Страница:
— Адмирал, они потеряли управление! Мы сейчас столкнемся с ними, слышите?!
— Не слышу и ничего не желаю слышать, — отрезал Амос Траск, страдальчески морщась и не открывая глаз.
В следующее мгновение снизу раздался оглушительный треск, сопровождаемый криками матросов, наблюдавших за происходящим с берега.
Портовый лоцман, за последние несколько минут не проронивший ни звука, внезапно с мольбой обратился к Амосу:
— Адмирал, но ведь я-то, согласитесь, в этом нисколько не виноват.
Траск криво усмехнулся и лишь теперь открыл глаза. Не будь положение, в котором все они оказались, столь нелепо трагичным, его немало позабавило бы выражение лица насмерть перепуганного лоцмана и он от души посмеялся бы над ним. Но сейчас ему было не до смеха. Он лишь смерил лоцмана презрительным взглядом и раздраженно бросил:
— Я, так и быть, присягну в этом перед господами судьями, можете не сомневаться! — Услыхав такое, лоцман едва не лишился чувств. Лицо его, и без того бледное, приобрело зеленоватый оттенок. Адмирал же с сарказмом добавил:
— Если вы не желаете разбить «Орла» о сваи, то потрудитесь причалить корабль! Теперь ведь самое время этим заняться.
Из оцепенения лоцмана вывели не столько слова адмирала, сколько тон, каким они были произнесены. Он стал поспешно отдавать требуемые команды, и вот сперва носовые, а затем и кормовые тросы были надежно закреплены на кнехтах причала. «Королевский Орел» плавно покачивался на волнах. Амос снова свесился через борт и заглянул вниз, туда, где между корпусом корабля и сваями кружили обломки шлюпа и обрывки парусов. Улыбнувшись в свою широкую, черную с проседью бороду, он крикнул матросам на причале:
— Эй, бросьте-ка веревку этим двум негодникам, а не то они чего доброго наглотаются воды и пойдут ко дну!
Тем временем лоцман окрепшим голосом приказал команде «Орла» опустить сходни.
Когда Амос сошел с борта своего корабля, оба незадачливых морехода уже выбрались из воды с помощью крепкой веревки и стояли в сторонке, у края причала. Траск подошел к ним вплотную и оглядел обоих с головы до ног, стараясь придать своему лицу как можно более суровое выражение, что, впрочем, удалось ему не без труда. Уж больно забавный и жалкий вид был у них
— оба вымокли до нитки, еще не оправились от испуга и стучали зубами от холода.
Николас, младший из сыновей принца Крондорского, стоял, переместив тяжесть своего тела почти целиком на правую ногу. Левую же, пораженную врожденным увечьем и потому обутую в сапог с нарощенным каблуком, он слегка отставил в сторону. Если не считать упомянутого изъяна, младший из принцев был весьма привлекательным юношей. В свои семнадцать лет он почти сравнялся ростом с отцом, на которого весьма походил и благородной сухощавой подтянутостью, и правильными, хотя и резковатыми чертами лица, и цветом глаз и волос, и стремительной легкость движений. От матери же он унаследовал ровный, мягкий и открытый характер, а потому во взгляде его темно-карих глаз не было того легкого отблеска высокомерия, того язвительно-насмешливого огонька, что отличал принца Аруту. Николас растерянно взглянул на подошедшего капитана и понурил голову.
Второй из юнцов, средний сын графа Генри Ладлэнда, носивший то же имя, что и его родитель, и потому именуемый при Крондорском дворе не иначе как Гарри, был полной противоположностью Николаса. К тому моменту, когда капитан взглянул на него в упор, он вполне уже успел справиться с растерянностью, позабыть пережитый страх и явно пребывал в прекрасном расположении духа. При виде адмирала Траска он широко и беззаботно улыбнулся, словно только что совершил геройский поступок и ожидал теперь заслуженной похвалы. Ровесник Николаса, рыжекудрый Гарри был на целых полголовы выше своего юного господина. В его серых глазах плясали веселые искорки, на румяных щеках обозначились ямочки. Впрочем, это был его обычный вид, и Амос, с трудом удержавшись от ответной улыбки, вместо внушения ограничился лишь тем, что погрозил ему пальцем. Несмотря на безудержную проказливость Генри Ладлэнда-младшего, чьи шутки и забавы далеко не всегда бывали безобидны и редко когда укладывались в рамки благопристойности, ему все сходило с рук, потому что все любили его за веселый, легкий и дружелюбный нрав. Придворные дамы и юные фрейлины принцессы Крондорской все как одна были в восторге от его остроумия и галантной обходительности. Они считали его на редкость красивым юношей и щедро одаривали своей благосклонностью.
Гарри провел ладонью по мокрым волосам и звонко расхохотался.
— И он еще смеет хохотать мне в лицо! — возмутился Амос. — Королевское судно раскрошено в щепы, сами едва не потонули…
— Простите, простите, адмирал! поспешно пробормотал Гарри. — С лодкой это и в самом деле вышло неловко, но я… — он снова прыснул со смеху, — я как вспомню, какое было лицо у лоцмана, когда он стоял возле борта…
Тут уж и Амос не смог удержаться от смеха.
— Твоя правда, — пробасил он, — я так его физиономии вовек не забуду.
Николас поднял голову и лишь теперь выдавил из себя улыбку. Адмирал ободряюще потрепал его по плечу.
— Я так рад, что ты вернулся, Амос, — сказал принц. — Жаль, что тебя не было с нами на празднике Банаписа.
Амос отдернул руку, резко щелкнул пальцами и покачал головой.
— Праведные боги, да вы ведь промокли до костей! Что же это мы стоим тут на ветру? Давайте-ка поторопимся во дворец, иначе вы оба как пить дать схватите лихорадку. Да и мне надобно переодеться перед встречей с принцем Арутой.
Вое трое сошли с причала и заспешили ко входу во дворец.
— Как прошло твое плавание? — полюбопытствовал Николас.
— Спокойно. Встретили несколько торговых кораблей с Дальнего берега, из Кеша и Квега, ну и, само собой, из Вольных городов тоже. Год выдался спокойный. Хорошо бы так было и впредь.
Гарри хитро усмехнулся и с притворным вздохом посетовал:
— Вот незадача! А мы-то ожидали от вас рассказов о кровавых битвах и необыкновенных морских приключениях.
— Я тебе покажу битвы! — прорычал Амос и шлепнул его по затылку крепкой, широкой ладонью. Чтобы удар получился достаточно увесистым, ^низкорослому адмиралу пришлось подняться на цыпочки. — Тоже мне искатели приключений! И какая же это нелегкая понесла вас нынче нам наперерез?
