Дюма Александр. Соратники Иегу

   Разглядев маленький отряд, со всех сторон окруженный превосходящими силами противника, увидев мундиры, из-за цвета которых республиканцы были названы синими, Ролан порывисто вскочил на ноги.
   Между тем Жорж, с беспечным видом растянувшись на земле, доедал свой завтрак.
   Казалось, ни один из сотни людей, окружавших генерала, не интересовался находящимся так близко противником. Можно было подумать, что они ждут приказа Кадудаля, чтобы обратить внимание на синих.
   С первого же взгляда Ролан понял, что республиканцы обречены.
   Жорж наблюдал, как на лице молодого человека последовательно отражались обуревавшие его чувства.
   — Ну что, полковник, — проговорил шуан после минутного молчания, — как вы оцениваете диспозицию наших сил?
   — Я вижу, вы приняли все меры предосторожности, — с язвительной улыбкой отвечал Ролан.
   — А разве первый консул не пользуется преимуществами, когда они выпадают на его долю? — спросил Кадудаль.
   Ролан закусил губы, не отвечая на вопрос вождя роялистов.
   — Генерал, — сказал он, — я хочу попросить вас об одном одолжении и надеюсь, что вы мне не откажете.
   — О чем же?
   — Позвольте мне присоединиться к моим товарищам, я хочу погибнуть вместе с ними.
   Кадудаль встал.
   — Я ожидал, что вы меня об этом попросите, — заметил он.
   — Так вы даете мне свое согласие? — воскликнул Ролан, и в его глазах блеснула радость.
   — Да. Но сначала вы должны мне оказать одну услугу, — с большим достоинством ответил Кадудаль.
   — Говорите, сударь.
   — Будьте моим парламентером в переговорах с генералом Гатри.
   — О чем же будет речь?
   — Прежде чем начать битву, я хочу сделать ему несколько предложений.
   — Я готов выполнить все поручения, какие вы возлагаете на меня, но надеюсь, вы не предложите ему сложить оружие?
   — Напротив, полковник, вы понимаете, что это я сделаю прежде всего.
   — Генерал Гатри откажется.
   — Весьма вероятно.
   — Что же тогда?
   — Тогда я предоставлю ему сделать выбор между двумя другими предложениями, которые он может принять без ущерба для своей чести.
   — Что же это за предложения?
   — Скажу вам в свое время. Начнем с первого.
   — В чем же оно заключается?
   — Вот. Генерал Гатри и сотня его солдат окружены. У нас втрое больше бойцов, чем у него. Я обещаю сохранить им жизнь, но пусть они сложат оружие и поклянутся, что в течение ближайших пяти лет не будут служить в Вандее.
   Ролан покачал головой.
   — Но это лучше, чем обречь на истребление весь его отряд.
   — Пусть так, но он предпочтет погубить своих солдат и умереть самому.
   — Надеюсь, вы согласитесь, — с улыбкой спросил Кадудаль, — что имеет смысл задать ему такой вопрос?
   — Вы правы, — ответил Ролан.
   — Итак, полковник, будьте добры сесть на коня, отрекомендоваться генералу и передать ему мое предложение.
   — Хорошо.
   — Коня полковнику! — приказал Кадудаль бойцу, державшему под уздцы лошадь Ролана.
   Шуан подвел коня.
   Молодой человек вскочил в седло и быстро пересек пространство, отделявшее его от обоза республиканцев.
   Перед обозом стояла группа военных: без сомнения, то были генерал Гатри и его офицеры.
   Ролан направился к этой группе, находившейся на расстоянии каких-нибудь трех оружейных выстрелов от шуанов.
   Велико было удивление генерала Гатри при виде подъезжающего к нему офицера в мундире полковника-республиканца.
   Генерал отделился от группы и сделал несколько шагов навстречу парламентеру.
   Ролан назвал себя, объяснил, почему он очутился среди белых, и сообщил генералу Гатри предложение Кадудаля.
   Как и предвидел молодой полковник, Гатри отказался наотрез.
