Страница:
Арута занимал свое обычное место во главе стола. Принцесса Анита сидела по правую руку от него. Место слева от принца было закреплено за Джеффри, герцогом Крондорским, лордом-канцлером двора и самым доверенным из помощников Аруты. Это был спокойный, рассудительный и добродушный человек, которого в Крондоре любили все без исключения. Он состоял на службе у Аруты уже восьмой год, а до этого а течение десяти долгих лет верой и правдой служил в Рилланоне его величеству королю Лиаму Первому.
Слева от герцога чинно и величаво восседал прелат Грэхем, епископ ордена Дала, Щита Немощных, и член придворного совета. Этому сдержанному и немногословному, но неизменно строгому и требовательному наставнику Арута и Анита доверили воспитание всех своих сыновей. Нынче главнейшей своей заботой и обязанностью прелат почитал то, чтобы Николас, подобно своим старшим братьям Боуррику и Эрланду, постиг не только премудрости истории, математики, военных наук, но разбирался бы также в литературе, живописи и музыке. В течение долгих лет епископ не мог нахвалиться своим питомцем, который, благодаря большим способностям и прилежанию, а также уравновешенному характеру и отсутствию тяги к шалостям, делал блестящие успехи в учении. С появлением же при дворе Генри Ладлэнда, которого также поручили наставническим заботам прелата, принца точно подменили, и у святого отца что ни день стали возникать веские причины для недовольства обоими своими подопечными. Теперь старец то и дело косился на примостившихся рядом с ним юнцов, коим он всем своим видом старался внушить, насколько велика их очередная провинность и как слабы и неубедительны предложенные на суд собравшихся оправдания, если взять во внимание также и то, что, освободив их нынче от дневных занятий, он велел им потратить свободное время с пользой — читать друг другу вслух или повторять наизусть молитвы — и строжайше воспретил отлучаться из дворца.
Напротив Николаса и Гарри сидели Амос Траск с принцессой Алисией, тещей Аруты. Бравый адмирал и вдовствующая принцесса на протяжении долгих лет легко и непринужденно флиртовали друг с другом, обмениваясь в присутствии посторонних то ни к чему не обязывающими любезностями, то беззлобными остротами, шутками и колкостями. На деле же их связывали гораздо более нежные и доверительные отношения, о чем знали решительно все, но говорить отваживались (разумеется, осторожным шепотом) лишь очень и очень немногие из придворных сплетников.
Время не пощадило некогда прекрасного лица Алисии, избороздив его морщинами, и выбелило ее густые волосы, но несмотря на это, принцессу все еще можно было назвать весьма привлекательной, ибо ее гордая осанка, грация и благородство жестов, изящество черт оказались неподвластны годам. Голос Алисии был по-прежнему звонок, и когда в ответ на какую-нибудь шутку адмирала она весело смеялась своим серебристым смехом, а в глазах ее загорались лукавые искорки, окружающие с ласковыми, немного снисходительными улыбками обращали взоры к ней и Амосу Траску, радуясь тому запоздалому счастью, что выпало на долю пожилых любовников.
Амос и Алисия, как всегда, были заняты друг другом и потому не слыхали слов Аруты. Адмирал склонился к уху возлюбленной и стал нашептывать ей что-то веселое, Алисия же закивала в ответ и, чтобы скрыть улыбку, прижала к губам льняную салфетку.
Место по левую руку от адмирала было нынче отведено Уильяму, маршалу сухопутных войск Крондора, сыну названого брата Аруты. Кузен Уилл, как величали его все без исключения принцы и принцессы, весело подмигнул проштрафившимся юнцам. Он нисколько не разделял негодования Аруты и молчаливого неодобрения прелата Грэхема. К тому же, прожив в Крондоре два десятка лет, он хорошо помнил, как часто праведный гнев Аруты обрушивался на головы неугомонных близнецов Боуррика и Эрланда в пору их беспокойного отрочества. Мужая, мальчишки пробовали свои силы в проказах и шалостях, и Уилл считал это в порядке вещей. Николаса же отец распекал впервые, и мальчишка, не привыкший слышать из уст родителя такие суровые речи, был явно расстроен и подавлен. Уилл решил прийти кузену на помощь и шуткой разрядить гнетущую обстановку, и потому он веско, глубокомысленно изрек, протянув руку к блюду с ломтями хлеба:
— Великолепная стратегия, сэр Гарри. Никаких лишних деталей, только самая суть.
Николас, чтобы не расхохотаться в ответ на это замечание, отрезал себе изрядный кусок жаркого и поспешно отправил его в рот. Краем глаза он заметил, как Гарри, явно с той же целью, торопливо, едва не расплескав вино, поднес к губам кубок.
Все это не укрылось и от взгляда Аруты, и принц, снова нахмурившись, отчеканил:
— Вы оба понесете заслуженное наказание. Надеюсь, это заставит вас впредь бережно относиться как к имуществу королевского дома, так и к собственной жизни.
Николас и Гарри обменялись быстрыми красноречивыми взглядами, поняв друг друга без слов. Оба имели все основания надеяться, что, раз уж их не подвергли наказанию немедленно, то принц ввиду своей крайней занятости того и гляди попросту о нем забудет, как бывало уже не раз после их менее серьезных провинностей.
Крондорский двор был в Королевстве Островов вторым по значению после Рилланонского, где правил король Лиам. Арута практически единолично управлял Западными землями огромной страны, руководствуясь при этом лишь общими указаниями Лиама. В течение дня принцу порой случалось принимать множество ответственных решений, отправлять важные депеши и составлять ответы на полученные, выслушивать доклады вассалов и министров, забывая об отдыхе, сне и еде. Где уж тут упомнить о наказании, которое он посулил двум озорникам.
Принц хотел было обратиться с каким-то вопросом к герцогу Джеффри, но тут в столовую торопливой походкой вошел маленький паж в пурпурной с желтым ливрее и что-то зашептал на ухо придворному мастеру церемоний барону Джерому. Глаза всех присутствовавших обратились к последнему, и он, выслушав пажа, коротко кивнул, поднялся со своего места, отложил салфетку и направился к Аруте. Лицо принца исказила гримаса досады. Он понимал, что случилось нечто важное, из ряда вон выходившее, иначе его не стали бы беспокоить во время трапезы, но необходимость прерывать обед в дружеском кругу ради пусть даже самого неотложного из дел, которым все равно не видно было конца, не могла не вызвать его раздражения.
— Ваше высочество, — сказал барон, — двое путников, явившихся издалека и остановленных стражей у главного входа во дворец, желают незамедлительно иметь с вами беседу.
