Эддингс Дэвид. Потаенный город

   — Я отвоевал свою последнюю войну, Спархок, — чуть печально пояснил он. — После этой свадьбы у Долманта не будет иного выбора, кроме как отлучить меня от церкви и лишить рыцарского звания. Я стану сугубо штатским человеком. Впрочем, мне, так или иначе, никогда не нравилось носить доспехи. — Он с любопытством поглядел на Улафа и Тиниена, которые о чем-то серьезно разговаривали с Блоквом на улице у дверей конюшни. — Что там происходит?
   — Они пытаются растолковать своему другу, что такое свадьба — без особого, впрочем, успеха.
   — Думаю, что тролли привыкли обходиться без церемоний.
   — Вот именно. Когда самец испытывает какие-то чувства к самке, он приносит ей еду. Если она станет есть, значит, брак заключен.
   — А если нет?
   Спархок пожал плечами.
   — Тогда они пытаются прикончить друг друга.
   — Ты хотя бы догадываешься, почему Блокв не ушел с остальными троллями?
   — Понятия не имею, Вэнион. Нам так и не удалось добиться от него прямого ответа. Видимо, Тролли-Боги хотят, чтобы он что-то сделал.
   День тянулся медленно, и с каждой минутой Вэнион становился все раздражительнее. Тем не менее пасмурный день постепенно сменился сумерками, и вечер опустился на потаенную долину Дэльфиуса.
   Тропа от городских ворот к берегу озера была трудолюбиво расчищена, и Афраэль, которая никогда не упускала возможности поплутовать, усыпала ее лепестками цветов. Источавшие сияние дэльфы двумя рядами выстроились вдоль тропы, слитно распевая древний гимн. Вэнион и Спархок ждали на краю озера, а их спутники, предвкушающе улыбаясь, смотрели, как Сефрения, рядом с которой шла Элана, выходит из города и направляется к озеру.
   — Держись, сын мой, — пробормотал Спархок, обращаясь к старинному другу.
   — Пытаешься шутить?
   — Вэнион, свадьба — это совсем не больно.
   Это произошло, когда невеста и ее подружка были уже на полпути к берегу озера. На краю засыпанной снегом лужайки вдруг возникло непроглядно-черное облако, и оглушительный голос прогремел:
   — НЕТ!
   Из центра облака вырвалась ослепительная искра и начала зловеще распухать, пульсируя и мерцая по краям лиловым свечением. Спархок тотчас узнал это явление.
   — Я запрещаю сию мерзость! — прогремел тот же голос.
   — Заласта! — воскликнул Келтэн, воззрившись на стремительно растущий сияющий шар.
   Стирик сильно осунулся, его волосы и борода были спутаны. Облаченный в белую стирикскую мантию, он сжимал в трясущихся руках свой гладкий посох. Он стоял внутри сияющего шара, окруженный его защитным ореолом. Спархок ощутил, как нисходит на него ледяное спокойствие — разум его и дух изготовились к неизбежному столкновению.
   — Я потерял тебя, Сефрения! — воскликнул Заласта. — Но я не позволю тебе стать женой этого эленийца!
   Афраэль опрометью бросилась к сестре — черные волосы ее развевались по ветру, на детском личике застыла неумолимая решимость.
   — Не страшись, Афраэль, — продолжал Заласта на архаическом наречии стириков. — Явился я в сие проклятое место не затем, чтобы покарать тебя или заблудшую сестру твою. Говорю я ныне именем всего Стирикума и пришел затем, дабы мерзостная сия насмешка над брачным обрядом не осквернила всей нашей расы. — Он выпрямился, ткнув укоряющим пальцем в Сефрению. — Заклинаю тебя, женщина, отрекись от сего противоестественного деяния! Покинь место сие, Сефрения из Илары! Брак оный не будет заключен!
   — Нет, будет! — прозвенел голос Сефрении. — Ты не сможешь помешать ему! Убирайся прочь, Заласта! Ты потерял всякое право указывать мне, когда пытался убить меня! — Она вздернула подбородок. — Или ты пришел сюда, чтобы повторить свою попытку?
