Страница:
– Сейчас, сейчас! Ну, дай хоть минутку – проснуться…
Однако волшебник проигнорировал просьбу сони:
– Там на софе тёплые вещи, из клотильдиных запасов, переодевайся и укутай мальчишку. – Маг на секунду задумался и с сомнением добавил, – Только по возможности постарайся, чтобы он не проснулся, а то начнёт реветь, не успокоим.
Люция согласно кивнула:
– Ага, только он, навряд ли проснётся, наверняка, ещё под чарами. А ты-то куда? – Девушка испуганно приподнялась на локте, видя, что её спутник собрался покинуть комнатушку.
– На кухню, за едой, – проворчал он, – завтракать времени нет, так хоть на привале где-нибудь перекусим.
– А-а-а… – И ведьма, успокоенная ответом, снова плюхнулась на кровать.
– Поднимайся, я сказал! – Шёпотом рявкнул на неё Торой, прежде чем закрыть за собой дверь. – Мигом!
И, больше не глядя на вздорную ведьму, покинул номер.
Чтобы обыскать кухню таверны у Тороя не ушло много времени, впечатляющий кусок бастурмы и несколько лепёшек к нему нашлись в первом же шкафу. Чародей уже на ходу побросал снедь в небольшой холщовый мешок и отправился наверх, чтобы поторопить копушу Люцию. Он ещё успел подумать о том, что ведьма, судя по всему, излечилась от нанесённой кхалаями раны. Во всяком случае, она, хотя и выглядела бледненькой, но на умирающего, мучимого болью человека походила мало. Точнее совсем не походила. Это радовало, поскольку означало, что беглецы смогут удирать из города во все лопатки, а не тащиться, хромая.
Что-то неведомое подгоняло, подхлёстывало волшебника, подсказывало, что необходимо торопиться. Даже сердце и то стучало через раз, обмирая от каждого шороха. Уж не потому ли, едва только маг занёс ногу над первой ступенькой, его левый висок взорвался резкой болью? Яркая вспышка, что возникла перед глазами, на мгновение ослепила низложенного волшебника, а внезапная острая боль заставила изо всех сил вцепиться в холодные лестничные перила. Ощущение при этом у Тороя было такое, словно ему в висок только что вбили длинный – и, кстати говоря, совершенно тупой – гвоздь. Вместе с этой неожиданной болью мага настигло ощущение, нет, внезапное понимание того, что преследователи находятся всего в нескольких кварталах от «Перевёрнутой подковы».
Когда в голове несколько прояснилось, а рука, судорожно стиснувшая перила лестницы, наконец-то ослабила хватку – волна боли спала, переместившись в затылок. Торой глубоко и с облегчением выдохнул. Он так и не понял, каким именно образом ему удалось узнать о преследователях, как не понял и того, связана ли неожиданно возникшая мигрень с их появлением. Но, тем не менее, волшебник был отчего-то уверен в том, что идущих по их с Люцией следу именно двое, что оба они мужчины и что один из них несколько мгновений назад провалился по колено в сугроб, зачерпнув сапогом снега. Волшебник даже ощутил усталость, злость и раздражение оступившегося, почувствовал холод тающего в его обуви снега, обжигающий ледяной ветер, нещадно хлещущий по щекам, и крепкий мороз.
И всё же чародей не знал самого главного – кем были преследователи. Кто шёл по заснеженному Мирару – чернокнижники, маги или обычные люди? Одно низложенный волшебник увидел отчетливо, словно ожившую гравюру в старинной книге – двое закутавшихся в широкие плащи мужчин пробираются по сугробам сквозь белую бурю, капюшонами закрывая лица от летящих навстречу ледяных иголок. Один оступился, видимо оскользнувшись на присыпанных снегом гладких камнях мостовой, и чуть не упал в сугроб. Второй вовремя заметил и помог спутнику устоять на ногах. Между тем ветер усиливался с каждым мгновением, осложняя преследователям путь. И всё же, оба с завидным упрямством шли, согнувшись, вперёд. Вот они миновали скобяную лавку с покосившейся под порывами ветра вывеской. Стало быть, три квартала от «Перевёрнутой подковы»…
А через миг картинка, возникшая перед глазами, пропала. Торой застыл, глубоко и часто дыша. Волшебник никак не мог оправиться от удивления, даже ужаса, вызванного собственными ощущениями. Только сейчас он осознал – это была магия… Незнакомая и неподвластная ему ранее, может быть, даже Древняя Магия, которой владеют лишь немногие эльфы. Именно эта магия разбудила его, обостряя шестое чувство, именно эта магия вызывала странное покалывание в пальцах, именно она заставляла сердце болезненно подпрыгивать в предчувствии беды, подсказывая – нужно торопиться, преследователи совсем близко. Да только Торой, свыкшийся со своим низложением, не распознал поначалу странное волшебство…
Но вот очарование мгновения растаяло. Оцепенев лишь на долю секунды, чародей отбросил все сторонние мысли. Некогда думать над тем, с чего вдруг возникло странное прозрение, как некогда было этому прозрению радоваться. Приняв случившееся, как данность и сигнал к бегству, Торой опрометью бросился в номер, поторапливать ведьму.
