Страница:
— Ну что, Экатас? — очень тихо спросил Заласта. — Неужели — пора? Неужели ты наконец-то набрался духу, чтобы бросить мне вызов? Хоть сейчас, Экатас. Хоть сейчас.
Элана, уже вполне пришедшая в себя, заметила, что в черных глазах верховного жреца Киргона мелькнул страх.
— Тогда веди королеву, — угрюмо сказал Экатас, — Именно ее желает лицезреть Киргон.
— Разумное решение, Экатас, — сардонически усмехнулся Заласта. — Если будешь все время делать правильный выбор, может быть, тебе и удастся про жить чуть подольше, чем ты заслуживаешь.
Элана бережно укрыла своим плащом Алиэн и обернулась к своим тюремщикам.
— Что ж, покончим с этим поскорее, — проговорила она, собрав остатки своего царственного достоинства.
Сантеокл неуклюже поднялся на ноги и надел остроконечный шлем, с великим тщанием следя за тем, чтобы не примять свои уложенные и завитые локоны. Минуту он возился, укрепляя на сгибе левой руки большой круглый щит, затем обнажил меч.
— Какой осел! — презрительно заметила Элана. — Вы уверены, что его величеству вообще можно давать в руки что-то острое? Он ведь может поранить себя.
— Таков обычай, женщина, — сухо отвечал Экатас. — Пленников надлежит строго охранять.
— Вот как, — пробормотала она, — а мы должны подчиняться обычаю, не так ли, Экатас? Там, где правит обычай, нет нужды в голове на плечах.
Заласта слабо усмехнулся.
— Я полагаю, Экатас, ты хотел провести нас в храм. Не будем заставлять Киргона ждать.
Экатас проглотил уже готовый сорваться с языка резкий ответ, рывком распахнул дверь и вывел их в стылый коридор.
Лестница, что вела вниз с вершины самой высокой башни королевского дворца, была крутая и узкая, бесконечные ступени, петляя, уводили все ниже и ниже. К тому времени, когда они вышли во внутренний двор, Элану била мелкая дрожь.
Зимнее солнце ослепительно-ярким негреющим светом заливало просторный внутренний двор.
По плитам двора они прошли к храму, выстроенному не из мрамора, а из белесого известняка. В отличие от мрамора, известняковые плиты тусклы и не отражают света, и потому у храма был какой-то болезненный вид, словно его камни тронула проказа.
Они поднялись по лестнице к портику и вошли в широкий проем входа. Элана ожидала, что внутри этой Святыни Святынь будет царить темнота, однако это было не так. С опасливым изумлением воззрилась она на источник света, а Экатас и Сантеокл между тем простерлись ниц, в один голос крича:
— Ванет, тъек Алкор! Йала Киргон!
И тогда только королева поняла значение вездесущего знака, которым было отмечено буквально все и вся в Потаенном Городе. Белый квадрат на этом знаке представлял собой стилизованное изображение каменного алтаря, располагавшегося в самом центре храма, однако пламя, пылавшее над алтарем, вовсе не было стилизованным изображением. То был самый настоящий огонь, живой, корчащийся, жадно рвущийся ввысь.
Элану вдруг охватил ужас. Огонь, пылавший над алтарем, не был обычным жертвенным огнем — нет, то было живое пламя, обладавшее сознанием, разумом, несгибаемой волей. Сам Киргон, слепящий, как солнце, пламенел извечно на бледном своем алтаре.
— Нет, — твердо сказал Спархок, — не стоит. Будем сидеть здесь безвылазно — во всяком случае, до тех пор, покуда Ксанетия не сумеет пошарить в чьих-нибудь головах. Мы всегда сможем вернуться и разделаться со Скарпой и его приятелями. Сейчас нам прежде всего нужно узнать, куда увезли Элану и Алиэн.
— Это мы уже знаем, — сказал Келтэн. — Их везут в Киргу.
— В том-то все и дело, — заметил ставший уже видимым Улаф. — Мы не знаем, где находится Кирга.
Они ушли в заросшие лианами развалины и собрались на втором этаже полуразрушенного дворца, чтобы обсудить свои дальнейшие действия.
— У Афраэли есть одна идея, — сказал Келтэн. — Мы могли бы отправиться в Центральную Кинезгу и на месте поразведать, что к чему.
— Вряд ли от этого будет прок, — заметил Бевьер. — Киргон прячет свой город с помощью иллюзий вот уже десять тысячелетий. Мы могли бы ходить по улицам Кирги и даже не увидеть ее.
— Кирга укрыта не для всех, — задумчиво проговорил Кааладор. — Туда и обратно все время снуют гонцы, а это значит, что кто-то в Натайосе обязательно знает дорогу. Спархок прав. Пусть лучше Ксанетия поразведает здесь, чем мы все будем шататься по пустыне, перебирая песчинки и гоняя из-под камней скорпионов и ящериц.
— Значит, остаемся здесь? — спросил Тиниен.
— Пока — да, — ответил Спархок. — Не будем привлекать ничьего внимания, пока не узнаем, что удалось выведать Ксанетии. Больше мы сейчас ничего не можем сделать.
— Но мы были так близко! — вспыхнул Келтэн. — Если б только мы добрались сюда на день-два раньше…
— Но этого не случилось, — отрезал Спархок, подавляя собственное разочарование, — а потому остается только примириться с обстоятельствами и сделать все, что в наших силах.
— А Заласта между тем с каждой минутой будет все дальше и дальше, — с горечью прибавил Келтэн.
— Не тревожься, Келтэн, — в холодном голосе Спархока была сама смерть. — Как бы проворно и далеко ни бежал Заласта, ему никуда не деться, когда я решу настигнуть его.
— Ты занят, Сарабиан? — осторожно спросила императрица Элисун с порога синей гостиной.
— Не очень, Элисун, — отозвался он со вздохом, — просто размышляю. За последние дни я получил слишком много дурных новостей.
— Тогда я лучше зайду как-нибудь в другой раз. Когда твой ум занят дурными новостями, с тобой не очень-то развлечешься.
— И это все, что интересует тебя во всем мире, Элисун? — с грустью спросил он. — Одни только развлечения?
Улыбчивое лицо Элисун стало строже, и она переступила порог гостиной.
— А разве не для этого в первую очередь ты женился на нас, Сарабиан? — Элисун говорила на классическом тамульском языке, который разительно отличался от мягкого и ленивого валезийского диалекта. — Ты заключил с нами брак, чтобы укрепить политические союзы, а потому мы лишь символы, куклы, украшения. Нас решительно нельзя считать частью правительства.
Сарабиана поразила тонкость ее восприятия — да и вся эта неожиданная перемена в ее поведении. Элисун очень легко было недооценить. Ее целеустремленная погоня за удовольствиями, агрессивная нагота ее валезийского наряда как будто представляли ее бездумной охотницей за чувственным наслаждением, но сейчас перед ним была совсем другая Элисун. Сарабиан посмотрел на нее с интересом.
— Чем ты занималась в последнее время, любовь моя? — нежно спросил он.
— Тем же, чем и обычно, — пожала она плечами. Сарабиан отвел глаза.
— Не делай этого.
— Чего не делать?
— Не пожимай плечами. Это сводит меня с ума.
— Так и задумано. Неужели ты думаешь, что я одеваюсь так только потому, что мне лень одеваться, как все?
— Так ты за этим сейчас пришла? Поразвлечься? Или у тебя была более скучная причина?
Они никогда прежде не говорили так, и внезапная откровенность Элисун заинтриговала Сарабиана.
— Поговорим вначале о скучном, — сказала Элисун и критически оглядела супруга. — Тебе нужно больше спать, — с упреком добавила она.
— Хотел бы, да не могу. У меня слишком много забот.
— Придется мне самой этим заняться. — Она помолчала. — В Женском дворце что-то затевается, Сарабиан.
— Вот как?
— Слишком много незнакомых лиц мелькает среди комнатных собачек и блюдолизов, которые обычно наводняют залы.
Сарабиан рассмеялся.
— Не слишком ли это грубо — так говорить о придворных?
— А разве это не так? Среди них нет ни одного настоящего мужчины. Они и нужны-то во дворце лишь затем, чтобы помогать нам в наших интригах. Ты ведь знаешь, что мы все время интригуем друг против друга?
Сарабиан пожал плечами.
— Надо же вам всем как-то занять свободное время.
— А другого времени у нас и не бывает, муж мой. Все наше время — свободное, Сарабиан, в этом-то и наша беда. Как бы то ни было, эти незнакомцы не принадлежат ни к одному из дворов.
— Ты уверена?
Элисун одарила его плутовской усмешкой.
— Можешь мне поверить. Я имела дело со всеми придворными. Они всего лишь безвредные мотыльки, а эти — настоящие осы.
Сарабиан весело взглянул на нее.
— Неужели ты и вправду перебрала всех придворных в Женском дворце?
— Более или менее. — Она вновь пожала плечами — нарочно, подумал Сарабиан. — На самом деле это было довольно скучно. Придворные не отличаются пылкостью, но зато я получала возможность следить за всем, что происходит во дворце.
— Так это было не только ради…
— Так, самую малость, но надо же мне было как-то защищаться. Наша политика тоньше мужской, но зато и более жестока.
— И эти незнакомцы — тамульцы?
— Одни — да, другие — нет.
— Давно это продолжается?
— С тех пор, как мы вернулись в Женский дворец. Я не видела ни одной из этих ос, когда мы жили здесь, в эленийском замке.
— Стало быть, последние пару недель? Элисун кивнула.
— Я решила, что тебе следует об этом знать. Возможно, это то же самое, что происходит у нас из года в год, но я так не думаю. Наша — женская — политика придерживается обходных путей, а то, что происходит сейчас в Женском дворце, — мужская политика.
— Ты могла бы присматривать за всеми этими делами — для меня? Я был бы тебе признателен.
— Разумеется, муж мой. Я-то тебе верна.
— В самом деле?
— Не разделяй всеобщего заблуждения, Сарабиан. Верность не стоит смешивать с тем, другим делом. Оно не значит ничего, а верность — все.
— В тебе сокрыто куда больше, Элисун, чем может показаться на первый взгляд.
— Вот как? Я никогда и не пыталась что-то скрыть. — Элисун сделала глубокий вдох. Сарабиан вновь рассмеялся.
— У тебя есть планы на вечер?
— Ничего такого, чего бы я не могла отложить. Что у тебя на уме?
— Я подумал, что мы могли бы поговорить.
— Поговорить?
— Кроме всего прочего.
— Мне нужно вначале отправить одно послание. Потом мы будем говорить столько, сколько захочешь, — в перерывах между «всем прочим».
Минуло два дня, как они покинули Тиану, и сейчас огибали западную оконечность озера по дороге, ведущей в Арджуну. На ночь они остановились на берегу озера, недалеко от дороги, и Халэд подстрелил из арбалета оленя.
— Охота в дороге сберегает время и деньги, — пояснил он Бериту, освежевывая добычу.
— Ты весьма ловко управляешься с арбалетом, — заметил Берит.
— Привычка, — пожал плечами Халэд и вдруг резко вскинул голову. — Кто-то едет сюда, — сказал он; указывая на дорогу острием окровавленного ножа.
— Арджунцы, — определил Берит, прищуренными глазами разглядывая подъезжавших всадников.
— Не все, — возразил Халэд. — Тот, что скачет впереди, — элениец, судя по одежде, из Эдома.
Халэд вытер окровавленные руки о траву, потянулся к арбалету и взвел его.
— На всякий случай, — пояснил он. — В конце концов, они ведь уже знают, кто мы такие.
Берит мрачно кивнул и частично выдвинул меч из ножен.
Всадники осадили коней ярдах в пятидесяти от них.
— Сэр Спархок? — по-эленийски окликнул эдомец.
— Возможно, — отозвался Берит. — Чем могу служить, приятель?
— У меня для тебя письмо.
— Весьма тронут. Принеси его.
— Подойди один, — прибавил Халэд. — Тебе не понадобятся телохранители.
— Я слышал о том, что вы сделали с предыдущим посланцем.
— Отлично, — сказал Халэд, — мы так и рассчитывали, что об этом станет известно. Парень был не очень-то вежлив, но я уверен, что ты куда лучше воспитан. Подойди сюда. Ничего дурного с тобой не случится — покуда будешь помнить о хороших манерах. Эдомец, однако, колебался.
— Дружок, — язвительно сказал Халэд, — ты так или иначе в пределах досягаемости моего арбалета, так что лучше делай, как я тебе говорю. Подойди один. Мы уладим наше дельце, а потом ты и твои арджунские друзья можете отправляться куда вам заблагорассудится. В противном случае вас ждут неприятности.
Эдомец торопливо посовещался со своими телохранителями и осторожно выехал вперед, держа над головой сложенный кусок пергамента.
— Я безоружен, — объявил он.
— А вот это неблагоразумно, приятель, — сказал Берит. — Времена нынче беспокойные. Дай-ка мне письмо.
Посланец медленно опустил руку и протянул Бериту пергамент.
— Планы изменились, сэр Спархок, — вежливо проговорил он.
— Поразительно. — Берит распечатал письмо и бережно вынул знакомый локон. — Всего-то в третий раз? Похоже, вам недостает собранности. — Он поглядел на пергамент. — Весьма удобно. На сей раз кто-то даже озаботился нарисовать карту.
— Поселок малоизвестен, — пояснил эдомец. — Это крохотное селение, да и его бы не было, если бы не работорговля.
— Хороший из тебя посланец, друг мой, — заметил Халэд. — Может быть, возьмешься передать мое послание Крегеру?
— Постараюсь, молодой господин.
— Отлично. Передай ему, что я иду за ним. Пусть почаще оглядывается уже сейчас, потому что очень скоро, как бы ни обернулись дела, он увидит за своей спиной меня.
Эдомец с трудом сглотнул.
— Я все передам, молодой господин.
— Буду счастлив.
Посланец осторожно отвел коня назад на несколько ярдов и, развернувшись, поскакал к своим арджунским спутникам.
— Куда теперь? — спросил Халэд.
— Вигайо — где-то в Кинезге.
— Да, городом это не назовешь.
— Ты бывал там?
— Очень недолго. Беллиом занес нас туда по ошибке, когда Спархок учился применять его.
— Далеко это отсюда?
— Около сотни лиг. Впрочем, именно в том направлении нам и нужно ехать. Афраэль сказала, что Заласта везет королеву в Киргу, и Вигайо куда ближе к тем местам, чем Арджун. Сообщи Афраэли, что с рассветом мы отправляемся в путь, а потом поможешь мне разделать оленя. До Вигайо десять дней пути, и нам лучше запастись мясом.
— Скарпа был там, — сказала Ксанетия. — Воспоминания его о Потаенном Граде весьма свежи, однако память о дороге туда неточна и бессвязна. Я сумела увидеть лишь отрывочные картины сего путешествия. Безумие лишило его мысли связности, и разум его бесцельно бродит меж реальностью и иллюзией.
— Плохо наше дело, — протянул Кааладор. — Старина Крегер не знает дороги, потому что был мертвецки пьян, когда Заласта говорил о том, как добраться до Кирги, а Скарпа чересчур чокнутый, чтобы помнить, как он туда попал. — Глаза его сузились. — А что Кизата? — спросил он.
Ксанетия содрогнулась.
— Не безумие и не хмельной туман преграждают мне путь в мысли Кизаты из Эсоса, — отвечала она с отвращением. — Глубоко погрузился он во тьму, что есть Азеш, и творения преисподнего мира настолько овладели им, что разум его более нельзя назвать человеческим. Прежде заклинания его в какой-то мере сдерживали сих чудовищных демонов, однако позднее призвал он Клааля и тем самым освободил всех прочих. Молю тебя, не вынуждай меня более погружаться в сей бурлящий хаос. Истинно, Кизате ведома дорога в Киргу, однако же мы во здравом уме не могли бы следовать сим путем, ибо ведет он через царство пламени, тьмы и невыразимого ужаса.
— Стало быть, здесь нам искать больше нечего, верно?
Все разом обернулись на звук знакомого голоса. Богиня-Дитя со свирелью в руках примостилась на подоконнике.
— А это разумно, Божественная? — спросил Бевьер. — Разве наши враги не могут учуять тебя?
— Некому учуять меня, Бевьер, — ответила она, — Заласты здесь больше нет. Я заглянула, чтобы сообщить вам, что Берит получил новые указания. Он и Халэд направляются в Вигайо, селение по ту сторону кинезганской границы. Как только вы будете готовы, я возьму вас туда.
— И что же нам там делать? — спросил Келтэн.
— Я хочу, чтобы Ксанетия оказалась поблизости от очередного Крегерова посланца, — пояснила Афраэль. — Кирга сокрыта целиком и полностью — даже от меня. К этой иллюзии есть ключ, и его-то мы и должны отыскать — иначе мы все поседеем и состаримся, слоняясь по пустыне, но так и не найдем этого города.
— Пожалуй, ты права, — признал Спархок и прямо взглянул на Богиню-Дитя. — Не могла бы ты устроить всем нам еще одну встречу? Мы приближаемся к финалу, и мне надо бы потолковать с остальными — в особенности с Вэнионом и Бергстеном, а также, пожалуй, с Бетуаной и Крингом. В нашем распоряжении немалые армии, но проку от них будет немного, если они разбегутся в трех разных направлениях или будут наносить удары по Кирге каждая в отдельности. Мы в общих чертах знаем, где находится Кирга, и я хотел бы окружить это место стальным кольцом, но решительно не желаю, чтобы кто-то случайно наткнулся на город прежде, чем мы вызволим Элану и Алиэн.
— Втянешь ты меня в беду, Спархок, — язвительно отозвалась она. — Ты хоть представляешь, сколько мне нужно дать обещаний, чтобы получить разрешение на этакое сборище, — не говоря уж о том, что все эти обещания мне придется выполнять! — Но это очень важно, Афраэль.
Богиня-Дитя показала ему язык — и исчезла.
— Мы получили приказ от доми Тикуме, ваше преподобие, — сообщил патриарху Бергстену бритоголовый пелой, когда они встретились в шатре патриарха неподалеку от города Пела. — Нам надлежит оказать тебе всемерную помощь.
— Твой доми — очень славный человек, друг Даийя, — отозвался облаченный в доспехи патриарх.
— Его приказ разворошил осиное гнездо, — мрачно признался Даийя. — Идея союза с рыцарями церкви вызвала теологические споры, которые продолжались не один день. Большинство людей здесь, в Астеле, считают, что рыцари церкви — порождения ада. Изрядное число спорщиков сейчас обсуждают этот вопрос с самим Богом.
— Как я понимаю, религиозные диспуты у пелоев проходят более чем оживленно.
— О да, — подтвердил Даийя. — Впрочем, послание архимандрита Монсела помогло остудить горячие головы. Религиозное мышление пелоев не так уж и глубоко, ваше преподобие. Мы верим в Бога и оставляем теологию церковникам. Если архимандрит не против, с какой стати противиться нам? Если он неправ, ему же и гореть в аду за свои грехи.
— Далеко отсюда до Кинестры? — спросил Бергстен.
— Примерно сто семьдесят пять лиг, ваше преподобие.
— Три недели, — невесело пробормотал Бергстен. — Что же, ничего не поделаешь. Отправляемся на рассвете. Скажи своим людям, друг Даийя, чтобы как следует выспались. В ближайший месяц им наверняка будет не до сна.
— Бергстен! — легко и мелодично проворковал его имя чей-то голос.
Талесийский патриарх стремительно сел, потянувшись к топору.
— Не надо, Бергстен. Я не причиню тебе зла.
— Кто здесь? — резко спросил он, шаря в поисках свечи, кресала и трута.
— Вот. — Из темноты протянулась маленькая ручка. На ладони плясал язычок пламени.
Бергстен заморгал. Ночной гость оказался маленькой девочкой, судя по всему, стирикской крови — прелестное дитя с длинными волосами и большими, темными, как ночь, глазами. Руки Бергстена задрожали.
— Ты Афраэль, не так ли? — с трудом проговорил он.
— Как проницательно, ваша светлость. Спархок ждет тебя.
Патриарх отпрянул от существа, которое — как твердила доктрина его веры — вовсе не существовало и не могло существовать.
— Вы ведете себя глупо, ваша светлость, — сказала она. — Неужели тебе не известно, что я не могла бы даже заговорить с тобой без разрешения твоего Бога? Я и близко не посмела бы к тебе подойти.
— Теоретически да, — неохотно согласился он, — но ведь ты можешь быть и демоном, а для демонов закон не писан.
— Разве я похожа на демона?
— Внешний вид и реальная суть — разные вещи, — упрямо возразил он.
Девочка прямо взглянула в его глаза и произнесла истинное имя эленийского Бога — один из наиболее ревностно оберегаемых секретов Церкви.
— Демон не мог бы произнести это имя, не так ли, ваша светлость?
— Да, пожалуй, что так.
— Мы с тобой поладим, Бергстен, — улыбнулась она, легко поцеловав его в щеку. — Ортзел спорил бы об этом целый месяц. Будь добр, убери свой топор. От железа у меня мурашки по коже.
— Куда мы направляемся?
— Встретиться со Спархоком. Я ведь тебе уже об этом сказала.
— Это далеко?
— Не очень, — улыбнулась девочка, откинув полог шатра.
Над Пелой все еще стояла ночь, но снаружи, за пологом, царил дневной свет — и очень странный свет. Девственно-белый песчаный берег протянулся к сапфирно-синему морю под небом, окрашенным во все цвета радуги, и в полумиле от берега, посреди этой невероятной синевы, высился изумрудный островок, увенчанный храмом из сверкающего мрамора.
— Что это за место? — спросил Бергстен, высунув голову из шатра и изумленно озираясь.
— Думаю, что вы, ваша светлость, назвали бы его: Небесами, — отвечала Богиня-Дитя, дунув на плясавшее на ее ладони пламя. — Как бы там ни было, это мои Небеса. Есть и другие, но этой — именно мои.
— Где оно?
— Всюду и нигде. Все Небеса существуют одновременно повсюду. Как, впрочем, и преисподние — но это уже другая история. Пойдем?
ГЛАВА 21
Элана, уже вполне пришедшая в себя, заметила, что в черных глазах верховного жреца Киргона мелькнул страх.
— Тогда веди королеву, — угрюмо сказал Экатас, — Именно ее желает лицезреть Киргон.
— Разумное решение, Экатас, — сардонически усмехнулся Заласта. — Если будешь все время делать правильный выбор, может быть, тебе и удастся про жить чуть подольше, чем ты заслуживаешь.
Элана бережно укрыла своим плащом Алиэн и обернулась к своим тюремщикам.
— Что ж, покончим с этим поскорее, — проговорила она, собрав остатки своего царственного достоинства.
Сантеокл неуклюже поднялся на ноги и надел остроконечный шлем, с великим тщанием следя за тем, чтобы не примять свои уложенные и завитые локоны. Минуту он возился, укрепляя на сгибе левой руки большой круглый щит, затем обнажил меч.
— Какой осел! — презрительно заметила Элана. — Вы уверены, что его величеству вообще можно давать в руки что-то острое? Он ведь может поранить себя.
— Таков обычай, женщина, — сухо отвечал Экатас. — Пленников надлежит строго охранять.
— Вот как, — пробормотала она, — а мы должны подчиняться обычаю, не так ли, Экатас? Там, где правит обычай, нет нужды в голове на плечах.
Заласта слабо усмехнулся.
— Я полагаю, Экатас, ты хотел провести нас в храм. Не будем заставлять Киргона ждать.
Экатас проглотил уже готовый сорваться с языка резкий ответ, рывком распахнул дверь и вывел их в стылый коридор.
Лестница, что вела вниз с вершины самой высокой башни королевского дворца, была крутая и узкая, бесконечные ступени, петляя, уводили все ниже и ниже. К тому времени, когда они вышли во внутренний двор, Элану била мелкая дрожь.
Зимнее солнце ослепительно-ярким негреющим светом заливало просторный внутренний двор.
По плитам двора они прошли к храму, выстроенному не из мрамора, а из белесого известняка. В отличие от мрамора, известняковые плиты тусклы и не отражают света, и потому у храма был какой-то болезненный вид, словно его камни тронула проказа.
Они поднялись по лестнице к портику и вошли в широкий проем входа. Элана ожидала, что внутри этой Святыни Святынь будет царить темнота, однако это было не так. С опасливым изумлением воззрилась она на источник света, а Экатас и Сантеокл между тем простерлись ниц, в один голос крича:
— Ванет, тъек Алкор! Йала Киргон!
И тогда только королева поняла значение вездесущего знака, которым было отмечено буквально все и вся в Потаенном Городе. Белый квадрат на этом знаке представлял собой стилизованное изображение каменного алтаря, располагавшегося в самом центре храма, однако пламя, пылавшее над алтарем, вовсе не было стилизованным изображением. То был самый настоящий огонь, живой, корчащийся, жадно рвущийся ввысь.
Элану вдруг охватил ужас. Огонь, пылавший над алтарем, не был обычным жертвенным огнем — нет, то было живое пламя, обладавшее сознанием, разумом, несгибаемой волей. Сам Киргон, слепящий, как солнце, пламенел извечно на бледном своем алтаре.
— Нет, — твердо сказал Спархок, — не стоит. Будем сидеть здесь безвылазно — во всяком случае, до тех пор, покуда Ксанетия не сумеет пошарить в чьих-нибудь головах. Мы всегда сможем вернуться и разделаться со Скарпой и его приятелями. Сейчас нам прежде всего нужно узнать, куда увезли Элану и Алиэн.
— Это мы уже знаем, — сказал Келтэн. — Их везут в Киргу.
— В том-то все и дело, — заметил ставший уже видимым Улаф. — Мы не знаем, где находится Кирга.
Они ушли в заросшие лианами развалины и собрались на втором этаже полуразрушенного дворца, чтобы обсудить свои дальнейшие действия.
— У Афраэли есть одна идея, — сказал Келтэн. — Мы могли бы отправиться в Центральную Кинезгу и на месте поразведать, что к чему.
— Вряд ли от этого будет прок, — заметил Бевьер. — Киргон прячет свой город с помощью иллюзий вот уже десять тысячелетий. Мы могли бы ходить по улицам Кирги и даже не увидеть ее.
— Кирга укрыта не для всех, — задумчиво проговорил Кааладор. — Туда и обратно все время снуют гонцы, а это значит, что кто-то в Натайосе обязательно знает дорогу. Спархок прав. Пусть лучше Ксанетия поразведает здесь, чем мы все будем шататься по пустыне, перебирая песчинки и гоняя из-под камней скорпионов и ящериц.
— Значит, остаемся здесь? — спросил Тиниен.
— Пока — да, — ответил Спархок. — Не будем привлекать ничьего внимания, пока не узнаем, что удалось выведать Ксанетии. Больше мы сейчас ничего не можем сделать.
— Но мы были так близко! — вспыхнул Келтэн. — Если б только мы добрались сюда на день-два раньше…
— Но этого не случилось, — отрезал Спархок, подавляя собственное разочарование, — а потому остается только примириться с обстоятельствами и сделать все, что в наших силах.
— А Заласта между тем с каждой минутой будет все дальше и дальше, — с горечью прибавил Келтэн.
— Не тревожься, Келтэн, — в холодном голосе Спархока была сама смерть. — Как бы проворно и далеко ни бежал Заласта, ему никуда не деться, когда я решу настигнуть его.
— Ты занят, Сарабиан? — осторожно спросила императрица Элисун с порога синей гостиной.
— Не очень, Элисун, — отозвался он со вздохом, — просто размышляю. За последние дни я получил слишком много дурных новостей.
— Тогда я лучше зайду как-нибудь в другой раз. Когда твой ум занят дурными новостями, с тобой не очень-то развлечешься.
— И это все, что интересует тебя во всем мире, Элисун? — с грустью спросил он. — Одни только развлечения?
Улыбчивое лицо Элисун стало строже, и она переступила порог гостиной.
— А разве не для этого в первую очередь ты женился на нас, Сарабиан? — Элисун говорила на классическом тамульском языке, который разительно отличался от мягкого и ленивого валезийского диалекта. — Ты заключил с нами брак, чтобы укрепить политические союзы, а потому мы лишь символы, куклы, украшения. Нас решительно нельзя считать частью правительства.
Сарабиана поразила тонкость ее восприятия — да и вся эта неожиданная перемена в ее поведении. Элисун очень легко было недооценить. Ее целеустремленная погоня за удовольствиями, агрессивная нагота ее валезийского наряда как будто представляли ее бездумной охотницей за чувственным наслаждением, но сейчас перед ним была совсем другая Элисун. Сарабиан посмотрел на нее с интересом.
— Чем ты занималась в последнее время, любовь моя? — нежно спросил он.
— Тем же, чем и обычно, — пожала она плечами. Сарабиан отвел глаза.
— Не делай этого.
— Чего не делать?
— Не пожимай плечами. Это сводит меня с ума.
— Так и задумано. Неужели ты думаешь, что я одеваюсь так только потому, что мне лень одеваться, как все?
— Так ты за этим сейчас пришла? Поразвлечься? Или у тебя была более скучная причина?
Они никогда прежде не говорили так, и внезапная откровенность Элисун заинтриговала Сарабиана.
— Поговорим вначале о скучном, — сказала Элисун и критически оглядела супруга. — Тебе нужно больше спать, — с упреком добавила она.
— Хотел бы, да не могу. У меня слишком много забот.
— Придется мне самой этим заняться. — Она помолчала. — В Женском дворце что-то затевается, Сарабиан.
— Вот как?
— Слишком много незнакомых лиц мелькает среди комнатных собачек и блюдолизов, которые обычно наводняют залы.
Сарабиан рассмеялся.
— Не слишком ли это грубо — так говорить о придворных?
— А разве это не так? Среди них нет ни одного настоящего мужчины. Они и нужны-то во дворце лишь затем, чтобы помогать нам в наших интригах. Ты ведь знаешь, что мы все время интригуем друг против друга?
Сарабиан пожал плечами.
— Надо же вам всем как-то занять свободное время.
— А другого времени у нас и не бывает, муж мой. Все наше время — свободное, Сарабиан, в этом-то и наша беда. Как бы то ни было, эти незнакомцы не принадлежат ни к одному из дворов.
— Ты уверена?
Элисун одарила его плутовской усмешкой.
— Можешь мне поверить. Я имела дело со всеми придворными. Они всего лишь безвредные мотыльки, а эти — настоящие осы.
Сарабиан весело взглянул на нее.
— Неужели ты и вправду перебрала всех придворных в Женском дворце?
— Более или менее. — Она вновь пожала плечами — нарочно, подумал Сарабиан. — На самом деле это было довольно скучно. Придворные не отличаются пылкостью, но зато я получала возможность следить за всем, что происходит во дворце.
— Так это было не только ради…
— Так, самую малость, но надо же мне было как-то защищаться. Наша политика тоньше мужской, но зато и более жестока.
— И эти незнакомцы — тамульцы?
— Одни — да, другие — нет.
— Давно это продолжается?
— С тех пор, как мы вернулись в Женский дворец. Я не видела ни одной из этих ос, когда мы жили здесь, в эленийском замке.
— Стало быть, последние пару недель? Элисун кивнула.
— Я решила, что тебе следует об этом знать. Возможно, это то же самое, что происходит у нас из года в год, но я так не думаю. Наша — женская — политика придерживается обходных путей, а то, что происходит сейчас в Женском дворце, — мужская политика.
— Ты могла бы присматривать за всеми этими делами — для меня? Я был бы тебе признателен.
— Разумеется, муж мой. Я-то тебе верна.
— В самом деле?
— Не разделяй всеобщего заблуждения, Сарабиан. Верность не стоит смешивать с тем, другим делом. Оно не значит ничего, а верность — все.
— В тебе сокрыто куда больше, Элисун, чем может показаться на первый взгляд.
— Вот как? Я никогда и не пыталась что-то скрыть. — Элисун сделала глубокий вдох. Сарабиан вновь рассмеялся.
— У тебя есть планы на вечер?
— Ничего такого, чего бы я не могла отложить. Что у тебя на уме?
— Я подумал, что мы могли бы поговорить.
— Поговорить?
— Кроме всего прочего.
— Мне нужно вначале отправить одно послание. Потом мы будем говорить столько, сколько захочешь, — в перерывах между «всем прочим».
Минуло два дня, как они покинули Тиану, и сейчас огибали западную оконечность озера по дороге, ведущей в Арджуну. На ночь они остановились на берегу озера, недалеко от дороги, и Халэд подстрелил из арбалета оленя.
— Охота в дороге сберегает время и деньги, — пояснил он Бериту, освежевывая добычу.
— Ты весьма ловко управляешься с арбалетом, — заметил Берит.
— Привычка, — пожал плечами Халэд и вдруг резко вскинул голову. — Кто-то едет сюда, — сказал он; указывая на дорогу острием окровавленного ножа.
— Арджунцы, — определил Берит, прищуренными глазами разглядывая подъезжавших всадников.
— Не все, — возразил Халэд. — Тот, что скачет впереди, — элениец, судя по одежде, из Эдома.
Халэд вытер окровавленные руки о траву, потянулся к арбалету и взвел его.
— На всякий случай, — пояснил он. — В конце концов, они ведь уже знают, кто мы такие.
Берит мрачно кивнул и частично выдвинул меч из ножен.
Всадники осадили коней ярдах в пятидесяти от них.
— Сэр Спархок? — по-эленийски окликнул эдомец.
— Возможно, — отозвался Берит. — Чем могу служить, приятель?
— У меня для тебя письмо.
— Весьма тронут. Принеси его.
— Подойди один, — прибавил Халэд. — Тебе не понадобятся телохранители.
— Я слышал о том, что вы сделали с предыдущим посланцем.
— Отлично, — сказал Халэд, — мы так и рассчитывали, что об этом станет известно. Парень был не очень-то вежлив, но я уверен, что ты куда лучше воспитан. Подойди сюда. Ничего дурного с тобой не случится — покуда будешь помнить о хороших манерах. Эдомец, однако, колебался.
— Дружок, — язвительно сказал Халэд, — ты так или иначе в пределах досягаемости моего арбалета, так что лучше делай, как я тебе говорю. Подойди один. Мы уладим наше дельце, а потом ты и твои арджунские друзья можете отправляться куда вам заблагорассудится. В противном случае вас ждут неприятности.
Эдомец торопливо посовещался со своими телохранителями и осторожно выехал вперед, держа над головой сложенный кусок пергамента.
— Я безоружен, — объявил он.
— А вот это неблагоразумно, приятель, — сказал Берит. — Времена нынче беспокойные. Дай-ка мне письмо.
Посланец медленно опустил руку и протянул Бериту пергамент.
— Планы изменились, сэр Спархок, — вежливо проговорил он.
— Поразительно. — Берит распечатал письмо и бережно вынул знакомый локон. — Всего-то в третий раз? Похоже, вам недостает собранности. — Он поглядел на пергамент. — Весьма удобно. На сей раз кто-то даже озаботился нарисовать карту.
— Поселок малоизвестен, — пояснил эдомец. — Это крохотное селение, да и его бы не было, если бы не работорговля.
— Хороший из тебя посланец, друг мой, — заметил Халэд. — Может быть, возьмешься передать мое послание Крегеру?
— Постараюсь, молодой господин.
— Отлично. Передай ему, что я иду за ним. Пусть почаще оглядывается уже сейчас, потому что очень скоро, как бы ни обернулись дела, он увидит за своей спиной меня.
Эдомец с трудом сглотнул.
— Я все передам, молодой господин.
— Буду счастлив.
Посланец осторожно отвел коня назад на несколько ярдов и, развернувшись, поскакал к своим арджунским спутникам.
— Куда теперь? — спросил Халэд.
— Вигайо — где-то в Кинезге.
— Да, городом это не назовешь.
— Ты бывал там?
— Очень недолго. Беллиом занес нас туда по ошибке, когда Спархок учился применять его.
— Далеко это отсюда?
— Около сотни лиг. Впрочем, именно в том направлении нам и нужно ехать. Афраэль сказала, что Заласта везет королеву в Киргу, и Вигайо куда ближе к тем местам, чем Арджун. Сообщи Афраэли, что с рассветом мы отправляемся в путь, а потом поможешь мне разделать оленя. До Вигайо десять дней пути, и нам лучше запастись мясом.
— Скарпа был там, — сказала Ксанетия. — Воспоминания его о Потаенном Граде весьма свежи, однако память о дороге туда неточна и бессвязна. Я сумела увидеть лишь отрывочные картины сего путешествия. Безумие лишило его мысли связности, и разум его бесцельно бродит меж реальностью и иллюзией.
— Плохо наше дело, — протянул Кааладор. — Старина Крегер не знает дороги, потому что был мертвецки пьян, когда Заласта говорил о том, как добраться до Кирги, а Скарпа чересчур чокнутый, чтобы помнить, как он туда попал. — Глаза его сузились. — А что Кизата? — спросил он.
Ксанетия содрогнулась.
— Не безумие и не хмельной туман преграждают мне путь в мысли Кизаты из Эсоса, — отвечала она с отвращением. — Глубоко погрузился он во тьму, что есть Азеш, и творения преисподнего мира настолько овладели им, что разум его более нельзя назвать человеческим. Прежде заклинания его в какой-то мере сдерживали сих чудовищных демонов, однако позднее призвал он Клааля и тем самым освободил всех прочих. Молю тебя, не вынуждай меня более погружаться в сей бурлящий хаос. Истинно, Кизате ведома дорога в Киргу, однако же мы во здравом уме не могли бы следовать сим путем, ибо ведет он через царство пламени, тьмы и невыразимого ужаса.
— Стало быть, здесь нам искать больше нечего, верно?
Все разом обернулись на звук знакомого голоса. Богиня-Дитя со свирелью в руках примостилась на подоконнике.
— А это разумно, Божественная? — спросил Бевьер. — Разве наши враги не могут учуять тебя?
— Некому учуять меня, Бевьер, — ответила она, — Заласты здесь больше нет. Я заглянула, чтобы сообщить вам, что Берит получил новые указания. Он и Халэд направляются в Вигайо, селение по ту сторону кинезганской границы. Как только вы будете готовы, я возьму вас туда.
— И что же нам там делать? — спросил Келтэн.
— Я хочу, чтобы Ксанетия оказалась поблизости от очередного Крегерова посланца, — пояснила Афраэль. — Кирга сокрыта целиком и полностью — даже от меня. К этой иллюзии есть ключ, и его-то мы и должны отыскать — иначе мы все поседеем и состаримся, слоняясь по пустыне, но так и не найдем этого города.
— Пожалуй, ты права, — признал Спархок и прямо взглянул на Богиню-Дитя. — Не могла бы ты устроить всем нам еще одну встречу? Мы приближаемся к финалу, и мне надо бы потолковать с остальными — в особенности с Вэнионом и Бергстеном, а также, пожалуй, с Бетуаной и Крингом. В нашем распоряжении немалые армии, но проку от них будет немного, если они разбегутся в трех разных направлениях или будут наносить удары по Кирге каждая в отдельности. Мы в общих чертах знаем, где находится Кирга, и я хотел бы окружить это место стальным кольцом, но решительно не желаю, чтобы кто-то случайно наткнулся на город прежде, чем мы вызволим Элану и Алиэн.
— Втянешь ты меня в беду, Спархок, — язвительно отозвалась она. — Ты хоть представляешь, сколько мне нужно дать обещаний, чтобы получить разрешение на этакое сборище, — не говоря уж о том, что все эти обещания мне придется выполнять! — Но это очень важно, Афраэль.
Богиня-Дитя показала ему язык — и исчезла.
— Мы получили приказ от доми Тикуме, ваше преподобие, — сообщил патриарху Бергстену бритоголовый пелой, когда они встретились в шатре патриарха неподалеку от города Пела. — Нам надлежит оказать тебе всемерную помощь.
— Твой доми — очень славный человек, друг Даийя, — отозвался облаченный в доспехи патриарх.
— Его приказ разворошил осиное гнездо, — мрачно признался Даийя. — Идея союза с рыцарями церкви вызвала теологические споры, которые продолжались не один день. Большинство людей здесь, в Астеле, считают, что рыцари церкви — порождения ада. Изрядное число спорщиков сейчас обсуждают этот вопрос с самим Богом.
— Как я понимаю, религиозные диспуты у пелоев проходят более чем оживленно.
— О да, — подтвердил Даийя. — Впрочем, послание архимандрита Монсела помогло остудить горячие головы. Религиозное мышление пелоев не так уж и глубоко, ваше преподобие. Мы верим в Бога и оставляем теологию церковникам. Если архимандрит не против, с какой стати противиться нам? Если он неправ, ему же и гореть в аду за свои грехи.
— Далеко отсюда до Кинестры? — спросил Бергстен.
— Примерно сто семьдесят пять лиг, ваше преподобие.
— Три недели, — невесело пробормотал Бергстен. — Что же, ничего не поделаешь. Отправляемся на рассвете. Скажи своим людям, друг Даийя, чтобы как следует выспались. В ближайший месяц им наверняка будет не до сна.
— Бергстен! — легко и мелодично проворковал его имя чей-то голос.
Талесийский патриарх стремительно сел, потянувшись к топору.
— Не надо, Бергстен. Я не причиню тебе зла.
— Кто здесь? — резко спросил он, шаря в поисках свечи, кресала и трута.
— Вот. — Из темноты протянулась маленькая ручка. На ладони плясал язычок пламени.
Бергстен заморгал. Ночной гость оказался маленькой девочкой, судя по всему, стирикской крови — прелестное дитя с длинными волосами и большими, темными, как ночь, глазами. Руки Бергстена задрожали.
— Ты Афраэль, не так ли? — с трудом проговорил он.
— Как проницательно, ваша светлость. Спархок ждет тебя.
Патриарх отпрянул от существа, которое — как твердила доктрина его веры — вовсе не существовало и не могло существовать.
— Вы ведете себя глупо, ваша светлость, — сказала она. — Неужели тебе не известно, что я не могла бы даже заговорить с тобой без разрешения твоего Бога? Я и близко не посмела бы к тебе подойти.
— Теоретически да, — неохотно согласился он, — но ведь ты можешь быть и демоном, а для демонов закон не писан.
— Разве я похожа на демона?
— Внешний вид и реальная суть — разные вещи, — упрямо возразил он.
Девочка прямо взглянула в его глаза и произнесла истинное имя эленийского Бога — один из наиболее ревностно оберегаемых секретов Церкви.
— Демон не мог бы произнести это имя, не так ли, ваша светлость?
— Да, пожалуй, что так.
— Мы с тобой поладим, Бергстен, — улыбнулась она, легко поцеловав его в щеку. — Ортзел спорил бы об этом целый месяц. Будь добр, убери свой топор. От железа у меня мурашки по коже.
— Куда мы направляемся?
— Встретиться со Спархоком. Я ведь тебе уже об этом сказала.
— Это далеко?
— Не очень, — улыбнулась девочка, откинув полог шатра.
Над Пелой все еще стояла ночь, но снаружи, за пологом, царил дневной свет — и очень странный свет. Девственно-белый песчаный берег протянулся к сапфирно-синему морю под небом, окрашенным во все цвета радуги, и в полумиле от берега, посреди этой невероятной синевы, высился изумрудный островок, увенчанный храмом из сверкающего мрамора.
— Что это за место? — спросил Бергстен, высунув голову из шатра и изумленно озираясь.
— Думаю, что вы, ваша светлость, назвали бы его: Небесами, — отвечала Богиня-Дитя, дунув на плясавшее на ее ладони пламя. — Как бы там ни было, это мои Небеса. Есть и другие, но этой — именно мои.
— Где оно?
— Всюду и нигде. Все Небеса существуют одновременно повсюду. Как, впрочем, и преисподние — но это уже другая история. Пойдем?
ГЛАВА 21
Кордз из Нелана был совершенным человеком. Осознание этого не сразу пришло к благочестивому эдомцу. Лишь досконально исследовав собственную душу и подробно изучив священное писание, он пришел к этому неизбежному выводу. Он был совершенством. Он исполнял все заповеди Господни, он делал то, что должен был делать, и не делал того, что запрещено. Разве это не есть совершенство?
Приятно было чувствовать себя совершенным, однако Кордз был не из тех, кто почиет на лаврах. Теперь, когда он достиг совершенства в глазах Бога, пришло время обратить свое внимание на грехи соседей. Грешники, однако, редко грешат в открытую, а потому Кордзу пришлось действовать тайно. Он подглядывал в окна по ночам, подслушивал разговоры, а когда его грешным соседям удавалось скрыть от него свои дурные поступки, он воображал себе грехи, которые они могли бы совершать. Воскресенье было для Кордза совершенно особенным днем, однако не из-за проповедей, ибо что для совершенного человека проповеди? Именно в воскресенье мог он встать и обличить грехи своих соседей — и те, которые они совершили, и те, которые могли совершить.
Дьявол, вероятно, ненавидел Кордза из Нелана; но одному Богу известно, как ненавидели Кордза из Нелана его соседи.
Затем в Эдоме начались беспорядки. Развращенная еретическая Церковь Чиреллоса после двух тысячелетий интриг и заговоров готовилась в открытую выступить против правоверных. Рыцари церкви выступили в поход, и их продвижению сопутствовал невообразимый ужас.
Кордз одним из первых вступил в армию Ребала. Совершенный человек предоставил грешным соседям идти своим грешным путем ради того, чтобы присоединиться к более святому делу. Он стал наиболее доверенным гонцом Ребала и загнал до смерти десятки коней, носясь по эленийским королевствам Западной Дарезии с наиважнейшими донесениями.
В этот день Кордз, нахлестывая измученного коня, скакал на юг, к насквозь испорченным городам Южной Даконии, истинным скопищам греха и разврата, жители которых не только знали, что грешат, — им попросту было на это наплевать. Хуже того, странная и несомненно еретическая традиция Дакитской церкви запрещала мирянам говорить вслух во время воскресной проповеди, а потому совершенный человек, чьими устами говорил сам Господь, не мог обличить и осудить грехи, которые видел во множестве вокруг себя. Это приводило его в такое отчаяние, что порой ему хотелось визжать.
Всю минувшую неделю он скакал почти без перерыва и смертельно устал, а потому с большим облегчением наконец перевалил через вершину холма, который высился над портом Мелек.
И тогда все мысли о чужих грехах испарились из его головы. Кордз осадил шатающегося от изнеможения коня и в ужасе уставился на то, что предстало его глазам.
Там, в море, искрящемся под зимним солнцем, вдоль берега величественно плыла бессчетная армада судов под красно-золотыми стягами Церкви Чиреллоса!
Совершенный человек был охвачен таким страхом, что даже не расслышал жалобных трелей пастушеской свирели, наигрывавшей минорную стирикскую мелодию. Какое-то время он ошарашенно таращился на ставший плотью величайший кошмар всей его жизни, а затем с силой вогнал шпоры в бока усталого коня и во всю прыть поскакал поднимать тревогу.
Мятежным войском в Панем-Деа командовал генерал Сирада, младший брат герцога Миланиса. Король Ракья устроил так, что генералы Скарпы в большинстве своем были арджунцами. Сирада знал, что ввязался в рискованное дело, однако младшему сыну аристократического рода приходится идти на риск, если он хочет пробить себе дорогу в жизни. Он должен мечом отвоевывать себе титул и высокое положение. Сирада не первый год терпел свою службу под началом сумасшедшего бастарда трактирной шлюхи и неудобства жизни в джунглях, дожидаясь своего шанса.
И вот наконец дождался. Безумец из Натайоса наконец-то отдал приказ выступать. Кампания началась. В ту ночь в Панем-Деа не спали. Под покровом тьмы велись приготовления к походу, а разболтанное отребье, которым командовал Сирада, было неспособно делать хоть что-то без шума. Военачальник провел ночь, корпя над картами.
Стратегический план был удачен — это он вынужден был признать. Он должен был соединиться со Скарпой и другими мятежными армиями около Дираля. Оттуда они двинутся маршем на север, к Тамульским горам, где к ним присоединятся кинезганцы, и уж тогда войско двинется к Тосе, где будет готовиться окончательный удар по Материону.
Приятно было чувствовать себя совершенным, однако Кордз был не из тех, кто почиет на лаврах. Теперь, когда он достиг совершенства в глазах Бога, пришло время обратить свое внимание на грехи соседей. Грешники, однако, редко грешат в открытую, а потому Кордзу пришлось действовать тайно. Он подглядывал в окна по ночам, подслушивал разговоры, а когда его грешным соседям удавалось скрыть от него свои дурные поступки, он воображал себе грехи, которые они могли бы совершать. Воскресенье было для Кордза совершенно особенным днем, однако не из-за проповедей, ибо что для совершенного человека проповеди? Именно в воскресенье мог он встать и обличить грехи своих соседей — и те, которые они совершили, и те, которые могли совершить.
Дьявол, вероятно, ненавидел Кордза из Нелана; но одному Богу известно, как ненавидели Кордза из Нелана его соседи.
Затем в Эдоме начались беспорядки. Развращенная еретическая Церковь Чиреллоса после двух тысячелетий интриг и заговоров готовилась в открытую выступить против правоверных. Рыцари церкви выступили в поход, и их продвижению сопутствовал невообразимый ужас.
Кордз одним из первых вступил в армию Ребала. Совершенный человек предоставил грешным соседям идти своим грешным путем ради того, чтобы присоединиться к более святому делу. Он стал наиболее доверенным гонцом Ребала и загнал до смерти десятки коней, носясь по эленийским королевствам Западной Дарезии с наиважнейшими донесениями.
В этот день Кордз, нахлестывая измученного коня, скакал на юг, к насквозь испорченным городам Южной Даконии, истинным скопищам греха и разврата, жители которых не только знали, что грешат, — им попросту было на это наплевать. Хуже того, странная и несомненно еретическая традиция Дакитской церкви запрещала мирянам говорить вслух во время воскресной проповеди, а потому совершенный человек, чьими устами говорил сам Господь, не мог обличить и осудить грехи, которые видел во множестве вокруг себя. Это приводило его в такое отчаяние, что порой ему хотелось визжать.
Всю минувшую неделю он скакал почти без перерыва и смертельно устал, а потому с большим облегчением наконец перевалил через вершину холма, который высился над портом Мелек.
И тогда все мысли о чужих грехах испарились из его головы. Кордз осадил шатающегося от изнеможения коня и в ужасе уставился на то, что предстало его глазам.
Там, в море, искрящемся под зимним солнцем, вдоль берега величественно плыла бессчетная армада судов под красно-золотыми стягами Церкви Чиреллоса!
Совершенный человек был охвачен таким страхом, что даже не расслышал жалобных трелей пастушеской свирели, наигрывавшей минорную стирикскую мелодию. Какое-то время он ошарашенно таращился на ставший плотью величайший кошмар всей его жизни, а затем с силой вогнал шпоры в бока усталого коня и во всю прыть поскакал поднимать тревогу.
Мятежным войском в Панем-Деа командовал генерал Сирада, младший брат герцога Миланиса. Король Ракья устроил так, что генералы Скарпы в большинстве своем были арджунцами. Сирада знал, что ввязался в рискованное дело, однако младшему сыну аристократического рода приходится идти на риск, если он хочет пробить себе дорогу в жизни. Он должен мечом отвоевывать себе титул и высокое положение. Сирада не первый год терпел свою службу под началом сумасшедшего бастарда трактирной шлюхи и неудобства жизни в джунглях, дожидаясь своего шанса.
И вот наконец дождался. Безумец из Натайоса наконец-то отдал приказ выступать. Кампания началась. В ту ночь в Панем-Деа не спали. Под покровом тьмы велись приготовления к походу, а разболтанное отребье, которым командовал Сирада, было неспособно делать хоть что-то без шума. Военачальник провел ночь, корпя над картами.
Стратегический план был удачен — это он вынужден был признать. Он должен был соединиться со Скарпой и другими мятежными армиями около Дираля. Оттуда они двинутся маршем на север, к Тамульским горам, где к ним присоединятся кинезганцы, и уж тогда войско двинется к Тосе, где будет готовиться окончательный удар по Материону.