Эддингс Дэвид. Потаенный город

   — А разве не надо писать «стриженный»? — спросил Берит, показывая на выцветшую дощечку, на которой было вырезано: «Стриженый Барашек».
   — Это ведь ты у нас образованный, мой лорд. Не трогай эти камешки.
   — Какие камешки?
   — Желтые. Мы перемешаем их после того, как я их прочту.
   — Ты читаешь по камням? Так же, как по поведению чаек?
   — Не совсем. Это послание от Спархока. Он и мой отец придумали этот способ много лет назад. — Халэд изогнулся так, затем этак, прищурился, разглядывая могилу. — Ну разумеется, — сказал он наконец, обреченно вздохнув, поднялся и пошел к изголовью могильного холмика.
   — В чем дело?
   — Спархок положил камни вверх ногами. Теперь я могу их прочесть. — Халэд помолчал, разглядывая желтые камешки, разбросанные, на первый взгляд, в совершенном беспорядке по бурому могильному холмику.
   — Молись, Берит, — сказал он наконец. — Вознеси молитву за душу покойного нашего собрата по прозвищу Стриженый Барашек.
   — Что ты плетешь, Халэд?
   — За нами могут наблюдать. Молись. — Молодой оруженосец взял поводья коней и отвел их на несколько ярдов от едва различимого в песке караванного пути. Там он наклонился, взял обеими руками левую переднюю ногу Фарэна и внимательно осмотрел копыто.
   Фарэн одарил его недружелюбным взглядом.
   — Извини, — сказал Халэд злобному жеребцу, — ничего особенного. — И опустил копыто на землю.
   — Ладно, Берит, — продолжал он, — говори аминь — и поехали.
   — И к чему все это было нужно? — садясь в седло, кисло осведомился Берит.
   — Спархок оставил нам записку, — ответил Халэд, одним прыжком вскочив в седло. — По желтым камешкам я прочел, где она спрятана.
   — Где записка? — нетерпеливо спросил Берит.
   — Сейчас? У меня в левом сапоге. Я поднял ее, когда осматривал копыто Фарэна.
   — Я не заметил, чтобы ты что-то поднимал.
   — Ты и не должен был заметить, мой лорд.
   Крегера, сотрясаемого приступом белой горячки, привели в чувство дикие вопли. Дни и ночи давно уже смешались в его сознании, но солнце, немилосердно хлестнувшее по глазам, говорило о том, что сейчас в разгаре утро — ужасное утро. Крегер и не собирался так много пить прошлой ночью, но сознание того, что в последнем бочонке арсианского красного уже недалеко до дна, тревожило его тем больше, чем сильнее он пьянел, и в его затуманенном сознании зародилось стремление выпить его поскорее, покуда оно вовсе не исчезло.
   Теперь он расплачивался за собственную глупость. Голова у него трещала, желудок горел, а во рту был такой пакостный вкус, точно что-то заползло туда и там издохло. Неистовая дрожь сотрясала все его тело, и печень пронзала острая боль. Смутный ужас навис над ним неосязаемым облаком. Не открывая воспаленных глаз, Крегер наугад трясущейся рукой пошарил под кроватью в поисках бутыли, которую всегда держал там на крайний случай. Жидкость, содержавшаяся в бутыли, была не вином и не пивом, а чудовищным пойлом ламоркского изготовления — его получали, выставляя на мороз смесь самых дрянных вин. Жидкость, всплывавшая на поверхность и не замерзавшая, представляла собой почти чистый спирт. Вкус у него был омерзительный, и от каждого глотка по желудку точно прокатывался ком огня, но это пойло, по крайней мере, усмиряло белую горячку. Содрогаясь, Крегер выглотал с пинту обжигающей дряни и с усилием поднялся на ноги.
   Солнце палило нестерпимо ярко, когда он, шатаясь, выбрался на улицы Натайоса и побрел на поиски источника разбудивших его воплей. Он дошел до главной площади — и передернулся от ужаса. Нескольких человек методично пытали палачи Скарпы, а сам Скарпа, облаченный в жалкое подобие императорского одеяния и самодельную корону, восседал в богато украшенном кресле и с явным одобрением наблюдал за пытками.