А, между тем, Люции было интересно – подействовало ли на Тороя её вчерашнее зелье? Вид у мага был вполне цветущий и отдохнувший. Однако не его самочувствие сейчас интересовало молоденькую ведьму. Колдунья с сожалением посмотрела в спину уходящему чародею. Странно, но вчерашнее зелье как будто вообще не принесло ожидаемого эффекта. Девушка разочарованно вздохнула – то ли она сама что-то напортачила в заклинании, то ли Торой оказался попросту непробиваемым для слабой деревенской магии, то ли слишком мало времени прошло и следовало подождать ещё, но… Увы.
Ладно, не время сокрушаться. Кое-чему можно и порадоваться. Например, тому, что зелье, сделанное Люцией для себя, подействовало безотказно. Бедро совершенно не болело. Ведьма осторожно ослабила повязку и с любопытством посмотрела на голое бедро – лишь тонкий шрам, затянувшийся нежной розовой кожицей, выдавал вчерашнее ранение. Девушка довольно улыбнулась и бросила повязку с остатками лечебного зелья на табурет. Сейчас она оденется и уберёт грязное полотенце в узелок, чтобы потом при первом удачном случае закопать повязку где-нибудь в лесу. Уж кому-кому, а ведьме никак нельзя оставлять следы своего колдовства, да собственной крови. Ну как, кто из товарок найдёт, да порчу наведёт какую? Но сперва одеться. Слишком уж студёный воздух был в комнате.
Призрачный болотный огонёк сиял над головой хозяйки, переливаясь и вздрагивая. Девушка поспешно направилась к тахте, где бесформенной грудой валялись, принесённые волшебником, тёплые вещи. Что там Торой раздобыл у Клотильды? Ага, понятно, шерстяная юбка, тёплый плащ… Ведьма как раз принялась воевать со своим платьем, пытаясь ослабить шнуровку пояса, когда на лестнице раздался топот ног.
– Люция, быстрее, за нами идут, – маг ворвался в комнату так, словно преследователи уже ворвались в таверну с чёрного хода.
Девушка, испуганно распахнула глаза и, не успев даже осмыслить в полной мере слова Тороя, выпалила самый важный вопрос:
– Они далеко?
Чародей бросил на кровать принесённую снедь и, осторожно подняв с ложа по-прежнему спящего Илана, поспешно стал укутывать мальчишку в шерстяное одеяло.
– Я думаю, всего пара-тройка кварталов. Собирайся быстрее, еду убери в свой узелок, я понесу мальчишку, ты провизию. Бегом!
Ведьма лихорадочно теребила узел на поясе, стараясь высвободиться из юбок, но дрожащие пальцы никак не повиновались:
– Сколько их? – Девушка истерично дёргала верёвки, не понимая, что тем самым только сильнее затягивает узел.
– Двое. Мужчины. Но я не чувствую пульсаций их Силы, не знаю, кто они. – Торой кое-как спеленал ребёнка и поднял глаза на свою спутницу.
Ведьма в потёмках скользнула полным благоговения взглядом по лицу чародея.
– Ты их почувствовал? – она всё не переставала бороться с поясом, надеясь, что сможет одержать победу.
– Да, почувствовал… – Начал, было, волшебник, но, увидев, как бездарно ведьма теряет драгоценное время, только выругался сквозь зубы. – Люция, Сила тебя побери, нет времени путаться в этих верёвках!
Вместо того чтобы помочь колдунье справиться с непокорными тесёмками, Торой, выхватил из-за пояса нож и неуловимым движением перерезал пояс платья, а затем изо всех сил дёрнул юбки вниз. Сатин бесформенной кучей упал к ногам колдуньи. Люция осталась в одних панталонах и сорочке, что всего несколько мгновений назад была частью наряда. Девушка не успела даже покраснеть от смущения, а маг уже швырнул ей в руки новый наряд.
– Надевай. Быстрее, быстрее!
Ведьма в панике стала натягивать огромную юбку Клотильды, путаясь в тяжёлых шерстяных складках. К счастью, при помощи шнурков девушка в считанные мгновенья подогнала обновку под свою хрупкую фигурку, повезло – оказалась одного роста с владелицей постоялого двора, так что теперь не грозило путаться в подоле. Поверх измявшегося лифа колдунья натянула шерстяную тунику, которая превратила её в нечто абсолютно бесформенное. Торой схватил один из плащей, набросил его на плечи своей спутнице и застегнул пряжку, пока Люция продолжала возиться с поясом юбки. Наконец, лихорадочные сборы закончились, ведьма поспешно шнуровала грубые башмаки, а Торой, надев перевязь с мечом, облачился в широкий плотный плащ Клотильдиного мужа, подхватил на руки крепко спящего Илана и, не дожидаясь, пока Люция закончит туалет, покинул комнату. Колдунья схватила с пола узелок со своими пожитками, лихорадочно запихала в него принесённые Тороем продукты и бросилась следом, разумеется, совершенно забыв про оставленное на табурете полотенце.
По лестнице и маг, и ведьма спустились бегом. Промчались через залитый серым светом зал питейного заведения, миновали барную стойку, едва не опрокинув храпящую Клотильду, пробежали через кухню.
