   — Молодой господин Эдуард, — сказал крестьянин, — пускай говорит ваш братец господин Луи, — вы еще не выросли, и вам рановато смеяться над такими вещами, да!
   — Да, — добавил второй, — погодите, покамест у вас вырастет борода, молодой господин.
   — У меня, правда, нет бороды, — отвечал Эдуард, гордо выпрямившись, — но будь у меня побольше силы, я непременно пошел бы один за кабаном в любое время дня и ночи!
   — Дай вам Бог здоровья, молодой господин, — но вот мы с товарищем прямо говорим, что не пойдем и за луидор!
   — Ну а за два? — спросил Ролан, добиваясь их согласия.
   — Ни за два, ни за четыре, ни за десять, господин де Монтревель. Конечно, десять луидоров — хорошая штука, но скажите, зачем они, коли мне свернут шею?
   — Да, свернут шею, как Пьеру Маре, — подхватил второй.
   — Ваши десять луидоров не прокормят мою жену и ребятишек до конца их дней, верно я говорю?
   — И вдобавок у тебя будет не десять, а только пять луидоров, ведь пять других достанутся мне, — продолжал второй.
   — Так, значит, и в доме послушников бывают привидения? — спросил Ролан.
   — Я не говорю, что в доме послушников… может, их там и нету, а вот в монастыре…
   — А ты уверен, что они водятся в монастыре?
   — Ну да, уж это точно.
   — А ты их видел?
   — Я-то нет, а вот другие видали.
   — А твой напарник? — и офицер повернулся ко второму крестьянину.
   — Я их не видал, зато приметил огоньки, а Клод Филиппон слышал, как громыхали цепи.
   — Вот как! Там бегают огоньки и гремят цепи? — усмехнулся Ролан.
   — Да! — ответил первый крестьянин. — Я тоже своими глазами видел огоньки.
   — А Клод Филиппон слышал, как громыхали цепи, — повторил второй.
   — Прекрасно, друзья мои, прекрасно, — продолжал Ролан насмешливым тоном, — Значит, сегодня вечером вы ни за какие деньги не пойдете?
   — Ни за какие!
   — Хотя бы нас озолотили!
   — А завтра утром пойдете?
   — Да, господин Луи, не успеете вы встать, как кабан уже будет здесь.
   — И встать еще не успеете, — как эхо подтвердил другой крестьянин.
   — Ну хорошо, — согласился Ролан, — приходите ко мне послезавтра.
   — С удовольствием, господин Луи. Только зачем?
   — Я говорю: приходите!
   — Ну ладно, мы придем.
   — Раз уж вы сказали: «Приходите!», то как же нам не прийти, господин Луи!
   — Так вот, я вам сообщу самые достоверные новости.
   — Оком?
   — О привидениях.
   У Амели вырвался глухой крик, но его услышала одна г-жа де Монтревель. Ролан жестом простился с крестьянами; они столкнулись в дверях, выходя в одно и то же время.
   В этот вечер уже больше не было речи ни о монастыре, ни о доме послушников, ни о привидениях и призраках, посещающих эти места.

XV. ВОЛЬНОДУМЕЦ

   Когда пробило десять, в замке Черных Ключей все уже улеглись спать — во всяком случае, каждый удалился в свою комнату.
   В течение вечера Амели два или три раза подходила к Ролану, будто намеревалась что-то ему сказать, но слова замирали у нее на устах.
   Когда выходили из гостиной, она оперлась на его руку и, хотя комната Ролана была расположена этажом выше ее спальни, сопровождала брата до его двери.
   Ролан поцеловал сестру, пожелал ей спокойной ночи, добавив, что до крайности утомлен, и закрыл за собой дверь.
   Но, несмотря на эту жалобу, Ролан, войдя к себе, не стал готовиться ко сну. Он начал пересматривать свои трофеи, рыться в ящике с оружием и извлек пару великолепных пистолетов, изготовленных на версальской мануфактуре и пожалованных его отцу Конвентом; он проверил курки, продул стволы, удостоверяясь, что они не заряжены.
   Пистолеты оказались в полном порядке.
   Потом Ролан положил их рядышком на стол, тихонько отворил дверь, огляделся по сторонам; убедившись, что никто за ним не следит, что в коридоре и на лестнице нет ни души, он подошел к двери сэра Джона и постучал.
