Страница:
Берит почувствовал себя слегка задетым.
— Хорошо, и что же такого мир вопит тебе сейчас, а я не слышу?
— Он твердит, что надо бы нам на ночь отыскать пристанище понадежнее. Идет буря.
— С чего ты это взял? Халэд указал на залив.
— Видишь этих чаек?
— Ну да. И что из того?
Халэд выразительно вздохнул.
— Что едят чайки, мой лорд?
— Да все что угодно — по большей части рыбу.
— Тогда почему они летят от моря? Ведь на суше они вряд ли отыщут много рыбы. Они увидели в заливе что-то, что очень им не понравилось, и теперь удирают подальше от него. Единственное, что может напугать морскую чайку, — ветер и высокие волны, которые он подымает. В открытом море шторм, и он идет сюда. Вот о чем вопит сейчас весь мир.
— Значит, это попросту здравый смысл, и ничего более?
— Многое на свете, Спархок, — попросту здравый смысл и опыт. — Халэд слегка усмехнулся. — Я чую, что Крегеров стирик все еще наблюдает за нами. Если он так же невнимателен, как и ты, мой лорд, его ждет веселенькая ночка.
Берит ухмыльнулся с некоторым злорадством.
— Знаешь, — сказал он, — отчего-то мне его совсем не жаль.
Это была уже не деревня, но и не вполне город. Во-первых, здесь было три улицы и, во-вторых, по меньшей мере шесть домов в несколько этажей. В уличной грязи привольно копошились свиньи. Дома были выстроены по большей части из бревен и крыты соломой. На улице, которую можно было счесть главной, располагался трактир — внушительного вида строение, у которого стояла пара потрепанных повозок с выпряженными унылыми мулами. Улаф осадил заморенную клячу, которую они купили в рыбацкой деревушке.
— Как ты считаешь? — обратился он к своему другу.
— Я уж думал, ты никогда об этом не спросишь, — отозвался Тиниен.
— Ну так пойдем и снимем комнату на ночь, — предложил Улаф. — Все равно день уже клонится к закату, а мне осточертело спать на голой земле. Кроме того, я бы не прочь вымыться.
Тиниен покосился на четко очерченные пики Тамульских гор, проступавшие в нескольких лигах к западу.
— Мне бы очень не хотелось заставлять троллей ждать, Улаф, — с притворной серьезностью заметил он.
— Так ведь мы не назначали им встречи. Тролли все равно ничего не заметят. У них весьма приблизительное чувство времени.
Они въехали во двор трактира, оставили коней у коновязи возле конюшни и вошли в трактир.
— Нам нужна комната, — сказал Улаф трактирщику по-тамульски, с сильным акцентом.
Трактирщик, низенький, хитрого вида человечек, окинул их быстрым оценивающим взглядом, сразу отметив остатки обмундирования, составлявшие большую часть их одежды. Лицо его отвердело. Солдат в таких городках зачастую встречают неприветливо, и тому есть множество веских причин.
— Ну, не зна-аю, — протянул он тонким монотонным голосом. — У нас сейчас самое горячее время…
— Это поздней-то осенью? — скептически осведомился Тиниен. — Именно так у вас и выглядит самое горячее время?
— Ну-у… всякий час прибывают возчики. Улаф взглянул за спину трактирщика, в дымную, с низким потолком пивную.
— Я насчитал троих, — холодно заметил он.
— Скоро приедут еще, — торопливо пояснил трактирщик.
— Ну разумеется, — с сарказмом согласился Тиниен, — но их-то еще нет, а мы уже здесь, и у нас есть деньги. Может, хочешь побиться об заклад на то, появится ли здесь к полуночи еще одна повозка?
— Капрал, — сказал Улаф, — да он попросту не хочет иметь дела с парой отставных ветеранов. Пойдем-ка поболтаем с местным комиссаром. Уверен, ему будет крайне интересно послушать, как этот парень принимает солдат его императорского величества.
— Я верный подданный его императорского величества, — поспешно заверил трактирщик, — и для меня большая честь принять в своем трактире храбрых ветеранов его армии…
— Сколько? — перебил его Тиниен.
— Э-э… полукрона?
— Он, сдается, не слишком уверен, а, сержант? — обратился Тиниен к своему другу и снова повернулся к трактирщику. — Парень, ты неверно нас понял. Мы не собираемся покупать у тебя комнату. Мы просто хотим снять ее на одну ночь.
Улаф тяжело воззрился на маленького перепуганного тамульца.
— Восемь грошей, — объявил он не терпящим возражений голосом.
— Восемь? — пронзительным голосом переспросил трактирщик.
— Либо соглашайся, либо нет — и хватит трепаться. Нам еще нужно отыскать комиссара, пока не стемнеет.
— Суровый вы человек, сержант.
— Так ведь тебе никто и не обещал, что жить будет легко и весело. — Улаф отсчитал несколько монеток и позвенел ими на ладони. — Так берешь или нет?
Трактирщик мгновение терзался мучительными раздумьями, потом все же с явной неохотой взял деньги.
— Ты лишил меня развлечения, — посетовал Тиниен, когда они возвращались к конюшне, чтобы позаботиться о лошадях.
— Меня замучила жажда, — пожал плечами Улаф. — Кроме того, пара бывших солдат наверняка заранее знала бы, сколько они склонны заплатить, верно ведь? — Улаф поскреб подбородок. — Может быть, сэр Герда не стал бы возражать, чтобы я сбрил его бороду? Она ужасно чешется.
— Улаф, это же не его лицо, а твое. Его просто изменили, чтобы ты стал похож на сэра Герду.
— Это так, но когда дамы будут возвращать нам изначальный облик, это лицо будет образцом для сэра Герды, и, когда они закончат, он окажется с обритой физиономией. Ему это может не понравиться.
Они расседлали коней, поставили их в стойла и отправились в пивную. Тамульские питейные заведения резко отличались от эленийских. Столы здесь были намного ниже, зал обогревал не камин, а изразцовая печь — впрочем, дымила она не хуже камина. Вино подавали в изящных чашечках, а пиво — в дешевых оловянных кружках. Пахли они, однако, почти одинаково.
Улаф и Тиниен приступили ко второй кружке, когда в зале появился чиновного вида тамулец в шерстяной мантии, покрытой пятнами от еды. Он направился прямиком к их столу.
— Я бы хотел взглянуть на ваши отпускные свидетельства, если не возражаете, — высокомерно объявил он.
— А если возражаем? — осведомился Улаф.
— Что? — чиновник заморгал.
— Ты сказал — «если не возражаете». Что, если мы возражаем?
— Я имею право требовать у вас эти бумаги.