В кухне рядом с огромным буфетом Торой ещё вчера заприметил низенькую дверь, ведущую во внутренние хозяйственные помещения и, соответственно, к чёрному ходу.
Пинком ноги маг высадил хлипкую дверь, и беглецы пронеслись через кладовую – в лицо им пахнуло какими-то пряностями, сушёным укропом и чесноком. Краем плаща Торой задел стоящую в углу растрёпанную метлу, которая не замедлила с грохотом упасть на пол. Люция споткнулась о черенок и пребольно ссаднила ногу. Девушка зашипела от внезапной боли и едва удержала равновесие, но всё же успела бросить последний тоскливый взгляд на помело, жалея, что не может им воспользоваться и улететь из Мирара, куда глаза глядят. Но, не успела ведьма сделать очередной судорожный вдох, как маленькая комнатка осталась позади. Следующий после кладовки короткий коридор маг и его спутница преодолели в несколько шагов. Люция услышала как Торой щёлкнул засовом на входной двери, и пронизывающий ветер ворвался в помещение, наметая на чистые половицы снег. Запахнув поплотнее плащ, ведьма выбежала следом за своим спутником в снежную сумятицу.
В лицо колдунье словно бросили пригоршню крошёного льда – мелкие снежные иглы вонзились в щёки, холодный ветер ударил в грудь, сорвал с головы капюшон, разметал подол просторной юбки, стараясь сбить с ног. Подошвы грубых башмаков заскользили по засыпанным снегом гладким булыжникам и, если бы Торой предусмотрительно не поддержал свою спутницу, она бы наверняка упала в сугроб.
– Осторожнее, – буркнул чародей, успев подставить Люции локоть, за который девушка и ухватилась, теряя равновесие.
– Почему никак не рассветёт? – неожиданно задала ведьма вполне резонный вопрос.
Беглецы проспали никак не меньше трёх, а то и четырёх часов, однако рассвета не было и в помине. Конечно, плотная завеса снежных туч мешала солнцу пробиться к земле, но всё это время Тороя не покидало чувство, что даже за этими завесами солнце замерло на какой-то определённой точке небосвода, где-то между четырьмя и пятью часами утра. В итоге день не наступал, и зябкие сиреневые сумерки не рассеивались, словно навсегда застыв над городом.
– Не знаю, – бросил он через плечо. – Бежим.
И маг кинулся в глухой переулок.
Люция увидела, как мелькнул в пурге его плащ, и устремилась следом. Оскальзываясь и спотыкаясь в сугробах, ведьма искренне завидовала Илану, который крепко спал на руках у Тороя, скованный колдовскими чарами, и тем самым был избавлен от сумасшедшего бегства сквозь метель. Студёный ветер завывал, взметая к небесам тучи снежной пыли – уже через несколько мгновений лицо и обнажённая шея Люции пылали от холода, а незащищённые от мороза руки сразу же онемели. Увязая в сугробах, девушка спешила вперёд, перебрасывая узелок с пожитками из руки в руку и дыша на ледяные ладони, чтобы хоть как-то отогреть пальцы.
Внезапно ведьме почему-то, совершенно не к месту, вспомнилась бабка и тот день, когда деревенские жители тащили её прочь из избушки. Кажется, кто-то выкрикивал проклятия, и один раз Люция даже увидела в толпе лицо этого человека – женщины, которая приходила всего месяц назад за лекарством от падучей. Этой странной болезнью страдала её единственная лошадь – кормилица, на которой селянка возила на продажу в город овощи. Бабка тогда отдала сбор травок со словами:
– Ладного здравия вам, милая, и скотинке вашей…
Из воспоминаний молодую колдунью вырвал новый обжигающий порыв ветра и очередная пригоршня колючих льдинок, вонзившихся в щёки. Странно? К чему она вспомнила сейчас бабку-то?
Что-то явно не давало девушке покоя, какое-то странное чувство, будто ей нужно вспомнить нечто очень, очень важное, но что именно, она никак не могла понять. И ещё ведьме показалось, будто за ней кто-то наблюдает. Колдунья растерянно огляделась, но в мешанине снежинок не увидела никого, кроме Тороя, да возвышавшихся по краям дороги домов с безжизненными тёмными окнами. А между тем, лицо бабки – окровавленное с разбитыми губами, в синяках и кровоподтёках, – так и стояло у Люции перед глазами. Старуха с всклокоченными волосами и безумным взглядом в окружении разъяренных крестьян никак не шла из головы.
Сразу же после этого в памяти неожиданно всплыл образ мальчишки, которого маленькая ученица ведьмы много лет назад встретила на опушке леса. Начинающей колдунье тогда было не больше восьми годков. Мальчишка сидел под старой сосной и с аппетитом трескал сочную землянику, нанизанную на стебель осота, словно бусины на нитку. Паренек этот был ровесником Люции – веснушчатым и загорелым. Увидев невзрачную девчонку с длинной растрёпанной косой, да ещё и в простеньком коричневом платье без передника, он разом смекнул, что перед ним подмастерье колдуньи. А потому, ухватив с земли увесистую шишку, селянин запустил ею в Люцию. Последняя никогда особой ловкостью не отличалась, а потому шишка попала ей прямо в щёку, до крови расцарапав кожу. Заревев во весь голос от такой вопиющей несправедливости, маленькая ведьма показала обидчику язык и убежала прочь, размазывая по щекам слёзы обиды. Она давно уяснила, что ведьма не имеет права на защиту и тем более выкрикивание угроз – крестьяне вмиг пожалуются сельскому старосте, и тогда беды не оберёшься, могут и суд учинить, со всеми вытекающими.
