Страница:
Всё найденное в шкафу добро волшебник грудой бросил на кровать, быстро прикидывая на глаз, что следует выбрать для дальнейшего пути. Наконец, определился и, поёживаясь от холода, сбросил измятый хитон мага, а затем и свою, уже далеко не свежую, сорочку. Торопливо надел хрустящую крахмалом рубаху клотильдиного мужа, после чего пришёл черёд добротной шерстяной туники и широкого пояса. Маг с тоской подумал о том, как было бы великолепно принять горячую ванну, выдохнул в пространство очередную порцию сизого пара и снова занялся переодеванием.
Одежда оказалась совершенно ледяной, и низложенного волшебника до костей пробрал холод. Ещё пару раз приложившись к бутылке с ромом, маг, наконец-то, начал согреваться. Оставив бутыль на полу возле кровати, Торой поспешно сложил хитон своего наставника, заботливо завернул в плотные складки одеяния Книгу. От мимолётного прикосновения к фолианту Рогона кончики пальцев волшебника на какое-то мгновенье онемели. Лёгкое покалывание на долю мгновенья царапнуло ладони, пробежало по запястьям, вскарабкалось на плечи, поднимая дыбом короткие волоски, и скользнуло прямо в сердце. Последнее панически ёкнуло и забилось быстрее. Мага просто передёрнуло от холода. Кровь ещё какое-то время бешено пульсировала в висках, наконец, покалывание замерло там же, где и началось – на кончиках пальцев. Пробормотав цветистое проклятие на голову того, кто привлёк в Мирар студёную зиму, Торой положил свёрток с Книгой поверх стопок одежды.
Свежая рубашка неприятно похрустывала на теле от чистоты и холода. Чародей всеми силами старался не обращать на это внимания. Торопливо ослабив шнуровку на жёстком воротничке сорочки, волшебник выбрал из кипы сваленной на кровать одежды два плотных широких плаща. Несколько мгновений подумал и захватил так же самую тёплую юбку. После этого снял с огромного клотильдиного ложа пуховое одеяло, забрал аккуратно сложенное облачение своего наставника (в пути одежда волшебника пригодится не раз и не два) и, не оглядываясь, покинул спальню, оставив вместо уюта и порядка полный кавардак. То-то хозяйка удивится, когда очнётся от колдовского сна.
Покои трактирщицы маг покидал почти бегом, чтобы хоть как-то согреться. В зале таверны волшебник без промедления направился к стойке, где спала, медленно коченея, владелица «Перевёрнутой подковы». Маг набросил на похрапывающую даму одеяло, взятое с её же собственного ложа. Чародей очень надеялся, что эта слабая мера спасёт необъятную трактирщицу от опасности замёрзнуть во сне. В результате, укрытая хозяйка таверны стала похожа на бесформенный стог сена, который кому-то вздумалось свалить прямо возле барной стойки.
Плохо знающие Тороя, приняли бы его действия за благотворительность. Остальные, впрочем, тоже. На самом же деле подобная чуткость чародея была продиктована не более чем элементарной предосторожностью. Раз зеркало, которое украли кхалаи, принадлежало хозяйке «Перевёрнутой подковы», значит, очнувшись ото сна, трактирщица сможет хоть что-то о нём рассказать, ну, хотя бы, как оно к ней вообще попало. Где гарантия, что Торою не придётся вернуться в таверну за объяснениями? А раз так, то пусть уж к тому времени Клотильда всё-таки будет жива и не являет собой звенящую от холода глыбу льда.
Закончив с благотворительностью, Торой направился наверх – пора было будить ведьму, облачаться в тёплые одежды, собирать в дорогу провизию и покидать город. Пока же Люция будет возиться с ребёнком, маг побывает на конюшне и выяснит – спят ли лошади в стойле. Скорее всего, именно так оно и окажется, но волшебник до последнего уповал на удачу, очень уж не улыбалась ему перспектива пробираться по глубоким сугробам пешком, таща на закорках Илана.
Ворох одежды, удерживаемый под мышкой, маг бросил на пол у входа в комнату, где спали ведьма и мальчик. Книгу Рогона извлёк из складок хитона и перепрятал во внутренний карман просторного плаща. Прежде чем будить ведьму, Торой хотел закончить ещё одно дело, о котором Люции знать вовсе не следовало. А уж, ради этого дела он мог поступиться даже ценными мгновениями…
Волшебник поспешно проследовал в комнату, которую ещё несколько дней назад снял у Клотильды, ни сном, ни духом не догадываясь о грядущих событиях.
В номере было прибрано, видимо, новый постоялец так и не успел въехать. Маг – не снимая обуви – встал на заправленную стареньким покрывалом кровать, легко подпрыгнул и, зацепившись руками за широкую потолочную балку, подтянулся, окинув быстрым взглядом запылённый брус.
Нож находился там же, где был оставлен хозяином несколько дней назад. Конечно, Люция при всей своей хитрости не могла найти это небольшое уродливое оружие – тайник был безыскусен, и тем самым очень надёжен. Там, где две широкие потолочные балки соединяла металлическая скоба, древесина рассохлась, образовав глубокую трещину, в эту трещину полностью и уместился старинный нож в невзрачных потёртых ножнах. Из трещины была видна только одна из кожаных петель с медной застёжкой, при помощи этой петли оружие крепилось к ноге, аккурат над щиколоткой.
Повиснув на одной руке, волшебник нащупал ножны и, ухватив за петлю, выдернул оружие из тайника, несколько неловко приземлившись на кровать. Тихо выругался и, быстро опустив голенище правого сапога, прикрепил оружие к ноге.
Этот нож, столь трепетно припрятанный, достался Торою, путём блистательной махинации двухлетней давности. В то время уже низложенный, молодой маг смог оказать эльфийскому волшебнику одну неоценимую услугу, в качестве благодарности (или платы, если быть более точным) за которую ему и было передано старинное оружие… Об этой сделке остался, как напоминание, уродливый нож, которому Торой пока не нашёл применения, да припрятанный в кладовых памяти горьковатый, почти осязаемый запах оницы. Последний, кстати, вызывал воспоминания, далёкие от радужных.