   — Что здесь происходит? — спросил Крегер у Кабаха, знакомого дакита, с которым не раз напивался допьяна.
   Кабах быстро обернулся.
   — А, — сказал он, — это ты, Крегер. Насколько я понимаю, на Панем-Деа напали сияющие.
   — Это невозможно, — отрывисто проговорил Крегер. — Птага мертв. Больше некому творить все эти иллюзии, чтобы морочить головы тамульцам.
   — Если верить тому, что говорили эти издыхающие бедолаги, сияющие, которые появились в Панем-Деа, вовсе не были иллюзиями, — ответил Кабах. — Изрядное количество офицеров, пытавшихся сражаться с ними, превратилось в гниющую слизь.
   — А здесь что творится? — осведомился Крегер, указывая на вопящих людей, привязанных к столбам посередине площади.
   — Скарпа решил примерно наказать тех, кто удрал из Панем-Деа. Он велел живьем изрезать их на куски. Гляди-ка, вон идет Кизата. — Кабах указал на стирика, торопливо шагавшего к площади от штаб-квартиры Скарпы.
   — Что ты делаешь?! — проревел Кизата, вперив мертвенные глаза в безумца, восседающего на жалком троне.
   — Они бросили свои позиции, — ответил Скарпа, — и подлежат наказанию.
   — Тебе же нужны люди, идиот!
   — Я велел им идти на север и соединиться с моими верными войсками, — пожал плечами Скарпа. — Они состряпали заведомую ложь, чтобы оправдать свое неповиновение. Я научу их подчиняться приказу!
   — Ты не будешь убивать собственных солдат! Прикажи своим мясникам остановиться!
   — Это невозможно, Кизата. Приказ, отданный императором, не может быть отменен. Я велел запытать до смерти всех дезертиров из Панем-Деа. Теперь от меня ничего не зависит.
   — Безумец! К завтрашнему утру у тебя не останется ни единого солдата! Они дезертируют все до единого!
   — Тогда я наберу новых и выловлю всех дезертиров. Я добьюсь повиновения!
   Кизата из Эсоса огромным усилием воли сдержал свою ярость. Крегер увидел, как зашевелились его губы и пальцы принялись выплетать в воздухе сложный узор.
   — Пойдем-ка отсюда, Кабах! — торопливо проговорил он.
   — С какой стати? Чокнутый велел нам смотреть на все это.
   — Тебе совсем не понравится то, что ты сейчас увидишь, — заверил его Крегер. — Кизата плетет заклинание — скорее всего, земохское. Он призывает демона, чтобы тот научил нашего «императора» точному значению слова «повиновение».
   — Он не может так поступить. Заласта оставил своего сына за главного.
   — Нет, сейчас здесь командует Кизата. Я сам слышал, как Заласта велел стирику, который сейчас вывихивает себе пальцы, прикончить Скарпу в тот миг, когда он переступит черту. Не знаю, как ты, друг мой, а я пойду поищу, где бы спрятаться. Мне и прежде доводилось видеть тварей, служивших Азешу, а нынче утром мой желудок чересчур чувствителен, чтобы еще раз переварить это зрелище.
   — Крегер, ты накличешь на нас беду.
   — Отнюдь нет — если демон, которого вызывает сейчас Кизата, сожрет Скарпу живьем со всеми потрохами. — Крегер сделал глубокий вдох. — Дело твое, Кабах. Оставайся, если хочешь, но я лично сыт Натайосом по горло.
   — Собираешься дезертировать? — с ужасом спросил Кабах.
   — Положение изменилось. Если Спархок заключил союз с дэльфами, я предпочитаю оказаться как можно дальше отсюда, когда они, источая сияние, вынырнут из джунглей. Что-то я вдруг заскучал по Эозии, Кабах. Уходи или оставайся, как хочешь, но я ухожу — и немедленно.