Но вот, это воспоминание исчезло также внезапно, как и появилось.
Ведьма остановилась посреди заснеженной улицы, силясь понять, что же с ней такое происходит. Она забыла о Торое, об Илане, обо всех. Сейчас перед её мысленным взором совершенно непроизвольно возник тот самый день, когда она пришла к Фриде наниматься на работу. Но внезапно и это воспоминание было ею отброшено, не успев до конца оформиться в чёткую картинку, вместо него в голове всплыло совсем другое – вечерний ужин, неразговорчивый Ацхей, белоснежная скатерть на столе… Девушка замерла, глядя пустыми глазами куда-то сквозь метель. В её мыслях царил полнейший кавардак… Только сейчас Люция начала понимать, что попытка вспомнить то или иное событие принадлежит вовсе не ей. Ещё бы! Ведьме совершенно не хотелось поминать сейчас ни гадкого конопатого мальчишку с веточкой земляники, ни кричащую в толпе крестьян бабку, ни ужин в доме Фриды. А между тем отдельные фрагменты жизни сами собой выныривали из глубин сознания.
Ощущение было ужасное. Ведьме казалось, будто какой-то чужак вторгся в её разум и принялся беззастенчиво изучать не принадлежащие ему воспоминания, словно ища что-то определённое, но, не зная межу тем, где это определённое спрятано. Девушке представилось неожиданно, что её память – это огромная толстая книга с цветными гравюрами и подписями к каждому изображению. И вот к этой книге получил доступ какой-то незнакомец.
Он берёт увесистый томик чужих впечатлений, взвешивает его на ладони, удовлетворёно кривит губы, а затем открывает на первой попавшейся странице, быстро прочитывает подпись к одному из рисунков, переворачивает несколько листов, бегло читает следующий комментарий, рассматривает недолго гравюру… А затем поспешно перелистывает книгу, уже не всматриваясь и не вчитываясь, просто разыскивая определённую тему.
Ошеломлённая присутствием чужака в собственных воспоминаниях, ведьма стиснула похолодевшими пальцами виски. Словно это могло как-то помочь делу! Безжалостный незнакомец по-прежнему ловко орудовал в её голове. Люция чувствовала его прикосновения к самым потаённым глубинам своего сознания, ведьме даже почудилось на мгновенье, будто её самой уже просто не существует. Лихорадочные, нервные поиски и присутствие неизвестного приносили не только вполне реальную телесную боль, но и нестерпимую душевную муку. Девушке казалось, будто её лишают самого главного – возможности самостоятельно думать, возможности подчинять себе своё же сознание. Подобных беспомощности и унижения колдунье не доводилось испытывать никогда в жизни.
«Колдунья, колдунья! На метле летунья!
Глупая, беззубая, страшная и грубая!!!»
Это пели, приплясывая и корча гримасы, деревенские дети. Мальчишки и девчонки заключили маленькую, беспомощно ревущую во весь голос Люцию в круг, и теперь дразнили с несказанным упоением. Подмастерье ведьмы никогда не могла за себя постоять, а тут ещё угораздило придти искупаться к пруду, когда на берегу играла сельская ребятня. Конечно, лишь только нескладная девчонка с тонкой косичкой увидела такое количество детворы, как сразу же бесславно пустилась наутёк. Но для загорелых сорванцов было делом чести нагнать тихоходную и неловкую колдунку. Вот и нагнали, окружили и принялись выкрикивать обзывалки. А маленькая затравленная Люция стояла в кругу кричащих сверстников и рыдала навзрыд.
Между тем, взрослая Люция, охваченная бурей самых разных воспоминаний, замерла среди метели, бессильно опустив руки и уронив в сугроб узелок с пожитками.
Торой не увидел и даже не услышал (очень уж сильно завывал ветер), а, скорее, почувствовал, что ведьма остановилась. Маг обернулся, но в снежной мешанине и полумраке не смог разглядеть бесформенный силуэт молодой ведьмы. Зло плюнув, волшебник развернулся и устремился туда, откуда пришёл. За углом, посреди заметённой снегом мостовой, словно пригвождённая к месту, застыла Люция. Мужчина раздражённо махнул ей рукой, мол, что замерла, пошли. Однако девушка даже не пошевелилась и продолжала совершенно безучастно стоять под порывами ветра. Торой перебросил спящего Илана с руки на руку и, вполголоса бормоча проклятия, поспешил к своей спутнице. Сделав несколько шагов, маг оказался рядом и, настороженно всматриваясь в безжизненное лицо колдуньи, прокричал, стараясь пересилить завывание ветра:
– Чего встала? Пойдём!
Ни один мускул не дрогнул на лице ведьмы, словно она не слышала обращённых к ней слов. Зелено-голубые глаза девушки были распахнуты и смотрели куда-то в пустоту, снег пригоршнями летел Люции в лицо, а она даже не делала попыток набросить на голову капюшон плаща. Разрумянившиеся щёки и полуоткрытые губы уже покрылись капельками талой воды.
