Он не ошибся: в четверти льё от дороги, где беглецам преградила путь Сона, они осадили коней, посовещались с минуту — было видно, как лошади топтались на месте, — затем разделились на две группы: одни отправились вверх по реке в сторону Макона, другие — вниз по течению в сторону Бельвиля.
   Они разъехались с явной целью — на случай погони сбить с толку преследователей.
   Ролан сам слышал приказ их главаря: «Завтра вечером. Место встречи вам известно». Поэтому он не сомневался, что, куда бы он ни направился, вверх или вниз по течению Соны, следы приведут его, если только снег не растает слишком быстро, к условленному месту встречи, поскольку Соратники Иегу, вместе или порознь, непременно должны собраться в одном пункте.
   Ролан возвратился обратно; он велел кондуктору надеть сапоги, брошенные на дороге мнимым возницей, сесть на лошадь и довезти почтовую карету до следующей станции, то есть до Бельвиля. Старшему сержанту и четырем егерям, умевшим писать, он приказал сопровождать кондуктора, чтобы вместе с ним составить протокол.
   Ролан строго запретил упоминать в нем свое имя: грабители дилижансов ничего не должны знать о его тайных замыслах.
   Остальным солдатам поручалось перевезти тело командира бригады в Макон и, в свою очередь, составить дополнение к протоколу кондуктора; там тоже не должно быть ни слова о Ролане.
   Отдав эти приказания, молодой человек велел спешиться одному из конных егерей, чья лошадь показалась ему самой резвой, перезарядил пистолеты и спрятал их в седельную кобуру на место пистолетов егеря. Затем, заверив солдат и кондуктора, что, если они сохранят все в тайне, он очень скоро отомстит разбойникам, Ролан вскочил на коня и умчался галопом в том же направлении, куда ходил на разведку.
   Подъехав к берегу, где банда разделилась на две группы, он заколебался, в какую сторону двинуться.
   Он выбрал путь вниз по Соне, по направлению к Бель-вилю. У него были веские причины принять это решение, хотя ему, вероятно, пришлось бы проделать два или три лишних льё.
   Прежде всего до Бельвиля было ближе, чем до Макона.
   К тому же он недавно провел в Маконе целые сутки, и его могли там узнать, между тем как в Бельвиле, проезжая на почтовых, он задерживался лишь на то время, пока перепрягали лошадей.
   Все события, о которых мы рассказали, заняли не больше часа. На колокольне в Туасе пробило восемь часов вечера, когда Ролан пустился в погоню за беглецами.
   Дорога была вся истоптана; на снегу виднелись следы копыт пяти или шести лошадей; одна из них бежала иноходью.
   Ролан переправился через два или три ручья, пересекавшие равнину в окрестностях Бельвиля.
   Шагов за сто до города он остановился; здесь группа всадников снова разделилась: двое из шести свернули направо, в сторону от Соны, четверо взяли налево, держа путь на Бельвиль.
   У первых городских домов всадники опять разъехались: трое поскакали в объезд города, а один пустил коня по улице.
   Ролан решил направиться по его следу; он не сомневался, что не упустит и остальных.
   Тот, кто ехал по улице, сделал остановку у красивого домика со двором и садом, под номером 67. Он позвонил у ворот, и кто-то открыл ему. Через решетку сада видны были следы человека, отворившего ворота, а рядом следы копыт лошади, которую вели на конюшню.
   Было ясно, что один из Соратников Иегу остановился в этом доме.
   Ролан имел полную возможность обратиться к мэру, предъявить свои полномочия и с помощью полиции тут же арестовать бандита.
   Но его цель состояла вовсе не в этом. Ему было мало арестовать одного человека, он решил во что бы то ни стало захватить всю банду разом.
   Он запомнил дом под номером 67 и продолжал свой путь.
   Проехав через весь город и еще шагов сто, он не обнаружил никаких следов.