Низложенный чародей поправил голенище сапога – ножны даже не чувствовались – и подумал, что, если и была в его жизни бестолковая сделка, принесшая наименьший результат, так это сделка, заключённая два года назад со старым хитрым магом. Начиналось всё так многообещающе, а закончилось…
Торой вышел из номера в мрачный коридор (болотный огонёк покорно поплыл следом, слабо освещая путь). Волшебник поднял с пола взятые в покоях Клотильды вещи и решил, что не станет сейчас размышлять ни о старинном ноже, ни о белых цветах оницы, ни о рыжем локоне. И, тем не менее, разве можно не думать о том, что вызывает целую бурю воспоминаний?
Торой сидел в уголке стола. Лицо чародея терялось в тени, на свету оставались только руки, то так, то эдак поворачивающие деревянную кружку с элем.
Низложенный маг сидел и думал о том, как же безысходно зал этой портовой таверны, расположившейся у старого мола, похож на залы десятков, если не сотен, аналогичных заведений в которых ему приходилось жить в последние месяцы. Вот разве что, столики здесь были, как нельзя более удачно изолированы друг от друга скамьями с высокими спинками. Благодаря этому посетители (а они, как вы понимаете, в портовых забегаловках самые разношёрстные) могут спокойно вести разговоры на всевозможные темы. Поэтому-то таверна под названием «Сирена» не пользовалась хорошей репутацией – о чём может договариваться сомнительная публика в такой располагающей ко всякого рода тёмным делишкам атмосфере? Собственно, наверное, именно по этой же причине, в «Сирене» всегда, вне зависимости от времени суток, было многолюдно.
И, вероятно, только тут, в прокуренном и пропахшем морской солью зале, можно было увидеть, как купцы, провозящие контрабандный товар, вполголоса торгуются с покупателями о цене или, как закутанный до самых глаз в бесформенный плащ посетитель о чём-то шепчется с дюжим матросом (рожа последнего, кстати говоря, всегда, как правило, бандитская).
Собственно, происходящее рядом, мало интересовало Тороя. Он сидел над кружкой эльфийского эля и безразлично смотрел, как догорает, истекая воском, свеча. Кстати, вместо подсвечников хозяин таверны наловчился использовать бутылки из-под рома. Дёшево, как говорится, и сердито.
– Волшебник… – Снова лихорадочно, то и дело оглядываясь по сторонам, зашептал эльф, – У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
Низложенный маг с интересом посмотрел в древние, словно бушующий за стенами «Сирены» океан, глаза. На какой-то миг ему показалось, что в них мелькнуло что-то вроде мольбы. Впрочем, это было лишь игрой воображения, усугублённой пляской теней. Потому-то Торой вновь безразлично пожал плечом.
Йонех суетливо помял ладони, хрустнул суставами тонких пальцев, нервно покрутил широкое серебряное кольцо, украшающее мизинец, и продолжил:
– Много лет назад брат передал мне на хранение одну старинную реликвию. Он вручил её со словами: «Когда жизнь нашего рода окажется под угрозой – отдай эту вещь тому, кто сможет исправить ситуацию. Отдай и никогда не жалей». И вот, время пришло, хотя я всей душой надеялся не дожить до этого скорбного дня.
Торой в очередной раз поразился цветистости оборотов. Ну, надо же, род Йонеха, того и гляди, замкнётся на одном единственном наследнике – лефийце, а старейшина тем временем рассыпается в витиеватых выражениях, расписывая своё бедственное положение. Нет, всё-таки эти эльфы – странный, совершенно неподдающийся логике народ.
Низложенный волшебник неопределённо повёл бровями:
– Йонех, давай без излишнего пафоса. Ты же знаешь, я – эгоистичный негодяй, так что не надо давить на жалость. Может, мне и не нужна вовсе твоя реликвия.
Эльф, уязвлённый в самое сердце, поджал губы, но, тем не менее, продолжил:
– Это рунический нож, сомневаюсь, что именно тебе он не нужен.
Торю стоило немалых усилий сохранить невозмутимость. Но он выстоял. Эльф, внимательно вглядывающийся в размытое потёмками лицо собеседника, кажется, даже остался удивлён подобным хладнокровием. Во всяком случае, уважения в его взгляде прибавилось.
Низложенный волшебник тем временем помолчал, осмысливая полученную информацию, отхлебнул эля, посмотрел на тлеющую в бутылке свечу, пожевал губами и, наконец, произнёс:
– И откуда у твоего брата взялась этакая вещица?
Йонех тонко улыбнулся:
– Прости, волшебник, но это не твоё дело.
– Очень ошибаешься. – Холодно заверил его Торой, – Как раз моё. Знаешь, совершенно не хочу, чтобы мне втюхали бестолковую железку под видом древнейшего артефакта.
Теперь эльф открыто усмехнулся:
– Ты никому не веришь, да?
– Да. – В голосе мага не слышалось ни малейших колебаний. – Никому.
Сидящий напротив остроухий собеседник с пониманием кивнул, и две тонкие косички вновь качнулись в такт движению его головы:
– Ты поверишь моей клятве бессмертного? – Спросил он.
Торой задумался лишь на долю мгновения:
– Клятве эльфа, пожалуй, поверю.
– Тогда я клянусь тебе перед лицом вечности, что нож, какой будет отдан тебе в уплату за проведение обряда над моим потомком, и есть настоящий рунический нож, на который я, после исполнения таинства чернокнижия не стану более притязать.
Низложенный чародей поразмыслил, прикидывая, мог ли эльф произнести клятву таким образом, чтобы она получила ещё какое-то значение. Решив, что подвоха никакого нет, мужчина согласно кивнул:
– Хорошо, тогда по рукам. Ты мне нож, я тебе потомка.
Прозвучало это совершенно по-идиотски, но, тем не менее, справедливо.
Именно поэтому древний маг так долго и много рассказывал Торою об эльфийской истории и генеалогии. Низложенный волшебник, хотя и не вынес из лекции ничего нового, собеседника слушал, не перебивая, внимательно и, разумеется, с профессионально отсутствующим видом. Пока эльф распинался, Торой потягивал эль, вдыхая специфический запах моря, соли и водорослей, пропитавший здешние стены.