– Люция! – Торой, проклиная всё на свете, встряхнул девушку. – Хватит считать ворон!
Неожиданное озарение пришло само собой… Чернокнижник! Да, Торой не раз видел такие пустые глаза, да что говорить, он и сам не раз приводил людей в подобное состояние. Он знал, что проникнуть в человеческий разум несложно, это делают даже маги, правда, только в крайних случаях и пользуясь определёнными табу. Чернокнижники же ковыряются в воспоминаниях своих жертв безо всякой щепетильности, вытряхивая и выворачивая наизнанку разум беспомощного перед их Силой человека.
Низложенный маг лихорадочно огляделся, ища, куда бы определить Илана. В двух шагах от мостовой, на счастье волшебника, оказалась засыпанная снегом скамья, на неё-то он и положил – почти швырнул – завёрнутого в одеяло и беспробудно спящего мальчишку.
Да, теперь чародею хоть что-то стало ясно. По их следу идут двое и один из них чернокнижник. Чернокнижник этот никак не мог взять след своей жертвы, но каким-то образом сумел ухватить её сознание. Вполне возможно, что вместе с чернокнижником шёл некромант, поскольку именно некромант мог бы отыскать пульсацию чужой Силы и направить усилия колдуна в нужном направлении. Тороя и Илена маги не почувствовали скорее всего потому, что мальчик спал, скованный колдовскими чарами, а низложенный волшебник уже давно не имел отношения к магии. Но ведьма… Да, она стала лёгкой добычей для преследователей, в особенности со своим неумением закрываться от чужого колдовства. Отыскать бодрствующую колдунью в спящем городе – дело не хитрое. Да и наследили они второпях в таверне – будь здоров. Уж, наверняка, несколько длинных волосков из каштановой косы остались лежать на подушке. Опять же полотенце со следами крови и отвара, которым Люция врачевала свою рану, впопыхах оставили валяться где-то в комнате… Торой был абсолютно уверен, что девушка спросонья швырнула свою повязку куда-нибудь рядом с кроватью, решив сперва одеться. А по крови искать – проще некуда. Да и в последний раз ведьма использовала свою Силу именно в «Перевёрнутой подкове». Там она готовила зелье, там воспользовалась колдовским огоньком…
Низложенный маг мысленно обругал себя за беспечность. Удружили они колдунам. Ещё как удружили. Ну, ладно, ведьма – глупенькая девчонка, которая и колдовать-то толком не умеет, не то, что следы заметать, но он-то! Он-то, куда смотрел, детина великовозрастный? Почему не спросил, забрала ли она повязку? Почему даже не вспомнил и беспечно положился на здравомыслие перепуганной девчонки? Добро бы, сам был магиком недоучкой… Вот, что делает с волшебником долгое отсутствие практики…
Торой досадовал исключительно на себя. Ведь именно из-за его неосторожности Люция теперь стояла посреди улицы, пока кто-то безжалостно переворачивал её воспоминания, пытаясь добраться до неведомой сути. Волшебник снова встряхнул девушку, надеясь, что незнакомый чернокнижник не успел ещё проникнуть глубоко в сознание своей жертвы. Однако колдунья не пошевелилась, она уже совсем не замечала своего спутника.
Маг глубоко вдохнул ледяной воздух вперемешку со снежинками. Паниковать нельзя. Бежать с Иленом прочь тоже – всё равно, раскрутив клубок воспоминаний Люции, преследователи нагонят беглецов в два счёта. Но и позволять безнаказанно копошиться в разуме своей спутницы не следовало – если чернокнижник докопается в воспоминаниях девушки до имени Тороя, тому можно прощаться с белым светом. Собственно, чужак, судя по всему, был не очень опытен в подобных делах – хороший чёрный маг не орудовал бы столь грубо, он мог вообще перевернуть память жертвы с ног на голову, но сделать это гораздо быстрее, и не так открыто. Здесь же, похоже, трудился новичок, трудился беспринципно и поспешно. А обмануть новичка – дело несложное и благодарное.
Мысли эти пронеслись в голове Тороя цветным хороводом. Итак, надо было действовать. С детства маг помнил наставления Золдана о том, что самый лучший способ вывести человека из ступора – совершить неожиданный поступок. Если чужак не проник в сознание своей жертвы достаточно глубоко, хватало простой пощёчины, но в данной ситуации требовалось нечто, гораздо более действенное.
– Люция, – Торой взял лицо девушки, искажённое мукой, в ладони, – Люция, ты меня слышишь?
Он очень надеялся, что ведьма слышит, поскольку, если она сейчас не среагирует на его спокойный, ровный голос, это будет означать только одно – что-либо предпринимать уже слишком поздно.
Безмятежный, лишённый интонаций голос вошёл в сознание молодой колдуньи только потому, что в нём начисто отсутствовали эмоции. Девушка судорожно кивнула, не чувствуя самой себя. Собственно, ей казалось, будто её самой уже нет. А как ещё прикажете себя чувствовать, когда самое естественное – собственные мысли – вам не подчиняются?
– Слушай внимательно, – прежним спокойным голосом продолжил маг, – Посмотри мне в глаза. Ты меня видишь?
