Дюма Александр. Соратники Иегу

   Дуэлянты были явно поражены, что, пощадив противника, сами остались в живых.
   Ролан опомнился первым.
   — Милорд! — воскликнул он. — Моя сестра недаром говорила, что вы самый великодушный человек на свете!
   И, отшвырнув пистолет в сторону, он протянул руки сэру Джону.
   Тот кинулся ему в объятия.
   — Ах, теперь я все понимаю! — сказал он. — Вы и на этот раз хотели умереть, но, к счастью, Господь не допустил, чтобы я стал вашим убийцей!
   Оба секунданта побежали к ним.
   — Что случилось? — спросили они.
   — Ничего, — отвечал Ролан. — Дело в том, что, решив умереть, я хотел погибнуть от руки человека, которого люблю и уважаю больше всех на свете. К несчастью, как вы сами видели, он готов был погибнуть сам, только бы не убивать меня! Ну что ж, — пробормотал он глухо, — я вижу, эту обязанность надо предоставить австрийцам!..
   Он еще раз крепко обнял лорда Тенли и пожал руки своим друзьям.
   — Прошу прощения, господа, — проговорил он, — но первый консул готовится к решающему сражению в Италии, и, чтобы успеть туда, я не могу терять ни минуты.
   Предоставив сэру Джону давать офицерам объяснения, которые те считали своим долгом у него потребовать, Ролан вернулся в аллею, вскочил на коня и помчался галопом обратно в Париж.
   Мы уже сказали, на кого возлагал свои последние надежды этот странный человек, неотступно преследуемый жаждой смерти.

LVI. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   Между тем французская армия продолжала двигаться вперед и 2 июня вступила в Милан.
   Ей почти не оказали сопротивления: крепость Милана была блокирована заранее. Мюрат, посланный в Пьяченцу, взял город без единого выстрела. Наконец, Ланн разбил возле Монтебелло генерала Отта.
   Таким образом, армия развернулась в тылу австрийцев, которые ничего не подозревали.
   В ночь на 8 июня прискакал курьер от Мюрата, стоявшего, как мы сказали, в Пьяченце. Мюрат перехватил депешу генерала Меласа и отослал ее первому консулу. Депеша извещала о капитуляции Генуи: гарнизон Массена, после того как съел всех лошадей, собак, кошек и крыс, вынужден был сдаться.
   Мелас в этой депеше отзывался о Резервной армии с величайшим презрением; он считал вздорными баснями слухи о присутствии Бонапарта в Италии и уверял, ссылаясь на достоверные источники, что первый консул по-прежнему находится в Париже. Такие новости следовало немедленно сообщить Бонапарту, в особенности дурную весть о капитуляции Генуи.
   Поэтому Бурьенн разбудил генерала в три часа утра и прочитал ему депешу.
   — Бурьенн, вы не понимаете по-немецки! — воскликнул Бонапарт.
   Но секретарь вновь перевел документ слово в слово.
   Прослушав текст депеши вторично, генерал встал с постели, приказал всех разбудить, отдал нужные распоряжения, затем снова лег и заснул.
   В тот же день он покинул Милан, перенес ставку в Страделлу, пробыл там до 12 июня, 13 июня выехал и, следуя вдоль берега Скривии, достиг Монтебелло. Там он увидел залитое кровью дымящееся поле боя, где одержал победу Ланн. Всюду оставались следы смерти, церковь была переполнена убитыми и ранеными.
   — Черт возьми! — воскликнул первый консул, обращаясь к Ланну. — Я вижу, здесь было жарко!
   — Так жарко, генерал, что в моей дивизии кости трещали, точно град стучал по стеклам.
   Одиннадцатого июня, пока генерал еще находился в Страделле, туда прибыл Дезе.
   Освободившись после капитуляции Эль-Ариша, Дезе высадился в Тулоне 6 мая, в тот самый день, когда Бонапарт покинул Париж.
   У подножия перевала Сен-Бернар первый консул получил письмо от Дезе; тот спрашивал, ехать ли ему в Париж или догонять Резервную армию.
   — Вот еще выдумал! Незачем ему ехать в Париж! — воскликнул Бонапарт. — Напишите, что он должен присоединиться к нам в Италии, где бы мы там ни находились, в ставке генерального штаба.
   Бурьенн написал Дезе, и, как мы уже сказали, тот примчался в Страделлу 11 июня.
