Страница:
Внутри обстановка была не менее пафосной – множество портьер, низкие диванчики, скамеечки для ног, цветы белых ониц в вазах и прочая отвлекающая внимание дрянь. Торой с тоской посмотрел на развивающиеся в окнах шелка, подумал о том, что уже поздний вечер, рухнул на низенькую оттоманку, понимая, что совершенно не хочет спать, и в ближайшее время просто умрёт от скуки.
Гостеприимство заказчиков явно не грело… Хотя отведённые низложенному волшебнику покои поражали изысканностью, маг прекрасно понимал, что обитатели этого роскошного замка относятся к нему не просто с презрением – с брезгливостью. И эта их гадливость была ему непонятна. В конце концов, чем четырнадцать эльфов, принявших участие в обряде черной магии, лучше, чем он – тот, кто помог им не отправиться в Мир Скорби от потери Силы?
Погружённый в свои размышления, Торой не услышал, как открылась высокая дверь. Взметнулись шелковые занавески на окнах, дрогнули портьеры, да сорвало сквозняком несколько лепестков со стоящих в вазе белых ониц. Маг обернулся, недоумевая, кто мог нарушить его уединение – эльфы еле живы, слуг из замка на два дня отослали…
Пауза, во время которой эльфийка с любопытством всматривалась в лицо низложенного волшебника, несколько затянулась. Поняв это, а также то, что неприлично столь долго и открыто рассматривать незнакомого мужчину, рыжеволосая красавица отвела взгляд и отвернулась, чтобы закрыть за собой высокую дверь.
Торой безмолвствовал, а в ответ на бестактное вторжение тоже пристально разглядывал приёмную мать новоиспечённого маленького эльфа. Она же, по-прежнему молча, подплыла к балконным дверям, отбросила реющие на ветру шёлковые белые занавеси и затворила распахнутые створки. На какой-то миг гостья замерла возле окна, прислушиваясь. Маг смотрел на неё, затаив дыхание, стараясь ничем не выдать немого мальчишеского восторга. Торой впервые так близко видел эльфийку. Всё как-то не доводилось… Конечно, пару раз он сталкивался с остроухими красавицами в порту, раза два или три в Фариджо, но не более того. А потому, только теперь он понимал, отчего Золдан называл эльфиек «совершенством, воплощённым в материю». От подобной красоты и впрямь захватывало дух.
Наконец, нежданная гостья обернулась. Снова пытливо посмотрела в глаза магу, словно надеясь, что он всё же начнёт разговор первым. Однако Торой явно не собирался уступать ей первенство.
Досадливо поджав губы, эльфийка подошла к волшебнику так близко, что он уловил её прерывистое дыхание. Гостья нервно поправила висящее на шее украшение, пробежалась рукой по волосам и, наконец, мягким бархатным голосом, от которого по спине у мага побежали блаженные мурашки, произнесла не вопрос, а, скорее, утверждение:
– Ты знаешь кто я.
Торой сложил руки на груди (зачем красавице эльфиечке видеть, как дрожат от восхищения пальцы низложенного волшебника) и кивнул.
Гостья выдержала паузу, ожидая, что мужчина хоть что-то добавит вслух, но тот, как и прежде, молчал.
– Ты, наверное, не понимаешь, зачем я пришла… Я и сама не очень хорошо понимаю. Но только, я хочу, чтобы… Хотя, может, это и зря… Да, наверное, напрасно… – она метнулась к дверям, но на полпути остановилась и замерла, не зная, как поступить.
Брови низложенного мага непроизвольно поднялись. По всему было видно, что он силился осмыслить эту странную, сумбурную речь, но в битве логики и подозрений, явно побеждали последние. Иными словами, волшебник решил, что перед ним женщина с расстроившейся от счастья психикой. Шутка ли, стать матерью этакого славного наследника.
Она, видимо, поняла ход его мыслей и от бессилия и волнения всплеснула руками.
– Нет! Нет же!
Внезапно прекрасное лицо передёрнуло от обилия наплывших эмоций, а в следующее мгновенье эти эмоции вылились наружу, посредством рек беззвучных слёз. Эльфийка плакала, скорчившись на оттоманке, уткнувшись в ладони. Плакала безутешно. Торой с подозрением смотрел на рыжий затылок. Не представление ли это? Вообще-то, эльфы крайне сдержанный народ, расплакаться вот так – при постороннем человеке, бормотать невнятицу, проявить свою слабость можно только из большого отчаянья (или, если быть достаточно циничным, с целью обмана).
Постояв над беззвучно заходящейся в слезах остроухой красавицей, маг отвернулся и ушёл в другую комнату. Взял с туалетного белоснежное полотенце и вернулся в гостиную. Эльфийка сидела там же, где он её оставил, она уже начала успокаиваться – плечи конвульсивно подрагивали, ладони надёжно прятали опухшее от слёз лицо. Маг протянул полотенце своей гостье. Та оторвала одну ладонь от лица, молниеносным движением выхватила у Тороя подношение и уткнулась в чистую мягкую ткань.
Волшебник взирал на новоприбывшую с жалостью и сомнением одновременно. Если это не разыгранный концерт, тогда что? И, если эти слёзы не ложь, то сколько раз этой красивой женщине приходилось плакать вот так – беззвучно и незаметно для остальных? Судя по всему – профессионалка – даже всхлипывает и то еле слышно.
– Меня зовут Лита – глухо пробормотала гостья сквозь складки полотенца, поспешно вытирая лицо.
Маг кивнул:
– Ты, если не ошибаюсь, счастливая мать трёхмесячного эльфа?
Женщина дёрнулась, словно от удара и, пряча глаза, веско подытожила, аккуратно складывая полотенце:
– Счастливая приёмная мать.
Торой пожал плечами. До таких деталей ему не было никакого дела. Волшебник забрал полотенце, которое вернула ему гостья, и небрежно бросил его на столик. Эльфийка проследила взглядом щепетильной эстетки за этим неаккуратным движением, а потом снова посмотрела на мужчину.
– Так с чем пожаловала, счастливая приёмная мать? – он сделал ударение на принципиальном для неё эпитете.
Лита молча поднялась на ноги, положила свою горячую ладонь на запястье собеседника, и увлекла волшебника вглубь комнат. Оказавшись, наконец, в самой отдалённой части покоев – спальне (здесь тоже благоухал букет ониц, будь они неладны), эльфийка закрыла двери и повернулась к магу:
– Прости, за слёзы. Не смогла сдержаться. Я очень устала. Я зла. Я унижена. И, самое главное, я лишь пешка в руках своего свёкра. Как, впрочем, и мой похотливый муженёк. Но я женщина. А Йонах не учёл того, что доведённая до отчаянья женщина – опасный противник.