   Ролан уже собирался вернуться, но подумал, что верховые, вероятно, съедутся у предмостных укреплений.
   И действительно, перед мостом он увидел следы копыт трех коней, несомненно тех же самых, поскольку один из них был иноходцем.
   Ролан пустил лошадь в галоп по следам своих врагов. Перед Монсо они приняли такие же меры предосторожности: все трое обогнули поселок стороной; но Ролан был слишком опытным следопытом, чтобы это сбило его с толку. Он продолжал свой путь и на другом конце Монсо вновь обнаружил следы беглецов.
   Не доехав до Шатийона, один из бандитов свернул в сторону и направился к небольшому замку на холме, неподалеку от дороги из Шатийона на Треву. Остальные всадники, видимо считая, что достаточно запутали следы и могут не опасаться погони, преспокойно проследовали по улицам Шатийона и свернули на дорогу в Невиль.
   Маршрут, избранный беглецами, чрезвычайно обрадовал Ролана. Они, несомненно, держали путь на Бурк, иначе отправились бы по дороге на Марлиё.
   А ведь именно в Бурке и решил обосноваться Ролан; оттуда, как из центра, он мог руководить боевыми действиями. Бурк был его родным городом, и по воспоминаниям детства он знал каждый кустик, каждую лачугу, каждую пещеру в его окрестностях.
   Достигнув Невиля, беглецы вновь объехали поселок кружным путем.
   Ролана не обеспокоила эта уловка, уже знакомая и разгаданная; однако при выезде из Невиля он обнаружил следы только одной лошади.
   Сомнений не было: здесь проехал иноходец.
   Уверенный, что не собьется со следа, Ролан ненадолго повернул обратно.
   Двое друзей расстались на распутье: один направился к Вона, второй, как мы уже говорили, обогнул поселок и вернулся на дорогу в Бурк. Именно за ним-то и надо было гнаться; к тому же следы иноходца облегчали задачу преследователя: их нельзя было спутать ни с какими другими.
   Кроме того, незнакомец направился в Бурк, а между Невилем и Бурком находился лишь один поселок — Сен-Дени.
   Наконец, было маловероятно, что последний из беглецов не сделает остановки в Бурке.
   Ролан сбросился в погоню с тем большим азартом, что явно приближался к цели. И действительно, всадник не стал объезжать Бурка, а смело углубился в город.
   Здесь, как показалось Ролану, незнакомец остановился в нерешительности, не зная, куда ехать, если только это не был хитрый маневр с целью запутать следы.
   Но минут через десять, изучив все круги и повороты, Ролан окончательно убедился: то была не хитрость, а неуверенность.
   Судя по следам, из боковой улицы вышел какой-то человек: всадник и пешеход, видимо, о чем-то поговорили, а затем пешеход вызвался указать дорогу. После этого следы сапог проводника отпечатались уже рядом со следами лошадиных копыт. Те и другие вели к постоялому двору «Доброе согласие».
   Ролан припомнил, что именно на этот постоялый двор привели раненую лошадь после нападения на почтовую карету в Кароньерах.
   Очевидно, хозяин был в сговоре с Соратниками Иегу.
   По всей вероятности, постоялец останется в «Добром согласии» до завтрашнего вечера. Судя по своей собственной усталости, Ролан догадывался, что путнику необходимо отдохнуть.
   Стараясь не утомлять своего коня и внимательно изучая следы на дорогах, Ролан потратил целых шесть часов, чтобы проехать двенадцать льё.
   На колокольне церкви Богоматери пробило три часа.
   Как следовало теперь поступить Ролану? Заночевать в какой-нибудь городской гостинице? Немыслимо: его слишком хорошо знали в Бурке. Вдобавок его лошадь, покрытая чепраком егеря, могла возбудить подозрения.
   Одним из условий успеха была полная тайна: никто не должен был знать о его присутствии в Бурке.
   Удобнее всего было укрыться в замке Черных Ключей и вести наблюдения оттуда; но мог ли он положиться на молчание слуг?