Однако волшебник проигнорировал просьбу сони:
– Там на софе тёплые вещи, из клотильдиных запасов, переодевайся и укутай мальчишку. – Маг на секунду задумался и с сомнением добавил, – Только по возможности постарайся, чтобы он не проснулся, а то начнёт реветь, не успокоим.
Люция согласно кивнула:
– Ага, только он, навряд ли проснётся, наверняка, ещё под чарами. А ты-то куда? – Девушка испуганно приподнялась на локте, видя, что её спутник собрался покинуть комнатушку.
– На кухню, за едой, – проворчал он, – завтракать времени нет, так хоть на привале где-нибудь перекусим.
– А-а-а… – И ведьма, успокоенная ответом, снова плюхнулась на кровать.
– Поднимайся, я сказал! – Шёпотом рявкнул на неё Торой, прежде чем закрыть за собой дверь. – Мигом!
И, больше не глядя на вздорную ведьму, покинул номер.
Чтобы обыскать кухню таверны у Тороя не ушло много времени, впечатляющий кусок бастурмы и несколько лепёшек к нему нашлись в первом же шкафу. Чародей уже на ходу побросал снедь в небольшой холщовый мешок и отправился наверх, чтобы поторопить копушу Люцию. Он ещё успел подумать о том, что ведьма, судя по всему, излечилась от нанесённой кхалаями раны. Во всяком случае, она, хотя и выглядела бледненькой, но на умирающего, мучимого болью человека походила мало. Точнее совсем не походила. Это радовало, поскольку означало, что беглецы смогут удирать из города во все лопатки, а не тащиться, хромая.
Что-то неведомое подгоняло, подхлёстывало волшебника, подсказывало, что необходимо торопиться. Даже сердце и то стучало через раз, обмирая от каждого шороха. Уж не потому ли, едва только маг занёс ногу над первой ступенькой, его левый висок взорвался резкой болью? Яркая вспышка, что возникла перед глазами, на мгновение ослепила низложенного волшебника, а внезапная острая боль заставила изо всех сил вцепиться в холодные лестничные перила. Ощущение при этом у Тороя было такое, словно ему в висок только что вбили длинный – и, кстати говоря, совершенно тупой – гвоздь. Вместе с этой неожиданной болью мага настигло ощущение, нет, внезапное понимание того, что преследователи находятся всего в нескольких кварталах от «Перевёрнутой подковы».
Когда в голове несколько прояснилось, а рука, судорожно стиснувшая перила лестницы, наконец-то ослабила хватку – волна боли спала, переместившись в затылок. Торой глубоко и с облегчением выдохнул. Он так и не понял, каким именно образом ему удалось узнать о преследователях, как не понял и того, связана ли неожиданно возникшая мигрень с их появлением. Но, тем не менее, волшебник был отчего-то уверен в том, что идущих по их с Люцией следу именно двое, что оба они мужчины и что один из них несколько мгновений назад провалился по колено в сугроб, зачерпнув сапогом снега. Волшебник даже ощутил усталость, злость и раздражение оступившегося, почувствовал холод тающего в его обуви снега, обжигающий ледяной ветер, нещадно хлещущий по щекам, и крепкий мороз.
И всё же чародей не знал самого главного – кем были преследователи. Кто шёл по заснеженному Мирару – чернокнижники, маги или обычные люди? Одно низложенный волшебник увидел отчетливо, словно ожившую гравюру в старинной книге – двое закутавшихся в широкие плащи мужчин пробираются по сугробам сквозь белую бурю, капюшонами закрывая лица от летящих навстречу ледяных иголок. Один оступился, видимо оскользнувшись на присыпанных снегом гладких камнях мостовой, и чуть не упал в сугроб. Второй вовремя заметил и помог спутнику устоять на ногах. Между тем ветер усиливался с каждым мгновением, осложняя преследователям путь. И всё же, оба с завидным упрямством шли, согнувшись, вперёд. Вот они миновали скобяную лавку с покосившейся под порывами ветра вывеской. Стало быть, три квартала от «Перевёрнутой подковы»…
А через миг картинка, возникшая перед глазами, пропала. Торой застыл, глубоко и часто дыша. Волшебник никак не мог оправиться от удивления, даже ужаса, вызванного собственными ощущениями. Только сейчас он осознал – это была магия… Незнакомая и неподвластная ему ранее, может быть, даже Древняя Магия, которой владеют лишь немногие эльфы. Именно эта магия разбудила его, обостряя шестое чувство, именно эта магия вызывала странное покалывание в пальцах, именно она заставляла сердце болезненно подпрыгивать в предчувствии беды, подсказывая – нужно торопиться, преследователи совсем близко. Да только Торой, свыкшийся со своим низложением, не распознал поначалу странное волшебство…
Но вот очарование мгновения растаяло. Оцепенев лишь на долю секунды, чародей отбросил все сторонние мысли. Некогда думать над тем, с чего вдруг возникло странное прозрение, как некогда было этому прозрению радоваться. Приняв случившееся, как данность и сигнал к бегству, Торой опрометью бросился в номер, поторапливать ведьму.