Йонех вдохновенно, даже с некоторой патетикой, рассказывал о том, каким важным для эльфов является сам факт продолжения рода. (В этот момент пятеро матросов за соседним столиком разразились настоящим взрывом хохота. Остроухий маг поморщился, но речь продолжил так же гладко, даже не запнулся.)
Как правило, все эльфы волшебники – кто-то больше, кто-то меньше. Но ни один эльфийский старейшина не может спокойно жить, не подготовив себе достойного преемника – наследника, превосходящего его в Силе. Если такового преемника нет в течение нескольких поколений, это означает только одно – род угасает, то есть медленно готовится исчезнуть, поскольку меркнущие способности к волшебству означают постепенное вырождение. А раз так, то семья эта, какой бы она древней ни была, утрачивает своё значение и влиятельность на политической и магической аренах.
И вот Йонех, уважаемый эльф, известный маг уже несколько столетий тщетно ждёт появления на свет своего преемника – его многочисленные дети, внуки и правнуки (а также ещё много раз прапра) с каждым поколением рождаются всё более слабосильными.
Конечно, Йонех оказался в сложнейшей ситуации – враги ликуют, недоброжелатели злорадствуют, друзья сопереживают, родственники паникуют, понимая, что ещё несколько столетий и их прославленная фамилия сгинет из магических кругов во веки веков. Между тем, у одного из многих праправнуков Йонеха (уже, кстати, совершенно не владеющего Древней магией) в результате мезальянса с человеческой девушкой родился сынишка – лефиец. Мать умерла в родах, а незаконнорожденный отпрыск остался на руках у похотливого остроухого папаши. Как всегда бывает в таких ситуациях, ребёночек наследует от бессмертного родителя что-то одно – либо вышеозначенную остроухую внешность, либо бессмертие. Так получилось и в этом случае – мальчик родился точной копией отца.
Но вот, что интересно – у новорожденного, появившегося на свет при помощи старой деревенской повитухи, проявились недюжинные способности к магии, от ребёнка исходили столь сильные пульсации Силы, что папаша, до сей поры умалчивавший свою интрижку, бросился к прародителю. Хитрый старый интриган Йонех, быстро сообразил, что способности к магии ребёнку достались никак не по отцовской линии (от папаши на долю дитяти пришлись, как в таких случаях говорят сами эльфы, «одни только уши»). Итак, было принято решение выдать до поры, до времени ушастое чадо за эльфа. Для этого Йонех заставил своего прапраправнука и его жену усыновить плод порочной страсти. Было разыграно настоящее представление с сокрытием беременности, дабы никто не заподозрил обмана (благо прапрапра и его благоверная жили, почитай, на самых задворках Фариджо в собственном имении – тихо и обособленно). Короче, судьба явно улыбнулась старому эльфу, послав ему неожиданный подарок в виде даровитого, пусть и незаконнорожденного наследника.
Йонех с упоением рассказывал многочисленным родственникам (и в первую очередь недоброжелателям), что ребёночек – долгожданное дитя, рождённое в браке, но, долгое время, скрываемое от крупной общественности. Иными словами, род старого интригана вновь оказался в центре внимания эльфийской общественности, вернув себе утраченное влияние и заняв удобную диспозицию.
Однако вот ведь незадача – на самом-то деле мальчик был лефийцем – человеком, который всего лишь унаследовал внешность эльфа, но никак не бессмертие. А коли так, то обман обещал всплыть в самом скором времени.
Йонех признался Торою, что от отчаянья буквально рвал волосы на острых ушах (на этих словах низложенный маг усмехнулся, решив, что попытка старого эльфа пошутить недалека от истины, он точно рвал волосы, но не на ушах, а на месте, которое находится гораздо ниже, впрочем, не суть важно). Лукавого старейшину буквально трясло при мысли о том, что фарс, который он столь профессионально разыграл перед магической общественностью, может раскрыться. Для него – древнего волшебника – эта игра может закончиться весьма и весьма нелицеприятно. Конечно, до низложения дело не дойдёт, но позор на всю фамилию падёт такой, что уж лучше добровольно – камень на шею и в болото. Вместе с наследниками.
Эльф говорил долго и цветисто. Наконец, когда Торой изрядно подустал как от лекции об эльфийской генеалогии, так и от описания ужасов вырождения, бывший маг прервал собеседника резким рубящим взмахом ладони, мол, всё понял, заканчивай с пустословием. Низложенный чародей некоторое время помолчал, осмысливая ситуацию, но, когда задал свой вопрос, эльф разом помрачнел:
– Что ты хочешь от меня?
Йонех болезненно дёрнул бровью, посмотрел в тёмное окно, словно (а, может, действительно?) собираясь с духом, и, наконец, произнёс:
– Мне нужна твоя помощь.
Торой хмыкнул, давая понять, что подобная постановка вопроса его мало удовлетворила. Йонех снова покрутил кольцо на мизинце, заглянул в свою кружку, из которой так и не пригубил эля, опять посмотрел в окно, тяжко вздохнул, надеясь, что собеседник всё поймёт и не потребует дальнейших объяснений. Собеседник, конечно, понял и именно поэтому хотел услышать просьбу. Устный договор – уже договор, а вот, если договор не озвучен, то никто не мешает потом от него отказаться, выдав всё за досужие домыслы. Эльф, поняв, что сидящий напротив него маг с тёмным прошлым и беспросветным будущим не отступится, с натугой проговорил:
– Я хочу, чтобы ты подарил моему потомку бессмертие.
Торой едко улыбнулся:
– Я, если ты помнишь, низложенный маг. Поэтому ничего, кроме своих соболезнований подарить не могу. Силёнок нет. Кроме того, за проведение этого обряда и с тебя, и с меня Великий Магический Совет снимет шкуры и отдаст их самым злобным некромансерам, чтобы они наряжались в них для путешествия в мир Скорби. И ещё, обряд может убить твоего лефийца. Ты ж лучше меня знаешь, что чернокнижие чаще отнимает, чем даёт. Гарантии никакой нет.
Йонех поморщился от излишней скептичности в голосе собеседника:
– Я всё это знаю. Я долго думал и советовался с детьми. Мы согласны на любой риск.