Волшебник кивнул. Всё ясно, сейчас в его рукав ляжет козырь. И, возможно, даже не один:
– Ладно, рассказывай. – Он сел на круглый, обтянутый бархатом пуфик и приготовился слушать.
Вообще, Торой не привык выступать свидетелем женских откровений. Последний раз волшебник внимал подобным жалобам в далёком детстве. Тогда у будущего мага ходила в подружках дочка золдановского повара – смешливая, веснушчатая Тьяна. Эта егоза так славно умела веселиться и шкодить, что Торой не обращал внимания даже на то, что она была неграмотной и непочтительной девчонкой. Тьяна никогда не церемонилась со своим дружком-магиком, могла и толкнуть, и ущипнуть, и подножку подставить. Иными словами, вела себя как ровня, попирая авторитет Тороя, хотя тот неоднократно грозился превратить её в жабу. Тьяна в ответ только заливисто смеялась и показывала ученику королевского чародея язык. Конечно, бывали дни, когда хохотушку Тьяну пороли до синяков (девчонка, знаете ли, была не промах спереть чего-нибудь у папаши на кухне). Тогда-то дочка повара приходила к Торою вся в слезах, потирая кровоподтёки на мягком месте, и от души жаловалась на «батяню». И, хотя Тьянка никогда не просила о помощи, начинающий волшебник добровольно лечил магией рубцы, оставленные розгами. Так вот, Тьянка была единственной женщиной, откровения и жалобы которой Торою доводилось выслушивать.
Собственно, это обстоятельство мало смущало волшебника. Он давно усвоил, что в разговорах с прекрасной половиной главное – уметь молчать, слушать и кивать в тот момент, когда они набирают в грудь воздуха для очередной реплики. Ведь разговор женщины с мужчиной – это, на самом деле, растянутый во времени монолог. Потому маг расположился поудобнее и с интересом воззрился на гостью.
Лита тем временем забралась с ногами на кровать, потеребила в руках рыжую косу и со вздохом (так похожим на вздох Тьянки, что у Тороя даже дрогнуло сердце) начала:
– Ты ведь знаешь, что браки в родовитых эльфийских семьях мало связаны с любовью? У нас вопросы супружества решают старейшины рода. Вот и меня выдали за Натааля, не спросив согласия. Первое время, казалось, что мы счастливы, я даже начала что-то к нему испытывать… Ну да, ладно. – Эльфийка слабо махнула рукой, – И вот, недавно выяснилось, что мой муж изменял мне. Это так унизительно… Он променял честь семьи на любовь обычной человеческой женщины, которая и красавицей-то не была! Он любил её! И скрывал это от всех. Скрывал потому, что боялся гнева своего прадеда (за меня ведь дали неплохое приданое). Но вот, настал день, когда вся эта история во всей своей неприглядной наготе всплыла и стала достоянием семьи. Теперь всем известно, что мне наставлены рога. Но даже не это самое унизительное. Самое унизительное в том, что отныне я вынуждена воспитывать чужого ребёнка, воспитывать, выдавая его за родного. Любить, лелеять и знать, что этот мальчик – плод чужой любви. Моё унижение будет расти вместе с ребёнком. В каждой черте его лица, в каждом жесте не будет ничего моего, а между тем – он надежда и опора всей семьи. Я должна буду его любить. Любить ещё одного нелюбимого. Разыгрывать счастливую мать и жену. И всё это – целую вечность…
От последних слов бессмертной у Тороя даже мороз пробежал по коже. Да, в неприглядной ситуации оказалась эльфиечка. А ведь Йонех и впрямь просчитался – женщина опасный враг. А уж оскорблённая женщина – и того хуже.
Глядя, как горят глаза Литы при одном упоминании имён мужа и свёкра, низложенный маг понял – такое не сыграешь. Сверкающий взгляд, пылающие щёки, вздёрнутые брови. Что ему только надо было, этому Натаалю? И впрямь, зачем налево пошёл? Но не это сейчас интересовало волшебника:
– А ко мне-то ты чего ради пришла? – с любопытством поинтересовался он у своей гостьи. – Мстить что ли хочешь?
Лита закусила губу и без обиняк выпалила:
– Да. Я расскажу тебе кое-что про награду, которой тебя хотят осчастливить. Расскажу потому, что я – уязвлённая в самое сердце женщина, которая даже не может отстоять свою честь, не замарав чести собственной семьи. Я ударю Йонеха по самому больному месту – по тщеславию.
Торой поёрзал на пуфике и в очередной раз весь обратился в слух.
Когда рыжеволосая хозяйка дома закончила свой рассказ, за окнами начало светать, и в комнату скользнули первые солнечные лучи. Торой молчал, ошеломленный услышанным. Подобной мерзости он от эльфийского волшебника даже при всей своей циничности не ожидал. Конечно, легенду про рунический нож маг знал с детства. Это был один из любимых мифов не одного подрастающего поколения волшебников. Даже самые сопливые магики-недоучки знали историю этого оружия назубок. Они могли не помнить основ теоретической магии, могли забывать самые простые заклинания и волшебные жесты, но историю создания Рогоном рунического ножа способны были пересказывать наизусть. Причём пересказывать с таким упоением, что наставники только горестно вздыхали, мол, этакое рвение, да к учёбе приложить…
Конечно, Торой с молодых ногтей знал, что мифическая реликвия, пропавшая с мировой арены магии несколько столетий назад, была знаменита своими волшебными свойствами на весь чародейный мир. Ещё бы! Ведь именно при помощи этого ножа Рогон истребил пятерых своих недругов. Особенно привлекательной легенду делала зловредность волшебника, придумавшего весьма своеобразный метод мести.
Изобретательный по части всяких гадостей чародей свёл своих магов-недругов в мир Скорби не какими-то волшебными хитростями, а путём самого обыкновенного пошлого умерщвления – все пятеро погибли от рук профессиональных наёмных убийц. Вот только, с детства все маги знали, что Рогон не был бы Рогоном, если бы не придумал какую-нибудь гадкую каверзу. Так вышло и в этот раз. В качестве орудия мести гномьей артелью был изготовлен специальный нож. Лезвие ковали под неусыпным волшебным воздействием хитроумного чародея. Если верить преданию, маг нанёс на клинок специальное роковое сочетание древних магических рун, после чего сталь, согласно всё той же легенде, закаляли кровью василиска. Кровь эту (опять таки, если верить мифу) Рогон обменял у Демонов, в Мире Скорби, ни много, ни мало, на рог единорога. Правда легенда опускала ту часть истории, где объяснялось бы, откуда у Рогона взялся рог (единороги к тому времени вымерли уже лет пятьсот как) и зачем этот самый рог понадобился Демонам. Но, легенда, она на то и легенда, чтобы напускать тумана и мало быть похожей на реальность. Скажем так, в результате всяких хитроумных магических махинаций, зачарованный клинок ножа получил возможность не просто пронзать свои жертвы, но вбирать в себя их Силу.