   Мишель и Жак не выдадут его. В них Ролан был вполне уверен. Амели тоже будет молчать. Но Шарлотта, дочка тюремного смотрителя, пожалуй, может проговориться.
   Было три часа утра, все спали; молодой офицер решил, что самое надежное обратиться к Мишелю.
   Уж Мишель-то найдет способ его спрятать.
   К большому огорчению своей лошади, которая, вероятно, почуяла запах конюшни, Ролан натянул поводья и повернул назад, на дорогу в Пон-д'Эн.
   Проезжая мимо церкви в Бру, он бросил взгляд на казарму. По всей видимости, жандармы и их капитан спали сном праведников.
   Ролан въехал в небольшую рощу, через которую пролегала дорога. Снег заглушал топот лошадиных копыт.
   Выехав на открытое место, он заметил двух человек, которые пробирались по краю оврага, неся убитую косулю, привязанную за ноги к длинному шесту.
   Что-то в их повадках показалось ему знакомым.
   Он пришпорил коня и помчался им вдогонку.
   Двое мужчин держались настороже; оглянувшись, они увидели всадника, который как будто гнался за ними. Они бросили косулю в овраг и пустились бежать по полям к Сейонскому лесу.
   — Эй, Мишель! — крикнул Ролан, все больше убеждаясь, что это его садовник.
   Мишель остановился как вкопанный, но его спутник продолжал удирать.
   — Эй, Жак! — крикнул Ролан еще раз. Второй охотник тоже остановился. Уж если их узнали, убегать бесполезно. Вдобавок в голосе всадника не слышалось никакой угрозы; их окликнул скорее друг, чем враг.
   — Гляди-ка! Мне кажется, это господин Ролан! — удивился Жак.
   — Пожалуй, он самый и есть! — подтвердил Мишель.
   И двое мужчин, вместо того чтобы бежать к лесу, повернули обратно на проезжую дорогу.
   Ролан, хоть и не слышал, но угадал, какими словами обменялись браконьеры.
   — Ну да, это я, черт побери! — воскликнул он. Через минуту Мишель и Жак подбежали к нему.
   Отец и сын наперебой забросали его вопросами, и надо признать, им было чему удивляться.
   Почему это Ролан, одетый в штатское, верхом на лошади егеря, оказался в три часа утра на дороге из Бурка в замок Черных Ключей?
   Но молодой офицер живо положил конец расспросам.
   — Помолчите, браконьеры! — бросил он. — Привяжите косулю на лошадь и живее домой! Никто не должен знать, что я приехал, даже моя сестра!
   Ролан произнес это тоном военной команды, и слуги знали, что его приказам надлежит повиноваться беспрекословно.
   Охотники подобрали косулю, приторочили ее к седлу Ролана и пустились бегом вслед за ним, не отставая от лошади, трусившей рысцой.
   До поместья оставалось всего четверть льё.
   Они проделали этот путь за какие-нибудь десять минут.
   За сто шагов от замка Ролан осадил коня.
   Он послал обоих слуг на разведку — удостовериться, что все спокойно.
   Осмотрев все кругом, они подали знак Ролану.
   Тот подъехал к воротам, соскочил с коня и вошел в сторожку привратника. Мишель отвел лошадь на конюшню и отнес косулю на кухню; он принадлежал к тем благородным браконьерам, которые стреляют дичь из любви к охоте, ради удовольствия, а не ради наживы.
   О коне и о косуле можно было не беспокоиться: Амели не интересовалась тем, что происходит на конюшне, и не замечала, что ей подают к столу.
   Тем временем Жак разжег огонь в очаге.
   Возвратившись, Мишель принес с собой остаток бараньей ноги и полдюжины яиц для омлета. Жак приготовил постель в соседней каморке.
   Ролан обогрелся и поужинал, не проронив ни слова.