Торой уважительно вскинул брови. Сила их всех побери, вот ведь беспринципные волшебники, любому некроманту фору дадут, несмотря на то, что белые! И своими шкурами рискуют, и жизнью младенца и даже добрым древним именем.
– Для проведения обряда нужны тринадцать кровных родственников-эльфов, один «жертвенный», желательно из самых близких, и глава семьи, который будет объединять и направлять Силу на ребёнка. Впрочем, думаю, ты и сам об этом знаешь.
Эльф, наконец-то, сделал большой глоток эля из уродливой глиняной кружки и кивнул. Торой заметил, что его виски блестят от пота:
– Да, знаю. Что будет с «жертвенным»?
Торой пожал плечами:
– Скорее всего, умрёт в процессе передачи Силы, но, если и выживет, то будет смертным, а значит, у вас на глазах в считанные мгновенья умрёт от старости и, скорее всего, даже зубов на память не оставит. Впрочем, – продолжил он невозмутимо, – не это сейчас интересует мою персону. Скажи-ка, Йонех, почему ты пришёл ко мне?
Эльф усмехнулся, но, помня, что от решения Тороя зависит будущее его семьи, от сарказма удержался:
– Тому несколько причин. Первая – ты знаешь все детали обряда, поскольку долгое время изучал Чернокнижие. И вторая – ты был в составе Великого Магического Совета, а значит, я могу взять с тебя соответствующую клятву, что ты не станешь трепаться направо и налево о нашей сделке, следовательно, дело не получит огласки.
На этих словах Торой усмехнулся:
– Я низложен, это избавляет меня от многих клятв.
Йонех скривил губы в подобии улыбки:
– У тебя есть наставник, поклянёшься его Силой. Если нарушишь обещание, сам знаешь, что Золдана низложат и выкинут за границы сопредельных королевств, а остальных его учеников лишат права наставничества. Учитывая, что подобную клятву может дать только маг, то я всецело на тебя полагаюсь. И это решает дело. Заключая сделку с тобой, я буду уверен в полной своей безопасности.
Низложенный чародей согласно кивнул. В конце концов, от него требовалась лишь ничтожная малость – быть проводником чужой Силы. Всё остальное сделают Йонех и его потомки.
Сыновья Йонеха, совершенно обессиленные сидели в креслах, расставленных вокруг плетёной детской колыбели, – лица у всех бледные, пальцы рук нервно подрагивают, обычно безупречные длинные волосы слиплись от пота. Из всех участников некромансеровского таинства только низложенный Торой чувствовал себя превосходно. Он-то и посматривал на волшебников с еле скрываемой усмешкой. Поняли, мол, что такое чёрная магия? Это вам не молнии из рукавов испускать… Риск больше, чем на поле битвы. Собственно, у бессмертных волшебников была возможность ощутить всю прелесть некромантии на собственной шкуре. Теперь недели полторы будут, как выжатые.
На низенькой оттоманке (которую эльфы по настоянию Тороя собственноручно приволокли из соседних комнат), откинув голову на спинку-валик, совершенно изнемогший, лежал «жертвенный». Живой, здоровый и даже, по-прежнему, бессмертный. Торой в очередной раз восхитился ловкости провёрнутой Йонехом интриги. Старый остроух продумал всё до мелочей. Собрал тринадцать сыновей для проведения обряда, а в качестве «жертвенного» использовал собственного внука, родившегося умственно отсталым лет триста назад. Как известно, на таких магия не действует. В итоге, эльф поделился с маленьким лефийцем бессмертием родственников, а сам при этом остался живым и здоровым.
Проще говоря, внук Йонеха выполнил функцию проводника – через него, под чутким руководством Тороя, многочисленные родственники вкачивали в маленького лефийца силу и долголетие.
Тем временем, остроухая рыжеволосая красавица закончила пеленать вопящего на все лады малыша и унесла его, вместе с грязными пелёнками и корзиной-люлькой прочь из залы. Воцарилась умиротворяющая тишина. Кто-то из эльфов громко и с облегчением вздохнул. Низложенный маг скептически посмотрел на еле живых бессмертных. Поняв, что от них сейчас не то, что благодарности, а даже и простого мычания не добьёшься, волшебник легко поднялся из кресла и направился в отведённые ему покои, решив, что вознаграждение за труд может прекрасно подождать до утра.
Один из сыновей Йонеха, кто именно, Торой так и не понял (все они были на одно лицо, аж оторопь брала) еле слышно произнёс:
– Спасибо, чернокнижник…
Низложенный волшебник обернулся, ничем не выдавая своего раздражения (надо же, буквально несколько часов назад его – лишённого силы – называли магом, а теперь, когда дело сделано, не стесняются в подборе нелицеприятных эпитетов):
– Вы сами это сделали, так что благодарность излишня. – С этими словами он покинул залу, оставив эльфов переваривать их непосредственную причастность к некромантии.
Аккуратно закрыв за собой высокую дверь, Торой направился прямиком в свои покои. Длинные коридоры старинного замка навевали на мага тоску обилием арок и мраморными мозаичными полами. Всё здесь было ажурное и изящное – искрящиеся в свете факелов колонны из прозрачного гномьего камня, резные карнизы под высокими потолками, затейливые орнаменты на стенах. Последние особенно действовали на нервы своей эфемерностью – иногда по ним пробегала лёгкая рябь, после чего изображение текло по стенам, словно воск, и меняло очертания. Нереальность происходящему придавало также множество развевающихся на сквозняке лёгких полупрозрачных занавесей. Подобная тяга к вычурности утомляла низложенного волшебника, привыкшего довольствоваться лишь самым необходимым. Пройдя несколько извилистых коридоров, запутавшись сапогом в занавеске, плюнув со злости и содрав трепещущие шелка на пол, совершенно рассвирепевший Торой добрался, наконец, до отведённых ему комнат. Толкнул высокую стрельчатую дверь, отбросил с лица очередную шёлковую занавесь и вошёл в покои.