   Ролан возвратился к Кадудалю, радостный и гордый.
   — Отказался! — крикнул он на скаку с такого расстояния, на котором уже можно было слышать его голос.
   Кадудаль кивнул, показывая, что он ничуть не удивлен отказом.
   — В таком случае, — сказал он, — передайте ему мое второе предложение. Пусть меня ни в чем не упрекнет такой знаток в вопросах чести, как вы!
   Ролан поклонился.
   — В чем состоит второе предложение? — спросил он.
   — Вот оно. Генерал Гатри встретится со мной на этом поле, между двумя отрядами, вооруженный, так же как я, саблей и двумя пистолетами. Дело решит наш поединок: если я его убью, пусть его солдаты примут безоговорочно мои условия, так как мы пленных не берем; если же он меня убьет, то его солдаты беспрепятственно вернутся в Ван. О! Я полагаю, что лично вы приняли бы это предложение, полковник.
   — Я принимаю его! — заявил Ролан.
   — Да, но ведь вы не генерал Гатри, а его парламентер; удовольствуйтесь пока этим. Если он отвергнет и это предложение, которое я на его месте ни за что бы не отверг, то знайте: я добрый малый и, когда вы вернетесь, сделаю ему третье.
   Ролан снова поскакал к республиканцам: видно было, что они ждут его с нетерпением.
   Он сообщил генералу второе предложение.
   — Гражданин, — ответил Гатри, — я обязан отдать отчет в своем образе действий первому консулу. Вы его адъютант, и я поручаю вам по возвращении в Париж рассказать ему обо мне всю правду. Что сделали бы вы на моем месте? Как вы скажете, так я и поступлю.
   Ролан вздрогнул, его лицо приняло серьезное выражение, доказывавшее, что он обдумывает вопрос чести. Минуты через две он произнес:
   — Генерал, я бы отказался.
   — Ваши доводы, гражданин? — спросил Гатри.
   — Во-первых, полагаться на дуэль — значит вверяться слепому случаю; во-вторых, судьба сотни храбрецов не должна зависеть от случайности; в-третьих, каждый знает, за что он сражается, и должен сам защищать свою шкуру.
   — Таково ваше мнение, полковник?
   — Клянусь честью!
   — Я вполне его разделяю. Сообщите мой ответ роялистскому генералу.
   Ролан возвратился галопом к Кадудалю и передал ему слова генерала Гатри. Кадудаль улыбнулся.
   — Я ждал этого от него.
   — Вы ошиблись, потому что это мой ответ: я подсказал его генералу.
   — Но ведь вы только что высказывали противоположное мнение.
   — Да. Но ведь вы сами напомнили мне, что я не генерал Гатри… Каково же ваше третье предложение? — спросил Ролан, и в голосе его прозвучали досада и нетерпение, ибо ему чуть не с самого начала стало ясно, что роялистский генерал выступает в весьма благородной роли.
   — Третье мое предложение, — ответил Жорж, — по существу не предложение, а приказ: я прикажу двумстам моих бойцов удалиться отсюда. У генерала Гатри сто солдат, вот я и оставлю сотню своих. Мои предки-бретонцы имели обыкновение сражаться один на один, грудь с грудью, боец с бойцом и скорее один против троих, чем трое против одного. Если генерал Гатри одержит победу, он переступит через наши тела и спокойно вернется в Ван; если же он будет побежден, то не сможет сказать, что нам доставило победу численное превосходство… Отправляйтесь, господин де Монтревель, и присоединяйтесь к своим друзьям! Можно сказать, что я обеспечиваю им численное превосходство: вы один стоите десятерых!
   Ролан снял шляпу и поклонился.
   — Что это значит, сударь? — спросил Жорж.
   — Я имею привычку приветствовать все возвышенное и прекрасное, и вот я приветствую вас!
   — Давайте, полковник, выпьем еще по стаканчику! Каждый из нас будет пить за то, что ему всего дороже на свете; за то, с чем труднее всего расстаться на земле; за то, что надеемся вновь встретить на небесах!