— Что ж ты тогда просишь? — Улаф запустил руку под красную форменную куртку и достал оттуда измятые бумаги. — В нашем полку те, кто имел право приказывать, никогда не просили.
Тамулец прочел отпускные свидетельства, которыми Тиниена и Улафа снабдил Оскайн в добавление к их маскировке.
— Бумаги как будто в порядке, — заметил он примирительным тоном. — Простите, что я был так резок. Нам было велено посматривать, не появятся ли дезертиры — из-за всех этих беспорядков, вы же понимаете. Едва только в воздухе запахнет войной, армия сразу становится малопривлекательным местом. — Он окинул их глубокомысленным взглядом. — Я вижу, ваш полк стоял в Материоне. Тиниен кивнул:
— Это была неплохая служба — только вот все время приходилось наводить глянец да терпеть проверки. Присаживайтесь, комиссар.
Тамулец слабо усмехнулся.
— Увы, капрал, всего лишь младший комиссар. Эта дыра не заслуживает того, чтобы здесь торчал комиссар. — Он опустился на стул. — Куда вы направляетесь, парни?
— Домой, — ответил Улаф, — в город Верел, что в Даконии.
— Простите мои слова, сержант, но вы не слишком-то похожи на дакита. Улаф пожал плечами.
— Я пошел в родню по материнской линии. Моя мать родилась в Астеле. Скажите-ка, младший комиссар, много ли времени мы сэкономим, если напрямик через Тамульские горы двинемся к Супаль? Мы думали устроиться там на какое-нибудь торговое судно, пересечь Арджунское море до Тианы и оттуда верхами доехать до Сэйраса. А там до Верела рукой подать.
— Я бы не советовал вам, друзья мои, углубляться в Тамульские горы.
— Бури? — спросил Тиниен.
— В это время года они неизбежны, капрал, однако в последнее время мы получили оттуда несколько тревожных донесений. Похоже на то, что медведи там, в горах, размножились, как кролики. Всякий путник, кто за последние пару недель приходил сюда с гор, сообщал об этих тварях. По счастью, всем удалось уйти целыми и невредимыми.
— Медведи, говорите вы? Тамулец усмехнулся.
— Это мой перевод. Невежественные крестьяне употребляют слово «чудища», но мы-то с вами знаем, как зовется большая мохнатая тварь, которая живет в горах.
— Эти крестьяне — нервный народец! — хохотнул Улаф, осушая кружку. — Помню, как-то были мы на учениях и к нам прибежал крестьянин, вопя, что за ним гонится стая волков. Мы отправились глянуть что к чему — и обнаружили одну-единственную лису. Размеры и количество диких тварей, которых способен увидеть крестьянин, видимо, растет с каждым часом.
— Или с каждой кружкой пива, — вставил Тиниен.
Они еще поболтали с чиновником, который был уже сама любезность. Наконец он пожелал им доброго пути и удалился.
— Что ж, — сказал Улаф, — приятно знать, что тролли забрались так далеко на юг. Мне бы очень не хотелось разыскивать их.
— Но ведь троллей вели их боги, Улаф, — напомнил Тиниен.
— Оно и видно, Тиниен, что тебе никогда не доводилось разговаривать с Троллями-Богами! — рассмеялся Улаф. — У них довольно слабое чувство направления — быть может потому, что их компас показывает только две стороны света.
— И какие же?
— Север и не-север. Это, знаешь ли, слегка затрудняет ориентировку на местности.
Это был один из тех кратких и яростных шквалов поздней осени, которые налетают словно ниоткуда. Халэд сразу отказался от мысли искать убежище в соляных болотах и направился на берег. В мелкой бухточке он нашел то, что искал, — груду плавника. Пара часов усердной работы — и у них было прочное, даже уютное укрытие подветренной стороны плавника.
Буря налетела на закате. Ветер выл над грудой плавника, прибой с грохотом бился о берег, и дождь хлестал вовсю, стелясь почти над самой землей.
Однако Халэду и Бериту было тепло и сухо. Они сидели, откинувшись на большое, выбеленное морем бревно, которое составляло заднюю стену их убежища, вытянув ноги к мирно потрескивающему костру.
— Ты всегда меня удивляешь, Халэд, — заметил Берит. — Откуда ты знал, что в этом плавнике найдутся доски?
— Так всегда бывает, — пожал плечами Халэд. — Всякий раз, когда наткнешься на груду леса, прибитого морем к берегу, можешь быть уверен, что там окажутся и доски. Из досок строят корабли, а корабли часто терпят крушение. Доски плавают по морю, покуда ветер, течение и прилив не загонит их в такое вот укромное местечко, где собирается плавник. — Он поднял руку и похлопал по потолку убежища. — Но вот отыскать крышку люка, да еще целую, — это настоящее везение, уж можешь мне поверить.
Он поднялся и подошел к выходу.
— Ну и ветер, — заметил он и протянул руки к огню. — Да и холод собачий. Наверное, к полуночи пойдет дождь со снегом.
— О да, — с удовольствием поддакнул Берит. — Мне решительно жаль того, кого эта ночь застигла под открытым небом. — Он ухмыльнулся.
— Мне тоже, — ответил, злорадно ухмыляясь, Халэд. И продолжил, понизив голос, хотя особой нужды в этом не было: — Ты можешь узнать, о чем он сейчас думает?
— Ни о чем особенном, — ответил Берит. — Впрочем, ему сейчас чертовски неуютно.
— Какое горе, а?
— Есть кое-что еще. Он намеревается выйти к нам. У него для нас какое-то послание.
— Он придет сегодня? Берит покачал головой.
— Ему приказано сделать это завтра утром. Он очень боится того, кто отдавал приказ, а потому исполнит его в точности. Как там окорок?
Халэд вынул кинжал и кончиком его поднял чугунную крышку котелка, наполовину зарытого в углях на краю костра. Из котелка повалил густой, приятно пахнущий пар.
— Окорок готов. Как только сварятся бобы, можно будет поужинать.
— Если ветер дует в сторону нашего приятеля, этот запах прибавит кое-что к его страданиям, — хихикнул Берит.
— Это вряд ли, Спархок. Он ведь стирик, а стирики не едят свинины.
— Ах да, я и забыл. Впрочем, он ведь отступник. Может быть, он изменил свои вкусы.
— Выясним это утром. Когда он завтра заявится к нам, я угощу его ломтем окорока. Почему бы тебе не нарезать хлеба? Я бы поджарил его на крышке котелка.
Наутро ветер заметно стих, да и проливной дождь уже не так ретиво хлестал по крышке люка, которая служила крышей их прибежищу. Они позавтракали окороком с бобами и начали собирать вещи.
— Как ты полагаешь?.. — спросил Берит.