Одежда оказалась совершенно ледяной, и низложенного волшебника до костей пробрал холод. Ещё пару раз приложившись к бутылке с ромом, маг, наконец-то, начал согреваться. Оставив бутыль на полу возле кровати, Торой поспешно сложил хитон своего наставника, заботливо завернул в плотные складки одеяния Книгу. От мимолётного прикосновения к фолианту Рогона кончики пальцев волшебника на какое-то мгновенье онемели. Лёгкое покалывание на долю мгновенья царапнуло ладони, пробежало по запястьям, вскарабкалось на плечи, поднимая дыбом короткие волоски, и скользнуло прямо в сердце. Последнее панически ёкнуло и забилось быстрее. Мага просто передёрнуло от холода. Кровь ещё какое-то время бешено пульсировала в висках, наконец, покалывание замерло там же, где и началось – на кончиках пальцев. Пробормотав цветистое проклятие на голову того, кто привлёк в Мирар студёную зиму, Торой положил свёрток с Книгой поверх стопок одежды.
Свежая рубашка неприятно похрустывала на теле от чистоты и холода. Чародей всеми силами старался не обращать на это внимания. Торопливо ослабив шнуровку на жёстком воротничке сорочки, волшебник выбрал из кипы сваленной на кровать одежды два плотных широких плаща. Несколько мгновений подумал и захватил так же самую тёплую юбку. После этого снял с огромного клотильдиного ложа пуховое одеяло, забрал аккуратно сложенное облачение своего наставника (в пути одежда волшебника пригодится не раз и не два) и, не оглядываясь, покинул спальню, оставив вместо уюта и порядка полный кавардак. То-то хозяйка удивится, когда очнётся от колдовского сна.
Покои трактирщицы маг покидал почти бегом, чтобы хоть как-то согреться. В зале таверны волшебник без промедления направился к стойке, где спала, медленно коченея, владелица «Перевёрнутой подковы». Маг набросил на похрапывающую даму одеяло, взятое с её же собственного ложа. Чародей очень надеялся, что эта слабая мера спасёт необъятную трактирщицу от опасности замёрзнуть во сне. В результате, укрытая хозяйка таверны стала похожа на бесформенный стог сена, который кому-то вздумалось свалить прямо возле барной стойки.
Плохо знающие Тороя, приняли бы его действия за благотворительность. Остальные, впрочем, тоже. На самом же деле подобная чуткость чародея была продиктована не более чем элементарной предосторожностью. Раз зеркало, которое украли кхалаи, принадлежало хозяйке «Перевёрнутой подковы», значит, очнувшись ото сна, трактирщица сможет хоть что-то о нём рассказать, ну, хотя бы, как оно к ней вообще попало. Где гарантия, что Торою не придётся вернуться в таверну за объяснениями? А раз так, то пусть уж к тому времени Клотильда всё-таки будет жива и не являет собой звенящую от холода глыбу льда.
Закончив с благотворительностью, Торой направился наверх – пора было будить ведьму, облачаться в тёплые одежды, собирать в дорогу провизию и покидать город. Пока же Люция будет возиться с ребёнком, маг побывает на конюшне и выяснит – спят ли лошади в стойле. Скорее всего, именно так оно и окажется, но волшебник до последнего уповал на удачу, очень уж не улыбалась ему перспектива пробираться по глубоким сугробам пешком, таща на закорках Илана.
Ворох одежды, удерживаемый под мышкой, маг бросил на пол у входа в комнату, где спали ведьма и мальчик. Книгу Рогона извлёк из складок хитона и перепрятал во внутренний карман просторного плаща. Прежде чем будить ведьму, Торой хотел закончить ещё одно дело, о котором Люции знать вовсе не следовало. А уж, ради этого дела он мог поступиться даже ценными мгновениями…
Волшебник поспешно проследовал в комнату, которую ещё несколько дней назад снял у Клотильды, ни сном, ни духом не догадываясь о грядущих событиях.
В номере было прибрано, видимо, новый постоялец так и не успел въехать. Маг – не снимая обуви – встал на заправленную стареньким покрывалом кровать, легко подпрыгнул и, зацепившись руками за широкую потолочную балку, подтянулся, окинув быстрым взглядом запылённый брус.
Нож находился там же, где был оставлен хозяином несколько дней назад. Конечно, Люция при всей своей хитрости не могла найти это небольшое уродливое оружие – тайник был безыскусен, и тем самым очень надёжен. Там, где две широкие потолочные балки соединяла металлическая скоба, древесина рассохлась, образовав глубокую трещину, в эту трещину полностью и уместился старинный нож в невзрачных потёртых ножнах. Из трещины была видна только одна из кожаных петель с медной застёжкой, при помощи этой петли оружие крепилось к ноге, аккурат над щиколоткой.
Повиснув на одной руке, волшебник нащупал ножны и, ухватив за петлю, выдернул оружие из тайника, несколько неловко приземлившись на кровать. Тихо выругался и, быстро опустив голенище правого сапога, прикрепил оружие к ноге.
Этот нож, столь трепетно припрятанный, достался Торою, путём блистательной махинации двухлетней давности. В то время уже низложенный, молодой маг смог оказать эльфийскому волшебнику одну неоценимую услугу, в качестве благодарности (или платы, если быть более точным) за которую ему и было передано старинное оружие… Об этой сделке остался, как напоминание, уродливый нож, которому Торой пока не нашёл применения, да припрятанный в кладовых памяти горьковатый, почти осязаемый запах оницы. Последний, кстати, вызывал воспоминания, далёкие от радужных.
Низложенный чародей поправил голенище сапога – ножны даже не чувствовались – и подумал, что, если и была в его жизни бестолковая сделка, принесшая наименьший результат, так это сделка, заключённая два года назад со старым хитрым магом. Начиналось всё так многообещающе, а закончилось…
Торой вышел из номера в мрачный коридор (болотный огонёк покорно поплыл следом, слабо освещая путь). Волшебник поднял с пола взятые в покоях Клотильды вещи и решил, что не станет сейчас размышлять ни о старинном ноже, ни о белых цветах оницы, ни о рыжем локоне. И, тем не менее, разве можно не думать о том, что вызывает целую бурю воспоминаний?
* * *
– Волшебник, я знаю, ты можешь помочь… – дрогнувшим голосом шептал мужчина с молодым лицом и невыразимо древними глазами, – я знаю, это возможно. Так помоги! – Словно в такт шёпоту у его висков качнулись две тонкие каштановые косички, когда эльф перегнулся через грубо сколоченный стол, стараясь приблизиться к своему собеседнику.Торой сидел в уголке стола. Лицо чародея терялось в тени, на свету оставались только руки, то так, то эдак поворачивающие деревянную кружку с элем.
