Страница:
его не страшит, пусть уж его бесполезная голова остается на его бесполезных
плечах. Тиберии проглотил обиду, тут же отплыл в Хиос, чтобы помириться с
пасынком, и вел себя с ним с таким смирением, что об этом все потом
толковали. Тиберий, самый выдающийся римский гражданин после Августа,
обхаживает мальчишку, которому нет и двадцати, и к тому же сына его
собственной беспутной жены! Гай принял его холодно, но был польщен. Тиберий
умолял его ничего не опасаться, ибо дошедшие до него, Гая, слухи были столь
же безосновательны, сколь злонамеренны. Тиберий сказал, что не собирается
возобновлять политическую карьеру, которую он прервал из уважения к самому
Гаю и его брату Луцию; хочет он лишь одного: чтобы ему позволили провести
остаток дней в мире и уединении, которые он научился ценить превыше всех
публичных почестей.
Гай, польщенный возможностью проявить великодушие, взял на себя миссию
переслать Августу письмо Тиберия с просьбой разрешить ему вернуться в Рим и
обещал подкрепить это письмо собственным ходатайством. Тиберий писал, что он
покинул Рим, только чтобы не мешать юным принцам, своим пасынкам, но теперь,
когда они выросли и твердо стоят на ногах, не осталось никаких препятствий к
тому, чтобы ему спокойно жить в самом Риме; он добавил, что Родос ему надоел
и он жаждет вновь увидеть своих родичей и друзей. Гай переслал это письмо с
обещанным ходатайством. Август ответил Гаю, не Тиберию, что Тиберий уехал,
несмотря на настоятельные уговоры его родичей и друзей, когда государство
очень в нем нуждалось; не ему теперь ставить условия возвращения. Содержание
его письма получило широкую огласку, и тревога Тиберия еще усилилась. Он
слышал, что во Франции, в Ниме, народ сбросил статуи, воздвигнутые в память
о его победах, и что к Луцию тоже поступили о нем ложные сведения, которым
тот был склонен верить. Тиберий уехал из города и поселился в маленьком
домике в глухой части острова и лишь изредка посещал свою виллу на мысу. Он
перестал заботиться о здоровье и даже о внешнем виде, редко брился, ходил в
шлепанцах и халате. В конце концов Тиберий отправил приватное письмо Ливии,
где объяснил, в каком он опасном положении. Он дал ей торжественное
обещание, что, если она сможет добиться для него разрешения вернуться в Рим,
он будет до конца жизни поступать по ее указке. Дядя писал, что обращается к
ней не столько, как к любящей матери, сколько в первую очередь, как к
истинному, хотя и не признанному пока, кормчему государственного корабля.
2 г. до н. э.
Это-то и было нужно Ливии; она сознательно до этих пор не просила
Августа призвать Тиберия в Рим. Она хотела, чтобы дядя так пресытился
бездействием и публичным бесчестьем, как раньше -- деятельностью и
публичными почестями. Ливия отправила ему депешу, где говорила, что получила
его письмо и согласна на предложенную сделку. Через несколько месяцев Луций
таинственным образом умер в Марселе, на пути в Испанию, и Ливия принялась
обрабатывать оглушенного этим ударом Августа, говоря, как ей все эти годы
недоставало помощи ее дорогого сына Тиберия, о возвращении которого она до
сих пор не отваживалась просить. Конечно, Тиберий поступил некрасиво, но он
получил хороший урок, и его личные письма к ней говорят о безграничной
преданности и любви к Августу. Теперь, когда брат его умер, доказывала она,
Гаю, поддержавшему просьбу Тиберия о возвращении, понадобится рядом
преданный ему душой и телом человек, которому он сможет доверять.
Однажды вечером на виллу Тиберия на мысу пришел астролог по имени
Фрасилл, араб по происхождению. Он бывал здесь раза два-три и сделал
несколько многообещающих предсказаний, но ни одно из них до сих пор не
исполнилось. Тиберий, почти потеряв в него веру, сказал своему
вольноотпущеннику, что, если Фрасилл опять обманет его ожидания, придется
ему споткнуться на обратном пути. Когда Фрасилл появился, Тиберий первым
делом спросил:
-- Каково взаимоположение моих звезд сегодня?
Фрасилл сел и, взяв кусок угля, сделал на каменной столешнице сложный
астрологический расчет. Наконец он сказал:
-- Они находятся в наиболее благоприятном сближении. Кризис твоей жизни
миновал, все дурное осталось позади. С этого дня фортуна повернулась к тебе
лицом.
-- Превосходно, -- холодно проговорил Тиберий, -- а как насчет твоих
звезд?
Фрасилл снова занялся расчетами, затем взглянул на Тиберия в
действительном или притворном смятении:
О, боги! -- воскликнул он. -- Мне угрожает ужасная опасность с
воздуха и с воды.
-- И никакой возможности избежать ее? - спросил Тиберий.
-- Трудно сказать. Если мне удастся остаться в живых в течение
ближайших двенадцати часов, я буду жить не менее счастливо -- для моего
положения, -- чем ты. Но все недоброжелательные ко мне планеты находятся в
сближении, и похоже, что опасности не избежать. Только Венера может спасти
меня.
-- Что такое ты сейчас говорил насчет нее? Я забыл.
-- Что она сближается со Скорпионом, твоим созвездием, предвещая
удивительно счастливую перемену в твоей судьбе. Разреши мне сделать
дальнейшие выводы из этого крайне важного сближения: ты вскоре станешь
членом рода Юлиев, который, вряд ли мне надо об этом напоминать, ведет свое
происхождение по прямой линии от Венеры, матери Энея. Тиберий, моя скромная
судьба таинственным образом связана с твоей блистательной судьбой. Если
хорошие известия достигнут тебя до завтрашнего рассвета, это явится
знамением того, что меня будет ждать впереди почти столько же счастливых лет
жизни, сколько тебя самого.
Они сидели в портике, и внезапно на колено Фрасилла опустился королек
или какая-то другая маленькая птичка и, наклонив головку набок, стала что-то
чирикать. Фрасилл сказал ей:
-- Спасибо, сестричка, твои новости пришли в самый раз. -- Затем он
обернулся к Тиберию: -- Корабль везет тебе хорошие известия. Я спасен.
Опасность отвращена.