   Он налил из бутылки стакан до половины и протянул его Ролану.
   — У нас всего один стакан, господин де Монтревель. Пейте первым.
   — Почему первым?
   — Прежде всего, потому, что вы мой гость, а еще потому, что я верю в пословицу: «Кто пьет вторым, знает мысли первого».
   И он прибавил, посмеиваясь:
   — Я хочу узнать ваши мысли, господин де Монтревель. Ролан выпил вино и подал Кадудалю пустой стакан. Вождь шуанов налил себе и выпил до дна.
   — Ну что, вы узнали, о чем я думаю? — улыбнулся Ролан.
   — Нет, — отвечал Жорж, — пословица лжет.
   — А между тем, — сказал Ролан со свойственной ему откровенностью, — я думаю о том, что вы, генерал, храбрый человек, и надеюсь, вы окажете мне честь и перед сражением протянете мне руку.
   Молодые люди обменялись рукопожатием скорее как друзья перед длительной разлукой, чем как враги, которым предстоит вскоре встретиться на поле битвы.
   Эта краткая сцена была исполнена своеобразного величия.
   Оба обнажили голову.
   — Желаю вам, сударь, удачи, — обратился Ролан к Кадудалю. — Но, признаться, я сомневаюсь, что мое пожелание осуществится, ведь я высказываю его устами, а не сердцем.
   — Храни вас Бог, сударь, — отвечал Жорж. — Надеюсь, что мое пожелание исполнится, ведь я высказываю его от всего сердца!
   — Каков будет ваш сигнал готовности к бою? — спросил Ролан.
   — Ружейный выстрел в воздух, и пусть в ответ раздастся ваш выстрел.
   — Хорошо, генерал, — согласился Ролан.
   И, пустив своего коня в галоп, он в третий раз пересек пространство между двумя отрядами.
   — Друзья мои, — спросил Кадудаль, указывая рукой на удалявшегося Ролана, — вы видите этого молодца?
   Все посмотрели на Ролана и выдохнули: «Да».
   — Так вот, его взяли под охрану наши братья с Юга, — пусть его жизнь будет для нас священной! Вы можете захватить его в плен живым, но пусть ни один волос не упадет с его головы!
   — Хорошо, генерал, — отвечали шуаны.
   — А теперь, друзья мои, вспомните, что вы потомки тех тридцати бретонцев, которые сражались с тридцатью англичанами между Плоэрмелем и Жосленом и одержали победу! — И добавил вполголоса со вздохом: — На беду, сейчас мы имеем дело не с англичанами…
   Между тем туман окончательно рассеялся, и, как это обычно бывает, лучи зимнего солнца ложились огненными полосами на порыжелую плескопскую равнину.
   Теперь противники могли наблюдать за всеми передвижениями во вражеском стане.
   Одновременно с Роланом, возвратившимся к республиканцам, Золотая Ветвь помчался галопом к отряду из двухсот шуанов, перерезавшему дорогу синим.
   Не успел Золотая Ветвь отдать приказ четырем помощникам Кадудаля, как отряд роялистов разделился: сто человек, описав полукруг, двинулись направо, в сторону Плюмерга, а другая сотня, сделав такой же поворот, направилась влево, в сторону Сент-Аве. Дорога была очищена.
   Отойдя на четверть льё от дороги, обе сотни остановились, Каждый боец поставил ружье дулом вверх и застыл на месте.
   Золотая Ветвь вернулся к Жоржу.
   — Будут у вас ко мне особые приказы, генерал? — спросил он.
   — Только один, — ответил Кадудаль, — возьми восемь человек и следуй за мной. Как только увидишь, что молодой республиканец, с которым я завтракал, свалился наземь вместе с конем, — бросайся на него с твоими подручными, пока он еще не выпутался из стремян, и бери его в плен.
   — Сделаем.
   — Помни, что он должен остаться цел и невредим.
   — Все исполню, генерал.