Низложенный маг сидел и думал о том, как же безысходно зал этой портовой таверны, расположившейся у старого мола, похож на залы десятков, если не сотен, аналогичных заведений в которых ему приходилось жить в последние месяцы. Вот разве что, столики здесь были, как нельзя более удачно изолированы друг от друга скамьями с высокими спинками. Благодаря этому посетители (а они, как вы понимаете, в портовых забегаловках самые разношёрстные) могут спокойно вести разговоры на всевозможные темы. Поэтому-то таверна под названием «Сирена» не пользовалась хорошей репутацией – о чём может договариваться сомнительная публика в такой располагающей ко всякого рода тёмным делишкам атмосфере? Собственно, наверное, именно по этой же причине, в «Сирене» всегда, вне зависимости от времени суток, было многолюдно.
И, вероятно, только тут, в прокуренном и пропахшем морской солью зале, можно было увидеть, как купцы, провозящие контрабандный товар, вполголоса торгуются с покупателями о цене или, как закутанный до самых глаз в бесформенный плащ посетитель о чём-то шепчется с дюжим матросом (рожа последнего, кстати говоря, всегда, как правило, бандитская).
Собственно, происходящее рядом, мало интересовало Тороя. Он сидел над кружкой эльфийского эля и безразлично смотрел, как догорает, истекая воском, свеча. Кстати, вместо подсвечников хозяин таверны наловчился использовать бутылки из-под рома. Дёшево, как говорится, и сердито.
– Волшебник… – Снова лихорадочно, то и дело оглядываясь по сторонам, зашептал эльф, – У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
Низложенный маг с интересом посмотрел в древние, словно бушующий за стенами «Сирены» океан, глаза. На какой-то миг ему показалось, что в них мелькнуло что-то вроде мольбы. Впрочем, это было лишь игрой воображения, усугублённой пляской теней. Потому-то Торой вновь безразлично пожал плечом.
Йонех суетливо помял ладони, хрустнул суставами тонких пальцев, нервно покрутил широкое серебряное кольцо, украшающее мизинец, и продолжил:
– Много лет назад брат передал мне на хранение одну старинную реликвию. Он вручил её со словами: «Когда жизнь нашего рода окажется под угрозой – отдай эту вещь тому, кто сможет исправить ситуацию. Отдай и никогда не жалей». И вот, время пришло, хотя я всей душой надеялся не дожить до этого скорбного дня.
Торой в очередной раз поразился цветистости оборотов. Ну, надо же, род Йонеха, того и гляди, замкнётся на одном единственном наследнике – лефийце, а старейшина тем временем рассыпается в витиеватых выражениях, расписывая своё бедственное положение. Нет, всё-таки эти эльфы – странный, совершенно неподдающийся логике народ.
Низложенный волшебник неопределённо повёл бровями:
– Йонех, давай без излишнего пафоса. Ты же знаешь, я – эгоистичный негодяй, так что не надо давить на жалость. Может, мне и не нужна вовсе твоя реликвия.
Эльф, уязвлённый в самое сердце, поджал губы, но, тем не менее, продолжил:
– Это рунический нож, сомневаюсь, что именно тебе он не нужен.
Торю стоило немалых усилий сохранить невозмутимость. Но он выстоял. Эльф, внимательно вглядывающийся в размытое потёмками лицо собеседника, кажется, даже остался удивлён подобным хладнокровием. Во всяком случае, уважения в его взгляде прибавилось.
Низложенный волшебник тем временем помолчал, осмысливая полученную информацию, отхлебнул эля, посмотрел на тлеющую в бутылке свечу, пожевал губами и, наконец, произнёс:
– И откуда у твоего брата взялась этакая вещица?
Йонех тонко улыбнулся:
– Прости, волшебник, но это не твоё дело.
– Очень ошибаешься. – Холодно заверил его Торой, – Как раз моё. Знаешь, совершенно не хочу, чтобы мне втюхали бестолковую железку под видом древнейшего артефакта.
Теперь эльф открыто усмехнулся:
– Ты никому не веришь, да?
– Да. – В голосе мага не слышалось ни малейших колебаний. – Никому.
Сидящий напротив остроухий собеседник с пониманием кивнул, и две тонкие косички вновь качнулись в такт движению его головы:
– Ты поверишь моей клятве бессмертного? – Спросил он.
Торой задумался лишь на долю мгновения:
– Клятве эльфа, пожалуй, поверю.
– Тогда я клянусь тебе перед лицом вечности, что нож, какой будет отдан тебе в уплату за проведение обряда над моим потомком, и есть настоящий рунический нож, на который я, после исполнения таинства чернокнижия не стану более притязать.
Низложенный чародей поразмыслил, прикидывая, мог ли эльф произнести клятву таким образом, чтобы она получила ещё какое-то значение. Решив, что подвоха никакого нет, мужчина согласно кивнул:
– Хорошо, тогда по рукам. Ты мне нож, я тебе потомка.
Прозвучало это совершенно по-идиотски, но, тем не менее, справедливо.
* * *
Как водится, у бессмертного народа есть свои горести. Иначе и быть не может. Вот и Йонеха не миновала страшная эльфийская беда, исправить которую по силам только очень сильному (и далеко не белому) чародею.Именно поэтому древний маг так долго и много рассказывал Торою об эльфийской истории и генеалогии. Низложенный волшебник, хотя и не вынес из лекции ничего нового, собеседника слушал, не перебивая, внимательно и, разумеется, с профессионально отсутствующим видом. Пока эльф распинался, Торой потягивал эль, вдыхая специфический запах моря, соли и водорослей, пропитавший здешние стены.
Йонех вдохновенно, даже с некоторой патетикой, рассказывал о том, каким важным для эльфов является сам факт продолжения рода. (В этот момент пятеро матросов за соседним столиком разразились настоящим взрывом хохота. Остроухий маг поморщился, но речь продолжил так же гладко, даже не запнулся.)