Учитывая же, что все пятеро убитых руническим ножом чародеев были очень сильными, месть Рогона носила несколько циничный характер. Закалённый клинок вобрал в себя могущество лучших, отправив их самих в вечное путешествие по загробному миру. Более унизительную смерть было трудно придумать (именно поэтому начинающие магики с таким восхищением смаковали эту историю). Говоря же о представителях прогрессивных волшебных кругов, можно смело сказать, что они считали рунический нож мифом (в магическом мире придерживались традиции всё связанное с Рогоном выдавать за вымысел). Разумеется, всё это не было для Тороя (с детства обожавшего легенды про Рогона) новостью.
Запутанный рассказ Литы о том, как реликвия оказалась в руках у её свёкра маг вообще пропустил мимо ушей, он и так знал, что по легенде, Рогон отдал рунический нож на сохранение своему соратнику чернокнижнику. Последний, как и всякий предусмотрительный некромант, вещицу сохранил и передал кому-то из своих особо надёжных учеников, ну а дальше рунический нож неисповедимыми путями магического артефакта переходил от хозяина к хозяину, то в качестве платы, то в качестве наследства – не суть важно.
Но всё же была в рассказе эльфийки одна существенная деталь, о которой Торою не было известно. Деталь эта устно передавалась каждому владельцу старинного ножа, но более никем и нигде не разглашалась. А дело было вот в чём. Среди магиков-подмастерьев старинный нож, традиционно, считался источником Силы, причём бытовало мнение, что достаточно самому вонзить в себя клинок, чтобы стать обладателем могущества древних магов.
Между тем, всем владельцам ножа из уст в уста передавалось единственное сохранившееся предупреждение Рогона на эту тему. А именно – воспользоваться ножом может лишь низложенный волшебник, лишь один раз и только в том случае, если им не будут руководить тщеславные помыслы. Иными словами, если маг не будет желать обретения Силы. Короче говоря, загадка. Одна из знаменитых рогоновских тайн. Вот вам, дорогие потомки, источник могущества, но, не приведи Сила, воспользоваться им из соображений корысти.
Об этой-то тонкости и собрался умолчать Йонех, передавая Торою старинную реликвию и искренне рассчитывая, что маг, жаждущий вновь обрести Силу, самостоятельно вонзит волшебный нож себе под рёбра. Нет чернокнижника – нет опасности разглашения тайны, нет живого свидетеля запрещённого обряда, а нож, между тем, тихо и нежно возвратится в руки старого беспринципного интригана.
Торой даже зубами заскрежетал от этакого коварства. Наконец, когда первый порыв злобы улёгся, низложенный чародей с подозрением посмотрел на свою гостью:
– Лита, а уж тебе-то, откуда известны детали этого заговора?
Эльфийка неопределённо повела бровями:
– В отличие от своего мужа, я всё-таки достаточно коварна. Я подслушивала. – В её голосе было столько расчётливой холодности, что у волшебника нехорошо ёкнуло сердце. – Кроме того, есть такое чудное зелье, как алтан-трава. Подсыпаешь глупому супругу в чай, он (глупый супруг) выпивает, засыпает, и во сне, самым примерным образом, отвечает на все поставленные вопросы. – Лита заговорщицки подмигнула Торою. Тот вздрогнул, и в синих глазах появилось невольное уважение.
– Откуда же у тебя алтан-трава, милая?
Рыжеволосая гостья несколько истерично хихикнула:
– Мне мама подарила, на свадьбу. Так, на всякий случай. У нас это традиционный тайный подарок. – Она слегка закусила губу и невинно хлопнула ресницами.
Торой даже содрогнулся – ну, и семейка… С такими лучше не связываться. И откуда только такое повелось, исстари считать эльфов добрыми волшебниками? Да всего парочка этих остроухих будет пострашнее всей Гильдии чернокнижников.
– Послушай, – чародею внезапно стал крайне любопытен один, в общем-то, риторический вопрос, – а если бы ты не держала зуб на своих сородичей, рассказала бы мне об их замысле?
Вот тут-то на лице Литы и отразился искренний ужас:
– Да ты что?! – брови взлетели вверх, зелёные глаза сверкнули, – Как тебе только в голову могло такое придти?! Предать семью? Никогда. Но я должна смешать планы свёкру – реликвия уплывёт из его рук. Что ж, пускай не поспит пару лет. – Женщина мстительно улыбнулась.
Низложенный маг смотрел в эти прекрасные глаза, на эти роскошные формы и дивные рыжие локоны, испытывая неподдельное отвращение. И вот эти-то маги, а также им подобные низложили его, считая опасным злодеем?
– Что с тобой? – Лита поспешно встала с ложа. – Почему ты бледный?
Торой тряхнул головой, словно породистый жеребец, и искренне ответил:
– Это же гадко, Лита.
Эльфийка отстранилась на шаг:
– Я тебя спасла! И ты в результате говоришь, что это гадко? Вот уж, действительно, мужская логика! Или ты думаешь, что я солгала? В таком случае, присягаю своим происхождением.
Маг благодарно кивнул. Собственно, он верил своей собеседнице, но уж лучше лишний раз убедиться. Хотя, сделка с Йонехом с самого начала казалась подозрительной.
И всё-таки волшебник не стал лукавить перед лицом своей возмущённой собеседницы. Он грустно вздохнул и ссутулился:
– Конечно, гадко. А разве нет? Я не понимаю, зачем нужны эти интрижки. Ради чего? Не устраивает тебя твой муж, так не живи с ним. Уйди. Выйди замуж за другого. Сила вас всех возьми! Да вообще не выходи замуж! Живи, как вздумается. Ты молода, красива, богата, зачем тебе менять пелёнки чужого ребёнка? Зачем подсыпать мужу алтан-траву, мстить свёкру, нести печать унижений через всю свою невыразимо долгую жизнь?
Лита с трепетом слушала эту гневную речь, и глаза её постепенно становились всё больше и круглее, наполняясь истинным ужасом. Наконец, когда яростный монолог Тороя оборвался, она прошептала с восторгом и страхом одновременно:
– Волшебник, теперь я понимаю, почему тебя низложили… Тебе же плевать на элементарные ценности. Для тебя существуешь лишь ты и твои желания. Никаких условностей, обязанностей, долга… Как ты можешь так жить?