   — Войдите, — отозвался англичанин. Сэр Джон и не думал ложиться.
   — Вы мне подмигнули, и я сообразил, что вы хотите что-то мне сказать, — проговорил сэр Джон, — как видите, я вас поджидал.
   — Разумеется, я хочу вам что-то сказать, — с веселой улыбкой проговорил Ролан, растягиваясь в кресле.
   — Дорогой мой хозяин, я уже немного изучил вас, — заявил англичанин, — и вот, когда у вас такой веселый вид, я уподобляюсь вашим крестьянам: мне становится страшновато.
   — Вы слышали, о чем они толковали?
   — Ну да, они рассказали великолепную историю о привидениях. У меня в Англии есть замок, где по временам появляются призраки.
   — А вы их видели, милорд?
   — Да, когда я был маленьким. К сожалению, когда я вырос, они исчезли.
   — Так всегда случается с привидениями, — улыбнулся Ролан. — Они приходят и уходят. Какое счастье, что я приехал домой, как раз когда в Сейонском монастыре завелись привидения!
   — Да, — отвечал сэр Джон, — большая удача. Но вы уверены, что они там имеются?
   — Нет. Но послезавтра я буду все знать.
   — Каким же образом?
   — Я решил завтра провести там ночь.
   — О! — воскликнул англичанин. — Хотите, я пойду с вами?
   — Мне это было бы очень приятно, милорд, но, к сожалению, это невозможно!
   — Как! Невозможно?
   — Смею вас уверить, дорогой мой гость!
   — Невозможно? Но почему?
   — Вы знакомы с нравами привидений, милорд? — серьезным тоном спросил Ролан.
   — Нет.
   — А я знаком: привидения появляются только при известных условиях.
   — Объясните же, в чем дело.
   — Ну, возьмем, например, Италию и Испанию, милорд. Это самые суеверные страны, а между тем там нет привидений, а если они и появляются, черт возьми, то раз в десять лет, в двадцать лет, в столетие.
   — А чем вы это объясните?
   — Отсутствием туманов, милорд.
   — О-о!
   — Так оно и есть. Вы меня понимаете: туман — это атмосфера привидений. В Шотландии, в Дании, в Англии — в этих странах туманов — множество привидений: призрак отца Гамлета, призрак Банко, тени жертв Ричарда Третьего. В Италии имеется лишь одно привидение — призрак Цезаря. К тому же где является он Бруту? В Филиппах — в Македонии, во Фракии, то есть в странах, которые можно уподобить Дании и Шотландии. Во Фракии туманы нагнали такую тоску на Овидия, что он назвал «Скорбными элегиями» созданные там стихи. Почему у Вергилия тень Анхиза является Энею? Да потому, что Вергилий родом из Мантуи. А вы знаете, что такое Мантуя? Это страна болот, настоящий лягушатник, фабрика ревматизмов, атмосфера, насыщенная испарениями, следовательно, гнездо привидений.
   — Продолжайте, я слушаю вас.
   — Вы бывали на берегах Рейна?
   — Да.
   — В Германии, не так ли?
   — Да.
   — Вот вам страна фей, ундин, сильфов, следовательно, и привидений — при богатстве фантазии, что стоит их вообразить? — и все это объясняется наличием тумана. Но в Италии, в Испании где, черт возьми, укрыться привидениям? Никаких испарений! И будь я сейчас в Испании или в Италии, я отказался бы от завтрашней затеи.
   — И все-таки я не понимаю, почему вы не хотите взять меня с собой! — настаивал сэр Джон.
   — Погодите. Я уже сказал, что призраки не появляются в некоторых странах, так как там нет подходящих природных условий. Позвольте теперь вам рассказать, что еще требуется, чтобы могло появиться привидение.
   — Говорите, говорите! — воскликнул сэр Джон. — Честное слово, я никого не слушал с таким интересом, как вас, Ролан!
   И англичанин, в свою очередь, растянулся в кресле, предвкушая удовольствие, какое ему доставят импровизации человека с такой причудливой фантазией, которого за пять-шесть дней их знакомства он наблюдал в самых различных проявлениях характера.
   Ролан поблагодарил его наклоном головы.
   — Так вот в чем дело, милорд, и вы, конечно, меня поймете. Я столько раз в своей жизни слышал рассказы о привидениях, что досконально изучил этих молодцев, как будто сам их выдумал. Зачем появляются привидения?