— Кто они такие? — спросил Арута.
— Они отрекомендовали себя друзьями его высочества принца Боуррика.
Брови Аруты медленно поползли вверх:
— Друзья Боуррика? — Он растерянно взглянул на жену и пожал плечами. — Надеюсь, у них есть имена или прозвища?
Мастер церемоний вздохнул:
— Они назвали себя, ваше высочество. Их имена — Гуда Буле и Накор-исалани. — В голосе его прозвучало явное неодобрение, когда он, помедлив, добавил:
— Кешианцы.
Арута все еще пребывал в замешательстве, силясь вспомнить, кем могли доводиться его старшему сыну эти незваные пришельцы. Из затруднения его вывел Николас, звонко воскликнувший:
— Отец, так ведь это наверняка те самые люди, что помогли нашему Боуррику, когда он попал в руки торговцев невольниками в Кеше! Помнишь, он нам всем об этом рассказывал?
Арута улыбкой и кивком поблагодарил Николаса за подсказку.
— Ну конечно же, это они! — Он повернулся к Джерому:
— Немедленно прикажи привести их сюда!
Барон подал знак пажу, и мальчишка со всех йог помчался выполнять приказание.
Гарри, сгорая от любопытства, шепотом спросил у Николаса:
— Что это еще за история с твоим братом? Какие такие работорговцы?
Николас покосился в сторону отца, убедился, что тот занят разговором с канцлером и не смотрит в их сторону и едва слышно ответил:
— Это было давно, девять лет назад. Боуррик был послан в Кеш с важной миссией, и его похитили разбойники, которые не знали, кто он и откуда. Хотели продать его в рабство. Но он сбежал от них, и явился ко двору императрицы, и спас ей жизнь. А эти двое, что сейчас сюда придут, очень ему помогли.
Любопытство Гарри было удовлетворено лишь отчасти. Но он не решался прямо теперь спросить друга о подробностях тех событий, чтобы перешептываниями с ним лишний раз не привлечь к себе всеобщего внимания, ведь это неизбежно напомнило бы Аруте об их провинности и о наказании, которому он грозился их подвергнуть.
Маленький паж вскоре вернулся в сопровождении двух мужчин в оборванной и грязной одежде. Один из них, высокий, широкоплечий, жилистый, в потертых кожаных доспехах, помятом и поцарапанном шлеме, с двумя кинжалами у пояса и выглядывавшей из-за спины рукояткой меча, явно был когда-то бравым воякой. Он честно и открыто, хотя и с некоторой робостью, обвел всех сидевших за столом своими выцветшими голубыми глазами и тотчас же смущенно потупился. Спутник его выглядел и вел себя совершенно иначе, чем воин-ветеран. Ни по платью — грязному, в прорехах короткому голубому балахону, — ни по чертам его узкого, лукавого личика никто не смог бы догадаться о роде его занятий. Был он хил и тщедушен, ноги имел на редкость тонкие и кривые, а его лысая макушка едва доходила до плеча старого солдата. Однако ему было явно не занимать смелости и уверенности в себе. Узкие черные глаза его перебегали с одного лица на другое, с предмета на предмет, и на лице застыло такое мечтательное, отсутствующее выражение, словно он был здесь совсем один и пришел лишь затем, чтобы полюбоваться роскошным убранством комнаты. Немного помешкав, оба прошли вперед и, не доходя нескольких шагов до стола, солдат робко и скованно поклонился Аруте. Забавный коротышка рассеянно, машинально, явно думая о чем-то своем, повторил движение своего спутника.
Арута поднялся со своего стула навстречу гостям и с улыбкой их приветствовал:
— Добро пожаловать.
Воин покосился на своего спутника, но тот продолжал озираться вокруг все с тем же отсутствующим выражением на забавном личике, походившем на мордочку лисенка, и было очевидно, что он вовсе не собирался отвечать на приветствие принца. Смуглые щеки ветерана, изборожденные морщинами, залил румянец стыда. Ему стало явно не по себе. Наверняка он сейчас дорого бы отдал за возможность унести отсюда ноги. Помешкав еще мгновение и набрав в грудь воздуха, он с великим трудом выдавил из себя:
— Простите за беспокойство, ваше высочество. Но вот этот, — он ткнул оттопыренным большим пальцем в сторону коротышки, — меня чуть не силком сюда притащил… — Сильный акцент выдавал его кешианское происхождение.
Арута улыбнулся и ободряюще кивнул старому воину, чье открытое лицо, несмотря на грубость черт, сломанную переносицу и глубокие морщины, избороздившие выдубленную солнцем и ветром кожу, внушало доверие и приязнь.
— Вам нет необходимости передо мной извиняться. Друзья моего сына — всегда желанные гости в этом дворце. — Помедлив, он добавил:
— В особенности же, если у них есть до меня какое-то важное дело, — и сопроводил свои слова вопросительным взглядом.
Накор наконец-таки очнулся от своей задумчивости и обратил пристальное внимание на Аруту, который невольно поежился под цепким, бесцеремонным взглядом его узких черных глаз.
— Ваш сын ни капли на вас не похож, — изрек исалани, и Арута, опешив от такого неожиданного утверждения и не найдясь с ответом, ограничился тем, что коротко кивнул. Накор же тем временем уставился на принцессу Аниту и радостно осклабился, обнажив два ряда мелких, острых зубов, усиливавших его сходство с маленьким хищным зверьком. — А вот вы — мать принца Боуррика. Это сразу видно. Он — вылитый ваш портрет, — удовлетворенно произнес он и добавил:
— Вы — очень красивая женщина, принцесса!
Услыхав такой комплимент из уст забавного человечка, Анита не смогла удержаться от смеха. Она взглянула на мужа, потом снова перевела взор на коротышку и слегка наклонила голову.
— Благодарю вас.
Исалани небрежно махнул рукой.
— Называйте меня Накором. Когда-то я носил прозвище Синего Наездника, но моя лошадь пала. — Он хотел еще что-то добавить, но в это мгновение взгляд его упал на лицо Николаса. Накор умолк и смотрел на него так долго и пристально, что принцу стало не по себе. Бесцеремонный гость снова усмехнулся и обратился к Аруте:
— А вот этот уродился в вас, тут уж ничего не скажешь!