   Отец и сын глядели на него с изумлением, не лишенным тревоги.
   В округе уже разнесся слух о походе в Сейонский монастырь, и соседи поговаривали, будто всем руководил Ролан.
   Ясно, что он возвратился недаром и предпримет какую-то операцию в том же роде.
   Покончив с ужином, Ролан поднял голову и позвал Мишеля.
   — А! Ты здесь? — сказал он.
   — Я ждал ваших распоряжений, сударь.
   — Вот мой приказ, слушай внимательно.
   — Я весь внимание.
   — Дело идет о жизни и смерти, более того, дело идет о моей чести.
   — Приказывайте, господин Ролан. Ролан вынул часы.
   — Теперь пять часов утра. Как только откроется постоялый двор «Доброе согласие», ты подойдешь к двери, будто случайно проходил мимо, и остановишься поболтать с тем, кто выйдет первым.
   — Уж, верно, это будет Пьер.
   — Пьер или кто другой, все равно. Ты расспросишь его о путешественнике, что приехал этой ночью на иноходце. Ты знаешь, что такое иноходец?
   — Еще бы, черт подери! Это лошадь, которая идет как медведь: сперва выносит обе правые ноги, потом обе левые.
   — Молодец… Ты постараешься также выведать, собирается ли гость уехать нынче утром или проведет на постоялом дворе целый день.
   — Само собой разумеется, выведаю!
   — Так вот, когда все разузнаешь, возвращайся сюда и доложи мне. Только помни: никому ни слова о том, что я здесь! Если спросят, скажи, что вчера пришло от меня письмо и что я нахожусь в Париже при первом консуле.
   — Так все и скажу.
   Мишель ушел. Поручив Жаку охрану сторожки, Ролан улегся и задремал.
   Когда он проснулся, Мишель уже возвратился домой.
   Он разузнал все, о чем просил его хозяин.
   Всадник, прибывший ночью, собирался уехать вечером, а в регистрационной книге, которую в те годы каждый хозяин гостиницы обязан был аккуратно заполнять, стояла запись:
   «Суббота, 30 плювиоза, десять часов вечера. Гражданин Валансоль, проездом из Лиона, направляется в Женеву».
   Итак, алиби было заготовлено заранее: запись удостоверяла, что гражданин Валансоль прибыл в десять часов вечера; значит, если бы он напал на почтовую карету у Белого Дома в половине девятого, то к десяти часам никак не мог бы поспеть на постоялый двор «Доброе согласие».
   Но более всего поразило Ролана, что тот, кого он так упорно преследовал ночью, чье местонахождение и имя наконец узнал, оказался не кем иным, как секундантом
   Альфреда де Баржоля, которого Ролан убил на дуэли у Воклюзского источника. Этот же человек, по всей вероятности, играл роль привидения в Сейонском монастыре.
   Значит, Соратники Иегу были не какие-нибудь заурядные грабители, а напротив, как о том шла молва, юноши из знатных семейств. В то время как на Западе бретонские дворяне, не щадя жизни, сражались за дело роялистов, здесь, на другом конце Франции, эти смельчаки, рискуя попасть на эшафот, совершали дерзкие налеты и посылали захваченные деньги мятежным войскам.

XLVI. ВНЕЗАПНАЯ ДОГАДКА

   Мы видели, что, выслеживая врагов прошлой ночью, Ролан имел полную возможность арестовать одного или двоих из них. Он мог задержать также и г-на де Валансоля, который по его примеру вероятно, решил отдохнуть днем после бессонной ночи.
   Ролану достаточно было передать записку жандармскому капитану или командиру бригады драгун, которые вместе с ним обыскивали Сейонский монастырь, ибо в этом деле была затронута их честь. Господина де Валансоля арестовали бы прямо в спальне; правда, обороняясь, он мог двумя выстрелами убить или ранить двух человек, но неминуемо был бы схвачен.