ГЛАВА 25

   «Лицо Заласты было странно переменившимся, когда, неделю спустя после того, как он доставил в Киргу Элану и Алиэн, Экатас отпер и распахнул дверь в тесную полутемную камеру, примыкавшую к комнате побольше на вершине башни. Сомнение и раскаяние, прежде отражавшиеся на лице стирика, бесследно исчезли, и их сменила холодная отрешенность. Одним взглядом он окинул отталкивающую каморку. Элана и Алиэн, прикованные цепями к стене, сидели на охапках гнилой соломы, что должны были заменять им постели. Грубые глиняные миски с остывшей похлебкой стояли, нетронутые, на полу.
   — Так не пойдет, Экатас, — отстраненно проговорил Заласта.
   — Не твое дело, — отвечал верховный жрец. — Пленников в Кирге принято держать в цепях. — Как всегда, Экатас говорил с Заластой с нескрываемым презрением.
   — Но не этих. — Заласта шагнул в камеру и взял обеими руками цепи, которые приковывали женщин к стене. Затем, ничуть не меняя выражения лица, он сокрушил цепи в ржавую пыль.
   — Все изменилось, Экатас, — бросил он, помогая Элане подняться на ноги. — Пускай здесь приберут. Экатас величественно выпрямился.
   — Я не принимаю приказов от стириков. Я — верховный жрец Киргона!
   — Мне искренне жаль, что так вышло, — извиняющимся тоном проговорил Заласта, обращаясь к Элане. — Всю эту неделю я был отвлечен важными делами и, по всей видимости, не сумел четко и внятно втолковать мои пожелания киргаям. С вашего разрешения, я сейчас исправлю это досадное упущение.
   Он повернулся к Экатасу.
   — Я велел тебе что-то сделать? — зловеще проговорил он. — Почему ты до сих пор не взялся за работу?
   — Убирайся отсюда, Заласта, или я запру тебя вместе с ними.
   — О, да неужели? — с тонкой улыбочкой осведомился Заласта. — Я-то думал, что ты сообразительней. Ну да у меня сейчас нет на это времени, Экатас. Прикажи, чтобы в этой комнате прибрали. Я должен снова сопроводить наших гостий в храм.
   — Я не получал такого повеления.
   — А с чего бы тебе его получать?
   — Киргон говорит моими устами.
   — Совершенно верно. Однако это повеление исходит не от Киргона.
   — Здесь бог — Киргон.
   — Уже нет. — Заласта взглянул на киргая почти сочувственно. — Ты даже не почувствовал этого, да, Экатас? Мир всколыхнулся в судорогах, а ты этого даже и не заметил. Как можно быть таким тупицей? Киргон смещен, Экатас. Теперь в Кирге правит Клааль — и я говорю от его имени.
   — Это невозможно! Ты лжешь! Заласта шагнул из камеры и цепко сгреб верховного жреца за ворот одеяния.
   — Посмотри на меня, Экатас, — приказал он. — Смотри долго, внимательно — а потом еще раз скажи, что я лгу.
   Экатас попытался вырваться, но безуспешно, и волей-неволей вынужден был взглянуть в глаза стирика. Кровь медленно отхлынула от лица киргая, а затем он пронзительно закричал. Он кричал и кричал, извиваясь в железной хватке стирика.
   — Умоляю тебя, не надо! — В голосе жреца был неодолимый ужас. — Не надо! — И Экатас обмяк, прикрывая ладонями глаза.
   Заласта с презрительным видом разжал пальцы, выпустив ворот черного жреческого одеяния, и Экатас ничком рухнул на пол, содрогаясь в безудержных рыданиях.
   — Теперь ты понял? — почти ласково спросил Заласта. — А ведь мы с Кизатой пытались убедить тебя и твоего божка в том, как опасно призывать Клааля, — но вы нас не слушали. Киргон хотел подчинить своей власти Беллиом, а теперь сам стал рабом его извечного противника. И, поскольку я говорю от имени Клааля, ты, Экатас, мой раб. — Он пнул ногой рыдающего жреца. — Вставай, Экатас! Встать, когда с тобой говорит хозяин!
   Рапростершийся на полу киргай кое-как поднялся. Его залитое слезами лицо было все еще искажено невыразимым ужасом.