   — Выбери восемь человек. Захватив в плен господина де Монтревеля и взяв с него клятву, вы можете присоединиться к нам.
   — А если он откажется дать клятву, что тогда?
   — Ну, тогда вы обступите его со всех сторон, чтобы он не сбежал, и будете его караулить до конца битвы.
   — Ладно, — во вздохом отвечал Золотая Ветвь, — только нам будет скучно стоять, скрестив руки, покамест другие веселятся.
   — Ба! Кто знает? — заметил Кадудаль. — Быть может, работы хватит на всех.
   Он устремил взгляд на равнину и, видя, что его бойцы стоят вольно, а республиканцы — сомкнутым строем, в боевом порядке, крикнул:
   — Ружье!
   Мгновенно ружье оказалось у него в руках.
   Кадудаль поднял его кверху и выстрелил в воздух.
   Через миг, как эхо, из рядов республиканцев раздался ответный выстрел.
   Послышалась дробь двух барабанов, бивших атаку, и звуки боевого рожка.
   Кадудаль выпрямился, стоя в стременах.
   — Скажите-ка, ребята, — возвысил он голос, — все ли вы сегодня читали утренние молитвы?
   — Да, да! — отвечало множество голосов.
   — Если кто из вас забыл их прочитать или у него не хватило времени, пускай сейчас же прочтет.
   Пять-шесть крестьян преклонили колени в молитве. Между тем барабаны и рожок звучали все громче.
   — Генерал! Генерал! — послышались нетерпеливые голоса. — Вы же видите, что они подходят!
   Жестом вождь шуанов указал на молившихся.
   — Правильно! — согласились нетерпеливые. Молившиеся поднимались один за другим, вначале те, чья молитва была короче.
   Когда встал последний, республиканцы уже прошли около трети расстояния. Они наступали со штыками наперевес, построившись в три шеренги, по три ряда в каждой. Ролан ехал во главе первой шеренги, генерал Гатри — между первой и второй.
   Оба они были очень приметны как единственные всадники.
   Среди шуанов лишь один Кадудаль был на коне.
   Золотая Ветвь спешился и принял команду над восемью шуанами, которые должны были следовать за Жоржем.
   — Генерал, — раздался голос, — молитва окончена, и все уже в строю.
   Жорж убедился, что так оно и есть.
   — А ну-ка! — крикнул он зычным голосом. — Веселей, ребята!
   Получив это напутствие, для шуанов и вандейцев заменявшее барабанную дробь и звуки рожка, бойцы рассыпались по равнине, размахивая шляпами и ружьями, с криком: «Да здравствует король!»
   Пока республиканцы шли сомкнутыми рядами, шуаны, превратившись в вольных стрелков, образовали огромный полукруг, в центре которого стоял Кадудаль.
   Мгновенно отряд республиканцев был охвачен с флангов и поднялась ружейная трескотня.
   Чуть ли не все бойцы Кадудаля были браконьеры, то есть отменные стрелки, и были вооружены английскими карабинами, бившими вдвое дальше ружей казенного образца.
   Хотя республиканцы, казалось, были вне переделов досягаемости, несколько посланцев смерти уже проникли в их ряды и три-четыре человека упали.
   — Вперед! — скомандовал генерал.
   Солдаты по-прежнему наступали; строй ощетинился штыками.
   Но через какое-то мгновение перед ними никого не оказалось.
   Бойцы Кадудаля все до одного рассеялись, их отряда как не бывало!
   С каждого фланга республиканцев охватили рассыпанным строем пятьдесят стрелков.
   Генерал Гатри приказал перестроиться в две шеренги, дав команду: одним «Равнение направо!», а другим — «Равнение налево!»
   Потом он скомандовал:
   — Огонь!
   Грянули два дружных залпа, свидетельствующие о превосходной выучке солдат; однако залпы пропали чуть ли не даром, ибо республиканцы стреляли по отдельным людям.
   Иначе обстояло дело у шуанов, стрелявших в плотную людскую массу: у них каждый выстрел попадал в цель.