   Однако арест г-на де Валансоля мог вызвать подозрения у остальных членов банды. Они тут же пересекли бы границу и оказались бы в безопасности.
   Значит, лучше держаться прежнего плана, задуманного Роланом: то есть выжидать, идти по разным следам, которые должны сойтись в одном центре, напасть на них врасплох и в жестоком бою захватить всю банду разом.
   Поэтому надлежало не арестовывать г-на де Валансоля, а по-прежнему гнаться за ним по пятам в его предполагаемом путешествии в Женеву, хотя, вероятно, он указал ложный маршрут.
   Было решено, что этой ночью Ролан останется в сторожке, поскольку его могли узнать даже переодетым, а на охоту выйдут Мишель и Жак.
   Надо полагать, что г-н де Валансоль отправится в путь только глубокой ночью.
   Ролан расспросил слуг о том, как жила Амели после отъезда матери.
   Она ни разу не отлучалась из замка Черных ключей.
   Ее привычки остались прежними, прекратились только ежедневные прогулки с г-жой де Монтревель.
   Амели вставала в семь или в восемь часов утра, до завтрака рисовала или занималась музыкой. После завтрака читала, иногда вышивала по канве, а в солнечную погоду спускалась к речке вместе с Шарлоттой. Иногда, закутавшись в меховую шубку, она просила Мишеля покатать ее на лодке по Ресузе то вверх по течению до Монтанья, то вниз до Сен-Жюста, но никогда ни с кем не встречалась. Вернувшись домой, она обедала, потом поднималась к себе наверх вместе с Шарлоттой и больше не показывалась. Поэтому, если по вечерам, после половины седьмого, Мишель и Жак отлучались из дома, это решительно никого не беспокоило.
   В шесть часов вечера Мишель и Жак надели куртки и, захватив ружья и охотничьи сумки, отправились в путь.
   Они получили от Ролана строгий приказ: идти за конем-иноходцем, пока не разведают, куда он везет хозяина, или пока не потеряют его след.
   Мишель должен был сесть в засаду против постоялого двора «Доброе согласие», Жак — стать на страже у перекрестка при выезде из Бурка, откуда расходились три дороги: на Сент-Амур, Сен-Клод и Нантюа.
   Последняя из них дальше ведет на Женеву.
   Очевидно, г-н де Валансоль выберет одну из трех дорог, если только не вздумает возвращаться назад, что было маловероятно.
   Отец зашагал в одну сторону, сын — в другую.
   Мишель пошел в город по дороге на Пон-д'Эн, мимо церкви в Бру.
   Жак переправился через Ресузу, поднялся правым берегом вверх по реке и стал в засаду шагов за сто от предместья Бурка, на пересечении трех дорог, ведущих в город.
   Почти в ту же минуту как сын занял свой пост, отец добрался до своего наблюдательного пункта.
   Как раз в это время, то есть около семи часов вечера, разрушив обычную тишину и покой замка Черных Ключей, перед оградой остановилась почтовая карета и слуга в ливрее дернул за железную цепочку колокольчика.
   Отворять ворота было обязанностью Мишеля, но нам известно, где находился он в этот час.
   Амели и Шарлотта, вероятно, полагались на него, потому что, хотя колокольчик прозвонил три раза, никто не вышел. Наконец на лестнице появилась горничная. Она робко спустилась во двор и окликнула Мишеля.
   Мишель не отозвался.
   Тогда Шарлотта решилась подойти к ограде. Несмотря на темноту, она сразу узнала слугу в ливрее.
   — Ах, это вы, господин Джемс! — воскликнула она с облегчением.
   Джемс был лакеем сэра Джона и пользовался его полным доверием.
   — Оу, да! — отвечал слуга. — Это есть я, мадемуазель Шарлотта, или, точнее, это есть милорд.
