Страница:
— Спархок, кто-то поднимается по лестнице! — предостерегла Миртаи.
— Отойдите прочь! — резко бросил он и обратился к Беллиому: — Голубая Роза! В силах ли ты преградить путь врагам нашим, что спешат в сей миг по оной лестнице?
Беллиом ничего не ответил, но стена высотой в половину человеческого роста, ограждавшая начало лестницы, вдруг разом рухнула вовнутрь, с грохотом и клубами пыли обрушившись в лестничный пролет.
«Поведай Афраэли, что мать ее в безопасности, — сухо приказал голос Беллиома. — Пусть начнется атака».
Спархок торопливо выпустил заклинание.
«Афраэль, — отрывисто проговорил он, — мы освободили Элану! Передай остальным — можно начинать!»
«Беллиом может разрушить иллюзию Киргона?» — спросила она тем же сухим деловитым тоном, что и Сапфирная Роза.
«Голубая Роза! — безмолвно воззвал Спархок. — Иллюзия, сотворенная Киргоном, изрядно замедляет продвижение наших друзей к городу. Не мог бы ты разрушить ее, дабы привели они войска свои в сие проклятое место?»
«Все будет как ты пожелаешь, сын мой».
Мгновенная пауза — и вдруг земля едва ощутимо всколыхнулась, а по небу волнами прокатилось сияние.
Из белесого храма далеко внизу донесся пронзительный, полный боли вопль.
— Мамочка моя, — мягко проговорила Флейта, как всегда, неожиданно возникая посреди комнаты. — Никогда не видела, как разрушается десятитысячелетнее заклятие. Вот это, должно быть, боль! Бедняжке Киргону выпала ужасная ночь.
— Ночь еще не завершилась, Богиня-Дитя, — устами Келтэна ответил ей Беллиом. — Избавь нас от неподобающего твоего ликования, покуда не минуют все опасности.
— Ну знаешь ли!..
— Умолкни, Афраэль. Должны мы позаботиться о защите своей, Анакха. Что ведомо Киргону, ведает также и Клааль. Схватка близится, и мы должны приготовиться к ней.
— Истинно так, — согласился Спархок и оглядел своих друзей. — Идемте, — сказал он. — Разойдемся по парапету и будем держать глаза открытыми. Скоро явится Клааль, а я не хочу, чтобы он подобрался ко мне сзади. Лестница полностью завалена.
— Там и мышь не проскользнет, — заверила его Миртаи.
— О стражниках можно забыть, — сообщил Бевьер, приложивший ухо к двери кордегардии. — Они все еще передвигают мебель.
— Отлично. — Спархок подошел к двери, ведущей на парапет. Она распахнулась с протестующим визгом ржавых петель. — Не вздумайте проявлять ненужную отвагу, — предостерег он друзей. — Это бой между Беллиомом и Клаалем. Разойдитесь по парапету и наблюдайте.
Когда они вышли на парапет, небо на востоке уже просветлело, возвещая приход дня, и эхо мучительного вопля Киргона все еще отдавалось в стенах Потаенного города.
— Смотрите! — Телэн указал поверх базальтовой балюстрады на юг, на дальний берег озера.
Человеческий поток, казавшийся издали скопищем крошечных фигурок, вытекал из Долины Героев, устремляясь в котловину, к воротам Кирги.
— Кто это?! — вскрикнула Элана, вцепившись в руку Спархока.
— Вэнион, — ответил он, — и с ним все остальные — Бетуана, Кринг, Улаф и тролли, Сефрения…
— Сефрения?! — воскликнула Элана. — Но она же мертва!
— Элана, — сказала Флейта, — не думаешь же ты, что я позволила бы Заласте убить мою сестру?
— Но… он сказал, что его нож пронзил ее сердце!.. Богиня-Дитя пожала плечами.
— Так оно и было, но Беллиом исцелил ее. Вэнион намерен кое-что предпринять по этому поводу. Из-за угла башни выбежал Телэн.
— С той стороны идет Бергстен! — сообщил он. — Его рыцари только что истоптали примерно три полка киргаев, даже не помешкав ни секунды.
— Неужели мы окажемся в осаде? — озабоченно спросил Келтэн.
— Вряд ли, — отозвался Бевьер. — Оборонительные качества этой крепости ничтожны, а патриарх Бергстен всегда славился крутым нравом.
Далеко внизу раздался грохот, и крыша храма взорвалась, разлетаясь во все стороны обломками известняка, — это черная громада Клааля прокладывала себе путь наружу из храма Киргона. Вот уже развернулись гигантские кожистые крылья, и пылающие щели глаз озирались с лихорадочным исступлением.
— Молю тебя, Анакха, подыми меня выше, дабы брат мой мог узреть меня. — Голос, исходивший из уст Келтэна, прозвучал отрешенно.
Дрожащей рукой Спархок поднял высоко над головой Сапфирную Розу.
Келтэн неловким движением мягко отстранил цеплявшуюся за него Алиэн и шагнул к балюстраде, ограждавшей парапет. Он заговорил на языке, который был не под силу никому из людей, и слова его, вероятно, слышны были в Чиреллосе, на том конце мира.
Гигант Клааль, все еще наполовину скрытый развалинами храма Киргона, задрал свой треугольный лик и заревел в ответ, роняя из оскаленного рта капли пламени.
«Внимай мне прилежно, Анакха, — голос Беллиома прозвучал в сознании Спархока едва слышным шепотом. — Продолжу я дразнить и задирать заблудшего моего брата, покуда, разъяренный сверх меры, не выйдет он на битву со мною. Будь же тверд пред лицом сего близящегося ужаса, ибо наша удача либо неудача целиком зависят от отваги твоей и твердости твоей руки».
«Не постигаю я значения слов твоих, Голубая Роза. Неужто должен я буду сразиться с Клаалем?»
«Нет, Анакха. Дело твое — освободить меня».
Творение тьмы, между тем, яростно расшвыряло известняковые глыбы и двинулось на дворец, алчно вытянув вперед лапы. Дойдя до массивных ворот, Клааль смел их с пути молнией, стиснутой в его огромном кулаке.
Келтэн-Беллиом продолжал оглушительно выкрикивать оскорбления, и Клааль в ответ выл от бешенства, прокладывая себе путь через нижние пристройки дворца, безжалостно сокрушая все, что лежало на его пути к башне.
И вот наконец он добрался до башни и, хватаясь громадными лапами за базальтовые глыбы, упорно полез вверх, а его раскинутые крылья так и хлестали утренний воздух, покуда он поднимался.
— Как же должен я освободить тебя, Голубая Роза? — нетерпеливо спросил Спархок.
— Мы с братом на краткое время должны воссоединиться, сын мой, — отвечал Беллиом, — дабы стать единым целым, каковым были когда-то, — иначе вечно я обречен оставаться в темнице сего лазурного кристалла, равно как и Клааль обречен сохранять нынешний свой чудовищный облик. Во временном нашем воссоединении оба мы получим свободу.