   Первый консул был вдвойне обрадован его приездом: во-первых, это был бескорыстный человек, способный полководец, преданный друг; во-вторых, Дезе мог сразу принять командование дивизией Буде, которого только что убили.
   Поверив ошибочным сведениям в рапорте генерала Гардана, Бонапарт полагал, что австрийцы уклоняются от сражения и отступают к Генуе; он послал Дезе с дивизией по дороге в Нови, чтобы отрезать противнику путь к отступлению.
   Ночь с 13 на 14 прошла на редкость спокойно. Накануне, несмотря на страшную грозу, произошли мелкие стычки, в которых австрийцы потерпели поражение. Казалось, и смертельно уставшие солдаты, и сама природа мирно отдыхают…
   Бонапарт был невозмутим; он знал, что существует всего один мост через Бормиду, и путь к этому мосту, как его заверяли, для неприятеля отрезан. В направлении Бормиды были выдвинуты как можно дальше передовые посты, и их охраняли патрули дозорных по четыре человека.
   Между тем вражеские полки всю ночь тайно переправлялись через реку.
   В два часа ночи два патруля были захвачены врасплох. Семь человек погибли, восьмому удалось спастись, и он прибежал на передовой пост с криком «К оружию!».
   В ту же минуту отправили курьера к первому консулу, который расположился на ночлег в Торре-ди-Гарофоло.
   Сразу же, не дожидаясь приказа, по всему фронту пробили общий сбор. Надо самому присутствовать при этом, чтобы понять, что испытывают спящие солдаты, когда их будит барабанный бой, призывающий к оружию в три часа утра!
   От этого содрогнутся даже самые храбрые.
   Бойцы спали одетыми; все сразу вскочили, разобрали ружья из козел, приготовились к бою.
   Колонны строились на обширной равнине Маренго; барабанный бой разносился повсюду, и в предрассветном сумраке стремительно строились и перемещались передовые части.
   Когда рассвело, наши войска занимали следующие позиции.
   Дивизии Гардана и Шамберлака заняли передовую линию возле фермы Петрабона, то есть в излучине Бормиды, которая, пересекая дорогу из Маренго в Тортону, затем впадает в реку Танаро.
   Корпус генерала Ланна расположился перед поселком Сан-Джулиано, в том самом месте, которое три месяца назад первый консул показал на карте Ролану, говоря, что здесь решится судьба будущей кампании.
   Консульская гвардия построилась позади войск генерала Ланна на расстоянии около пятисот туазов.
   Кавалерийская бригада под командой генерала Келлермана и несколько гусарских и егерских эскадронов образовали левый фланг и заполняли на первой линии промежу-.ток между дивизиями Гардана и Шамберлака.
   Вторая кавалерийская бригада под командой генерала Шампо занимала правый фланг и заполняла во второй линии промежутки между кавалерийскими отрядами генерала Ланна.
   Наконец, двенадцатый гусарский и двадцать первый егерский полк, переданный Мюратом под команду генерала Риво, занимали рубежи возле Сало на крайнем правом фланге.
   Общая численность войсковых частей составляла от двадцати пяти до двадцати шести тысяч человек, не считая дивизий Монье и Буде, около десяти тысяч солдат под общей командой Дезе, которые были направлены в сторону Генуи, чтобы отрезать австрийцам путь к отступлению.
   Однако неприятель и не думал отступать, а напротив, готовился к атаке. В самом деле, 13-го днем генерал Мелас, главнокомандующий австрийской армией, объединив войска генерала Гаддика, Кайма и Отта, переправился через Танаро и расположился лагерем под Алессандрией, сосредоточив там тридцать шесть тысяч пехоты, семь тысяч кавалерии и многочисленную, прекрасно снабженную конную артиллерию.
   В четыре часа утра на правом фланге началась перестрелка, и генерал Виктор определил расположение частей на линии обороны.
   В пять утра Бонапарта разбудил грохот канонады.
   Пока он спешно одевался, прискакал адъютант Виктора с известием, что неприятель перешел Бормиду и сражение завязалось по всему фронту.
   Первый консул велел подать коня, вскочил в седло и помчался галопом на поле битвы.
   С вершины холма он обозрел позиции обеих армий.
   Противник наступал тремя колоннами. Левая, состоявшая из кавалерии и легкой пехоты, направлялась к Кастельчериоло через Сало, в то время как колонны центра и правого фланга, поддерживавшие друг друга и включавшие пехотные корпуса генералов Гаддика, Кайма, О'Рейли и резервный полк гренадеров под командой генерала Отта, продвигались по дороге к Тортоне, вверх по течению Бормиды.