   Ролан увидел, в каком невыгодном положении оказались республиканцы. Оглядевшись по сторонам, он различил сквозь пороховой дым фигуру Кадудаля, стоявшего в стременах, неподвижного, словно конная статуя.
   Он понял, что глава роялистов поджидает его.
   Что-то выкрикнув, Ролан рванулся к Кадудалю.
   В тот же миг Жорж, чтобы сократить ему дорогу, галопом помчался навстречу, но шагах в ста от Ролана остановился.
   — Внимание! — бросил Жорж Золотой Ветви и его подручным.
   — Будьте спокойны, генерал, мы на месте, — отозвался Золотая Ветвь. Кадудаль выхватил из седельной кобуры пистолет и зарядил его. Ролан переложил в левую руку саблю и, пригнувшись к Гриве коня, начал заряжать пистолет.
   В двадцати шагах от Ролана Кадудаль медленно поднял кверху пистолет и стал целиться в полковника.
   В десяти шагах он выстрелил.
   У лошади, на которой скакал Ролан, на лбу белела звездочка.
   Пуля угодила в самую середину звездочки.
   Раненная насмерть лошадь рухнула вместе со всадником к ногам Кадудаля.
   Жорж пришпорил своего скакуна и перемахнул через коня и всадника. Золотая Ветвь и его молодцы ждали этого момента: словно стая волков, ринулись они на Ролана, которого придавила упавшая лошадь.
   Молодой полковник бросил саблю, но не успел он вытащить пистолеты из седельных кобур, как каждую его руку схватили двое шуанов, а четверо других стали высвобождать его ноги из-под коня.
   Сцена разыгралась как по нотам, и легко было догадаться, что это заранее обдуманный маневр.
   Ролан задыхался от злобы.
   Золотая Ветвь подошел к нему с шляпой в руках.
   — Я не сдаюсь! — крикнул Ролан.
   — Да вам и незачем сдаваться, господин де Монтревель, — с отменной учтивостью отвечал Золотая Ветвь.
   — Почему же? — спросил Ролан, изнемогая в безнадежной и бесполезной борьбе.
   — Да потому, что вы уже в плену, сударь.
   Против этой очевидной истины не приходилось возражать.
   — Ну, так убейте же меня! — вскричал Ролан.
   — Мы вовсе не желаем убивать вас, сударь, — возразил Золотая Ветвь.
   — Так чего же вы хотите?
   — Чтобы вы дали нам слово, что больше не будете принимать участия в сражении. С таким условием мы вас освободим.
   — Ни за что! — воскликнул Ролан.
   — Прошу прошения, господин де Монтревель, — заявил Золотая Ветвь, — но вы поступаете нечестно.
   — Что?! — выкрикнул Ролан, вне себя от ярости. — Нечестно? Ты оскорбляешь меня, мерзавец, зная, что я не в силах защищаться и проучить тебя!
   — Никакой я не мерзавец и не думаю вас оскорблять, господин де Монтревель! Я только хочу сказать, что, раз вы не даете мне слова, значит, вы отнимаете у генерала девять человек. Они здорово бы ему пригодились, а меж тем им придется торчать здесь и сторожить вас. Не так поступил Круглоголовый: у него было на двести человек больше вашего, а он их отослал прочь, и теперь нас только девяносто один человек против ста.
   Лицо Ролана вспыхнуло, но тут же побледнело как полотно.
   — Ты прав, Золотая Ветвь, — отвечал он, — делать нечего, я сдаюсь. Можешь идти со своими товарищами, сражайтесь!
   У шуанов вырвался радостный крик, они оставили Ролана и устремились на республиканцев.
   — Да здравствует король! — кричали они, размахивая шляпами и ружьями. Ролан был теперь физически свободен, но обезоружен при падении и связан словом, которое ему пришлось дать. Подавленный, он уселся на холмик, еще покрытый плащом, служившим скатертью во время завтрака.