   — Нет, Сефрения из Илары. Тогда мной овладело безумие. Есть иной путь предотвратить сие осквернение расы. — И он стремительно повернулся, направив свой смертоносный посох на Вэниона. Блистающая искра сорвалась с кончика посоха и, шипя и брызгая огнем в бледном вечернем свете, полетела прямо как стрела, неся с собой смерть и всю ненависть Заласты.
   Но бдительный Анакха был уже наготове, ибо понял уже, на кого Заласта направит свой удар. Шипящая искра летела прямо, и проворный Анакха протянул руку, дабы усмирить ее. Он поймал искру и увидел, как брызжет сквозь пальцы ее ярость. Тогда, словно мальчик, бросающий камень в птицу, он швырнул искру назад, и она взорвалась, ударившись об оболочку сияющего шара.
   «Славно сделано, сын мой», — одобрил голос Беллиома.
   Заласта судорожно дернулся внутри защитного шара. Бледный от потрясения, он смотрел на наводящую ужас фигуру сына Беллиома.
   Методичный Анакха поднял руку и начал ладонью разбивать сияющую оболочку, за которой прятался обезумевший стирик, ударами той силы, что сотворяет солнца, — почти мимолетно отметив при этом, что гости рассыпались и что Сефрения бежит к Вэниону. Вновь и вновь хлеща по шару ударами этой силы, любопытный Анакха изучал ее, исследуя пределы своей мощи.
   И не нашел пределов.
   Неумолимый Анакха наступал на стирика-изменника, принесшего в мир столько горя и страданий. Он знал, что может единой мыслью бесследно уничтожить охваченного ужасом чародея.
   Он предпочел не делать этого.
   Мстительный Анакха двигался вперед, яростно уничтожая последнюю защиту, торопливо возведенную стириком, разбивая ее в клочья и отражая жалкие попытки Заласты ответить ударом на удар.
   — Анакха! Это неправильно!
   Крик прозвучал на языке троллей.
   Озадаченный Анакха обернулся.
   Это был Блокв, а сын Беллиома почитал косматого жреца Троллей-Богов.
   — Это последний из злых! — объявил Блокв. — Кхвай желает причинить ему боль! Дитя Камня-Цветка услышит слова Кхвая?
   Обеспокоенный Анакха задумался над словами жреца Троллей-Богов.
   — Я услышу слова Кхвая, — ответил он. — Это будет правильно, потому что Кхвай и я из одной стаи.
   Гигантская фигура бога огня возникла из пустоты, и под его стопами зашипел, испаряясь, снег на лужайке.
   — Дитя Беллиома исполнит слово Улафа-из-Талесии? — прогремел он голосом, похожим на рев огня в горне.
   — Слово Улафа-из-Талесии — мое слово, Кхвай, — подтвердил честный Анакха.
   — Тогда этот злой — мой! Раздосадованный Анакха сдержал свой гнев.
   — Кхвай говорит верно, — согласился он. — Если Улаф-из-Талесии отдал злых Кхваю, я не скажу, что должно быть не так. — Он поглядел на перепуганного до полусмерти стирика, который отчаянно пытался соорудить себе хоть какую-нибудь защиту. — Он твой, Кхвай. Он причинил мне много боли, и я хотел в ответ причинить ему боль, но если Улаф-из-Талесии сказал, что причинить ему боль — дело Кхвая, да будет так.
   — Дитя Беллиома говорит хорошо. Ты человек чести, Анакха. — Бог огня грозно взглянул на Заласту. — Ты сделал много зла, человек по имени Заласта.
   Заласта уставился на Кхвая испуганно-непонимающим взглядом.
   — Скажи ему то, что сказал я, Анакха, — потребовал Кхвай. — Он должен знать, почему его наказывают.