   Едва переправившись через реку, обе эти колонны столкнулись с дивизией генерала Гардана, расположенной, как уже говорилось, у фермы и в лощине Петрабона. Именно отсюда и донесся грохот орудий, призвавший Бонапарта на поле битвы.
   Он примчался как раз в ту минуту, когда дивизия Гардана начала отходить под сокрушительным огнем вражеской артиллерии и генерал Виктор двинул ей на выручку дивизию Шамберлака. Благодаря этому подкреплению войска Гардана отступали в полном порядке, прикрывая подступы к селению Маренго.
   Положение было тяжелым; все планы, разработанные главнокомандующим, были сорваны. Вместо того чтобы, по своему обыкновению, атаковать, искусно сгруппировав ударные силы, Бонапарт был вынужден обороняться, прежде чем успел сосредоточить свои войска.
   Используя преимущества простирающейся перед ними открытой равнины, австрийцы перестроили колонны и развернулись в три линии параллельно линиям обороны генералов Гардана и Шамберлака. Но только австрийцы вдвое превосходили их численностью!
   Первой линией противника командовал генерал Гаддик, второй — генерал Мелас, третьей — генерал Отт.
   Перед Бормидой на близком расстоянии протекает речка Фонтаноне; она струится в глубоком овраге, огибающем полукругом селение Маренго и преграждающем к нему путь.
   Генерал Виктор уже оценил все преимущества этого естественного окопа и разместил там объединенные отряды Гардана и Шамберлака.
   Бонапарт, одобрив диспозицию Виктора, дал приказ защищать Маренго до последней возможности: ему нужно было время, чтобы обдумать все ходы на этой громадной шахматной доске, в замкнутом пространстве между Бормидой, Фонтаноне и Маренго.
   Первым делом необходимо было вызвать обратно корпус Дезе, недавно отосланный, как мы помним, чтобы перерезать путь на Геную.
   Бонапарт отправил двух или трех адъютантов, приказав им скакать без передышки вдогонку этому корпусу.
   И он стал ждать, понимая, что войскам не остается ничего другого, как отступать, по возможности соблюдая порядок, до тех пор пока, дождавшись подкрепления и объединив силы, он сможет не только остановить отступление, но и обрушиться на врага.
   Однако ожидание было мучительным.
   Но вот боевые действия возобновились по всему фронту. Австрийцы подошли к лощине Фонтаноне, на другом краю которой укрепились французы; враги вели перестрелку картечью через овраг на расстоянии пистолетного выстрела.
   Под прикрытием сокрушительного артиллерийского огня противнику, обладающему численным превосходством, стоило только растянуть фронт, чтобы сломить наше сопротивление.
   Генерал Риво из дивизии Гардана видит, что австрийцы готовятся совершить этот маневр.
   Он покидает селение Маренго, выводит один батальон в открытое поле, приказав стоять насмерть, и, пока вражеская артиллерия обстреливает эту мишень, строит кавалеристов в колонну, обходит батальон с тыла и внезапно обрушивается на три тысячи австрийцев, атакующих форсированным маршем. Риво, сам раненный картечью, отбрасывает их, расстраивает ряды и вынуждает переформироваться позади линии фронта.
   После этого он возвращается на правый фланг батальона, который не отступил ни на шаг.
   В эти минуты дивизии Гардана, ведущей бой с самого утра, пришлось отойти к Маренго; ее преследует по пятам передовая линия австрийцев, которая вскоре вытесняет из селения и дивизию Шамберлака.
   Тут один из адъютантов передает приказ главнокомандующего объединить две дивизии и во что бы то ни стало отбить обратно Маренго.
   Генерал Виктор заново строит силы, принимает команду на себя, врывается на улицы, которые австрийцы не успели забаррикадировать, снова занимает селение, отдает его врагу, опять захватывает и, наконец, уступая превосходящим силам, теряет его окончательно.
   Правда, теперь только одиннадцать утра, и в этот час Дезе, извещенный адъютантом Бонапарта, должно быть, уже повернул обратно на гром канонады.
   На выручку ведущим бой дивизиям спешат войска Ланна. Это подкрепление дает возможность Гардану и Шамберлаку перестроить линию обороны параллельно линии противника, который наседает отовсюду — из Маренго, справа и слева от селения.
   Австрийцы уже готовятся охватить нас с флангов.
   Ланн, сосредоточив на центральном участке сдвоенные дивизии Виктора, развертывает две свежие дивизии против двух фланговых групп австрийцев. Оба войска, одно отдохнувшее, другое воодушевленное удачной атакой, сталкиваются в яростной схватке, и сражение, прерванное ненадолго из-за двойного маневра, снова закипает по всей линии фронта.
   После жестокого штыкового боя, длившегося добрый час, войска генерала Кайма не выдерживает натиска и отступают. Генерал Шампо во главе первого и восьмого драгунского полков бросается в атаку и вносит смятение в ряды противника. Генерал Ватрен во главе шестого полка легкой кавалерии, двадцать второго и сорокового линейных устремляется в погоню и отбрасывает австрийцев почти за тысячу туазов от берега речки. Но при этом он отрывается от своего армейского корпуса; победа на правом фланге ставит под удар дивизии центра, и генералы Шампо и Ватрен вынуждены вернуться на прежнюю позицию, оставшуюся без прикрытия.
   Тем временем Келлерман предпринял на левом фланге тот же маневр, что Ватрен и Шампо — на правом. Две кавалерийские атаки прорвали фронт противника, но за первой линией Келлерман обнаружил вторую и не отважился идти дальше из-за численного перевеса австрийцев. Таким образом, его молниеносная победа оказалась бесплодной.
   Наступил полдень.
   Передовая линии французской армии, которая извивалась на протяжении почти целого льё точно огненный змей, прорвана в центре. Отступая, центр оставил незащищенными оба фланга, и фланговые группы были вынуждены тоже податься назад. Келлерман на левом крыле и Ватрен на правом отдали приказ об отступлении.
   Отступление осуществлялось в шахматном порядке под огнем двадцати четырех вражеских орудий, вслед за которыми наступали батальоны австрийской пехоты. Шеренги французских войск редели на глазах; повсюду лежали раненые; товарищи относили их в полевой госпиталь и по дороге падали сами.
   Одна из дивизий отходила по хлебным полям; взорвался артиллерийский снаряд; загорелись сухие колосья, и две или три тысячи солдат оказались в кольце пожара. Патронные сумки вспыхивали и взрывались. Пожар внес ужасающее опустошение в ряды дивизии.
   Тогда Бонапарт двинул в бой консульскую гвардию. Она устремилась вперед форсированным маршем, развернулась в боевые порядки и преградила путь противнику. Туда же примчались галопом конные гренадеры и опрокинули австрийскую кавалерию.
   Тем временем дивизия, вырвавшись из бушующего огня, снова построилась, запаслась новыми патронами и вернулась на линию фронта.
   Но все эти маневры привели лишь к тому, что отступление не превратилось в беспорядочное бегство.
   Было уже два часа.
   Бонапарт смотрел на отступающие войска, сидя в одиночестве на холме у большой дороги на Алессандрию. Он держал в поводу своего боевого коня и ударял хлыстом по мелким камушкам под ногами. Вся земля вокруг была усыпана пулями.
   Казалось, он безучастно взирал на эту великую драму, от исхода которой зависело все его будущее.
   Никогда еще не играл он такой опасной партии, где на карту ставились шесть лет побед, а выигрышем могла стать французская корона!
   Внезапно он, казалось, вышел из оцепенения: среди оглушительного грохота ружейной стрельбы и канонады ему послышался конский топот. Он поднял голову. В самом деле, со стороны Нови на взмыленном коне во весь опор мчался всадник.
   Когда он оказался на расстоянии пятидесяти шагов, Бонапарт узнал его.
   — Ролан! — воскликнул он.
   Всадник все приближался, громко крича на скаку:
   — Дезе! Дезе! Дезе!
   Бонапарт раскрыл объятия; Ролан спешился и бросился ему на шею.
   Его появление доставило первому консулу двойную радость: увидеть человека, преданного ему, как он знал, не на жизнь, а на смерть, и услышать принесенную им добрую весть.
   — Что же Дезе? — спросил первый консул.
   — Дезе близко, всего за льё отсюда. Один из ваших адъютантов нагнал его: услышав гром канонады, он повернул обратно и спешит сюда.
   — Ну что ж, — сказал Бонапарт, — может быть, он еще поспеет вовремя.
   — Как вовремя?
   — Посмотри сам!
   Ролан окинул взглядом поле сражения и понял все.
   За те несколько минут, что Бонапарт перестал наблюдать за схваткой, положение резко ухудшилось.
   Первая австрийская колонна, которая была отправлена на Кастельчериоло и еще не вступила в бой, обходила наш правый фланг.