Торою показалось, что мир вокруг пошатнулся. Ему-то думалось, что всё произнесённое мгновением назад – элементарные азы порядочности, которые способно понять любое, даже самое бестолковое создание… А на деле выходило, что он бунтарь – инакомыслящий и опасный.
Лита замерла в двух шагах, посматривая на мага с нескрываемым интересом – обычно так смотрят на какого-нибудь редкого гада, змею или паука – с любопытством, страхом и отвращением одновременно. Наконец, повисшая в комнате неловкость была нарушена. Эльфийка сделала шаг по направлению к волшебнику и вдруг (Торой даже растерялся, не зная, как реагировать), прильнула к нему всем своим безупречно прекрасным телом. Пробежалась ладонями по волосам, небритым щекам, шее, спустя мгновенье тонкие нежные руки скользнули по плечам мага, а в следующий момент, Лита притянула мужчину за затылок к своему лицу и прильнула поцелуем к его губам.
Скорее машинально, нежели осознанно, чародей обнял гостью за талию, и сразу же отстранился. Тороя переполнило чувство непонятной ему самому гадливости – она целовалась, словно кабацкая девка, с ненормальной пылкостью и каким-то ожесточением, впиваясь в его рот. Волшебник так же непроизвольно вытер губы.
Лита с удивлением смотрела на него, вскинув тонкую бровь. Казалось, ей было непонятно, отчего он так себя повёл, отчего оттолкнул её – красавицу, которая сама сделала первый шаг? Прекрасной эльфийке, как всякой, мучимой ревностью и обидой женщине, хотелось отомстить мужу, причём отомстить именно с человеком (в конце концов, он же изменил ей с человеческой женщиной?). В то же время Лита понимала, что другого шанса на месть в ближайшее время не представится, а тут вот он – молодой, красивый, инакомыслящий чернокнижник. Тем больнее будет хлестнёт Наталя её поступок, ведь он поймёт, что в объятия незнакомого чужака жену толкнула именно обида. Что ж, пусть чувство вины и одиночества сломит его окончательно его, если не сломило ещё горе по умершей любовнице.
Торой понял всё. Он каким-то странным чутьём осознал причину поступка рыжеволосой эльфийки. Осознал и оттолкнул. Оттолкнул потому, что теперь она была ему также неприятна, как её свёкор, муж и многочисленные родственники. Волшебник бросил последний взгляд на красавицу гостью, неожиданно понимая, что ни дивные рыжие локоны, ни безупречность черт не делают её больше привлекательной. Наоборот, вся она стала какой-то кукольной, приторно-безупречной, лишённой естественных природных недостатков и этим глубоко неприятной.
– Лита, я понимаю твоё желание отомстить неверному мужу, но это, как-нибудь без моего участия. Я благодарен за твоё предупреждение, хотя ты и предупредила меня вовсе не из чувства порядочности, а по причине всё той же неуёмной жажды мести. Но сейчас, уйди, ладно? – он почти просил. – Ты даже представить себе не можешь, до какой степени вы все здесь омерзительны. Уж прости. Я злобный некромант, да и с воспитанием у меня проблемы.
Глаза эльфийки вспыхнули обидой и чем-то похожим на презрение:
– Да уж. Я вижу. – Прошипела она и добавила, – Всё-таки те, кто тебя низложили, были правы.
С этими словами рыжеволосая красавица круто развернулась и, распахнув двери спальни, гордо прошествовала вон, сверкая на солнце золотыми локонами.
Торой смотрел, как она удаляется, проходя бесконечную анфиладу комнат, как распахиваются под хрупкими белыми руками высокие двери, как проносится по комнатам долгожданный сквозняк, как снова трепещут под невидимым ветерком многочисленные шёлковые занавеси, как дурманно стелется по покоям аромат ониц и слабый свет нарождающегося дня. Он смотрел, как изящная, словно фарфоровая статуэтка, женщина с безупречной осанкой, полной горделивого достоинства, исчезает за всплесками реющих по ветру занавесей. Он смотрел и думал, что отныне презирает эльфов. Да, с этого дня он всей душой ненавидит добрых волшебников.
Болотный огонёк за время странствований по покоям совсем лишился подпитки Силой и, наконец-то, почувствовав хозяйку, радостно просиял. Свечение зелёного сгустка сделалось увереннее и ярче, а сам он, улетев прочь от Тороя, преданно повис над головой хозяйки, и теперь переливался всеми оттенками изумрудного. От этого в комнате стало значительно светлее, хотя за окном, как и прежде, держались лиловые сумерки. Маг задумался на секунду. Странно, он бродил по покоям не менее получаса, и за это время уже должно было бы заняться утро. Однако солнце, будто и не собиралось подниматься над горизонтом. Холодный полумрак не рассеивался, да и метель завывала с прежней силой. Волшебник покачал головой, гадая, что за чудеса происходят в природе по велению загадочной далёкой ведьмы.
За спиной Тороя сонно заворочалась на своём ложе Люция. Девушка натянула одеяло под самый подбородок, улеглась поудобнее и продолжила сладко сопеть. Маг усмехнулся, подошёл к кровати и осторожно потряс ведьму за плечо. Та лишь недовольно поморщилась, небрежным капризным движением стряхнула руку волшебника и ловко спряталась под плед, оставив на подушке только растрепавшуюся каштановую косу.
– Ну, уж нет, – усмехнулся Торой, – Хватит. Подъём.
Ведьма что-то недовольно пробурчала, но, наконец, вынырнула-таки из своего убежища и даже открыла один глаз, в свете волшебного огонька казавшийся пронзительно-зелёным. Несколько мгновений глаз этот пытливо изучал Тороя, а потом его хозяйка сонно спросила:
– Чего тебе?
– Поднимайся, пора идти. – Прошептал мужчина, стараясь не разбудить крепко спящего Илана.
Девушка открыла, наконец-то, и второй глаз, сонно огляделась, не решаясь вылезать из-под тёплого одеяла в холод маленькой комнатки. Однако Торой был безжалостен и продолжал нетерпеливо трясти колдунью за плечо. В свете колдовского огонька маг был похож, скорее, на неприкаянного баньши, нежели на человека – кожа отсвечивала зелёным, по лицу метались тени. Кто-то другой, на месте Люции, испугался бы спросонок, но ведьма с детства привыкла к обманчивому свету болотного огонька. А потому она потёрла глаза и пробормотала, сквозь зевок:
Гостеприимство заказчиков явно не грело… Хотя отведённые низложенному волшебнику покои поражали изысканностью, маг прекрасно понимал, что обитатели этого роскошного замка относятся к нему не просто с презрением – с брезгливостью. И эта их гадливость была ему непонятна. В конце концов, чем четырнадцать эльфов, принявших участие в обряде черной магии, лучше, чем он – тот, кто помог им не отправиться в Мир Скорби от потери Силы?