   — Скажи это слово, Экатас, — неумолимо проговорил Заласта. — Я хочу услышать, как ты произнесешь его, — или ты предпочитаешь увидеть гибель еще одной звезды?
   — Х-х-хозяин, — выдавил верховный жрец.
   — Еще раз — и погромче, если ты не против.
   — Хозяин! — почти взвизгнул Экатас.
   — Это уже лучше, Экатас. А теперь растолкай этих ленивых тварей в караульной и вели им вычистить камеру. Когда я вернусь из храма, нам нужно будет заняться кой-какими приготовлениями. Анакха несет Беллиом в Киргу, и мы должны быть готовы к его прибытию. — Заласта обернулся. — Возьми с собой и служанку, Элана. Клааль желает взглянуть на тебя. — Заласта на мгновение смолк, критически оглядывая ее. — Я знаю, что мы обращались с тобой дурно, — продолжал он почти виноватым тоном, — но не позволяй дурному обращению сломить твой дух. Вспомни, кто ты такая, и держись соответственно своему положению. Клааль уважает власть и тех, кто облечен ею.
   — Что мне сказать ему?
   — Ничего. Он узнает все, что ему нужно, просто посмотрев на тебя. Он не понимает твоего мужа, а один лишь взгляд на тебя даст ему какие-то намеки на природу Анакхи. Анакха для него величина неизвестная, и, полагаю, так было всегда. Это творение Беллиома неизменно ставит его в тупик.
   — Ты изменился, Заласта.
   — Думаю, что да, — признал он. — У меня такое чувство, что долго я не проживу. Прикосновение Клааля творит с людьми странные вещи. Лучше нам не заставлять его ждать. — Он взглянул на Экатаса, который все еще дрожал всем телом. — Я желаю, чтобы к нашему приходу в этой комнате было чисто.
   — Я прослежу за этим, хозяин, — гротескно раболепным тоном заверил его Экатас.
   — Как ты их находишь? — с любопытством спросил Итайн. — Вот что я все пытаюсь понять — тролли-то в He-Времени, но вам с Тиниеном, чтобы появиться в Сарне, пришлось выйти из He-Времени, и время идет для вас обычным чередом. Как же вы вернетесь в тот момент, где оставили троллей?
   — Пожалуйста, Итайн, не задавай мне метафизических вопросов, — со страдальческим видом отозвался Улаф. — Мы просто возвращаемся на место, где оставили троллей, — и они оказываются там. Мы имеем дело с «где», предоставляя Троллям-Богам разбираться с «когда». Они, похоже, могут прыгать по времени, не особо утруждая себя соблюдением правил.
   — Где же тролли сейчас?
   — За стенами города, — ответил Тиниен. — Мы решили, что вводить их в Сарну было бы неблагоразумно. Они сейчас немного отбились от рук.
   — Это что-то, о чем нам следует знать, Тиниен-рыцарь? — спросил Энгесса. Улаф откинулся в кресле.
   — Когда Киргон явился в Талесию и выдал себя за Гхворга, он изрядно исказил обычное поведение троллей, — невесело пояснил он. — Заласта рассказывал ему о троллях, но Киргон, видно, слушал его невнимательно, потому что перепутал троллей с древними людьми. Древние люди были стадными животными, но тролли живут небольшими стаями. Стадные животные примут беспрекословно любого представителя своего вида, но те, кто живет стаями, более избирательны. Сейчас нам было бы выгоднее, чтобы тролли вели себя как стадные животные, — по крайней мере, так их легче гнать в одном направлении — но с этим у нас назревают проблемы. Стаи начинают разделяться, и между ними все время идет грызня.
   Тиниен поглядел на королеву Бетуану — одетая в черное, она сидела чуть поодаль от остальных. Он знаком поманил к себе Энгессу.
   — Как она? — спросил он шепотом.
   — Бетуана-королева соблюдает традиционный траур, — также шепотом ответил Энгесса. — Смерть супруга оказалась для нее тяжкой потерей.
   — Они и в самом деле были так близки?