К этому времени принц Крондорский успел уже прийти в себя от растерянности, вызванной неожиданным появлением двоих путников и странным поведением одного из них. Он строго взглянул на коротышку и обратился на сей раз непосредственно к нему:
— Могу ли я все же узнать, что привело вас сюда? Мы все искренне вам рады, ведь вы оказали неоценимую услугу как сыну моему, так и нашей державе. И все же… С тех пор ведь прошло девять долгих лет… — Он выразительно умолк, ожидая ответа и, поскольку Накор упрямо молчал, говорить снова пришлось Гуде:
— Праведные небеса, я так желал бы ответить на ваш вопрос, ваше высочество, но не могу этого сделать! — пожаловался бывший наемный солдат. — Вот уж месяц, как я пытаюсь вызнать у этого безумца, зачем он все это затеял, но в ответ слышу от него только одно, что ему и мне надобно добраться до Крондора и повидаться с вашим высочеством, а потом снова отправиться в путь. — Накор опять погрузился в размышления, уставив рассеянный взгляд на один из канделябров с множеством горевших в нем свечей. Лицо его приняло мечтательное выражение, по губам скользнула улыбка. Он склонил голову набок и сощурил свои и без того узкие глаза. Гуда, вконец смешавшись, вполголоса добавил:
— Вы уж простите нас, ваше высочество. Не надо мне было его слушать. И незачем нам было сюда приходить.
Арута немедленно пришел на выручку вконец расстроенному вояке, попавшему по вине своего спутника в крайне неловкое положение и тяготившемуся этим, и со свойственной ему любезностью решительно возразил:
— Что вы, друг мой, это я готов просить у вас прощения за то, что доставил вам неудовольствие своими настойчивыми расспросами. — Он мысленно упрекнул себя в том, что, пренебрегая правилами гостеприимства, до сих пор не предложил усталым путникам поесть и отдохнуть с дороги. — Всему свое время, и о целях вашего визита вы, если пожелаете, поведаете мне поутру. А пока я велю приготовить вам постели и воду для мытья, а также свежее платье.
Гуда вытянулся по стойке «смирно» и молча кивнул, не будучи уверен в том, какими именно словами следует благодарить особу королевской крови за подобное любезное предложение. Тут принц перехватил его голодный взгляд, брошенный на тарелки и блюда с разнообразными яствами, и поспешно добавил:
— Но сперва прошу вас обоих к столу. — И он указал на два свободных стула подле маршала Уильяма.
Слова эти вмиг вывели Накора из его созерцательного оцепенения, и коротышка проворно засеменил к одному из незанятых мест за богатым столом. Лишь только слуги наполнили его тарелку мясом и овощами, он с завидным аппетитом принялся за угощение.
Гуда по-прежнему держался скованно. Он явно чувствовал себя неловко за одним столом с вельможами столь высокого ранга и поначалу боялся даже притронуться к еде, чтобы не допустить какую-нибудь оплошность, но вскоре голод взял свое, и бывший трактирщик стал торопливо насыщаться, уверенно орудуя ножом и вилкой, а порой обходясь и без них.
Амос произнес несколько фраз на каком-то непонятном языке, и Гуда с улыбкой кивнул ему.
— Шутка ваша позабавит хоть кого, — одобрительно сказал он на языке Королевства, — но не всякий ее поймет из-за вашего акцента.
Амос развел руками.
— А я-то думал, что не разучился говорить по-исалански. Но ведь с тех пор, как мне довелось в последний раз побывать в Шинг-Лае, прошло три десятка лет. — Он вздохнул, улыбнулся бывшему воину и вернулся к прерванному разговору с принцессой Алисией.
Арута больше не притрагивался к еде. С лица его не сходило выражение озабоченности и тревоги, ибо он предчувствовал, что неожиданный визит этих двух в высшей степени странных людей, в прошлом — спутников его сына, был предвестником неумолимо надвигавшейся неведомой, но грозной опасности.
— Ты желал поговорить со мной наедине, принц?
Арута повернулся лицом к адмиралу.
— Да. Мне нужен твой совет, старина Траск.
— Изволь, спрашивай.
— Меня беспокоит Николас.
Адмирал изумленно вытаращил на принца глаза и развел руками.
— Не понимаю, о чем ты.
— Он совсем не такой, как другие. Как все юноши его лет.
— Ну да, ясное дело, у него ведь неладно с ногой, — растерянно пробормотал Амос.
— Если бы дело было только в этом, — задумчиво произнес Арута. — Я… в последнее время я ловлю себя на том, что меня тревожит его характер, слишком уж…
— Мягкий? Осторожный? — подсказал Амос.
— Вот именно, — мрачно кивнул Арута. — Потому-то я и решил оставить их сегодняшнюю выходку безнаказанной. — Он сдержанно усмехнулся. — Мальчишки поди решили, что я позабыл о наказании. Но ты-то конечно знаешь, что я всегда помню о своих обещаниях и угрозах. — Амос выразил свое согласие с этим утверждением сдержанным кивком. — Ведь нынче Николас впервые на моей памяти пошел на сознательный риск. Прежде он всегда старался избегать малейшей опасности…
Амос протяжно вздохнул и прислонился к стене.
— Признаться, я об этом как-то не задумывался, Арута. Николас всегда был славным пареньком, тихим и серьезным, да и учился прилежно. Не то что эти с позволения сказать бандиты — Боуррик да Эрланд. С ними-то ведь просто сладу не было!
— Прежде я тоже так считал. Но даже и тогда, когда кротость и благонравие Николаса казались мне благословением богов, в особенности же в сравнении с буйным нравом старших, меня смутно тревожили эти его черты, а теперь я еще больше утвердился в своих мыслях. Правителю не пристало иметь такой характер, Амос!
Амос помотал головой:
— Да полно, Арута! Уж я-то знаю тебя… позволь… — он что-то торопливо подсчитал на пальцах, — лет двадцать пять или около того. Ты так сильно привязан душой к своим близким, что всегда излишне о них печешься да тревожишься. Николасу, конечно же, пристало бы вести себя побойчее, ну да ведь он еще так молод! Со временем, вот увидишь, характер его окрепнет, а стоит ему получить во владение земли, так откуда что возьмется — и смелость, и настырность, и задор.
— Не знаю, — возразил Арута. — Мне почему-то думается, что с ним все обстоит не так уж просто, Амос. А ведь его характер и склонности могут оказаться куда как важны для всех нас, для всего Королевства!
Амос насмешливо фыркнул:
— Опять небось какие-нибудь брачные затеи?