Погружённый в свои размышления, Торой не услышал, как открылась высокая дверь. Взметнулись шелковые занавески на окнах, дрогнули портьеры, да сорвало сквозняком несколько лепестков со стоящих в вазе белых ониц. Маг обернулся, недоумевая, кто мог нарушить его уединение – эльфы еле живы, слуг из замка на два дня отослали…
* * *
Она не вошла. Вплыла. Заплетённые в длинную косу волнистые волосы отливали медью, лиловое сатиновое платье туго обтягивало высокую грудь, во впадинке между ключицами, словно капелька пота, блестела агатовая подвеска. Торой с интересом посмотрел в слегка раскосые зелёные глаза.Пауза, во время которой эльфийка с любопытством всматривалась в лицо низложенного волшебника, несколько затянулась. Поняв это, а также то, что неприлично столь долго и открыто рассматривать незнакомого мужчину, рыжеволосая красавица отвела взгляд и отвернулась, чтобы закрыть за собой высокую дверь.
Торой безмолвствовал, а в ответ на бестактное вторжение тоже пристально разглядывал приёмную мать новоиспечённого маленького эльфа. Она же, по-прежнему молча, подплыла к балконным дверям, отбросила реющие на ветру шёлковые белые занавеси и затворила распахнутые створки. На какой-то миг гостья замерла возле окна, прислушиваясь. Маг смотрел на неё, затаив дыхание, стараясь ничем не выдать немого мальчишеского восторга. Торой впервые так близко видел эльфийку. Всё как-то не доводилось… Конечно, пару раз он сталкивался с остроухими красавицами в порту, раза два или три в Фариджо, но не более того. А потому, только теперь он понимал, отчего Золдан называл эльфиек «совершенством, воплощённым в материю». От подобной красоты и впрямь захватывало дух.
Наконец, нежданная гостья обернулась. Снова пытливо посмотрела в глаза магу, словно надеясь, что он всё же начнёт разговор первым. Однако Торой явно не собирался уступать ей первенство.
Досадливо поджав губы, эльфийка подошла к волшебнику так близко, что он уловил её прерывистое дыхание. Гостья нервно поправила висящее на шее украшение, пробежалась рукой по волосам и, наконец, мягким бархатным голосом, от которого по спине у мага побежали блаженные мурашки, произнесла не вопрос, а, скорее, утверждение:
– Ты знаешь кто я.
Торой сложил руки на груди (зачем красавице эльфиечке видеть, как дрожат от восхищения пальцы низложенного волшебника) и кивнул.
Гостья выдержала паузу, ожидая, что мужчина хоть что-то добавит вслух, но тот, как и прежде, молчал.
– Ты, наверное, не понимаешь, зачем я пришла… Я и сама не очень хорошо понимаю. Но только, я хочу, чтобы… Хотя, может, это и зря… Да, наверное, напрасно… – она метнулась к дверям, но на полпути остановилась и замерла, не зная, как поступить.
Брови низложенного мага непроизвольно поднялись. По всему было видно, что он силился осмыслить эту странную, сумбурную речь, но в битве логики и подозрений, явно побеждали последние. Иными словами, волшебник решил, что перед ним женщина с расстроившейся от счастья психикой. Шутка ли, стать матерью этакого славного наследника.
Она, видимо, поняла ход его мыслей и от бессилия и волнения всплеснула руками.
– Нет! Нет же!
Внезапно прекрасное лицо передёрнуло от обилия наплывших эмоций, а в следующее мгновенье эти эмоции вылились наружу, посредством рек беззвучных слёз. Эльфийка плакала, скорчившись на оттоманке, уткнувшись в ладони. Плакала безутешно. Торой с подозрением смотрел на рыжий затылок. Не представление ли это? Вообще-то, эльфы крайне сдержанный народ, расплакаться вот так – при постороннем человеке, бормотать невнятицу, проявить свою слабость можно только из большого отчаянья (или, если быть достаточно циничным, с целью обмана).
Постояв над беззвучно заходящейся в слезах остроухой красавицей, маг отвернулся и ушёл в другую комнату. Взял с туалетного белоснежное полотенце и вернулся в гостиную. Эльфийка сидела там же, где он её оставил, она уже начала успокаиваться – плечи конвульсивно подрагивали, ладони надёжно прятали опухшее от слёз лицо. Маг протянул полотенце своей гостье. Та оторвала одну ладонь от лица, молниеносным движением выхватила у Тороя подношение и уткнулась в чистую мягкую ткань.
Волшебник взирал на новоприбывшую с жалостью и сомнением одновременно. Если это не разыгранный концерт, тогда что? И, если эти слёзы не ложь, то сколько раз этой красивой женщине приходилось плакать вот так – беззвучно и незаметно для остальных? Судя по всему – профессионалка – даже всхлипывает и то еле слышно.
– Меня зовут Лита – глухо пробормотала гостья сквозь складки полотенца, поспешно вытирая лицо.
Маг кивнул:
– Ты, если не ошибаюсь, счастливая мать трёхмесячного эльфа?
Женщина дёрнулась, словно от удара и, пряча глаза, веско подытожила, аккуратно складывая полотенце:
– Счастливая приёмная мать.
Торой пожал плечами. До таких деталей ему не было никакого дела. Волшебник забрал полотенце, которое вернула ему гостья, и небрежно бросил его на столик. Эльфийка проследила взглядом щепетильной эстетки за этим неаккуратным движением, а потом снова посмотрела на мужчину.
– Так с чем пожаловала, счастливая приёмная мать? – он сделал ударение на принципиальном для неё эпитете.
Лита молча поднялась на ноги, положила свою горячую ладонь на запястье собеседника, и увлекла волшебника вглубь комнат. Оказавшись, наконец, в самой отдалённой части покоев – спальне (здесь тоже благоухал букет ониц, будь они неладны), эльфийка закрыла двери и повернулась к магу:
– Прости, за слёзы. Не смогла сдержаться. Я очень устала. Я зла. Я унижена. И, самое главное, я лишь пешка в руках своего свёкра. Как, впрочем, и мой похотливый муженёк. Но я женщина. А Йонах не учёл того, что доведённая до отчаянья женщина – опасный противник.
Волшебник кивнул. Всё ясно, сейчас в его рукав ляжет козырь. И, возможно, даже не один:
– Ладно, рассказывай. – Он сел на круглый, обтянутый бархатом пуфик и приготовился слушать.