* * *
Люция дождалась, пока волшебник покинет комнату, и сбросила с себя одеяло. Холод сразу же заключил девушку в свои объятия, жадно лизнул обнажённые, ещё горячие со сна руки и шею, забирался под тонкое летнее платье и пощекотал покрывшуюся мурашками кожу. Ведьму передёрнуло, и она судорожно вдохнула стылый воздух, посмотрев странным взглядом туда, где мгновение назад стоял волшебник. К счастью, озадаченный предстоящей дорогой Торой вышел из маленького номера, не заметив пытливого взора девушки.А, между тем, Люции было интересно – подействовало ли на Тороя её вчерашнее зелье? Вид у мага был вполне цветущий и отдохнувший. Однако не его самочувствие сейчас интересовало молоденькую ведьму. Колдунья с сожалением посмотрела в спину уходящему чародею. Странно, но вчерашнее зелье как будто вообще не принесло ожидаемого эффекта. Девушка разочарованно вздохнула – то ли она сама что-то напортачила в заклинании, то ли Торой оказался попросту непробиваемым для слабой деревенской магии, то ли слишком мало времени прошло и следовало подождать ещё, но… Увы.
Ладно, не время сокрушаться. Кое-чему можно и порадоваться. Например, тому, что зелье, сделанное Люцией для себя, подействовало безотказно. Бедро совершенно не болело. Ведьма осторожно ослабила повязку и с любопытством посмотрела на голое бедро – лишь тонкий шрам, затянувшийся нежной розовой кожицей, выдавал вчерашнее ранение. Девушка довольно улыбнулась и бросила повязку с остатками лечебного зелья на табурет. Сейчас она оденется и уберёт грязное полотенце в узелок, чтобы потом при первом удачном случае закопать повязку где-нибудь в лесу. Уж кому-кому, а ведьме никак нельзя оставлять следы своего колдовства, да собственной крови. Ну как, кто из товарок найдёт, да порчу наведёт какую? Но сперва одеться. Слишком уж студёный воздух был в комнате.
Призрачный болотный огонёк сиял над головой хозяйки, переливаясь и вздрагивая. Девушка поспешно направилась к тахте, где бесформенной грудой валялись, принесённые волшебником, тёплые вещи. Что там Торой раздобыл у Клотильды? Ага, понятно, шерстяная юбка, тёплый плащ… Ведьма как раз принялась воевать со своим платьем, пытаясь ослабить шнуровку пояса, когда на лестнице раздался топот ног.
– Люция, быстрее, за нами идут, – маг ворвался в комнату так, словно преследователи уже ворвались в таверну с чёрного хода.
Девушка, испуганно распахнула глаза и, не успев даже осмыслить в полной мере слова Тороя, выпалила самый важный вопрос:
– Они далеко?
Чародей бросил на кровать принесённую снедь и, осторожно подняв с ложа по-прежнему спящего Илана, поспешно стал укутывать мальчишку в шерстяное одеяло.
– Я думаю, всего пара-тройка кварталов. Собирайся быстрее, еду убери в свой узелок, я понесу мальчишку, ты провизию. Бегом!
Ведьма лихорадочно теребила узел на поясе, стараясь высвободиться из юбок, но дрожащие пальцы никак не повиновались:
– Сколько их? – Девушка истерично дёргала верёвки, не понимая, что тем самым только сильнее затягивает узел.
– Двое. Мужчины. Но я не чувствую пульсаций их Силы, не знаю, кто они. – Торой кое-как спеленал ребёнка и поднял глаза на свою спутницу.
Ведьма в потёмках скользнула полным благоговения взглядом по лицу чародея.
– Ты их почувствовал? – она всё не переставала бороться с поясом, надеясь, что сможет одержать победу.
– Да, почувствовал… – Начал, было, волшебник, но, увидев, как бездарно ведьма теряет драгоценное время, только выругался сквозь зубы. – Люция, Сила тебя побери, нет времени путаться в этих верёвках!
Вместо того чтобы помочь колдунье справиться с непокорными тесёмками, Торой, выхватил из-за пояса нож и неуловимым движением перерезал пояс платья, а затем изо всех сил дёрнул юбки вниз. Сатин бесформенной кучей упал к ногам колдуньи. Люция осталась в одних панталонах и сорочке, что всего несколько мгновений назад была частью наряда. Девушка не успела даже покраснеть от смущения, а маг уже швырнул ей в руки новый наряд.
– Надевай. Быстрее, быстрее!
Ведьма в панике стала натягивать огромную юбку Клотильды, путаясь в тяжёлых шерстяных складках. К счастью, при помощи шнурков девушка в считанные мгновенья подогнала обновку под свою хрупкую фигурку, повезло – оказалась одного роста с владелицей постоялого двора, так что теперь не грозило путаться в подоле. Поверх измявшегося лифа колдунья натянула шерстяную тунику, которая превратила её в нечто абсолютно бесформенное. Торой схватил один из плащей, набросил его на плечи своей спутнице и застегнул пряжку, пока Люция продолжала возиться с поясом юбки. Наконец, лихорадочные сборы закончились, ведьма поспешно шнуровала грубые башмаки, а Торой, надев перевязь с мечом, облачился в широкий плотный плащ Клотильдиного мужа, подхватил на руки крепко спящего Илана и, не дожидаясь, пока Люция закончит туалет, покинул комнату. Колдунья схватила с пола узелок со своими пожитками, лихорадочно запихала в него принесённые Тороем продукты и бросилась следом, разумеется, совершенно забыв про оставленное на табурете полотенце.