— Так мы же имеем право первоочередного прохода к причалу! — обиженно пробурчал Гарри, потирая ушибленное место.
Амос остановился как вкопанный и покрутил пальцем у виска.
— В открытой гавани — безусловно. Там, где есть место для маневра, — пожалуйста, милости просим. Но надеяться, что это ваше право возьмет да и остановит тяжелый трехмачтовик, который идет прямо на вас и не может ни замедлить ход, ни сойти с курса… Праведные боги, я никак не возьму в толк, чем вы думали, когда такое затевали…
— Ну полно, полно вам, адмирал, — просительно улыбнулся Гарри. — Мы поступили скверно, и оба теперь в этом раскаиваемся. Ведь правда, Николас? — Принц коротко кивнул.
Амос со вздохом покачал головой и, возобновив путь ко дворцу, спросил чуть менее ворчливо:
— И что, скажите на милость, вы оба делали в порту в такое время, когда вам надлежит постигать науки под надзором доброго наставника?
— Прелат Грэхем нынче отменил занятия, — с готовностью ответил Николас. — Они с отцом еще поутру затворились в кабинете, чтобы обсудить какие-то важные вопросы. А нам с Гарри дозволено было поудить рыбы.
— И много наловили? — оживился Амос.
— Еще бы! кивнул Гарри. -А одну вытянули такую огромную! Жаль, вам не довелось ее у видеть.
— Ну-ну, — усмехнулся Траск. А ты что скажешь, Николас?
— Да не слушай ты его. Ничего стоящего мы не поймали, Амос, — с улыбкой отозвался принц. — Клев был плохой.
— Хвала богам, — с чувством сказал Траск, — что сами вы нынче не пошли ко дну, на корм рыбам!
— Ты будешь нынче на обеде? — спросил Николае, поспешив сменить тему.
— Вероятно да.
— Вот и хорошо. Бабушка теперь гостит у нас. — Сказав это, он украдкой бросил на адмирала лукавый взгляд и тотчас же поспешил отвести глаза.
Амос так и просиял.
— Да что ты говоришь?! Ну, тогда уж я всенепременно выйду нынче к обеду!
Николас улыбнулся одним углом рта, и улыбка эта — насмешливая и немного высокомерная — сделала его еще более похожим на отца, принца Аруту, каким Амос запомнил его в дни осады Крайди.
— Неужто это очередное совпадение? — притворно удивился Николас. — Ведь всякий раз, как подходит время твоего возвращения из плавания, бабушка спешит с визитом к матушке и отцу.
Амос с усмешкой помотал головой.
— Ничуть не бывало! Все дело в моем умелом обхождении с дамами, в моем обаянии, а перво-наперво — в моей красе, олухи вы этакие! — Все трое весело рассмеялись. — А теперь живо бегите да переоденьтесь в сухое платье! — напутствовал их Амос, сворачивая к одному из боковых входов в Крондорский дворец. — Мне тоже надо будет переменить наряд перед встречей с герцогом Джеффри, которому я должен отрапортовать о своем прибытии, и с твоей ба… то есть с твоим отцом. — И он заговорщически подмигнул Николасу.
Гарри и Николас заторопились к другой калитке в ограде дворца — той, что вела к кухне и службам. Оттуда к покоям принца, где у сквайра была своя комната по соседству со спальней Николаса, вел самый короткий и безопасный из всех возможных пустей. При каждом их шаге в башмаках у обоих чавкала вода.
Крондорский дворец вмещал в своей ограде множество строений, над которыми доминировал бывший замок, украшенный бойницами, многочисленными башнями и резными зубцами на толстых стенах. Времена, когда эта крепость подвергалась осадам воинственных недругов, давным-давно миновали, и потому внутреннее ее убранство за последние века претерпело весьма значительные изменения. Мало что теперь напоминало здесь о прежних кровопролитных войнах, и резиденцию принца Крондорского не один десяток лет тому назад по праву стали именовать уже не замком, а дворцом.
Николас толкнул узкую кованую калитку в стене, и оба юноши очутились во дворе, где с наслаждением вдохнули ароматы свежей стряпни, доносившиеся из одноэтажного здания кухни. За время своей морской прогулки оба успели порядком проголодаться. Они миновали пекарню и мыльню, бревенчатые домики садовников и конюхов, прошли через один из небольших огородов и, поднявшись по ступеням, прокрались ко входу во дворец, которым пользовались лишь слуги. Николас меньше всего на свете желал бы теперь попасться на глаза кому-либо из приближенных отца, а при мысли о встрече с самим принцем Арутой зубы его начинали стучать сильнее прежнего.
Когда юноши приблизились к двери, та распахнулась, и на крыльцо выбежали две молоденьких служанки, которые тащили за ручки корзину с грязным бельем. Николас посторонился и дал им дорогу, Гарри же окинул обеих весьма недвусмысленным взглядом и сопроводил его улыбкой, которую сам он считал неотразимой. Одна из прачек вспыхнула и смущенно хихикнула, другая же нахмурилась и закусила губу.
Когда девушки сбежали по ступеням и направились по тропинке к мыльне, Гарри молодцевато подбоченился и кивнул им вслед.
— Видел? — Его так и распирало от гордости. — Обе не прочь познакомиться со мной покороче. Просто они по-разному это выразили. Ну, каждая на свой манер.
Однако слова его не вызвали у принца никакого сочувствия и интереса. Николаса сейчас заботило совсем другое.
— Ах, оставь, пожалуйста, — вполголоса сказал он и, подтолкнув друга к распахнутой двери, сдавленным шепотом добавил:
— Надо поскорее переодеться, а ты тут взялся любезничать со служанками. Ведь если кто-нибудь расскажет отцу, в каком виде мы вернулись… — Последние слова он произнес, уже взбегая вверх по узкой и крутой лестнице.
— Нет, ты все же должен признать, что девчонки посмотрели на меня со значением, — не унимался Гарри, который опередил принца на несколько ступеней. — И будь у меня побольше времени, я оправдал бы самые смелые ожидания обеих.
— Берегитесь, мамаши Крондора… — задыхаясь от быстрого бега, прошептал Николас, — наш красавчик Гарри… вышел на охоту… а потому прячьте ваших дочерей подальше… от его вожделенных взоров! — Он тихонько прыснул, зажав рот рукой, и опасливо огляделся по сторонам.