Тиберий вскочил с места и, обняв Фрасилла, признался в своих злых
намерениях. Фрасилл не ошибся: на корабле прибыло официальное послание от
Августа, который сообщал Тиберию о смерти Луция и говорил, что при
сложившихся обстоятельствах ему милостиво дозволяется вернуться в Рим, хотя
пока только как частному лицу.
Ну а как обстояли дела у Гая? Август очень боялся, как бы во время его
губернаторства на Востоке не начались бы волнения -- справиться с ними Гаю
было бы не под силу. К несчастью, царь Армении восстал, а царь Парфии
угрожал с ним объединиться, что поставило Августа в затруднительное
положение. Хотя Гай показал себя умелым губернатором в мирное время, Август
сомневался, что юноша сумеет успешно возглавить такую важную военную
кампанию, а сам он был слишком стар, чтобы участвовать в ней, да к тому же у
него хватало дел в Риме. Однако Август не мог никого послать на Восток на
смену Гаю, так как Гай был консулом, и его не допустили бы до отправления
этой должности, если бы оказалось, что он не способен быть
главнокомандующим. Положение было безвыходным, оставалось предоставить Гая
его судьбе и уповать на лучшее.
Сперва Гаю везло. Опасность со стороны Армении миновала, так как с
востока в нее вторглись орды кочевников-варваров. В то время как их
изгоняли, царь Армении был убит. Услышав об этом, а также о большой армии,
которую собрал Гай, царь Парфии помирился с ним, к большому облегчению
Августа. Но новый царь Мидэ, посаженный Августом на престол Армении, был
неугоден армянской знати, и, когда Гай отослал за ненадобностью
дополнительные полки, армяне опять объявили войну. Гай снова собрал армию и
выступил походом на Армению, где несколько месяцев спустя был предательски
ранен вражеским военачальником, пригласившим его на переговоры. Рана была
легкая. Гай не обратил на нее внимания и успешно завершил кампанию. Но
лечили его, видимо, неверно, и здоровье Гая, которое последние два года
неизвестно почему становилось все хуже, серьезно пошатнулось: он потерял
способность сосредотачивать мысли. В конце концов Гай обратился к Августу с
просьбой разрешить ему отказаться от всех должностей и жить частной жизнью.
Август был огорчен, но просьбу удовлетворил. По пути домой Гай умер. Таким
образом, из всех сыновей Юлии остался один пятнадцатилетний Постум, а Август
настолько примирился с Тиберием, что, как предсказал Фрасилл, усыновил его,
сделав членом рода Юлиев и, вместе с Постумом, своим наследником.
Восток был на какое-то время замирен, но когда вновь вспыхнувшая в
Германии война -- я упоминал о ней в связи с учебным сочинением, которое я
написал для Афинодора, -- приняла серьезный оборот, Август сделал Тиберия
главнокомандующим и выказал вернувшееся доверие, назначив его на десять лет
народным трибуном. Кампания была жестокая, и Тиберий провел ее с прежним
умением. Однако Ливия настаивала на его частых приездах в Рим, чтобы он был
в курсе всех политических событий. Тиберий не забывал об их сделке и
позволял ей во всем собой руководить.
1 г. до н.э.
Я вернулся на несколько лет назад, чтобы рассказать о дяде Тиберии, но,
следуя за событиями его жизни вплоть до усыновления Тиберия Августом, я
опередил мою собственную историю. Я постараюсь посвятить ряд последующих
глав событиям, которые произошли до того, как мне минуло шестнадцать. В
основном это будет перечень помолвок и браков между нами, молодыми
аристократами. Первым достиг совершеннолетия Германик -- ему исполнилось
четырнадцать тринадцатого сентября, но празднование совершеннолетия всегда
происходит в марте. Как это принято, Германик вышел ранним утром с венком на
голове из нашего дома на Палатинском холме, в последний раз надев, как
положено мальчикам, платье с пурпурной каймой. Впереди бежали поющие дети,
разбрасывая цветы, рядом шел эскорт из друзей-патрициев, а позади --
огромная толпа горожан, разделившихся на группы согласно их общественному
положению. Процессия медленно спустилась по склону холма и вступила на
рыночную площадь, где Германика встретили восторженные клики. Он ответил
короткой речью. Затем процессия поднялась по склону Капитолийского холма. У
Капитолия их ждали Август и Ливия, чтобы приветствовать Германика. В
Капитолийском храме он принес в жертву Юпитеру Громовержцу белого быка и
впервые надел белую мужскую тогу. К моему великому разочарованию, мне не
разрешили его сопровождать. Идти пешком, мол, мне будет слишком трудно, а
если меня понесут на носилках, это произведет плохое впечатление. Из всех
церемоний я видел лишь, как, вернувшись домой, Германик посвящал домашним
пенатам свое детское платье и украшения и как бросал монеты и пирожки в
толпу, собравшуюся у входа в дом.
Через год Германик женился. Август делал все, что мог при помощи
законодательства, чтобы поощрять браки между знатными семьями. Империя была
велика и нуждалась в большем количестве должностных лиц и старших армейских
офицеров, чем могли дать аристократия и дворянство, несмотря на то, что их
ряды все время пополнялись за счет простолюдинов. Когда именитые господа
сетовали на вульгарность новоиспеченной знати, Август обычно отвечал
раздраженно, что это наименее вульгарные из тех, кого он мог найти.
Лекарство в их собственных руках, говорил он: все высокородные римляне и
римлянки должны как можно раньше вступать в брак и рожать как можно больше
детей. Августа не переставала терзать мысль о том, что число браков и
количество детей в среде правящих классов неуклонно идет на убыль.
Однажды, когда благородное сословие всадников, из числа которых
избирали сенаторов, стало жаловаться на суровость его законов против
холостяков, Август вызвал все сословие на рыночную площадь, чтобы прочитать
им мораль. Когда всадники собрались, он разделил их на две группы: женатых и
холостяков. Неженатых оказалось гораздо больше. К каждой из этих групп он
обратился отдельно. Он сильно распалил себя, обращаясь к холостякам, называл
их разбойниками и свиньями и даже, прибегнув к забавной фигуре речи,
убийцами собственного потомства. В это время Август уже был стариком, с
присущими его возрасту раздражительностью и причудами, тем более
естественными для человека, возглавлявшего государство чуть не всю свою
жизнь. Он спросил, может, им пригрезилось, будто они -- девственные
весталки? Так весталки ни с кем не спят, чего нельзя сказать о них. Не будут
ли они так добры объяснить ему, почему вместо того, чтобы делить ложе с
добропорядочными женщинами своего сословия и зачинать здоровых детей, они
тратят мужскую силу на грязных рабынь, мерзких азиатских и греческих шлюх? А
если ему верить своим ушам, то партнером их ночных развлечений часто бывает
одно из тех отвратительных созданий, профессию которых он, Август, даже не
хочет упоминать, чтобы признание того факта, что они существуют в Риме, не
расценили бы как прощение. Если бы это зависело от него, мужчина, который
уклоняется от своего общественного долга и в то же время ведет распутную
жизнь, подвергался бы такому же ужасному наказанию, как весталка, нарушившая
обет девственности, -- его закапывали бы живым в землю.