— Воссоединиться? Как?
— Когда достигнет он сей не столь уж и высокой вершины и возрадуется близкой победе оглушительным рыком, должен ты будешь со всей силой метнуть меня в разинутую его пасть.
— Что?!
— С радостью пожрет он меня. Сделай так, Анакха. В миг воссоединения нашего равно я и Клааль освободимся от нынешних наших обличий, и тогда начнется наша схватка. Не промахнись, сын мой, и не подведи меня, ибо это и есть та цель и судьба, для коей я сотворил тебя.
Спархок сделал глубокий вдох.
— Я не подведу тебя, отец, — всем сердцем поклялся он.
Все так же беснуясь и хлеща воздух кожистыми крыльями, Клааль поднимался все выше и выше по фасаду дворцовой башни. Спархок ощутил, как им овладевает странная, ничем не колеблемая отрешенность. Он прямо взглянул в лицо владыке ада и не испытал страха. Дело его — сама простота. Он лишь швырнет Сапфирную Розу в эту разинутую пасть, а если таковой возможности не представится — бросится туда сам, с Беллиомом в вытянутой руке. Он не ощутил ни сожаления, ни даже печали, приняв это твердое решение. Лучше это, чем погибнуть в какой-нибудь бессмысленной стычке на спорной границе, как случилось со многими его друзьями. Эта смерть будет не напрасна, а для воина это — лучшее, на что можно надеяться.
А Клааль лез, алчно стремясь добраться до своего ненавистного брата. Уже не более чем в нескольких ярдах ниже парапета сверкали жестоким торжеством его раскосые глаза, и оскаленные клыки роняли пламя, когда он проревел свой вызов.
И тогда Спархок вскочил на каменное ограждение и выпрямился, держа в вытянутой руке Беллиом.
— За Бога и королеву! — изо всей силы прокричал он свой клич.
Клааль протянул к нему чудовищную лапу.
И тогда Спархок со внезапностью освобожденной стальной пружины нанес удар. Рука его, опускаясь, хлестнула воздух, точно плеть.
— Получай! — крикнул он, швырнув сверкающий синевой камень.
С неуклонностью пущенной стрелы Сапфирная Роза вылетела из его руки в тот самый миг, когда Клааль еще шире разинул пасть, и исчезла в пылающей глотке.
Крылья Клааля, развернутые до предела, на миг застыли, трепеща от страшного напряжения. Гигантская тварь начала распухать, становясь еще громаднее, затем вдруг стала стремительно съеживаться…
И взорвалась.
Сила взрыва сотрясла землю, и Спархок, отброшенный с балюстрады, тяжело свалился на парапет. Он тут же вскочил и подбежал к балюстраде.
Две фигуры, сотканные из света, слепяще-голубая и обжигающе-красная, схватились друг с другом в пустоте, футах в десяти от него. Это была обычная схватка, яростный поединок воли и силы. Фигуры не имели черт и лишь отдаленно походили на человеческие. Раскачиваясь, они сцепились друг с другом, словно борцы на какой-нибудь сельской ярмарке, и каждый всей мощью своей воли и силы пытался одолеть равного ему противника.
Спархок и его друзья, стоявшие у балюстрады, оцепенели в благоговейном страхе, способные лишь не сводить глаз с этой битвы стихий.
А затем двое разомкнули враждебные объятия и замерли, пригнувшись и наполовину вытянув вперед громадные руки. Казалось, бессмертные братья ведут безмолвный, непостижимый разговор.
«Сие падет на твою долю, Анакха, — голос Беллиома в сознании Спархока звучал спокойно и отстранение. — Буде мы с Клаалем продолжим бой, мир сей будет уничтожен, как частенько случалось прежде. Ты принадлежишь сему миру, а потому сразишься за меня. Принадлежишь ты сему миру, и властвуют над тобой ограничения, кои не сдерживают меня. Боец, выставленный Клаалем, подобно тебе, ограничен».
«Исполню я все, как тобой сказано, отец мой, — ответил Спархок. — Выйду я сражаться за тебя, ежели сие неизбежно. Кто же будет мой противник?»
Яростный рев донесся снизу, и из руин белесого храма вырвалось живое пламя.
«Се твой противник, сын мой, — ответил лазурный дух. — Клааль призвал его биться с тобой». «Киргон?!» «Именно так».
«Но он же бог!»
«А ты разве нет?»
Голова у Спархока пошла кругом.
«Загляни внутрь себя, Анакха. Ты — сын мой, и я сотворил тебя, дабы стал ты вместилищем моей воли. Ныне я высвобождаю эту волю и передаю ее тебе, дабы стал ты поборником и защитником сего мира. Восчувствуй же, как проникает в тебя ее мощь!»
Словно распахнулась дверь, которая до того неизменно оставалась запертой. Спархок ощутил, что его разум и воля расширились безгранично, когда рухнул незримый барьер, и с этим ощущением на него снизошло немыслимое спокойствие.
«Отныне ты воистину сын мой, Анакха! — с восторгом воскликнул Беллиом. — Твоя воля отныне — моя воля. Отныне все возможно для тебя. Это твоя воля истребила Азеша. Я был лишь орудием твоим. В нынешнем же поединке станешь ты моим орудием. Устреми несгибаемую волю твою к сей цели. Возьми ее в руки свои, и переплавь, и скуй из нее силой разума своего оружие, коим ты сразишься с Киргоном. Если в сердце твоем нет лжи, не устоит он против тебя. Иди же! Киргон ждет тебя».
Спархок глубоко вздохнул и бросил взгляд на площадь далеко внизу, заваленную обломками камня. Живое пламя, что вырвалось из руин храма, сгустилось в сияющий человеческий силуэт, стоявший перед развалинами.
— Приди, Анакха! — прорычал он. — Встреча наша была предсказана еще до начала времен! Сие твоя судьба — будешь ты одарен честью превыше всего пасть от моей руки!
Спархок намеренно отбросил цветистую сложность архаического стиля.
— Не торопись праздновать, покуда не победил, Киргон! — крикнул он в ответ. — Не уходи! Я сейчас приду!
Он оперся ладонью о балюстраду и легко перемахнул через нее.
И замер, повиснув в воздухе.
— Отпусти, Афраэль, — бросил он.
— Ты хоть понимаешь, что творишь?! — воскликнула она.
— Просто сделай, как тебе сказано. Отпусти меня.
— Ты упадешь!
— Нет, не упаду. Поверь мне, я справлюсь. Не вмешивайся. Киргон ждет, так что будь добра, отпусти меня.