Как правило, все эльфы волшебники – кто-то больше, кто-то меньше. Но ни один эльфийский старейшина не может спокойно жить, не подготовив себе достойного преемника – наследника, превосходящего его в Силе. Если такового преемника нет в течение нескольких поколений, это означает только одно – род угасает, то есть медленно готовится исчезнуть, поскольку меркнущие способности к волшебству означают постепенное вырождение. А раз так, то семья эта, какой бы она древней ни была, утрачивает своё значение и влиятельность на политической и магической аренах.
И вот Йонех, уважаемый эльф, известный маг уже несколько столетий тщетно ждёт появления на свет своего преемника – его многочисленные дети, внуки и правнуки (а также ещё много раз прапра) с каждым поколением рождаются всё более слабосильными.
Конечно, Йонех оказался в сложнейшей ситуации – враги ликуют, недоброжелатели злорадствуют, друзья сопереживают, родственники паникуют, понимая, что ещё несколько столетий и их прославленная фамилия сгинет из магических кругов во веки веков. Между тем, у одного из многих праправнуков Йонеха (уже, кстати, совершенно не владеющего Древней магией) в результате мезальянса с человеческой девушкой родился сынишка – лефиец. Мать умерла в родах, а незаконнорожденный отпрыск остался на руках у похотливого остроухого папаши. Как всегда бывает в таких ситуациях, ребёночек наследует от бессмертного родителя что-то одно – либо вышеозначенную остроухую внешность, либо бессмертие. Так получилось и в этом случае – мальчик родился точной копией отца.
Но вот, что интересно – у новорожденного, появившегося на свет при помощи старой деревенской повитухи, проявились недюжинные способности к магии, от ребёнка исходили столь сильные пульсации Силы, что папаша, до сей поры умалчивавший свою интрижку, бросился к прародителю. Хитрый старый интриган Йонех, быстро сообразил, что способности к магии ребёнку достались никак не по отцовской линии (от папаши на долю дитяти пришлись, как в таких случаях говорят сами эльфы, «одни только уши»). Итак, было принято решение выдать до поры, до времени ушастое чадо за эльфа. Для этого Йонех заставил своего прапраправнука и его жену усыновить плод порочной страсти. Было разыграно настоящее представление с сокрытием беременности, дабы никто не заподозрил обмана (благо прапрапра и его благоверная жили, почитай, на самых задворках Фариджо в собственном имении – тихо и обособленно). Короче, судьба явно улыбнулась старому эльфу, послав ему неожиданный подарок в виде даровитого, пусть и незаконнорожденного наследника.
Йонех с упоением рассказывал многочисленным родственникам (и в первую очередь недоброжелателям), что ребёночек – долгожданное дитя, рождённое в браке, но, долгое время, скрываемое от крупной общественности. Иными словами, род старого интригана вновь оказался в центре внимания эльфийской общественности, вернув себе утраченное влияние и заняв удобную диспозицию.
Однако вот ведь незадача – на самом-то деле мальчик был лефийцем – человеком, который всего лишь унаследовал внешность эльфа, но никак не бессмертие. А коли так, то обман обещал всплыть в самом скором времени.
Йонех признался Торою, что от отчаянья буквально рвал волосы на острых ушах (на этих словах низложенный маг усмехнулся, решив, что попытка старого эльфа пошутить недалека от истины, он точно рвал волосы, но не на ушах, а на месте, которое находится гораздо ниже, впрочем, не суть важно). Лукавого старейшину буквально трясло при мысли о том, что фарс, который он столь профессионально разыграл перед магической общественностью, может раскрыться. Для него – древнего волшебника – эта игра может закончиться весьма и весьма нелицеприятно. Конечно, до низложения дело не дойдёт, но позор на всю фамилию падёт такой, что уж лучше добровольно – камень на шею и в болото. Вместе с наследниками.
Эльф говорил долго и цветисто. Наконец, когда Торой изрядно подустал как от лекции об эльфийской генеалогии, так и от описания ужасов вырождения, бывший маг прервал собеседника резким рубящим взмахом ладони, мол, всё понял, заканчивай с пустословием. Низложенный чародей некоторое время помолчал, осмысливая ситуацию, но, когда задал свой вопрос, эльф разом помрачнел:
– Что ты хочешь от меня?
Йонех болезненно дёрнул бровью, посмотрел в тёмное окно, словно (а, может, действительно?) собираясь с духом, и, наконец, произнёс:
– Мне нужна твоя помощь.
Торой хмыкнул, давая понять, что подобная постановка вопроса его мало удовлетворила. Йонех снова покрутил кольцо на мизинце, заглянул в свою кружку, из которой так и не пригубил эля, опять посмотрел в окно, тяжко вздохнул, надеясь, что собеседник всё поймёт и не потребует дальнейших объяснений. Собеседник, конечно, понял и именно поэтому хотел услышать просьбу. Устный договор – уже договор, а вот, если договор не озвучен, то никто не мешает потом от него отказаться, выдав всё за досужие домыслы. Эльф, поняв, что сидящий напротив него маг с тёмным прошлым и беспросветным будущим не отступится, с натугой проговорил:
– Я хочу, чтобы ты подарил моему потомку бессмертие.
Торой едко улыбнулся:
– Я, если ты помнишь, низложенный маг. Поэтому ничего, кроме своих соболезнований подарить не могу. Силёнок нет. Кроме того, за проведение этого обряда и с тебя, и с меня Великий Магический Совет снимет шкуры и отдаст их самым злобным некромансерам, чтобы они наряжались в них для путешествия в мир Скорби. И ещё, обряд может убить твоего лефийца. Ты ж лучше меня знаешь, что чернокнижие чаще отнимает, чем даёт. Гарантии никакой нет.
Йонех поморщился от излишней скептичности в голосе собеседника:
– Я всё это знаю. Я долго думал и советовался с детьми. Мы согласны на любой риск.
Торой уважительно вскинул брови. Сила их всех побери, вот ведь беспринципные волшебники, любому некроманту фору дадут, несмотря на то, что белые! И своими шкурами рискуют, и жизнью младенца и даже добрым древним именем.
– Для проведения обряда нужны тринадцать кровных родственников-эльфов, один «жертвенный», желательно из самых близких, и глава семьи, который будет объединять и направлять Силу на ребёнка. Впрочем, думаю, ты и сам об этом знаешь.