   Отсюда он мог наблюдать за ходом битвы; от него не ускользала ни малейшая подробность. — Кадудаль стоял, выпрямившись в стременах, в этом вихре огня и дыма, грозный и неуязвимый, как демон войны.
   Повсюду на земле виднелись тела убитых шуанов, их было человек двенадцать. Но было ясно, что республиканцы, по-прежнему стоявшие сомкнутым строем, потеряли в два с лишним раза больше.
   Раненые ползли по земле друг другу навстречу и, приподнявшись, словно покалеченные змеи, сражались из последних сил: республиканцы — штыками, шуаны — кинжалами.
   Если шуан видел, что ему не доползти до врага, он вставал на одно колено, стрелял и снова падал.
   И белые и синие дрались остервенело, без передышки, не зная пощады. И чудилось, что беспощадный, безжалостный призрак гражданской войны реет над полем битвы, потрясая дымным факелом…
   Кадудаль на своем коне объезжал вокруг врагов, образовавших живой редут, неустанно стреляя с двадцати шагов то из пистолетов, то из двуствольного ружья, которое он, разрядив, бросал адъютанту и на следующем кругу получал заряженным.
   Каждый его выстрел, попадая в каре, достигал цели.
   Когда Жорж в третий раз проделывал этот маневр, на него обрушился ружейный залп: генерал Гатри удостоил его такой чести!
   Кадудаль исчез в огне и в дыму, и Ролан увидел, как он упал на землю вместе с конем. Казалось, с ним было покончено…
   Тут десять или двенадцать республиканцев выбежали из рядов и ринулись на неприятеля, им навстречу бросилось столько же шуанов.
   Завязалась рукопашная, в которой шуаны со своими кинжалами брали верх над республиканцами.
   Внезапно Кадудаль с пистолетом в каждой руке поднялся на ноги. Один за другим грянули выстрелы, и двое синих упали мертвыми.
   Заметив, что в каре с уходом смельчаков образовалась брешь, Кадудаль врезался в нее с тридцатью шуанами.
   На ходу он подобрал с земли ружье и орудовал им как дубиной, каждым ударом сваливая человека.
   Пробившись сквозь отряд, он появился с другой стороны.
   И подобно кабану, который, свалив с ног злополучного охотника, возвращается и вспарывает ему живот, Жорж снова ринулся со своими бойцами в зияющую брешь, расширяя ее.
   После этого все было кончено.
   Генерал Гатри собрал человек двадцать, оставшихся на ногах, и со штыками наперевес они сделали попытку прорвать сомкнувшееся кольцо шуанов. Он шел пеший во главе десяти солдат: лошадь под ним была убита.
   Десять человек в этой попытке поплатились жизнью, и все-таки генералу удалось вырваться.
   Шуаны хотели было его преследовать, но Кадудаль крикнул громовым голосом:
   — Не надо было его упускать, но раз уж он пробился, пускай уходит!
   Шуаны повиновались: для них каждое слово вождя было законом.
   — А теперь, — загремел Кадудаль, — прекратить огонь! Хватит убивать! Берите в плен.
   Кольцо шуанов сжалось, охватив небольшой участок, где среди множества трупов еще металось несколько раненых. Сдаться в плен не означало прекратить борьбу, ибо в этой войне и синие и белые расстреливали пленных, одни потому, что считали шуанов и вандейцев разбойниками, а другие потому, что им некуда было девать пленных.
   Республиканцы отшвырнули подальше свои ружья, не желая отдавать их. Приблизившись к пленным, шуаны обнаружили, у них пустые сумки для патронов: все было израсходовано.
   Кадудаль направился к Ролану.
   Во время этой жестокой битвы молодой человек сидел, устремив взор на сражающихся. Волосы у него слиплись от пота, и он тяжело дышал.
   Увидев, что республиканцы разгромлены, он закрыл лицо руками и склонил голову к земле.
   Ролан даже не слышал шагов Кадудаля. Подойдя к нему, Жорж коснулся его плеча. Тот медленно поднял голову, по его щекам катились слезы, и он не стыдился их.