   — Вы меня спрашиваете? — удивился сэр Джон.
   — Да, вас.
   — Признаюсь, у меня нет ваших познаний, и я не могу ответить на ваш вопрос.
   — Так знайте же, милый лорд, привидения появляются, чтобы напугать того, кто их видит.
   — Бесспорно.
   — Черт побери, они или хотят кого-нибудь напугать, или сами боятся этого человека. Так было, например, с господином де Тюренном: являвшиеся ему призраки оказались фальшивомонетчиками. Вам знакома эта история?
   — Нет.
   — Я расскажу вам ее в другой раз, — не будем отклоняться от нашей темы. Вот почему, если привидения находят нужным появиться, — что бывает редко! — они избирают грозовую ночь, когда полыхают молнии, гремит гром и бушует ветер: это их декорация.
   — Должен признать, что дело обстоит именно так.
   — Погодите! Бывают минуты, когда даже самый храбрый человек чувствует, как у него по жилам пробегает дрожь. Пока еще у меня не было аневризмы, со мной это случалось раз десять, когда над головой сверкали сабли, словно молнии, и орудия оглушали, подобно грому. Но с тех пор как я стал страдать аневризмой, я бросаюсь туда, где все это видится и слышится. К счастью, привидения этого не знают — они думают, что я могу испытывать страх.
   — А между тем это невозможно, верно? — спросил сэр Джон.
   — Что поделаешь! Если человек не боится смерти, а, напротив, имеет основания, реальные или мнимые, желать ее, то скажите, чего после этого он может страшиться? Но повторяю, возможно, что привидения, которые вообще-то очень осведомлены, как раз этого и не знают. Однако им известно, что та или иная обстановка, все, что мы видим и слышим, усиливает или уменьшает чувство страха. Возьмем пример: где чаще всего появляются призраки? В темноте, на кладбищах, в заброшенных монастырях, на развалинах, в подземельях, где все окружающее наводит на нас ужас. Что предшествует их появлению? Звон цепей, стоны, вздохи — все это создает атмосферу жути. Они ни за что не покажутся при ярком свете или при звуках кадрили. Нет, страх — это бездна, в которую спускаются со ступеньки на ступеньку, пока у вас не закружится голова, тут вы поскользнетесь и полетите, зажмурив глаза, на дно пропасти… Почитайте рассказы о таких явлениях, и вы увидите, как действуют призраки: вначале небо заволакивается тучами, гремит гром, свистит ветер, хлопают ставни, скрипят двери. Если в комнате человека, которого они хотят напугать, горит лампа, то пламя колеблется, бледнеет и гаснет. Непроглядный мрак! Тогда в темноте слышатся горестные вопли, стоны, лязг цепей. Наконец дверь отворяется и появляется привидение. Должен сказать, что все привидения, которых я не видел, но о которых читал, показывались именно при таких обстоятельствах. Верно я говорю, сэр Джон?
   — Совершенно верно.
   — А бывают ли случаи, когда призрак видят одновременно два человека?
   — В самом деле, о таких случаях мне не приходилось ни читать, ни слышать.
   — Это очень просто объясняется, дорогой лорд: вы понимаете, что вдвоем не страшно. Испуг — это нечто странное, таинственное, не зависящее от нашей воли; чтобы его испытать, надо находиться в темноте и в одиночестве. Привидение ничуть не страшнее пушечного ядра. А разве солдат боится пушечного ядра при свете дня, когда он окружен товарищами и чувствует рядом их локти? Нет, он идет прямо на орудие, его убивают или он убивает. Но такая безбоязненность не нравится привидениям. Поэтому они никогда не показываются сразу двум лицам. Потому-то, милорд, я и хочу идти в монастырь один. Если вы будете со мной, то не появится даже самое смелое привидение. Если я ничего не увижу или увижу что-нибудь важное, тогда вы отправитесь послезавтра. Ну что ж, по рукам?
   — Идет! Но почему бы мне не пойти первым?
   — Прежде всего потому, что эта мысль пришла в голову не вам, а мне, и я заслужил такое преимущество. Во-вторых, я родился здесь, в свое время был связан с этими добрыми монахами, и больше шансов, что они явятся с того света именно мне. Наконец, я хорошо знаю эту местность, и если придется убегать или кого-нибудь преследовать, в любом случае я справлюсь с этим лучше вас. Что, вы согласны с моими доводами, дорогой лорд?