Собственно говоря, это был не совсем полет, хотя Спархок был уверен, что захоти он — и полетел бы. Ощущая во всем теле странную легкость, он опускался к руинам храма Киргона. Не то чтобы он лишился веса — скорее, его вес лишился всякого значения. Его воля была сильнее земного притяжения. С мечом в руке, он опускался вниз плавно, как перышко.
Киргон ждал его. Пылающий силуэт древнего бога втянул в себя пламя, преображая его в старинные доспехи, какие носили его почитатели, — кираса из полированной стали, конический шлем с султаном, огромный круглый щит и меч в руке.
Странное прозрение посетило Спархока, покуда он невесомо скользил вниз в прохладном утреннем воздухе. Киргон был не столько туп, сколько консервативен. Изменения он ненавидел, изменений страшился. Оттого он и заморозил своих киргаев во времени, стерев из их сознания всякую способность к изменению, к новому. Киргаи, не затронутые бегом времени, навеки оставались такими, какими были, когда еще мыслью зародились в сознании своего бога. Он сотворил идеал и оградил его от всего мира — законами, обычаями, врожденной ненавистью к переменам — так что этот народ, застывший в своей идеальности, был обречен с той минуты, когда первый киргай ступил ногой, обутой в сандалию, на твердь вечно меняющегося мира.
Спархок едва приметно усмехнулся. Киргон, оказывается, нуждается в нескольких уроках о благотворности перемен, и первый его урок будет посвящен преимуществам современных доспехов, оружия и тактики боя. «Доспехи», — подумал Спархок, и тотчас же оказался облачен в покрытую черной финифтью сталь. Почти небрежно отшвырнул он свой обычный походный меч, и в тот же миг рука его наполнилась тяжестью более длинного и массивного церемониального клинка. Теперь он был пандионским рыцарем в полном облачении, воином Бога — нескольких богов, язвительно поправил сам себя Спархок, — а кроме того, почти случайно, защитником не только своей королевы, своей Церкви и своего Бога, но и, если он верно прочел мысли Беллиома, своей прекрасной и отчасти ветреной сестры — Земли.
Он опустился наземь среди развалин храма.
— Приветствую тебя, Киргон, — проговорил он с глубочайшей торжественностью.
— Приветствую тебя, Анакха, — отвечал бог. — Признаюсь, я недооценил тебя. Ныне ты занял надлежащее тебе место. Не раз приходил я в отчаяние, страшась, что ты никогда не постигнешь истинного своего значения. Ученичество твое затянулось сверх меры, и, мнится мне, немалой виной тому неуместная твоя связь с Афраэлью.
— Мы тратим время попусту, Киргон, — прервал Спархок его цветистые словоизречения. — Приступим. Я и так уже опоздал к завтраку.
— Да будет так, Анакха! — Лицо Киргона с классическими чертами выразило одобрение. — Защищайся! — И он нанес удар своим огромным мечом, целя в голову Спархока.
Но Спархок уже успел начать свой выпад, и их мечи со звоном столкнулись в воздухе, не причинив никому вреда.
Так хорошо было снова сражаться. Ни политики, ни лицемерных, приводящих в смятение речей, ни ложных посулов — только чистый резкий звон стали о сталь и слитное движение мускулов под кожей.
Киргон был быстр, как Мартэл в годы своей юности, и, несмотря на ненависть к новшествам, учился быстро. Сложные движения кисти и руки, признак отменного фехтовальщика, казалось, сами собой, почти неосознанно приходили к древнему богу.
— Бодрит, верно? — выдохнул Спархок с волчьей усмешкой, полоснув по плечу бога. — Открой свой разум, Киргон. Ничто не стоит на месте — даже вот такая простенькая мелочь. — И он вновь ударил, ранив правую руку Киргона.
Бессмертный бросился на него, выставляя перед собой огромный круглый щит, стремясь волей и силой одолеть своего лучше обученного противника.
Спархок взглянул в это безупречное лицо и увидел с нем сожаление и отчаяние. Он напряг плечо, как учил его Кьюрик, и заблокировал руку со щитом, создавая непреодолимое препятствие бесплодным ударам противника. Эти выпады он отражал лишь легким ударом меча.
— Сдавайся, Киргон, — проговорил он, — сдавайся и живи. Сдавайся — и Клааль будет изгнан. Мы с тобой оба принадлежим этому миру. Пусть себе Беллиом и Клааль сражаются за другие миры. Возьми свою жизнь и свой народ — и уходи. Я не стану убивать тебя.
— Отвергаю я сие оскорбительное предложение, Анакха! — почти выкрикнул Киргон.
— Что ж, этого достаточно для удовлетворения рыцарской чести, — пробормотал сам себе Спархок с огромным облегчением. — Бог знает, что я делал бы, если б он согласился. — Он вновь поднял меч. — Да будет так, брат, — проговорил он. — Так либо иначе, нам не суждено существовать в одном мире. — Казалось, плоть его и воля разрастаются под черными доспехами. — Смотри же, брат, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Смотри и учись.
А затем он обрушил пятьсот лет обучения, подкрепленные растущим гневом, на жалкого беспомощного божка, который нарушил покой мира, покой, которого Спархок так жаждал еще с тех пор, как вернулся из изгнания в Рендоре. Он рассек бедро Киргона классическим pas-four. Он полоснул по этому безупречному лику Мартэловым изобретением parry-pas-nine. Он разрубил пополам огромный щит Киргона Вэнионовым third-feint-and-slash. Среди всех рыцарей церкви пандионцы считались наилучшими фехтовальщиками, а Спархок слыл наилучшим фехтовальщиком среди пандионцев. Беллиом назвал его равным богу, но Спархок сражался как человек — отменно обученный, слегка размякший и постаревший для подобных забав — но абсолютно уверенный, что, если судьба мира в его руках, он способен выстоять еще хотя бы один бой.
Его меч сверкал в лучах новорожденного солнца, блистая, мелькая, нанося удары. Ошеломленный, древний бог с трудом противостоял этому натиску.
Случай представился сам собой, и Спархок ощутил великолепную симметрию происшедшего. Киргон, сам того не зная, дал облаченному в черные доспехи пандионцу тот же шанс, что некогда, в храме Азеша — Мартэл. Однако Мартэл полностью понимал значение обрушившегося на него каскада ударов. Киргон же ничего не сознавал, и потому выпад, после которого клинок пандионца проткнул его насквозь, оказался для бога полной неожиданностью. Киргон замер, и меч вывернулся из его безжизненных пальцев, когда он выгнулся, пораженный смертельным ударом.
Спархок выдернул меч и вскинул окровавленный клинок в торжественном салюте.
— Новшество, Киргон, — проговорил он отстраненным голосом. — Знаешь, ты и вправду очень хорош, но все же стоило бы идти в ногу со временем.
Киргон осел на вымощенный плитами храмовый двор, бессмертие вытекало из него через рассеченный нагрудник.