— Пускай сам к нам придет. Сидеть под крышей, покуда не кончится дождь — это в порядке вещей. — Халэд задумчиво поглядел на друга. — Тебя не оскорбит, мой лорд, если я дам тебе один совет?
— Разумеется нет.
— Ты выглядишь как Спархок, но говоришь и держишься совсем иначе. Когда появится стирик, прими холодный и жесткий вид. Прищурься — Спархок все время щурится. Говори тихо и ровно: Спархок, когда сердится, говорит очень тихо и всех подряд называет «приятель». Он способен вложить в это слово сотню разных значений.
— И верно, он почти ко всем обращается «приятель». Я об этом едва не забыл. Халэд, я дозволяю тебе поправлять меня всякий раз, когда я буду терять сходство со Спархоком.
— Дозволяешь?
— Кажется, я неверно выразился.
— Да, мне тоже так кажется.
— В Материоне для нас стало чересчур жарко, — сказал Кааладор, откинувшись на спинку кресла, и поглядел прямо в глаза человеку с жестким лицом, сидевшему напротив. — Я уверен, Ордей, что ты понимаешь, о чем я говорю.
Человек с жестким лицом рассмеялся.
— Еще бы! — сказал он. — Мне и самому доводилось покинуть парочку мест, лишь на шаг опередив блюстителей закона.
Ордей, элениец из Варденаиса, содержал притон в портовом квартале Дэлы. Этот кряжистый детина процветал, потому что воры-эленийцы чувствовали себя привольно в эленийской таверне, а также потому, что Ордей с охотой покупал у них разное добро за десятую часть цены — не спрашивая, откуда оно взялось.
— Нам бы заняться чем-нибудь новеньким, — Кааладор указал на Келтэна и Бевьера, с чужими лицами и в грубой разномастной одежде. — Среди полицейских, которым вздумалось порасспросить нас на всякие неудобные темы, оказался высокопоставленный чин из министерства внутренних дел. — Кааладор с ухмылкой взглянул на Бевьера, который одолжил лицо у одного из собратьев по сириникийскому ордену — зловещего вида рыцаря, который потерял глаз в Рендоре и прикрывал пустую глазницу черной повязкой. — Моему одноглазому другу наплевать на чины, а потому он попросту снес чиновнику голову своим забавным топориком.
Ордей покосился на оружие, которое Бевьер положил на стол рядом с пивной кружкой.
— Это, кажется, локабер? — спросил он.
Бевьер что-то проворчал. По мнению Келтэна, пристрастие Бевьера к драматическому искусству заводило его чересчур далеко. Одной черной повязки на глазу было более чем достаточно, но, поскольку Бевьер, будучи студентом, участвовал в любительских спектаклях, он явно забывал о чувстве меры, прилагая все старания, чтобы выглядеть как можно более опасным. Добивался он, однако, лишь того, что выглядел как маньяк с человекоубийственными наклонностями.
— По-моему, у локабера обычно рукоять длиннее, — заметил Ордей.
— Он не помещался у меня под рубахой, — проворчал Бевьер, — вот я и обрубил рукоять на пару футов. Так даже удобнее — если рубить им без перерыва. На вопли и кровь мне наплевать, так что я доволен.
Ордей содрогнулся и слегка позеленел.
— В жизни не видывал более гнусного оружия, — сознался он.
— Потому-то оно мне и нравится, — пояснил Бевьер.
Ордей перевел взгляд на Кааладора.
— Чем же ты и твои друзья подумываете заняться, Эзек? — спросил он.
— Мы хотели бы попробовать себя в разбое на большой дороге, — ответил Кааладор. — Свежий воздух, физические упражнения, здоровая пища и никаких полицейских в округе — что-то в этом роде. За наши головы назначили солидную цену, а сейчас, когда император разогнал министерство внутренних дел, полицейскую работу возложили на атанов. Тебе известно, что атана невозможно подкупить?
Ордей мрачно кивнул.
— Ну да, еще бы, — сказал он. — Это просто ужасно. — Прищурясь, он зорко глянул на «Эзека», средних лет дэйранца. — Почему бы тебе, Эзек, не описать мне Кааладора? Не то чтобы я усомнился в твоих словах — просто все сейчас пошло наперекосяк, и все полицейские, которым мы платили, отправились либо в тюрьму, либо на плаху, так что нам приходится соблюдать осторожность.
— Меня это нисколько не оскорбляет, Ордей, — заверил Кааладор. — Я и сам бы не стал доверять человеку, который не соблюдает осторожность. Кааладор — каммориец, с курчавыми волосами и красным лицом. Человек он плотный — широкие плечи, толстая шея и брюшко.
Ордей хитро сощурился.
— Что именно он тебе сказал? Повтори слово в слово.
— Стал-быть, так, господин хороший, — начал Кааладор, чрезмерно подчеркивая простонародный выговор, — старина Кааладор, такое дело, сказывал нам покалякать с парнем по имени Ордей — энтот, стал-быть, Ордей прям до потрохов знает всю тутошнюю воровскую братию.
Ордей рассмеялся, явно вздохнув с облегчением.
— Да уж, это точно был Кааладор, — сказал он. — Ты еще и двух слов не сказал, а я уже понял, что ты говоришь правду.
— Говор у него своеобразный, — согласился Кааладор. — Впрочем, он не так глуп, как кажется. Келтэн прикрыл ладонью усмешку.
— Верно сказано, шоб мне сдохнуть, — согласился Ордей, подражая простонародному говору. — Боюсь только, Эзек, что разбой на большой дороге здесь окажется делом не слишком прибыльным — у нас и больших дорог-то по пальцам перечесть. В джунглях, конечно, работать безопаснее — даже атанам не сыскать человека в этих зарослях — однако прибыль ничтожная. Трое людей в джунглях одни вряд ли сумеют свести концы с концами, Думаю, вам стоит присоединиться к одной из здешних шаек. Они живут неплохо, грабя отдаленные поместья и устраивая набеги на деревни и небольшие городки. — Он откинулся в кресле и задумчиво постучал пальцем по подбородку. — Вы хотите расположиться подальше от города?
— Чем дальше, тем лучше, — ответил Кааладор.
— Нарстил работает неподалеку от руин Натайоса. Я могу поручиться, что уж там вас полиция не побеспокоит. В этих руинах стоит армия одного парня по имени Скарпа. Это чокнутый бунтовщик, который мечтает свергнуть тамульское правительство. Нарстил время от времени сотрудничает с ним. Дело, конечно, рискованное, зато в таком соседстве можно недурно поживиться.
— Ордей, это именно то, что нам нужно! — горячо заверил Кааладор.