   — Хорошо, Кхвай, — сказал вежливый Анакха и сурово глянул на отчаявшегося стирика. — Ты принес мне немало страданий, Заласта, — зловеще проговорил он по-стирикски. — Я хотел отплатить тебе за всех моих друзей, кого ты совратил или погубил, но Кхвай потребовал тебя себе, и по разным причинам я намерен удовлетворить его требование. Лучше бы ты не показывался здесь, Заласта. Вэнион охотился бы за тобой по всему миру, но смерть — это пустяк, и заканчивается она очень быстро. То, что сделает с тобой Кхвай, будет длиться вечно.
   — Он понимает? — требовательно спросил Кхвай.
   — Отчасти, Кхвай.
   — Со временем он поймет больше, а у него будет много времени. У него будет вечность.
   И с этими словами ужасный бог огня сдул последнюю жалкую защиту Заласты и странным, почти ласковым жестом возложил свою громадную ладонь на голову стирика.
   — Гори! — повелел он. — Беги и гори до скончания дней!
   И Заласта-стирик, весь охваченный пламенем и сам пламя, с криком бросился бежать.
   Сочувствующий Анакха вздохнул, глядя, как пылающий силуэт бежит по заснеженной лужайке, становясь все меньше и меньше, и крик немыслимой боли и невыразимого одиночества отдаляется вместе с ним, начавшим первый час своего вечного наказания.
   ЭПИЛОГ
   Следующий день с утра выдался холодным и ясным. Солнечный свет слепяще сверкал на покрытых снегом склонах окрестных гор, и над озером посреди потаенной долины Дэльфиуса стояла легкая туманная дымка. Бракосочетание, само собой, отложили, и теперь оно должно было состояться только этим вечером.
   Были, конечно, вопросы, но Спархок утихомирил всеобщее любопытство, объяснив, что все происшедшее было делом рук Беллиома, а он, Спархок, лишь послужил ему орудием — что было не такой уж и большой ложью.
   День прошел тихо, а когда зашло солнце и вечерние тени вновь легли на долину, все собрались вновь. Весь день Спархока мучило и дразнило какое-то странное предвкушение. Что-то обязательно должно было здесь случиться. Беллиом говорил, что он узрит чудо, а Беллиом не стал бы походя бросаться подобным словом.
   Вечерние тени углубились, и Спархок и прочие мужчины проводили Вэниона на берег светящегося озера, чтобы дожидаться там невесту и ее свиту, покуда сияющие пели древний гимн, так грубо прерванный минувшим вечером.
   И наконец в воротах появилась невеста. Рядом с нею шла королева Элении, за ними следовали прочие дамы. Богиня-Дитя кружилась и плясала в воздухе перед шествием, и чистый голос ее звенел прозрачной флейтой, когда она вновь посыпала тропу к озеру лепестками цветов.
   С лицом торжественным и умиротворенным спускалась Сефрения по тропе к озеру; и когда маленькая стирикская невеста подошла к человеку, которого запрещали ей любить две мировые религии, ее собственная богиня явственно показала, что по крайней мере она одобряет этот брак. На небе только что начали появляться звезды, и вот одна из них словно заблудилась. Крошечной кометой слетела к сияющей от счастья Сефрении ослепительная искорка и мягко опустилась на ее голову мерцающей гирляндой весенних цветов.
   Спархок мягко улыбнулся. Сходство с ритуалом, который проходила Миртаи в обряде Перехода, было чересчур разительным.
   «Критик», — упрекнула его Афраэль.
   «Я ведь ничего не сказал».
   «Ну и не говори».
   Сефрения и Вэнион соединили руки, и в этот самый миг слитное пение дэльфов достигло кульминации. И тогда появилась Ксанетия — она шла прямо по водам озера, вся охваченная сиянием, и с нею шли еще два сияющих силуэта, один — сотканный из белого света, другой — из голубого. Благоговейный ропот пробежал по рядам дэльфов, и они все как один почтительно преклонили колени.
   Анара нежно обняла свою стирикскую сестру и целомудренно поцеловала Вэниона в щеку.