После яркого света, заливавшего двор, в полутемном узком коридоре, куда они выбежали, обоим стало еще более зябко и неуютно. Николас и Гарри заторопились к следующей двери, которая вела непосредственно в покои принца Аруты и его семьи. Гарри приоткрыл тяжелые створки и быстро оглядел другой коридор, гораздо более широкий и светлый, чем первый. Он также оказался пуст, и сквайр смело шагнул в него и поманил своего господина за собой. Юноши на цыпочках приблизились к дверям в свои комнаты, между которыми в стенном проеме висело большое зеркало в тяжелой дубовой раме. Николас взглянул на свое отражение и всплеснул руками.
— Ну и вид! Какое счастье, что мы не попали на глаза отцу!
Гарри невозмутимо пожал плечами.
— Часом раньше или позже, но он ведь все равно узнает о нашей проделке.
Николас тяжело вздохнул, махнул приятелю рукой и толкнул дверь в свою комнату.
В центре спальни, занимаемой принцем, стояла широкая кровать под балдахином. Полог из тонкой голубой кисеи был отдернут. Принц скользнул равнодушным взором по темно-синей, в тон оконным шторам, атласной накидке с богатой и затейливой вышивкой и заторопился к массивному резному гардеробу. Он быстро достал оттуда сухое платье и прошел в небольшую комнатку, смежную со спальней, где помещались вызолоченная снаружи и изнутри ванна на гнутых ножках в виде львиных лап, приспособление для отправления естественных надобностей, а также несколько шкафов, шкафчиков и полок и большое во всю стену зеркало. Николас торопливыми движениями сбросил с себя мокрую одежду и сапоги и стал растирать тело жестким льняным полотенцем. Он не без гордости оглядел в зеркале свое поджарое, мускулистое тело — тело взрослого мужчины — плечи, заметно раздавшиеся за последний год или два, грудь, покрытую темными курчавыми волосами, узкие бедра, длинные стройные ноги. Но тут взор его упал на левую ступню, которая была заметно короче правой и заканчивалась вместо пальцев пятью едва различимыми бугорками без ногтей, и это давно привычное зрелище заставило его нахмуриться и совсем по-детски шмыгнуть носом.
Как ни старались, как ни бились все эти долгие годы лучшие лекари и искуснейшие маги Королевства, никому из них не удалось победить врожденное увечье, коим был поражен младший сын принца Крондорского. Чтобы хромота Николаса была менее заметна, придворный сапожник тачал для его левой ноги сапоги с более высоким каблуком, чем для правой, и кожу для них он брал более мягкую и тонкую, потому что злополучная ступня повиновалась принцу значительно хуже, чем другая, и в жестких, грубых башмаках он не смог бы даже и шевельнуть ею. Благодаря этим мерам, а также собственному усердию и унаследованным от отца быстроте, ловкости и силе, Николас ни в чем не уступал своим сверстникам, а во многом даже и превосходил их. Он блестяще владел клинком, став за последние годы достойным соперником принца Аруты, который некогда слыл лучшим фехтовальщиком Западных земель Королевства. Командующий дворцовым гарнизоном, носивший почетный титул мастера клинка, нисколько не грешил против истины, когда утверждал, что Николас давно превзошел в этом искусстве обоих своих старших братьев. Николас прекрасно плавал, ездил верхом и стрелял из лука, он без труда мог, если это требовалось, пройтись с дамой в танце через весь огромный дворцовый зал.
Благодаря всему этому мало кто при дворе держал в памяти изъян Николаса. Постоянно помнили об этом лишь его родители да од сам, ибо сознание собственной ущербности, отличная от других, к которому примешивалось и смутное чувство вины, отравляли Николасу жизнь с тех самых пор, как он себя помнил.
Он еще в детстве полюбил уединение и по возможности избегал общества других детей. В их взглядах ему всегда чудилась издевка, в их участии к нему
— притворство. Если им случалось смеяться над какой-нибудь шуткой, он считал, что настоящая причина веселья — он и его хромота. Эти соображения, однако, не рождали в его сердце неприязни к ним, а лишь вызывали желание отгородиться от сверстников и уйти в себя. Со временем, превратившись в отрока, он понял, что замкнутость лишь привлекает к нему сочувственное или же злорадное внимание тех, от кого он так желал бы ничем не отличаться, и он стал проводить гораздо больше времени в среде придворной молодежи. Но все та же прежняя мнительность мешала ему держаться с ними непринужденно и вполне разделять их заботы и радости.
Начав одеваться, Николас тряхнул головой и улыбнулся своим мыслям о том, как переменилась его жизнь за последний год, с тех пор как при дворе появился Гарри. Второй сын графа Ладлэнда оказался единственным из юношей, в чью искреннюю привязанность Николас поверил с первых же дней их знакомства, в чьей дружбе он никогда не усомнился: Гарри был слишком открыт и простодушен, чтобы таить в своем сердце зависть и неприязнь к кому-либо, он буквально излучал беззаботность и жизнелюбие, коих так недоставало самому Николасу. Арута не мог этого не отметить. Он внимательно присмотрелся к гостившему при дворе юноше и с одобрением отнесся к дружбе, которая возникла между ним и младшим из принцев. Поэтому, когда Гарри пришла пора возвратиться домой, Арута предложил графу Генри Ладлэнду оставить сына при дворе в качестве сквайра юного Николаса. Предложение пришлось графу по душе, и он с радостью на него согласился, ибо дома, в поместье Ладлэнд, от Генри-младшего не было никакого спасенья, и граф жаловался принцу Аруте на всевозможные проказы и бесчинства, в которые тот вовлекал еще и двоих младших братьев. Арута от души посмеялся над этими рассказами и справедливо заметил, что при всей озороватости Гарри его шалости никогда не имеют целью кого-либо унизить или даже просто задеть, что новоиспеченный сквайр добр и великодушен, а также ровен без высокомерия с теми, кто ниже его по положению, и без угодливости — с более знатными особами. Что же до его склонности ко всяческим шуткам и забавам, то принц счел ее всего лишь одним из проявлений природной жизнерадостности Гарри, благодаря которой они с замкнутым и слишком уж рассудительным Николасом прекрасно друг друга дополнят. Слыша такие похвалы в адрес своего отпрыска из уст самого принца, граф Ладлэнд едва не прослезился от радости. Таким образом вопрос о новом назначении Гарри был решен.