   Если бы она вышла на передовую, отступление обратилось бы в повальное бегство.
   Дезе придет слишком поздно!
   — Возьми два последних гренадерских полка, — приказал Бонапарт, — присоедини их к консульской гвардии и перебрось на правый фланг… Ты понял, Ролан? Постройтесь в каре! Преградите путь этой колонне и стойте, как гранитный редут!
   Нельзя было терять ни минуты. Ролан вскочил на коня, объединил два гренадерских полка с консульской гвардией и ринулся на правый фланг.
   В пятидесяти шагах от колонны генерала Эльсница Ролан скомандовал:
   — Стройся в каре! Первый консул смотрит на нас!
   Гвардейцы построились в каре; каждый солдат словно врос в землю.
   Вместо того чтобы по-прежнему идти на выручку генералам Меласу и Кайму, обойдя стороной эти девятьсот человек, не представлявших опасности в тылу наступающей австрийской армии, генерал Эльсниц яростно бросился в атаку.
   То было ошибкой, и эта ошибка спасла французскую армию.
   Эти девятьсот человек действительно стояли непоколебимо, словно гранитный редут, как и надеялся Бонапарт; артиллерия, ружейный огонь, штыки — все разбивалось об эту неприступную стену.
   Гвардия не отступила ни на шаг.
   Бонапарт смотрел на нее с восхищением, пока наконец, бросив взгляд на дорогу из Нови, не заметил ряды штыков авангарда Дезе. С холма, возвышавшегося над равниной, ему было видно то, чего не мог разглядеть неприятель.
   Он подал знак группе офицеров, которые стояли наготове в нескольких шагах и ждали его распоряжений. Позади двое или трое слуг держали лошадей под уздцы.
   Офицеры поспешно приблизились.
   Бонапарт указал одному из них на лес штыков, сверкавших на солнце.
   — В галоп навстречу этим штыкам, — приказал он, — и пускай они поторопятся! Передайте Дезе, что я здесь и жду его.
   Офицер помчался во весь опор.
   Бонапарт перевел взгляд на поле битвы.
   Отступление продолжалось; но Ролан и его девятьсот бойцов преградили путь колонне генерала Эльсница.
   Гранитный редут преобразился в вулкан; он извергал пламя со всех четырех сторон.
   Тогда Бонапарт обратился к остальным офицерам:
   — Скорее! Один из вас — в центр, двое других — на фланги! Объявите всем, что прибыли резервы и наступление возобновляется!
   Трое гонцов разлетелись в разные стороны, как три стрелы, пущенные из лука, и устремились к назначенной цели.
   Проводив их взглядом, Бонапарт обернулся и вдруг увидел на расстоянии пятидесяти шагов всадника в генеральской форме.
   То был Дезе.
   Он недавно вернулся из Египта и еще сегодня утром говорил со смехом:
   — Европейские ядра отвыкли от меня, как бы не случилось беды! Обменявшись крепким рукопожатием, друзья мгновенно поняли друг друга. Затем Бонапарт простер руку, указывая на поле боя.
   Одно это зрелище говорило больше, чем все слова на свете.
   На обширном пространстве в два льё кругом из двадцати тысяч человек, вступивших в бой около пяти часов утра, оставалось едва ли девять тысяч пехотинцев; уцелело около тысячи лошадей и десять орудий, еще способных вести огонь. Одна четверть армии была выведена из строя, другая четверть переносила раненых, которых первый консул приказал не оставлять без помощи. Все продолжали отступать, кроме девятисот гвардейцев под командованием Ролана.
   Широкая равнина между Бормидой и последним рубежом обороны была усеяна трупами солдат и лошадей, разбитыми пушками, сломанными зарядными ящиками. Повсюду взвивались языки пламени и клубы дыма: это горели хлебные поля.
   Дезе охватил взглядом все поле из конца в конец.
   — Что вы думаете о сражении? — спросил Бонапарт.
   — Я думаю, что первое сражение проиграно, — ответил Дезе. — Но сейчас только три часа пополудни, и у нас есть еще время выиграть второе.
   — Для этого нужны пушки, — произнес чей-то голос. Это сказал Мармон, командующий артиллерией.
   — Вы правы, Мармон, но где их взять?
   — Пять орудий, еще не поврежденных, я возьму на поле боя, пять других мы оставили на Скривии, и их только что подтянули сюда.
   — И восемь орудий есть у меня, — добавил Дезе.