Вообще, Торой не привык выступать свидетелем женских откровений. Последний раз волшебник внимал подобным жалобам в далёком детстве. Тогда у будущего мага ходила в подружках дочка золдановского повара – смешливая, веснушчатая Тьяна. Эта егоза так славно умела веселиться и шкодить, что Торой не обращал внимания даже на то, что она была неграмотной и непочтительной девчонкой. Тьяна никогда не церемонилась со своим дружком-магиком, могла и толкнуть, и ущипнуть, и подножку подставить. Иными словами, вела себя как ровня, попирая авторитет Тороя, хотя тот неоднократно грозился превратить её в жабу. Тьяна в ответ только заливисто смеялась и показывала ученику королевского чародея язык. Конечно, бывали дни, когда хохотушку Тьяну пороли до синяков (девчонка, знаете ли, была не промах спереть чего-нибудь у папаши на кухне). Тогда-то дочка повара приходила к Торою вся в слезах, потирая кровоподтёки на мягком месте, и от души жаловалась на «батяню». И, хотя Тьянка никогда не просила о помощи, начинающий волшебник добровольно лечил магией рубцы, оставленные розгами. Так вот, Тьянка была единственной женщиной, откровения и жалобы которой Торою доводилось выслушивать.
Собственно, это обстоятельство мало смущало волшебника. Он давно усвоил, что в разговорах с прекрасной половиной главное – уметь молчать, слушать и кивать в тот момент, когда они набирают в грудь воздуха для очередной реплики. Ведь разговор женщины с мужчиной – это, на самом деле, растянутый во времени монолог. Потому маг расположился поудобнее и с интересом воззрился на гостью.
Лита тем временем забралась с ногами на кровать, потеребила в руках рыжую косу и со вздохом (так похожим на вздох Тьянки, что у Тороя даже дрогнуло сердце) начала:
– Ты ведь знаешь, что браки в родовитых эльфийских семьях мало связаны с любовью? У нас вопросы супружества решают старейшины рода. Вот и меня выдали за Натааля, не спросив согласия. Первое время, казалось, что мы счастливы, я даже начала что-то к нему испытывать… Ну да, ладно. – Эльфийка слабо махнула рукой, – И вот, недавно выяснилось, что мой муж изменял мне. Это так унизительно… Он променял честь семьи на любовь обычной человеческой женщины, которая и красавицей-то не была! Он любил её! И скрывал это от всех. Скрывал потому, что боялся гнева своего прадеда (за меня ведь дали неплохое приданое). Но вот, настал день, когда вся эта история во всей своей неприглядной наготе всплыла и стала достоянием семьи. Теперь всем известно, что мне наставлены рога. Но даже не это самое унизительное. Самое унизительное в том, что отныне я вынуждена воспитывать чужого ребёнка, воспитывать, выдавая его за родного. Любить, лелеять и знать, что этот мальчик – плод чужой любви. Моё унижение будет расти вместе с ребёнком. В каждой черте его лица, в каждом жесте не будет ничего моего, а между тем – он надежда и опора всей семьи. Я должна буду его любить. Любить ещё одного нелюбимого. Разыгрывать счастливую мать и жену. И всё это – целую вечность…
От последних слов бессмертной у Тороя даже мороз пробежал по коже. Да, в неприглядной ситуации оказалась эльфиечка. А ведь Йонех и впрямь просчитался – женщина опасный враг. А уж оскорблённая женщина – и того хуже.
Глядя, как горят глаза Литы при одном упоминании имён мужа и свёкра, низложенный маг понял – такое не сыграешь. Сверкающий взгляд, пылающие щёки, вздёрнутые брови. Что ему только надо было, этому Натаалю? И впрямь, зачем налево пошёл? Но не это сейчас интересовало волшебника:
– А ко мне-то ты чего ради пришла? – с любопытством поинтересовался он у своей гостьи. – Мстить что ли хочешь?
Лита закусила губу и без обиняк выпалила:
– Да. Я расскажу тебе кое-что про награду, которой тебя хотят осчастливить. Расскажу потому, что я – уязвлённая в самое сердце женщина, которая даже не может отстоять свою честь, не замарав чести собственной семьи. Я ударю Йонеха по самому больному месту – по тщеславию.
Торой поёрзал на пуфике и в очередной раз весь обратился в слух.
Когда рыжеволосая хозяйка дома закончила свой рассказ, за окнами начало светать, и в комнату скользнули первые солнечные лучи. Торой молчал, ошеломленный услышанным. Подобной мерзости он от эльфийского волшебника даже при всей своей циничности не ожидал. Конечно, легенду про рунический нож маг знал с детства. Это был один из любимых мифов не одного подрастающего поколения волшебников. Даже самые сопливые магики-недоучки знали историю этого оружия назубок. Они могли не помнить основ теоретической магии, могли забывать самые простые заклинания и волшебные жесты, но историю создания Рогоном рунического ножа способны были пересказывать наизусть. Причём пересказывать с таким упоением, что наставники только горестно вздыхали, мол, этакое рвение, да к учёбе приложить…
Конечно, Торой с молодых ногтей знал, что мифическая реликвия, пропавшая с мировой арены магии несколько столетий назад, была знаменита своими волшебными свойствами на весь чародейный мир. Ещё бы! Ведь именно при помощи этого ножа Рогон истребил пятерых своих недругов. Особенно привлекательной легенду делала зловредность волшебника, придумавшего весьма своеобразный метод мести.
Изобретательный по части всяких гадостей чародей свёл своих магов-недругов в мир Скорби не какими-то волшебными хитростями, а путём самого обыкновенного пошлого умерщвления – все пятеро погибли от рук профессиональных наёмных убийц. Вот только, с детства все маги знали, что Рогон не был бы Рогоном, если бы не придумал какую-нибудь гадкую каверзу. Так вышло и в этот раз. В качестве орудия мести гномьей артелью был изготовлен специальный нож. Лезвие ковали под неусыпным волшебным воздействием хитроумного чародея. Если верить преданию, маг нанёс на клинок специальное роковое сочетание древних магических рун, после чего сталь, согласно всё той же легенде, закаляли кровью василиска. Кровь эту (опять таки, если верить мифу) Рогон обменял у Демонов, в Мире Скорби, ни много, ни мало, на рог единорога. Правда легенда опускала ту часть истории, где объяснялось бы, откуда у Рогона взялся рог (единороги к тому времени вымерли уже лет пятьсот как) и зачем этот самый рог понадобился Демонам. Но, легенда, она на то и легенда, чтобы напускать тумана и мало быть похожей на реальность. Скажем так, в результате всяких хитроумных магических махинаций, зачарованный клинок ножа получил возможность не просто пронзать свои жертвы, но вбирать в себя их Силу.