Келтэн облегченно вздохнул, стараясь сделать это незаметно. Ордей предложил им именно то, чего они добивались, причем без малейшей подсказки с их стороны. Если они присоединятся именно к этой шайке, то окажутся в двух шагах от Натайоса, а на такое везение они и не надеялись.
— Вот что я скажу тебе, Эзек, — продолжал Ордей, — что, если мне написать Нарстилу письмецо касательно тебя и твоих друзей?
— Это было бы здорово!
— Но прежде чем я истрачу бумагу и чернила, почему бы нам не потолковать о том, сколько вы заплатите мне за то, что я напишу это письмо?
Стирик промок насквозь и посинел от холода. Он трясся так, что голос его дрожал, когда он окликнул их.
— У меня для вас послание! — крикнул он. — Сохраняйте спокойствие и не делайте глупостей!
Он говорил по-эленийски, и за это Берит был ему даже благодарен — его стирикский был далек от совершенства, и этим он мог бы выдать себя.
— Подойди ближе, приятель, — велел он трясущемуся от холода посланцу, торчавшему на дальнем конце берега. — И держи свои руки так, чтобы я их видел.
— Не приказывай мне, элениец! — огрызнулся стирик. — Здесь приказы отдаю я.
— Ну так передавай мне послание прямо оттуда, приятель, — холодно ответил Берит. — Мне спешить некуда. Здесь тепло и сухо, так что я могу сколько угодно ждать, покуда ты решишь, что тебе делать.
— Это письмо, — сказал посланец по-стирикски, — во всяком случае Берит полагал, что он сказал именно это.
— Вот что, друг, — вмешался Халэд, — мы тут все люди обидчивые. Того и гляди случится какое-нибудь недоразумение, так что не раздражай меня разговорами на языке, которого я не понимаю. Сэр Спархок, конечно, знает стирикский, а я нет, имой нож в твоем брюхе прикончит тебя так же быстро, как если бы это сделал он. Мне, конечно, потом будет очень жаль, но для тебя-то все будет кончено.
— Могу я войти? — осведомился стирик уже по-эленийски.
— Валяй, приятель, — сказал Берит. Посланец приблизился ко входу в убежище, жадно поглядывая на костер.
— Экий у тебя несчастный вид, старина, — заметил Берит. — Неужели ты не знаешь заклятия, чтобы не вымокнуть под дождем?
Стирик оставил его реплику без ответа.
— Мне приказали передать тебе вот это, — объявил он, запуская руку под домотканую куртку, и извлек на свет сверток, обернутый в непромокаемую кожу.
— Говори мне, что собираешься делать, приятель, прежде чем вот так запускать руку под одежду, — вполголоса предостерег Берит, с угрожающим прищуром воззрившись на стирика. — Как только что сказал мой друг, здесь того и гляди может случиться какое-нибудь недоразумение. Заставать меня врасплох, когда я стою так близко, — не самый лучший способ сохранить свой живот невспоротым.
Стирик с трудом сглотнул и, едва Берит взял сверток, поспешно попятился.
— Может, съешь ломоть окорока, покуда милорд Спархок ознакомится со своей почтой? — любезно предложил Халэд. — Окорок жирный и славно смажет твои внутренности. — Стирик содрогнулся и слегка позеленел. — Ничто так легко не проскакивает в глотку, как скользкий кус свиного жира, — с восторгом продолжал Халэд. — Должно быть, это из-за помоев и гнилых овощей, которыми кормят свинок.
Стирик издал такой звук, словно собрался блевать.
— Ты уже передал свое послание, приятель, — холодно сказал ему Берит. — Уверен, у тебя найдутся важные дела где-то еще, так что мы тебя не задерживаем.
— Ты понял все, что сказано в послании?
— Я прочел его. Эленийцы хорошо умеют читать. Мы владеем грамотой, в отличие от вас, стириков. Послание не слишком меня обрадовало, так что не стоит тебе торчать так близко от нас.
Стирик со страхом попятился на несколько шагов, потом развернулся и бросился бежать.
— Что сказано в письме? — спросил Халэд. Берит с нежностью сжал в пальцах знакомый локон королевы.
— Там говорится, что их планы изменились. Мы должны пересечь Тамульские горы и повернуть на запад. Теперь они хотят, чтобы мы шли в Супаль.
— Сообщи-ка об этом Афраэли.
В воздухе вдруг прозвенела знакомая трель, и молодые люди разом обернулись.
Богиня-Дитя сидела, скрестив ноги, на одеялах Халэда и наигрывала на свирели жалобную стирикскую мелодию.
— Что это вы на меня так уставились? — осведомилась она. — Я же сказала, что буду присматривать за вами.
— Разве это разумно, Божественная? — спросил Берит. — Этот стирик не отошел еще и на несколько сотен ярдов, а он, наверное, может ощутить твое присутствие.
— Сейчас — никак не может, — усмехнулась Афраэль. — В эту минуту он слишком занят тем, чтобы не дать своему желудку вывернуться наизнанку. Знаешь, Халэд, весь этот разговор о свином жире — очень жесток.
— Знаю.
— Тебе обязательно нужно было быть таким красноречивым?
— Я же не знал, что ты поблизости. Что нам теперь делать?
— Идти в Супаль тем путем, который вам указан. — Она помолчала и с любопытством спросила: — Что ты сотворил с этим окороком, Халэд? Он пахнет вполне съедобно.
— Должно быть, все дело в чесноке, — пожал он плечами. — По правде говоря, вкус свинины никому особенно не нравится, но мать учила меня, что почти все на свете можно сделать съедобным — если не жалеть приправ и пряностей. Вспомни об этом в следующий раз, когда будешь готовить козлятину.
Афраэль показала ему язык — и исчезла.
ГЛАВА 7
— Хорошо, и что же такого мир вопит тебе сейчас, а я не слышу?
— Он твердит, что надо бы нам на ночь отыскать пристанище понадежнее. Идет буря.
— С чего ты это взял? Халэд указал на залив.
— Видишь этих чаек?
— Ну да. И что из того?
Халэд выразительно вздохнул.
— Что едят чайки, мой лорд?
— Да все что угодно — по большей части рыбу.
— Тогда почему они летят от моря? Ведь на суше они вряд ли отыщут много рыбы. Они увидели в заливе что-то, что очень им не понравилось, и теперь удирают подальше от него. Единственное, что может напугать морскую чайку, — ветер и высокие волны, которые он подымает. В открытом море шторм, и он идет сюда. Вот о чем вопит сейчас весь мир.
— Значит, это попросту здравый смысл, и ничего более?
— Многое на свете, Спархок, — попросту здравый смысл и опыт. — Халэд слегка усмехнулся. — Я чую, что Крегеров стирик все еще наблюдает за нами. Если он так же невнимателен, как и ты, мой лорд, его ждет веселенькая ночка.