— И теперь ты завладеешь миром, Анакха? — из последних сил выдохнул он.
Спархок опустился на колени подле поверженного им бога.
— Нет, Киргон, — ответил он устало. — Мне не нужен мир — лишь самый малый его уголок.
— Зачем же тогда вышел ты биться со мной?
— Потому что я не хотел, чтобы ты завладел миром — ведь тогда и мой малый уголок оказался бы в смертельной опасности. — Спархок бережно взял в свои руки безжизненно бледную длань. — Ты славно дрался, Киргон. Я уважаю тебя. Прощай.
— Прощай, — едва слышно прошелестел Киргон.
И тогда в вышине пронесся душераздирающий вопль, полный разочарования и ярости. Спархок поднял голову и увидел, как огненно-красный силуэт стремительным потоком унесся в залитое зарей небо — это Клааль продолжил свое вечное странствие в надзвездные пределы.
ГЛАВА 33
— Отойдите прочь! — резко бросил он и обратился к Беллиому: — Голубая Роза! В силах ли ты преградить путь врагам нашим, что спешат в сей миг по оной лестнице?
Беллиом ничего не ответил, но стена высотой в половину человеческого роста, ограждавшая начало лестницы, вдруг разом рухнула вовнутрь, с грохотом и клубами пыли обрушившись в лестничный пролет.
«Поведай Афраэли, что мать ее в безопасности, — сухо приказал голос Беллиома. — Пусть начнется атака».
Спархок торопливо выпустил заклинание.
«Афраэль, — отрывисто проговорил он, — мы освободили Элану! Передай остальным — можно начинать!»
«Беллиом может разрушить иллюзию Киргона?» — спросила она тем же сухим деловитым тоном, что и Сапфирная Роза.
«Голубая Роза! — безмолвно воззвал Спархок. — Иллюзия, сотворенная Киргоном, изрядно замедляет продвижение наших друзей к городу. Не мог бы ты разрушить ее, дабы привели они войска свои в сие проклятое место?»
«Все будет как ты пожелаешь, сын мой».
Мгновенная пауза — и вдруг земля едва ощутимо всколыхнулась, а по небу волнами прокатилось сияние.
Из белесого храма далеко внизу донесся пронзительный, полный боли вопль.
— Мамочка моя, — мягко проговорила Флейта, как всегда, неожиданно возникая посреди комнаты. — Никогда не видела, как разрушается десятитысячелетнее заклятие. Вот это, должно быть, боль! Бедняжке Киргону выпала ужасная ночь.
— Ночь еще не завершилась, Богиня-Дитя, — устами Келтэна ответил ей Беллиом. — Избавь нас от неподобающего твоего ликования, покуда не минуют все опасности.
— Ну знаешь ли!..
— Умолкни, Афраэль. Должны мы позаботиться о защите своей, Анакха. Что ведомо Киргону, ведает также и Клааль. Схватка близится, и мы должны приготовиться к ней.
— Истинно так, — согласился Спархок и оглядел своих друзей. — Идемте, — сказал он. — Разойдемся по парапету и будем держать глаза открытыми. Скоро явится Клааль, а я не хочу, чтобы он подобрался ко мне сзади. Лестница полностью завалена.
— Там и мышь не проскользнет, — заверила его Миртаи.
— О стражниках можно забыть, — сообщил Бевьер, приложивший ухо к двери кордегардии. — Они все еще передвигают мебель.
— Отлично. — Спархок подошел к двери, ведущей на парапет. Она распахнулась с протестующим визгом ржавых петель. — Не вздумайте проявлять ненужную отвагу, — предостерег он друзей. — Это бой между Беллиомом и Клаалем. Разойдитесь по парапету и наблюдайте.
Когда они вышли на парапет, небо на востоке уже просветлело, возвещая приход дня, и эхо мучительного вопля Киргона все еще отдавалось в стенах Потаенного города.
— Смотрите! — Телэн указал поверх базальтовой балюстрады на юг, на дальний берег озера.
Человеческий поток, казавшийся издали скопищем крошечных фигурок, вытекал из Долины Героев, устремляясь в котловину, к воротам Кирги.
— Кто это?! — вскрикнула Элана, вцепившись в руку Спархока.
— Вэнион, — ответил он, — и с ним все остальные — Бетуана, Кринг, Улаф и тролли, Сефрения…
— Сефрения?! — воскликнула Элана. — Но она же мертва!
— Элана, — сказала Флейта, — не думаешь же ты, что я позволила бы Заласте убить мою сестру?
— Но… он сказал, что его нож пронзил ее сердце!.. Богиня-Дитя пожала плечами.
— Так оно и было, но Беллиом исцелил ее. Вэнион намерен кое-что предпринять по этому поводу. Из-за угла башни выбежал Телэн.
— С той стороны идет Бергстен! — сообщил он. — Его рыцари только что истоптали примерно три полка киргаев, даже не помешкав ни секунды.
— Неужели мы окажемся в осаде? — озабоченно спросил Келтэн.
— Вряд ли, — отозвался Бевьер. — Оборонительные качества этой крепости ничтожны, а патриарх Бергстен всегда славился крутым нравом.
Далеко внизу раздался грохот, и крыша храма взорвалась, разлетаясь во все стороны обломками известняка, — это черная громада Клааля прокладывала себе путь наружу из храма Киргона. Вот уже развернулись гигантские кожистые крылья, и пылающие щели глаз озирались с лихорадочным исступлением.
— Молю тебя, Анакха, подыми меня выше, дабы брат мой мог узреть меня. — Голос, исходивший из уст Келтэна, прозвучал отрешенно.
Дрожащей рукой Спархок поднял высоко над головой Сапфирную Розу.
Келтэн неловким движением мягко отстранил цеплявшуюся за него Алиэн и шагнул к балюстраде, ограждавшей парапет. Он заговорил на языке, который был не под силу никому из людей, и слова его, вероятно, слышны были в Чиреллосе, на том конце мира.
Гигант Клааль, все еще наполовину скрытый развалинами храма Киргона, задрал свой треугольный лик и заревел в ответ, роняя из оскаленного рта капли пламени.
«Внимай мне прилежно, Анакха, — голос Беллиома прозвучал в сознании Спархока едва слышным шепотом. — Продолжу я дразнить и задирать заблудшего моего брата, покуда, разъяренный сверх меры, не выйдет он на битву со мною. Будь же тверд пред лицом сего близящегося ужаса, ибо наша удача либо неудача целиком зависят от отваги твоей и твердости твоей руки».
«Не постигаю я значения слов твоих, Голубая Роза. Неужто должен я буду сразиться с Клаалем?»
«Нет, Анакха. Дело твое — освободить меня».
Творение тьмы, между тем, яростно расшвыряло известняковые глыбы и двинулось на дворец, алчно вытянув вперед лапы. Дойдя до массивных ворот, Клааль смел их с пути молнией, стиснутой в его огромном кулаке.