Что касается нас, женатых мужчин (ибо я тоже в то время уже был женат),
Август произнес по нашему адресу настоящий панегирик, простирая к нам руки,
словно хотел обнять. "Вас немного по сравнению с огромным населением Рима.
Вы куда малочисленнее, чем ваши собратья вон там, не желающие исполнить свои
естественные обязанности перед обществом. Однако по этой самой причине я
возношу вам хвалу и вдвойне благодарен за то, что вы показали себя
послушными моим желаниям и приложили все силы) чтобы увеличить население
государства. Благодаря таким людям римляне будущего станут великой нацией.
Сперва нас была горстка, но когда мы все поголовно стали жениться и
производить на свет детей, мы смогли соперничать с соседями не только в
мужественности наших граждан, но и в размере населения. Будем же всегда об
этом помнить. Подверженные смерти, мы должны утешаться бесконечной
преемственностью поколений, сменяющих одно другое, как несущие факел
участники эстафеты; так точно при помощи друг друга мы можем сделать
бессмертной ту часть нашей природы, которой никогда не достичь божественного
блаженства. Именно по этой причине первый и самый великий бог, сотворивший
нас, разделил человеческую расу на две половины, он создал одних мужчинами,
других -- женщинами и вселил в эти половины взаимное тяготение, сделав их
любовный союз плодоносным, чтобы, благодаря непрерывному размножению,
смертные стали в некотором смысле бессмертны. Предание гласит, что сами боги
-- одни мужского, другие женского пола и что все они взаимосвязаны кровным
родством -- отцовством и материнством. Вы видите, что даже среди существ,
которые не нуждаются в таком средстве, брак и деторождение считаются
благородным обычаем".
Я с трудом удерживался от смеха, во-первых, меня хвалили за то, что
было навязано мне против воли (я скоро расскажу вам об Ургуланилле, на
которой я был в то время женат), а во-вторых, все это было чистым фарсом.
Что толку обращаться к нам с такой речью, когда Август прекрасно знает, что
"увиливают", как он это называл, от брака не мужчины, а женщины? Если бы он
собрал вместо нас женщин и нашел к ним правильный подход, возможно, из этого
что-нибудь бы и вышло.
Я помню, как-то раз я услышал, как две вольноотпущенницы моей матери
обсуждали современный брак с точки зрения семейной женщины. Что она
выигрывает, выходя замуж? -- спрашивали они. Нравы так распущенны, что никто
больше не принимает брак всерьез. Бесспорно, некоторые старомодные мужчины
настолько уважают супружество, что недовольны, когда жены рожают им детей от
друзей и домашних слуг; а некоторые старомодные женщины настолько уважают
чувства своих мужей, что остерегаются беременеть от кого-либо, кроме мужа.
Но, как правило, любая недурная собой женщина может в наши дни спать с любым
мужчиной, который ей приглянется. А если она выйдет замуж, а затем муж ей
надоест, как это обычно случается, и она захочет развлечься с кем-то другим,
ей, возможно, придется бороться с гордостью или ревностью мужа. И финансовое
положение женщины обычно не становится лучше после замужества. Ее приданое
переходит в руки мужа или свекра, если он еще жив, как главы семьи, а с
мужем или со свекром труднее поладить, чем с отцом или старшим братом, чьи
уязвимые места женщина давно изучила. Замужество просто означает
обременительные хозяйственные заботы. Что до детей -- кому они нужны? Они
причиняют вред здоровью госпожи и служат помехой ее забавам за несколько
месяцев до рождения, и, хотя после рождения их тут же передают в руки
кормилицы, нужно еще оправиться от этой неприятности -- родов, и частенько
случается, что, родив двух-трех детей, женщина навсегда теряет фигуру.
Посмотри, как изменилась красавица Юлия, послушно уступив желанию Августа
иметь потомство. А если госпожа любит своего мужа, ей приходится мириться с
тем, что во время ее беременности он утешается с другими женщинами, а когда
родится ребенок -- и не взглянет на него. К тому же, если не говорить о всем
прочем, кормилицы в наши дни на редкость беспечны, и дети часто умирают.
Какое счастье, что есть эти ловкие греческие доктора -- если дело не зашло
слишком далеко, они могут за два-три дня избавить вас от нежелательного
ребенка, от чего никто не пострадает, и все останется шито-крыто. Конечно,
некоторые, даже вполне современные, женщины питают старомодную тягу к детям,
но ведь всегда можно усыновить ребенка, купив его у человека из порядочной
семьи, на которого сильно нажимают кредиторы...
Август дал сословию всадников разрешение жениться на простолюдинках,
даже на вольноотпущенницах, но это мало исправило положение. Всадники если
уж и женились, то ради богатого приданого, а не по любви и не ради детей, и
вольноотпущенница не была такой уж завидной партией, к тому же всадники,
особенно те, кто был недавно включен в сословие, не хотели жениться на
женщинах ниже себя по званию. В семьях старой знати картина была еще хуже:
меньше выбор среди женщин, подходящих по степени родства, и более жесткие
условия брачного контракта. Жена попадала в полную зависимость от главы
семьи, в которую входила. Всякая разумная женщина десять раз подумает,
прежде чем подпишет такой контракт, ведь расторгнуть его может только
развод, а после развода трудно получить обратно имущество, которое она
принесла мужу в виде приданого. Однако во всех других, менее
аристократических семьях женщина могла законно выйти замуж и при этом
остаться независимой и держать под контролем собственное добро, если она
оговаривала себе в качестве особого условия, что три ночи в году она будет
спать вне стен супружеского дома -- это лишало мужа права смотреть на нее
как на свою собственность. Женщинам нравилась такая форма брака по тем самым
вполне понятным причинам, по которым она не нравилась их мужьям. Практика
эта началась среди низкорожденных семей города и распространялась все выше,
пока не утвердилась во всех семьях, кроме семей старой знати. Здесь против
нее возражали по религиозным мотивам. Из этих семей выбирали государственных
жрецов, а согласно принятым установлениям жрец должен быть женат, причем
женат по всей форме, и происходить из семьи, где родители тоже были женаты
по всей форме. Время шло, и с каждым годом было все труднее находить
кандидатов на должность жреца. Наконец в коллегии жрецов оказалось много
незаполненных вакансий; надо было что-то предпринять, и юристы нашли выход.