   — Совершенно. Но я смогу пойти туда послезавтра?
   — Конечно. В любой день и в любую ночь, когда вам заблагорассудится. Я настаиваю только на том, что пойду первым. А теперь, — добавил, вставая, Ролан, — обещайте, что все это останется между нами. Ни слова никому на свете! Иначе привидения могут узнать и принять соответствующие меры. Будет чертовски обидно, если эти молодцы оставят нас в дураках!
   — Не беспокойтесь. Вы пойдете с оружием, так ведь?
   — Если бы я верил, что буду иметь дело только с призраками, я пошел бы, засунув руки в карманы. Но, как я уже сказал, я помню фальшивомонетчиков господина де Тюренна и возьму с собой пистолеты.
   — Не хотите ли взять мои?
   — Нет, благодарю вас. Хотя они и очень хороши, я решил больше никогда ими не пользоваться.
   Он усмехнулся и прибавил с невыразимой горечью:
   — Они приносят мне несчастье. Спокойной ночи, милорд! Сегодня я должен как следует выспаться, чтобы завтра меня не клонило ко сну. И, крепко пожав руку англичанину, он покинул его комнату.
   Когда он подошел к своей спальне, его поразило, что дверь открыта; он был уверен, что затворил ее.
   Но, войдя к себе, он сразу понял, в чем дело: перед ним стояла сестра.
   — Как! — воскликнул он удивленно и встревожено. — Это ты, Амели?
   — Да, это я, — отвечала девушка.
   Она подошла к брату, и он поцеловал ее в лоб.
   — Ты не пойдешь, — спросила она с мольбой в голосе, — не правда ли, мой друг?
   — Куда? — спросил Ролан.
   — В монастырь.
   — А кто говорит, что я туда пойду?
   — О! Уж я-то тебя знаю и сразу догадалась.
   — А почему ты не хочешь, чтобы я пошел в монастырь?
   — Я боюсь, как бы с тобой не случилось несчастья.
   — Вот как! Значит, ты веришь в привидения? — спросил Ролан, пристально глядя ей в лицо.
   Амели опустила глаза, и Ролан почувствовал, как дрожит ее рука.
   — Я полагаю, — сказал Ролан, — что Амели, та, которую я так хорошо знал, дочь генерала де Монтревеля, сестра Ролана, слишком умна, чтобы поддаваться таким нелепым страхам! Ты не можешь верить дурацким россказням о бряцании цепей и мелькающих огоньках, о призраках, о привидениях!
   — Если бы я этому верила, мой друг, я бы так не тревожилась. Если даже и существуют призраки, то это бесплотные души, которые не могут испытывать земной ненависти. Да и за что привидению ненавидеть тебя, Ролан? Ведь ты никому не делал зла.
   — Ты забываешь о тех, кого я убил на войне или на дуэли!
   Амели покачала головой:
   — Их я не боюсь.
   — Так чего же ты тогда боишься?
   Девушка подняла на него свои прекрасные глаза, влажные от слез, и бросилась в его объятия, пряча лицо у него на груди.
   — Не знаю, Ролан, — отвечала она. — Но что поделаешь! Я боюсь!
   Молодой человек осторожно приподнял ее голову и спросил, нежно целуя ее длинные ресницы:
   — Неужели ты думаешь, что завтра я буду сражаться с привидениями?
   — Не ходи в монастырь, брат! — с мольбою в голосе воскликнула Амели, не отвечая на вопрос Ролана.
   — Это матушка поручила тебе отговорить меня, признайся, Амели!
   — Нет, брат, нет, матушка мне ничего не поручала, — я сама догадалась, что ты хочешь пойти туда.
   — Ну что ж, если я задумал, — твердо заявил Ролан, — то непременно пойду, так и знай, Амели!
   — Даже если я буду тебя умолять, брат, — заломив руки, проговорила девушка, и в ее голосе звучала скорбь. — Даже если буду умолять на коленях?
   И она опустилась к ногам брата.
   — О женщины, женщины! — воскликнул Ролан. — Непостижимые создания! Ваши слова загадочны, ваши уста никогда не выскажут тайны сердца! Вы плачете, умоляете, дрожите, но почему? Одному Богу известно! Нам, мужчинам, никогда не узнать этого! Я пойду, Амели, потому что так решил, а если я принял какое-нибудь решение, никакая сила в мире не заставит меня отказаться! А теперь поцелуй меня, не бойся ничего, и я шепотом скажу тебе важную тайну.
