Страница:
А на залитом солнцем крыльце сидела пятнистая трёхцветная кошка-подросток и со знанием дела умывала пушистую мордочку. Завидев чужаков, кошка отвлеклась, широко, со вкусом зевнула и тяжело упала на прогретые за день доски. Зажмуренный янтарный глаз внимательно скользнул по пришлым и закрылся.
Ульна усмехнулась. Кошка прижилась в доме дня четыре назад и с тех пор исправно предсказывала гостей. Не ошиблась и в этот раз. Вон, как морду намывала с самого утра, мало что не лоснится. А пушистая, с рыжим пятном в половину мордочки, снова блаженно зажмурилась и лениво перекатилась на другой бок.
Пришлый мальчик устроился на крыльце. Он ещё не обсох после купания – льняные вихры потемнели от воды и теперь матово блестели на солнце, а на сухих досках крыльца выцветали мокрые отпечатки босых ног. Паренёк, по всему видать, ждал возвращения старшего. Ждал с нетерпением, стало быть, мучался каким-то вопросом, который всё никак не решался задать. Ульна улыбнулась.
Илан и впрямь не находил себе места, так хотел поговорить с Тороем. Хотел, да всё никак не мог собраться с духом, а волшебник тем временем блаженствовал на речке. Отмыв Илана в прохладной прозрачной воде едва ли не до скрипа, он отправил мальчишку обратно в дом. Внучку зеркальщика не хотелось уходить, но взрослый, до крайности чем-то озадаченный, не разрешил остаться.
Люция, вот ведь досада, тоже оказалась занята – зацепилась языком со снохой Ульны Ланной и теперь копошилась в её сундуках, пытаясь найти себе подходящее платье. А уж это оказалось задачкой непростой, поскольку многодетная Ланна отличалась от худосочной колдуньи завидной пышнотелостью.
Именно поэтому, когда Торой, наконец, вернулся, ведьма всё ещё пряталась за старенькой лаковой ширмой – примеряла очередной необхватный наряд. Девушка хотела было спросить мнение спутника об одеянии, но волшебник оказался до крайности не расположен к беседам. Судя по мрачному выражению лица, властитель магических сил думал о чём-то малоприятном. А уж о чём именно – поди, угадай. Но рожу имел свирепую. Люция даже насторожилась, а потом махнула рукой – ну его, пускай себе хмурится.
Но волшебник всего-навсего поинтересовался у хозяйки, есть ли в доме достаточно большое зеркало, после чего по привычке злой и хмурый удалился в горницу. Впрочем, успел-таки напоследок полоснуть незадачливую ведьму таким пронзительным взглядом, что мигом развеял её спокойствие. Уставился, мало дыру не прожёг. «Чего это он?» – озадачилась девушка, но смятения своего не выдала, лишь заносчиво вздёрнула высокую бровь.
Илан шмыгнул за волшебником. Ну, словно привязанный! Колдунье даже немного досадно сделалось, что мальчишка так прикипел к человеку, которого знал неполные сутки. Впрочем, она быстро отвлеклась, поскольку Ланна достала из сундука очередной ворох нарядов.
А вот внучок зеркальщика тихой сапой скользнул следом за Тороем в горницу и устроился на покрытом узорчатым половичком сундуке. Маг подмигнул Илану, и прогонять не стал, однако, вопреки надеждам, волшебного огонька в подарок не сотворил. Вместо этого со скучным выражением на лице шагнул прямиком к висящему аккурат между двух окон зеркалу.
Зеркало оказалось, хотя и большим – в человеческий рост, но плохоньким – по краям в тёмных пятнах, тусклое, да ещё и слегка кривое. Нет, когда в центр смотришь, так вроде ещё ничего, а вот по бокам отражение вытягивалось и едва заметно расплывалось. Не то, что бы очень сильно, но всё-таки. Илан намётанным глазом это сразу приметил и даже поближе подошёл, так заинтересовался. Его пытливость была вполне объяснимой, как никак – внук потомственного зеркальщика.
Волшебник же, в отличие от паренька, столь внимательно изучал мерцающую гладь вовсе не из соображений праздного любопытства. Маг смотрел поверх своей головы и едва сдерживался, чтобы не разразиться на всю округу возмущёнными воплями. А ведь, там, на речке, он, было подумал – померещилось… Всё-таки вода проточная, отражение нечёткое… Но нет, не померещилось. Какое там! Теперь волшебник понимал, что именно увидел Рогон и чему так сдержанно и в то же время немного иронично улыбнулся, прощаясь со своим собеседником.
Точнёхонько над темечком Тороя реяло, переливаясь болотно-зелёными искрами, бесхитростное приворотное заклятие. И уж вовсе не надо быть семи пядей во лбу, чтобы определить «автора» этого неказистого, свёрнутого калачом, заклинания.
– Нет, я всё же прибью эту ведьму, – пробормотал маг, так и не определившись, как именно реагировать на неожиданное откровение.
С одной стороны его распирала такая тихая бессильная злость, что он едва сдерживался от зубовного скрежета, с другой стороны… С другой стороны какое-то странное благодушное веселье решительно мешало сосредоточиться на клокочущей в груди ярости. Как-никак, а угодить под эдакого рода безобидные (и в то же время действенные) чары волшебнику не доводилось ни разу. Опять-таки очередная бесхитростная хитрость ведьмы застала его врасплох, то есть Люции снова удалось обвести чародея вокруг пальца и это при том, что однажды он уже попался на её удочку!
В итоге, отражением заклятья волшебник любовался около минуты, храня на лице самое растерянное выражение. Наконец, не смог более сдерживаться и позволил таки себе беззлобно хмыкнуть – вот ведь маленькая проныра! Всё-таки не упустила, зловредная, своего шанса в Клотильдиной таверне, воспользовалась недогадливостью да усталостью спутника. И ведь насколько невинный ход! Никаких ядов, никаких душегубств – всего-навсего приворотное зелье. Как говорится, напои и делай с жертвой всё, что хочешь. Известно же, что приворотная ворожба самая крепкая – действует незаметно, но верно, против неё и очень сильный волшебник не устоит.
Конечно, развеять эти чары проще простого, но и не поддаться им невозможно. Если наложены с умом (что к данному случаю определённо не относится). Ох, женщины, женщины… Всегда-то вы находите способ напакостить…
Заклятие, а точнее мерцающие сполохи Силы, сплетённые в неуклюжее сердце, по-прежнему переливались над головой. В чём же ошибка ворожеи? Торой прищурился, сосредоточенно всматриваясь в отражение безыскусного приворота. Ага, вон оно что – не хватает какого-то элемента, слабые зелёные сполохи переплетены неплотно, видать, раненая ведьма забыла какую-то травку в своё питьё бросить…
Торой хмыкнул. Всё-таки хорошо, что любое волшебство, будь то волшба ведьмы или мага, надолго оставляет след, иначе так бы и не узнал чародей о зловредных кознях своей непутёвой спутницы. Да, колдунка, доставшаяся магу в спутницы, являла собой истинную кладезь всевозможных сюрпризов.
– Илан, – Волшебник по-прежнему смотрел на причудливое отражение, – приведи, пожалуйста, Люцию.
Мальчишка как раз тянул пальцы к зеркалу, чтобы прикоснуться к тусклой, изъеденной чёрными пятнами поверхности. Так и не дотронувшись, он виновато отдёрнул руку, а Торою на мгновение показалось, будто по серебристой глади, там, где к ней тянулся паренёк, пробежала едва видная мелкая рябь.
Когда Илан, шмыгнув носом, выбежал из комнаты выполнять просьбу, чародей осторожно коснулся прохладного стекла. Нет. Показалось. Это, в общем-то, не странно, если учесть, как заметно зеркало искажает отражение. Волшебник ещё некоторое время ощупывал мерцающую поверхность, но, так и не обнаружив ничего подозрительного, оставил бесплодные попытки. Он даже посмотрел на зеркало внутренним взглядом – тем самым, каким смотрел на себя (чтобы увидеть заклятие Люции) и на Ихвель (чтобы увидеть руну Ан). Ничего. Стало быть, померещилось.
Маг задумался. А ведь он не единожды изучил внучка зеркальщика на способности к волшебству – в конце концов, зачем обыкновенный ребёнок мог понадобиться колдунам? Однако в Илане не отыскалось никаких, даже самых незначительных, способностей к магии. Жаль. Это многое осложняло. Во всяком случае, ничуть не приближало к отгадке хотя бы одной из многочисленных загадок. Волшебник задумчиво потёр щетинистый подбородок. Да где же эта ведьма, Сила её побери!
Люция появилась едва ли не четверть часа спустя. Но уж когда вошла, Торой простил ей долгие сборы. Во-первых, к тому времени чародей уже несколько поостыл, во-вторых, на преобразившуюся колдунку злиться было, скажем так, нелегко… Маг по-прежнему с интересом рассматривал отражение причудливо переливающегося заклятия, а потому не обернулся. Однако кривое зеркало с мрачными глубинами услужливо отразило возникшую за спиной девушку. Нет, раскрасавицей ведьма, конечно, не стала – это ей уж точно не грозило, – но всё же она заметно похорошела. Настолько заметно, что даже старое тусклое зеркало не могло этого скрыть.
Торой отметил не только изменения в одежде, но и также исчезновение невзрачной растрёпанной косы – пышные каштановые пряди теперь свободно рассыпались по плечам и спине Люции, что делало её прямо-таки прехорошенькой. Да и простое платье здешнего кроя шло колдунке гораздо больше флуаронских нарядов. Рукодельница Ланна умело подогнала свой старый девический наряд по хрупкой фигурке ведьмы при помощи боковых шнуровок. Платье, схваченное в поясе атласным кушаком, мягко струилась до пола – ни тебе шуршащих крахмалом подъюбников, ни пафосных рюшей по подолу, ни тафты. Очень неброско, но на удивление мило.
Ведьма, приосанившись, застыла посреди комнаты. Девушка терпеливо ждала, когда волшебник отвлечётся, наконец, от беззастенчивого любовного созерцания собственной физиономии и оценит-таки её новый наряд. Однако Торой, дрянь последняя, даже не повернулся в её сторону, всё пялился на свою заросшую щетиной рожу. Люция от досады закусила губу и надулась.
– Чего звал-то? – Злобно спросила она, вовсе не догадываясь о том, что чародей в эту самую минуту борется с двумя весьма противоречивыми чувствами – желанием удавить свою спутницу и, хм, желанием… оставить её в живых. Причём второе желание явно пересиливало первое.
Маг ещё несколько мгновений помолчал, выдерживая паузу и борясь со странным смятением. За его спиной худенькая насупленная девушка в зелёном платье тонула в призрачных глубинах мутного зеркала. Это было очень красиво. Особенно волшебнику нравились яростно высверкивающие на бледном лице глаза. Точь-в-точь того же цвета, что и заклятье над его головой. С удивлением Торой понял, что совершенно не может – да что там! – просто не в силах злиться. И это его смущало. Смущало главным образом потому, что любую другую прохвостку за подобную выходку с приворотом он бы просто изничтожил.
Между тем, стоящая за спиной насупленная девушка определённо не вызывала желания буйствовать и злиться. Напротив, трогательные острые плечи, руки, покладисто сложенные на складках юбки, и по-детски надутые губы будили прямо-таки непростительное умиление. Даже нежность. А уж чего-чего, так именно нежности Люция за свою выходку совершенно не заслуживала. Однако вести борьбу с самим собой у Тороя не получалось. Решительную битву с внутренним себялюбием он бесславно проигрывал в пользу… В пользу вполне определённого сердечного влечения к одной вздорной и совершенно непредсказуемой особе. В последней попытке удержаться на плаву, чародей попытался было вспомнить, как Люция едва не убила его своим Грибом. Но вместо этого в памяти услужливо всплыло утомлённое, осунувшееся лицо и изуродованные маленькие руки, которые упрямо тащили его бесчувственное тело по зимнему лесу.
Но всё-таки даже эти воспоминания не удержали Тороя от маленькой (и, скажем честно, довольно мальчишеской) мести – он равнодушно молчал. Мало того, некоторым усилием воли даже подбавил во взгляд благородной скуки. Девчонку, что за спиной волшебника нетерпеливо ожидала эффекта от своего появления, подобное безразличие совершенно неподдельно расстроило. Бледное лицо огорчённо вытянулось, надутые губы дрогнули, а правая бровь, напротив, упрямо и вздорно приподнялась.
Лишь налюбовавшись раздосадованной ведьмочкой вдосталь и посчитав паузу (а точнее маленькую месть) достаточной, волшебник, по-прежнему не поворачиваясь, наконец, сказал отражению колдунки:
– Очень милый наряд. И причёска эта тебе идёт.
Люция незамедлительно порозовела от удовольствия, мигом оттаяла и сказала «спасибо», а Илан, что как верный паж топтался за её спиной, снова занял облюбованное место на покрытом половичком сундуке. Колдунья подошла к Торою и стала позади, любуясь на себя-красивую из-за плеча волшебника – разгладила неровно лежащую складочку на платье, поправила у виска непокорную каштановую прядь и кокетливо повела плечами.
– Скажи-ка, разумница, – вкрадчиво спросил маг, дождавшись, когда она закончит прихорашиваться, – что это у меня над головой такое… затейливое?
Прохвостка, конечно, сделала вид, будто не сразу поняла суть вопроса, но всё-таки вспыхнула от досады – вот ведь стыдище-то – уличил! Захлопала ресницами и виновато посмотрела на мага. В мутном зеркале их взгляды встретились. От Тороя не утаилось то секундное усилие, с которым колдунья взяла себя в руки.
– Над голово-о-ой… – Недоумённо протянула она и сразу же предположила с деланным ужасом, – Неужели рога? Так это не ко мне… Это к той косоглазой, которая в лесу осталась. У неё и спрашивай. Я-то почём знаю.
Торой укусил себя за щёку, чтобы не расхохотаться. Вот ведь языкастая! Не забыла, как он её в таверне про рога спрашивал.
– А хочешь, скажу, почему не подействовало? – Скучным голосом поинтересовался он.
Девушка за его спиной равнодушно пожала плечами и, продолжая неотрывно смотреть отражению волшебника в глаза, огрызнулась:
– Больно надо… А почему?
Маг уже едва сдерживался от смеха:
– Ты какую-то траву забыла добавить, но главная причина, конечно, не в этом.
Люция заносчиво хмыкнула, но всё-таки снова не удержалась, спросила:
– И в чём же?
Он опять выдержал паузу и закончил:
– А в том, что ты бестолковая и гадкая. Гадким и бестолковым всегда не везёт.
Илан на своём сундуке навострил уши.
Колдунка обиженно засопела и пробубнила:
– Чего язвишь? Всё равно ж не получилось у меня…
Торой, уже не таясь, рассмеялся и, наконец, повернулся к своей собеседнице.
– Не получилось… Точнее, не совсем получилось. Зелье твоё действовало. Но недолго. Сутки, должно быть. А потом развеялось, только след и остался. И всё же неплохая была идея, нестандартная. Ведь не каждый день волшебник на себя в зеркало внутренним взором смотрит, а суток через трое от заклятия бы и вовсе видимого следа не осталось.
Колдунка наморщила лоб, ну да, точно! Точно зелье действовало! Было ведь что-то такое. Она припомнила, как едва живой Торой жалел её в «Сытой кошке», как предусмотрительно избавил её от известных неудобств, набросив на холодное седло шерстяную тунику. Эх… Ведьме стало искренне жаль, что колдовство действовало так недолго, всё-таки из мага мог бы получиться неплохой воздыхатель – заботливый и внимательный. Н-да, неудачно вышло, неудачно…
При виде того, какая гамма чувств отразилась на невзрачном лице насупившейся прохвостки, Торой рассмеялся пуще прежнего, окончательно и бесповоротно теряя остатки былой злости. Люция попыталась было просверлить мага глазами, но, как и следовало ожидать, ничего путного из этого не получилось, волшебник только ещё громче заржал. Быть осмеянной ведьме совершенно не нравилось, а потому, она замахнулась, чтобы отвесить своему излишне смешливому спутнику хорошую оплеуху. Но тот ловко пригнулся (видать не впервые случалось увёртываться) и ушёл из-под удара. Незадачливая же девчонка, взяв отличнейший замах, продолжила движение в заданном направлении – вокруг собственной оси.
И лететь бы разъярённой особе прямиком на выскобленный до блеска дощатый пол и пёстрые деревенские половички, но… Сильные руки, уверенно подхватили разбуянившуюся девицу. Торой (видать ещё оставались в нём последние капли порядочности) не дал колдунье упасть – удержал за талию и позволил сохранить не только королевское достоинство, но также и непререкаемый авторитет в глазах Илана. Однако паренёк, сидевший на сундуке, всё-таки зашёлся радостным хохотом, видя, как нянька закручивается в лихую спираль. Ведьма отчаянно забарахталась в руках мага, силясь снова обрести равновесие и независимость. Волшебник отпустил её и опять сложился пополам от очередного неудержимого приступа заливистого смеха. Кое-как справившись с одышкой, он выпрямился и сказал:
– О, Сила Всемогущая… Люция, до знакомства с тобой я и подумать не мог, что есть на свете такие неуклюжие во всех смыслах особы. Ты хоть что-нибудь можешь сделать, не попадая впросак?
Колдунья зашипела, резко развернулась и влепила-таки расслабившемуся магу звонкий подзатыльник, даже подпрыгнула, чтобы не промахнуться. Торой хмыкнул, потёр ушибленное место и пригрозил:
– Превращу в жабу.
Илан соскочил с сундука и – тут, как тут – прижался к Люции, с опаской заглядывая Торою в глаза:
– А ты взаправду можешь? – Осторожно спросил он, хлопая длинными ресницами. Видать, хотел заранее выяснить, чтобы в будущем не зарваться.
Но волшебник лишь улыбнулся в ответ, потрепал мальчишку по льняной макушке и ничего не ответил.
Успокоившись и отсмеявшись, Торой и Люция наконец-то условились о последующих действиях – единодушно решили переночевать в гостеприимном доме старой Ульны, а в Гелинвир отправиться назавтра утром. Путь в магическую столицу был неблизкий, так что выезжать следовало засветло. Ведьма даже важно заметила, дескать, в дорогу и впрямь лучше отправляться на рассвете, поскольку на рассвете все злые духи спят, и не станут чинить препятствий в пути. Маг в свойственной ему едкой манере посмеялся над деревенскими суевериями, но спорить не стал – спят, так спят.
Ульна, у которой невмочь разболелись ноги, сидела на старом шатком табурете в дальней комнате и прикладывала к опухшим коленям тряпочки, смоченные овсяными припарками.
Бабка знала, что нет ничего лучше доброго отвара овса супротив костной немочи. И теперь она терпеливо ждала, когда подействует проверенное временем лекарство. Ждала и вдыхала горький запах, доносящийся с кухни. Нескладная зеленоглазая девчонка-то оказалась знахаркой и вот теперь готовит Ланне какой-то диковинный отвар, который поможет снохе избавиться от веснушек. Ульна улыбнулась, обнажив давно уже обеззубевшие дёсны, как ни была она стара, а ещё помнила ту острую женскую тягу, во что бы то ни стало оставаться красивой. Это ведь только к старости понимаешь – главное, чтобы не болело нигде – а в молодости чаще о красоте заботишься, нежели о здоровье. Впрочем, надо будет спросить зеленоглазую девушку, вдруг, присоветует чего от боли в ногах?
Тихонько охнув, Ульна аккуратно сняла с опухших колен остывшие припарки, опустила их в миску с тёплым отваром, осторожно отжала и снова приладила на болящие места. Соскучившись сидеть без дела, старуха выглянула в окно.
– Ой ты батюшки! – Охнула она.
Припарки с чмоканьем упали с коленей на пол, но бабка этого не заметила – больные ноги уже торопливо несли её на кухню.
Как и ожидала Ульна, непутёвая молодёжь занималась всякими глупостями – догляд за ними, да догляд! Чуть что упустишь – пропадут бестолковые, как есть пропадут!
Чернявый парень, назвавшийся Тороем, сидел у окна и, облокотившись о подоконник, вдумчиво листал какую-то книжицу. Вид при этом имел задумчивый и отрешённый, словно пытался постигнуть мудреную загадку – то и дело вертел в руках небольшой, мелко исписанный лист пергамента, да заглядывал в него, будто с чем сверялся. И, надо же, так увлёкся, что ничего вокруг не видел и не слышал, ни кухонной возни, ни перемен за окном!
Рыжие близняшки и Ланна, устроившись на лавке, прилежно перебирали собранный на пироги ревень, с любопытством поглядывая на Люцию.
Ну, а юная знахарка колдовала у печи. И невдомёк было старой Ульне, что колдовала Люция в прямом смысле этого слова. На кухне творилось самое, что ни на есть запретное чародейство, с беззвучным бормотанием старинных ведьмачьих заклинаний! Девушка, склонясь над глиняным горшочком, который весело булькал на печи, помешивала пахучее зелье плоской деревянной ложкой, да время от времени добавляла в кипящую жидкость щепотку-другую неведомых снадобий. Каждый раз, когда новая травка падала в горшок, варево отчаянно вскипало, пузырясь жёлто-коричневой пеной.
Люция готовила целительный отвар на свой страх и риск. Ну и что, пускай она – ведьма, пускай её чары и запрещены Великим Магическим Советом, только чего дурного в том, что рыжая Ланна и её симпатичные дочери-близняшки перестанут быть рябыми? Разве это плохо? Колдунка раздражённо дёрнула плечами и потянула носом ароматный пар – то, что надо. Хорошее зелье получилось – от веснушек в самый раз.
Терпкий запах плыл по дому и заставлял девушку насмешливо улыбаться – подумать только, в самом сердце Магического королевства Фариджо, на кухне добропорядочной деревенской жительницы беззастенчиво колдовала ведьма! Возмутительно! От этих мыслей у Люции даже потеплело на душе, как-никак, а приятное чувство нарушения запрета ласкало сердце. И пускай эти треклятые маги из Совета съедят собственные бороды от злости! «Не приведи Сила, узнают!… – Тут же ужаснулась Люция собственной отчаянной удали. – Тьфу, тьфу, тьфу, на них, проклятых!»
Девушка как раз снимала с печи яростно бурлящий взвар, когда Ульна, отдышавшись, прошамкала с порога:
– Ну, чего расселись-то? Сено, сено тащите под навес, вон уж полнеба почернело!
Старческая морщинистая рука с вывернутыми суставами, дрожа, указывала в окно. Ланна поспешно бросила в корзину последний сочный стебель ревеня и приподняла уголок вышитой шторки. Да так и ахнула – от кромки леса на деревню надвигалась даже не туча, а бескрайняя, взрытая зарницами, стихия черносливового цвета. Экая страсть!
«И ведь точнёхонько со стороны Мирара туча-то идёт!» – с ужасом подумала Люция, продолжая лихорадочно мешать уже снятый с печи отвар.
– Ой! – Заполошно всплеснула руками молодуха и зычно крикнула играющим во дворе пострелятам, – Отца, отца зовите!
Торой, над ухом которого, собственно, и разразилась воплем Ланна, испуганно подскочил, чуть не выронил Книгу и тоже высунулся в окно. На улице уже раздавался топот множества ног – это засуетились, приметившие, наконец, у кромки леса грозу деревенские. Старая Ульна тяжко опустилась на скамью рядом с Тороем и горестно запричитала:
– Ой, не успеют, ой пропадёт сено!.. Да что ж за напасть-то такая нынешним летом!
Маг посмотрел на небо – низкие тучи неслись с такой стремительностью, что становилось ясно – ещё несколько мгновений и небо затянет до края, вот тогда-то на деревню прольётся даже не ливень, а настоящий водопад. Какое уж тут сено! Самим бы не погибнуть…
Солнце уже скрылось за фиолетово-чёрной глыбой набрякших облаков, на улице сразу же стемнело, а ветер поднялся такой сильный, что не только сено – дома мог унести. Краем глаза волшебник заметил, как Люция испуганно тараща глаза, прижимает к груди длинную деревянную ложку. Забытое зелье одиноко охлаждалось на столе.
А на улице между тем набирала силу грядущая стихия. Кусты сирени под окном яростно клонились до самой земли, ветер остервенело рвал серебристо-зелёные листья и уносил их куда-то ввысь, где в разбухших тучах высверкивали ослепительные молнии.
«Во Флуаронис стремительно тает снег – вот и результат, – подумал Торой, – только очень уж быстро гроза добралась до здешних мест, не иначе – кто-то помог. И я даже догадываюсь кто именно – некая ведьма, умеющая ниспосылать трескучие морозы. Да ведь только она знать не знает, что мы бежали в Фариджо… Или это светопреставление вовсе не для нас?»
А потом мага всколыхнула другая, ещё более резкая мысль: «Ну, конечно, не для нас! Стихия должна удержать людей дома, не допустить их в Гелинвир, занять, захлопотать, отвлечь, лишь бы только не выпустить за пределы деревень, не дать возможности выехать из Фариджо, не допустить в магическую столицу. Значит, в Мираре – сон, а тут – непогода? Создаётся впечатление, что наша ведьма тянет время. Но зачем ей это?»
Торой не нашёл ответа ни на один вопрос, однако совершенно этим не смутился – других проблем, как говорится, хватало. Он уже понял, что гроза, вызванная колдуньей, не была заурядной непогодой – таких туч магу не доводилось видеть ни разу за свою изрядно насыщенную событиями жизнь. Чёрная волна катилась по небу, готовясь погрести под собой всё живое, до чего только будет возможность дотянуться. На здешние земли вот-вот грозило обрушиться самое настоящее бедствие, и бедствие это предназначалось вовсе не для того, чтобы испортить заготовленное сено. Нет. Приближающаяся стихия несла с собой такую силу, для коей небрежно разметать кряжистые деревенские домики, лишить людей крова и даже жизни являлось делом пустяковым. И уж, чего-чего, а подобного поворота событий допустить было никак нельзя.
Ульна усмехнулась. Кошка прижилась в доме дня четыре назад и с тех пор исправно предсказывала гостей. Не ошиблась и в этот раз. Вон, как морду намывала с самого утра, мало что не лоснится. А пушистая, с рыжим пятном в половину мордочки, снова блаженно зажмурилась и лениво перекатилась на другой бок.
* * *
Старая Ульна в полудрёме сидела на завалинке, облокотившись обеими руками о кривую клюку. Изредка она открывала морщинистые веки и смотрела на резвящуюся в траве приблудную кошечку-трёхцветку. В деревне стояла та особенная летняя тишина – властительница солнца и зноя – стрекочут кузнечики, шелестит могучей кроной старая яблоня, время от времени нет-нет да прогорланит хриплую песню петух. Молодёжь недавно уехала в поле – настала пора перевозить высохшее сено на сеновалы. Вот вернутся, и рассыплется благодатное умиротворение на крики, смех, скрип телег, храп коней, да перестук вил.Пришлый мальчик устроился на крыльце. Он ещё не обсох после купания – льняные вихры потемнели от воды и теперь матово блестели на солнце, а на сухих досках крыльца выцветали мокрые отпечатки босых ног. Паренёк, по всему видать, ждал возвращения старшего. Ждал с нетерпением, стало быть, мучался каким-то вопросом, который всё никак не решался задать. Ульна улыбнулась.
Илан и впрямь не находил себе места, так хотел поговорить с Тороем. Хотел, да всё никак не мог собраться с духом, а волшебник тем временем блаженствовал на речке. Отмыв Илана в прохладной прозрачной воде едва ли не до скрипа, он отправил мальчишку обратно в дом. Внучку зеркальщика не хотелось уходить, но взрослый, до крайности чем-то озадаченный, не разрешил остаться.
Люция, вот ведь досада, тоже оказалась занята – зацепилась языком со снохой Ульны Ланной и теперь копошилась в её сундуках, пытаясь найти себе подходящее платье. А уж это оказалось задачкой непростой, поскольку многодетная Ланна отличалась от худосочной колдуньи завидной пышнотелостью.
Именно поэтому, когда Торой, наконец, вернулся, ведьма всё ещё пряталась за старенькой лаковой ширмой – примеряла очередной необхватный наряд. Девушка хотела было спросить мнение спутника об одеянии, но волшебник оказался до крайности не расположен к беседам. Судя по мрачному выражению лица, властитель магических сил думал о чём-то малоприятном. А уж о чём именно – поди, угадай. Но рожу имел свирепую. Люция даже насторожилась, а потом махнула рукой – ну его, пускай себе хмурится.
Но волшебник всего-навсего поинтересовался у хозяйки, есть ли в доме достаточно большое зеркало, после чего по привычке злой и хмурый удалился в горницу. Впрочем, успел-таки напоследок полоснуть незадачливую ведьму таким пронзительным взглядом, что мигом развеял её спокойствие. Уставился, мало дыру не прожёг. «Чего это он?» – озадачилась девушка, но смятения своего не выдала, лишь заносчиво вздёрнула высокую бровь.
Илан шмыгнул за волшебником. Ну, словно привязанный! Колдунье даже немного досадно сделалось, что мальчишка так прикипел к человеку, которого знал неполные сутки. Впрочем, она быстро отвлеклась, поскольку Ланна достала из сундука очередной ворох нарядов.
А вот внучок зеркальщика тихой сапой скользнул следом за Тороем в горницу и устроился на покрытом узорчатым половичком сундуке. Маг подмигнул Илану, и прогонять не стал, однако, вопреки надеждам, волшебного огонька в подарок не сотворил. Вместо этого со скучным выражением на лице шагнул прямиком к висящему аккурат между двух окон зеркалу.
Зеркало оказалось, хотя и большим – в человеческий рост, но плохоньким – по краям в тёмных пятнах, тусклое, да ещё и слегка кривое. Нет, когда в центр смотришь, так вроде ещё ничего, а вот по бокам отражение вытягивалось и едва заметно расплывалось. Не то, что бы очень сильно, но всё-таки. Илан намётанным глазом это сразу приметил и даже поближе подошёл, так заинтересовался. Его пытливость была вполне объяснимой, как никак – внук потомственного зеркальщика.
Волшебник же, в отличие от паренька, столь внимательно изучал мерцающую гладь вовсе не из соображений праздного любопытства. Маг смотрел поверх своей головы и едва сдерживался, чтобы не разразиться на всю округу возмущёнными воплями. А ведь, там, на речке, он, было подумал – померещилось… Всё-таки вода проточная, отражение нечёткое… Но нет, не померещилось. Какое там! Теперь волшебник понимал, что именно увидел Рогон и чему так сдержанно и в то же время немного иронично улыбнулся, прощаясь со своим собеседником.
Точнёхонько над темечком Тороя реяло, переливаясь болотно-зелёными искрами, бесхитростное приворотное заклятие. И уж вовсе не надо быть семи пядей во лбу, чтобы определить «автора» этого неказистого, свёрнутого калачом, заклинания.
– Нет, я всё же прибью эту ведьму, – пробормотал маг, так и не определившись, как именно реагировать на неожиданное откровение.
С одной стороны его распирала такая тихая бессильная злость, что он едва сдерживался от зубовного скрежета, с другой стороны… С другой стороны какое-то странное благодушное веселье решительно мешало сосредоточиться на клокочущей в груди ярости. Как-никак, а угодить под эдакого рода безобидные (и в то же время действенные) чары волшебнику не доводилось ни разу. Опять-таки очередная бесхитростная хитрость ведьмы застала его врасплох, то есть Люции снова удалось обвести чародея вокруг пальца и это при том, что однажды он уже попался на её удочку!
В итоге, отражением заклятья волшебник любовался около минуты, храня на лице самое растерянное выражение. Наконец, не смог более сдерживаться и позволил таки себе беззлобно хмыкнуть – вот ведь маленькая проныра! Всё-таки не упустила, зловредная, своего шанса в Клотильдиной таверне, воспользовалась недогадливостью да усталостью спутника. И ведь насколько невинный ход! Никаких ядов, никаких душегубств – всего-навсего приворотное зелье. Как говорится, напои и делай с жертвой всё, что хочешь. Известно же, что приворотная ворожба самая крепкая – действует незаметно, но верно, против неё и очень сильный волшебник не устоит.
Конечно, развеять эти чары проще простого, но и не поддаться им невозможно. Если наложены с умом (что к данному случаю определённо не относится). Ох, женщины, женщины… Всегда-то вы находите способ напакостить…
Заклятие, а точнее мерцающие сполохи Силы, сплетённые в неуклюжее сердце, по-прежнему переливались над головой. В чём же ошибка ворожеи? Торой прищурился, сосредоточенно всматриваясь в отражение безыскусного приворота. Ага, вон оно что – не хватает какого-то элемента, слабые зелёные сполохи переплетены неплотно, видать, раненая ведьма забыла какую-то травку в своё питьё бросить…
Торой хмыкнул. Всё-таки хорошо, что любое волшебство, будь то волшба ведьмы или мага, надолго оставляет след, иначе так бы и не узнал чародей о зловредных кознях своей непутёвой спутницы. Да, колдунка, доставшаяся магу в спутницы, являла собой истинную кладезь всевозможных сюрпризов.
– Илан, – Волшебник по-прежнему смотрел на причудливое отражение, – приведи, пожалуйста, Люцию.
Мальчишка как раз тянул пальцы к зеркалу, чтобы прикоснуться к тусклой, изъеденной чёрными пятнами поверхности. Так и не дотронувшись, он виновато отдёрнул руку, а Торою на мгновение показалось, будто по серебристой глади, там, где к ней тянулся паренёк, пробежала едва видная мелкая рябь.
Когда Илан, шмыгнув носом, выбежал из комнаты выполнять просьбу, чародей осторожно коснулся прохладного стекла. Нет. Показалось. Это, в общем-то, не странно, если учесть, как заметно зеркало искажает отражение. Волшебник ещё некоторое время ощупывал мерцающую поверхность, но, так и не обнаружив ничего подозрительного, оставил бесплодные попытки. Он даже посмотрел на зеркало внутренним взглядом – тем самым, каким смотрел на себя (чтобы увидеть заклятие Люции) и на Ихвель (чтобы увидеть руну Ан). Ничего. Стало быть, померещилось.
Маг задумался. А ведь он не единожды изучил внучка зеркальщика на способности к волшебству – в конце концов, зачем обыкновенный ребёнок мог понадобиться колдунам? Однако в Илане не отыскалось никаких, даже самых незначительных, способностей к магии. Жаль. Это многое осложняло. Во всяком случае, ничуть не приближало к отгадке хотя бы одной из многочисленных загадок. Волшебник задумчиво потёр щетинистый подбородок. Да где же эта ведьма, Сила её побери!
Люция появилась едва ли не четверть часа спустя. Но уж когда вошла, Торой простил ей долгие сборы. Во-первых, к тому времени чародей уже несколько поостыл, во-вторых, на преобразившуюся колдунку злиться было, скажем так, нелегко… Маг по-прежнему с интересом рассматривал отражение причудливо переливающегося заклятия, а потому не обернулся. Однако кривое зеркало с мрачными глубинами услужливо отразило возникшую за спиной девушку. Нет, раскрасавицей ведьма, конечно, не стала – это ей уж точно не грозило, – но всё же она заметно похорошела. Настолько заметно, что даже старое тусклое зеркало не могло этого скрыть.
Торой отметил не только изменения в одежде, но и также исчезновение невзрачной растрёпанной косы – пышные каштановые пряди теперь свободно рассыпались по плечам и спине Люции, что делало её прямо-таки прехорошенькой. Да и простое платье здешнего кроя шло колдунке гораздо больше флуаронских нарядов. Рукодельница Ланна умело подогнала свой старый девический наряд по хрупкой фигурке ведьмы при помощи боковых шнуровок. Платье, схваченное в поясе атласным кушаком, мягко струилась до пола – ни тебе шуршащих крахмалом подъюбников, ни пафосных рюшей по подолу, ни тафты. Очень неброско, но на удивление мило.
Ведьма, приосанившись, застыла посреди комнаты. Девушка терпеливо ждала, когда волшебник отвлечётся, наконец, от беззастенчивого любовного созерцания собственной физиономии и оценит-таки её новый наряд. Однако Торой, дрянь последняя, даже не повернулся в её сторону, всё пялился на свою заросшую щетиной рожу. Люция от досады закусила губу и надулась.
– Чего звал-то? – Злобно спросила она, вовсе не догадываясь о том, что чародей в эту самую минуту борется с двумя весьма противоречивыми чувствами – желанием удавить свою спутницу и, хм, желанием… оставить её в живых. Причём второе желание явно пересиливало первое.
Маг ещё несколько мгновений помолчал, выдерживая паузу и борясь со странным смятением. За его спиной худенькая насупленная девушка в зелёном платье тонула в призрачных глубинах мутного зеркала. Это было очень красиво. Особенно волшебнику нравились яростно высверкивающие на бледном лице глаза. Точь-в-точь того же цвета, что и заклятье над его головой. С удивлением Торой понял, что совершенно не может – да что там! – просто не в силах злиться. И это его смущало. Смущало главным образом потому, что любую другую прохвостку за подобную выходку с приворотом он бы просто изничтожил.
Между тем, стоящая за спиной насупленная девушка определённо не вызывала желания буйствовать и злиться. Напротив, трогательные острые плечи, руки, покладисто сложенные на складках юбки, и по-детски надутые губы будили прямо-таки непростительное умиление. Даже нежность. А уж чего-чего, так именно нежности Люция за свою выходку совершенно не заслуживала. Однако вести борьбу с самим собой у Тороя не получалось. Решительную битву с внутренним себялюбием он бесславно проигрывал в пользу… В пользу вполне определённого сердечного влечения к одной вздорной и совершенно непредсказуемой особе. В последней попытке удержаться на плаву, чародей попытался было вспомнить, как Люция едва не убила его своим Грибом. Но вместо этого в памяти услужливо всплыло утомлённое, осунувшееся лицо и изуродованные маленькие руки, которые упрямо тащили его бесчувственное тело по зимнему лесу.
Но всё-таки даже эти воспоминания не удержали Тороя от маленькой (и, скажем честно, довольно мальчишеской) мести – он равнодушно молчал. Мало того, некоторым усилием воли даже подбавил во взгляд благородной скуки. Девчонку, что за спиной волшебника нетерпеливо ожидала эффекта от своего появления, подобное безразличие совершенно неподдельно расстроило. Бледное лицо огорчённо вытянулось, надутые губы дрогнули, а правая бровь, напротив, упрямо и вздорно приподнялась.
Лишь налюбовавшись раздосадованной ведьмочкой вдосталь и посчитав паузу (а точнее маленькую месть) достаточной, волшебник, по-прежнему не поворачиваясь, наконец, сказал отражению колдунки:
– Очень милый наряд. И причёска эта тебе идёт.
Люция незамедлительно порозовела от удовольствия, мигом оттаяла и сказала «спасибо», а Илан, что как верный паж топтался за её спиной, снова занял облюбованное место на покрытом половичком сундуке. Колдунья подошла к Торою и стала позади, любуясь на себя-красивую из-за плеча волшебника – разгладила неровно лежащую складочку на платье, поправила у виска непокорную каштановую прядь и кокетливо повела плечами.
– Скажи-ка, разумница, – вкрадчиво спросил маг, дождавшись, когда она закончит прихорашиваться, – что это у меня над головой такое… затейливое?
Прохвостка, конечно, сделала вид, будто не сразу поняла суть вопроса, но всё-таки вспыхнула от досады – вот ведь стыдище-то – уличил! Захлопала ресницами и виновато посмотрела на мага. В мутном зеркале их взгляды встретились. От Тороя не утаилось то секундное усилие, с которым колдунья взяла себя в руки.
– Над голово-о-ой… – Недоумённо протянула она и сразу же предположила с деланным ужасом, – Неужели рога? Так это не ко мне… Это к той косоглазой, которая в лесу осталась. У неё и спрашивай. Я-то почём знаю.
Торой укусил себя за щёку, чтобы не расхохотаться. Вот ведь языкастая! Не забыла, как он её в таверне про рога спрашивал.
– А хочешь, скажу, почему не подействовало? – Скучным голосом поинтересовался он.
Девушка за его спиной равнодушно пожала плечами и, продолжая неотрывно смотреть отражению волшебника в глаза, огрызнулась:
– Больно надо… А почему?
Маг уже едва сдерживался от смеха:
– Ты какую-то траву забыла добавить, но главная причина, конечно, не в этом.
Люция заносчиво хмыкнула, но всё-таки снова не удержалась, спросила:
– И в чём же?
Он опять выдержал паузу и закончил:
– А в том, что ты бестолковая и гадкая. Гадким и бестолковым всегда не везёт.
Илан на своём сундуке навострил уши.
Колдунка обиженно засопела и пробубнила:
– Чего язвишь? Всё равно ж не получилось у меня…
Торой, уже не таясь, рассмеялся и, наконец, повернулся к своей собеседнице.
– Не получилось… Точнее, не совсем получилось. Зелье твоё действовало. Но недолго. Сутки, должно быть. А потом развеялось, только след и остался. И всё же неплохая была идея, нестандартная. Ведь не каждый день волшебник на себя в зеркало внутренним взором смотрит, а суток через трое от заклятия бы и вовсе видимого следа не осталось.
Колдунка наморщила лоб, ну да, точно! Точно зелье действовало! Было ведь что-то такое. Она припомнила, как едва живой Торой жалел её в «Сытой кошке», как предусмотрительно избавил её от известных неудобств, набросив на холодное седло шерстяную тунику. Эх… Ведьме стало искренне жаль, что колдовство действовало так недолго, всё-таки из мага мог бы получиться неплохой воздыхатель – заботливый и внимательный. Н-да, неудачно вышло, неудачно…
При виде того, какая гамма чувств отразилась на невзрачном лице насупившейся прохвостки, Торой рассмеялся пуще прежнего, окончательно и бесповоротно теряя остатки былой злости. Люция попыталась было просверлить мага глазами, но, как и следовало ожидать, ничего путного из этого не получилось, волшебник только ещё громче заржал. Быть осмеянной ведьме совершенно не нравилось, а потому, она замахнулась, чтобы отвесить своему излишне смешливому спутнику хорошую оплеуху. Но тот ловко пригнулся (видать не впервые случалось увёртываться) и ушёл из-под удара. Незадачливая же девчонка, взяв отличнейший замах, продолжила движение в заданном направлении – вокруг собственной оси.
И лететь бы разъярённой особе прямиком на выскобленный до блеска дощатый пол и пёстрые деревенские половички, но… Сильные руки, уверенно подхватили разбуянившуюся девицу. Торой (видать ещё оставались в нём последние капли порядочности) не дал колдунье упасть – удержал за талию и позволил сохранить не только королевское достоинство, но также и непререкаемый авторитет в глазах Илана. Однако паренёк, сидевший на сундуке, всё-таки зашёлся радостным хохотом, видя, как нянька закручивается в лихую спираль. Ведьма отчаянно забарахталась в руках мага, силясь снова обрести равновесие и независимость. Волшебник отпустил её и опять сложился пополам от очередного неудержимого приступа заливистого смеха. Кое-как справившись с одышкой, он выпрямился и сказал:
– О, Сила Всемогущая… Люция, до знакомства с тобой я и подумать не мог, что есть на свете такие неуклюжие во всех смыслах особы. Ты хоть что-нибудь можешь сделать, не попадая впросак?
Колдунья зашипела, резко развернулась и влепила-таки расслабившемуся магу звонкий подзатыльник, даже подпрыгнула, чтобы не промахнуться. Торой хмыкнул, потёр ушибленное место и пригрозил:
– Превращу в жабу.
Илан соскочил с сундука и – тут, как тут – прижался к Люции, с опаской заглядывая Торою в глаза:
– А ты взаправду можешь? – Осторожно спросил он, хлопая длинными ресницами. Видать, хотел заранее выяснить, чтобы в будущем не зарваться.
Но волшебник лишь улыбнулся в ответ, потрепал мальчишку по льняной макушке и ничего не ответил.
Успокоившись и отсмеявшись, Торой и Люция наконец-то условились о последующих действиях – единодушно решили переночевать в гостеприимном доме старой Ульны, а в Гелинвир отправиться назавтра утром. Путь в магическую столицу был неблизкий, так что выезжать следовало засветло. Ведьма даже важно заметила, дескать, в дорогу и впрямь лучше отправляться на рассвете, поскольку на рассвете все злые духи спят, и не станут чинить препятствий в пути. Маг в свойственной ему едкой манере посмеялся над деревенскими суевериями, но спорить не стал – спят, так спят.
* * *
Нежданная угроза нагрянула аккурат после обеда.Ульна, у которой невмочь разболелись ноги, сидела на старом шатком табурете в дальней комнате и прикладывала к опухшим коленям тряпочки, смоченные овсяными припарками.
Бабка знала, что нет ничего лучше доброго отвара овса супротив костной немочи. И теперь она терпеливо ждала, когда подействует проверенное временем лекарство. Ждала и вдыхала горький запах, доносящийся с кухни. Нескладная зеленоглазая девчонка-то оказалась знахаркой и вот теперь готовит Ланне какой-то диковинный отвар, который поможет снохе избавиться от веснушек. Ульна улыбнулась, обнажив давно уже обеззубевшие дёсны, как ни была она стара, а ещё помнила ту острую женскую тягу, во что бы то ни стало оставаться красивой. Это ведь только к старости понимаешь – главное, чтобы не болело нигде – а в молодости чаще о красоте заботишься, нежели о здоровье. Впрочем, надо будет спросить зеленоглазую девушку, вдруг, присоветует чего от боли в ногах?
Тихонько охнув, Ульна аккуратно сняла с опухших колен остывшие припарки, опустила их в миску с тёплым отваром, осторожно отжала и снова приладила на болящие места. Соскучившись сидеть без дела, старуха выглянула в окно.
– Ой ты батюшки! – Охнула она.
Припарки с чмоканьем упали с коленей на пол, но бабка этого не заметила – больные ноги уже торопливо несли её на кухню.
Как и ожидала Ульна, непутёвая молодёжь занималась всякими глупостями – догляд за ними, да догляд! Чуть что упустишь – пропадут бестолковые, как есть пропадут!
Чернявый парень, назвавшийся Тороем, сидел у окна и, облокотившись о подоконник, вдумчиво листал какую-то книжицу. Вид при этом имел задумчивый и отрешённый, словно пытался постигнуть мудреную загадку – то и дело вертел в руках небольшой, мелко исписанный лист пергамента, да заглядывал в него, будто с чем сверялся. И, надо же, так увлёкся, что ничего вокруг не видел и не слышал, ни кухонной возни, ни перемен за окном!
Рыжие близняшки и Ланна, устроившись на лавке, прилежно перебирали собранный на пироги ревень, с любопытством поглядывая на Люцию.
Ну, а юная знахарка колдовала у печи. И невдомёк было старой Ульне, что колдовала Люция в прямом смысле этого слова. На кухне творилось самое, что ни на есть запретное чародейство, с беззвучным бормотанием старинных ведьмачьих заклинаний! Девушка, склонясь над глиняным горшочком, который весело булькал на печи, помешивала пахучее зелье плоской деревянной ложкой, да время от времени добавляла в кипящую жидкость щепотку-другую неведомых снадобий. Каждый раз, когда новая травка падала в горшок, варево отчаянно вскипало, пузырясь жёлто-коричневой пеной.
Люция готовила целительный отвар на свой страх и риск. Ну и что, пускай она – ведьма, пускай её чары и запрещены Великим Магическим Советом, только чего дурного в том, что рыжая Ланна и её симпатичные дочери-близняшки перестанут быть рябыми? Разве это плохо? Колдунка раздражённо дёрнула плечами и потянула носом ароматный пар – то, что надо. Хорошее зелье получилось – от веснушек в самый раз.
Терпкий запах плыл по дому и заставлял девушку насмешливо улыбаться – подумать только, в самом сердце Магического королевства Фариджо, на кухне добропорядочной деревенской жительницы беззастенчиво колдовала ведьма! Возмутительно! От этих мыслей у Люции даже потеплело на душе, как-никак, а приятное чувство нарушения запрета ласкало сердце. И пускай эти треклятые маги из Совета съедят собственные бороды от злости! «Не приведи Сила, узнают!… – Тут же ужаснулась Люция собственной отчаянной удали. – Тьфу, тьфу, тьфу, на них, проклятых!»
Девушка как раз снимала с печи яростно бурлящий взвар, когда Ульна, отдышавшись, прошамкала с порога:
– Ну, чего расселись-то? Сено, сено тащите под навес, вон уж полнеба почернело!
Старческая морщинистая рука с вывернутыми суставами, дрожа, указывала в окно. Ланна поспешно бросила в корзину последний сочный стебель ревеня и приподняла уголок вышитой шторки. Да так и ахнула – от кромки леса на деревню надвигалась даже не туча, а бескрайняя, взрытая зарницами, стихия черносливового цвета. Экая страсть!
«И ведь точнёхонько со стороны Мирара туча-то идёт!» – с ужасом подумала Люция, продолжая лихорадочно мешать уже снятый с печи отвар.
– Ой! – Заполошно всплеснула руками молодуха и зычно крикнула играющим во дворе пострелятам, – Отца, отца зовите!
Торой, над ухом которого, собственно, и разразилась воплем Ланна, испуганно подскочил, чуть не выронил Книгу и тоже высунулся в окно. На улице уже раздавался топот множества ног – это засуетились, приметившие, наконец, у кромки леса грозу деревенские. Старая Ульна тяжко опустилась на скамью рядом с Тороем и горестно запричитала:
– Ой, не успеют, ой пропадёт сено!.. Да что ж за напасть-то такая нынешним летом!
Маг посмотрел на небо – низкие тучи неслись с такой стремительностью, что становилось ясно – ещё несколько мгновений и небо затянет до края, вот тогда-то на деревню прольётся даже не ливень, а настоящий водопад. Какое уж тут сено! Самим бы не погибнуть…
Солнце уже скрылось за фиолетово-чёрной глыбой набрякших облаков, на улице сразу же стемнело, а ветер поднялся такой сильный, что не только сено – дома мог унести. Краем глаза волшебник заметил, как Люция испуганно тараща глаза, прижимает к груди длинную деревянную ложку. Забытое зелье одиноко охлаждалось на столе.
А на улице между тем набирала силу грядущая стихия. Кусты сирени под окном яростно клонились до самой земли, ветер остервенело рвал серебристо-зелёные листья и уносил их куда-то ввысь, где в разбухших тучах высверкивали ослепительные молнии.
«Во Флуаронис стремительно тает снег – вот и результат, – подумал Торой, – только очень уж быстро гроза добралась до здешних мест, не иначе – кто-то помог. И я даже догадываюсь кто именно – некая ведьма, умеющая ниспосылать трескучие морозы. Да ведь только она знать не знает, что мы бежали в Фариджо… Или это светопреставление вовсе не для нас?»
А потом мага всколыхнула другая, ещё более резкая мысль: «Ну, конечно, не для нас! Стихия должна удержать людей дома, не допустить их в Гелинвир, занять, захлопотать, отвлечь, лишь бы только не выпустить за пределы деревень, не дать возможности выехать из Фариджо, не допустить в магическую столицу. Значит, в Мираре – сон, а тут – непогода? Создаётся впечатление, что наша ведьма тянет время. Но зачем ей это?»
Торой не нашёл ответа ни на один вопрос, однако совершенно этим не смутился – других проблем, как говорится, хватало. Он уже понял, что гроза, вызванная колдуньей, не была заурядной непогодой – таких туч магу не доводилось видеть ни разу за свою изрядно насыщенную событиями жизнь. Чёрная волна катилась по небу, готовясь погрести под собой всё живое, до чего только будет возможность дотянуться. На здешние земли вот-вот грозило обрушиться самое настоящее бедствие, и бедствие это предназначалось вовсе не для того, чтобы испортить заготовленное сено. Нет. Приближающаяся стихия несла с собой такую силу, для коей небрежно разметать кряжистые деревенские домики, лишить людей крова и даже жизни являлось делом пустяковым. И уж, чего-чего, а подобного поворота событий допустить было никак нельзя.