   — Восемнадцать пушек — это все, что мне нужно! — заявил Мармон.
   Тут же отправили адъютанта поторопить артиллеристов Дезе.
   Резервная дивизия приближалась форсированным маршем и находилась уже не более чем в одной восьмой льё.
   Позиция, казалось, была выбрана заранее: слева, перпендикулярно дороге, тянулась высокая изгородь, защищенная отлогим валом.
   Туда один за другим направлялись прибывшие отряды пехоты; даже кавалерия могла укрыться за этим обширным заслоном.
   Тем временем Мармон сосредоточил на правом фланге восемнадцать орудий и выдвинул их на огневую позицию.
   Внезапно пушки загрохотали, изрыгая на австрийцев град картечи.
   В рядах неприятельской армии произошло замешательство.
   Воспользовавшись этим, Бонапарт проскакал на коне вдоль всей передовой линии.
   — Друзья! — воскликнул он. — Довольно вам отступать! Вспомните, что я привык ночевать на поле боя!
   В ту же минуту, как бы в ответ на канонаду Мармона, слева загремели ружейные выстрелы, поражая австрийцев с фланга.
   Это батальоны из дивизии Дезе обстреливают противника в упор и со всех сторон.
   Вся армия понимает, что в бой вступила свежая резервная дивизия и необходимо оказать ей поддержку из последних сил.
   По всему фронту, от левого до правого фланга, разносится ликующий возглас: «Вперед!»
   Барабаны бьют атаку.
   Австрийцы не видели подошедших подкреплений и, считая битву законченной, уже расхаживали словно на прогулке с ружьями на плече. Вдруг они замечают странную перемену в наших рядах и пытаются всеми силами удержать за собой победу, которая ускользает у них из рук.
   Но французы повсюду переходят в наступление, повсюду слышится грозная поступь атакующих и победоносное пение «Марсельезы». Батарея Мармона извергает огонь; Келлерман со своими кирасирами устремляется вперед и прорывает две линии вражеской обороны.
   Дезе перескакивает через рвы, преодолевает заграждения, взлетает на небольшой холм и, оглянувшись проверить, следуют ли за ним бойцы его дивизии, падает первым. Однако гибель генерала, не вызвав замешательства, только удваивает ярость его солдат: они атакуют в штыки колонну генерала Цаха.
   В эту минуту Келлерман, вклинившись в оборону неприятеля, видит, что дивизия Дезе вступила в бой с мощной сплоченной пехотой противника; он атакует с фланга, пробивает брешь, таранит, врезается в шеренги, прорывает боевые порядки. Менее чем за четверть часа пять тысяч австрийских гренадеров смяты, опрокинуты, разгромлены, уничтожены; они рассеиваются как дым. Генерал Цах с его штабом взяты в плен — это все, что осталось от колонны.
   Тогда противник пытается ввести в бой свою многочисленную кавалерию; но непрерывный ружейный огонь, сокрушительный град картечи и наводящие ужас штыки быстро отражают контратаку.
   Мюрат, стремительно маневрируя на флангах с двумя орудиями полевой артиллерии и гаубицей, сеет смерть на ходу.
   Ненадолго он задерживается, чтобы прийти на подмогу Ролану и его девятистам гвардейцам. Одна из бомб попадает в толпу австрийцев и взрывается; образуется огромная брешь, полыхающая огнем. Ролан бросается туда с пистолетом в одной руке и саблей — в другой; вся консульская гвардия следует за ним, врезаясь в ряды австрийцев, как топор в дубовый ствол. Ролан подбегает к расколотому зарядному ящику, окруженному толпой вражеских солдат, просовывает в отверстие пистолет и спускает курок. Раздается оглушительный взрыв, вулкан извергает пламя и пожирает все кругом…
   Войска генерала Эльсница обращаются в беспорядочное бегство.
   Тут все приходит в смятение, поддается панике, все бежит. Австрийские генералы тщетно пытаются задержать отступление. Французская армия за полчаса отвоевывает равнину, которую защищала пядь за пядью в течение восьми часов.
   Неприятель задерживается только в Маренго, где напрасно пытается восстановить строй под огнем артиллеристов Карра-Сен-Сира, случайно оставленных в Кастель-чериоло и теперь, на исходе дня, вступивших в бой. Тут подходят беглым шагом дивизии Дезе, Гардана и Шамберлака и преследуют австрийцев, вытесняя их из улицы в улицу.
   Маренго взят, враги откатываются на позиции Петрабона, которые тоже взяты.