   В этот момент дверца кареты отворилась и послышался голос сэра Джона:
   — Мадемуазель Шарлотта, будьте любезны передать вашей госпоже, что я прибыл из Парижа и прошу позволения явиться к ней с визитом, не сегодня, разумеется, а завтра, если она соблаговолит оказать мне эту милость. Спросите, в котором часу ей будет удобнее меня принять.
   Шарлотта относилась к милорду с величайшим почтением и поспешила исполнить его просьбу.
   Через пять минут она вернулась и передала милорду, что его примут завтра днем, от двенадцати до часу.
   Ролан догадывался, зачем приехал лорд Тенли; для него эта свадьба была делом решенным, и он уже считал сэра Джона своим зятем.
   Он поколебался с минуту, не открыться ли милорду и не посвятить ли его хотя бы отчасти в свои планы. Но тут же подумал, что такой человек, как лорд Тенли, ни за что не отпустит его одного в разведку. У сэра Джона свои счеты с Соратниками Иегу, он непременно захочет сопровождать Ролана, что бы тот ни затеял. А ведь здесь им предстоит опасная схватка, и с милордом может случиться несчастье.
   Удача, которая неизменно сопутствовала Ролану, не распространялась на его друзей, как он сам убедился: сэра Джона, тяжело раненного, едва удалось спасти, а командир бригады егерей был убит наповал.
   Поэтому Ролан сидел затаившись, пока сэр Джон не уехал.
   Шарлотта нисколько не удивилась отсутствию Мишеля; очевидно, здесь привыкли к его постоянным отлучкам, и это не тревожило ни служанку, ни ее госпожу.
   Впрочем, Ролану была понятна такая беспечность: не подозревая о сердечных муках сестры, он приписывал перемену в ее характере слабым нервам, хотя отлично знал, какой твердой и мужественной может быть Амели перед лицом настоящей опасности.
   Этим, по его мнению, и объяснялось, почему девушки не боялись оставаться одни в уединенном замке, когда оба сторожа по ночам занимались браконьерством.
   Мы-то с вами знаем, что Амели только радовалась, когда
   Мишель с сыном уходили со двора: их отсутствие открывало путь Моргану, а именно это нужно было Амели.
   Миновал вечер и большая часть ночи, а Ролан еще не получил никаких вестей. Он пытался заснуть, но не мог: поминутно ему чудилось, будто кто-то подходит к двери.
   Сквозь ставни уже начал брезжить рассвет, когда дверь наконец отворилась.
   Это вернулись Мишель и Жак.
   Вот что с ними произошло.
   Каждый из них вовремя занял свой пост: Мишель — у ворот постоялого двора, Жак — на перекрестке.
   В двадцати шагах от постоялого двора Мишель встретил Пьера и с первых же его слов удостоверился, что г-н де Валансоль все еще здесь. Постоялец заявил, что ему предстоит долгий путь и, чтобы дать отдохнуть лошади, он уедет только поздно ночью.
   Пьер не сомневался, что путешественник, как и говорил, направляется в Женеву.
   Мишель предложил Пьеру выпить в кабачке по стаканчику; раз уж ему не удалось пострелять вечером, так он подождет до утра.
   Пьер согласился. Теперь-то Мишель был уверен, что не упустит постояльца, ведь Пьер был конюхом, и без его ведома никто не мог выехать со двора.
   Мальчик-посыльный обещал их предупредить и получил за это в подарок от Мишеля три пригоршни пороха, чтобы мастерить хлопушки.
   В полночь путешественник еще не выходил. Приятели опорожнили четыре бутылки вина, но Мишель пил с оглядкой; из четырех бутылок он ухитрился целых три вылить в стакан Пьера, и тот, разумеется, не забывал его осушать.
   В полночь Пьер вернулся на постоялый двор; но куда же было деваться Мишелю? Кабачок уже заперли, а до утренней охоты оставалось еще добрых четыре часа.
   Пьер предложил Мишелю заночевать в конюшне, на соломе: там было тепло и мягко спать.
   Мишель согласился.