Келтэн-Беллиом продолжал оглушительно выкрикивать оскорбления, и Клааль в ответ выл от бешенства, прокладывая себе путь через нижние пристройки дворца, безжалостно сокрушая все, что лежало на его пути к башне.
И вот наконец он добрался до башни и, хватаясь громадными лапами за базальтовые глыбы, упорно полез вверх, а его раскинутые крылья так и хлестали утренний воздух, покуда он поднимался.
— Как же должен я освободить тебя, Голубая Роза? — нетерпеливо спросил Спархок.
— Мы с братом на краткое время должны воссоединиться, сын мой, — отвечал Беллиом, — дабы стать единым целым, каковым были когда-то, — иначе вечно я обречен оставаться в темнице сего лазурного кристалла, равно как и Клааль обречен сохранять нынешний свой чудовищный облик. Во временном нашем воссоединении оба мы получим свободу.
— Воссоединиться? Как?
— Когда достигнет он сей не столь уж и высокой вершины и возрадуется близкой победе оглушительным рыком, должен ты будешь со всей силой метнуть меня в разинутую его пасть.
— Что?!
— С радостью пожрет он меня. Сделай так, Анакха. В миг воссоединения нашего равно я и Клааль освободимся от нынешних наших обличий, и тогда начнется наша схватка. Не промахнись, сын мой, и не подведи меня, ибо это и есть та цель и судьба, для коей я сотворил тебя.
Спархок сделал глубокий вдох.
— Я не подведу тебя, отец, — всем сердцем поклялся он.
Все так же беснуясь и хлеща воздух кожистыми крыльями, Клааль поднимался все выше и выше по фасаду дворцовой башни. Спархок ощутил, как им овладевает странная, ничем не колеблемая отрешенность. Он прямо взглянул в лицо владыке ада и не испытал страха. Дело его — сама простота. Он лишь швырнет Сапфирную Розу в эту разинутую пасть, а если таковой возможности не представится — бросится туда сам, с Беллиомом в вытянутой руке. Он не ощутил ни сожаления, ни даже печали, приняв это твердое решение. Лучше это, чем погибнуть в какой-нибудь бессмысленной стычке на спорной границе, как случилось со многими его друзьями. Эта смерть будет не напрасна, а для воина это — лучшее, на что можно надеяться.
А Клааль лез, алчно стремясь добраться до своего ненавистного брата. Уже не более чем в нескольких ярдах ниже парапета сверкали жестоким торжеством его раскосые глаза, и оскаленные клыки роняли пламя, когда он проревел свой вызов.
И тогда Спархок вскочил на каменное ограждение и выпрямился, держа в вытянутой руке Беллиом.
— За Бога и королеву! — изо всей силы прокричал он свой клич.
Клааль протянул к нему чудовищную лапу.
И тогда Спархок со внезапностью освобожденной стальной пружины нанес удар. Рука его, опускаясь, хлестнула воздух, точно плеть.
— Получай! — крикнул он, швырнув сверкающий синевой камень.
С неуклонностью пущенной стрелы Сапфирная Роза вылетела из его руки в тот самый миг, когда Клааль еще шире разинул пасть, и исчезла в пылающей глотке.
Крылья Клааля, развернутые до предела, на миг застыли, трепеща от страшного напряжения. Гигантская тварь начала распухать, становясь еще громаднее, затем вдруг стала стремительно съеживаться…
И взорвалась.
Сила взрыва сотрясла землю, и Спархок, отброшенный с балюстрады, тяжело свалился на парапет. Он тут же вскочил и подбежал к балюстраде.
Две фигуры, сотканные из света, слепяще-голубая и обжигающе-красная, схватились друг с другом в пустоте, футах в десяти от него. Это была обычная схватка, яростный поединок воли и силы. Фигуры не имели черт и лишь отдаленно походили на человеческие. Раскачиваясь, они сцепились друг с другом, словно борцы на какой-нибудь сельской ярмарке, и каждый всей мощью своей воли и силы пытался одолеть равного ему противника.
Спархок и его друзья, стоявшие у балюстрады, оцепенели в благоговейном страхе, способные лишь не сводить глаз с этой битвы стихий.
А затем двое разомкнули враждебные объятия и замерли, пригнувшись и наполовину вытянув вперед громадные руки. Казалось, бессмертные братья ведут безмолвный, непостижимый разговор.
«Сие падет на твою долю, Анакха, — голос Беллиома в сознании Спархока звучал спокойно и отстранение. — Буде мы с Клаалем продолжим бой, мир сей будет уничтожен, как частенько случалось прежде. Ты принадлежишь сему миру, а потому сразишься за меня. Принадлежишь ты сему миру, и властвуют над тобой ограничения, кои не сдерживают меня. Боец, выставленный Клаалем, подобно тебе, ограничен».
«Исполню я все, как тобой сказано, отец мой, — ответил Спархок. — Выйду я сражаться за тебя, ежели сие неизбежно. Кто же будет мой противник?»
Яростный рев донесся снизу, и из руин белесого храма вырвалось живое пламя.
«Се твой противник, сын мой, — ответил лазурный дух. — Клааль призвал его биться с тобой». «Киргон?!» «Именно так».
«Но он же бог!»
«А ты разве нет?»
Голова у Спархока пошла кругом.
«Загляни внутрь себя, Анакха. Ты — сын мой, и я сотворил тебя, дабы стал ты вместилищем моей воли. Ныне я высвобождаю эту волю и передаю ее тебе, дабы стал ты поборником и защитником сего мира. Восчувствуй же, как проникает в тебя ее мощь!»
Словно распахнулась дверь, которая до того неизменно оставалась запертой. Спархок ощутил, что его разум и воля расширились безгранично, когда рухнул незримый барьер, и с этим ощущением на него снизошло немыслимое спокойствие.
«Отныне ты воистину сын мой, Анакха! — с восторгом воскликнул Беллиом. — Твоя воля отныне — моя воля. Отныне все возможно для тебя. Это твоя воля истребила Азеша. Я был лишь орудием твоим. В нынешнем же поединке станешь ты моим орудием. Устреми несгибаемую волю твою к сей цели. Возьми ее в руки свои, и переплавь, и скуй из нее силой разума своего оружие, коим ты сразишься с Киргоном. Если в сердце твоем нет лжи, не устоит он против тебя. Иди же! Киргон ждет тебя».
Спархок глубоко вздохнул и бросил взгляд на площадь далеко внизу, заваленную обломками камня. Живое пламя, что вырвалось из руин храма, сгустилось в сияющий человеческий силуэт, стоявший перед развалинами.
— Приди, Анакха! — прорычал он. — Встреча наша была предсказана еще до начала времен! Сие твоя судьба — будешь ты одарен честью превыше всего пасть от моей руки!
Спархок намеренно отбросил цветистую сложность архаического стиля.
— Не торопись праздновать, покуда не победил, Киргон! — крикнул он в ответ. — Не уходи! Я сейчас приду!
Он оперся ладонью о балюстраду и легко перемахнул через нее.
И замер, повиснув в воздухе.
— Отпусти, Афраэль, — бросил он.
— Ты хоть понимаешь, что творишь?! — воскликнула она.
— Просто сделай, как тебе сказано. Отпусти меня.
— Ты упадешь!
— Нет, не упаду. Поверь мне, я справлюсь. Не вмешивайся. Киргон ждет, так что будь добра, отпусти меня.
Собственно говоря, это был не совсем полет, хотя Спархок был уверен, что захоти он — и полетел бы. Ощущая во всем теле странную легкость, он опускался к руинам храма Киргона. Не то чтобы он лишился веса — скорее, его вес лишился всякого значения. Его воля была сильнее земного притяжения. С мечом в руке, он опускался вниз плавно, как перышко.
Киргон ждал его. Пылающий силуэт древнего бога втянул в себя пламя, преображая его в старинные доспехи, какие носили его почитатели, — кираса из полированной стали, конический шлем с султаном, огромный круглый щит и меч в руке.
Странное прозрение посетило Спархока, покуда он невесомо скользил вниз в прохладном утреннем воздухе. Киргон был не столько туп, сколько консервативен. Изменения он ненавидел, изменений страшился. Оттого он и заморозил своих киргаев во времени, стерев из их сознания всякую способность к изменению, к новому. Киргаи, не затронутые бегом времени, навеки оставались такими, какими были, когда еще мыслью зародились в сознании своего бога. Он сотворил идеал и оградил его от всего мира — законами, обычаями, врожденной ненавистью к переменам — так что этот народ, застывший в своей идеальности, был обречен с той минуты, когда первый киргай ступил ногой, обутой в сандалию, на твердь вечно меняющегося мира.
Спархок едва приметно усмехнулся. Киргон, оказывается, нуждается в нескольких уроках о благотворности перемен, и первый его урок будет посвящен преимуществам современных доспехов, оружия и тактики боя. «Доспехи», — подумал Спархок, и тотчас же оказался облачен в покрытую черной финифтью сталь. Почти небрежно отшвырнул он свой обычный походный меч, и в тот же миг рука его наполнилась тяжестью более длинного и массивного церемониального клинка. Теперь он был пандионским рыцарем в полном облачении, воином Бога — нескольких богов, язвительно поправил сам себя Спархок, — а кроме того, почти случайно, защитником не только своей королевы, своей Церкви и своего Бога, но и, если он верно прочел мысли Беллиома, своей прекрасной и отчасти ветреной сестры — Земли.
Он опустился наземь среди развалин храма.
— Приветствую тебя, Киргон, — проговорил он с глубочайшей торжественностью.
— Приветствую тебя, Анакха, — отвечал бог. — Признаюсь, я недооценил тебя. Ныне ты занял надлежащее тебе место. Не раз приходил я в отчаяние, страшась, что ты никогда не постигнешь истинного своего значения. Ученичество твое затянулось сверх меры, и, мнится мне, немалой виной тому неуместная твоя связь с Афраэлью.
— Мы тратим время попусту, Киргон, — прервал Спархок его цветистые словоизречения. — Приступим. Я и так уже опоздал к завтраку.
— Да будет так, Анакха! — Лицо Киргона с классическими чертами выразило одобрение. — Защищайся! — И он нанес удар своим огромным мечом, целя в голову Спархока.
Но Спархок уже успел начать свой выпад, и их мечи со звоном столкнулись в воздухе, не причинив никому вреда.
Так хорошо было снова сражаться. Ни политики, ни лицемерных, приводящих в смятение речей, ни ложных посулов — только чистый резкий звон стали о сталь и слитное движение мускулов под кожей.
Киргон был быстр, как Мартэл в годы своей юности, и, несмотря на ненависть к новшествам, учился быстро. Сложные движения кисти и руки, признак отменного фехтовальщика, казалось, сами собой, почти неосознанно приходили к древнему богу.
— Бодрит, верно? — выдохнул Спархок с волчьей усмешкой, полоснув по плечу бога. — Открой свой разум, Киргон. Ничто не стоит на месте — даже вот такая простенькая мелочь. — И он вновь ударил, ранив правую руку Киргона.
Бессмертный бросился на него, выставляя перед собой огромный круглый щит, стремясь волей и силой одолеть своего лучше обученного противника.
Спархок взглянул в это безупречное лицо и увидел с нем сожаление и отчаяние. Он напряг плечо, как учил его Кьюрик, и заблокировал руку со щитом, создавая непреодолимое препятствие бесплодным ударам противника. Эти выпады он отражал лишь легким ударом меча.
— Сдавайся, Киргон, — проговорил он, — сдавайся и живи. Сдавайся — и Клааль будет изгнан. Мы с тобой оба принадлежим этому миру. Пусть себе Беллиом и Клааль сражаются за другие миры. Возьми свою жизнь и свой народ — и уходи. Я не стану убивать тебя.
— Отвергаю я сие оскорбительное предложение, Анакха! — почти выкрикнул Киргон.
— Что ж, этого достаточно для удовлетворения рыцарской чести, — пробормотал сам себе Спархок с огромным облегчением. — Бог знает, что я делал бы, если б он согласился. — Он вновь поднял меч. — Да будет так, брат, — проговорил он. — Так либо иначе, нам не суждено существовать в одном мире. — Казалось, плоть его и воля разрастаются под черными доспехами. — Смотри же, брат, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Смотри и учись.
А затем он обрушил пятьсот лет обучения, подкрепленные растущим гневом, на жалкого беспомощного божка, который нарушил покой мира, покой, которого Спархок так жаждал еще с тех пор, как вернулся из изгнания в Рендоре. Он рассек бедро Киргона классическим pas-four. Он полоснул по этому безупречному лику Мартэловым изобретением parry-pas-nine. Он разрубил пополам огромный щит Киргона Вэнионовым third-feint-and-slash. Среди всех рыцарей церкви пандионцы считались наилучшими фехтовальщиками, а Спархок слыл наилучшим фехтовальщиком среди пандионцев. Беллиом назвал его равным богу, но Спархок сражался как человек — отменно обученный, слегка размякший и постаревший для подобных забав — но абсолютно уверенный, что, если судьба мира в его руках, он способен выстоять еще хотя бы один бой.
Его меч сверкал в лучах новорожденного солнца, блистая, мелькая, нанося удары. Ошеломленный, древний бог с трудом противостоял этому натиску.
Случай представился сам собой, и Спархок ощутил великолепную симметрию происшедшего. Киргон, сам того не зная, дал облаченному в черные доспехи пандионцу тот же шанс, что некогда, в храме Азеша — Мартэл. Однако Мартэл полностью понимал значение обрушившегося на него каскада ударов. Киргон же ничего не сознавал, и потому выпад, после которого клинок пандионца проткнул его насквозь, оказался для бога полной неожиданностью. Киргон замер, и меч вывернулся из его безжизненных пальцев, когда он выгнулся, пораженный смертельным ударом.
Спархок выдернул меч и вскинул окровавленный клинок в торжественном салюте.
— Новшество, Киргон, — проговорил он отстраненным голосом. — Знаешь, ты и вправду очень хорош, но все же стоило бы идти в ногу со временем.
Киргон осел на вымощенный плитами храмовый двор, бессмертие вытекало из него через рассеченный нагрудник.
— И теперь ты завладеешь миром, Анакха? — из последних сил выдохнул он.
Спархок опустился на колени подле поверженного им бога.
— Нет, Киргон, — ответил он устало. — Мне не нужен мир — лишь самый малый его уголок.
— Зачем же тогда вышел ты биться со мной?
— Потому что я не хотел, чтобы ты завладел миром — ведь тогда и мой малый уголок оказался бы в смертельной опасности. — Спархок бережно взял в свои руки безжизненно бледную длань. — Ты славно дрался, Киргон. Я уважаю тебя. Прощай.
— Прощай, — едва слышно прошелестел Киргон.
И тогда в вышине пронесся душераздирающий вопль, полный разочарования и ярости. Спархок поднял голову и увидел, как огненно-красный силуэт стремительным потоком унесся в залитое зарей небо — это Клааль продолжил свое вечное странствие в надзвездные пределы.
ГЛАВА 33
Снизу доносился шум боя — лязг стали о сталь, крики, стоны — но Элана, почти не слыша этого, неотрывно смотрела вниз, на площадь между руинами храма и дворцом, почти превращенным в руины.
Солнце уже поднялось на востоке и заливало древние улицы Кирги ярким безжалостным сиянием. Королева Элении безмерно устала, но муки ее плена закончились, и она жаждала лишь одного — очутиться наконец в объятиях мужа. Она немногое поняла из того, что произошло на площади, да это и не очень ее волновало. Она стояла на парапете, держа на руках Богиню-Дитя, и смотрела вниз, на своего непобедимого рыцаря.
— Как ты думаешь, мы уже можем спуститься? — спросила она у маленькой Богини.
— Лестница завалена наглухо, Элана, — напомнила Миртаи.
— Я об этом позабочусь, — заметила Флейта.
— Может быть, нам лучше остаться здесь, — озабоченно хмурясь, вставил Бевьер. — Киргона и Клааля больше нет, но Заласта все еще бродит где-то. Он может попытаться вновь захватить королеву, чтобы выторговать себе свободу и жизнь.
— Пусть только попробует, — зловеще проговорила Богиня-Дитя. — Элана права. Пойдемте вниз.
Они вошли в комнату, подошли к лестнице и воззрились на клубы пыли, крутившейся над ступенями.
— Что ты сделала? — спросил Телэн у Флейты. — Куда исчезли камни?
— Я превратила их в песок, — отозвалась она, пожав плечами.
Лестница извивалась, спускаясь между стен башни. Келтэн и Бевьер с мечами в руках шли первыми, со всеми предосторожностями осматривая каждый новый этаж. Три или четыре верхних этажа оказались совершенно безлюдны, но, когда они начали спускаться на этаж, находившийся примерно посередине башни, Ксанетия вдруг бросила резким шепотом:
— Кто-то идет сюда!
— Где? — быстро спросил Келтэн. — Сколько их?
— Двое, и подымаются они по лестнице нам навстречу.
— Я с ними разберусь, — проворчал он, крепче сжимая рукоять меча.
— Только не наделай глупостей, — предостерегла его Алиэн.
— Любовь моя, глупость делают те, кто поднимается по лестнице. Оставайся с королевой. — И он двинулся вперед.
— Я пойду с ним, — сказала Миртаи. — Бевьер, твоя очередь охранять Элану.
— Но…
— Цыц! — скомандовала она. — Делай как велено.
— Слушаюсь, сударыня, — подчинился он со слабой усмешкой.
Снизу донеслось неразборчивое эхо голосов.
— Сантеокл! — жарким шепотом определила одного из говоривших Элана.
— А кто другой? — спросила Ксанетия.
— Экатас.
— Вот как, — проговорила Ксанетия, сосредоточенно наморщив бледный лоб. — Сие неточно, — проговорила она чуть виноватым тоном, — однако мнится мне, что они не ведают еще о твоем освобождении, королева Элении, и направляются в былую твою темницу, дабы, угрожая твоей жизни, выговорить себе беспрепятственный проход через вражеские ряды.
Двадцатью ступенями ниже была лестничная площадка, и Келтэн и Миртаи остановились там, чуть расступившись, чтобы не мешать друг другу.
Сантеокл, в сверкающем нагруднике и шлеме с султаном, с мечом в руке, перемахивал разом через две ступеньки. Достигнув лестничной площадки, он резко остановился и с тупым изумлением уставился на Келтэна и Миртаи. Взмахнув мечом, он бросил отрывистый приказ на языке киргаев.
— Что он сказал? — осведомился Телэн.
— Велел им убираться с дороги, — ответила Афраэль.
— Он что же, не понимает, что это враги?
— »Враг» для Сантеокла чересчур сложное понятие, — пояснила Элана. — Он никогда не бывал за стенами Кирги, и я сомневаюсь, чтобы за всю свою жизнь он видел больше десятка людей, которые не были бы киргаями. Киргаи подчиняются ему беспрекословно, так что он вряд ли когда-либо сталкивался с открытой враждебностью.
За спиной Сантеокла появился отдувающийся Экатас. Глаза его расширились от потрясения, морщинистое лицо побелело. Он что-то резко сказал королю, и Сантеокл покорно отступил в сторону. Экатас выпрямился и звучно заговорил, размахивая в воздухе руками.
— Остановите его! — воскликнул Бевьер. — Он творит заклинание!
— Он пытается сотворить заклинание, — поправила его Афраэль. — Думаю, его ждет неприятный сюрприз.
Голос верховного жреца взвился в протяжном крещендо, и он вдруг резко ткнул рукой в сторону Келтэна и Миртаи.
И ничего не произошло.
Экатас поднес к лицу пустую ладонь и уставился на нее в крайнем изумлении.
— Экатас, — сладким голоском окликнула его Афраэль, — терпеть не могу приносить дурные вести, но со смертью Киргона твои заклинания перестали действовать.
Жрец воззрился на нее, и на лице его медленно проявилось осознание правоты этих слов. Затем он круто развернулся, бросился в дверь слева от лестничной площадки и с грохотом захлопнул ее за собой.
Миртаи метнулась за ним. Она дернула дверь, отступила на шаг и ударом ноги разнесла ее на куски.
Келтэн двинулся на презрительно ухмылявшегося короля киргаев. Сантеокл принял героическую позу, выставив перед собой огромный щит, вскинув меч и высоко держа голову.
— Ему же не устоять против Келтэна, — заметил Бевьер. — Почему он не убегает?
— Воистину полагает он себя непобедимым, сэр Бевьер, — отвечала Ксанетия. — Ему довелось убить на учебном поле множество своих же солдат, и оттого считает он себя непревзойденнейшим в мире воителем. На самом же деле подданные его никогда не отвечали ударом на удар и даже не пытались оказать сопротивление, ибо он — их король.
Келтэн с мрачным и мстительным видом обрушился на слабоумного монарха, как лавина. Лицо Сантеокла исказилось от возмущения — впервые за всю его жизнь кто-то поднял на него оружие.
Солнце уже поднялось на востоке и заливало древние улицы Кирги ярким безжалостным сиянием. Королева Элении безмерно устала, но муки ее плена закончились, и она жаждала лишь одного — очутиться наконец в объятиях мужа. Она немногое поняла из того, что произошло на площади, да это и не очень ее волновало. Она стояла на парапете, держа на руках Богиню-Дитя, и смотрела вниз, на своего непобедимого рыцаря.
— Как ты думаешь, мы уже можем спуститься? — спросила она у маленькой Богини.
— Лестница завалена наглухо, Элана, — напомнила Миртаи.
— Я об этом позабочусь, — заметила Флейта.
— Может быть, нам лучше остаться здесь, — озабоченно хмурясь, вставил Бевьер. — Киргона и Клааля больше нет, но Заласта все еще бродит где-то. Он может попытаться вновь захватить королеву, чтобы выторговать себе свободу и жизнь.
— Пусть только попробует, — зловеще проговорила Богиня-Дитя. — Элана права. Пойдемте вниз.
Они вошли в комнату, подошли к лестнице и воззрились на клубы пыли, крутившейся над ступенями.
— Что ты сделала? — спросил Телэн у Флейты. — Куда исчезли камни?
— Я превратила их в песок, — отозвалась она, пожав плечами.
Лестница извивалась, спускаясь между стен башни. Келтэн и Бевьер с мечами в руках шли первыми, со всеми предосторожностями осматривая каждый новый этаж. Три или четыре верхних этажа оказались совершенно безлюдны, но, когда они начали спускаться на этаж, находившийся примерно посередине башни, Ксанетия вдруг бросила резким шепотом:
— Кто-то идет сюда!
— Где? — быстро спросил Келтэн. — Сколько их?
— Двое, и подымаются они по лестнице нам навстречу.
— Я с ними разберусь, — проворчал он, крепче сжимая рукоять меча.
— Только не наделай глупостей, — предостерегла его Алиэн.
— Любовь моя, глупость делают те, кто поднимается по лестнице. Оставайся с королевой. — И он двинулся вперед.
— Я пойду с ним, — сказала Миртаи. — Бевьер, твоя очередь охранять Элану.
— Но…
— Цыц! — скомандовала она. — Делай как велено.
— Слушаюсь, сударыня, — подчинился он со слабой усмешкой.
Снизу донеслось неразборчивое эхо голосов.
— Сантеокл! — жарким шепотом определила одного из говоривших Элана.
— А кто другой? — спросила Ксанетия.
— Экатас.
— Вот как, — проговорила Ксанетия, сосредоточенно наморщив бледный лоб. — Сие неточно, — проговорила она чуть виноватым тоном, — однако мнится мне, что они не ведают еще о твоем освобождении, королева Элении, и направляются в былую твою темницу, дабы, угрожая твоей жизни, выговорить себе беспрепятственный проход через вражеские ряды.
Двадцатью ступенями ниже была лестничная площадка, и Келтэн и Миртаи остановились там, чуть расступившись, чтобы не мешать друг другу.
Сантеокл, в сверкающем нагруднике и шлеме с султаном, с мечом в руке, перемахивал разом через две ступеньки. Достигнув лестничной площадки, он резко остановился и с тупым изумлением уставился на Келтэна и Миртаи. Взмахнув мечом, он бросил отрывистый приказ на языке киргаев.
— Что он сказал? — осведомился Телэн.
— Велел им убираться с дороги, — ответила Афраэль.
— Он что же, не понимает, что это враги?
— »Враг» для Сантеокла чересчур сложное понятие, — пояснила Элана. — Он никогда не бывал за стенами Кирги, и я сомневаюсь, чтобы за всю свою жизнь он видел больше десятка людей, которые не были бы киргаями. Киргаи подчиняются ему беспрекословно, так что он вряд ли когда-либо сталкивался с открытой враждебностью.
За спиной Сантеокла появился отдувающийся Экатас. Глаза его расширились от потрясения, морщинистое лицо побелело. Он что-то резко сказал королю, и Сантеокл покорно отступил в сторону. Экатас выпрямился и звучно заговорил, размахивая в воздухе руками.
— Остановите его! — воскликнул Бевьер. — Он творит заклинание!
— Он пытается сотворить заклинание, — поправила его Афраэль. — Думаю, его ждет неприятный сюрприз.
Голос верховного жреца взвился в протяжном крещендо, и он вдруг резко ткнул рукой в сторону Келтэна и Миртаи.
И ничего не произошло.
Экатас поднес к лицу пустую ладонь и уставился на нее в крайнем изумлении.
— Экатас, — сладким голоском окликнула его Афраэль, — терпеть не могу приносить дурные вести, но со смертью Киргона твои заклинания перестали действовать.
Жрец воззрился на нее, и на лице его медленно проявилось осознание правоты этих слов. Затем он круто развернулся, бросился в дверь слева от лестничной площадки и с грохотом захлопнул ее за собой.
Миртаи метнулась за ним. Она дернула дверь, отступила на шаг и ударом ноги разнесла ее на куски.
Келтэн двинулся на презрительно ухмылявшегося короля киргаев. Сантеокл принял героическую позу, выставив перед собой огромный щит, вскинув меч и высоко держа голову.
— Ему же не устоять против Келтэна, — заметил Бевьер. — Почему он не убегает?
— Воистину полагает он себя непобедимым, сэр Бевьер, — отвечала Ксанетия. — Ему довелось убить на учебном поле множество своих же солдат, и оттого считает он себя непревзойденнейшим в мире воителем. На самом же деле подданные его никогда не отвечали ударом на удар и даже не пытались оказать сопротивление, ибо он — их король.
Келтэн с мрачным и мстительным видом обрушился на слабоумного монарха, как лавина. Лицо Сантеокла исказилось от возмущения — впервые за всю его жизнь кто-то поднял на него оружие.