   — Генерал! — проговорил он. — Делайте со мною что угодно: я ваш пленник.
   — Разве берут в плен посланника первого консула? — засмеялся Жорж. — Но его можно попросить об одной услуге. У меня нет полевого госпиталя для раненых, — продолжал он. — Нет у меня и тюрьмы для пленных. Возьмите на себя доставить в Ван раненых и пленных республиканских солдат.
   — Как это так, генерал? — удивился Ролан.
   — Я отдаю их вам, вернее, поручаю. К сожалению, ваш конь убит, так же как и мой. Но конь Золотой Ветви уцелел, возьмите его.
   Молодой полковник сделал протестующий жест.
   — Разумеется, на время, пока вы не раздобудете себе другого, — добавил Кадудаль, отвешивая поклон.
   Ролан оценил великодушие Кадудаля и понял, что не уронит своего достоинства, если примет его предложение.
   — Увидимся ли мы еще с вами, генерал? — спросил он, вставая на ноги.
   — Сомневаюсь, сударь: я должен буду действовать на побережье, в окрестностях Пор-Луи, а долг зовет вас в Люксембургский дворец.
   — Что же мне рассказать первому консулу, генерал?
   — То, что вы видели, сударь. Пусть он сам решит, чья тактика лучше, — аббата Бернье или Жоржа Кадудаля.
   — Судя по тому, что я видел, сударь, едва ли я когда-нибудь смогу вам понадобиться, но, во всяком случае, помните, у вас есть друг среди окружения первого консула.
   Ролан протянул руку Кадудалю.
   Глава роялистов пожал ее с таким же дружеским чувством, как и перед боем.
   — Прощайте, господин де Монтревель, — проговорил Жорж. — Я полагаю, что вы и без моего совета постараетесь оправдать генерала Гатри. Такого рода поражение приносит не меньше славы, чем победа.
   Между тем для полковника-республиканца привели коня, принадлежавшего Золотой Ветви. Ролан вскочил в седло.
   — Кстати, — прибавил Кадудаль, — проезжая через Ла-Рош-Бернар, постарайтесь узнать, что стало с гражданином Тома Мильером.
   — Он убит! — внезапно послышался ответ.
   Сердце Короля и четверо его подручных только что возвратились из похода, мокрые от пота и забрызганные грязью; они опоздали и не смогли участвовать в битве.
   Под конец Ролан бросил взгляд на поле сражения; у него вырвался вздох, и, еще раз раскланявшись с Кадудалем, он поскакал галопом по полю, чтобы встретить на дороге в
   Ван повозку с пленными и ранеными, которую ему предстояло доставить генералу Гатри.
   Кадудаль велел выдать каждому бойцу экю в шесть ливров.
   Ролану невольно подумалось, что генерал-роялист проявляет такую щедрость, тратя деньги Директории, посланные на запад Морганом и его сообщниками.

XXXV. СВАТОВСТВО

   По приезде в Париж Ролан прежде всего отправился к первому консулу. Он привез ему две важные новости: умиротворение в Вандее и разгоревшееся с небывалой силой восстание в Бретани.
   Бонапарт хорошо знал Ролана: три его донесения — об убийстве Тома Мильера, о суде над епископом Одреном и о сражении при Гран-Шане — произвели на него глубокое впечатление. Молодой человек представлял события в мрачных красках, обнаружив при этом свое тяжелое душевное состояние.
   Ролана был в отчаянии, что упустил еще одну возможность быть убитым. Ему казалось, будто его охраняет некая неведомая сила, будто он всегда остается цел и невредим там, где другие расплачиваются жизнью; в монастыре, где сэра Джона ожидали двенадцать судей и смертный приговор, ему Ролану, повстречался только призрак, правда неуязвимый, но вполне безобидный.
   Ролан с горечью упрекал себя за то, что искал поединка с Жоржем Кадудалем — поединка, который тот предвидел, — вместо того чтобы кинуться в гущу битвы, где мог бы, по крайней мере, убивать или пасть в бою.