   Оба приятеля, взявшись под руки, вошли в ворота; Пьер еле держался на ногах, Мишель делал вид, что спотыкается.
   В три часа утра слуга с постоялого двора позвал Пьера.
   Постоялец надумал уезжать.
   Мишель объявил, что пора выходить на охоту, и вскочил с соломенного ложа.
   Собраться было недолго; пришлось только отряхнуть солому с куртки, с охотничьей сумки и с головы.
   После этого Мишель распрощался со своим дружком и притаился в засаде на углу улицы.
   Через четверть часа ворота распахнулись и со двора выехал всадник; его лошадь бежала иноходью.
   Несомненно это был г-н де Валансоль.
   Он поскакал по улицам прямо на дорогу к Женеве.
   Мишель поспешил вслед ему с самым непринужденным видом, насвистывая охотничью песенку.
   Однако Мишель не мог пуститься бегом, не обратив на себя внимания; это затрудняло его задачу, и, к великой досаде, он вскоре потерял из виду г-на де Валансоля.
   Оставалась надежда на Жака (он поджидал всадника на перекрестке).
   Но ведь Жак находился на посту уже больше шести часов в холодную зимнюю ночь, на морозе в пять или шесть градусов!
   Хватит ли у Жака выдержки простоять так долго на снегу, приплясывая под деревьями, чтобы согреться?
   Мишель бросился вдогонку путнику по улицам и переулкам, сокращая дорогу, но, как он ни спешил, всадник на коне мчался быстрее.
   Наконец Мишель добежал до перекрестка. На дороге было пусто.
   Снег так истоптали за вчерашний день, в воскресенье, что на грязной, покрытой слякотью мостовой ничего нельзя было различить.
   Поэтому Мишель перестал искать следы копыт: это был напрасный труд, даром потерянное время.
   Он решил разведать, что сталось с Жаком.
   Зоркий глаз браконьера подсказал ему правильный путь.
   Ясно, что Жак стоял на страже вот здесь, под придорожным деревом. Сколько времени? Трудно определить в точности, во всяком случае, довольно долго: снег был истоптан грубыми охотничьими башмаками.
   Жак, видно, пытался согреться, расхаживая взад и вперед.
   Потом он, должно быть, вспомнил, что на другой стороне дороги находится одна из землянок, где обычно прятались от дождя дорожные рабочие.
   Он спустился в канаву, пересек дорогу; на обочинах виднелись следы, незаметные на грязной мостовой. Следы шли наискось от дороги, прямо к землянке.
   Очевидно, здесь Жак и провел всю ночь.
   Теперь надо выяснить, давно ли он вышел оттуда и почему.
   Когда именно он вышел? Это было трудно установить, зато самый неопытный охотник сразу понял бы, почему он покинул землянку.
   Он вышел, чтобы идти по следу г-на де Валансоля.
   Те же отпечатки башмаков, что вели к лачуге, выходили оттуда и поворачивали в сторону Сейзериа. Стало быть, всадник и впрямь выехал на дорогу в Женеву; следы Жака явно подтверждали это.
   Видно было, что Жак догонял его бегом по обочине, со стороны поля, прячась за деревьями.
   Он прекратил погоню, остановившись напротив убогого придорожного трактира, одного из тех, где над воротами красуется надпись: «Здесь можно выпить и закусить, здесь найдет пристанище пеший и конный».
   Очевидно, путешественник осадил коня у этого трактира, раз в двадцати шагах от него Жак тоже остановился, скрывшись за деревом.
   Вероятно, вскоре после того как ворота затворились за всадником, Жак вышел из-за дерева, пересек дорогу и с оглядкой, крадучись, направился к трактиру, но не к дверям, а к окошку.
   Осторожно ступая по следам сына, Мишель подошел к окну. Сквозь плохо пригнанные ставни, наверно, можно было заглянуть внутрь, когда там горел свет, но теперь в трактире было темно, и Мишель ничего не разобрал.