Берит ухмыльнулся с некоторым злорадством.
— Знаешь, — сказал он, — отчего-то мне его совсем не жаль.
Это была уже не деревня, но и не вполне город. Во-первых, здесь было три улицы и, во-вторых, по меньшей мере шесть домов в несколько этажей. В уличной грязи привольно копошились свиньи. Дома были выстроены по большей части из бревен и крыты соломой. На улице, которую можно было счесть главной, располагался трактир — внушительного вида строение, у которого стояла пара потрепанных повозок с выпряженными унылыми мулами. Улаф осадил заморенную клячу, которую они купили в рыбацкой деревушке.
— Как ты считаешь? — обратился он к своему другу.
— Я уж думал, ты никогда об этом не спросишь, — отозвался Тиниен.
— Ну так пойдем и снимем комнату на ночь, — предложил Улаф. — Все равно день уже клонится к закату, а мне осточертело спать на голой земле. Кроме того, я бы не прочь вымыться.
Тиниен покосился на четко очерченные пики Тамульских гор, проступавшие в нескольких лигах к западу.
— Мне бы очень не хотелось заставлять троллей ждать, Улаф, — с притворной серьезностью заметил он.
— Так ведь мы не назначали им встречи. Тролли все равно ничего не заметят. У них весьма приблизительное чувство времени.
Они въехали во двор трактира, оставили коней у коновязи возле конюшни и вошли в трактир.
— Нам нужна комната, — сказал Улаф трактирщику по-тамульски, с сильным акцентом.
Трактирщик, низенький, хитрого вида человечек, окинул их быстрым оценивающим взглядом, сразу отметив остатки обмундирования, составлявшие большую часть их одежды. Лицо его отвердело. Солдат в таких городках зачастую встречают неприветливо, и тому есть множество веских причин.
— Ну, не зна-аю, — протянул он тонким монотонным голосом. — У нас сейчас самое горячее время…
— Это поздней-то осенью? — скептически осведомился Тиниен. — Именно так у вас и выглядит самое горячее время?
— Ну-у… всякий час прибывают возчики. Улаф взглянул за спину трактирщика, в дымную, с низким потолком пивную.
— Я насчитал троих, — холодно заметил он.
— Скоро приедут еще, — торопливо пояснил трактирщик.
— Ну разумеется, — с сарказмом согласился Тиниен, — но их-то еще нет, а мы уже здесь, и у нас есть деньги. Может, хочешь побиться об заклад на то, появится ли здесь к полуночи еще одна повозка?
— Капрал, — сказал Улаф, — да он попросту не хочет иметь дела с парой отставных ветеранов. Пойдем-ка поболтаем с местным комиссаром. Уверен, ему будет крайне интересно послушать, как этот парень принимает солдат его императорского величества.
— Я верный подданный его императорского величества, — поспешно заверил трактирщик, — и для меня большая честь принять в своем трактире храбрых ветеранов его армии…
— Сколько? — перебил его Тиниен.
— Э-э… полукрона?
— Он, сдается, не слишком уверен, а, сержант? — обратился Тиниен к своему другу и снова повернулся к трактирщику. — Парень, ты неверно нас понял. Мы не собираемся покупать у тебя комнату. Мы просто хотим снять ее на одну ночь.
Улаф тяжело воззрился на маленького перепуганного тамульца.
— Восемь грошей, — объявил он не терпящим возражений голосом.
— Восемь? — пронзительным голосом переспросил трактирщик.
— Либо соглашайся, либо нет — и хватит трепаться. Нам еще нужно отыскать комиссара, пока не стемнеет.
— Суровый вы человек, сержант.
— Так ведь тебе никто и не обещал, что жить будет легко и весело. — Улаф отсчитал несколько монеток и позвенел ими на ладони. — Так берешь или нет?
Трактирщик мгновение терзался мучительными раздумьями, потом все же с явной неохотой взял деньги.
— Ты лишил меня развлечения, — посетовал Тиниен, когда они возвращались к конюшне, чтобы позаботиться о лошадях.
— Меня замучила жажда, — пожал плечами Улаф. — Кроме того, пара бывших солдат наверняка заранее знала бы, сколько они склонны заплатить, верно ведь? — Улаф поскреб подбородок. — Может быть, сэр Герда не стал бы возражать, чтобы я сбрил его бороду? Она ужасно чешется.
— Улаф, это же не его лицо, а твое. Его просто изменили, чтобы ты стал похож на сэра Герду.
— Это так, но когда дамы будут возвращать нам изначальный облик, это лицо будет образцом для сэра Герды, и, когда они закончат, он окажется с обритой физиономией. Ему это может не понравиться.
Они расседлали коней, поставили их в стойла и отправились в пивную. Тамульские питейные заведения резко отличались от эленийских. Столы здесь были намного ниже, зал обогревал не камин, а изразцовая печь — впрочем, дымила она не хуже камина. Вино подавали в изящных чашечках, а пиво — в дешевых оловянных кружках. Пахли они, однако, почти одинаково.
Улаф и Тиниен приступили ко второй кружке, когда в зале появился чиновного вида тамулец в шерстяной мантии, покрытой пятнами от еды. Он направился прямиком к их столу.
— Я бы хотел взглянуть на ваши отпускные свидетельства, если не возражаете, — высокомерно объявил он.
— А если возражаем? — осведомился Улаф.
— Что? — чиновник заморгал.
— Ты сказал — «если не возражаете». Что, если мы возражаем?
— Я имею право требовать у вас эти бумаги.
— Что ж ты тогда просишь? — Улаф запустил руку под красную форменную куртку и достал оттуда измятые бумаги. — В нашем полку те, кто имел право приказывать, никогда не просили.
Тамулец прочел отпускные свидетельства, которыми Тиниена и Улафа снабдил Оскайн в добавление к их маскировке.
— Бумаги как будто в порядке, — заметил он примирительным тоном. — Простите, что я был так резок. Нам было велено посматривать, не появятся ли дезертиры — из-за всех этих беспорядков, вы же понимаете. Едва только в воздухе запахнет войной, армия сразу становится малопривлекательным местом. — Он окинул их глубокомысленным взглядом. — Я вижу, ваш полк стоял в Материоне. Тиниен кивнул:
— Это была неплохая служба — только вот все время приходилось наводить глянец да терпеть проверки. Присаживайтесь, комиссар.
Тамулец слабо усмехнулся.
— Увы, капрал, всего лишь младший комиссар. Эта дыра не заслуживает того, чтобы здесь торчал комиссар. — Он опустился на стул. — Куда вы направляетесь, парни?