Обоих юношей как нельзя более устроил такой поворот событий. Веселому и беспечному Гарри по-прежнему сходили с рук все его проделки, участником которых сделался теперь принц Николас. Юный сквайр, привыкший повелевать младшими братьями, рано или поздно стал бы командовать и Николасом, если бы этому не воспрепятствовал независимый и твердый характер принца, который, впрочем, лишь изредка позволял себе напоминать Гарри о разнице в их положении и отдавать ему приказания. Ведь сутью их отношений по-прежнему была искренняя дружба, а должность сквайра, иначе — высокородного слуги оруженосца при особе Николаса, на которую назначили Гарри, стала для обоих лишь формальным обрамлением этой дружбы.
Николас обсушил волосы полотенцем и провел по ним жесткой щеткой. Его всегда радовало, что он так похож на отца, что у него такие же карие глаза, такие же прямые темные волосы, как у принца Аруты. Теперь же, оглядывая себя в зеркале, он подумал, что не прочь был бы поменять свою прическу на рыжую шевелюру Гарри. Его локоны, поди, давно уж обсохли и выглядят такими же пушистыми и мягкими, как всегда. Увидев Гарри, никто даже не заподозрит, что тот каких-нибудь пару часов тому назад свалился в воду. Принц еще раз придирчиво оглядел себя в зеркале, убедился, что волосы его по-прежнему влажны и напоминают тугую черную бахрому, свисающую до самых плеч, а потому являют собой улику против них с Гарри, со вздохом отложил щетку и прошел в свою спальню, а оттуда — в коридор. Там его уже поджидал Гарри, вовсю любезничавший с одной из младших горничных принцессы Аниты. Девушка явно тяготилась ухаживаниями Гарри, но не смела ему об этом сказать и стояла перед ним молча, с низко опущенной головой.
Николас с усмешкой взглянул на Гарри, который расточал комплименты смущенной горничной, наклонив к ней кудрявую голову. Звук собственного голоса помешал ему расслышать шаги Николаса. Сквайр был уверен, что они с девушкой одни в пустом, широком коридоре. Николаса подавил вздох. Здесь, в покоях, занимаемых семьей принца Крондорокого, еще недавно что ни день царили суета и оживление. Но после того, как сестра Николаса Елена вышла замуж за старшего сына герцога Рэнского и уехала из Крондора вместе со своими веселыми, смешливыми фрейлинами, покои объяла тишина. Николас был очень привязан к сестре и скучал по ней. Отбытие же старших братьев-близнецов ко двору короля в Рилланон пять лет тому назад оставило его равнодушным, ведь Боуррик и Эрланд были гораздо старше него, и в ту пору у него с ними было мало общего. Боуррику предстояло со временем унаследовать трон и стать правителем Королевства Островов. Так решили принц Арута и его старший брат король Лиам, чей единственный сын утонул пятнадцатью годами ранее. Николас в который уже раз возблагодарил богов, за то, что те послали ему такого славного, веселого и смелого товарища, как Гарри Ладлэнд. Не будь здесь его, в пустынных комнатах, залах и коридорах этого крыла, да и во всем дворце можно было бы умереть со скуки. Если бы он только не был таким неутомимым дамским угодником и не хвастался бы без всякой устали своими победами, истинными и мнимыми!
Николас нарочито громко откашлялся, и Гарри стремительно обернулся к нему. Девушка воспользовалась этим и поспешно удалилась, напоследок успев одарить Николаса благодарным взглядом.
Принц посмотрел ей вслед и покачал головой:
— Гарри, ну разве пристало тебе, пользуясь своим высоким положением, преследовать и донимать служанок? Ведь бедная девушка не чаяла, как ноги унести!
— Ничего подобного! — с апломбом возразил Гарри. — Она была польщена моим вниманием, и если бы не твое появление…
— Довольно, сэр! — резко прервал его принц. — Ты сам прекрасно знаешь, что не прав!
Гарри давно усвоил, что в тех редких случаях, когда Николас сердился на него и позволял себе повысить голос, лучше было ему не прекословить. Он пожал плечами и заговорил о другом:
— До обеда остался еще целый час. Надо как-то его убить. Чем бы нам заняться?
— Да у нас ведь и выбора никакого нет: придется придумывать, как нам с тобой половчее выкрутиться.
Гарри, все еще находившийся во власти недавних переживаний, не сразу понял, о чем говорил ему принц.
— Выкрутиться? — растерянно переспросил он. — Но ты-то здесь при чем?
— Нам ведь предстоит объяснить отцу, что приключилось с лодкой, — терпеливо пояснил Николас. Гнев его успел уже улетучиться без следа.
— Ах, вот ты о чем! — усмехнулся Гарри. — Не тревожься и предоставь все мне. Я уж сочиню про это самую что ни на есть правдивую байку.
Николас легонько толкнул Гарри локтем и прошептал:
— И это ты называешь правдивой байкой? Ты, часом, не переутомился, пока ее сочинял?
Арута перевел взгляд на жену, ища у нее поддержки. Но оказалось, что принцесса все это время тщетно пыталась придать своему лицу суровое, осуждающее выражение. При виде двух притихших мальчишек, один из которых ерзал на стуле от смущения и не смел поднять глаз на отца, а другой, напротив, без колебаний принял на себя вид оскорбленной добродетели, она едва сдерживала улыбку. Она была так хороша в этот миг, что Арута невольно залюбовался ею, и суровая складка между его бровями разгладилась сама собой. Аните было уже за сорок, и в густых медно-рыжих волосах ее поблескивала седина, а в углах рта и под глазами обозначились морщины. Но голос принцессы был по-прежнему звонок, а стан — по-девичьи строен, и ее зеленые глаза, обращенные теперь на младшего сына, оставались ясными и чистыми, как лесные озера.
Венценосная чета обедала в небольшой уютной столовой в кругу семьи и немногих из придворных. Арута не любил пышных и церемонных обедов в главном зале и старался устраивать их как можно реже. Но Крондорский дворец был так огромен, что даже в этой комнате, считавшейся совсем небольшой, за длинным прямоугольным столом могло бы поместиться еще два десятка человек. В отличие от главного зала, стены которого были увешаны знаменами с гербами всех герцогств Королевства Островов, оружием и военными трофеями, малую столовую украшали лишь несколько семейных портретов и небольшие по размерам пейзажи окрестностей Крондора, писанные маслом и заключенные в изящные рамы.
— Не слышу и ничего не желаю слышать, — отрезал Амос Траск, страдальчески морщась и не открывая глаз.
В следующее мгновение снизу раздался оглушительный треск, сопровождаемый криками матросов, наблюдавших за происходящим с берега.
