Страница:
Элана содрогнулась, глядя на беснующегося безумца.
И когда влажная тьма опустилась на лагерь, разбитый в недрах джунглей, Скарпа опять пришел к ней, влекомый жаждой, которой он не в силах был противостоять. Это было омерзительно, но Элана очень быстро поняла, что знание в подробностях придворных церемоний дает ей огромную власть над этим человеком. Его жажда была безгранична, и только она одна могла утолить ее. Она прочно держалась за эту власть, черпая из нее силу и уверенность, буквально смакуя ее, в то время как Крегер и остальные сторонились их со страхом и отвращением.
— Девять жен, говоришь? — В голосе Скарпы прозвучала почти мольба. — Почему не девяносто? Не девятьсот?
— Таков обычай, лорд Скарпа. Причина его очевидна.
— О да, конечно, конечно! — Скарпа впал в угрюмую задумчивость. — У меня их будет девять тысяч! — объявил он. — И каждая новая желаннее предыдущей! А когда я натешусь с ними, я отдам их моим верным солдатам! Пусть ни одна женщина не посмеет и помыслить, что мои милости хоть на йоту возвеличивают ее! Все женщины — шлюхи! Я буду покупать их и выбрасывать, когда они мне наскучат! — Выпучив безумные глаза, он уставился на костер. Блики пламени, отражавшиеся в этих глазах, казалось, кипели, подобно жившему в их глубине безумию.
Затем Скарпа наклонился к Элане, доверительно положив руку ей на плечо.
— Я вижу то, чего не видят другие по своей тупости, — проговорил он. — Другие смотрят, но не видят — а я вижу. О да, вижу, очень хорошо вижу! Знаешь, они ведь все в сговоре — все до единой. Они следят за мной. Они всегда следили за мной. Я никуда не могу укрыться от их глаз — они следят за мной, следят, следят… и говорят, говорят, прикрывая рты ладонями, дыша друг на друга запахом корицы. Грязные, подлые, развратные — они замышляют против меня, хотят уничтожить меня. И их глаза — такие ласковые, тихие, прикрытые ресницами, которые прячут кинжалы их ненависти, — их глаза следят за мной, следят, следят. — Голос Скарпы становился все тише и тише. — И все говорят, говорят, прикрывая ладонями рты, чтобы я не мог их услышать. Шепот. Я всегда слышу этот шепот. Я слышу безумолчный шипящий шорох их бесконечных перешептываний. Их взгляды следуют за мной повсюду, где бы я ни был, — везде их глаза, и этот смех, и шепот. Я слышу шипение их бесконечных перешептываний, и всегда они шепчут мое имя — «С-скарпа, С-с-скарпа, С-с-с-скарпа» вновь и вновь шелестит в моих ушах. Вертят своими округлыми бедрами, выкатывают подведенные тушью глаза. Замышляют против меня, плетут и плетут свой заговор, вечно ищут способа причинить мне боль. С-скарпа, С-с-скарпа, С-с-с-скарпа… Все ищут, чем бы унизить меня. — Его глаза с синеватыми белками, казалось, вот-вот выскочат из орбит, на губах и бороде белели клочки пены. — Я был ничем. Они сделали меня ничем. Они звали меня ублюдком Селги и совали мне медяки, чтобы я привел их в постели моей матери и сестер, и пинали меня, и смеялись надо мной, когда я плакал, и вожделели мою мать и сестер, и вокруг все шепот, шепот, и запах — я помню этот запах, сладкий густой запах гниющей плоти и застарелой похоти, весь пурпурный и корчащийся во влажном шипении их перешептываний, и… — Тут его глаза наполнились ужасом, и он отпрянул от Эланы и упал ничком, распростершись в грязи. — Нет, мамочка, нет! — проскулил он. — Я этого не делал! Это Сильби! Нет-нет-нет-нет, не запирай меня снова! Не надо в темноту! Нет-нет-нет-нет, не надо в темноту! Не надо!
Он неуклюже вскочил и сломя голову бросился бежать в глубину леса, но его вопль: «Нет-нет-нет-нет!» еще долго отдавался в темноте замирающим эхом.
Нестерпимая жгучая жалость охватила вдруг Элану, и она, закрыв лицо ладонями, разрыдалась.
Заласта ожидал их в Натайосе. Шестнадцатый век и начало семнадцатого были временем буйного расцвета арджунской нации — расцвета, питаемого главным образом доходами от развивающейся работорговли. Однако неудачный набег на Южный Атан вкупе с несколькими серьезными политическими промахами тамульских чиновников стали причиной карательного похода никем и ничем не сдерживаемых атанов. Когда-то Натайос с его величественными зданиями и широкими мощеными улицами был истинной жемчужиной среди городов. Теперь же он превратился в развалины, затерянные в джунглях, и остовы зданий задыхались в змеиных объятиях бесчисленных лиан, величественные дворцы стали приютом болтливых мартышек и ярких тропических птиц, а в укромных их уголках обитали змеи и пугливые крысы, которые служили им добычей.
Но сейчас люди вернулись в Натайос. Здесь разместилась армия Скарпы, и арджуны, кинезганцы и разношерстное сборище эленийцев очистили квартал у северных ворот древнего города от лиан, деревьев, мартышек и змей, сделав его более или менее пригодным для обитания.
Седобородый Заласта стоял у полуобрушенных ворот, опираясь на посох, с измятым от усталости лицом и выражением безнадежной боли в глазах. Первой его реакцией при виде сына и прибывших с ним пленниц был гнев. Он зарычал на Скарпу по-стирикски — а этот язык был как нельзя лучше приспособлен для выговоров и язвительных упреков. Элана, увы, не понимала по-стирикски, однако ей доставил немалое удовольствие угрюмый страх, исказивший лицо Скарпы. Как бы Скарпа ни похвалялся своей силой, ни упивался своим будущим величием, он все же явно трепетал перед древним стириком, который случайно стал причиной его появления на свет.
Лишь один раз, явно задетый до глубины души тем, что полным презрения тоном сказал ему Заласта, Скарпа собрался с духом и что-то буркнул в ответ. Реакция Заласты была мгновенной и яростной. Он обрушил на отпрыска увесистый удар посохом, затем уставил посох на него, пробормотал несколько слов — и с кончика гладкой трости сорвался слепящий огненный шарик. Шарик ударил в живот все еще шатавшегося Скарпу, и тот резко сложился пополам, визжа от мучительной боли. Затем он повалился в грязь, лягаясь и извиваясь в конвульсиях, а огненное заклятие Заласты все глубже вгрызалось в него. Отец, все еще держа наготове свой смертоносный посох, несколько бесконечных минут хладнокровно наблюдал за корчащимся на земле сыном.
— Теперь ты понял? — грозно осведомился он, говоря на сей раз по-тамульски.
— Да! Да, отец! Да! — пронзительно вопил Скарпа. — Прекрати это! Умоляю!
Заласта помешкал еще немного, позволяя ему извиваться и корчиться, затем поднял посох.
— Ты здесь не хозяин, — провозгласил он. — Ты — безмозглый невежда, и ничего более. Я запросто отыщу здесь дюжину таких, что смогут командовать армией, так что не испытывай больше моего терпения. Сын ты мне или не сын, а в следующий раз я позволю заклятию действовать своим чередом. Боль, Скарпа, похожа на болезнь. Через несколько дней — или недель — тело начинает разрушаться. От боли можно умереть. Не вынуждай меня доказывать тебе это. — И Заласта повернулся спиной к своему смертельно-бледному, взмокшему от пота отпрыску.
— Приношу вам свои извинения, ваше величество, — сказал он. — Это не входило в мои намерения.
— А что же входило в твои намерения, Заласта? — холодно спросила она.
— Я враждую не с тобой, а с твоим мужем, Элана. У меня и в мыслях не было причинять тебе такие лишения. Этот кретин, которого я, увы, вынужден признавать своим сыном, дурно обращался с тобой по собственному разумению. Обещаю тебе, что он не увидит захода солнца в тот день, когда попытается сделать это снова.
— Понимаю. Унижение и боль исходили не от тебя, но само похищение — твоя идея. И в чем тут разница, Заласта?
Он вздохнул и устало провел рукой по глазам.
— Это было необходимо, — сказал он.
— Зачем? Ты же знаешь, Сефрения никогда не будет принадлежать тебе. Даже если ты заполучишь Беллиом и кольца, ты не вынудишь ее полюбить тебя.
— Существуют и другие соображения, Элана, — с печалью в голосе ответил Заласта. — Прошу тебя, возьми свою служанку и ступай за мной. Я проведу вас в ваше жилище.
— В тюрьму, я полагаю?
Заласта вздохнул.
— Нет, Элана, это чистые и уютные покои. Я сам позаботился об этом. Обещаю тебе, твоим мучениям пришел конец.
— Моим мучениям, как ты выражаешься, придет конец, когда я вернусь к мужу и дочери.
— Будем надеяться, что это случится очень скоро. Впрочем, все в руках принца Спархока. Все, что он должен делать, — это следовать нашим указаниям. Ваше жилище недалеко отсюда. Идите за мной.
Он провел их к стоявшему неподалеку дому и отпер дверь.
Тюрьма оказалась почти роскошной — множество покоев, где были и несколько спален, и столовая, и большая гостиная, и даже кухня. Дом явно принадлежал когда-то знатному человеку, и, хотя верхние этажи давно рухнули, комнаты нижнего этажа, потолки которых поддерживались большими прочными арками, остались целы и невредимы. Обстановка в комнатах была богатая, хотя и разнокалиберная, полы выстланы коврами, окна, забранные железными решетками, — Элана заметила, что их поставили совсем недавно, — были задернуты занавесями.
В огромных очагах жарко трещало пламя — не столько для того, чтобы защититься от арджунской зимы, и без того не слишком холодной, сколько для того, чтобы просушить комнаты, насыщенные почти тысячелетней заплесневелой сыростью. На кроватях сверкало чистотой белье под ткаными покрывалами арджунской работы, но самое главное, что было в этих покоях, — огромная мыльня с большой мраморной ванной, встроенной в пол. Взгляд Эланы был неотрывно устремлен на эту роскошь. Ее внимание было так поглощено ванной, что она едва слышала извинения Заласты. После нескольких ее ответов невпопад стирик понял, что его дальнейшее присутствие здесь нежелательно и, вежливо попрощавшись, удалился.
— Алиэн, дорогая, — мечтательным голосом проговорила Элана, — это ведь большая ванна, и мы вдвоем легко уместимся в ней, как ты полагаешь?
Алиэн тоже не сводила с ванны неприкрыто алчного взгляда.
— Запросто, ваше величество, — отозвалась она.
— Как по-твоему, долго нам придется греть воду, чтобы наполнить эту ванну?
— В кухне полно больших горшков и кастрюль, моя королева, — ответила кроткая девушка, — и во всех очагах разведен огонь. Мы справимся с этим очень быстро.
— Замечательно! — с воодушевлением воскликнула Элана. — Почему бы нам не приступить к делу?
— Собственно говоря, Заласта, кто такой Клааль? — спросила Элана несколько дней спустя, когда стирик заглянул к ним с визитом. Заласта частенько навещал их в темнице, словно его посещения в какой-то мере уменьшали его вину, и все время вел долгие, зачастую бессвязные разговоры, которые порой открывали Элане куда больше, чем хотелось бы Заласте.
— Клааль — вечное существо, — ответил он. Элана мимоходом отметила, что сильный акцент, который так раздражал ее в первые дни знакомства с Заластой в Сарсосе, сейчас словно испарился. Еще одна из его уловок, заключила она. — Клааль куда более вечен, нежели все боги этого мира. Он каким-то образом связан с Беллиомом. Они — соперничающие друг с другом первоэлементы или что-то в этом роде. Я был слегка рассеян, когда Киргон растолковывал мне сущность связи между ними, так что я не вполне понял его объяснения.
— Могу себе представить, — пробормотала она. Отношения ее с Заластой были странными. В этих обстоятельствах ссоры и перебранки были бы пустой тратой времени, а потому Элана была вежлива с Заластой. Стирик, казалось, был ей благодарен за это, и благодарность делала его более откровенным. Вежливость, которая ничего не стоила Элане, помогала ей добывать бесценные сведения из бессвязной болтовни стирика.
— Как бы то ни было, — продолжал Заласта, — Кизата был в ужасе, когда Киргон велел ему призвать Клааля, и всеми силами пытался отговорить бога от этой затеи. Киргон, однако, был неумолим — он впал в бешенство, когда Спархок выхватил троллей буквально у него из-под носа. Нам и в голову не приходило, что Спархок способен освободить из заточения Троллей-Богов.
— Это была идея сэра Улафа, — сказала Элана. — Улаф хорошо разбирается в троллях.
— Видимо так. Словом, Киргон принудил Кизату призвать Клааля, однако Клааль, едва явившись, бросился разыскивать Беллиом. Это застало Киргона врасплох. Он намеревался придержать Клааля в запасе — припрятать, так сказать, на черный день — и выпустить его неожиданно. Все эти замыслы пошли прахом, когда Клааль отправился на Северный мыс искать поединка с Беллиомом. Теперь Спархок знает, что Клааль вернулся в мир, — хотя ума не приложу, что он мог бы с этим поделать. Вот почему возвращение Клааля было такой глупостью. Клаалем невозможно управлять. Я пытался объяснить это Киргону, но он не стал меня слушать. Мы хотим завладеть Беллиомом, а Клааль и Беллиом — извечные враги. Едва Киргон заполучит Беллиом, Клааль обратится против него, а я твердо убежден, что Клааль намного могущественнее Киргона. — Заласта осторожно огляделся. — Боюсь, киргаи во многих отношениях лишь отражение своего бога. Киргон на дух не переносит здравого смысла. Порой он бывает чудовищно туп.
— Мне очень неприятно говорить об этом, Заласта, — солгала Элана, — но у тебя какая-то нездоровая склонность связываться с недоумками. Энниас, конечно, был умен, но его стремление во что бы то ни стало занять трон архипрелата затмило его разум, точно так же, как жажда мести затмила разум Мартэла. Судя по тому, что мне известно, Отт был глуп, как пробка, а Азеш настолько примитивен, что мог думать только о своих желаниях. Мыслить здраво было выше его сил.
— Тебе все известно, не так ли, Элана? — пробормотал Заласта. — И откуда только ты все это узнала?
— Я не вольна говорить об этом, — ответила она.
— Ну да это неважно, — рассеянно заметил Заласта. Тоскливое, какое-то голодное выражение вдруг скользнуло по его лицу. — Как поживает Сефрения?
— Неплохо. Она, впрочем, была вне себя, когда узнала правду о тебе… а уж это покушение на жизнь Афраэли было, знаешь ли, совсем неудачной мыслью. Именно оно окончательно убедило Сефрению в твоем предательстве.
— Я потерял голову, — признался Заласта. — Эта проклятая дэльфийка мановением руки разрушила три сотни лет моего терпеливого труда.
— Это, конечно, не мое дело, но почему бы тебе просто не принять к сведению то, что Сефрения целиком принадлежит Афраэли, и смириться с этим? Ты ведь никогда не сможешь одолеть Богиню-Дитя.
— А ты, Элана, могла бы смириться с тем, что Спархок целиком и полностью принадлежит кому-то другому? — с упреком спросил Заласта.
— Нет, — признала Элана, — думаю, что нет. Странные поступки совершаем мы ради любви, верно ведь, Заласта? Но я, по крайней мере, действовала открыто. Возможно, для тебя все обернулось бы иначе, если бы ты не пытался действовать обманом и хитростью. Афраэль ведь тоже иногда поддается уговорам.
— Возможно, — отозвался он и тяжело вздохнул. — Но этого мы никогда не узнаем, верно?
— Никогда. Сейчас уже слишком поздно.
— Стекло треснуло, моя королева, когда стекольщик вставлял его в раму, — негромко поясняла Алиэн, указывая на треугольничек стекла в нижнем углу окна. — Стекольщик, видно, был неловок.
— Откуда тебе все это известно, Алиэн? — спросила Элана.
— Мой отец в молодости был учеником стекольщика, — отвечала кареглазая девушка. — Он всегда чинил окна в нашей деревне. — Она коснулась раскаленным кончиком кочерги краешка свинцовой рамы, которая удерживала на месте треснувшее стекло. — Мне придется действовать очень осторожно, — продолжала она, сосредоточенно хмурясь, — но если удастся, я смогу так закрепить этот кусочек стекла, чтобы мы могли вынимать его и вновь ставить на место. Тогда мы сможем слышать, о чем они говорят там, на улице, а они об этом никогда не узнают. Я подумала, моя королева, что тебе захочется послушать их разговоры, а они всегда почему-то собираются именно под этим окном.
— Ты просто сокровище, Алиэн! — воскликнула Элана, заключая девушку в объятия.
— Осторожнее, госпожа моя! — в испуге вскрикнула Алиэн. — Кочерга!..
Алиэн была права. Окно с треснувшим стеклом находилось как раз на углу здания, а в соседнем доме размещались Заласта, Скарпа и Крегер. Оказалось, что всякий раз, когда им нужно было поговорить о том, что не предназначалось для ушей солдат, они обычно собирались в глухом тупике под самым окном. Дешевые стекла, вставленные в свинцовую раму, были в лучшем случае полупрозрачными, а потому, соблюдая осторожность, Элана могла и подслушивать, и даже наблюдать за своими тюремщиками, оставаясь незамеченной.
На следующий день после разговора с Заластой она увидела, как стирик, в белом одеянии и мрачный, как туча, направляется на привычное место в тупике под окном. За ним следовали Крегер и Скарпа.
— Ты должен покончить с этим, отец, — настойчиво говорил Скарпа. — Солдаты уже заметили, что с тобой неладно.
— Пусть их, — кратко ответил Заласта.
— О нет, отец, — отозвался Скарпа своим звучным театральным голосом, — этого нам никак нельзя допускать. Эти люди — животные. Они не утруждают себя лишними мыслями. Если ты и впредь будешь бродить по улицам с видом мальчика, у которого только что издох любимый щенок, они решат, что что-то идет не так, и начнут дезертировать целыми полками. Я потратил слишком много времени и сил, собирая эту армию, чтобы ты разогнал ее своими душевными страданиями.
— Тебе этого не понять, Скарпа, — огрызнулся Заласта. — Тебе не дано постичь, что такое любовь. Ты никого не любишь.
— Ошибаешься, Заласта, — резко сказал Скарпа. — Я люблю меня. Только такая любовь имеет хоть какой-то смысл.
Элана в эту минуту как раз наблюдала за Крегером. Глаза пьянчуги были хитро прищурены. Он небрежно помахивал своей неизменной кружкой, проливая большую часть вина на мостовую. Затем он поднял кружку, шумно высосал остатки вина и звучно рыгнул.
— Пр-ршу пр-рщенья, — пьяно промямлил он, пошатываясь и опираясь вытянутой рукой о стену, чтобы не свалиться.
Скарпа раздраженно, мельком взглянул на него, явно не придавая его присутствию особого значения. Элана, однако, оценивала Крегера иначе. Он отнюдь не всегда бывал таким пьяным, как казался.
— Все напрасно, Скарпа, — со стоном проговорил Заласта. — Я связался с больными, с отступниками, с безумцами — и все напрасно! Я надеялся, что Афраэль будет уничтожена и Сефрения станет моей… Но теперь этому не бывать. Теперь она скорее умрет, чем будет иметь дело со мной.
Глаза Скарпы сузились.
— Так пусть умрет, — грубо бросил он. — Неужели тебе в голову не приходит, что все женщины одинаковы? Женщины — такой же товар, как, скажем, воз сена или бочонок с вином. Возьми вот Крегера — как, по-твоему, много ему дела до опустевшего бочонка? Нет, ему подавай новенькие, полные, верно, Крегер?
Крегер подслеповато уставился на него и вновь рыгнул.
— Не понимаю, с какой стати ты так держишься за Сефрению? — Скарпа продолжал методично бить по больному месту отца. — Сефрения теперь — всего лишь подпорченный товар. Вэнион поимел ее столько раз, что и не сосчитать. Неужто ты станешь подбирать объедки за эленийцем? — Заласта вдруг со всей силы ударил кулаком по стене, издав разъяренное рычание. — Он, наверное, уже так привык баловаться с ней, что не тратит времени на телячьи нежности, — продолжал Скарпа. — Он просто получает что ему хочется, скатывается с нее и тут же начинает храпеть. Ты же знаешь, как привыкли себя вести эти эленийцы. Да и она сама немногим лучше. Он сделал из нее эленийку, отец. Она больше не стирик. Она стала эленийкой — или, еще хуже, выродком. Меня решительно удивляет, как ты можешь тратить свои чувства на выродка. — Скарпа презрительно фыркнул. — Она ничем не лучше моей матери или сестер, а уж ты-то знаешь, что они из себя представляли. Лицо Заласты исказилось.
— Лучше бы мне увидеть ее мертвой! — почти провыл он, запрокинув голову.
Бледная бородатая физиономия Скарпы стала хитрой.
— Так убей ее, отец! — прошипел он. — Ты же знаешь, уж если женщина делила постель с эленийцем, ей нельзя больше верить. Даже если ты уговоришь ее стать твоей женой, она никогда не будет тебе верна. — Скарпа с неискренним ободрением положил руку на плечо отца. — Убей ее, отец, — убежденно повторил он. — По крайней мере, твои воспоминания о ней останутся чисты; сама она никогда уже не будет чистой.
Заласта вновь завыл и вцепился в бороду своими длинными ногтями. Затем он резко развернулся и бросился бежать по улице.
Крегер выпрямился, и все его опьянение куда-то исчезло.
— Знаешь, ты ведь дьявольски рискуешь, — заметил он.
Скарпа окинул его острым взглядом.
— Неплохо, Крегер, очень неплохо, — пробормотал он. — Роль пьяного удалась тебе почти в совершенстве.
— Я много упражнялся, — пожал плечами Крегер. — Твое счастье, Скарпа, что он не обратил тебя в прах — или снова не завязал узлом твои кишки.
— У него бы ничего не вышло, — ухмыльнулся Скарпа. — Я ведь и сам неплохой маг, и я отлично знаю, что для заклинаний нужна ясная голова. Я все время удерживал его в состоянии бешенства. Он не сумел бы и паутины разорвать заклинанием. Будем надеяться, что он и впрямь прикончит Сефрению. Спархока это приведет в неслыханную ярость, не говоря уж о том, что, увидев, как его большая любовь превратилась в груду мертвечины, Заласта сам охотно перережет себе горло.
— Ты, видно, крепко его ненавидишь.
— А ты, Крегер, на моем месте не возненавидел бы? Он мог бы забрать меня с собой еще когда я был ребенком — но нет, он предпочитал изредка навещать меня и показывать, что такое быть стириком, а потом уходил один, оставляя меня на растерзание шлюхам. Если у него недостанет духу самому перерезать себе горло, я с великой охотой помогу ему. — Глаза Скарпы блестели, он широко улыбался. — Где твой бочонок, Крегер? Сейчас я бы не прочь напиться.
И он засмеялся кудахтающим сумасшедшим смехом, в котором не было ни проблеска разума.
— Все бесполезно! — воскликнула Элана, отшвырнув расческу с такой силой, что та пролетела через всю комнату. — Смотри, что они сотворили с моими волосами!
Она закрыла лицо руками и бурно разрыдалась.
— Все не так страшно, моя госпожа, — мягко проговорила Алиэн. — Вот так причесываются в Каммории. — Она подхватила волну светлых волос Эланы на правой половине головы и перебросила ее через макушку. — Видите? Все места, где срезаны волосы, оказываются прикрыты, да и выглядит весьма нарядно.
Элана с надеждой взглянула в зеркало.
— Действительно неплохо, — признала она.
— А если мы прикрепим за правым ухом цветок, вы будете просто ослепительны.
— Алиэн, ты настоящее сокровище! — воскликнула счастливая королева. — Что бы я без тебя делала?
Они провозились почти час, однако все следы безжалостного ножа, срезавшего пряди с головы Эланы, были прикрыты, и Элана почувствовала, что ее достоинство в какой-то мере восстановлено.
Однако в тот же вечер к ним заявился Крегер. Он стоял в дверном проеме, пошатываясь, с осоловелыми глазами, и по лицу его бродила пьяная ухмылка.
— Время жатвы, Элана! — провозгласил он, вытаскивая кинжал. — Мне опять понадобился твой локон.
ГЛАВА 6
И когда влажная тьма опустилась на лагерь, разбитый в недрах джунглей, Скарпа опять пришел к ней, влекомый жаждой, которой он не в силах был противостоять. Это было омерзительно, но Элана очень быстро поняла, что знание в подробностях придворных церемоний дает ей огромную власть над этим человеком. Его жажда была безгранична, и только она одна могла утолить ее. Она прочно держалась за эту власть, черпая из нее силу и уверенность, буквально смакуя ее, в то время как Крегер и остальные сторонились их со страхом и отвращением.
— Девять жен, говоришь? — В голосе Скарпы прозвучала почти мольба. — Почему не девяносто? Не девятьсот?
— Таков обычай, лорд Скарпа. Причина его очевидна.
— О да, конечно, конечно! — Скарпа впал в угрюмую задумчивость. — У меня их будет девять тысяч! — объявил он. — И каждая новая желаннее предыдущей! А когда я натешусь с ними, я отдам их моим верным солдатам! Пусть ни одна женщина не посмеет и помыслить, что мои милости хоть на йоту возвеличивают ее! Все женщины — шлюхи! Я буду покупать их и выбрасывать, когда они мне наскучат! — Выпучив безумные глаза, он уставился на костер. Блики пламени, отражавшиеся в этих глазах, казалось, кипели, подобно жившему в их глубине безумию.
Затем Скарпа наклонился к Элане, доверительно положив руку ей на плечо.
— Я вижу то, чего не видят другие по своей тупости, — проговорил он. — Другие смотрят, но не видят — а я вижу. О да, вижу, очень хорошо вижу! Знаешь, они ведь все в сговоре — все до единой. Они следят за мной. Они всегда следили за мной. Я никуда не могу укрыться от их глаз — они следят за мной, следят, следят… и говорят, говорят, прикрывая рты ладонями, дыша друг на друга запахом корицы. Грязные, подлые, развратные — они замышляют против меня, хотят уничтожить меня. И их глаза — такие ласковые, тихие, прикрытые ресницами, которые прячут кинжалы их ненависти, — их глаза следят за мной, следят, следят. — Голос Скарпы становился все тише и тише. — И все говорят, говорят, прикрывая ладонями рты, чтобы я не мог их услышать. Шепот. Я всегда слышу этот шепот. Я слышу безумолчный шипящий шорох их бесконечных перешептываний. Их взгляды следуют за мной повсюду, где бы я ни был, — везде их глаза, и этот смех, и шепот. Я слышу шипение их бесконечных перешептываний, и всегда они шепчут мое имя — «С-скарпа, С-с-скарпа, С-с-с-скарпа» вновь и вновь шелестит в моих ушах. Вертят своими округлыми бедрами, выкатывают подведенные тушью глаза. Замышляют против меня, плетут и плетут свой заговор, вечно ищут способа причинить мне боль. С-скарпа, С-с-скарпа, С-с-с-скарпа… Все ищут, чем бы унизить меня. — Его глаза с синеватыми белками, казалось, вот-вот выскочат из орбит, на губах и бороде белели клочки пены. — Я был ничем. Они сделали меня ничем. Они звали меня ублюдком Селги и совали мне медяки, чтобы я привел их в постели моей матери и сестер, и пинали меня, и смеялись надо мной, когда я плакал, и вожделели мою мать и сестер, и вокруг все шепот, шепот, и запах — я помню этот запах, сладкий густой запах гниющей плоти и застарелой похоти, весь пурпурный и корчащийся во влажном шипении их перешептываний, и… — Тут его глаза наполнились ужасом, и он отпрянул от Эланы и упал ничком, распростершись в грязи. — Нет, мамочка, нет! — проскулил он. — Я этого не делал! Это Сильби! Нет-нет-нет-нет, не запирай меня снова! Не надо в темноту! Нет-нет-нет-нет, не надо в темноту! Не надо!
Он неуклюже вскочил и сломя голову бросился бежать в глубину леса, но его вопль: «Нет-нет-нет-нет!» еще долго отдавался в темноте замирающим эхом.
Нестерпимая жгучая жалость охватила вдруг Элану, и она, закрыв лицо ладонями, разрыдалась.
Заласта ожидал их в Натайосе. Шестнадцатый век и начало семнадцатого были временем буйного расцвета арджунской нации — расцвета, питаемого главным образом доходами от развивающейся работорговли. Однако неудачный набег на Южный Атан вкупе с несколькими серьезными политическими промахами тамульских чиновников стали причиной карательного похода никем и ничем не сдерживаемых атанов. Когда-то Натайос с его величественными зданиями и широкими мощеными улицами был истинной жемчужиной среди городов. Теперь же он превратился в развалины, затерянные в джунглях, и остовы зданий задыхались в змеиных объятиях бесчисленных лиан, величественные дворцы стали приютом болтливых мартышек и ярких тропических птиц, а в укромных их уголках обитали змеи и пугливые крысы, которые служили им добычей.
Но сейчас люди вернулись в Натайос. Здесь разместилась армия Скарпы, и арджуны, кинезганцы и разношерстное сборище эленийцев очистили квартал у северных ворот древнего города от лиан, деревьев, мартышек и змей, сделав его более или менее пригодным для обитания.
Седобородый Заласта стоял у полуобрушенных ворот, опираясь на посох, с измятым от усталости лицом и выражением безнадежной боли в глазах. Первой его реакцией при виде сына и прибывших с ним пленниц был гнев. Он зарычал на Скарпу по-стирикски — а этот язык был как нельзя лучше приспособлен для выговоров и язвительных упреков. Элана, увы, не понимала по-стирикски, однако ей доставил немалое удовольствие угрюмый страх, исказивший лицо Скарпы. Как бы Скарпа ни похвалялся своей силой, ни упивался своим будущим величием, он все же явно трепетал перед древним стириком, который случайно стал причиной его появления на свет.
Лишь один раз, явно задетый до глубины души тем, что полным презрения тоном сказал ему Заласта, Скарпа собрался с духом и что-то буркнул в ответ. Реакция Заласты была мгновенной и яростной. Он обрушил на отпрыска увесистый удар посохом, затем уставил посох на него, пробормотал несколько слов — и с кончика гладкой трости сорвался слепящий огненный шарик. Шарик ударил в живот все еще шатавшегося Скарпу, и тот резко сложился пополам, визжа от мучительной боли. Затем он повалился в грязь, лягаясь и извиваясь в конвульсиях, а огненное заклятие Заласты все глубже вгрызалось в него. Отец, все еще держа наготове свой смертоносный посох, несколько бесконечных минут хладнокровно наблюдал за корчащимся на земле сыном.
— Теперь ты понял? — грозно осведомился он, говоря на сей раз по-тамульски.
— Да! Да, отец! Да! — пронзительно вопил Скарпа. — Прекрати это! Умоляю!
Заласта помешкал еще немного, позволяя ему извиваться и корчиться, затем поднял посох.
— Ты здесь не хозяин, — провозгласил он. — Ты — безмозглый невежда, и ничего более. Я запросто отыщу здесь дюжину таких, что смогут командовать армией, так что не испытывай больше моего терпения. Сын ты мне или не сын, а в следующий раз я позволю заклятию действовать своим чередом. Боль, Скарпа, похожа на болезнь. Через несколько дней — или недель — тело начинает разрушаться. От боли можно умереть. Не вынуждай меня доказывать тебе это. — И Заласта повернулся спиной к своему смертельно-бледному, взмокшему от пота отпрыску.
— Приношу вам свои извинения, ваше величество, — сказал он. — Это не входило в мои намерения.
— А что же входило в твои намерения, Заласта? — холодно спросила она.
— Я враждую не с тобой, а с твоим мужем, Элана. У меня и в мыслях не было причинять тебе такие лишения. Этот кретин, которого я, увы, вынужден признавать своим сыном, дурно обращался с тобой по собственному разумению. Обещаю тебе, что он не увидит захода солнца в тот день, когда попытается сделать это снова.
— Понимаю. Унижение и боль исходили не от тебя, но само похищение — твоя идея. И в чем тут разница, Заласта?
Он вздохнул и устало провел рукой по глазам.
— Это было необходимо, — сказал он.
— Зачем? Ты же знаешь, Сефрения никогда не будет принадлежать тебе. Даже если ты заполучишь Беллиом и кольца, ты не вынудишь ее полюбить тебя.
— Существуют и другие соображения, Элана, — с печалью в голосе ответил Заласта. — Прошу тебя, возьми свою служанку и ступай за мной. Я проведу вас в ваше жилище.
— В тюрьму, я полагаю?
Заласта вздохнул.
— Нет, Элана, это чистые и уютные покои. Я сам позаботился об этом. Обещаю тебе, твоим мучениям пришел конец.
— Моим мучениям, как ты выражаешься, придет конец, когда я вернусь к мужу и дочери.
— Будем надеяться, что это случится очень скоро. Впрочем, все в руках принца Спархока. Все, что он должен делать, — это следовать нашим указаниям. Ваше жилище недалеко отсюда. Идите за мной.
Он провел их к стоявшему неподалеку дому и отпер дверь.
Тюрьма оказалась почти роскошной — множество покоев, где были и несколько спален, и столовая, и большая гостиная, и даже кухня. Дом явно принадлежал когда-то знатному человеку, и, хотя верхние этажи давно рухнули, комнаты нижнего этажа, потолки которых поддерживались большими прочными арками, остались целы и невредимы. Обстановка в комнатах была богатая, хотя и разнокалиберная, полы выстланы коврами, окна, забранные железными решетками, — Элана заметила, что их поставили совсем недавно, — были задернуты занавесями.
В огромных очагах жарко трещало пламя — не столько для того, чтобы защититься от арджунской зимы, и без того не слишком холодной, сколько для того, чтобы просушить комнаты, насыщенные почти тысячелетней заплесневелой сыростью. На кроватях сверкало чистотой белье под ткаными покрывалами арджунской работы, но самое главное, что было в этих покоях, — огромная мыльня с большой мраморной ванной, встроенной в пол. Взгляд Эланы был неотрывно устремлен на эту роскошь. Ее внимание было так поглощено ванной, что она едва слышала извинения Заласты. После нескольких ее ответов невпопад стирик понял, что его дальнейшее присутствие здесь нежелательно и, вежливо попрощавшись, удалился.
— Алиэн, дорогая, — мечтательным голосом проговорила Элана, — это ведь большая ванна, и мы вдвоем легко уместимся в ней, как ты полагаешь?
Алиэн тоже не сводила с ванны неприкрыто алчного взгляда.
— Запросто, ваше величество, — отозвалась она.
— Как по-твоему, долго нам придется греть воду, чтобы наполнить эту ванну?
— В кухне полно больших горшков и кастрюль, моя королева, — ответила кроткая девушка, — и во всех очагах разведен огонь. Мы справимся с этим очень быстро.
— Замечательно! — с воодушевлением воскликнула Элана. — Почему бы нам не приступить к делу?
— Собственно говоря, Заласта, кто такой Клааль? — спросила Элана несколько дней спустя, когда стирик заглянул к ним с визитом. Заласта частенько навещал их в темнице, словно его посещения в какой-то мере уменьшали его вину, и все время вел долгие, зачастую бессвязные разговоры, которые порой открывали Элане куда больше, чем хотелось бы Заласте.
— Клааль — вечное существо, — ответил он. Элана мимоходом отметила, что сильный акцент, который так раздражал ее в первые дни знакомства с Заластой в Сарсосе, сейчас словно испарился. Еще одна из его уловок, заключила она. — Клааль куда более вечен, нежели все боги этого мира. Он каким-то образом связан с Беллиомом. Они — соперничающие друг с другом первоэлементы или что-то в этом роде. Я был слегка рассеян, когда Киргон растолковывал мне сущность связи между ними, так что я не вполне понял его объяснения.
— Могу себе представить, — пробормотала она. Отношения ее с Заластой были странными. В этих обстоятельствах ссоры и перебранки были бы пустой тратой времени, а потому Элана была вежлива с Заластой. Стирик, казалось, был ей благодарен за это, и благодарность делала его более откровенным. Вежливость, которая ничего не стоила Элане, помогала ей добывать бесценные сведения из бессвязной болтовни стирика.
— Как бы то ни было, — продолжал Заласта, — Кизата был в ужасе, когда Киргон велел ему призвать Клааля, и всеми силами пытался отговорить бога от этой затеи. Киргон, однако, был неумолим — он впал в бешенство, когда Спархок выхватил троллей буквально у него из-под носа. Нам и в голову не приходило, что Спархок способен освободить из заточения Троллей-Богов.
— Это была идея сэра Улафа, — сказала Элана. — Улаф хорошо разбирается в троллях.
— Видимо так. Словом, Киргон принудил Кизату призвать Клааля, однако Клааль, едва явившись, бросился разыскивать Беллиом. Это застало Киргона врасплох. Он намеревался придержать Клааля в запасе — припрятать, так сказать, на черный день — и выпустить его неожиданно. Все эти замыслы пошли прахом, когда Клааль отправился на Северный мыс искать поединка с Беллиомом. Теперь Спархок знает, что Клааль вернулся в мир, — хотя ума не приложу, что он мог бы с этим поделать. Вот почему возвращение Клааля было такой глупостью. Клаалем невозможно управлять. Я пытался объяснить это Киргону, но он не стал меня слушать. Мы хотим завладеть Беллиомом, а Клааль и Беллиом — извечные враги. Едва Киргон заполучит Беллиом, Клааль обратится против него, а я твердо убежден, что Клааль намного могущественнее Киргона. — Заласта осторожно огляделся. — Боюсь, киргаи во многих отношениях лишь отражение своего бога. Киргон на дух не переносит здравого смысла. Порой он бывает чудовищно туп.
— Мне очень неприятно говорить об этом, Заласта, — солгала Элана, — но у тебя какая-то нездоровая склонность связываться с недоумками. Энниас, конечно, был умен, но его стремление во что бы то ни стало занять трон архипрелата затмило его разум, точно так же, как жажда мести затмила разум Мартэла. Судя по тому, что мне известно, Отт был глуп, как пробка, а Азеш настолько примитивен, что мог думать только о своих желаниях. Мыслить здраво было выше его сил.
— Тебе все известно, не так ли, Элана? — пробормотал Заласта. — И откуда только ты все это узнала?
— Я не вольна говорить об этом, — ответила она.
— Ну да это неважно, — рассеянно заметил Заласта. Тоскливое, какое-то голодное выражение вдруг скользнуло по его лицу. — Как поживает Сефрения?
— Неплохо. Она, впрочем, была вне себя, когда узнала правду о тебе… а уж это покушение на жизнь Афраэли было, знаешь ли, совсем неудачной мыслью. Именно оно окончательно убедило Сефрению в твоем предательстве.
— Я потерял голову, — признался Заласта. — Эта проклятая дэльфийка мановением руки разрушила три сотни лет моего терпеливого труда.
— Это, конечно, не мое дело, но почему бы тебе просто не принять к сведению то, что Сефрения целиком принадлежит Афраэли, и смириться с этим? Ты ведь никогда не сможешь одолеть Богиню-Дитя.
— А ты, Элана, могла бы смириться с тем, что Спархок целиком и полностью принадлежит кому-то другому? — с упреком спросил Заласта.
— Нет, — признала Элана, — думаю, что нет. Странные поступки совершаем мы ради любви, верно ведь, Заласта? Но я, по крайней мере, действовала открыто. Возможно, для тебя все обернулось бы иначе, если бы ты не пытался действовать обманом и хитростью. Афраэль ведь тоже иногда поддается уговорам.
— Возможно, — отозвался он и тяжело вздохнул. — Но этого мы никогда не узнаем, верно?
— Никогда. Сейчас уже слишком поздно.
— Стекло треснуло, моя королева, когда стекольщик вставлял его в раму, — негромко поясняла Алиэн, указывая на треугольничек стекла в нижнем углу окна. — Стекольщик, видно, был неловок.
— Откуда тебе все это известно, Алиэн? — спросила Элана.
— Мой отец в молодости был учеником стекольщика, — отвечала кареглазая девушка. — Он всегда чинил окна в нашей деревне. — Она коснулась раскаленным кончиком кочерги краешка свинцовой рамы, которая удерживала на месте треснувшее стекло. — Мне придется действовать очень осторожно, — продолжала она, сосредоточенно хмурясь, — но если удастся, я смогу так закрепить этот кусочек стекла, чтобы мы могли вынимать его и вновь ставить на место. Тогда мы сможем слышать, о чем они говорят там, на улице, а они об этом никогда не узнают. Я подумала, моя королева, что тебе захочется послушать их разговоры, а они всегда почему-то собираются именно под этим окном.
— Ты просто сокровище, Алиэн! — воскликнула Элана, заключая девушку в объятия.
— Осторожнее, госпожа моя! — в испуге вскрикнула Алиэн. — Кочерга!..
Алиэн была права. Окно с треснувшим стеклом находилось как раз на углу здания, а в соседнем доме размещались Заласта, Скарпа и Крегер. Оказалось, что всякий раз, когда им нужно было поговорить о том, что не предназначалось для ушей солдат, они обычно собирались в глухом тупике под самым окном. Дешевые стекла, вставленные в свинцовую раму, были в лучшем случае полупрозрачными, а потому, соблюдая осторожность, Элана могла и подслушивать, и даже наблюдать за своими тюремщиками, оставаясь незамеченной.
На следующий день после разговора с Заластой она увидела, как стирик, в белом одеянии и мрачный, как туча, направляется на привычное место в тупике под окном. За ним следовали Крегер и Скарпа.
— Ты должен покончить с этим, отец, — настойчиво говорил Скарпа. — Солдаты уже заметили, что с тобой неладно.
— Пусть их, — кратко ответил Заласта.
— О нет, отец, — отозвался Скарпа своим звучным театральным голосом, — этого нам никак нельзя допускать. Эти люди — животные. Они не утруждают себя лишними мыслями. Если ты и впредь будешь бродить по улицам с видом мальчика, у которого только что издох любимый щенок, они решат, что что-то идет не так, и начнут дезертировать целыми полками. Я потратил слишком много времени и сил, собирая эту армию, чтобы ты разогнал ее своими душевными страданиями.
— Тебе этого не понять, Скарпа, — огрызнулся Заласта. — Тебе не дано постичь, что такое любовь. Ты никого не любишь.
— Ошибаешься, Заласта, — резко сказал Скарпа. — Я люблю меня. Только такая любовь имеет хоть какой-то смысл.
Элана в эту минуту как раз наблюдала за Крегером. Глаза пьянчуги были хитро прищурены. Он небрежно помахивал своей неизменной кружкой, проливая большую часть вина на мостовую. Затем он поднял кружку, шумно высосал остатки вина и звучно рыгнул.
— Пр-ршу пр-рщенья, — пьяно промямлил он, пошатываясь и опираясь вытянутой рукой о стену, чтобы не свалиться.
Скарпа раздраженно, мельком взглянул на него, явно не придавая его присутствию особого значения. Элана, однако, оценивала Крегера иначе. Он отнюдь не всегда бывал таким пьяным, как казался.
— Все напрасно, Скарпа, — со стоном проговорил Заласта. — Я связался с больными, с отступниками, с безумцами — и все напрасно! Я надеялся, что Афраэль будет уничтожена и Сефрения станет моей… Но теперь этому не бывать. Теперь она скорее умрет, чем будет иметь дело со мной.
Глаза Скарпы сузились.
— Так пусть умрет, — грубо бросил он. — Неужели тебе в голову не приходит, что все женщины одинаковы? Женщины — такой же товар, как, скажем, воз сена или бочонок с вином. Возьми вот Крегера — как, по-твоему, много ему дела до опустевшего бочонка? Нет, ему подавай новенькие, полные, верно, Крегер?
Крегер подслеповато уставился на него и вновь рыгнул.
— Не понимаю, с какой стати ты так держишься за Сефрению? — Скарпа продолжал методично бить по больному месту отца. — Сефрения теперь — всего лишь подпорченный товар. Вэнион поимел ее столько раз, что и не сосчитать. Неужто ты станешь подбирать объедки за эленийцем? — Заласта вдруг со всей силы ударил кулаком по стене, издав разъяренное рычание. — Он, наверное, уже так привык баловаться с ней, что не тратит времени на телячьи нежности, — продолжал Скарпа. — Он просто получает что ему хочется, скатывается с нее и тут же начинает храпеть. Ты же знаешь, как привыкли себя вести эти эленийцы. Да и она сама немногим лучше. Он сделал из нее эленийку, отец. Она больше не стирик. Она стала эленийкой — или, еще хуже, выродком. Меня решительно удивляет, как ты можешь тратить свои чувства на выродка. — Скарпа презрительно фыркнул. — Она ничем не лучше моей матери или сестер, а уж ты-то знаешь, что они из себя представляли. Лицо Заласты исказилось.
— Лучше бы мне увидеть ее мертвой! — почти провыл он, запрокинув голову.
Бледная бородатая физиономия Скарпы стала хитрой.
— Так убей ее, отец! — прошипел он. — Ты же знаешь, уж если женщина делила постель с эленийцем, ей нельзя больше верить. Даже если ты уговоришь ее стать твоей женой, она никогда не будет тебе верна. — Скарпа с неискренним ободрением положил руку на плечо отца. — Убей ее, отец, — убежденно повторил он. — По крайней мере, твои воспоминания о ней останутся чисты; сама она никогда уже не будет чистой.
Заласта вновь завыл и вцепился в бороду своими длинными ногтями. Затем он резко развернулся и бросился бежать по улице.
Крегер выпрямился, и все его опьянение куда-то исчезло.
— Знаешь, ты ведь дьявольски рискуешь, — заметил он.
Скарпа окинул его острым взглядом.
— Неплохо, Крегер, очень неплохо, — пробормотал он. — Роль пьяного удалась тебе почти в совершенстве.
— Я много упражнялся, — пожал плечами Крегер. — Твое счастье, Скарпа, что он не обратил тебя в прах — или снова не завязал узлом твои кишки.
— У него бы ничего не вышло, — ухмыльнулся Скарпа. — Я ведь и сам неплохой маг, и я отлично знаю, что для заклинаний нужна ясная голова. Я все время удерживал его в состоянии бешенства. Он не сумел бы и паутины разорвать заклинанием. Будем надеяться, что он и впрямь прикончит Сефрению. Спархока это приведет в неслыханную ярость, не говоря уж о том, что, увидев, как его большая любовь превратилась в груду мертвечины, Заласта сам охотно перережет себе горло.
— Ты, видно, крепко его ненавидишь.
— А ты, Крегер, на моем месте не возненавидел бы? Он мог бы забрать меня с собой еще когда я был ребенком — но нет, он предпочитал изредка навещать меня и показывать, что такое быть стириком, а потом уходил один, оставляя меня на растерзание шлюхам. Если у него недостанет духу самому перерезать себе горло, я с великой охотой помогу ему. — Глаза Скарпы блестели, он широко улыбался. — Где твой бочонок, Крегер? Сейчас я бы не прочь напиться.
И он засмеялся кудахтающим сумасшедшим смехом, в котором не было ни проблеска разума.
— Все бесполезно! — воскликнула Элана, отшвырнув расческу с такой силой, что та пролетела через всю комнату. — Смотри, что они сотворили с моими волосами!
Она закрыла лицо руками и бурно разрыдалась.
— Все не так страшно, моя госпожа, — мягко проговорила Алиэн. — Вот так причесываются в Каммории. — Она подхватила волну светлых волос Эланы на правой половине головы и перебросила ее через макушку. — Видите? Все места, где срезаны волосы, оказываются прикрыты, да и выглядит весьма нарядно.
Элана с надеждой взглянула в зеркало.
— Действительно неплохо, — признала она.
— А если мы прикрепим за правым ухом цветок, вы будете просто ослепительны.
— Алиэн, ты настоящее сокровище! — воскликнула счастливая королева. — Что бы я без тебя делала?
Они провозились почти час, однако все следы безжалостного ножа, срезавшего пряди с головы Эланы, были прикрыты, и Элана почувствовала, что ее достоинство в какой-то мере восстановлено.
Однако в тот же вечер к ним заявился Крегер. Он стоял в дверном проеме, пошатываясь, с осоловелыми глазами, и по лицу его бродила пьяная ухмылка.
— Время жатвы, Элана! — провозгласил он, вытаскивая кинжал. — Мне опять понадобился твой локон.
ГЛАВА 6
Небо оставалось пасмурным, хотя до сих пор, по счастью, обходилось без дождя. Однако сильный ветер, дувший с Миккейского залива, дышал промозглой сыростью, а потому они ехали, потеснее запахнувшись в плащи. Несмотря на убежденность Халэда, что спешить им никуда не следует, Берит был снедаем нетерпением. Он хорошо понимал, что их миссия — всего лишь часть гигантского, сложного плана, однако впереди, и все они знали это, проступала неясно, но грозно решающая схватка, и Берит ни за что на свете не хотел бы на нее опоздать.
— Как ты сумел запастись таким терпением? — спросил он у Халэда как-то в середине дня, когда ветер с моря стал особенно сырым и промозглым.
— Я же крестьянин, Спархок, — отвечал Халэд, почесывая черную бородку. — Когда ждешь урожая, привыкаешь к тому, что ничто не меняется за одну ночь.
— Мне, кажется, никогда и в голову не приходило, как это можно сидеть сложа руки и ждать, покуда что-то там прорастет.
— Крестьянину не очень-то удается сидеть сложа руки, — сказал Халэд. — Дел всегда больше, чем часов в сутках, а уж если все наскучит, можно следить за небом. Одна засуха либо ливень с градом могут уничтожить год тяжкого труда.
— И это я тоже как-то упустил из виду. — Берит глубоко задумался. — Вот, значит, почему ты так хорошо умеешь предсказывать погоду!
— Да, это помогает.
— Однако дело ведь не только в этом. Ты всегда знаешь все обо всем, что творится вокруг. Когда мы были на плоту, ты тотчас же чувствовал малейшую перемену в его движении.
— Это зовется «внимание к мелочам», мой лорд. Мир вокруг тебя просто вопит без перерыва о том, что происходит или вот-вот произойдет, но большинство людей его попросту не слышит. Меня это всегда поражало. Я не могу понять, как это тебе удается так многого не замечать.
— Как ты сумел запастись таким терпением? — спросил он у Халэда как-то в середине дня, когда ветер с моря стал особенно сырым и промозглым.
— Я же крестьянин, Спархок, — отвечал Халэд, почесывая черную бородку. — Когда ждешь урожая, привыкаешь к тому, что ничто не меняется за одну ночь.
— Мне, кажется, никогда и в голову не приходило, как это можно сидеть сложа руки и ждать, покуда что-то там прорастет.
— Крестьянину не очень-то удается сидеть сложа руки, — сказал Халэд. — Дел всегда больше, чем часов в сутках, а уж если все наскучит, можно следить за небом. Одна засуха либо ливень с градом могут уничтожить год тяжкого труда.
— И это я тоже как-то упустил из виду. — Берит глубоко задумался. — Вот, значит, почему ты так хорошо умеешь предсказывать погоду!
— Да, это помогает.
— Однако дело ведь не только в этом. Ты всегда знаешь все обо всем, что творится вокруг. Когда мы были на плоту, ты тотчас же чувствовал малейшую перемену в его движении.
— Это зовется «внимание к мелочам», мой лорд. Мир вокруг тебя просто вопит без перерыва о том, что происходит или вот-вот произойдет, но большинство людей его попросту не слышит. Меня это всегда поражало. Я не могу понять, как это тебе удается так многого не замечать.