Эльф, наконец-то, сделал большой глоток эля из уродливой глиняной кружки и кивнул. Торой заметил, что его виски блестят от пота:
– Да, знаю. Что будет с «жертвенным»?
Торой пожал плечами:
– Скорее всего, умрёт в процессе передачи Силы, но, если и выживет, то будет смертным, а значит, у вас на глазах в считанные мгновенья умрёт от старости и, скорее всего, даже зубов на память не оставит. Впрочем, – продолжил он невозмутимо, – не это сейчас интересует мою персону. Скажи-ка, Йонех, почему ты пришёл ко мне?
Эльф усмехнулся, но, помня, что от решения Тороя зависит будущее его семьи, от сарказма удержался:
– Тому несколько причин. Первая – ты знаешь все детали обряда, поскольку долгое время изучал Чернокнижие. И вторая – ты был в составе Великого Магического Совета, а значит, я могу взять с тебя соответствующую клятву, что ты не станешь трепаться направо и налево о нашей сделке, следовательно, дело не получит огласки.
На этих словах Торой усмехнулся:
– Я низложен, это избавляет меня от многих клятв.
Йонех скривил губы в подобии улыбки:
– У тебя есть наставник, поклянёшься его Силой. Если нарушишь обещание, сам знаешь, что Золдана низложат и выкинут за границы сопредельных королевств, а остальных его учеников лишат права наставничества. Учитывая, что подобную клятву может дать только маг, то я всецело на тебя полагаюсь. И это решает дело. Заключая сделку с тобой, я буду уверен в полной своей безопасности.
Низложенный чародей согласно кивнул. В конце концов, от него требовалась лишь ничтожная малость – быть проводником чужой Силы. Всё остальное сделают Йонех и его потомки.
* * *
Пока плакал ребёнок, у Тороя не было сил о чём-то думать. Пронзительные детские крики царапали сознание, мешая сосредоточиться. Новоиспечённому эльфу меняли пелёнки. Приёмная мать суетилась в центре огромной залы, где на полу в небольшой плетёной корзине лежал надежда и опора семейства Йонеха – трёхмесячный будущий маг. Пока же он был, скорее, лишь маленьким устройством по производству грязных пелёнок. Рыжеволосая эльфийка сноровисто обтирала младенца, тихонько напевая. Собственно, малыша, который только что вобрал в себя чудовищный поток Силы тринадцати своих родственников, песнопения матери явно не успокаивали.Сыновья Йонеха, совершенно обессиленные сидели в креслах, расставленных вокруг плетёной детской колыбели, – лица у всех бледные, пальцы рук нервно подрагивают, обычно безупречные длинные волосы слиплись от пота. Из всех участников некромансеровского таинства только низложенный Торой чувствовал себя превосходно. Он-то и посматривал на волшебников с еле скрываемой усмешкой. Поняли, мол, что такое чёрная магия? Это вам не молнии из рукавов испускать… Риск больше, чем на поле битвы. Собственно, у бессмертных волшебников была возможность ощутить всю прелесть некромантии на собственной шкуре. Теперь недели полторы будут, как выжатые.
На низенькой оттоманке (которую эльфы по настоянию Тороя собственноручно приволокли из соседних комнат), откинув голову на спинку-валик, совершенно изнемогший, лежал «жертвенный». Живой, здоровый и даже, по-прежнему, бессмертный. Торой в очередной раз восхитился ловкости провёрнутой Йонехом интриги. Старый остроух продумал всё до мелочей. Собрал тринадцать сыновей для проведения обряда, а в качестве «жертвенного» использовал собственного внука, родившегося умственно отсталым лет триста назад. Как известно, на таких магия не действует. В итоге, эльф поделился с маленьким лефийцем бессмертием родственников, а сам при этом остался живым и здоровым.
Проще говоря, внук Йонеха выполнил функцию проводника – через него, под чутким руководством Тороя, многочисленные родственники вкачивали в маленького лефийца силу и долголетие.
Тем временем, остроухая рыжеволосая красавица закончила пеленать вопящего на все лады малыша и унесла его, вместе с грязными пелёнками и корзиной-люлькой прочь из залы. Воцарилась умиротворяющая тишина. Кто-то из эльфов громко и с облегчением вздохнул. Низложенный маг скептически посмотрел на еле живых бессмертных. Поняв, что от них сейчас не то, что благодарности, а даже и простого мычания не добьёшься, волшебник легко поднялся из кресла и направился в отведённые ему покои, решив, что вознаграждение за труд может прекрасно подождать до утра.
Один из сыновей Йонеха, кто именно, Торой так и не понял (все они были на одно лицо, аж оторопь брала) еле слышно произнёс:
– Спасибо, чернокнижник…
Низложенный волшебник обернулся, ничем не выдавая своего раздражения (надо же, буквально несколько часов назад его – лишённого силы – называли магом, а теперь, когда дело сделано, не стесняются в подборе нелицеприятных эпитетов):
– Вы сами это сделали, так что благодарность излишня. – С этими словами он покинул залу, оставив эльфов переваривать их непосредственную причастность к некромантии.
Аккуратно закрыв за собой высокую дверь, Торой направился прямиком в свои покои. Длинные коридоры старинного замка навевали на мага тоску обилием арок и мраморными мозаичными полами. Всё здесь было ажурное и изящное – искрящиеся в свете факелов колонны из прозрачного гномьего камня, резные карнизы под высокими потолками, затейливые орнаменты на стенах. Последние особенно действовали на нервы своей эфемерностью – иногда по ним пробегала лёгкая рябь, после чего изображение текло по стенам, словно воск, и меняло очертания. Нереальность происходящему придавало также множество развевающихся на сквозняке лёгких полупрозрачных занавесей. Подобная тяга к вычурности утомляла низложенного волшебника, привыкшего довольствоваться лишь самым необходимым. Пройдя несколько извилистых коридоров, запутавшись сапогом в занавеске, плюнув со злости и содрав трепещущие шелка на пол, совершенно рассвирепевший Торой добрался, наконец, до отведённых ему комнат. Толкнул высокую стрельчатую дверь, отбросил с лица очередную шёлковую занавесь и вошёл в покои.