— Домой, — ответил Улаф, — в город Верел, что в Даконии.
— Простите мои слова, сержант, но вы не слишком-то похожи на дакита. Улаф пожал плечами.
— Я пошел в родню по материнской линии. Моя мать родилась в Астеле. Скажите-ка, младший комиссар, много ли времени мы сэкономим, если напрямик через Тамульские горы двинемся к Супаль? Мы думали устроиться там на какое-нибудь торговое судно, пересечь Арджунское море до Тианы и оттуда верхами доехать до Сэйраса. А там до Верела рукой подать.
— Я бы не советовал вам, друзья мои, углубляться в Тамульские горы.
— Бури? — спросил Тиниен.
— В это время года они неизбежны, капрал, однако в последнее время мы получили оттуда несколько тревожных донесений. Похоже на то, что медведи там, в горах, размножились, как кролики. Всякий путник, кто за последние пару недель приходил сюда с гор, сообщал об этих тварях. По счастью, всем удалось уйти целыми и невредимыми.
— Медведи, говорите вы? Тамулец усмехнулся.
— Это мой перевод. Невежественные крестьяне употребляют слово «чудища», но мы-то с вами знаем, как зовется большая мохнатая тварь, которая живет в горах.
— Эти крестьяне — нервный народец! — хохотнул Улаф, осушая кружку. — Помню, как-то были мы на учениях и к нам прибежал крестьянин, вопя, что за ним гонится стая волков. Мы отправились глянуть что к чему — и обнаружили одну-единственную лису. Размеры и количество диких тварей, которых способен увидеть крестьянин, видимо, растет с каждым часом.
— Или с каждой кружкой пива, — вставил Тиниен.
Они еще поболтали с чиновником, который был уже сама любезность. Наконец он пожелал им доброго пути и удалился.
— Что ж, — сказал Улаф, — приятно знать, что тролли забрались так далеко на юг. Мне бы очень не хотелось разыскивать их.
— Но ведь троллей вели их боги, Улаф, — напомнил Тиниен.
— Оно и видно, Тиниен, что тебе никогда не доводилось разговаривать с Троллями-Богами! — рассмеялся Улаф. — У них довольно слабое чувство направления — быть может потому, что их компас показывает только две стороны света.
— И какие же?
— Север и не-север. Это, знаешь ли, слегка затрудняет ориентировку на местности.
Это был один из тех кратких и яростных шквалов поздней осени, которые налетают словно ниоткуда. Халэд сразу отказался от мысли искать убежище в соляных болотах и направился на берег. В мелкой бухточке он нашел то, что искал, — груду плавника. Пара часов усердной работы — и у них было прочное, даже уютное укрытие подветренной стороны плавника.
Буря налетела на закате. Ветер выл над грудой плавника, прибой с грохотом бился о берег, и дождь хлестал вовсю, стелясь почти над самой землей.
Однако Халэду и Бериту было тепло и сухо. Они сидели, откинувшись на большое, выбеленное морем бревно, которое составляло заднюю стену их убежища, вытянув ноги к мирно потрескивающему костру.
— Ты всегда меня удивляешь, Халэд, — заметил Берит. — Откуда ты знал, что в этом плавнике найдутся доски?
— Так всегда бывает, — пожал плечами Халэд. — Всякий раз, когда наткнешься на груду леса, прибитого морем к берегу, можешь быть уверен, что там окажутся и доски. Из досок строят корабли, а корабли часто терпят крушение. Доски плавают по морю, покуда ветер, течение и прилив не загонит их в такое вот укромное местечко, где собирается плавник. — Он поднял руку и похлопал по потолку убежища. — Но вот отыскать крышку люка, да еще целую, — это настоящее везение, уж можешь мне поверить.
Он поднялся и подошел к выходу.
— Ну и ветер, — заметил он и протянул руки к огню. — Да и холод собачий. Наверное, к полуночи пойдет дождь со снегом.
— О да, — с удовольствием поддакнул Берит. — Мне решительно жаль того, кого эта ночь застигла под открытым небом. — Он ухмыльнулся.
— Мне тоже, — ответил, злорадно ухмыляясь, Халэд. И продолжил, понизив голос, хотя особой нужды в этом не было: — Ты можешь узнать, о чем он сейчас думает?
— Ни о чем особенном, — ответил Берит. — Впрочем, ему сейчас чертовски неуютно.
— Какое горе, а?
— Есть кое-что еще. Он намеревается выйти к нам. У него для нас какое-то послание.
— Он придет сегодня? Берит покачал головой.
— Ему приказано сделать это завтра утром. Он очень боится того, кто отдавал приказ, а потому исполнит его в точности. Как там окорок?
Халэд вынул кинжал и кончиком его поднял чугунную крышку котелка, наполовину зарытого в углях на краю костра. Из котелка повалил густой, приятно пахнущий пар.
— Окорок готов. Как только сварятся бобы, можно будет поужинать.
— Если ветер дует в сторону нашего приятеля, этот запах прибавит кое-что к его страданиям, — хихикнул Берит.
— Это вряд ли, Спархок. Он ведь стирик, а стирики не едят свинины.
— Ах да, я и забыл. Впрочем, он ведь отступник. Может быть, он изменил свои вкусы.
— Выясним это утром. Когда он завтра заявится к нам, я угощу его ломтем окорока. Почему бы тебе не нарезать хлеба? Я бы поджарил его на крышке котелка.
Наутро ветер заметно стих, да и проливной дождь уже не так ретиво хлестал по крышке люка, которая служила крышей их прибежищу. Они позавтракали окороком с бобами и начали собирать вещи.
— Как ты полагаешь?.. — спросил Берит.
— Пускай сам к нам придет. Сидеть под крышей, покуда не кончится дождь — это в порядке вещей. — Халэд задумчиво поглядел на друга. — Тебя не оскорбит, мой лорд, если я дам тебе один совет?
— Разумеется нет.
— Ты выглядишь как Спархок, но говоришь и держишься совсем иначе. Когда появится стирик, прими холодный и жесткий вид. Прищурься — Спархок все время щурится. Говори тихо и ровно: Спархок, когда сердится, говорит очень тихо и всех подряд называет «приятель». Он способен вложить в это слово сотню разных значений.
— И верно, он почти ко всем обращается «приятель». Я об этом едва не забыл. Халэд, я дозволяю тебе поправлять меня всякий раз, когда я буду терять сходство со Спархоком.
— Дозволяешь?
— Кажется, я неверно выразился.
— Да, мне тоже так кажется.
— В Материоне для нас стало чересчур жарко, — сказал Кааладор, откинувшись на спинку кресла, и поглядел прямо в глаза человеку с жестким лицом, сидевшему напротив. — Я уверен, Ордей, что ты понимаешь, о чем я говорю.