Высокорожденным женщинам разрешили, заключая брачный контракт по всей форме,
оговаривать, что полный отказ от личной свободы и своего достояния "касается
лишь вопросов веры", а в остальном они пользуются всеми благами свободного
супружества.
Но это произошло позднее. А пока единственное, что мог сделать Август,
помимо законов о штрафах, налагаемых на холостяков и бездетных женатых
мужчин, это оказывать давление на старших в семье, чтобы те женили и
выдавали замуж детей и внуков (с наказом плодиться и множиться), пока те еще
молоды, не понимают, чему их намерены подвергнуть, и вынуждены слепо
повиноваться. Чтобы показать хороший пример, всех нас, младших отпрысков
рода Августа и Ливии, помолвили и поженили в самом раннем возрасте,
допускаемом законом. Как ни трудно этому поверить, Август был прадедом в
пятьдесят четыре года и прапрадедом до того, как он умер в семьдесят шесть
лет; а Юлия в результате второго, даже не первого, замужества, когда сама
еще могла рожать, имела внучку в брачном возрасте. Таким образом, разные
поколения частично перекрывали одно другое и генеалогическое древо
императорской фамилии могло соперничать по сложности с генеалогическим
древом Олимпа. Произошло это не только из-за частых усыновлений и браков
между членами рода в более близкой степени родства, чем разрешалось
религией, -- императорская фамилия была превыше закона, -- но потому, что не
успевал муж умереть, как его вдову заставляли снова выйти замуж, причем за
кого-нибудь из того же узкого родственного кружка. Я постараюсь сейчас
разъяснить этот вопрос, избегая ненужных и скучных подробностей.
Я уже упоминал о детях Юлии, главных наследниках Августа, поскольку
сама Юлия была отправлена в ссылку и вычеркнута из завещания, а именно: о
трех мальчиках -- Гае, Луции и Постуме и двух девочках -- Юлилле и
Агриппине. Младшие члены рода Ливии были: сын Тиберия Кастор, два двоюродных
брата Кастора -- мой брат Германик и я -- и двоюродная сестра -- моя сестра
Ливилла. Да, не забыть еще внучку Юлии Эмилию. Зa неимением подходящего мужа
из рода Ливии Юлилла вышла замуж за богатого сенатора по имени Эмилий (ее
двоюродный брат по первому, до Августа, браку Скрибонии) и родила ему дочь.
Брак Юлиллы не принес ей удачи, так как Ливия хотела, чтобы внучки Августа
выходили замуж только за ее внуков, но, как вы скоро видите, бабку это
недолго тревожило. Тем временем Германик женился на Агриппине, красивой
серьезной девушке, в которую давно был влюблен. Гай женился на моей сестре
Ливилле, но вскоре умер, не оставив детей. Луций, помолвленный с Эмилией,
умер, не успев жениться.
После смерти Луция встал вопрос о подходящей паре для Эмилии. У Августа
возникла близкая к истине догадка, что Ливия прочит ей в мужья не кого
иного, как меня, а он с нежностью относился к девочке и даже помыслить не
мог о том, чтобы выдать ее за такого калеку. Август решил воспротивиться
этому браку; на этот раз, обещал он себе, Ливии не удастся настоять на
своем. Случилось так, что вскоре после смерти Луция Август обедал у
Медуллина, одного из своих старейших военачальников, происходившего по
прямой линии от диктатора Камилла. После нескольких кубков вина Медуллин с
улыбкой сказал Августу, что у него есть внучка, которую он очень любит. Она
сделала неожиданно большие успехи в литературных занятиях, и насколько он
понял, благодарить за это надо юного родственника его достопочтенного гостя.
Август был удивлен.
-- Кто бы это мог быть? Ума не приложу. Я ничего об этом не слышал. Что
происходит? Тайный роман под литературным соусом?
-- Нечто в этом роде, -- сказал, улыбаясь, Медуллин.-- Я разговаривал с
молодым человеком, и, несмотря на его физические недостатки, он мне
понравился. Он еще себя покажет. У него открытая и благородная натура, а
своей ученостью он произвел на меня весьма большое впечатление.
Не веря ушам, Август спросил:
-- Неужто ты имеешь в виду Тиберия Клавдия?
-- Да, именно его, -- сказал Медуллин.
Внезапно лицо Августа просветлело -- видно, он что-то решил, -- и он
спросил с неприличной поспешностью:
-- Послушай, Медуллин, старый друг, ты бы не возражал, если бы Клавдий
стал мужем твоей внучки? Если ты согласишься на этот брак, я буду очень рад
устроить его. Номинально глава дома сейчас Германик, но в подобных делах он
прислушивается к советам старших. Спору нет, не всякая девушка сумеет
преодолеть свое отвращение к глухому и хромому заике, и мы с Ливией,
естественно, не хотели его никому навязывать. Но если твоя внучка по
собственной воле...
Медуллин сказал:
-- Девочка сама заговорила со мной об этом браке и очень тщательно
взвесила все "за" и "против". Она говорит, что Тиберий Клавдий -- скромный,
правдивый и добрый юноша, что из-за хромоты его никогда не отправят на войну
и не убьют...
--И он не будет бегать за другими женщинами, -- смеясь, закончил
Август.
-- ...И что глух он только на одно ухо, а что до его здоровья вообще...
-- Плутовка, верно, рассудила, что на ту "ногу", которая более всего
заботит честных жен, он не хромает. И правда, почему он не может стать отцом
вполне здоровых детей? Мой старый, хромой, запаленный жеребец Буцефал
произвел больше победителей в гонках, чем любой другой племенной конь в
Риме. Но, шутки в сторону, Медуллин, твой род -- один из самых почтенных, и
семья моей жены будет горда породниться с вами. Ты серьезно хочешь сказать,
что одобряешь этот союз?
Медуллин ответил, что девочку могла ждать куда худшая участь, не говоря
уж о неожиданной чести вступить в родство с самим отцом отчизны.