Арута кивнул:
— Только ты пока об этом помалкивай. Император Дигай дал мне знать, что считает вполне возможным и даже желательным установление более тесных родственных связей между Королевством и его страной. Брак Боуррика с принцессой Жасминой стал первым шагом в этом направлении, но она ведь принадлежит к высшей знати всего лишь одного из вассальных племен, населяющих Кеш. Дигай склоняется к тому, что пришла пора выдать за одного из моих сыновей настоящую принцессу, его кузину или племянницу.
Адмирал досадливо крякнул.
— Уж эти мне династические браки! Мне от одной мысли о них делается тошно! Стоит подумать, что людей насильно сводят друг с другом, как, с позволения сказать, скотину…
— Не горячись, друг Амос, — перебил его Арута. — Ведь тебе не хуже моего известно, что Кеш — опасный сосед, с которым надобно любой ценой поддерживать мирные отношения. И если император предлагает свою близкую родственницу в жены брату нашего будущего короля, нам надлежит, прежде чем ответить отказом, стянуть все свои войска к границам с Империей.
— Но ведь Ники — не единственный, за кого эта высокородная кешианка могла бы выйти замуж? — предположил Траск.
— Конечно, можно предложить этот союз одному из сыновей Каролины, но Николас, безусловно, именно тот, кого избрал бы для нее император… Вот если бы только не его нрав!
Помолчав, Амос вполголоса заметил:
— Он еще так молод…
— Вот именно, — мрачно подхватил Арута. — Он гораздо моложе душой, чем надлежит быть юноше его лет! Я виню себя…
— Только этим ты и занят! — со смешком вставил Амос.
— …в том, продолжал принц, что был с ним слишком мягок, слишком заботлив, не давал ему развиться, развернуться в полную меру, потому что все время опасался за его жизнь и здоровье…
Принц неожиданно умолк и погрузился в мрачную задумчивость. Амос также несколько мгновений молчал, обдумывая слова Аруты, а потом вдруг весело пробасил:
— Так выходит, пришла пора определить его куда-нибудь на службу!
— Но куда? На границу, как двоих старших? Но ведь это ему совсем не по плечу.
— Тут я с тобой согласен, — важно кивнул Амос. — Это было бы слишком уж сурово для малыша Ники. — Он с довольным видом провел ладонью по бороде и заглянул в лицо Аруты. — А вот если бы он послужил год-другой в герцогстве своего дяди Мартина, это точно пошло бы ему на пользу.
Арута склонил голову набок, обдумывая неожиданное предложение адмирала. Судя по улыбке, которая мелькнула на его губах, оно пришлось ему по душе.
— Крайди… задумчиво протянул он. — Как же мне это самому не пришло в голову!
Адмирала порадовало, что совет его был принят столь благосклонно.
— Ведь вы с Лиамом там выросли, продолжал он, — и из обоих вышли правители хоть куда! — Он подмигнул Аруте. — Крайдийская закалка и по сей час поди дает о себе знать! А что до Мартина, то ты ведь со мной согласишься, что твой единокровный брат де станет нежить да баловать мальчишку, и коли что, не даст ему спуску. А то ведь здесь, в Крондоре, все и каждый только и знают что жалеют в душе «бедняжку увечного сынка его высочества принца». И мальчишка это чувствует и пользуется этим.
У Аруты дернулась щека, но возразить на это едкое замечание адмирала ему было нечем.
— Герцог Мартин даст ему службу по силам, — рассуждал Траск, — а заодно пристроит на должность и этого сорванца Гарри. Принц Маркус ведь ровесник им обоим, вот и славно, что твой Ники заодно покороче познакомится с кузеном. Благодарение богам, столько лет миновало после этой растреклятой Войны Врат, и в Крайди давно уж все спокойно. Мальчишки будут там в безопасности. Это ведь вам не Высокий замок или Железный перевал!
Арута покачал головой:
— Боюсь, Анита не согласится расстаться с ним.
— Она поймет, что это необходимо, — горячо заверил его Амос. — Ведь она желает ему добра! Конечно, всякая мать хочет оставить при себе сыночка и с ним никогда не разлучаться, да ведь…
— Сыночка! — с гримасой негодования повторил Арута. — Мы говорим о нем так, словно он — несмышленый младенец, а ведь я, вспомни-ка, был всего двумя-тремя годами старше Николаса, когда принял на себя командование крайдийским гарнизоном!
— Еще бы не помнить, ведь я в ту пору там был, — кивнул Амос и, положив руку на плечо Аруты, вполголоса добавил:
— Но ведь ты — совсем другое дело, принц! Ты и смолоду-то молодым не был!
Арута принужденно рассмеялся:
— Ты как всегда прав, Амос. Я уже и тогда слишком серьезно относился к жизни и к тому, что почитал своим долгом.
— И до сих пор этим грешишь, — убежденно заключил адмирал и повернулся к двери, что вела во дворец, чтобы идти к себе.
— Так ты намерен взять принцессу Алисию в жены?
Этот неожиданный вопрос застал Траска врасплох. На мгновение он застыл как вкопанный, затем со вздохом вернулся на прежнее место у стены.
— Так-так, — усмехнулся он. — И с кем же, позвольте полюбопытствовать, вы обсуждали этот вопрос?
— С Анитой. А та в свою очередь — с самой Алисией. Дело в том, что о тебе и вдовствующей принцессе во дворце уже не первый год… — он деликатно кашлянул, — поговаривают… Вы с ней, если можно так выразиться, даете некоторый повод для сплетен. Ну а чтобы пресечь их, надлежит узаконить ваш союз. Как по-твоему, не пора ли наконец это сделать? А если ты полагаешь, что крондорский адмирал все же не ровня принцессе крови, что мне следует присвоить тебе еще какой-нибудь титул, то я немедленно дам знать брату, и Лиам, я уверен, согласится на это с охотой…
Траск жестом прервал его речь.
— Да разве дело в титуле, Арута?! Моя Алисия и без того мною довольна. — Он смущенно хохотнул и помотал головой. — Подумайте-ка лучше, каким опасностям я подвергаю свою жизнь всякий раз, когда ухожу в море. Стать женой человека, с которым рассчитываешь скоротать покойную старость, и тотчас же сделаться его вдовой — не слишком ли это большое испытание для бедняжки Алисии, которая ведь уже раз перенесла подобный удар?
— Ах, вот в чем дело, — кивнул Арута. — Так ты, видно, намерен жениться на ней не прежде, чем выйдешь в отставку?
— Вы угадали, ваше высочество. Мне было двенадцать, когда я впервые взошел на палубу корабля, а теперь уж перевалило за шесть десятков. Почитай, полстолетия отдано мною морям нашей Мидкемии. Пора и на покой.