Учитывая же, что все пятеро убитых руническим ножом чародеев были очень сильными, месть Рогона носила несколько циничный характер. Закалённый клинок вобрал в себя могущество лучших, отправив их самих в вечное путешествие по загробному миру. Более унизительную смерть было трудно придумать (именно поэтому начинающие магики с таким восхищением смаковали эту историю). Говоря же о представителях прогрессивных волшебных кругов, можно смело сказать, что они считали рунический нож мифом (в магическом мире придерживались традиции всё связанное с Рогоном выдавать за вымысел). Разумеется, всё это не было для Тороя (с детства обожавшего легенды про Рогона) новостью.
Запутанный рассказ Литы о том, как реликвия оказалась в руках у её свёкра маг вообще пропустил мимо ушей, он и так знал, что по легенде, Рогон отдал рунический нож на сохранение своему соратнику чернокнижнику. Последний, как и всякий предусмотрительный некромант, вещицу сохранил и передал кому-то из своих особо надёжных учеников, ну а дальше рунический нож неисповедимыми путями магического артефакта переходил от хозяина к хозяину, то в качестве платы, то в качестве наследства – не суть важно.
Но всё же была в рассказе эльфийки одна существенная деталь, о которой Торою не было известно. Деталь эта устно передавалась каждому владельцу старинного ножа, но более никем и нигде не разглашалась. А дело было вот в чём. Среди магиков-подмастерьев старинный нож, традиционно, считался источником Силы, причём бытовало мнение, что достаточно самому вонзить в себя клинок, чтобы стать обладателем могущества древних магов.
Между тем, всем владельцам ножа из уст в уста передавалось единственное сохранившееся предупреждение Рогона на эту тему. А именно – воспользоваться ножом может лишь низложенный волшебник, лишь один раз и только в том случае, если им не будут руководить тщеславные помыслы. Иными словами, если маг не будет желать обретения Силы. Короче говоря, загадка. Одна из знаменитых рогоновских тайн. Вот вам, дорогие потомки, источник могущества, но, не приведи Сила, воспользоваться им из соображений корысти.
Об этой-то тонкости и собрался умолчать Йонех, передавая Торою старинную реликвию и искренне рассчитывая, что маг, жаждущий вновь обрести Силу, самостоятельно вонзит волшебный нож себе под рёбра. Нет чернокнижника – нет опасности разглашения тайны, нет живого свидетеля запрещённого обряда, а нож, между тем, тихо и нежно возвратится в руки старого беспринципного интригана.
Торой даже зубами заскрежетал от этакого коварства. Наконец, когда первый порыв злобы улёгся, низложенный чародей с подозрением посмотрел на свою гостью:
– Лита, а уж тебе-то, откуда известны детали этого заговора?
Эльфийка неопределённо повела бровями:
– В отличие от своего мужа, я всё-таки достаточно коварна. Я подслушивала. – В её голосе было столько расчётливой холодности, что у волшебника нехорошо ёкнуло сердце. – Кроме того, есть такое чудное зелье, как алтан-трава. Подсыпаешь глупому супругу в чай, он (глупый супруг) выпивает, засыпает, и во сне, самым примерным образом, отвечает на все поставленные вопросы. – Лита заговорщицки подмигнула Торою. Тот вздрогнул, и в синих глазах появилось невольное уважение.
– Откуда же у тебя алтан-трава, милая?
Рыжеволосая гостья несколько истерично хихикнула:
– Мне мама подарила, на свадьбу. Так, на всякий случай. У нас это традиционный тайный подарок. – Она слегка закусила губу и невинно хлопнула ресницами.
Торой даже содрогнулся – ну, и семейка… С такими лучше не связываться. И откуда только такое повелось, исстари считать эльфов добрыми волшебниками? Да всего парочка этих остроухих будет пострашнее всей Гильдии чернокнижников.
– Послушай, – чародею внезапно стал крайне любопытен один, в общем-то, риторический вопрос, – а если бы ты не держала зуб на своих сородичей, рассказала бы мне об их замысле?
Вот тут-то на лице Литы и отразился искренний ужас:
– Да ты что?! – брови взлетели вверх, зелёные глаза сверкнули, – Как тебе только в голову могло такое придти?! Предать семью? Никогда. Но я должна смешать планы свёкру – реликвия уплывёт из его рук. Что ж, пускай не поспит пару лет. – Женщина мстительно улыбнулась.
Низложенный маг смотрел в эти прекрасные глаза, на эти роскошные формы и дивные рыжие локоны, испытывая неподдельное отвращение. И вот эти-то маги, а также им подобные низложили его, считая опасным злодеем?
– Что с тобой? – Лита поспешно встала с ложа. – Почему ты бледный?
Торой тряхнул головой, словно породистый жеребец, и искренне ответил:
– Это же гадко, Лита.
Эльфийка отстранилась на шаг:
– Я тебя спасла! И ты в результате говоришь, что это гадко? Вот уж, действительно, мужская логика! Или ты думаешь, что я солгала? В таком случае, присягаю своим происхождением.
Маг благодарно кивнул. Собственно, он верил своей собеседнице, но уж лучше лишний раз убедиться. Хотя, сделка с Йонехом с самого начала казалась подозрительной.
И всё-таки волшебник не стал лукавить перед лицом своей возмущённой собеседницы. Он грустно вздохнул и ссутулился:
– Конечно, гадко. А разве нет? Я не понимаю, зачем нужны эти интрижки. Ради чего? Не устраивает тебя твой муж, так не живи с ним. Уйди. Выйди замуж за другого. Сила вас всех возьми! Да вообще не выходи замуж! Живи, как вздумается. Ты молода, красива, богата, зачем тебе менять пелёнки чужого ребёнка? Зачем подсыпать мужу алтан-траву, мстить свёкру, нести печать унижений через всю свою невыразимо долгую жизнь?
Лита с трепетом слушала эту гневную речь, и глаза её постепенно становились всё больше и круглее, наполняясь истинным ужасом. Наконец, когда яростный монолог Тороя оборвался, она прошептала с восторгом и страхом одновременно:
– Волшебник, теперь я понимаю, почему тебя низложили… Тебе же плевать на элементарные ценности. Для тебя существуешь лишь ты и твои желания. Никаких условностей, обязанностей, долга… Как ты можешь так жить?