   — Умолила я Возлюбленного Эдемуса присоединиться к нам и благословить сей счастливейший союз, — проговорила она, обращаясь к собравшимся, — и привел он с собою еще одного гостя, что также пожелал узреть нашу церемонию.
   — Этот гость — тот самый, о ком я подумал? — шепотом спросил Келтэн у Спархока.
   — Ну конечно, — ответил Спархок. — Именно этот облик он принял в Кирге, разве не помнишь? После того, как я швырнул его в глотку Клаалю.
   — Я тогда был слегка не в себе. Стало быть, именно так он и выглядит на самом деле? Я имею в виду — если оборвать с него все сапфирные лепестки?
   — Не думаю. Беллиом — дух, а не существо из плоти. Полагаю, этот облик он принял из вежливости — ради нас.
   — Я думал, он уже покинул нас.
   — Как видишь, еще нет.
   Сияющий силуэт Эдемуса выпрямился, каким-то образом ухитряясь выглядеть стесненно. Лицо Ксанетии отвердело, и глаза ее сузились.
   — Мыслил я о тебе дурно, Сефрения из Илары, — покаянно проговорил бог дэльфов. — Анара моя убедила меня, что я жестоко ошибался. Ныне молю я тебя простить меня.
   Оказывается, нежная Ксанетия при случае могла проявить нешуточный характер!
   Сефрения благожелательно улыбнулась.
   — Разумеется, я прощаю тебя, Божественный Эдемус. Признаюсь, я и сама не была безвинна.
   — Помолимся же все нашим богам, дабы благословили они союз сего мужчины и сей женщины, — торжественно проговорила Ксанетия, — ибо мнится мне, что брак сей знаменует рождение веры и взаимопонимания для всех людей на всей земле.
   Спархок не был в этом так уверен, однако, как и остальные, склонил голову, но не стал обращаться к эленийскому богу.
   «Голубая Роза», — мысленно позвал он.
   «Ужели ты молишься, сын мой?» — Беллиом явно забавлялся.
   «Всего лишь говорю с тобой, Голубая Роза, — поправил его Спархок. — Прочие направят молитвы наши к эленийскому Богу, я же предчувствую, что очень скоро предстоит нам с тобой расстаться».
   «Истинно так».
   «Решил я использовать сию возможность, дабы попросить тебя об одном благодеянии».
   «Ежели будет то в моей власти».
   «Видел я всю мощь твою, Голубая Роза, — и в некой мере разделял ее. Неискрен был бы ты, предполагая, что нечто может быть не в твоей власти».
   «Не вредничай, — пробормотал Беллиом. Похоже, это выражение пришлось ему по вкусу. — Какова твоя просьба, сын мой?»
   «Молю я тебя, дабы, уходя, забрал ты с собою всю свою силу. Се ноша, кою я не готов принять. Я твой сын, Голубая Роза, но я также и человек. Нет у меня ни терпения, ни мудрости, дабы принять ответственность за то, чем ты одарил меня. В сем мире, тобой сотворенном, и так в достатке богов. Еще один ни к чему твоей дочери».
   «Подумай, сын мой. Подумай о том, от чего ты жаждешь отказаться».
   «Я уже подумал, отец мой. Я был Анакхой, ибо сие было необходимо. — Спархок помолчал, стараясь уложить свои мысли и чувства в архаическую речь. — Когда я, будучи Анакхой, вступил в поединок со стириком Заластой, ощутил я в себе огромное отчуждение, и сие чувство все еще обитает во мне. Мнится мне, что дар твой изменил меня, сделав меня более — или же менее — чем просто человеком. Хотел бы я, ежели тебе то будет угодно, не быть более „терпеливым Анакхой“, или „любопытным Анакхой“, или же „неумолимым Анакхой“. Дело Анакхи закончено. Ныне всем своим сердцем хочу я быть снова Спархоком. Быть „любящим Спархоком“ или даже „раздраженным Спархоком“ мне милее, нежели испытывать ту пугающую пустоту, коя есть Анакха».