   Амели подняла голову и устремила на брата вопросительный взгляд, в котором сквозило отчаяние.
   — Уже больше года, как я убедился, — продолжал молодой человек, — что, на свою беду, никак не могу умереть. Поэтому будь спокойна и не тревожься.
   Ролан произнес эти слова таким скорбным тоном, что Амели, которой до сих пор удавалось сдерживать слезы, направилась в свою спальню, громко рыдая.
   Услышав, что дверь сестры захлопнулась, офицер затворил свою дверь.
   — Посмотрим, — прошептал он, — кому из нас первому это надоест, мне или судьбе!

XVI. ПРИВИДЕНИЕ

   На другой день, примерно в тот же час, в какой мы в предыдущей главе расстались с Роланом, он, удостоверившись, что все обитатели замка Черных Ключей легли спать, тихонько приоткрыл свою дверь, затаив дыхание спустился по лестнице, вошел в переднюю, бесшумно отодвинул засов выходной двери и спустился с крыльца. Тут он остановился и оглядел замок. Убедившись, что все спокойно и во всех окнах темно, он решительно отворил ворота.
   Как видно, петли были еще днем смазаны маслом; решетка распахнулась без малейшего скрежета и столь же беззвучно закрылась за Роланом, и он быстро зашагал в направлении дороги от Пон-д'Эна до Бурка.
   Не прошел он и ста шагов, как послышался колокол в Сен-Жюсте; ему как эхо отвечал бронзовым звоном колокол в Монтанья; пробило половину одиннадцатого.
   Молодой человек шагал так быстро, что мог за какие-нибудь десять минут дойти до монастыря. Он не стал огибать лес и направился по тропинке, которая вела прямо к обители.
   Ролану с детства были знакомы все прогалинки в Сейонском лесу, и он решил выгадать время. Он без колебаний углубился в лес и через пять минут вышел из него с противоположной стороны.
   Пройдя по открытому месту, он оказался у ограды монастырского фруктового сада; на это ушло еще примерно пять минут.
   У подножия стены он на миг остановился, потом снял плащ, скатал его и перебросил через ограду.
   Сбросив плащ, он остался в бархатном сюртуке, в белых лосинах и в сапогах с отворотами.
   Сюртук его был перетянут поясом, за который были засунуты два пистолета. Широкополая шляпа закрывала лицо юноши, бросая на него густую тень.
   С той же быстротой, с какой он избавился от плаща, стеснявшего его движения, Ролан стал перебираться через ограду. Он живо нащупал ногой выбоину в стене, ухватился руками за верхушку ограды и перепрыгнул через нее, даже не задев гребня.
   Затем он подобрал плащ, набросил его на плечи, застегнул на крючок и, пройдя большими шагами через фруктовый сад, очутился возле небольшой двери, из которой монахи выходили в сад.
   Когда он переступал порог этой двери, пробило одиннадцать.
   Ролан остановился и сосчитал удары. Потом он медленно обошел весь монастырь, пристально вглядываясь в темноту и прислушиваясь.
   Он ничего не увидел и ничего не услышал.
   Мрачен и пуст был заброшенный монастырь. Все двери были распахнуты настежь — и в кельях, и в часовенке, и в трапезной…
   В огромной трапезной, где еще стояли столы, под сводами носились летучие мыши. Испуганная сова вылетела в разбитое окно, уселась где-то поблизости на дерево, и послышался ее заунывный крик.
   — Так! — громко сказал Ролан. — Пусть моя штаб-квартира будет здесь! Летучие мыши и совы — авангард привидений.
   В темноте и в мрачном безмолвии человеческий голос прозвучал так необычно и даже зловеще, что содрогнулся бы всякий другой, кроме Ролана, которому, как он сам говорил, был неведом страх.
   Он стал искать место, откуда можно было бы охватить взглядом всю трапезную. В одном ее конце на возвышении стоял стол, устроившись за которым, настоятель, вероятно, во время трапезы читал вслух жития святых или вкушал пищу в стороне от братии. Это место показалось Ролану во всех отношениях подходящим для наблюдений.
   Здесь он сядет у самой стены, и на него нельзя будет напасть сзади, к тому же отсюда, когда глаз привыкнет к темноте, можно оглядеть все вокруг.