Человек с жестким лицом рассмеялся.
— Еще бы! — сказал он. — Мне и самому доводилось покинуть парочку мест, лишь на шаг опередив блюстителей закона.
Ордей, элениец из Варденаиса, содержал притон в портовом квартале Дэлы. Этот кряжистый детина процветал, потому что воры-эленийцы чувствовали себя привольно в эленийской таверне, а также потому, что Ордей с охотой покупал у них разное добро за десятую часть цены — не спрашивая, откуда оно взялось.
— Нам бы заняться чем-нибудь новеньким, — Кааладор указал на Келтэна и Бевьера, с чужими лицами и в грубой разномастной одежде. — Среди полицейских, которым вздумалось порасспросить нас на всякие неудобные темы, оказался высокопоставленный чин из министерства внутренних дел. — Кааладор с ухмылкой взглянул на Бевьера, который одолжил лицо у одного из собратьев по сириникийскому ордену — зловещего вида рыцаря, который потерял глаз в Рендоре и прикрывал пустую глазницу черной повязкой. — Моему одноглазому другу наплевать на чины, а потому он попросту снес чиновнику голову своим забавным топориком.
Ордей покосился на оружие, которое Бевьер положил на стол рядом с пивной кружкой.
— Это, кажется, локабер? — спросил он.
Бевьер что-то проворчал. По мнению Келтэна, пристрастие Бевьера к драматическому искусству заводило его чересчур далеко. Одной черной повязки на глазу было более чем достаточно, но, поскольку Бевьер, будучи студентом, участвовал в любительских спектаклях, он явно забывал о чувстве меры, прилагая все старания, чтобы выглядеть как можно более опасным. Добивался он, однако, лишь того, что выглядел как маньяк с человекоубийственными наклонностями.
— По-моему, у локабера обычно рукоять длиннее, — заметил Ордей.
— Он не помещался у меня под рубахой, — проворчал Бевьер, — вот я и обрубил рукоять на пару футов. Так даже удобнее — если рубить им без перерыва. На вопли и кровь мне наплевать, так что я доволен.
Ордей содрогнулся и слегка позеленел.
— В жизни не видывал более гнусного оружия, — сознался он.
— Потому-то оно мне и нравится, — пояснил Бевьер.
Ордей перевел взгляд на Кааладора.
— Чем же ты и твои друзья подумываете заняться, Эзек? — спросил он.
— Мы хотели бы попробовать себя в разбое на большой дороге, — ответил Кааладор. — Свежий воздух, физические упражнения, здоровая пища и никаких полицейских в округе — что-то в этом роде. За наши головы назначили солидную цену, а сейчас, когда император разогнал министерство внутренних дел, полицейскую работу возложили на атанов. Тебе известно, что атана невозможно подкупить?
Ордей мрачно кивнул.
— Ну да, еще бы, — сказал он. — Это просто ужасно. — Прищурясь, он зорко глянул на «Эзека», средних лет дэйранца. — Почему бы тебе, Эзек, не описать мне Кааладора? Не то чтобы я усомнился в твоих словах — просто все сейчас пошло наперекосяк, и все полицейские, которым мы платили, отправились либо в тюрьму, либо на плаху, так что нам приходится соблюдать осторожность.
— Меня это нисколько не оскорбляет, Ордей, — заверил Кааладор. — Я и сам бы не стал доверять человеку, который не соблюдает осторожность. Кааладор — каммориец, с курчавыми волосами и красным лицом. Человек он плотный — широкие плечи, толстая шея и брюшко.
Ордей хитро сощурился.
— Что именно он тебе сказал? Повтори слово в слово.
— Стал-быть, так, господин хороший, — начал Кааладор, чрезмерно подчеркивая простонародный выговор, — старина Кааладор, такое дело, сказывал нам покалякать с парнем по имени Ордей — энтот, стал-быть, Ордей прям до потрохов знает всю тутошнюю воровскую братию.
Ордей рассмеялся, явно вздохнув с облегчением.
— Да уж, это точно был Кааладор, — сказал он. — Ты еще и двух слов не сказал, а я уже понял, что ты говоришь правду.
— Говор у него своеобразный, — согласился Кааладор. — Впрочем, он не так глуп, как кажется. Келтэн прикрыл ладонью усмешку.
— Верно сказано, шоб мне сдохнуть, — согласился Ордей, подражая простонародному говору. — Боюсь только, Эзек, что разбой на большой дороге здесь окажется делом не слишком прибыльным — у нас и больших дорог-то по пальцам перечесть. В джунглях, конечно, работать безопаснее — даже атанам не сыскать человека в этих зарослях — однако прибыль ничтожная. Трое людей в джунглях одни вряд ли сумеют свести концы с концами, Думаю, вам стоит присоединиться к одной из здешних шаек. Они живут неплохо, грабя отдаленные поместья и устраивая набеги на деревни и небольшие городки. — Он откинулся в кресле и задумчиво постучал пальцем по подбородку. — Вы хотите расположиться подальше от города?
— Чем дальше, тем лучше, — ответил Кааладор.
— Нарстил работает неподалеку от руин Натайоса. Я могу поручиться, что уж там вас полиция не побеспокоит. В этих руинах стоит армия одного парня по имени Скарпа. Это чокнутый бунтовщик, который мечтает свергнуть тамульское правительство. Нарстил время от времени сотрудничает с ним. Дело, конечно, рискованное, зато в таком соседстве можно недурно поживиться.
— Ордей, это именно то, что нам нужно! — горячо заверил Кааладор.
Келтэн облегченно вздохнул, стараясь сделать это незаметно. Ордей предложил им именно то, чего они добивались, причем без малейшей подсказки с их стороны. Если они присоединятся именно к этой шайке, то окажутся в двух шагах от Натайоса, а на такое везение они и не надеялись.
— Вот что я скажу тебе, Эзек, — продолжал Ордей, — что, если мне написать Нарстилу письмецо касательно тебя и твоих друзей?
— Это было бы здорово!
— Но прежде чем я истрачу бумагу и чернила, почему бы нам не потолковать о том, сколько вы заплатите мне за то, что я напишу это письмо?
Стирик промок насквозь и посинел от холода. Он трясся так, что голос его дрожал, когда он окликнул их.
— У меня для вас послание! — крикнул он. — Сохраняйте спокойствие и не делайте глупостей!
Он говорил по-эленийски, и за это Берит был ему даже благодарен — его стирикский был далек от совершенства, и этим он мог бы выдать себя.
— Подойди ближе, приятель, — велел он трясущемуся от холода посланцу, торчавшему на дальнем конце берега. — И держи свои руки так, чтобы я их видел.