   Наступило долгое молчание.
   «Ведай, сын мой, что я весьма доволен собою. — В голосе, звучавшем в сознании Спархока, была явственная гордость. — В миг сей нахожу я в тебе гораздо более достоинств, нежели в какой иной». И с этими словами голос Беллиома умолк.
   Церемония бракосочетания во многом была странной, но во многом же — очень знакомой. В ней было празднование любви между Вэнионом и Сефренией, но не было проповеди, так портившей эленийский венчальный обряд. В заключение Ксанетия нежно возложила руки в любовном благословении на головы двоих, которых она только что соединила. Казалось, этот жест означает окончание церемонии.
   Но это было не так.
   Второй силуэт, сопровождавший Ксанетию по сияющим водам озера, выступил вперед, источая сапфирное сияние, дабы прибавить и свое благословение. Он воздел свои руки над мужчиной и женщиной, и на краткий миг их окутало его лазурное сияние. Когда же свечение угасло, Сефрения чуть заметно переменилась. Следы забот и тревог, во множестве отразившихся на ее лице, исчезли, и теперь она казалась не старше Алиэн. Перемена, которую произвело касание сияющей Беллиомовой длани с Вэнионом, была куда виднее и разительней. Плечи его, слегка ссутулившиеся под тяжестью прожитых лет, вновь распрямились, морщины исчезли с лица, а серебристые волосы и борода вновь обрели прежний темно-каштановый цвет, какой смутно помнился Спархоку со времен послушничества. То был прощальный дар Беллиома, и ничто не могло бы более порадовать Спархока.
   Афраэль взвизгнула от восторга, бурно захлопала в ладоши и бросилась в объятия сияющего туманного силуэта, который только что вернул юность ее сестре и Вэниону.
   Спархок старательно скрыл усмешку. Богиня-Дитя наконец-то заманила Беллиом в такое положение, где она могла бы беспрепятственно обрушить на него всю мощь своих всесокрушающих поцелуев. Конечно, эти поцелуи могли быть лишь выражением неумеренной благодарности — но вряд ли…
   Бракосочетание завершилось, но сияющие дэльфы не вернулись в свой опустевший город. Ксанетия, обняв надежной рукой хрупкие древние плечи анари Кедона, повела его прямо на светящуюся гладь озера, и прочие дэльфы последовали за ней, слитно запев уже иной гимн, а бессмертный Эдемус, источая сияние, парил над ними. Свет озера становился все ярче и ярче, неземное свечение дэльфов смешивалось с ним, и уже невозможно было различить в нем отдельные фигуры. Затем Эдемус стремительно, словно наконечник копья, взмыл в небеса, и его дети заструились за ним ввысь. Когда Спархок и его друзья впервые пришли в Дэльфиус, анари Кедон сказал им, что дэльфы странствуют к свету и сами станут светом, но есть препятствия, мешающие этому. Как видно, Беллиом устранил эти препятствия. Прочертив ночное небо сверкающей кометой, дэльфы устремились навстречу своему непостижимому странствию.
   Чистое бледное сияние озера угасло, но тьма еще не наступила. Лазурная искра парила над озером — это Беллиом взглянул на то, что он сотворил, и нашел, что это хорошо. Затем и он взмыл в небеса, чтобы слиться с вечными звездами.
   Они провели эту ночь в покинутом Дэльфиусе, и Спархок, как обычно, проснулся рано. Он бесшумно оделся, вышел из спальни, где крепко спала его жена, и пошел наружу, чтобы взглянуть на погоду.
   У городских ворот к нему присоединилась Флейта.
   — Почему ты не наденешь башмаки? — спросил он, глядя, как утопают в снегу ее босые, испачканные травяным соком ножки.
   — К чему мне башмаки, отец? — Она протянула руки, и Спархок поднял ее.
   — Удивительная была ночь, верно? — заметил он, поглядывая на затянутое тучами небо.
   — Спархок, зачем ты это сделал?
   — Что именно?