Слева от герцога чинно и величаво восседал прелат Грэхем, епископ ордена Дала, Щита Немощных, и член придворного совета. Этому сдержанному и немногословному, но неизменно строгому и требовательному наставнику Арута и Анита доверили воспитание всех своих сыновей. Нынче главнейшей своей заботой и обязанностью прелат почитал то, чтобы Николас, подобно своим старшим братьям Боуррику и Эрланду, постиг не только премудрости истории, математики, военных наук, но разбирался бы также в литературе, живописи и музыке. В течение долгих лет епископ не мог нахвалиться своим питомцем, который, благодаря большим способностям и прилежанию, а также уравновешенному характеру и отсутствию тяги к шалостям, делал блестящие успехи в учении. С появлением же при дворе Генри Ладлэнда, которого также поручили наставническим заботам прелата, принца точно подменили, и у святого отца что ни день стали возникать веские причины для недовольства обоими своими подопечными. Теперь старец то и дело косился на примостившихся рядом с ним юнцов, коим он всем своим видом старался внушить, насколько велика их очередная провинность и как слабы и неубедительны предложенные на суд собравшихся оправдания, если взять во внимание также и то, что, освободив их нынче от дневных занятий, он велел им потратить свободное время с пользой — читать друг другу вслух или повторять наизусть молитвы — и строжайше воспретил отлучаться из дворца.
Напротив Николаса и Гарри сидели Амос Траск с принцессой Алисией, тещей Аруты. Бравый адмирал и вдовствующая принцесса на протяжении долгих лет легко и непринужденно флиртовали друг с другом, обмениваясь в присутствии посторонних то ни к чему не обязывающими любезностями, то беззлобными остротами, шутками и колкостями. На деле же их связывали гораздо более нежные и доверительные отношения, о чем знали решительно все, но говорить отваживались (разумеется, осторожным шепотом) лишь очень и очень немногие из придворных сплетников.
Время не пощадило некогда прекрасного лица Алисии, избороздив его морщинами, и выбелило ее густые волосы, но несмотря на это, принцессу все еще можно было назвать весьма привлекательной, ибо ее гордая осанка, грация и благородство жестов, изящество черт оказались неподвластны годам. Голос Алисии был по-прежнему звонок, и когда в ответ на какую-нибудь шутку адмирала она весело смеялась своим серебристым смехом, а в глазах ее загорались лукавые искорки, окружающие с ласковыми, немного снисходительными улыбками обращали взоры к ней и Амосу Траску, радуясь тому запоздалому счастью, что выпало на долю пожилых любовников.
Амос и Алисия, как всегда, были заняты друг другом и потому не слыхали слов Аруты. Адмирал склонился к уху возлюбленной и стал нашептывать ей что-то веселое, Алисия же закивала в ответ и, чтобы скрыть улыбку, прижала к губам льняную салфетку.
Место по левую руку от адмирала было нынче отведено Уильяму, маршалу сухопутных войск Крондора, сыну названого брата Аруты. Кузен Уилл, как величали его все без исключения принцы и принцессы, весело подмигнул проштрафившимся юнцам. Он нисколько не разделял негодования Аруты и молчаливого неодобрения прелата Грэхема. К тому же, прожив в Крондоре два десятка лет, он хорошо помнил, как часто праведный гнев Аруты обрушивался на головы неугомонных близнецов Боуррика и Эрланда в пору их беспокойного отрочества. Мужая, мальчишки пробовали свои силы в проказах и шалостях, и Уилл считал это в порядке вещей. Николаса же отец распекал впервые, и мальчишка, не привыкший слышать из уст родителя такие суровые речи, был явно расстроен и подавлен. Уилл решил прийти кузену на помощь и шуткой разрядить гнетущую обстановку, и потому он веско, глубокомысленно изрек, протянув руку к блюду с ломтями хлеба:
— Великолепная стратегия, сэр Гарри. Никаких лишних деталей, только самая суть.
Николас, чтобы не расхохотаться в ответ на это замечание, отрезал себе изрядный кусок жаркого и поспешно отправил его в рот. Краем глаза он заметил, как Гарри, явно с той же целью, торопливо, едва не расплескав вино, поднес к губам кубок.
Все это не укрылось и от взгляда Аруты, и принц, снова нахмурившись, отчеканил:
— Вы оба понесете заслуженное наказание. Надеюсь, это заставит вас впредь бережно относиться как к имуществу королевского дома, так и к собственной жизни.
Николас и Гарри обменялись быстрыми красноречивыми взглядами, поняв друг друга без слов. Оба имели все основания надеяться, что, раз уж их не подвергли наказанию немедленно, то принц ввиду своей крайней занятости того и гляди попросту о нем забудет, как бывало уже не раз после их менее серьезных провинностей.
Крондорский двор был в Королевстве Островов вторым по значению после Рилланонского, где правил король Лиам. Арута практически единолично управлял Западными землями огромной страны, руководствуясь при этом лишь общими указаниями Лиама. В течение дня принцу порой случалось принимать множество ответственных решений, отправлять важные депеши и составлять ответы на полученные, выслушивать доклады вассалов и министров, забывая об отдыхе, сне и еде. Где уж тут упомнить о наказании, которое он посулил двум озорникам.
Принц хотел было обратиться с каким-то вопросом к герцогу Джеффри, но тут в столовую торопливой походкой вошел маленький паж в пурпурной с желтым ливрее и что-то зашептал на ухо придворному мастеру церемоний барону Джерому. Глаза всех присутствовавших обратились к последнему, и он, выслушав пажа, коротко кивнул, поднялся со своего места, отложил салфетку и направился к Аруте. Лицо принца исказила гримаса досады. Он понимал, что случилось нечто важное, из ряда вон выходившее, иначе его не стали бы беспокоить во время трапезы, но необходимость прерывать обед в дружеском кругу ради пусть даже самого неотложного из дел, которым все равно не видно было конца, не могла не вызвать его раздражения.
— Ваше высочество, — сказал барон, — двое путников, явившихся издалека и остановленных стражей у главного входа во дворец, желают незамедлительно иметь с вами беседу.
— Кто они такие? — спросил Арута.
— Они отрекомендовали себя друзьями его высочества принца Боуррика.
Брови Аруты медленно поползли вверх:
— Друзья Боуррика? — Он растерянно взглянул на жену и пожал плечами. — Надеюсь, у них есть имена или прозвища?
Мастер церемоний вздохнул:
— Они назвали себя, ваше высочество. Их имена — Гуда Буле и Накор-исалани. — В голосе его прозвучало явное неодобрение, когда он, помедлив, добавил:
— Кешианцы.
Арута все еще пребывал в замешательстве, силясь вспомнить, кем могли доводиться его старшему сыну эти незваные пришельцы. Из затруднения его вывел Николас, звонко воскликнувший:
— Отец, так ведь это наверняка те самые люди, что помогли нашему Боуррику, когда он попал в руки торговцев невольниками в Кеше! Помнишь, он нам всем об этом рассказывал?
Арута улыбкой и кивком поблагодарил Николаса за подсказку.
— Ну конечно же, это они! — Он повернулся к Джерому:
— Немедленно прикажи привести их сюда!
Барон подал знак пажу, и мальчишка со всех йог помчался выполнять приказание.
Гарри, сгорая от любопытства, шепотом спросил у Николаса:
— Что это еще за история с твоим братом? Какие такие работорговцы?
Николас покосился в сторону отца, убедился, что тот занят разговором с канцлером и не смотрит в их сторону и едва слышно ответил:
— Это было давно, девять лет назад. Боуррик был послан в Кеш с важной миссией, и его похитили разбойники, которые не знали, кто он и откуда. Хотели продать его в рабство. Но он сбежал от них, и явился ко двору императрицы, и спас ей жизнь. А эти двое, что сейчас сюда придут, очень ему помогли.
Любопытство Гарри было удовлетворено лишь отчасти. Но он не решался прямо теперь спросить друга о подробностях тех событий, чтобы перешептываниями с ним лишний раз не привлечь к себе всеобщего внимания, ведь это неизбежно напомнило бы Аруте об их провинности и о наказании, которому он грозился их подвергнуть.
Маленький паж вскоре вернулся в сопровождении двух мужчин в оборванной и грязной одежде. Один из них, высокий, широкоплечий, жилистый, в потертых кожаных доспехах, помятом и поцарапанном шлеме, с двумя кинжалами у пояса и выглядывавшей из-за спины рукояткой меча, явно был когда-то бравым воякой. Он честно и открыто, хотя и с некоторой робостью, обвел всех сидевших за столом своими выцветшими голубыми глазами и тотчас же смущенно потупился. Спутник его выглядел и вел себя совершенно иначе, чем воин-ветеран. Ни по платью — грязному, в прорехах короткому голубому балахону, — ни по чертам его узкого, лукавого личика никто не смог бы догадаться о роде его занятий. Был он хил и тщедушен, ноги имел на редкость тонкие и кривые, а его лысая макушка едва доходила до плеча старого солдата. Однако ему было явно не занимать смелости и уверенности в себе. Узкие черные глаза его перебегали с одного лица на другое, с предмета на предмет, и на лице застыло такое мечтательное, отсутствующее выражение, словно он был здесь совсем один и пришел лишь затем, чтобы полюбоваться роскошным убранством комнаты. Немного помешкав, оба прошли вперед и, не доходя нескольких шагов до стола, солдат робко и скованно поклонился Аруте. Забавный коротышка рассеянно, машинально, явно думая о чем-то своем, повторил движение своего спутника.
Арута поднялся со своего стула навстречу гостям и с улыбкой их приветствовал:
— Добро пожаловать.
Воин покосился на своего спутника, но тот продолжал озираться вокруг все с тем же отсутствующим выражением на забавном личике, походившем на мордочку лисенка, и было очевидно, что он вовсе не собирался отвечать на приветствие принца. Смуглые щеки ветерана, изборожденные морщинами, залил румянец стыда. Ему стало явно не по себе. Наверняка он сейчас дорого бы отдал за возможность унести отсюда ноги. Помешкав еще мгновение и набрав в грудь воздуха, он с великим трудом выдавил из себя:
— Простите за беспокойство, ваше высочество. Но вот этот, — он ткнул оттопыренным большим пальцем в сторону коротышки, — меня чуть не силком сюда притащил… — Сильный акцент выдавал его кешианское происхождение.
Арута улыбнулся и ободряюще кивнул старому воину, чье открытое лицо, несмотря на грубость черт, сломанную переносицу и глубокие морщины, избороздившие выдубленную солнцем и ветром кожу, внушало доверие и приязнь.
— Вам нет необходимости передо мной извиняться. Друзья моего сына — всегда желанные гости в этом дворце. — Помедлив, он добавил:
— В особенности же, если у них есть до меня какое-то важное дело, — и сопроводил свои слова вопросительным взглядом.
Накор наконец-таки очнулся от своей задумчивости и обратил пристальное внимание на Аруту, который невольно поежился под цепким, бесцеремонным взглядом его узких черных глаз.
— Ваш сын ни капли на вас не похож, — изрек исалани, и Арута, опешив от такого неожиданного утверждения и не найдясь с ответом, ограничился тем, что коротко кивнул. Накор же тем временем уставился на принцессу Аниту и радостно осклабился, обнажив два ряда мелких, острых зубов, усиливавших его сходство с маленьким хищным зверьком. — А вот вы — мать принца Боуррика. Это сразу видно. Он — вылитый ваш портрет, — удовлетворенно произнес он и добавил:
— Вы — очень красивая женщина, принцесса!
Услыхав такой комплимент из уст забавного человечка, Анита не смогла удержаться от смеха. Она взглянула на мужа, потом снова перевела взор на коротышку и слегка наклонила голову.
— Благодарю вас.
Исалани небрежно махнул рукой.
— Называйте меня Накором. Когда-то я носил прозвище Синего Наездника, но моя лошадь пала. — Он хотел еще что-то добавить, но в это мгновение взгляд его упал на лицо Николаса. Накор умолк и смотрел на него так долго и пристально, что принцу стало не по себе. Бесцеремонный гость снова усмехнулся и обратился к Аруте:
— А вот этот уродился в вас, тут уж ничего не скажешь!
К этому времени принц Крондорский успел уже прийти в себя от растерянности, вызванной неожиданным появлением двоих путников и странным поведением одного из них. Он строго взглянул на коротышку и обратился на сей раз непосредственно к нему:
— Могу ли я все же узнать, что привело вас сюда? Мы все искренне вам рады, ведь вы оказали неоценимую услугу как сыну моему, так и нашей державе. И все же… С тех пор ведь прошло девять долгих лет… — Он выразительно умолк, ожидая ответа и, поскольку Накор упрямо молчал, говорить снова пришлось Гуде:
— Праведные небеса, я так желал бы ответить на ваш вопрос, ваше высочество, но не могу этого сделать! — пожаловался бывший наемный солдат. — Вот уж месяц, как я пытаюсь вызнать у этого безумца, зачем он все это затеял, но в ответ слышу от него только одно, что ему и мне надобно добраться до Крондора и повидаться с вашим высочеством, а потом снова отправиться в путь. — Накор опять погрузился в размышления, уставив рассеянный взгляд на один из канделябров с множеством горевших в нем свечей. Лицо его приняло мечтательное выражение, по губам скользнула улыбка. Он склонил голову набок и сощурил свои и без того узкие глаза. Гуда, вконец смешавшись, вполголоса добавил:
— Вы уж простите нас, ваше высочество. Не надо мне было его слушать. И незачем нам было сюда приходить.
Арута немедленно пришел на выручку вконец расстроенному вояке, попавшему по вине своего спутника в крайне неловкое положение и тяготившемуся этим, и со свойственной ему любезностью решительно возразил:
— Что вы, друг мой, это я готов просить у вас прощения за то, что доставил вам неудовольствие своими настойчивыми расспросами. — Он мысленно упрекнул себя в том, что, пренебрегая правилами гостеприимства, до сих пор не предложил усталым путникам поесть и отдохнуть с дороги. — Всему свое время, и о целях вашего визита вы, если пожелаете, поведаете мне поутру. А пока я велю приготовить вам постели и воду для мытья, а также свежее платье.
Гуда вытянулся по стойке «смирно» и молча кивнул, не будучи уверен в том, какими именно словами следует благодарить особу королевской крови за подобное любезное предложение. Тут принц перехватил его голодный взгляд, брошенный на тарелки и блюда с разнообразными яствами, и поспешно добавил:
— Но сперва прошу вас обоих к столу. — И он указал на два свободных стула подле маршала Уильяма.
Слова эти вмиг вывели Накора из его созерцательного оцепенения, и коротышка проворно засеменил к одному из незанятых мест за богатым столом. Лишь только слуги наполнили его тарелку мясом и овощами, он с завидным аппетитом принялся за угощение.
Гуда по-прежнему держался скованно. Он явно чувствовал себя неловко за одним столом с вельможами столь высокого ранга и поначалу боялся даже притронуться к еде, чтобы не допустить какую-нибудь оплошность, но вскоре голод взял свое, и бывший трактирщик стал торопливо насыщаться, уверенно орудуя ножом и вилкой, а порой обходясь и без них.
Амос произнес несколько фраз на каком-то непонятном языке, и Гуда с улыбкой кивнул ему.
— Шутка ваша позабавит хоть кого, — одобрительно сказал он на языке Королевства, — но не всякий ее поймет из-за вашего акцента.
Амос развел руками.
— А я-то думал, что не разучился говорить по-исалански. Но ведь с тех пор, как мне довелось в последний раз побывать в Шинг-Лае, прошло три десятка лет. — Он вздохнул, улыбнулся бывшему воину и вернулся к прерванному разговору с принцессой Алисией.
Арута больше не притрагивался к еде. С лица его не сходило выражение озабоченности и тревоги, ибо он предчувствовал, что неожиданный визит этих двух в высшей степени странных людей, в прошлом — спутников его сына, был предвестником неумолимо надвигавшейся неведомой, но грозной опасности.
***
Когда с обедом было покончено и все разошлись по своим комнатам, а слуги стали убирать со стола, Арута вышел на один из каменных балконов дворца, откуда открывался вид на гавань. Амос Траск, сердечно распрощавшись со своей возлюбленной и пожелав ей доброй ночи, вскоре последовал за принцем. Арута прислонился к кованым перилам и уставил неподвижный взор на огни портовых строений.— Ты желал поговорить со мной наедине, принц?
Арута повернулся лицом к адмиралу.
— Да. Мне нужен твой совет, старина Траск.
— Изволь, спрашивай.
— Меня беспокоит Николас.
Адмирал изумленно вытаращил на принца глаза и развел руками.
— Не понимаю, о чем ты.
— Он совсем не такой, как другие. Как все юноши его лет.
— Ну да, ясное дело, у него ведь неладно с ногой, — растерянно пробормотал Амос.
— Если бы дело было только в этом, — задумчиво произнес Арута. — Я… в последнее время я ловлю себя на том, что меня тревожит его характер, слишком уж…
— Мягкий? Осторожный? — подсказал Амос.
— Вот именно, — мрачно кивнул Арута. — Потому-то я и решил оставить их сегодняшнюю выходку безнаказанной. — Он сдержанно усмехнулся. — Мальчишки поди решили, что я позабыл о наказании. Но ты-то конечно знаешь, что я всегда помню о своих обещаниях и угрозах. — Амос выразил свое согласие с этим утверждением сдержанным кивком. — Ведь нынче Николас впервые на моей памяти пошел на сознательный риск. Прежде он всегда старался избегать малейшей опасности…
Амос протяжно вздохнул и прислонился к стене.
— Признаться, я об этом как-то не задумывался, Арута. Николас всегда был славным пареньком, тихим и серьезным, да и учился прилежно. Не то что эти с позволения сказать бандиты — Боуррик да Эрланд. С ними-то ведь просто сладу не было!
— Прежде я тоже так считал. Но даже и тогда, когда кротость и благонравие Николаса казались мне благословением богов, в особенности же в сравнении с буйным нравом старших, меня смутно тревожили эти его черты, а теперь я еще больше утвердился в своих мыслях. Правителю не пристало иметь такой характер, Амос!
Амос помотал головой:
— Да полно, Арута! Уж я-то знаю тебя… позволь… — он что-то торопливо подсчитал на пальцах, — лет двадцать пять или около того. Ты так сильно привязан душой к своим близким, что всегда излишне о них печешься да тревожишься. Николасу, конечно же, пристало бы вести себя побойчее, ну да ведь он еще так молод! Со временем, вот увидишь, характер его окрепнет, а стоит ему получить во владение земли, так откуда что возьмется — и смелость, и настырность, и задор.
— Не знаю, — возразил Арута. — Мне почему-то думается, что с ним все обстоит не так уж просто, Амос. А ведь его характер и склонности могут оказаться куда как важны для всех нас, для всего Королевства!
Амос насмешливо фыркнул:
— Опять небось какие-нибудь брачные затеи?
Арута кивнул:
— Только ты пока об этом помалкивай. Император Дигай дал мне знать, что считает вполне возможным и даже желательным установление более тесных родственных связей между Королевством и его страной. Брак Боуррика с принцессой Жасминой стал первым шагом в этом направлении, но она ведь принадлежит к высшей знати всего лишь одного из вассальных племен, населяющих Кеш. Дигай склоняется к тому, что пришла пора выдать за одного из моих сыновей настоящую принцессу, его кузину или племянницу.
Адмирал досадливо крякнул.
— Уж эти мне династические браки! Мне от одной мысли о них делается тошно! Стоит подумать, что людей насильно сводят друг с другом, как, с позволения сказать, скотину…
— Не горячись, друг Амос, — перебил его Арута. — Ведь тебе не хуже моего известно, что Кеш — опасный сосед, с которым надобно любой ценой поддерживать мирные отношения. И если император предлагает свою близкую родственницу в жены брату нашего будущего короля, нам надлежит, прежде чем ответить отказом, стянуть все свои войска к границам с Империей.
— Но ведь Ники — не единственный, за кого эта высокородная кешианка могла бы выйти замуж? — предположил Траск.
— Конечно, можно предложить этот союз одному из сыновей Каролины, но Николас, безусловно, именно тот, кого избрал бы для нее император… Вот если бы только не его нрав!
Помолчав, Амос вполголоса заметил:
— Он еще так молод…
— Вот именно, — мрачно подхватил Арута. — Он гораздо моложе душой, чем надлежит быть юноше его лет! Я виню себя…
— Только этим ты и занят! — со смешком вставил Амос.
— …в том, продолжал принц, что был с ним слишком мягок, слишком заботлив, не давал ему развиться, развернуться в полную меру, потому что все время опасался за его жизнь и здоровье…
Принц неожиданно умолк и погрузился в мрачную задумчивость. Амос также несколько мгновений молчал, обдумывая слова Аруты, а потом вдруг весело пробасил:
— Так выходит, пришла пора определить его куда-нибудь на службу!
— Но куда? На границу, как двоих старших? Но ведь это ему совсем не по плечу.
— Тут я с тобой согласен, — важно кивнул Амос. — Это было бы слишком уж сурово для малыша Ники. — Он с довольным видом провел ладонью по бороде и заглянул в лицо Аруты. — А вот если бы он послужил год-другой в герцогстве своего дяди Мартина, это точно пошло бы ему на пользу.
Арута склонил голову набок, обдумывая неожиданное предложение адмирала. Судя по улыбке, которая мелькнула на его губах, оно пришлось ему по душе.
— Крайди… задумчиво протянул он. — Как же мне это самому не пришло в голову!
Адмирала порадовало, что совет его был принят столь благосклонно.
— Ведь вы с Лиамом там выросли, продолжал он, — и из обоих вышли правители хоть куда! — Он подмигнул Аруте. — Крайдийская закалка и по сей час поди дает о себе знать! А что до Мартина, то ты ведь со мной согласишься, что твой единокровный брат де станет нежить да баловать мальчишку, и коли что, не даст ему спуску. А то ведь здесь, в Крондоре, все и каждый только и знают что жалеют в душе «бедняжку увечного сынка его высочества принца». И мальчишка это чувствует и пользуется этим.
У Аруты дернулась щека, но возразить на это едкое замечание адмирала ему было нечем.
— Герцог Мартин даст ему службу по силам, — рассуждал Траск, — а заодно пристроит на должность и этого сорванца Гарри. Принц Маркус ведь ровесник им обоим, вот и славно, что твой Ники заодно покороче познакомится с кузеном. Благодарение богам, столько лет миновало после этой растреклятой Войны Врат, и в Крайди давно уж все спокойно. Мальчишки будут там в безопасности. Это ведь вам не Высокий замок или Железный перевал!
Арута покачал головой:
— Боюсь, Анита не согласится расстаться с ним.
— Она поймет, что это необходимо, — горячо заверил его Амос. — Ведь она желает ему добра! Конечно, всякая мать хочет оставить при себе сыночка и с ним никогда не разлучаться, да ведь…
— Сыночка! — с гримасой негодования повторил Арута. — Мы говорим о нем так, словно он — несмышленый младенец, а ведь я, вспомни-ка, был всего двумя-тремя годами старше Николаса, когда принял на себя командование крайдийским гарнизоном!
— Еще бы не помнить, ведь я в ту пору там был, — кивнул Амос и, положив руку на плечо Аруты, вполголоса добавил:
— Но ведь ты — совсем другое дело, принц! Ты и смолоду-то молодым не был!
Арута принужденно рассмеялся:
— Ты как всегда прав, Амос. Я уже и тогда слишком серьезно относился к жизни и к тому, что почитал своим долгом.
— И до сих пор этим грешишь, — убежденно заключил адмирал и повернулся к двери, что вела во дворец, чтобы идти к себе.
— Так ты намерен взять принцессу Алисию в жены?
Этот неожиданный вопрос застал Траска врасплох. На мгновение он застыл как вкопанный, затем со вздохом вернулся на прежнее место у стены.
— Так-так, — усмехнулся он. — И с кем же, позвольте полюбопытствовать, вы обсуждали этот вопрос?
— С Анитой. А та в свою очередь — с самой Алисией. Дело в том, что о тебе и вдовствующей принцессе во дворце уже не первый год… — он деликатно кашлянул, — поговаривают… Вы с ней, если можно так выразиться, даете некоторый повод для сплетен. Ну а чтобы пресечь их, надлежит узаконить ваш союз. Как по-твоему, не пора ли наконец это сделать? А если ты полагаешь, что крондорский адмирал все же не ровня принцессе крови, что мне следует присвоить тебе еще какой-нибудь титул, то я немедленно дам знать брату, и Лиам, я уверен, согласится на это с охотой…
Траск жестом прервал его речь.
— Да разве дело в титуле, Арута?! Моя Алисия и без того мною довольна. — Он смущенно хохотнул и помотал головой. — Подумайте-ка лучше, каким опасностям я подвергаю свою жизнь всякий раз, когда ухожу в море. Стать женой человека, с которым рассчитываешь скоротать покойную старость, и тотчас же сделаться его вдовой — не слишком ли это большое испытание для бедняжки Алисии, которая ведь уже раз перенесла подобный удар?
— Ах, вот в чем дело, — кивнул Арута. — Так ты, видно, намерен жениться на ней не прежде, чем выйдешь в отставку?
— Вы угадали, ваше высочество. Мне было двенадцать, когда я впервые взошел на палубу корабля, а теперь уж перевалило за шесть десятков. Почитай, полстолетия отдано мною морям нашей Мидкемии. Пора и на покой.