Эддингс Дэвид. Потаенный город

   Сефрения содрогнулась.
   — Мы не настолько спешим, Афраэль. Ксанетия озадаченно взглянула на свою стирикскую сестру.
   — Ее тошнит от полетов, — пояснила Афраэль.
   — Вовсе нет, — возразила Сефрения, — я просто пугаюсь до полусмерти. Это ужасно, Ксанетия. За минувшие три столетия я летала с Афраэлью раз пять и всякий раз потом несколько недель приходила в себя.
   — Я ведь все время говорю тебе, Сефрения, что не надо смотреть вниз, — сказала Афраэль. — Если бы ты просто смотрела на облака, а не на землю, все было бы гораздо проще.
   — Я ничего не могу с собой поделать, Афраэль, — отвечала Сефрения.
   — Неужто это и впрямь так страшно, сестра моя? — спросила Ксанетия.
   — Ты и представить себе не можешь, Ксанетия, насколько страшно. Когда скользишь в пустоте, а под ногами у тебя только пять тысяч футов воздуха… Это чудовищно!
   — На сей раз я устрою все по-другому, — заверила ее Афраэль.
   — Я немедля начну сочинять благодарственную молитву.
   — Переночуем в Диргисе, — сказала Афраэль, — а с утра выедем в Натайос. Мы с Сефренией спрячемся в лесу, Ксанетия, а ты отправишься в город на разведку. Если мама там, мы очень скоро покончим с нашей общей бедой. Едва Спархок будет точно знать, где она, он обрушится на Скарпу и его родителя, точно мстительная гора. От Натайоса после этого и развалин не останется — только большая дыра в земле.
   — Он действительно видел их, — говорил Телэн. — Он слишком подробно их описал, чтобы это была выдумка.
   Юный вор только что вернулся из путешествия по злачным кварталам Бересы.
   — Что он за человек? — спросил Спархок. — Дело слишком важное, чтобы полагаться на случайные сплетни.
   — Это дакит, — отвечал Телэн, — бродяга из Джуры. Его интересует не политика, а тугая мошна. К армии Скарпы он присоединился главным образом оттого, что предвкушал грабежи в Материоне. Словом, его трудно назвать человеком с высокими идеалами. Когда он оказался в Натайосе и обнаружил, что придется не только грабить, но и драться, его интерес к этому предприятию слегка приугас. Как бы то ни было, я наткнулся на него в одной из паршивейших таверн, какие мне доводилось видеть, и он был вусмерть пьян. Поверь мне, Фрон, он был не в том состоянии, чтобы лгать. Я сказал ему, что подумываю поступить на службу в армию Скарпы, и он с почти отцовской заботой принялся меня отговаривать: не вздумай, мол, сынок, это гиблое дело, и все такое прочее. Он сказал, что Скарпа — свихнувшийся маньяк, который считает себя непобедимым и полагает, что сможет одним щелчком одолеть атанов. Он так или иначе уже подумывал о том, чтобы дезертировать, и тут в Натайос вернулся Скарпа, а с ним — Крегер, Элрон и барон Парок. Они везли с собой королеву и Алиэн, и у ворот их встречал Заласта. Дакит оказался поблизости и услышал их разговор. Заласта, видимо, еще не забыл, что такое хорошие манеры, потому что его разозлило, как Скарпа обращался с пленницами. Они поссорились, и Заласта чарами скрутил своего сынка в тугой узел. Я так думаю, Скарпа довольно долго извивался, как червяк на раскаленном камне. Потом Заласта увел женщин в большой дом, где для них были приготовлены комнаты. Судя по словам этого дезертира, дом обставлен почти роскошно — если не считать решеток на окнах.
   — Его могли обучить этому рассказу, — с горечью проговорил Спархок. — Быть может, он был не настолько пьян, как казался.
   — Поверь мне, Фрон, он здорово нализался, — заверил его Телэн. — По дороге в таверну я срезал кошелек — просто так, практики ради, — и денег у меня хватало. Я влил в него столько хмельного, что хватило бы и полк напоить.
   — Фрон, я думаю, что он прав, — вставил Стрейджен. — Его рассказ чересчур подробен для вымысла.
   — А если этого дезертира послали сюда для того, чтобы обвести нас вокруг пальца, с какой стати он стал бы тратить драгоценное время на мальчишку-карманника? — резонно добавил Телэн. — Все мы выглядим не такими, как запомнил нас Заласта, и я сомневаюсь, что даже ему может прийти в голову, что Ксанетия и Сефрения сообща наколдовали нам новые лица.
   — И все же, — сказал Спархок, — я считаю, что торопиться не следует. Не сегодня-завтра Афраэль доставит в Натайос Ксанетию, а уж Ксанетия наверняка сумеет выяснить, кто именно сидит под замком в этом доме.
   — Но мы бы могли покуда хотя бы перебраться поближе к Натайосу, — возразил Стрейджен.
   — Зачем? Расстояние ничего не значит для моего синего друга. — Спархок коснулся ладонью шкатулки, оттопыривавшей рубашку на его груди. — Как только я буду точно знать, что Элана там, мы нанесем визит Заласте и его ублюдку. Я могу даже пригласить с собой Кхвая. Меня крайне занимает то, что он приготовил им обоим.
   Дневной свет вдруг обрел былую яркость, и жители Супаля разом перестали прыгать и дергаться, как марионетки, обретя нормальную человеческую походку. У них ушло полдня на то, чтобы объяснить Гхномбу, почему им нужно вернуться в реальное время, и бог еды до сих пор сомневался, так ли это необходимо.
   — Я подожду тебя вон в той таверне, дальше по улице, — сказал Тиниен, когда они с Улафом вышли в узкий проулок. — Ты помнишь пароль?
   Улаф что-то проворчал.
   — Я не задержусь, — сказал он и, перейдя через улицу, направился к двоим всадникам, которые только что въехали в город.
   — Занятное у тебя седло, приятель, — обратился он к одному из всадников, человеку средних лет, с перебитым носом, который восседал на чалом жеребце. — Из чего оно сделано — из стриженого барашка?
   Берит ошеломленно взглянул на него, затем окинул быстрым взглядом узкую улочку у восточных ворот Супаля.
   — Я как-то забыл спросить об этом седельщика, сержант, — ответил он, приметив потрепанную форменную куртку светловолосого эленийца. — Да, кстати, — может быть, ты дашь мне и моему юному другу один совет.
   — Советы я даю бесплатно. Валяй спрашивай.
   — Не знаешь, где здесь, в Супале, приличный трактир?
   — Тот, в котором остановились мы с другом, вполне недурен. Он в трех улицах отсюда, — Улаф жестом указал направление. — На нем болтается вывеска с изображением вепря — хотя рисунок мало напоминает вепрей, которых мне доводилось видеть.
   — Мы заглянем туда.
   — Может быть, вы встретитесь там со мной и моим другом. После ужина мы обычно сидим в пивной.
   — Мы заглянем и туда — если решим остановиться именно в этом трактире.
   Улаф кивнул и зашагал вверх по улице, направляясь к таверне. Он вошел внутрь и присоединился к Тиниену, который сидел за столом у очага.
   — Куда ты девал нашего косматого друга? — спросил он.
   — Он отправился поискать еще одну собаку, — ответил Тиниен. — Тут ты, видно, сделал промашку, сержант. Похоже, собаки пришлись ему по вкусу. Если мы задержимся в Супале, здесь не останется ни одной шавки.
   Улаф сел за стол и откинулся на спинку стула.
   — Я тут встретил на улице одного эленийца, — сказал он достаточно громко, чтобы его могли расслышать остальные посетители таверны.
   — Вот как? — небрежно отозвался Тиниен. — Астелийца или эдомца?
   — Трудно сказать. Ему когда-то перебили нос, так что нелегко понять, откуда он родом. Он искал при личный трактир, и я посоветовал ему тот, в котором мы остановились. Может, мы с ним там и увидимся. Приятно будет для разнообразия послушать элений скую речь. Надоело мне это тамульское лопотанье. Если ты уже допиваешь свое пиво, почему бы нам не прогу ляться к гавани и не поискать кого-нибудь, кто пере правил бы нас через озеро в Тиану?
   Тиниен одним глотком осушил кружку.
   — Пошли, — сказал он вставая.
   Они вышли из таверны и, заведя какой-то пустячный разговор, направились к знакомому трактиру — неспешной походкой людей, у которых нет никаких срочных дел.
   — Взгляну-ка я на подкову на левой передней ноге моей лошадки, — сказал Улаф, когда они подошли к трактиру. — Иди сам. Встретимся в пивной.
   — Где же еще? — хохотнул Тиниен. Халэд, как и ожидал Улаф, был в конюшне, делая вид, что чистит скребницей Фарэна.
   — Я вижу, вы с другом решили-таки остановиться здесь, — небрежно заметил рослый талесиец.
   — Здесь удобно, — пожал плечами Халэд.
   — А теперь слушай внимательно, — Улаф перешел на едва различимый шепот. — Мы тут кое-что разузнали. Здесь, в Супале, ничего не произойдет. Вы получите очередное послание.
   Халэд кивнул.
   — Там будет сказано, что вы должны переправиться через озеро в Тиану. На судне будьте осторожны и следите за тем, что говорите. На борту будет соглядатай — арджунец с длинным шрамом на щеке.
   — Я буду начеку, — сказал Халэд.
   — В Тиане вы получите другое послание, — продолжал Улаф. — Вам будет велено обогнуть озеро и направиться в Арджун.
   — Это слишком долгий путь, — возразил Халэд. — Мы ведь можем выехать отсюда по тракту и добраться в Арджун в два раза быстрее.
   — Видимо, они не хотят, чтобы вы добрались туда слишком быстро. Должно быть, у них и без вас дел полно. Не могу поручиться за это, но, скорее всего, из Арджуна вас направят в Дираль. Если Келтэн прав и Элана в Натайосе, это будет самый логичный ход.
   Халэд вновь кивнул.
   — Я скажу Бериту. Думаю, нам с ним лучше держаться подальше от здешней пивной. Я уверен, что за нами следят, и, если мы начнем заводить разговоры с другими эленийцами, наши враги насторожатся.
   Кони, стоявшие в конюшне, вдруг начали ржать и бешено лягаться, молотя копытами по стойлам.
   — Что это с ними? — удивился Халэд. — И чем это здесь так воняет?
   Улаф шепотом выругался. Затем он повысил голос и заговорил на языке троллей:
   — Блокв, нехорошо приходить так в логово людей. Ты съел собаку, и люди и их животные могут учуять тебя.
   Ответом ему было оскорбленное молчание — незримый спутник Улафа покинул конюшню.
   Бетуана и Энгесса в лоснящейся одежде из шкур выдры сопровождали Вэниона и его рыцарей в пути на юг от Сарны. По предложению Энгессы они повернули к западу, чтобы спуститься с гор в Восточной Кинезге.
   — Мы следили за ними, Вэнион-магистр, — говорил рослый атан, бежавший вровень с конем Вэниона. — Их главные полевые склады примерно в пяти лигах к западу от границы.
   — У вас есть какие-нибудь неотложные дела, ваше величество? — спросил Вэнион у Бетуаны, бежавшей по другую сторону от него.
   — Ничего срочного. Что у тебя на уме?
   — Раз уж мы все равно здесь, не свернуть ли нам немного с пути и не сжечь ли их склады? Мои рыцари что-то разболтались, а хорошая драка укрепляет дисциплину.
   — Сейчас довольно холодно, — заметила она с едва заметной усмешкой. — Добрый костер был бы как раз кстати.
   — Так зажжем его?
   — Почему бы и нет?
   Кинезганские склады занимали около пяти акров земли. Они располагались в каменистой безлесной впадине, и охранял их полк кинезганцев в традиционных развевающихся одеяниях. Увидев приближавшуюся колонну рыцарей в доспехах, охранники галопом поскакали навстречу им. Этот маневр нельзя было назвать иначе, как только тактическим промахом. Покрытая гравием кинезганская пустыня была ровной и лишенной естественных препятствий, и ничто не могло сдержать атаку рыцарей церкви. Противники сшиблись с оглушительным лязгом и грохотом, и рыцари после мгновенного промедления двинулись дальше, топча подкованными копытами своих коней тела убитых и раненых, а ржущие кони кинезганцев между тем в ужасе уносились прочь.
   — Впечатляюще, — признала Бетуана, бежавшая рядом с Вэнионом. — Но разве это не утомительно — долгие месяцы терпеть вес — и запах — доспехов ради двух минут удовольствия?
   — Всякий способ ведения боя имеет свои недостатки, ваше величество, — ответил Вэнион, поднимая забрало. — По крайней мере, половина смысла подобных атак в том, чтобы убедить противника не ввязываться в схватку. Зачастую это помогает избежать больших потерь.
   — Репутация безжалостного воина — тоже хорошее оружие, Вэнион-магистр, — согласилась Бетуана.
   — Нам это по душе, — усмехнулся он. — А теперь разведем костер, чтобы ваше величество могли погреть около него свои пальчики.
   — С удовольствием, — усмехнулась она в ответ.
   Прямо перед ними, преграждая дорогу к складам, высился пыльный холм, напоминавший формой слегка закругленную пирамиду. Вэнион жестами приказал своим рыцарям рассыпаться и с двух сторон обогнуть холм, чтобы обрушиться на главные склады армии Киргона. Рыцари помчались вперед галопом, с тем оглушительным стальным лязгающим грохотом, который знаменует собой неумолимую непобедимость.
   И тут холм зашевелился. Пыль, лежавшая на нем, поднялась в воздух огромным облаком, и два гигантских крыла развернулись во всей своей непроглядной черноте, обнажив конусообразный лик Клааля. Адская тварь взревела, скаля огненные, брызжущие молниями клыки.
   И тогда из-под огромных крыльев появилась армия, подобной которой Вэниону еще не доводилось видеть.
   Солдаты были ростом с атанов и гораздо массивнее их. Широкие плечи были обнажены, и стальные нагрудники прилегали к их торсам, точно вторая кожа, подчеркивая узлы напряженных мускулов. Шлемы были увенчаны диковинными украшениями — рога, острые и ветвистые, жесткие стальные крылья, а маски-забрала, подобно нагрудникам, плотно облегали лица, явно повторяя черты каждого воина. Эти стальные лица были нечеловеческими. От немыслимо широкого лба они резко сужались к заостренному подбородку, напоминая голову самого Клааля. Глаза-щели яростно сверкали, а вместо носа была лишь пара дырочек. Разинутые рты стальных масок ощерились зловещими рядами хищных острых зубов.
   Солдаты кишели под крыльями Клааля, и молнии, брызжущие из его оскаленной пасти, плясали вокруг них. Они размахивали оружием — помесь палицы и топора, адская сталь, извлеченная из худших кошмаров.
   Они были слишком близко, чтобы можно было успеть скомандовать отступление, и рыцари, скакавшие громыхающим галопом, были обречены прежде, чем сумели понять, что за враг появился перед ними.
   Столкновение двух армий сотрясло землю, и мощный стальной лязг тотчас сменился хаосом страшных звуков — удары, крики, предсмертное ржание коней, треск рвущегося металла.
   — Труби отступление! — прорычал Вэнион командиру генидианцев. — Выверни себя в рог наизнанку! Отводи людей!
   Резня была чудовищной. Нечеловеческое войско Клааля рвало в куски коней и людей. Вэнион со всей силы пришпорил коня, и тот рванулся вперед. Магистр пандионцев проткнул копьем стальной нагрудник одного из чужаков и увидел, как кровь — во всяком случае, он полагал, что эта густая желтая жидкость должна быть кровью, — хлынула потоком из стальных уст маски. Тварь отскочила, но все еще яростно размахивала своим грозным оружием. Тогда Вэнион выпустил древко копья, оставив тварь проколотой насквозь, как жаркое на вертеле, и выхватил меч.
   Ему пришлось потрудиться в поте лица. Чужак сносил удары, которые рассекли бы человека пополам. Все-таки в конце концов Вэнион разрубил противника — как крестьянин срубает жилистый, неподатливый терновый куст.
   — Энгесса! — пронзительный крик Бетуаны, в котором были ярость и безмерное отчаяние, перекрыл на миг все прочие звуки битвы.
   Вэнион рывком развернул коня и увидел, как атанская королева пробивается на помощь к своему упавшему полководцу. Даже чудища, отправленные в бой Клаалем, дрогнули перед бешеной яростью атаны, которая прорубала себе дорогу к Энгессе.
   Вэнион пробился к ней, меч его сверкал в стылом свете дня, обильно орошаемый желтой кровью.
   — Ты сможешь нести его? — прокричал он Бетуане. Она наклонилась и без малейшего усилия подхватила на руки раненого друга.
   — Отступай! — проревел Вэнион. — Я тебя прикрою! — И направил коня наперерез чужакам, которые уже готовы были наброситься на нее.
   Ни тени надежды не было в залитом слезами лице Бетуаны, когда она бежала в тыл колонны, бережно прижимая к груди обмякшее тело Энгессы.
   Вэнион стиснул зубы, занес меч и поскакал в атаку.
   Сефрения безмерно устала к тому времени, когда они добрались до Диргиса.
   — Я совсем не голодна, — сказала она Афраэли и Ксанетии. Они сняли комнату в чистенькой тихой гостинице в центре города. — Все, что мне нужно, — горячая ванна и часов двенадцать сна.
   — Ты нездорова, сестра моя? — обеспокоенно спросила Ксанетия.
   Сефрения устало улыбнулась.
   — Нет, дорогая, — сказала она, положив руку на плечо анары. — Я немного устала, только и всего. Наше стремительное путешествие утомило меня. Вы идите ужинать, только скажите, чтобы мне принесли наверх чайник с горячим чаем. Пока мне этого достаточно. С едой я подожду до завтрака. Только не слишком шумите, когда будете укладываться спать.
   Она провела приятнейшие полчаса в мыльне, погрузившись по шею в горячую воду, и вернулась в комнату, закутанная в стирикское одеяние, освещая себе дорогу свечой.
   Комната, которую они сняли, была небольшая, зато теплая и уютная. Ее, как водилось в Дарезии, согревала изразцовая печка. Сефрении нравились такие печки, потому что из них пепел и зола не сыпались на пол. Она придвинула кресло ближе к огню и принялась расчесывать длинные черные волосы.
   — Тщеславие, Сефрения? В твои-то годы?
   Она вздрогнула, вскочив при звуке знакомого голоса. Заласта сильно изменился. Он сменил стирикское одеяние на кожаную арджунскую куртку, холщовые штаны и сапоги с толстыми подошвами. Он настолько презрел свое происхождение, что носил у пояса короткий меч. Его седые волосы и борода были спутаны, лицо напоминало хищную птицу.
   — Только не устраивай сцен, любовь моя, — предостерег он. Его усталый голос был лишен всяких чувств, кроме глубочайшего сожаления. Он тяжело вздохнул. — Что мы сделали не так, Сефрения? — печально спросил он. — Что разделило нас и привело к такому грустному концу?
   — Неужели ты хочешь, чтобы я ответила на твой вопрос, Заласта? — отозвалась она. — Почему ты не мог оставить все как есть. Я ведь любила тебя — хотя, конечно, не той любовью, которой ты добивался, но все же любила. Неужели ты не мог принять эту любовь и забыть о другой?
   — Видимо, нет. Мне это даже не приходило в голову.
   — Спархок намерен убить тебя.
   — Возможно. По правде говоря, мне это уже безразлично.
   — Тогда в чем же дело? Зачем ты явился сюда?
   — Чтобы взглянуть на тебя в последний раз… что-бы услышать звук твоего голоса. — Он поднялся из кресла в углу комнаты, где сидел до сих пор. — Все могло быть совсем иначе… если бы не Афраэль. Это она привела тебя в земли эленийцев, она совратила тебя. Ты же стирик, Сефрения. Нам, стирикам, не пристало иметь дело с эленийскими варварами.
   — Ты ошибаешься, Заласта. Анакха — элениец. Лучше бы тебе уйти отсюда. Афраэль сейчас как раз ужинает внизу. Если она обнаружит тебя здесь, она съест твое сердце на десерт.
   — Сейчас уйду. Вот только прежде выполню то, за чем пришел. После того она может делать со мной все, что пожелает. — Мучительная боль вдруг исказила его лицо. — Но почему, Сефрения? Почему? Как ты могла принять нечистые объятья этого эленийского дикаря?!
   — Вэниона? Тебе этого не понять, даже если будешь стараться изо всех сил. — Сефрения смотрела на него с ненавистью и презрением. — Делай то, за чем пришел, и убирайся. От одного твоего вида меня тошнит.
   — Что ж, отлично. — Его голос вдруг отвердел, точно камень.
   Сефрения ничуть не удивилась, когда он выхватил из-под куртки длинный бронзовый кинжал. Несмотря ни на что, Заласта все же оставался стириком — настолько, чтобы ненавидеть прикосновение железа.
   — Ты и представить себе не можешь, как горько я сожалею об этом, — пробормотал он, шагнув к ней.
   Она пыталась отбиваться, царапая ногтями его лицо и стараясь добраться до глаз. Она даже ощутила минутное торжество, когда ухватила его за бороду и увидела, как он зажмурился от боли. Она с силой дернула бороду, перекосив его лицо, и тогда закричала, зовя на помощь, но потом он вырвался и грубо отшвырнул ее. Она споткнулась и упала, налетев на кресло, и это окончательно погубило ее. Она еще не успела вскочить, когда Заласта ухватил ее за волосы, и она поняла, что обречена. В отчаянии она призвала из памяти лицо Вэниона, в последний раз вглядываясь в его черты, всем сердцем впитывая их, и в то же время вновь безуспешно пыталась выцарапать глаза Заласте.
   А потом он направил кинжал в ее грудь и тотчас выдернул его.
   Она закричала, отпрянув, схватилась обеими руками за рану и почувствовала, как между пальцев хлещет кровь.
   Заласта подхватил ее и удержал в своих объятиях.
   — Я люблю тебя, Сефрения, — полным боли голосом проговорил он, глядя в ее гаснущие глаза.

Часть 2
НАТАЙОС

ГЛАВА 11

   — Я не могу найти человека, который хотя бы выслушал мой вопрос, — проворчал Комьер, вернувшись в конце пасмурного дня с отрядом своих разведчиков. Он угрюмо поглядывал на опустевшие, вспаханные под пар и аккуратно обнесенные низкими каменными стенами поля, бережно придерживая сломанную правую руку. — Эти крепостные, едва завидев нас, опрометью мчатся в лес, словно вспугнутые серны.
   — Что впереди? — спросил Дареллон. Его шлем был приторочен к луке седла — на нем была такая глубокая вмятина, что надвинуть его на перевязанную голову было совершенно невозможно. Взгляд Дареллона был затуманен, а повязка насквозь пропиталась кровью.
   Комьер вынул карту и всмотрелся в нее.
   — Мы приближаемся к реке Астел, — сообщил он. — На том берегу реки мы видели город — скорее всего, Дарсас. Я так и не сумел изловить кого-нибудь, кто сказал бы мне это наверняка. Я, конечно, не красавец, но никогда прежде люди не удирали в ужасе при виде меня.
   — Эмбан предупреждал нас об этом, — заметил Бергстен. — В провинции полно подстрекателей. Они твердят крепостным, что у нас рога и хвосты и что мы явились сюда, чтобы сжечь их церкви и силой вынудить их исповедовать ересь. Кажется, за всем этим стоит человек по имени Сабр.
   — Вот до кого я бы с удовольствием добрался, — мрачно пробормотал Комьер. — Он у меня стал бы главным украшением доброго костра.
   — Комьер, не стоит будоражить местных жителей, — предостерегающе проговорил Дареллон, — они и так уже достаточно взбудоражены. Мы сейчас не в том состоянии, чтобы вступать в открытый бой. — Он оглянулся на изрядно потрепанную колонну рыцарей церкви и длинную вереницу повозок, на которых везли тяжелораненых.
   — Ты заметил какие-нибудь признаки организованного сопротивления? — спросил Гельдэн у Комьера.
   — Нет еще. Я полагаю, что мы узнаем, чего нам следует ожидать, когда доберемся до Дарсаса. Если мост через Астел будет обрушен, а на стенах города выстроятся лучники, мы сразу поймем, что послание Сабра о мире и доброй воле дошло до местных властей. — Лицо магистра генидианцев потемнело, и он с мрачной решимостью расправил плечи. — Что ж, не страшно. Мне и прежде доводилось с боем входить в города, так что это будет не первый случай в моей жизни.
   — Комьер, тебе уже удалось привести к гибели Абриэля и почти треть всех рыцарей церкви, — едко заметил Бергстен. — Я бы сказал, что место в истории тебе обеспечено, так что давай попробуем вступить в переговоры, прежде чем разбивать городские ворота и жечь дома.
   — Ты, Бергстен, еще послушником был чересчур языкаст. Жаль, что я не успел исправить этот недостаток, покуда ты еще не носил клобук.
   Бергстен многозначительно взвесил в руке увесистый боевой топор.
   — Я могу снять клобук в любое подходящее для тебя время, друг мой, — предложил он.
   — Не отвлекайтесь, господа, — слегка невнятно проговорил Дареллон. — Нашим раненым требуется уход и помощь. Не время затевать драки — ни с местным населением, ни друг с другом. Думаю, что мы четверо должны выехать вперед под белым флагом и выяснить, откуда ветер дует до того, как мы начнем строить осадные машины.
   — Ужели я слышу голос разума? — мягко пробасил Гельдэн.
   Они привязали к копью сэра Гельдэна снежно-белый сириникийский плащ и под унылым предвечерним небом поскакали к западному берегу реки Астел.
   Город за рекой был, вне всякого сомнения, эленийский — древний город с высокими башнями и шпилями, вонзавшимися в небо. Горделиво и прочно высился он на дальнем берегу реки, под трепещущими на ветру красно-сине-золотыми стягами, и казалось, что он стоял здесь всегда и будет стоять всегда. Его окружали высокие крепкие стены, и массивные ворота были заперты наглухо. Мост через реку Астел был перегорожен рослыми бронзовокожими воинами в скудных доспехах и со зловещего вида вооружением.
   — Атаны, — определил сэр Гельдэн. — Нам определенно не стоило бы сражаться с этими людьми.
   Ряды угрюмых пехотинцев раздвинулись, и навстречу магистрам вышел престарелый, сморщенный как печеное яблоко тамулец в золотой мантии, сопровождаемый длиннобородым священнослужителем-астелийцем.
   — Добро пожаловать, господа рыцари! — сухим, как шуршание песка, голосом приветствовал их безволосый тамулец. — Короля Алберена весьма интересуют ваши намерения. Мы здесь нечасто видим рыцарей церкви.
   — Ты, должно быть, посол Фонтен, — сказал Бергстен. — Эмбан очень точно описал тебя.
   — Я считал, что он лучше воспитан, — пробормотал Фонтен.