   — Ты знаешь, о чем я. Ты хоть понимаешь, что ты мог бы совершить? Ты бы мог превратить этот мир в рай, а вместо этого отказался от всего.
   — Не думаю, Афраэль, что из этой идеи вышло бы что-нибудь хорошее. Мое представление о рае наверняка не совпало бы с представлениями других людей. — Он втянул ноздрями стылый воздух. — Похоже, будет снегопад.
   — Не увиливай. Ты обладал безграничным могуществом. Почему ты отказался от него? Спархок вздохнул.
   — Мне это было не очень-то по душе. Я ничего не сделал, чтобы обрести это могущество, а когда что-то достается даром, его не ценишь. Кроме того, есть люди, которые имеют на меня права.
   — Ну и что?
   — А что, бы я делал, если бы Элана решила, что ей нужен Арсиум? Или если бы Долмант захотел обратить в нашу веру Стирикум? Или всю Дарезию? Я связан обязательствами, Афраэль, и рано или поздно мне пришлось бы принимать решения, зависящие от этих обязательств. Поверь мне, я сделал правильный выбор.
   — Думаю, ты о нем еще пожалеешь.
   — Мне в жизни довелось о многом сожалеть. Ко всему можно привыкнуть. Ты доставишь нас в Материон?
   — Еще вчера ты мог бы сделать это сам.
   — Не вредничай, Афраэль. Если тебе неохота этим заниматься, мы сами отправимся в путь по колено в снегу. Нам и прежде доводилось это делать.
   — Ты отвратителен, Спархок. Ты ведь отлично знаешь, что я этого не допущу.
   — Теперь ты понимаешь, что я имел в виду, говоря об обязательствах?
   — Не читай мне нотаций. У меня для этого неподходящее настроение. Буди остальных и скажи им, чтобы собирались в дорогу.
   — Как скажешь, Божественная.
   Они отыскали большую кухню, в которой дэльфы стряпали себе еду, и кладовые, где хранилась провизия. Несмотря на тысячелетия вражды, вкусы дэльфов и стириков оказались на удивление схожими. Сефрении завтрак пришелся по нраву, зато Келтэн много ворчал. Впрочем, он съел три добавки.
   — Что случилось с другом Блоквом? — спросил Кринг, отодвигая тарелку. — Я только что сообразил, что не видел его с тех пор, как казнили Заласту.
   — Он ушел вместе со своими богами, доми, — ответил Тиниен. — Он сделал то, за чем его посылали, и сейчас он и прочие тролли уже на пути в Талесию. Он пожелал всем нам доброй охоты. По-тролличьи это примерно то же, что попрощаться.
   — Может быть, это прозвучит странно, — признался Кринг, — но мне он понравился.
   — Он хороший товарищ, — согласился Улаф. — Он хорошо охотится и всегда готов разделить добычу со своей стаей.
   — О да, — содрогнувшись, подтвердил Тиниен, — если не свежеубитую собаку, то ляжку сырого киргая.
   — Сэр Улаф, — сказал Телэн, — я только что поел. Не могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом?
   Они оседлали коней и выехали из Дэльфиуса.
   На выезде Халэд осадил коня, спешился и закрыл ворота.
   — Зачем ты это сделал? — спросил Телэн. — Дэльфы ведь все равно сюда не вернутся.
   — Так нужно, — ответил Халэд, вскакивая в седло. — Негоже оставлять ворота нараспашку.
   Поскольку все знали, кто такая Флейта, она и не пыталась скрыть свое плутовство со временем и расстоянием. Кони шли вперед, как и положено коням, но окружающий мир каждые несколько минут мелькал и изменялся. Один раз где-то Восточнее Диргиса Спархок приподнялся в стременах и оглянулся. Их отчетливо видный след тянулся до середины луга и там резко обрывался, словно кони и всадники попросту свалились с неба.
   Близился вечер, когда они доехали до знакомого холма, с которого был виден Огнеглавый Материон, и с радостью спустились с гребня холма к городу. Они долго были в пути, и так приятно было снова оказаться дома. Спархок торопливо исправил собственную мысль. Материон не был их настоящим домом. Их дом — сырой неприветливый город на реке Симмур, в другой половине мира.
   У ворот имперской резиденции их встретили изумленные взгляды, и еще больше этих взглядов было на мосту в замок Эланы. Вэнион упрямо отказывался исполнить настойчивую просьбу жены и прикрыть капюшоном лицо и голову и буквально щеголял тем, что куда-то делись тридцать с лишком прожитых лет. Вэнион иногда был таким.
   В замке тоже заметны были кое-какие перемены. Император находился в синей гостиной на втором этаже, и с ним, кроме баронессы Мелидиры, Эмбана и Оскайна, были также три его супруги — Элисун, Гахенас и Лиатрис. Элисун, пожалуй, бросалась в глаза больше прочих, потому что была одета весьма скромно.
   — Боже милостивый, Вэнион! — воскликнул Эмбан при виде магистра пандионцев. — Что с тобой стряслось?
   — Я женился, ваша светлость, — ответил Вэнион, небрежным жестом пригладив каштановые волосы. — Это был один из свадебных подарков. Тебе нравится?
   — Ты выглядишь просто нелепо!
   — О, — возразила Сефрения, — я бы так не сказала. Мне это очень нравится.
   — Полагаю, нам надлежит вас поздравить, — с изысканной вежливостью произнес Сарабиан. Тамульский император разительно переменился. В нем были уверенность и властность, каких раньше не замечалось. — Имея в виду препятствия религиозного характера, кто же совершил церемонию?
   — Ксанетия, ваше величество, — ответил Вэнион. — Дэльфийская вера не возражала против нашего брака. Сарабиан огляделся.
   — А где же Ксанетия? — спросил он. Сефрения указала пальцем вверх.
   — Там, ваше величество, — печально ответила она, — вместе с остальными дэльфами.
   — Что?! — переспросил ошеломленный император.
   — Эдемус забрал их с собой, Сарабиан, — пояснила Флейта. — Видимо, они с Беллиомом заключили какое-то соглашение. — Она огляделась. — А где Даная?
   — В своей комнате, Божественная, — ответила баронесса Мелидира. — Она немного утомилась и раньше обычного отправилась спать.
   — Пойду скажу ей, что ее мама вернулась, — объявила Богиня-Дитя, направляясь к двери, ведущей во внутренние покои.
   — Мы получили несколько донесений, — говорил министр иностранных дел Оскайн, — но все они чересчур общие: «Война выиграна, мы победили» и тому подобное. Прошу прощения, королева Бетуана. Твои атаны — великолепные гонцы, но из них невозможно вытянуть подробности. Она пожала плечами.
   — Возможно, это общий недостаток нашей нации, Оскайн-министр.
   Бетуана, как всегда теперь, стояла рядом с молчаливым Энгессой и явно не хотела отпускать его от себя даже ненадолго.
   — Больше всего меня озадачивает невнятное послание, которое я получил от своего брата, — признался Оскайн.
   — Итайн-посол сейчас очень занят, — с невинным видом пояснила Бетуана.
   — Вот как?
   — Когда прошлой осенью его послали в Кинестру, он весьма близко подружился с атаной Марис. Он не отнесся к этому серьезно — в отличие от нее. Она отправилась искать его и, найдя его в Кирге, забрала с собой в Кинестру.
   — В самом деле? — отозвался Оскайн без малейшей усмешки. — Что ж, — пожал он плечами, — Итайну так или иначе пора бы остепениться. Насколько я помню, атана Марис весьма энергичная женщина.
   — Да, Оскайн-министр, и весьма решительная. Думаю, что дни холостяцкой жизни твоего хитроумного братца сочтены.
   — Какая жалость, — вздохнул Оскайн. — Прошу прощения… — И с этими словами он довольно поспешно удалился в соседнюю комнату, из которой тут же до неслись взрывы приглушенного хохота.