Торою показалось, что мир вокруг пошатнулся. Ему-то думалось, что всё произнесённое мгновением назад – элементарные азы порядочности, которые способно понять любое, даже самое бестолковое создание… А на деле выходило, что он бунтарь – инакомыслящий и опасный.
Лита замерла в двух шагах, посматривая на мага с нескрываемым интересом – обычно так смотрят на какого-нибудь редкого гада, змею или паука – с любопытством, страхом и отвращением одновременно. Наконец, повисшая в комнате неловкость была нарушена. Эльфийка сделала шаг по направлению к волшебнику и вдруг (Торой даже растерялся, не зная, как реагировать), прильнула к нему всем своим безупречно прекрасным телом. Пробежалась ладонями по волосам, небритым щекам, шее, спустя мгновенье тонкие нежные руки скользнули по плечам мага, а в следующий момент, Лита притянула мужчину за затылок к своему лицу и прильнула поцелуем к его губам.
Скорее машинально, нежели осознанно, чародей обнял гостью за талию, и сразу же отстранился. Тороя переполнило чувство непонятной ему самому гадливости – она целовалась, словно кабацкая девка, с ненормальной пылкостью и каким-то ожесточением, впиваясь в его рот. Волшебник так же непроизвольно вытер губы.
Лита с удивлением смотрела на него, вскинув тонкую бровь. Казалось, ей было непонятно, отчего он так себя повёл, отчего оттолкнул её – красавицу, которая сама сделала первый шаг? Прекрасной эльфийке, как всякой, мучимой ревностью и обидой женщине, хотелось отомстить мужу, причём отомстить именно с человеком (в конце концов, он же изменил ей с человеческой женщиной?). В то же время Лита понимала, что другого шанса на месть в ближайшее время не представится, а тут вот он – молодой, красивый, инакомыслящий чернокнижник. Тем больнее будет хлестнёт Наталя её поступок, ведь он поймёт, что в объятия незнакомого чужака жену толкнула именно обида. Что ж, пусть чувство вины и одиночества сломит его окончательно его, если не сломило ещё горе по умершей любовнице.
Торой понял всё. Он каким-то странным чутьём осознал причину поступка рыжеволосой эльфийки. Осознал и оттолкнул. Оттолкнул потому, что теперь она была ему также неприятна, как её свёкор, муж и многочисленные родственники. Волшебник бросил последний взгляд на красавицу гостью, неожиданно понимая, что ни дивные рыжие локоны, ни безупречность черт не делают её больше привлекательной. Наоборот, вся она стала какой-то кукольной, приторно-безупречной, лишённой естественных природных недостатков и этим глубоко неприятной.
– Лита, я понимаю твоё желание отомстить неверному мужу, но это, как-нибудь без моего участия. Я благодарен за твоё предупреждение, хотя ты и предупредила меня вовсе не из чувства порядочности, а по причине всё той же неуёмной жажды мести. Но сейчас, уйди, ладно? – он почти просил. – Ты даже представить себе не можешь, до какой степени вы все здесь омерзительны. Уж прости. Я злобный некромант, да и с воспитанием у меня проблемы.
Глаза эльфийки вспыхнули обидой и чем-то похожим на презрение:
– Да уж. Я вижу. – Прошипела она и добавила, – Всё-таки те, кто тебя низложили, были правы.
С этими словами рыжеволосая красавица круто развернулась и, распахнув двери спальни, гордо прошествовала вон, сверкая на солнце золотыми локонами.
Торой смотрел, как она удаляется, проходя бесконечную анфиладу комнат, как распахиваются под хрупкими белыми руками высокие двери, как проносится по комнатам долгожданный сквозняк, как снова трепещут под невидимым ветерком многочисленные шёлковые занавеси, как дурманно стелется по покоям аромат ониц и слабый свет нарождающегося дня. Он смотрел, как изящная, словно фарфоровая статуэтка, женщина с безупречной осанкой, полной горделивого достоинства, исчезает за всплесками реющих по ветру занавесей. Он смотрел и думал, что отныне презирает эльфов. Да, с этого дня он всей душой ненавидит добрых волшебников.
* * *
Из плена невесёлых воспоминаний низложенный волшебник вынырнул не без усилий. Маг недовольно дёрнул плечом и решил, что сейчас не лучшее время, чтобы вспоминать семейку сумасшедших эльфов. Чародей зашёл в номер, где, по-прежнему в обнимку, безмятежно посапывали ведьма и внук зеркальщика.Болотный огонёк за время странствований по покоям совсем лишился подпитки Силой и, наконец-то, почувствовав хозяйку, радостно просиял. Свечение зелёного сгустка сделалось увереннее и ярче, а сам он, улетев прочь от Тороя, преданно повис над головой хозяйки, и теперь переливался всеми оттенками изумрудного. От этого в комнате стало значительно светлее, хотя за окном, как и прежде, держались лиловые сумерки. Маг задумался на секунду. Странно, он бродил по покоям не менее получаса, и за это время уже должно было бы заняться утро. Однако солнце, будто и не собиралось подниматься над горизонтом. Холодный полумрак не рассеивался, да и метель завывала с прежней силой. Волшебник покачал головой, гадая, что за чудеса происходят в природе по велению загадочной далёкой ведьмы.
За спиной Тороя сонно заворочалась на своём ложе Люция. Девушка натянула одеяло под самый подбородок, улеглась поудобнее и продолжила сладко сопеть. Маг усмехнулся, подошёл к кровати и осторожно потряс ведьму за плечо. Та лишь недовольно поморщилась, небрежным капризным движением стряхнула руку волшебника и ловко спряталась под плед, оставив на подушке только растрепавшуюся каштановую косу.
– Ну, уж нет, – усмехнулся Торой, – Хватит. Подъём.
Ведьма что-то недовольно пробурчала, но, наконец, вынырнула-таки из своего убежища и даже открыла один глаз, в свете волшебного огонька казавшийся пронзительно-зелёным. Несколько мгновений глаз этот пытливо изучал Тороя, а потом его хозяйка сонно спросила:
– Чего тебе?
– Поднимайся, пора идти. – Прошептал мужчина, стараясь не разбудить крепко спящего Илана.
Девушка открыла, наконец-то, и второй глаз, сонно огляделась, не решаясь вылезать из-под тёплого одеяла в холод маленькой комнатки. Однако Торой был безжалостен и продолжал нетерпеливо трясти колдунью за плечо. В свете колдовского огонька маг был похож, скорее, на неприкаянного баньши, нежели на человека – кожа отсвечивала зелёным, по лицу метались тени. Кто-то другой, на месте Люции, испугался бы спросонок, но ведьма с детства привыкла к обманчивому свету болотного огонька. А потому она потёрла глаза и пробормотала, сквозь зевок: