Он с трудом заставил себя подняться с постели, ополоснул лицо прохладной водой из серебряного кувшина, что стоял на умывальном столике, и стал дожидаться принца. Когда тот пришел, мальчик постарался принять веселый и беззаботный вид. Он знал, что отец терпеть не может слез. Арута поманил его за собой. Николасу следовало выйти в зал приемов и участвовать в очередной церемонии. Он подчинился, позабыв о своей клятве не покидать пределов спальни. Он сотни раз давал себе этот обет и неизменно его нарушал. Ему было шесть лет от роду.
   Вскоре и это видение сменилось другим. Старшие братья, великовозрастные юнцы, высокие, стройные, сильные, с медно-рыжими волосами, унаследованными от принцессы Аниты, веселились вовсю и наперебой острили на его счет, делая вид, что вовсе его не замечают. Они называли его то мартышкой, то черным тараканом. Не помня себя от обиды и боли, он бросился прочь.
   Картины прошлого замелькали перед его глазами с лихорадочной поспешностью. Он видел красавицу сестру, слишком занятую собой, чтобы обращать внимание на младшего брата, родителей, все время которых было посвящено государственным делам, сонм вышколенных слуг, за чьим усердием проглядывало полное равнодушие к застенчивому и замкнутому ребенку.
   Но внезапно все эти образы прошлого, что навек впечатались в его память, уступили место настоящему, и Николас снова услыхал голос Пага:
   — Готов ли ты остаться один на один со своей болью?
   Николасу сделалось страшно, но несмотря на испуг, он все еще не мог стряхнуть с себя сонного оцепенения.
   — Но ведь я и так… все это время… был в ее власти, — с усилием прошептал он.
   — Ты ошибаешься, — мягко возразил Паг. — Виденья, что тебя посетили, — это всего лишь воспоминания о былом. Твоя боль не исчезла вместе с ними. И ты должен исторгнуть ее из своей души и увидеть наконец, какова она на самом деле, без всяких прикрас. Это будет нелегко.
   Тело Николаса сотрясла дрожь.
   — И этого нельзя избежать?
   — Нельзя, принц.
   Он снова очутился во тьме. Откуда-то до него долетели чарующие звуки нежного девичьего голоса. Он тщетно пытался открыть глаза. Внезапно зрение к нему вернулось, и он увидел юную прекрасную девушку с волосами цвета льна. Она неторопливой, плавной поступью шла к нему через длинный, богато украшенный зал. Сквозь ее полупрозрачные одежды проглядывали контуры стройного тела. Вглядевшись в черты лица девушки, он прошептал:
   — Эбигейл?
   Та кивнула и засмеялась. Николас скорее почувствовал, чем услыхал ее смех:
   — Я стану для тебя кем угодно.
   Тело принца сладостным трепетом отозвалось на чарующие, чувственные звуки девичьего голоса, которые он различал теперь с удивительной отчетливостью. Но на глаза его тотчас же набежали слезы разочарования, ибо в этом прельстительном образе ему почудилось нечто зловещее.
   Девушка внезапно куда-то исчезла, и через мгновение перед ним предстала его мать — молодая, веселая и не правдоподобно красивая. Такой он ее запомнил в годы своего далекого детства. И тут оказалось, что он и в самом деле вдруг превратился в ребенка, едва научившегося говорить. Мать взяла его на руки, прижала к груди и стала тихо нашептывать слова любви и утешения. Ее нежное дыхание щекотало его шею. Ему было тепло и уютно. Он снова почувствовал себя огражденным от всех опасностей.
   Но тут из потаенных глубин его существа прозвучал едва различимый сигнал тревоги. Он резко отпрянул от матери.
   — Я давно уже не дитя!
   Рука его коснулась чьей-то теплой, нежной и упругой плоти. Перед ним вновь была Эбигейл. Ладонь его оказалась на ее округлой груди. Огромные голубые глаза девушки глядели на него не мигая, розовые губы приоткрылись, обнажив ряд жемчужных зубов. Оттолкнув ее, он крикнул:
   — Ты вовсе не Эбигейл! Кто ты?!
   Призрак исчез. Николас остался один в кромешной тьме. От страха во рту у него пересохло, ему сделалось зябко. Ответом на его крик было молчание, и между тем он явственно ощутил поблизости от себя чье-то незримое присутствие. Ему казалось, что он умрет от ужаса, если безмолвие, что царило вокруг, будет нарушено каким-либо звуком. Но ценой неимоверного усилия он все же заставил себя снова крикнуть в пустоту:
   — Кто ты?!
   Неожиданно издалека прозвучал голос Пага:
   — Это и есть твой страх, Николас. Сейчас ты увидишь его подлинное обличье.
   Николасу стало так жутко, как не бывало никогда прежде.
   — Нет, — прошептал он.
   Что-то неведомое и грозное приблизилось почти вплотную к его скованному ужасом телу. Он оказался во власти могучей и безжалостной разрушительной силы. Он знал, что сила эта может отнять у него жизнь, но не мог ничем себя защитить.
   Тьма сгустилась и снова сделалась осязаемой. Ему стало трудно дышать. Он хотел было переместиться в сторону, вверх, вниз, но члены его были стянуты невидимыми путами, и он остался недвижим.
   Он стал жадно хватать ртом воздух, но тяжесть сдавила его грудь с такой силой, что дыхание замерло, и кровь застучала в висках.
   — Николас, — вкрадчиво прошептал нежный женский голос, и руки матери коснулись его, разорвав кольцо удушающей тьмы. Он открыл глаза, но увидел подле себя не принцессу Аниту, а Эбигейл.
   — Теперь ты знаешь, на что похож твой страх, — сказал Паг, и видение рассеялось.
   Николас вновь очутился в башне замка. Он был один. За окном царила мгла. Обе луны скрылись за облаками.
   Он хотел выйти из тесной каморки, но не смог найти дверь. Выглянув во двор, он с ужасом обнаружил, что окружающее пространство переменилось до неузнаваемости. Город исчез, словно его и не бывало. Кругом, насколько хватало глаз, простиралась унылая равнина, лишенная какой-либо растительности, малейших признаков жизни, а вдалеке плескались тяжелые черные волны. Они разбивались о голые утесы, на которых не рос даже мох. Замка больше не существовало. Посреди равнины возвышалась лишь башня, в которой он был заключен.
   — На что это похоже? — внезапно спросил его Паг.
   — Это неудача. Поражение. Несостоятельность. Полный крах, — не задумываясь, ответил Николас.
   — Так говоришь, поражение?
   — Да. Это конец всем надеждам. Ведь здесь нет ничего живого. Только холод и мрак.
   — Так отправляйся же туда! — приказал волшебник.
   Николас очутился посреди равнины. Тоскливый, безжизненный рокот волн стал еще отчетливее.
   — Куда мне идти? — спросил он, обратив взор к темному небу.
   — Иди к своей цели. Ведь ты знаешь, где она.
   Ободрившись, Николас кивнул и указал рукой на запад, туда, где плескались черные волны.
   — Моя цель там, за морем.
   — Что же мешает тебе идти к ней?
   Он огляделся по сторонам.
   — Все, что меня окружает.
   Паг, внезапно очутившийся рядом с ним, заглянул ему в глаза и спросил:
   — Теперь тебе известно, чего ты страшишься?
   — Вот этого. — Николас повел рукой вокруг себя. — Неудачи. Поражения.
   Паг понимающе кивнул:
   — Расскажи, как ты понимаешь неудачу. И что по-твоему есть поражение.
   Николас задумчиво склонил голову набок.
   — Мой отец… — Он запнулся, чувствуя, как глаза наполняются слезами, и с усилием продолжил:
   — Я знаю, он меня любит. Но он не хочет и не может принять меня таким, какой я есть.
   — И это все, что тебя гнетет?
   Николас помотал головой:
   — А мама за меня боится.
   — И что же?
   — И этот страх передается мне.
   — В чем же это выражается?
   — Из-за этих ее вечных опасений я почти уверился, что… — Внезапно принц умолк, и Паг участливо спросил:
   — Что ты и впрямь окажешься неудачником?
   — Да, — кивнул Николас. — И что задачи, которые могут передо мной встать, окажутся мне не по силам.
   — А ведомо ли тебе, каковы они, эти задачи?
   Николас расплакался, спрятав лицо в ладонях. Паг ласково потрепал его по плечу. Подняв голову, принц выдавил из себя:
   — Нет, этого я не знаю. — Но внезапно на ум ему весьма кстати пришло одно из наставлений ворчливого дворецкого Сэмюэла. Слова старика вполне годились сейчас в качестве ответа на его затруднение. Взгляд его просветлел:
   — И потому выходит, что мне прежде всего надо это выяснить.Я должен узнать, что мне надлежит делать.
   Паг улыбнулся, и у Николаса вдруг точно гора с плеч свалилась. Он почувствовал себя легко и свободно и повторил:
   — Мне необходимо точно знать, что я должен делать.
   Паг направился к берегу залива и сделал Николасу знак следовать за собой.
   — Почему ты так страшишься неудач, Николас?
   Принц помедлил с ответом. После недолгого молчания он неуверенно пробормотал:
   — Вероятно, потому, что отец мой никогда с ними не смиряется и всегда добивается того, чего желает.
   Паг кивнул:
   — У нас мало времени, принц. Скоро я принужден буду покинуть эти края. Согласен ли ты мне довериться?
   — Еще бы! — с горячностью воскликнул Николас. — Я готов сделать все, что вы скажете, Паг.
   В то же мгновение оба они оказались на пологом выступе скалы, что возвышалась над берегом. Внизу шумели волны, разбиваясь о валуны. У Николаса потемнело в глазах. Ему едва не сделалось дурно.
   — Ступай вперед, приказал Паг.
   — Но вы ведь меня удержите? Вы не дадите мне упасть? — Голос принца предательски дрожал.
   — Сделай шаг вперед, Николас!
   Принц повиновался и рухнул вниз. Он издал пронзительный крик и раскинул руки в стороны.
   Навстречу ему неудержимо неслись обломки скал, покрытые морской пеной. Еще мгновение — и он должен был о них разбиться. Смерть простерла к нему свои костлявые руки. Невыносимая боль вдруг сковала его члены. Он лежал на камнях у кромки берега, и волны перекатывались через его распростертое тело.
   Задыхаясь и отплевываясь, Николас прошептал:
   — Я жив.
   Паг стоял рядом и с улыбкой протягивал ему руку.
   — Еще бы!
   Николас сжал его ладонь, и оба они в то же мгновение снова очутились на выступе скалы.
   — Иди вперед! — велел ему Паг.
   — Нет! — крикнул Николас и замотал головой. — Неужто я по-вашему лишился рассудка?
   — Иди!
   Николас зажмурился и шагнул в пустоту. Ветер засвистел у него в ушах, и острые обломки скал снова приняли его в свои объятия. Принц подивился тому, что несмотря на невыносимую боль, он не лишился чувств. Паг склонился над ним и провел ладонью по его лицу.
   — Ты готов?
   — К чему? — едва внятно прошептал Николас.
   — Тебе придется снова пройти через это.
   Николас жалобно всхлипнул:
   — Но зачем?!
   — Чтобы усвоить весьма важный урок.
   Пальцы Пага крепко сжали его ладонь, и оба они снова перенеслись на выступ скалы.
   — Иди. — Голос Пага звучал теперь по-отечески мягко.
   Николас покорно ступил вперед, приготовившись к новому болезненному удару о валуны, но на сей раз его левая нога оказалась зажата в расщелине скалы, и он повис над бездной.
   От резкой боли в ступне и лодыжке у него потемнело в глазах. Он беспомощно висел вниз головой, раскинув руки в стороны, и боялся шевельнуться, чтобы не рухнуть вниз.
   Паг очутился рядом с ним. Он стоял в воздухе, ни на что не опираясь и ни за что не держась, и с сочувственным любопытством заглядывал ему в лицо.
   — Что ты сейчас чувствуешь?
   — Я этого не выдержу! — почти не разжимая губ, прошептал Николас.
   — Знай же, что это и есть твоя боль, принц. — Паг указал на его лодыжку, зажатую в трещине скалы. — Это твоя мать и твоя возлюбленная. Твое оправдание. Из-за этого ты не можешь потерпеть неудачу, пережить поражение.
   — Вся моя жизнь — это цепь неудач и поражений! — с горечью возразил Николас.
   Паг насмешливо улыбнулся.
   — Но зато тебе всегда есть чему их приписать, не так ли?
   Николас с трудом сдерживал рыдания:
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Ведь любую неудачу так легко отнести на счет своего увечья, прикрывая им робость, малоумие и нерадение. — Паг переместился в воздухе и завис теперь на некотором расстоянии от Николаса. — У тебя есть выбор, принц Королевства. Ты можешь провисеть здесь до старости, убеждая себя, что одно лишь увечье препятствует тебе спасти обреченных, отыскать и покорить женщину своей мечты, защитить своих подданных от врагов. А можешь отринуть это оправдание, безжалостно его отсечь и остаться один на один с жизнью, такой, как она есть, без всяких прикрас. И с теми задачами, что под силу решить только тебе одному.
   Николас попытался подтянуть тело к уступу, но у него закружилась голова, и он, опасаясь снова свалиться вниз, на валуны, застыл в неподвижности.
   Паг погрозил ему пальцем:
   — Ведь ты уже дважды падал и остался в живых!
   — Но это так больно! — пожаловался принц. Он едва сдерживал слезы.
   — А как же иначе! — усмехнулся Паг. — Однако ты вытерпел боль. И не умер. А значит, можешь сделать еще одну попытку. Ты просто боишься рискнуть. Возможность поражения страшит тебя более всего прочего. — Он указал на левую щиколотку Николаса, зажатую в скале. — Вот твое оправдание на случай любой неудачи. А ведь ты наделен достоинствами, которые значительно перекрывают этот изъян!
   Николасом внезапно овладела решимость:
   — Что я должен делать?
   — Ты и без меня это знаешь, — усмехнулся Паг и исчез.
   Николас с огромным усилием подтянул тело к трещине, в которой застряла его нога, и сел на выступ. Лицо его было покрыто крупными каплями пота, сердце отчаянно стучало, ладони кровоточили. С пояса его свисали кожаные ножны, которых прежде там не было.
   Он с беспощадной отчетливостью понял, что ему надлежало сделать. Вынув из ножен кинжал с острым лезвием, он полоснул себя по ноге. От резкой боли у него перехватило дыхание. Он закусил губу, чтобы не закричать, и заставил себя снова вонзить кинжал в собственную плоть. Лезвие входило в нее с удивительной легкостью, так, будто бы оно рассекало не мышцы, сухожилия и кости, а зачерствелый хлебный каравай. Николас понимал, что и здесь не обошлось без волшебства. Зато боль была самой что ни на есть настоящей. Он опасался, что не выдержит этих мучений и потеряет сознание, так и не завершив начатого, и потому двигал рукой с судорожной поспешностью. Но стоило ему последним усилием разрезать тонкую полоску кожи, что еще соединяла зажатую в скале ступню со щиколоткой, и боль внезапно отступила, Он снова очутился в пустом и темном пространстве. Острие кинжала, который он продолжал сжимать во взмокшей ладони, касалось груди принцессы Аниты. Николаса нисколько не удивило, что он стоял теперь в полный рост, уверенно опираясь на обе ноги.
   — Николас! — с негодованием и упреком воскликнула Анита. — Неужто ты готов меня убить? Ведь я так тебя люблю!
   Но он не опустил кинжал, и Анита исчезла, а на ее месте появилась Эбигейл в прозрачном одеянии.
   — Не убивай меня, Николас! — прошептала она, и губы ее дрогнули. — Знай, что я люблю тебя.
   Николасом овладел ужас. С минуту он молча разглядывал девушку, которая призывно ему улыбалась, но вскоре наваждение рассеялось, и он во весь голос прокричал:
   — Ты не Эбигейл! И не принцесса Анита! Ты — мой страх и моя боль!
   — Но я тебя люблю, — ответил призрак.
   Принц заставил себя воздеть руку и вонзить кинжал в грудь мнимой Эбигейл. Привидение издало протяжный стон и растаяло в воздухе.
   Вокруг снова воцарилась гнетущая тишина. Николасом внезапно овладело чувство невосполнимой утраты. В это мгновение он навсегда лишился чего-то очень важного, какой-то сокровенной частицы своей души. Ему снова сделалось больно. Боль эта была не такой жгучей, как в те минуты, когда он рассекал кинжалом свою плоть, но она теснила его грудь и разрывала сердце. Перед глазами у него поплыли огненные круги. Он покачнулся и упал. Густая мгла сомкнулась над ним, и он погрузился в забытье.
***
   Николас вздохнул и открыл глаза. Накор и Энтони помогли ему сесть. Он прислонился спиной к холодной каменной стене тесной каморки, в которую со двора сквозь зиявший оконный проем проникал тусклый сумеречный свет.
   — Сколько времени я здесь пробыл? — спросил он и не узнал своего голоса, звучавшего непривычно хрипло и грубо. В горле у него саднило.
   — День, ночь и еще полдня, — с улыбкой ответил Энтони и подал ему мех с водой.
   Николам утолил жажду и вернул мех чародею.
   — У меня что-то неладное с горлом.
   — Ничего удивительного, — пожал плечами Накор. — Ты ведь долгие часы вопил, рычал и визжал, точно одержимый. Видать, нелегко тебе пришлось.
   Принц кивнул, и от этого движения у него зазвенело в ушах. К горлу подступила тошнота.
   — Мне дурно, — пожаловался он.
   Накор протянул ему апельсин.
   — Ты просто голоден.
   Николас оторвал часть кожуры и вонзил зубы в сочную мякоть плода. Сок брызнул в стороны, капли его потекли по подбородку и шее принца. Покончив с апельсином, Николас протяжно вздохнул и обратил на исалани взор, исполненный печали.
   — У меня такое чувство, будто я потерял что-то очень для меня дорогое.
   Накор кивнул и уселся на пол рядом с ним.
   — Люди как правило дорожат своими страхами и нелегко с ними расстаются. Ты еще молод, принц, но тебе довелось узнать такое, о чем догадываются лишь немногие из умудренных жизнью старцев. Ты знаешь теперь, что страх, который держит нас в своей власти, принимает милые и соблазнительные черты тех, кого . мы любим. — Он пошарил рукой в своем мешке, выудил оттуда еще один апельсин и отдал его Николасу.
   Принц, вздыхая и рассеянно блуждая взглядом по сторонам, принялся очищать его. Он все еще не мог прийти в себя после пережитого.
   — Я убил свою мать. А может, то была Эбигейл. Или какая-то другая девушка, сходная видом с ними обеими.
   — Брось, не думай об этом, — усмехнулся Накор. — Ты покончил со своим страхом, только и всего.
   Николам закрыл глаза.
   — Мне грустно и весело. Хочется плакать и смеяться. Что это со мной?
   — Ничего особенного, — заверил его исалани. — Просто ты устал и проголодался.
   Николас снова обвел каморку глазами.
   — А где же Паг?
   — Его тень потеряла свои очертания и растаяла, как он и предсказывал, — ответил Энтони. — И огненный купол тотчас же исчез. Паг сказал, что теперь неведомый волшебник из дальней стороны станет его преследовать, и вернулся к себе на остров, чтобы не навлечь беду на всех нас. Он передал мне на хранение твой талисман.
   Николас ощупал грудь. Диск с тремя дельфинами и в самом деле исчез. Энтони оттянул ворот своего балахона, и талисман Пага тускло блеснул в последних лучах заходившего солнца.
   — Паг сказал, что на некоторое время доверяет его мне, — смущенно пояснил Энтони. — Он велел воспользоваться им, лишь если мы окажемся в безвыходном положении.
   — А потом он с нами простился и исчез, — добавил Накор.
   Внезапно Николас взглянул на свою босую левую ногу. Он лишь теперь вспомнил о причине, что заставила его пройти через все недавние испытания. Принц оцепенел от радостного изумления. Он с трудом верил своим глазам. Его прежде уродливая, короткая и изогнутая ступня была теперь точным подобием другой, здоровой.
   — Боги! — воскликнул он и залился слезами.
   Энтони сочувственно ему улыбнулся:
   — Тяжело было смотреть на то, что с тобой творилось, а уж чтоб пережить такое, это и вовсе надо быть героем. Не знаю, как Пагу удалось выровнять твою ступню. Вы оба с ним долгие часы пребывали в трансе. Я видел, как твои мышцы и кости вытягивались и меняли форму. Меня это просто потрясло. А тебе, конечно же, было нестерпимо больно. Ты рыдал и кричал до хрипоты.
   Накор поднялся на ноги, схватил Николаса за локти и с удивительной легкостью помог ему встать. Принц не ожидал, что тщедушный, низкорослый чародей окажется таким сильным.
   — Как самочувствие? — спросил исалани, взглянув на ступни Николаса, и подмигнул ему.
   Принц неловко переминался с ноги на ногу:
   — Не знаю. Мне надо сперва к этому привыкнуть.
   — Понимаю, — кивнул чародей и состроил уморительную гримасу. — Выходит, главные трудности еще впереди.
   Николас обхватил коротышку за шею и расхохотался. Он смеялся, пока из глаз у него не покатились слезы, до того забавной показалась ему шутка исалани. Энтони и Накор веселились не меньше.
***
   Солнце закатилось за горизонт, и на смену сумеркам пришел вечер. Мартин издалека завидел Николаса и двоих чародеев, которые медленно брели к трактиру. Он остановился у порога и с недоумением воззрился на племянника. Тот еле передвигал ноги от усталости, и Накор с Энтони поддерживали его с обеих сторон, но походка юноши сделалась заметно ровнее, чем была прежде. Лишь когда все трое подошли к нему на расстояние вытянутой руки, герцог заметил, что принц, шел босиком и что его прежде увечная ступня стала совершенно нормальной, в точности такой же, как другая.
   — Николас, дитя мое, у меня просто нет слов, — дрогнувшим голосом произнес он.
   Принц светло улыбнулся:
   — Дядя, позвольте кое о чем вас попросить.
   — Я готов выполнить любую твою просьбу, если только это в моих силах, — кивнул Мартин.
   — Велите сапожнику стачать для меня новую пару башмаков.

Глава 8. ПРОИСШЕСТВИЕ

   Николас сделал стремительный выпад. Маркус отпрянул назад и парировал его удар, затем попытался было перейти в наступление, но Николас без труда отразил его атаку и заставил отступить еще на шаг.
   Перевес в этом поединке был явно на стороне принца. Он поднял левую руку вверх, давая понять, что больше не намерен драться, и отер пот со лба.
   — Довольно.
   Оба юноши порядком устали. Дыхание их сделалось частым и тяжелым, лбы покрывала испарина. Чтобы как можно больше походить на пиратов, они решили отрастить бороды и последние несколько дней не брились. Темная растительность на щеках и подбородках придала их лицам несколько зловещий вид.
   Из трактира к ним во двор вышел Гарри.
   — Каково? — с самодовольной улыбкой спросил он кузенов.
   При виде его нового наряда Николас звонко расхохотался, и даже неулыбчивый Маркус не удержался от усмешки. Гарри был облачен в ярко-красные штаны, заправленные в черные кожаные сапоги с загнутыми носами, зеленую рубаху с золотым шитьем и красно-коричневый кожаный жилет. Его узкая талия была перехвачена широким желтым кушаком, а на рыжекудрой голове красовался шерстяной колпак в красную и белую полоску.
   Когда оживление кузенов поулеглось, Николас покачал головой:
   — Ну и вид у тебя!
   — Кем же это ты себя вообразил, хотел бы я знать? — кисло осведомился Маркус.
   — Как это кем? — обиделся Гарри. Подбоченившись, он выставил левую ногу вперед и гордо вскинул голову. — Разумеется, пиратом. Амос ведь говорил, что джентльмены удачи любят роскошь и яркие цвета.
   — Ну не до такой же степени, — осторожно заметил Николас, но Гарри лишь махнул на него рукой.
   Из трактира вышел Накор. Едва завидев оруженосца в его разноцветных одеждах, он громко рассмеялся, при этом едва не подавившись долькой апельсина, которую на ходу засунул в рот. Гарри с притворным смущением теребил свою короткую курчавую бородку.
   — А почему пиратов называют еще буканьерами? — спросил он Накора, чтобы отвлечь общее внимание от своей персоны.
   — Это старинное бас-тайрское слово, — охотно пояснил исалани. — Вообще-то в прежние времена прозвание boucanier давали разбойникам, которые жгли на побережье костры, чтоб приманить на огонь корабли и потом их ограбить. А после так стали именовать вообще всех морских разбойников.
   — Каких только названий не придумано для этого постыдного ремесла, — заметил Гарри. — Пират, корсар, буканьер, джентльмен у дачи…
   Накор пожал плечами:
   — Много языков, много слов, обозначающих одни и те же вещи. Разные народы перенимают друг у друга эти слова, чтоб легче было меж собой общаться. Королевство ведь росло и ширилось в веках, как и Империя Кеша, за счет захвата чужих земель. Когда-то жители Даркмура и Рилланона говорили на совершенно разных наречиях и не могли друг с другом объясниться. Не то что теперь. — Сказав это, он снова оглядел Гарри с ног до головы своими узкими черными глазами, качнул головой и сдержанно усмехнулся.
   — Надеюсь, Амос не заставит всех нас вырядиться таким же манером, — буркнул Маркус и обернулся к Николасу.
   — Продолжим?
   Принц помотал головой:
   — Нет, на сегодня довольно. Я порядком устал, да и нога начинает болеть.
   Но Маркус, словно не расслышав ответа принца, выхватил саблю из ножен и замахнулся на него. Тот едва успел увернуться от удара и отбить эту внезапную атаку. Если бы не его проворство, оружие Маркуса могло бы причинить ему нешуточное увечье.
   — Ты что же это, и врагу, когда он на тебя нападет, станешь объяснять, что устал и занемог?!
   — Кузен, ты в своем уме? — выдохнул Николас, отступая под натиском Маркуса.
   — Имей в виду, что противник обыкновенно выбирает для атаки самые неподходящие минуты. Он попытается тебя убить, именно когда ты будешь изнурен, болен и вообще не в настроении драться. — Говоря это, Маркус ни на мгновение не прекращал размахивать саблей перед самым носом Николаса.