   — Это было вряд ли заметно, — признал Энгесса, тревожно поглядев на свою печальную королеву. — Традиционный траур нынче большая редкость. Я стараюсь незаметно присматривать за ней. Нельзя, чтобы она учинила над собой что-нибудь непоправимое. — Могучие мышцы Энгессы вспухли от напряжения.
   — Неужели это и впрямь возможно? — спросил ошеломленный Тиниен.
   — Еще несколько столетий назад это было в порядке вещей, — ответил Энгесса.
   — Мы ждали вас раньше, — говорил в это время Итайн Улафу. — Насколько я понимаю, «He-Время» означает, что тролли могут перемещаться из одного места в другое почти мгновенно?
   — Не совсем мгновенно, Итайн. Мы добирались сюда от Тамульских гор примерно с неделю. Нам то и дело приходилось останавливаться и выходить в реальное время, чтобы тролли могли поохотиться. Голодные тролли, знаешь ли, не самые лучшие спутники. Что произошло в последние дни? В He-Времени мы не могли связаться с Афраэлью.
   — Спархок нашел какие-то ключи к разгадке дороги в Киргу, — ответил Итайн. — Приметы не слишком-то точные, но он все же намерен рискнуть и последовать им.
   — Как дела у патриарха Бергстена?
   — Он взял Кинестру — точнее сказать, ему поднесли ее на блюде.
   — Вот как?
   — Ты помнишь атану Марис?
   — Ту хорошенькую девушку, что командует гарнизоном в Кинестре? Ту, которой ты так понравился?
   — Совершенно верно, — улыбнулся Итайн. — Порывистая девочка, я ее просто обожаю. Когда атана узнала о приближении Бергстена и рыцарей церкви, она решила подарить Бергстену город. Она очистила улицы от кинезганских войск и открыла ворота перед рыцарями. Атана хотела было вручить Бергстену и голову короля Джалуаха, да Бергстен ее отговорил.
   — Жаль, — пробормотал Улаф, — ну да чего еще ждать от хорошего человека, когда он ударяется в религию?
   — Вэнион уже на месте, — продолжал Итайн, — и они с Крингом возводят сейчас форты в пустыне, в дне пути вглубь кинезганской границы. Мы собираемся сделать здесь то же самое, но решили сначала дождаться вас.
   — Кто-нибудь оказывает нам хоть какое-то значительное сопротивление? — спросил Улаф.
   — Трудно сказать точно, — задумчиво отозвался Итайн. — Мы понемногу продвигаемся к Центральной Кинезге, но солдаты Клааля выскакивают буквально из-под каждого камешка. Чем дальше мы будем оттеснять их, тем больше их скопится впереди. Если мы не отыщем способа управляться с ними, нам придется прорубать себе дорогу через их ряды, а я слыхал, что этих бестий рубить куда как непросто. Тактика Кринга покуда себя оправдывает, но… — Итайн беспомощно развел руками.
   — Что-нибудь придумаем, — сказал Улаф. — Что еще?
   — Ну, это пока еще неопределенно, сэр Улаф, — ответил Итайн. — Басни, которые распространяют в Бересе Телэн и Стрейджен, оттянули от восточной границы большую часть кинезганской кавалерии. Половина этих войск скачет сейчас на юг, к побережью в окрестностях Аэфталя, другая половина направляется на север, к селеньицу под названием Джубай. Кааладор внес свою лепту в эти россказни, прибавив к воображаемому флоту Стрейджена на юге огромное атанское войско близ Джубая. Вдвоем они разделили всю кинезганскую армию надвое, и обе части отправились охотиться за призраками.
   — Так ты говоришь, по меньшей мере половина их идет на север? — с невинным видом осведомился Тиниен.
   — Да, к Джубаю. Они полагают, что атаны зачем-то собирают там войско.
   — Как занятно, — сохраняя бесстрастное лицо, проговорил Улаф. — Так уж вышло, что мы с Тиниеном движемся примерно в том же направлении. Как ты думаешь, кинезганцы будут сильно разочарованы, если вместо атанов встретятся с троллями?
   — Можешь пойти и сам их об этом спросить, — также без тени улыбки отозвался Итайн. Все они прекрасно знали, что именно произойдет в Джубае.
   — Передай им наши извинения, Улаф-рыцарь, — со слабой печальной усмешкой вставила Бетуана.
   — Непременно, ваше величество, — заверил ее Улаф. — Если только найдем хоть одного целого кинезганца после того, как они часок-другой порезвятся с троллями.
   — Прочь отсюда! — кричал Келтэн, направляя коня галопом на свору собакоподобных тварей, сгрудившихся вокруг чего-то, валявшегося на бурых камнях пустыни. Твари брызнули врассыпную, заливаясь бессмысленным зловещим хохотом.
   — Это собаки? — с отвращением спросил Телэн.
   — Нет, — ответила кратко Миртаи. — Гиены.
   Келтэн подъехал к ним.
   — Человек, — мрачно сообщил он, — вернее, то, что от него осталось.
   — Мы должны похоронить его, — сказал Бевьер.
   — Гиены все равно его выроют, — сказал Спархок. — Кроме того, если ты решишь похоронить их всех, нам придется проторчать здесь до конца своих дней. — Он указал на усеянную костями равнину, которая простиралась до самого подножия низкой гряды встававших на западе гор. — Нам не следовало приводить тебя сюда, анара, — виновато прибавил он, глянув на Ксанетию. — Боюсь, что дальше будет еще хуже.
   — Сего следовало ожидать, Анакха, — ответила она. Келтэн запрокинул голову, глядя на стаю падальщиков, кружащих над ними.
   — Мерзкие твари, — пробормотал он.
   Спархок, приподнявшись в стременах, огляделся.
   — У нас есть в запасе еще пара часов, прежде чем зайдет солнце, но лучше нам, пожалуй, отъехать назад на милю-две и разбить лагерь пораньше. Нам и так придется провести на этой равнине одну ночь. Что-то мне не хочется, чтобы их было две.
   — Кроме того, мы должны ориентироваться по огненным столпам, — прибавил Телэн, — а на рассвете они намного ярче.
   — Это если считать, что та светящаяся точка, по которой мы ехали все это время, — и впрямь те пресловутые столпы, — с сомнением заметил Келтэн.
   — Но сюда же мы по ним добрались, верно? Это место не может быть ни чем иным, как только «Равниной Костей». Огераджин спятил, и я был уверен, что хоть какие-нибудь приметы он перепутал, — но до сих пор его рассказ вел нас верной дорогой.
   — Мы еще не добрались до Кирги, Телэн, — напомнил Келтэн, — так что я бы на твоем месте не спешил строчить благодарственное письмо.
   — Ордей, у меня столько денег, что хватит до конца жизни, — горячо заверил Крегер, откинувшись в кресле и поглядывая в окно, за которым виднелись дома и причалы порта Дэлы. Он хлебнул еще вина.
   — На твоем месте, Крегер, я бы не кричал об этом на всех углах, — предостерег его кряжистый Ордей, — особенно здесь, в портовых кварталах.
   — Я нанял телохранителей, Ордей. Ты не мог бы узнать, не отходит ли в ближайшую неделю какое-нибудь быстроходное судно в город Зенга, что в Каммории?
   — С какой это стати кому-то захотелось отправиться в Зенгу?
   — Я там вырос, Ордей, и я соскучился по дому, — Пожал плечами Крегер. — Кроме того, мне не терпится разбить несколько физиономий — всех тех, кто с детства твердил мне, что ничего хорошего из меня не вырастет.
   — Тебе не встречался в Натайосе парень по имени Эзек? — спросил Ордей. — Он, по-моему, дэйранец.
   — Знакомое имечко. Сдается мне, он работал на одного типа, который держал там таверну.
   — Это я отправил его в Натайос, — пояснил Ордей, — его и еще двоих — Коля и Шеллага. Они подумывали присоединиться к шайке Нарстила.
   — Возможно, но, когда я покидал Натайос, они работали в таверне.
   — Это, конечно, не мое дело, но, если тебе в Натайосе жилось так неплохо, почему ты оттуда уехал?
   — Чутье, Ордей, — ответил Крегер, по-совиному моргая подслеповатыми глазами. — Всякий раз, когда я чую пониже затылка этакий холодок, я знаю, что пора сматываться. Слыхал ты когда-нибудь о человеке по имени Спархок?
   — Ты имеешь в виду принца Спархока? Кто же о нем не слыхал! Он слывет человеком суровым.
   — Вот именно. Как бы там ни было, Спархок вот уже лет двадцать с лишком ищет случая меня прикончить, а такое обстоятельство весьма благоприятно действует на чутье. — Крегер вновь сделал большой глоток.
   — Тебе бы стоило подумать о том, чтобы хоть на время завязать с этим делом, — заметил Ордей, многозначительно посмотрев на кружку Крегера с арсианским красным. — Я содержу таверну, а потому давно научился распознавать некоторые признаки. Твоя печенка сдает, приятель. Белки у тебя совсем пожелтели.
   — Когда выйдем в море, я буду пить поменьше.
   — Крегер, ты бы лучше подумал о том, чтобы бросить совсем. Тебе придется это сделать, если хочешь жить. Поверь мне, большинство таких, как ты, пьяниц умирает страшной смертью. Знавал я одного бедолагу, так он вопил без перерыва три недели, прежде чем помер. Это было просто ужасно.
   — С моей печенкой все в порядке, — воинственно заявил Крегер. — Просто у тебя здесь такой странный свет. Говорю тебе, когда я выйду в море, буду пить поменьше. Ничего со мной не случится. — Лицо его, однако, отразило явный испуг и руки неистово затряслись при одной мысли о том, чтобы бросить пить.
   Ордей пожал плечами. В конце концов, его дело — предупредить.
   — Вольному воля, Крегер, — сказал он. — Я поспрашиваю в округе — может, и отыщу тебе корабль, чтобы ты мог удрать подальше от принца Спархока.
   — И поскорее, Ордей. Поскорее. — Крегер протянул кружку: — А пока что — может, еще по одной?
   Экрасиос и отряд дэльфов, который он вел, достигли Норенджи в конце пасмурного дня, когда набрякшие тучи лежали, казалось, на самых макушках деревьев и ни единое дуновение ветерка не тревожило замерший воздух. Экрасиос и Адрас, его друг с детских лет, ползком пробрались через заросли лиан и кустарника к краю прогалины, чтобы оттуда понаблюдать за развалинами.
   — Мыслишь ты, что окажут они нам сопротивление? — шепотом спросил Адрас.
   — Сие трудно предугадать, — ответил Экрасиос. — Анакха и его соратники говорили, что мятежники весьма неопытные воители. Мнится мне, что ежели мы внезапно явимся перед ними, поведение их будет зависеть от того, что предпримут их командиры. Разумнее всего будет оставить им свободный путь для бегства в джунгли. Окружи мы их со всех сторон, отчаяние принудит их биться.
   Адрас кивнул.
   — Сдается мне, они постарались зачинить ворота, — заметил он, указывая на вход в город.
   — Ворота сии не станут нам помехой. Обучу я тебя и наших спутников заклинанию, кое преобразует проклятие Эдемуса. Смастерили сии новенькие ворота из дерева, а дерево столь же подвержено распаду, что и живая плоть. — Экрасиос поглядел на грязно-серую пелену, сплошь затянувшую небо. — Не можешь ли ты хотя бы примерно сказать, которое сейчас время дня?
   — Не более, чем два часа до сумерек, — отвечал Адрас.
   — Что ж, тогда возьмемся за дело. Надобно нам отыскать другие ворота, дабы оставить путь к отступлению тем, перед кем предстанем мы нынешней ночью.
   — А ежели других ворот не существует?
   — Придется тогда им самим отыскивать дорогу к спасению. Не желал бы я высвобождать всю страшную мощь Эдемусова проклятия, однако же, буде нужда заставит меня прибегнуть к сему действию, не уклонюсь я ничуть от сурового своего долга. Обратятся враги наши в бегство — тем лучше. Предпочтут они сразиться с нами — что же, мы исполним то, что надлежит. Заверяю тебя, Адрас, что, когда взойдет завтра солнце, в стенах Норенджи не останется ни единой живой души.