Портовый лоцман, за последние несколько минут не проронивший ни звука, внезапно с мольбой обратился к Амосу:
— Адмирал, но ведь я-то, согласитесь, в этом нисколько не виноват.
Траск криво усмехнулся и лишь теперь открыл глаза. Не будь положение, в котором все они оказались, столь нелепо трагичным, его немало позабавило бы выражение лица насмерть перепуганного лоцмана и он от души посмеялся бы над ним. Но сейчас ему было не до смеха. Он лишь смерил лоцмана презрительным взглядом и раздраженно бросил:
— Я, так и быть, присягну в этом перед господами судьями, можете не сомневаться! — Услыхав такое, лоцман едва не лишился чувств. Лицо его, и без того бледное, приобрело зеленоватый оттенок. Адмирал же с сарказмом добавил:
— Если вы не желаете разбить «Орла» о сваи, то потрудитесь причалить корабль! Теперь ведь самое время этим заняться.
Из оцепенения лоцмана вывели не столько слова адмирала, сколько тон, каким они были произнесены. Он стал поспешно отдавать требуемые команды, и вот сперва носовые, а затем и кормовые тросы были надежно закреплены на кнехтах причала. «Королевский Орел» плавно покачивался на волнах. Амос снова свесился через борт и заглянул вниз, туда, где между корпусом корабля и сваями кружили обломки шлюпа и обрывки парусов. Улыбнувшись в свою широкую, черную с проседью бороду, он крикнул матросам на причале:
— Эй, бросьте-ка веревку этим двум негодникам, а не то они чего доброго наглотаются воды и пойдут ко дну!
Тем временем лоцман окрепшим голосом приказал команде «Орла» опустить сходни.
Когда Амос сошел с борта своего корабля, оба незадачливых морехода уже выбрались из воды с помощью крепкой веревки и стояли в сторонке, у края причала. Траск подошел к ним вплотную и оглядел обоих с головы до ног, стараясь придать своему лицу как можно более суровое выражение, что, впрочем, удалось ему не без труда. Уж больно забавный и жалкий вид был у них
— оба вымокли до нитки, еще не оправились от испуга и стучали зубами от холода.
Николас, младший из сыновей принца Крондорского, стоял, переместив тяжесть своего тела почти целиком на правую ногу. Левую же, пораженную врожденным увечьем и потому обутую в сапог с нарощенным каблуком, он слегка отставил в сторону. Если не считать упомянутого изъяна, младший из принцев был весьма привлекательным юношей. В свои семнадцать лет он почти сравнялся ростом с отцом, на которого весьма походил и благородной сухощавой подтянутостью, и правильными, хотя и резковатыми чертами лица, и цветом глаз и волос, и стремительной легкость движений. От матери же он унаследовал ровный, мягкий и открытый характер, а потому во взгляде его темно-карих глаз не было того легкого отблеска высокомерия, того язвительно-насмешливого огонька, что отличал принца Аруту. Николас растерянно взглянул на подошедшего капитана и понурил голову.
Второй из юнцов, средний сын графа Генри Ладлэнда, носивший то же имя, что и его родитель, и потому именуемый при Крондорском дворе не иначе как Гарри, был полной противоположностью Николаса. К тому моменту, когда капитан взглянул на него в упор, он вполне уже успел справиться с растерянностью, позабыть пережитый страх и явно пребывал в прекрасном расположении духа. При виде адмирала Траска он широко и беззаботно улыбнулся, словно только что совершил геройский поступок и ожидал теперь заслуженной похвалы. Ровесник Николаса, рыжекудрый Гарри был на целых полголовы выше своего юного господина. В его серых глазах плясали веселые искорки, на румяных щеках обозначились ямочки. Впрочем, это был его обычный вид, и Амос, с трудом удержавшись от ответной улыбки, вместо внушения ограничился лишь тем, что погрозил ему пальцем. Несмотря на безудержную проказливость Генри Ладлэнда-младшего, чьи шутки и забавы далеко не всегда бывали безобидны и редко когда укладывались в рамки благопристойности, ему все сходило с рук, потому что все любили его за веселый, легкий и дружелюбный нрав. Придворные дамы и юные фрейлины принцессы Крондорской все как одна были в восторге от его остроумия и галантной обходительности. Они считали его на редкость красивым юношей и щедро одаривали своей благосклонностью.
Гарри провел ладонью по мокрым волосам и звонко расхохотался.
— И он еще смеет хохотать мне в лицо! — возмутился Амос. — Королевское судно раскрошено в щепы, сами едва не потонули…
— Простите, простите, адмирал! поспешно пробормотал Гарри. — С лодкой это и в самом деле вышло неловко, но я… — он снова прыснул со смеху, — я как вспомню, какое было лицо у лоцмана, когда он стоял возле борта…
Тут уж и Амос не смог удержаться от смеха.
— Твоя правда, — пробасил он, — я так его физиономии вовек не забуду.
Николас поднял голову и лишь теперь выдавил из себя улыбку. Адмирал ободряюще потрепал его по плечу.
— Я так рад, что ты вернулся, Амос, — сказал принц. — Жаль, что тебя не было с нами на празднике Банаписа.
Амос отдернул руку, резко щелкнул пальцами и покачал головой.
— Праведные боги, да вы ведь промокли до костей! Что же это мы стоим тут на ветру? Давайте-ка поторопимся во дворец, иначе вы оба как пить дать схватите лихорадку. Да и мне надобно переодеться перед встречей с принцем Арутой.
Вое трое сошли с причала и заспешили ко входу во дворец.
— Как прошло твое плавание? — полюбопытствовал Николас.
— Спокойно. Встретили несколько торговых кораблей с Дальнего берега, из Кеша и Квега, ну и, само собой, из Вольных городов тоже. Год выдался спокойный. Хорошо бы так было и впредь.
Гарри хитро усмехнулся и с притворным вздохом посетовал:
— Вот незадача! А мы-то ожидали от вас рассказов о кровавых битвах и необыкновенных морских приключениях.
— Я тебе покажу битвы! — прорычал Амос и шлепнул его по затылку крепкой, широкой ладонью. Чтобы удар получился достаточно увесистым, ^низкорослому адмиралу пришлось подняться на цыпочки. — Тоже мне искатели приключений! И какая же это нелегкая понесла вас нынче нам наперерез?
— Так мы же имеем право первоочередного прохода к причалу! — обиженно пробурчал Гарри, потирая ушибленное место.
Амос остановился как вкопанный и покрутил пальцем у виска.
— В открытой гавани — безусловно. Там, где есть место для маневра, — пожалуйста, милости просим. Но надеяться, что это ваше право возьмет да и остановит тяжелый трехмачтовик, который идет прямо на вас и не может ни замедлить ход, ни сойти с курса… Праведные боги, я никак не возьму в толк, чем вы думали, когда такое затевали…
— Ну полно, полно вам, адмирал, — просительно улыбнулся Гарри. — Мы поступили скверно, и оба теперь в этом раскаиваемся. Ведь правда, Николас? — Принц коротко кивнул.
Амос со вздохом покачал головой и, возобновив путь ко дворцу, спросил чуть менее ворчливо:
— И что, скажите на милость, вы оба делали в порту в такое время, когда вам надлежит постигать науки под надзором доброго наставника?
— Прелат Грэхем нынче отменил занятия, — с готовностью ответил Николас. — Они с отцом еще поутру затворились в кабинете, чтобы обсудить какие-то важные вопросы. А нам с Гарри дозволено было поудить рыбы.
— И много наловили? — оживился Амос.
— Еще бы! кивнул Гарри. -А одну вытянули такую огромную! Жаль, вам не довелось ее у видеть.
— Ну-ну, — усмехнулся Траск. А ты что скажешь, Николас?
— Да не слушай ты его. Ничего стоящего мы не поймали, Амос, — с улыбкой отозвался принц. — Клев был плохой.
— Хвала богам, — с чувством сказал Траск, — что сами вы нынче не пошли ко дну, на корм рыбам!
— Ты будешь нынче на обеде? — спросил Николае, поспешив сменить тему.
— Вероятно да.
— Вот и хорошо. Бабушка теперь гостит у нас. — Сказав это, он украдкой бросил на адмирала лукавый взгляд и тотчас же поспешил отвести глаза.
Амос так и просиял.
— Да что ты говоришь?! Ну, тогда уж я всенепременно выйду нынче к обеду!
Николас улыбнулся одним углом рта, и улыбка эта — насмешливая и немного высокомерная — сделала его еще более похожим на отца, принца Аруту, каким Амос запомнил его в дни осады Крайди.
— Неужто это очередное совпадение? — притворно удивился Николас. — Ведь всякий раз, как подходит время твоего возвращения из плавания, бабушка спешит с визитом к матушке и отцу.
Амос с усмешкой помотал головой.
— Ничуть не бывало! Все дело в моем умелом обхождении с дамами, в моем обаянии, а перво-наперво — в моей красе, олухи вы этакие! — Все трое весело рассмеялись. — А теперь живо бегите да переоденьтесь в сухое платье! — напутствовал их Амос, сворачивая к одному из боковых входов в Крондорский дворец. — Мне тоже надо будет переменить наряд перед встречей с герцогом Джеффри, которому я должен отрапортовать о своем прибытии, и с твоей ба… то есть с твоим отцом. — И он заговорщически подмигнул Николасу.
Гарри и Николас заторопились к другой калитке в ограде дворца — той, что вела к кухне и службам. Оттуда к покоям принца, где у сквайра была своя комната по соседству со спальней Николаса, вел самый короткий и безопасный из всех возможных пустей. При каждом их шаге в башмаках у обоих чавкала вода.
Крондорский дворец вмещал в своей ограде множество строений, над которыми доминировал бывший замок, украшенный бойницами, многочисленными башнями и резными зубцами на толстых стенах. Времена, когда эта крепость подвергалась осадам воинственных недругов, давным-давно миновали, и потому внутреннее ее убранство за последние века претерпело весьма значительные изменения. Мало что теперь напоминало здесь о прежних кровопролитных войнах, и резиденцию принца Крондорского не один десяток лет тому назад по праву стали именовать уже не замком, а дворцом.
Николас толкнул узкую кованую калитку в стене, и оба юноши очутились во дворе, где с наслаждением вдохнули ароматы свежей стряпни, доносившиеся из одноэтажного здания кухни. За время своей морской прогулки оба успели порядком проголодаться. Они миновали пекарню и мыльню, бревенчатые домики садовников и конюхов, прошли через один из небольших огородов и, поднявшись по ступеням, прокрались ко входу во дворец, которым пользовались лишь слуги. Николас меньше всего на свете желал бы теперь попасться на глаза кому-либо из приближенных отца, а при мысли о встрече с самим принцем Арутой зубы его начинали стучать сильнее прежнего.
Когда юноши приблизились к двери, та распахнулась, и на крыльцо выбежали две молоденьких служанки, которые тащили за ручки корзину с грязным бельем. Николас посторонился и дал им дорогу, Гарри же окинул обеих весьма недвусмысленным взглядом и сопроводил его улыбкой, которую сам он считал неотразимой. Одна из прачек вспыхнула и смущенно хихикнула, другая же нахмурилась и закусила губу.
Когда девушки сбежали по ступеням и направились по тропинке к мыльне, Гарри молодцевато подбоченился и кивнул им вслед.
— Видел? — Его так и распирало от гордости. — Обе не прочь познакомиться со мной покороче. Просто они по-разному это выразили. Ну, каждая на свой манер.
Однако слова его не вызвали у принца никакого сочувствия и интереса. Николаса сейчас заботило совсем другое.
— Ах, оставь, пожалуйста, — вполголоса сказал он и, подтолкнув друга к распахнутой двери, сдавленным шепотом добавил:
— Надо поскорее переодеться, а ты тут взялся любезничать со служанками. Ведь если кто-нибудь расскажет отцу, в каком виде мы вернулись… — Последние слова он произнес, уже взбегая вверх по узкой и крутой лестнице.
— Нет, ты все же должен признать, что девчонки посмотрели на меня со значением, — не унимался Гарри, который опередил принца на несколько ступеней. — И будь у меня побольше времени, я оправдал бы самые смелые ожидания обеих.
— Берегитесь, мамаши Крондора… — задыхаясь от быстрого бега, прошептал Николас, — наш красавчик Гарри… вышел на охоту… а потому прячьте ваших дочерей подальше… от его вожделенных взоров! — Он тихонько прыснул, зажав рот рукой, и опасливо огляделся по сторонам.
После яркого света, заливавшего двор, в полутемном узком коридоре, куда они выбежали, обоим стало еще более зябко и неуютно. Николас и Гарри заторопились к следующей двери, которая вела непосредственно в покои принца Аруты и его семьи. Гарри приоткрыл тяжелые створки и быстро оглядел другой коридор, гораздо более широкий и светлый, чем первый. Он также оказался пуст, и сквайр смело шагнул в него и поманил своего господина за собой. Юноши на цыпочках приблизились к дверям в свои комнаты, между которыми в стенном проеме висело большое зеркало в тяжелой дубовой раме. Николас взглянул на свое отражение и всплеснул руками.
— Ну и вид! Какое счастье, что мы не попали на глаза отцу!
Гарри невозмутимо пожал плечами.
— Часом раньше или позже, но он ведь все равно узнает о нашей проделке.
Николас тяжело вздохнул, махнул приятелю рукой и толкнул дверь в свою комнату.
В центре спальни, занимаемой принцем, стояла широкая кровать под балдахином. Полог из тонкой голубой кисеи был отдернут. Принц скользнул равнодушным взором по темно-синей, в тон оконным шторам, атласной накидке с богатой и затейливой вышивкой и заторопился к массивному резному гардеробу. Он быстро достал оттуда сухое платье и прошел в небольшую комнатку, смежную со спальней, где помещались вызолоченная снаружи и изнутри ванна на гнутых ножках в виде львиных лап, приспособление для отправления естественных надобностей, а также несколько шкафов, шкафчиков и полок и большое во всю стену зеркало. Николас торопливыми движениями сбросил с себя мокрую одежду и сапоги и стал растирать тело жестким льняным полотенцем. Он не без гордости оглядел в зеркале свое поджарое, мускулистое тело — тело взрослого мужчины — плечи, заметно раздавшиеся за последний год или два, грудь, покрытую темными курчавыми волосами, узкие бедра, длинные стройные ноги. Но тут взор его упал на левую ступню, которая была заметно короче правой и заканчивалась вместо пальцев пятью едва различимыми бугорками без ногтей, и это давно привычное зрелище заставило его нахмуриться и совсем по-детски шмыгнуть носом.
Как ни старались, как ни бились все эти долгие годы лучшие лекари и искуснейшие маги Королевства, никому из них не удалось победить врожденное увечье, коим был поражен младший сын принца Крондорского. Чтобы хромота Николаса была менее заметна, придворный сапожник тачал для его левой ноги сапоги с более высоким каблуком, чем для правой, и кожу для них он брал более мягкую и тонкую, потому что злополучная ступня повиновалась принцу значительно хуже, чем другая, и в жестких, грубых башмаках он не смог бы даже и шевельнуть ею. Благодаря этим мерам, а также собственному усердию и унаследованным от отца быстроте, ловкости и силе, Николас ни в чем не уступал своим сверстникам, а во многом даже и превосходил их. Он блестяще владел клинком, став за последние годы достойным соперником принца Аруты, который некогда слыл лучшим фехтовальщиком Западных земель Королевства. Командующий дворцовым гарнизоном, носивший почетный титул мастера клинка, нисколько не грешил против истины, когда утверждал, что Николас давно превзошел в этом искусстве обоих своих старших братьев. Николас прекрасно плавал, ездил верхом и стрелял из лука, он без труда мог, если это требовалось, пройтись с дамой в танце через весь огромный дворцовый зал.
Благодаря всему этому мало кто при дворе держал в памяти изъян Николаса. Постоянно помнили об этом лишь его родители да од сам, ибо сознание собственной ущербности, отличная от других, к которому примешивалось и смутное чувство вины, отравляли Николасу жизнь с тех самых пор, как он себя помнил.
Он еще в детстве полюбил уединение и по возможности избегал общества других детей. В их взглядах ему всегда чудилась издевка, в их участии к нему
— притворство. Если им случалось смеяться над какой-нибудь шуткой, он считал, что настоящая причина веселья — он и его хромота. Эти соображения, однако, не рождали в его сердце неприязни к ним, а лишь вызывали желание отгородиться от сверстников и уйти в себя. Со временем, превратившись в отрока, он понял, что замкнутость лишь привлекает к нему сочувственное или же злорадное внимание тех, от кого он так желал бы ничем не отличаться, и он стал проводить гораздо больше времени в среде придворной молодежи. Но все та же прежняя мнительность мешала ему держаться с ними непринужденно и вполне разделять их заботы и радости.
Начав одеваться, Николас тряхнул головой и улыбнулся своим мыслям о том, как переменилась его жизнь за последний год, с тех пор как при дворе появился Гарри. Второй сын графа Ладлэнда оказался единственным из юношей, в чью искреннюю привязанность Николас поверил с первых же дней их знакомства, в чьей дружбе он никогда не усомнился: Гарри был слишком открыт и простодушен, чтобы таить в своем сердце зависть и неприязнь к кому-либо, он буквально излучал беззаботность и жизнелюбие, коих так недоставало самому Николасу. Арута не мог этого не отметить. Он внимательно присмотрелся к гостившему при дворе юноше и с одобрением отнесся к дружбе, которая возникла между ним и младшим из принцев. Поэтому, когда Гарри пришла пора возвратиться домой, Арута предложил графу Генри Ладлэнду оставить сына при дворе в качестве сквайра юного Николаса. Предложение пришлось графу по душе, и он с радостью на него согласился, ибо дома, в поместье Ладлэнд, от Генри-младшего не было никакого спасенья, и граф жаловался принцу Аруте на всевозможные проказы и бесчинства, в которые тот вовлекал еще и двоих младших братьев. Арута от души посмеялся над этими рассказами и справедливо заметил, что при всей озороватости Гарри его шалости никогда не имеют целью кого-либо унизить или даже просто задеть, что новоиспеченный сквайр добр и великодушен, а также ровен без высокомерия с теми, кто ниже его по положению, и без угодливости — с более знатными особами. Что же до его склонности ко всяческим шуткам и забавам, то принц счел ее всего лишь одним из проявлений природной жизнерадостности Гарри, благодаря которой они с замкнутым и слишком уж рассудительным Николасом прекрасно друг друга дополнят. Слыша такие похвалы в адрес своего отпрыска из уст самого принца, граф Ладлэнд едва не прослезился от радости. Таким образом вопрос о новом назначении Гарри был решен.
Обоих юношей как нельзя более устроил такой поворот событий. Веселому и беспечному Гарри по-прежнему сходили с рук все его проделки, участником которых сделался теперь принц Николас. Юный сквайр, привыкший повелевать младшими братьями, рано или поздно стал бы командовать и Николасом, если бы этому не воспрепятствовал независимый и твердый характер принца, который, впрочем, лишь изредка позволял себе напоминать Гарри о разнице в их положении и отдавать ему приказания. Ведь сутью их отношений по-прежнему была искренняя дружба, а должность сквайра, иначе — высокородного слуги оруженосца при особе Николаса, на которую назначили Гарри, стала для обоих лишь формальным обрамлением этой дружбы.
Николас обсушил волосы полотенцем и провел по ним жесткой щеткой. Его всегда радовало, что он так похож на отца, что у него такие же карие глаза, такие же прямые темные волосы, как у принца Аруты. Теперь же, оглядывая себя в зеркале, он подумал, что не прочь был бы поменять свою прическу на рыжую шевелюру Гарри. Его локоны, поди, давно уж обсохли и выглядят такими же пушистыми и мягкими, как всегда. Увидев Гарри, никто даже не заподозрит, что тот каких-нибудь пару часов тому назад свалился в воду. Принц еще раз придирчиво оглядел себя в зеркале, убедился, что волосы его по-прежнему влажны и напоминают тугую черную бахрому, свисающую до самых плеч, а потому являют собой улику против них с Гарри, со вздохом отложил щетку и прошел в свою спальню, а оттуда — в коридор. Там его уже поджидал Гарри, вовсю любезничавший с одной из младших горничных принцессы Аниты. Девушка явно тяготилась ухаживаниями Гарри, но не смела ему об этом сказать и стояла перед ним молча, с низко опущенной головой.
Николас с усмешкой взглянул на Гарри, который расточал комплименты смущенной горничной, наклонив к ней кудрявую голову. Звук собственного голоса помешал ему расслышать шаги Николаса. Сквайр был уверен, что они с девушкой одни в пустом, широком коридоре. Николаса подавил вздох. Здесь, в покоях, занимаемых семьей принца Крондорокого, еще недавно что ни день царили суета и оживление. Но после того, как сестра Николаса Елена вышла замуж за старшего сына герцога Рэнского и уехала из Крондора вместе со своими веселыми, смешливыми фрейлинами, покои объяла тишина. Николас был очень привязан к сестре и скучал по ней. Отбытие же старших братьев-близнецов ко двору короля в Рилланон пять лет тому назад оставило его равнодушным, ведь Боуррик и Эрланд были гораздо старше него, и в ту пору у него с ними было мало общего. Боуррику предстояло со временем унаследовать трон и стать правителем Королевства Островов. Так решили принц Арута и его старший брат король Лиам, чей единственный сын утонул пятнадцатью годами ранее. Николас в который уже раз возблагодарил богов, за то, что те послали ему такого славного, веселого и смелого товарища, как Гарри Ладлэнд. Не будь здесь его, в пустынных комнатах, залах и коридорах этого крыла, да и во всем дворце можно было бы умереть со скуки. Если бы он только не был таким неутомимым дамским угодником и не хвастался бы без всякой устали своими победами, истинными и мнимыми!
Николас нарочито громко откашлялся, и Гарри стремительно обернулся к нему. Девушка воспользовалась этим и поспешно удалилась, напоследок успев одарить Николаса благодарным взглядом.
Принц посмотрел ей вслед и покачал головой:
— Гарри, ну разве пристало тебе, пользуясь своим высоким положением, преследовать и донимать служанок? Ведь бедная девушка не чаяла, как ноги унести!
— Ничего подобного! — с апломбом возразил Гарри. — Она была польщена моим вниманием, и если бы не твое появление…
— Довольно, сэр! — резко прервал его принц. — Ты сам прекрасно знаешь, что не прав!
Гарри давно усвоил, что в тех редких случаях, когда Николас сердился на него и позволял себе повысить голос, лучше было ему не прекословить. Он пожал плечами и заговорил о другом:
— До обеда остался еще целый час. Надо как-то его убить. Чем бы нам заняться?
— Да у нас ведь и выбора никакого нет: придется придумывать, как нам с тобой половчее выкрутиться.
Гарри, все еще находившийся во власти недавних переживаний, не сразу понял, о чем говорил ему принц.
— Выкрутиться? — растерянно переспросил он. — Но ты-то здесь при чем?
— Нам ведь предстоит объяснить отцу, что приключилось с лодкой, — терпеливо пояснил Николас. Гнев его успел уже улетучиться без следа.
— Ах, вот ты о чем! — усмехнулся Гарри. — Не тревожься и предоставь все мне. Я уж сочиню про это самую что ни на есть правдивую байку.
***
— Так значит, не заметили? — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, переспросил Арута. — Самый мощный боевой корабль Крондорского флота, трехмачтовик, находившийся меньше чем в сотне футов от вас?! — Оба провинившихся понурили головы, и принц Крондорский с шумом перевел дыхание. Неизменно сдержанный в обращении с придворными и слугами, с женой и ее матерью, он позволял своему гневу выплеснуться наружу лишь изредка, когда распекал нашкодивших детей. Сейчас он был не на шутку рассержен поведением Николаса и Гарри, чья проделка могла стоить им жизни.Николас легонько толкнул Гарри локтем и прошептал:
— И это ты называешь правдивой байкой? Ты, часом, не переутомился, пока ее сочинял?
Арута перевел взгляд на жену, ища у нее поддержки. Но оказалось, что принцесса все это время тщетно пыталась придать своему лицу суровое, осуждающее выражение. При виде двух притихших мальчишек, один из которых ерзал на стуле от смущения и не смел поднять глаз на отца, а другой, напротив, без колебаний принял на себя вид оскорбленной добродетели, она едва сдерживала улыбку. Она была так хороша в этот миг, что Арута невольно залюбовался ею, и суровая складка между его бровями разгладилась сама собой. Аните было уже за сорок, и в густых медно-рыжих волосах ее поблескивала седина, а в углах рта и под глазами обозначились морщины. Но голос принцессы был по-прежнему звонок, а стан — по-девичьи строен, и ее зеленые глаза, обращенные теперь на младшего сына, оставались ясными и чистыми, как лесные озера.
Венценосная чета обедала в небольшой уютной столовой в кругу семьи и немногих из придворных. Арута не любил пышных и церемонных обедов в главном зале и старался устраивать их как можно реже. Но Крондорский дворец был так огромен, что даже в этой комнате, считавшейся совсем небольшой, за длинным прямоугольным столом могло бы поместиться еще два десятка человек. В отличие от главного зала, стены которого были увешаны знаменами с гербами всех герцогств Королевства Островов, оружием и военными трофеями, малую столовую украшали лишь несколько семейных портретов и небольшие по размерам пейзажи окрестностей Крондора, писанные маслом и заключенные в изящные рамы.