— Не приказывай мне, элениец! — огрызнулся стирик. — Здесь приказы отдаю я.
— Ну так передавай мне послание прямо оттуда, приятель, — холодно ответил Берит. — Мне спешить некуда. Здесь тепло и сухо, так что я могу сколько угодно ждать, покуда ты решишь, что тебе делать.
— Это письмо, — сказал посланец по-стирикски, — во всяком случае Берит полагал, что он сказал именно это.
— Вот что, друг, — вмешался Халэд, — мы тут все люди обидчивые. Того и гляди случится какое-нибудь недоразумение, так что не раздражай меня разговорами на языке, которого я не понимаю. Сэр Спархок, конечно, знает стирикский, а я нет, имой нож в твоем брюхе прикончит тебя так же быстро, как если бы это сделал он. Мне, конечно, потом будет очень жаль, но для тебя-то все будет кончено.
— Могу я войти? — осведомился стирик уже по-эленийски.
— Валяй, приятель, — сказал Берит. Посланец приблизился ко входу в убежище, жадно поглядывая на костер.
— Экий у тебя несчастный вид, старина, — заметил Берит. — Неужели ты не знаешь заклятия, чтобы не вымокнуть под дождем?
Стирик оставил его реплику без ответа.
— Мне приказали передать тебе вот это, — объявил он, запуская руку под домотканую куртку, и извлек на свет сверток, обернутый в непромокаемую кожу.
— Говори мне, что собираешься делать, приятель, прежде чем вот так запускать руку под одежду, — вполголоса предостерег Берит, с угрожающим прищуром воззрившись на стирика. — Как только что сказал мой друг, здесь того и гляди может случиться какое-нибудь недоразумение. Заставать меня врасплох, когда я стою так близко, — не самый лучший способ сохранить свой живот невспоротым.
Стирик с трудом сглотнул и, едва Берит взял сверток, поспешно попятился.
— Может, съешь ломоть окорока, покуда милорд Спархок ознакомится со своей почтой? — любезно предложил Халэд. — Окорок жирный и славно смажет твои внутренности. — Стирик содрогнулся и слегка позеленел. — Ничто так легко не проскакивает в глотку, как скользкий кус свиного жира, — с восторгом продолжал Халэд. — Должно быть, это из-за помоев и гнилых овощей, которыми кормят свинок.
Стирик издал такой звук, словно собрался блевать.
— Ты уже передал свое послание, приятель, — холодно сказал ему Берит. — Уверен, у тебя найдутся важные дела где-то еще, так что мы тебя не задерживаем.
— Ты понял все, что сказано в послании?
— Я прочел его. Эленийцы хорошо умеют читать. Мы владеем грамотой, в отличие от вас, стириков. Послание не слишком меня обрадовало, так что не стоит тебе торчать так близко от нас.
Стирик со страхом попятился на несколько шагов, потом развернулся и бросился бежать.
— Что сказано в письме? — спросил Халэд. Берит с нежностью сжал в пальцах знакомый локон королевы.
— Там говорится, что их планы изменились. Мы должны пересечь Тамульские горы и повернуть на запад. Теперь они хотят, чтобы мы шли в Супаль.
— Сообщи-ка об этом Афраэли.
В воздухе вдруг прозвенела знакомая трель, и молодые люди разом обернулись.
Богиня-Дитя сидела, скрестив ноги, на одеялах Халэда и наигрывала на свирели жалобную стирикскую мелодию.
— Что это вы на меня так уставились? — осведомилась она. — Я же сказала, что буду присматривать за вами.
— Разве это разумно, Божественная? — спросил Берит. — Этот стирик не отошел еще и на несколько сотен ярдов, а он, наверное, может ощутить твое присутствие.
— Сейчас — никак не может, — усмехнулась Афраэль. — В эту минуту он слишком занят тем, чтобы не дать своему желудку вывернуться наизнанку. Знаешь, Халэд, весь этот разговор о свином жире — очень жесток.
— Знаю.
— Тебе обязательно нужно было быть таким красноречивым?
— Я же не знал, что ты поблизости. Что нам теперь делать?
— Идти в Супаль тем путем, который вам указан. — Она помолчала и с любопытством спросила: — Что ты сотворил с этим окороком, Халэд? Он пахнет вполне съедобно.
— Должно быть, все дело в чесноке, — пожал он плечами. — По правде говоря, вкус свинины никому особенно не нравится, но мать учила меня, что почти все на свете можно сделать съедобным — если не жалеть приправ и пряностей. Вспомни об этом в следующий раз, когда будешь готовить козлятину.
Афраэль показала ему язык — и исчезла.
ГЛАВА 7
В горах Земоха шел снег, сухой колкий снег, зависавший в безветренном воздухе, точно тучи перьев из распоротой перины. Стоял жгучий холод, и огромное облако пара стелилось, точно низинный туман, над конями армии рыцарей церкви, что тяжелым шагом двигались вперед, ударами копыт снова взвихривая улегшуюся было снежную пыль. Магистры воинствующих орденов скакали во главе войска, в полном боевом облачении и с ног до головы закутанные в меха. Абриэль, магистр сириникийцев, все еще бодрый, несмотря на преклонный возраст, ехал рядом с Дареллоном, магистром ордена Альсиона, и сэром Гельдэном, который возглавлял пандионцев на время отсутствия Спархока. Патриарх Бергстен ехал немного особняком. Рослый церковник был по самые уши укутан в меха, и шлем, увенчанный рогами огра, придавал ему весьма воинственный вид, являя собою убийственный контраст с маленьким, в черном переплете, молитвенником, который читал патриарх. Комьер, магистр генидианцев, отправился далеко вперед с разведчиками.
— Я, наверное, уже никогда не согреюсь, — со стоном проговорил Абриэль, плотнее кутаясь в меховой плащ. — Преклонные годы разжижают кровь. Никогда не старей, Дареллон!
— Другой выбор не слишком-то заманчив, лорд Абриэль. — Дареллон, сохранивший юношескую стройность дэйранец, казалось, тонул в своих массивных доспехах. Понизив голос, он добавил: — Тебе вовсе незачем было ехать с нами, друг мой. Сарати не осудил бы тебя.
— Я, наверное, уже никогда не согреюсь, — со стоном проговорил Абриэль, плотнее кутаясь в меховой плащ. — Преклонные годы разжижают кровь. Никогда не старей, Дареллон!
— Другой выбор не слишком-то заманчив, лорд Абриэль. — Дареллон, сохранивший юношескую стройность дэйранец, казалось, тонул в своих массивных доспехах. Понизив голос, он добавил: — Тебе вовсе незачем было ехать с нами, друг мой. Сарати не осудил бы тебя.