Так вот, его внучка, Медуллина, была моей первой любовью, и, клянусь,
плечах. Тиберии проглотил обиду, тут же отплыл в Хиос, чтобы помириться с
пасынком, и вел себя с ним с таким смирением, что об этом все потом
толковали. Тиберий, самый выдающийся римский гражданин после Августа,
обхаживает мальчишку, которому нет и двадцати, и к тому же сына его
собственной беспутной жены! Гай принял его холодно, но был польщен. Тиберий
умолял его ничего не опасаться, ибо дошедшие до него, Гая, слухи были столь
же безосновательны, сколь злонамеренны. Тиберий сказал, что не собирается
возобновлять политическую карьеру, которую он прервал из уважения к самому
Гаю и его брату Луцию; хочет он лишь одного: чтобы ему позволили провести
остаток дней в мире и уединении, которые он научился ценить превыше всех
публичных почестей.
Гай, польщенный возможностью проявить великодушие, взял на себя миссию
переслать Августу письмо Тиберия с просьбой разрешить ему вернуться в Рим и
обещал подкрепить это письмо собственным ходатайством. Тиберий писал, что он
покинул Рим, только чтобы не мешать юным принцам, своим пасынкам, но теперь,
когда они выросли и твердо стоят на ногах, не осталось никаких препятствий к
тому, чтобы ему спокойно жить в самом Риме; он добавил, что Родос ему надоел
и он жаждет вновь увидеть своих родичей и друзей. Гай переслал это письмо с
обещанным ходатайством. Август ответил Гаю, не Тиберию, что Тиберий уехал,
несмотря на настоятельные уговоры его родичей и друзей, когда государство
очень в нем нуждалось; не ему теперь ставить условия возвращения. Содержание
его письма получило широкую огласку, и тревога Тиберия еще усилилась. Он
слышал, что во Франции, в Ниме, народ сбросил статуи, воздвигнутые в память
о его победах, и что к Луцию тоже поступили о нем ложные сведения, которым
тот был склонен верить. Тиберий уехал из города и поселился в маленьком
домике в глухой части острова и лишь изредка посещал свою виллу на мысу. Он
перестал заботиться о здоровье и даже о внешнем виде, редко брился, ходил в
шлепанцах и халате. В конце концов Тиберий отправил приватное письмо Ливии,
где объяснил, в каком он опасном положении. Он дал ей торжественное
обещание, что, если она сможет добиться для него разрешения вернуться в Рим,
он будет до конца жизни поступать по ее указке. Дядя писал, что обращается к
ней не столько, как к любящей матери, сколько в первую очередь, как к
истинному, хотя и не признанному пока, кормчему государственного корабля.
2 г. до н. э.
Это-то и было нужно Ливии; она сознательно до этих пор не просила
Августа призвать Тиберия в Рим. Она хотела, чтобы дядя так пресытился
бездействием и публичным бесчестьем, как раньше -- деятельностью и
публичными почестями. Ливия отправила ему депешу, где говорила, что получила
его письмо и согласна на предложенную сделку. Через несколько месяцев Луций
таинственным образом умер в Марселе, на пути в Испанию, и Ливия принялась
обрабатывать оглушенного этим ударом Августа, говоря, как ей все эти годы
недоставало помощи ее дорогого сына Тиберия, о возвращении которого она до
сих пор не отваживалась просить. Конечно, Тиберий поступил некрасиво, но он
получил хороший урок, и его личные письма к ней говорят о безграничной
преданности и любви к Августу. Теперь, когда брат его умер, доказывала она,
Гаю, поддержавшему просьбу Тиберия о возвращении, понадобится рядом
преданный ему душой и телом человек, которому он сможет доверять.
Однажды вечером на виллу Тиберия на мысу пришел астролог по имени
Фрасилл, араб по происхождению. Он бывал здесь раза два-три и сделал
несколько многообещающих предсказаний, но ни одно из них до сих пор не
исполнилось. Тиберий, почти потеряв в него веру, сказал своему
вольноотпущеннику, что, если Фрасилл опять обманет его ожидания, придется
ему споткнуться на обратном пути. Когда Фрасилл появился, Тиберий первым
делом спросил:
-- Каково взаимоположение моих звезд сегодня?
Фрасилл сел и, взяв кусок угля, сделал на каменной столешнице сложный
астрологический расчет. Наконец он сказал:
-- Они находятся в наиболее благоприятном сближении. Кризис твоей жизни
миновал, все дурное осталось позади. С этого дня фортуна повернулась к тебе
лицом.
-- Превосходно, -- холодно проговорил Тиберий, -- а как насчет твоих
звезд?
Фрасилл снова занялся расчетами, затем взглянул на Тиберия в
действительном или притворном смятении:
О, боги! -- воскликнул он. -- Мне угрожает ужасная опасность с
воздуха и с воды.
-- И никакой возможности избежать ее? - спросил Тиберий.
-- Трудно сказать. Если мне удастся остаться в живых в течение
ближайших двенадцати часов, я буду жить не менее счастливо -- для моего
положения, -- чем ты. Но все недоброжелательные ко мне планеты находятся в
сближении, и похоже, что опасности не избежать. Только Венера может спасти
меня.
-- Что такое ты сейчас говорил насчет нее? Я забыл.
-- Что она сближается со Скорпионом, твоим созвездием, предвещая
удивительно счастливую перемену в твоей судьбе. Разреши мне сделать
дальнейшие выводы из этого крайне важного сближения: ты вскоре станешь
членом рода Юлиев, который, вряд ли мне надо об этом напоминать, ведет свое
происхождение по прямой линии от Венеры, матери Энея. Тиберий, моя скромная
судьба таинственным образом связана с твоей блистательной судьбой. Если
хорошие известия достигнут тебя до завтрашнего рассвета, это явится
знамением того, что меня будет ждать впереди почти столько же счастливых лет
жизни, сколько тебя самого.
Они сидели в портике, и внезапно на колено Фрасилла опустился королек
или какая-то другая маленькая птичка и, наклонив головку набок, стала что-то
чирикать. Фрасилл сказал ей:
-- Спасибо, сестричка, твои новости пришли в самый раз. -- Затем он
обернулся к Тиберию: -- Корабль везет тебе хорошие известия. Я спасен.
Опасность отвращена.
Тиберий вскочил с места и, обняв Фрасилла, признался в своих злых
намерениях. Фрасилл не ошибся: на корабле прибыло официальное послание от
Августа, который сообщал Тиберию о смерти Луция и говорил, что при
сложившихся обстоятельствах ему милостиво дозволяется вернуться в Рим, хотя
пока только как частному лицу.
Ну а как обстояли дела у Гая? Август очень боялся, как бы во время его
губернаторства на Востоке не начались бы волнения -- справиться с ними Гаю
было бы не под силу. К несчастью, царь Армении восстал, а царь Парфии
угрожал с ним объединиться, что поставило Августа в затруднительное
положение. Хотя Гай показал себя умелым губернатором в мирное время, Август
сомневался, что юноша сумеет успешно возглавить такую важную военную
кампанию, а сам он был слишком стар, чтобы участвовать в ней, да к тому же у
него хватало дел в Риме. Однако Август не мог никого послать на Восток на
смену Гаю, так как Гай был консулом, и его не допустили бы до отправления
этой должности, если бы оказалось, что он не способен быть
главнокомандующим. Положение было безвыходным, оставалось предоставить Гая
его судьбе и уповать на лучшее.
Сперва Гаю везло. Опасность со стороны Армении миновала, так как с
востока в нее вторглись орды кочевников-варваров. В то время как их
изгоняли, царь Армении был убит. Услышав об этом, а также о большой армии,
которую собрал Гай, царь Парфии помирился с ним, к большому облегчению
Августа. Но новый царь Мидэ, посаженный Августом на престол Армении, был
неугоден армянской знати, и, когда Гай отослал за ненадобностью
дополнительные полки, армяне опять объявили войну. Гай снова собрал армию и
выступил походом на Армению, где несколько месяцев спустя был предательски
ранен вражеским военачальником, пригласившим его на переговоры. Рана была
легкая. Гай не обратил на нее внимания и успешно завершил кампанию. Но
лечили его, видимо, неверно, и здоровье Гая, которое последние два года
неизвестно почему становилось все хуже, серьезно пошатнулось: он потерял
способность сосредотачивать мысли. В конце концов Гай обратился к Августу с
просьбой разрешить ему отказаться от всех должностей и жить частной жизнью.
Август был огорчен, но просьбу удовлетворил. По пути домой Гай умер. Таким
образом, из всех сыновей Юлии остался один пятнадцатилетний Постум, а Август
настолько примирился с Тиберием, что, как предсказал Фрасилл, усыновил его,
сделав членом рода Юлиев и, вместе с Постумом, своим наследником.
Восток был на какое-то время замирен, но когда вновь вспыхнувшая в
Германии война -- я упоминал о ней в связи с учебным сочинением, которое я
написал для Афинодора, -- приняла серьезный оборот, Август сделал Тиберия
главнокомандующим и выказал вернувшееся доверие, назначив его на десять лет
народным трибуном. Кампания была жестокая, и Тиберий провел ее с прежним
умением. Однако Ливия настаивала на его частых приездах в Рим, чтобы он был
в курсе всех политических событий. Тиберий не забывал об их сделке и
позволял ей во всем собой руководить.
1 г. до н.э.
Я вернулся на несколько лет назад, чтобы рассказать о дяде Тиберии, но,
следуя за событиями его жизни вплоть до усыновления Тиберия Августом, я
опередил мою собственную историю. Я постараюсь посвятить ряд последующих
глав событиям, которые произошли до того, как мне минуло шестнадцать. В
основном это будет перечень помолвок и браков между нами, молодыми
аристократами. Первым достиг совершеннолетия Германик -- ему исполнилось
четырнадцать тринадцатого сентября, но празднование совершеннолетия всегда
происходит в марте. Как это принято, Германик вышел ранним утром с венком на
голове из нашего дома на Палатинском холме, в последний раз надев, как
положено мальчикам, платье с пурпурной каймой. Впереди бежали поющие дети,
разбрасывая цветы, рядом шел эскорт из друзей-патрициев, а позади --
огромная толпа горожан, разделившихся на группы согласно их общественному
положению. Процессия медленно спустилась по склону холма и вступила на
рыночную площадь, где Германика встретили восторженные клики. Он ответил
короткой речью. Затем процессия поднялась по склону Капитолийского холма. У
Капитолия их ждали Август и Ливия, чтобы приветствовать Германика. В
Капитолийском храме он принес в жертву Юпитеру Громовержцу белого быка и
впервые надел белую мужскую тогу. К моему великому разочарованию, мне не
разрешили его сопровождать. Идти пешком, мол, мне будет слишком трудно, а
если меня понесут на носилках, это произведет плохое впечатление. Из всех
церемоний я видел лишь, как, вернувшись домой, Германик посвящал домашним
пенатам свое детское платье и украшения и как бросал монеты и пирожки в
толпу, собравшуюся у входа в дом.
Через год Германик женился. Август делал все, что мог при помощи
законодательства, чтобы поощрять браки между знатными семьями. Империя была
велика и нуждалась в большем количестве должностных лиц и старших армейских
офицеров, чем могли дать аристократия и дворянство, несмотря на то, что их
ряды все время пополнялись за счет простолюдинов. Когда именитые господа
сетовали на вульгарность новоиспеченной знати, Август обычно отвечал
раздраженно, что это наименее вульгарные из тех, кого он мог найти.
Лекарство в их собственных руках, говорил он: все высокородные римляне и
римлянки должны как можно раньше вступать в брак и рожать как можно больше
детей. Августа не переставала терзать мысль о том, что число браков и
количество детей в среде правящих классов неуклонно идет на убыль.
Однажды, когда благородное сословие всадников, из числа которых
избирали сенаторов, стало жаловаться на суровость его законов против
холостяков, Август вызвал все сословие на рыночную площадь, чтобы прочитать
им мораль. Когда всадники собрались, он разделил их на две группы: женатых и
холостяков. Неженатых оказалось гораздо больше. К каждой из этих групп он
обратился отдельно. Он сильно распалил себя, обращаясь к холостякам, называл
их разбойниками и свиньями и даже, прибегнув к забавной фигуре речи,
убийцами собственного потомства. В это время Август уже был стариком, с
присущими его возрасту раздражительностью и причудами, тем более
естественными для человека, возглавлявшего государство чуть не всю свою
жизнь. Он спросил, может, им пригрезилось, будто они -- девственные
весталки? Так весталки ни с кем не спят, чего нельзя сказать о них. Не будут
ли они так добры объяснить ему, почему вместо того, чтобы делить ложе с
добропорядочными женщинами своего сословия и зачинать здоровых детей, они
тратят мужскую силу на грязных рабынь, мерзких азиатских и греческих шлюх? А
если ему верить своим ушам, то партнером их ночных развлечений часто бывает
одно из тех отвратительных созданий, профессию которых он, Август, даже не
хочет упоминать, чтобы признание того факта, что они существуют в Риме, не
расценили бы как прощение. Если бы это зависело от него, мужчина, который
уклоняется от своего общественного долга и в то же время ведет распутную
жизнь, подвергался бы такому же ужасному наказанию, как весталка, нарушившая
обет девственности, -- его закапывали бы живым в землю.
Что касается нас, женатых мужчин (ибо я тоже в то время уже был женат),
Август произнес по нашему адресу настоящий панегирик, простирая к нам руки,
словно хотел обнять. "Вас немного по сравнению с огромным населением Рима.
Вы куда малочисленнее, чем ваши собратья вон там, не желающие исполнить свои
естественные обязанности перед обществом. Однако по этой самой причине я
возношу вам хвалу и вдвойне благодарен за то, что вы показали себя
послушными моим желаниям и приложили все силы) чтобы увеличить население
государства. Благодаря таким людям римляне будущего станут великой нацией.
Сперва нас была горстка, но когда мы все поголовно стали жениться и
производить на свет детей, мы смогли соперничать с соседями не только в
мужественности наших граждан, но и в размере населения. Будем же всегда об
этом помнить. Подверженные смерти, мы должны утешаться бесконечной
преемственностью поколений, сменяющих одно другое, как несущие факел
участники эстафеты; так точно при помощи друг друга мы можем сделать
бессмертной ту часть нашей природы, которой никогда не достичь божественного
блаженства. Именно по этой причине первый и самый великий бог, сотворивший
нас, разделил человеческую расу на две половины, он создал одних мужчинами,
других -- женщинами и вселил в эти половины взаимное тяготение, сделав их
любовный союз плодоносным, чтобы, благодаря непрерывному размножению,
смертные стали в некотором смысле бессмертны. Предание гласит, что сами боги
-- одни мужского, другие женского пола и что все они взаимосвязаны кровным
родством -- отцовством и материнством. Вы видите, что даже среди существ,
которые не нуждаются в таком средстве, брак и деторождение считаются
благородным обычаем".
Я с трудом удерживался от смеха, во-первых, меня хвалили за то, что
было навязано мне против воли (я скоро расскажу вам об Ургуланилле, на
которой я был в то время женат), а во-вторых, все это было чистым фарсом.
Что толку обращаться к нам с такой речью, когда Август прекрасно знает, что
"увиливают", как он это называл, от брака не мужчины, а женщины? Если бы он
собрал вместо нас женщин и нашел к ним правильный подход, возможно, из этого
что-нибудь бы и вышло.
Я помню, как-то раз я услышал, как две вольноотпущенницы моей матери
обсуждали современный брак с точки зрения семейной женщины. Что она
выигрывает, выходя замуж? -- спрашивали они. Нравы так распущенны, что никто
больше не принимает брак всерьез. Бесспорно, некоторые старомодные мужчины
настолько уважают супружество, что недовольны, когда жены рожают им детей от
друзей и домашних слуг; а некоторые старомодные женщины настолько уважают
чувства своих мужей, что остерегаются беременеть от кого-либо, кроме мужа.
Но, как правило, любая недурная собой женщина может в наши дни спать с любым
мужчиной, который ей приглянется. А если она выйдет замуж, а затем муж ей
надоест, как это обычно случается, и она захочет развлечься с кем-то другим,
ей, возможно, придется бороться с гордостью или ревностью мужа. И финансовое
положение женщины обычно не становится лучше после замужества. Ее приданое
переходит в руки мужа или свекра, если он еще жив, как главы семьи, а с
мужем или со свекром труднее поладить, чем с отцом или старшим братом, чьи
уязвимые места женщина давно изучила. Замужество просто означает
обременительные хозяйственные заботы. Что до детей -- кому они нужны? Они
причиняют вред здоровью госпожи и служат помехой ее забавам за несколько
месяцев до рождения, и, хотя после рождения их тут же передают в руки
кормилицы, нужно еще оправиться от этой неприятности -- родов, и частенько
случается, что, родив двух-трех детей, женщина навсегда теряет фигуру.
Посмотри, как изменилась красавица Юлия, послушно уступив желанию Августа
иметь потомство. А если госпожа любит своего мужа, ей приходится мириться с
тем, что во время ее беременности он утешается с другими женщинами, а когда
родится ребенок -- и не взглянет на него. К тому же, если не говорить о всем
прочем, кормилицы в наши дни на редкость беспечны, и дети часто умирают.
Какое счастье, что есть эти ловкие греческие доктора -- если дело не зашло
слишком далеко, они могут за два-три дня избавить вас от нежелательного
ребенка, от чего никто не пострадает, и все останется шито-крыто. Конечно,
некоторые, даже вполне современные, женщины питают старомодную тягу к детям,
но ведь всегда можно усыновить ребенка, купив его у человека из порядочной
семьи, на которого сильно нажимают кредиторы...
Август дал сословию всадников разрешение жениться на простолюдинках,
даже на вольноотпущенницах, но это мало исправило положение. Всадники если
уж и женились, то ради богатого приданого, а не по любви и не ради детей, и
вольноотпущенница не была такой уж завидной партией, к тому же всадники,
особенно те, кто был недавно включен в сословие, не хотели жениться на
женщинах ниже себя по званию. В семьях старой знати картина была еще хуже:
меньше выбор среди женщин, подходящих по степени родства, и более жесткие
условия брачного контракта. Жена попадала в полную зависимость от главы
семьи, в которую входила. Всякая разумная женщина десять раз подумает,
прежде чем подпишет такой контракт, ведь расторгнуть его может только
развод, а после развода трудно получить обратно имущество, которое она
принесла мужу в виде приданого. Однако во всех других, менее
аристократических семьях женщина могла законно выйти замуж и при этом
остаться независимой и держать под контролем собственное добро, если она
оговаривала себе в качестве особого условия, что три ночи в году она будет
спать вне стен супружеского дома -- это лишало мужа права смотреть на нее
как на свою собственность. Женщинам нравилась такая форма брака по тем самым
вполне понятным причинам, по которым она не нравилась их мужьям. Практика
эта началась среди низкорожденных семей города и распространялась все выше,
пока не утвердилась во всех семьях, кроме семей старой знати. Здесь против
нее возражали по религиозным мотивам. Из этих семей выбирали государственных
жрецов, а согласно принятым установлениям жрец должен быть женат, причем
женат по всей форме, и происходить из семьи, где родители тоже были женаты
по всей форме. Время шло, и с каждым годом было все труднее находить
кандидатов на должность жреца. Наконец в коллегии жрецов оказалось много
незаполненных вакансий; надо было что-то предпринять, и юристы нашли выход.
Высокорожденным женщинам разрешили, заключая брачный контракт по всей форме,
оговаривать, что полный отказ от личной свободы и своего достояния "касается
лишь вопросов веры", а в остальном они пользуются всеми благами свободного
супружества.
Но это произошло позднее. А пока единственное, что мог сделать Август,
помимо законов о штрафах, налагаемых на холостяков и бездетных женатых
мужчин, это оказывать давление на старших в семье, чтобы те женили и
выдавали замуж детей и внуков (с наказом плодиться и множиться), пока те еще
молоды, не понимают, чему их намерены подвергнуть, и вынуждены слепо
повиноваться. Чтобы показать хороший пример, всех нас, младших отпрысков
рода Августа и Ливии, помолвили и поженили в самом раннем возрасте,
допускаемом законом. Как ни трудно этому поверить, Август был прадедом в
пятьдесят четыре года и прапрадедом до того, как он умер в семьдесят шесть
лет; а Юлия в результате второго, даже не первого, замужества, когда сама
еще могла рожать, имела внучку в брачном возрасте. Таким образом, разные
поколения частично перекрывали одно другое и генеалогическое древо
императорской фамилии могло соперничать по сложности с генеалогическим
древом Олимпа. Произошло это не только из-за частых усыновлений и браков
между членами рода в более близкой степени родства, чем разрешалось
религией, -- императорская фамилия была превыше закона, -- но потому, что не
успевал муж умереть, как его вдову заставляли снова выйти замуж, причем за
кого-нибудь из того же узкого родственного кружка. Я постараюсь сейчас
разъяснить этот вопрос, избегая ненужных и скучных подробностей.
Я уже упоминал о детях Юлии, главных наследниках Августа, поскольку
сама Юлия была отправлена в ссылку и вычеркнута из завещания, а именно: о
трех мальчиках -- Гае, Луции и Постуме и двух девочках -- Юлилле и
Агриппине. Младшие члены рода Ливии были: сын Тиберия Кастор, два двоюродных
брата Кастора -- мой брат Германик и я -- и двоюродная сестра -- моя сестра
Ливилла. Да, не забыть еще внучку Юлии Эмилию. Зa неимением подходящего мужа
из рода Ливии Юлилла вышла замуж за богатого сенатора по имени Эмилий (ее
двоюродный брат по первому, до Августа, браку Скрибонии) и родила ему дочь.
Брак Юлиллы не принес ей удачи, так как Ливия хотела, чтобы внучки Августа
выходили замуж только за ее внуков, но, как вы скоро видите, бабку это
недолго тревожило. Тем временем Германик женился на Агриппине, красивой
серьезной девушке, в которую давно был влюблен. Гай женился на моей сестре
Ливилле, но вскоре умер, не оставив детей. Луций, помолвленный с Эмилией,
умер, не успев жениться.
После смерти Луция встал вопрос о подходящей паре для Эмилии. У Августа
возникла близкая к истине догадка, что Ливия прочит ей в мужья не кого
иного, как меня, а он с нежностью относился к девочке и даже помыслить не
мог о том, чтобы выдать ее за такого калеку. Август решил воспротивиться
этому браку; на этот раз, обещал он себе, Ливии не удастся настоять на
своем. Случилось так, что вскоре после смерти Луция Август обедал у
Медуллина, одного из своих старейших военачальников, происходившего по
прямой линии от диктатора Камилла. После нескольких кубков вина Медуллин с
улыбкой сказал Августу, что у него есть внучка, которую он очень любит. Она
сделала неожиданно большие успехи в литературных занятиях, и насколько он
понял, благодарить за это надо юного родственника его достопочтенного гостя.
Август был удивлен.
-- Кто бы это мог быть? Ума не приложу. Я ничего об этом не слышал. Что
происходит? Тайный роман под литературным соусом?
-- Нечто в этом роде, -- сказал, улыбаясь, Медуллин.-- Я разговаривал с
молодым человеком, и, несмотря на его физические недостатки, он мне
понравился. Он еще себя покажет. У него открытая и благородная натура, а
своей ученостью он произвел на меня весьма большое впечатление.
Не веря ушам, Август спросил:
-- Неужто ты имеешь в виду Тиберия Клавдия?
-- Да, именно его, -- сказал Медуллин.
Внезапно лицо Августа просветлело -- видно, он что-то решил, -- и он
спросил с неприличной поспешностью:
-- Послушай, Медуллин, старый друг, ты бы не возражал, если бы Клавдий
стал мужем твоей внучки? Если ты согласишься на этот брак, я буду очень рад
устроить его. Номинально глава дома сейчас Германик, но в подобных делах он
прислушивается к советам старших. Спору нет, не всякая девушка сумеет
преодолеть свое отвращение к глухому и хромому заике, и мы с Ливией,
естественно, не хотели его никому навязывать. Но если твоя внучка по
собственной воле...
Медуллин сказал:
-- Девочка сама заговорила со мной об этом браке и очень тщательно
взвесила все "за" и "против". Она говорит, что Тиберий Клавдий -- скромный,
правдивый и добрый юноша, что из-за хромоты его никогда не отправят на войну
и не убьют...
--И он не будет бегать за другими женщинами, -- смеясь, закончил
Август.
-- ...И что глух он только на одно ухо, а что до его здоровья вообще...
-- Плутовка, верно, рассудила, что на ту "ногу", которая более всего
заботит честных жен, он не хромает. И правда, почему он не может стать отцом
вполне здоровых детей? Мой старый, хромой, запаленный жеребец Буцефал
произвел больше победителей в гонках, чем любой другой племенной конь в
Риме. Но, шутки в сторону, Медуллин, твой род -- один из самых почтенных, и
семья моей жены будет горда породниться с вами. Ты серьезно хочешь сказать,
что одобряешь этот союз?
Медуллин ответил, что девочку могла ждать куда худшая участь, не говоря
уж о неожиданной чести вступить в родство с самим отцом отчизны.
Так вот, его внучка, Медуллина, была моей первой любовью, и, клянусь,