По лестнице и маг, и ведьма спустились бегом. Промчались через залитый серым светом зал питейного заведения, миновали барную стойку, едва не опрокинув храпящую Клотильду, пробежали через кухню.
В кухне рядом с огромным буфетом Торой ещё вчера заприметил низенькую дверь, ведущую во внутренние хозяйственные помещения и, соответственно, к чёрному ходу.
Пинком ноги маг высадил хлипкую дверь, и беглецы пронеслись через кладовую – в лицо им пахнуло какими-то пряностями, сушёным укропом и чесноком. Краем плаща Торой задел стоящую в углу растрёпанную метлу, которая не замедлила с грохотом упасть на пол. Люция споткнулась о черенок и пребольно ссаднила ногу. Девушка зашипела от внезапной боли и едва удержала равновесие, но всё же успела бросить последний тоскливый взгляд на помело, жалея, что не может им воспользоваться и улететь из Мирара, куда глаза глядят. Но, не успела ведьма сделать очередной судорожный вдох, как маленькая комнатка осталась позади. Следующий после кладовки короткий коридор маг и его спутница преодолели в несколько шагов. Люция услышала как Торой щёлкнул засовом на входной двери, и пронизывающий ветер ворвался в помещение, наметая на чистые половицы снег. Запахнув поплотнее плащ, ведьма выбежала следом за своим спутником в снежную сумятицу.
В лицо колдунье словно бросили пригоршню крошёного льда – мелкие снежные иглы вонзились в щёки, холодный ветер ударил в грудь, сорвал с головы капюшон, разметал подол просторной юбки, стараясь сбить с ног. Подошвы грубых башмаков заскользили по засыпанным снегом гладким булыжникам и, если бы Торой предусмотрительно не поддержал свою спутницу, она бы наверняка упала в сугроб.
– Осторожнее, – буркнул чародей, успев подставить Люции локоть, за который девушка и ухватилась, теряя равновесие.
– Почему никак не рассветёт? – неожиданно задала ведьма вполне резонный вопрос.
Беглецы проспали никак не меньше трёх, а то и четырёх часов, однако рассвета не было и в помине. Конечно, плотная завеса снежных туч мешала солнцу пробиться к земле, но всё это время Тороя не покидало чувство, что даже за этими завесами солнце замерло на какой-то определённой точке небосвода, где-то между четырьмя и пятью часами утра. В итоге день не наступал, и зябкие сиреневые сумерки не рассеивались, словно навсегда застыв над городом.
– Не знаю, – бросил он через плечо. – Бежим.
И маг кинулся в глухой переулок.
Люция увидела, как мелькнул в пурге его плащ, и устремилась следом. Оскальзываясь и спотыкаясь в сугробах, ведьма искренне завидовала Илану, который крепко спал на руках у Тороя, скованный колдовскими чарами, и тем самым был избавлен от сумасшедшего бегства сквозь метель. Студёный ветер завывал, взметая к небесам тучи снежной пыли – уже через несколько мгновений лицо и обнажённая шея Люции пылали от холода, а незащищённые от мороза руки сразу же онемели. Увязая в сугробах, девушка спешила вперёд, перебрасывая узелок с пожитками из руки в руку и дыша на ледяные ладони, чтобы хоть как-то отогреть пальцы.
Внезапно ведьме почему-то, совершенно не к месту, вспомнилась бабка и тот день, когда деревенские жители тащили её прочь из избушки. Кажется, кто-то выкрикивал проклятия, и один раз Люция даже увидела в толпе лицо этого человека – женщины, которая приходила всего месяц назад за лекарством от падучей. Этой странной болезнью страдала её единственная лошадь – кормилица, на которой селянка возила на продажу в город овощи. Бабка тогда отдала сбор травок со словами:
– Ладного здравия вам, милая, и скотинке вашей…
Из воспоминаний молодую колдунью вырвал новый обжигающий порыв ветра и очередная пригоршня колючих льдинок, вонзившихся в щёки. Странно? К чему она вспомнила сейчас бабку-то?
Что-то явно не давало девушке покоя, какое-то странное чувство, будто ей нужно вспомнить нечто очень, очень важное, но что именно, она никак не могла понять. И ещё ведьме показалось, будто за ней кто-то наблюдает. Колдунья растерянно огляделась, но в мешанине снежинок не увидела никого, кроме Тороя, да возвышавшихся по краям дороги домов с безжизненными тёмными окнами. А между тем, лицо бабки – окровавленное с разбитыми губами, в синяках и кровоподтёках, – так и стояло у Люции перед глазами. Старуха с всклокоченными волосами и безумным взглядом в окружении разъяренных крестьян никак не шла из головы.
Сразу же после этого в памяти неожиданно всплыл образ мальчишки, которого маленькая ученица ведьмы много лет назад встретила на опушке леса. Начинающей колдунье тогда было не больше восьми годков. Мальчишка сидел под старой сосной и с аппетитом трескал сочную землянику, нанизанную на стебель осота, словно бусины на нитку. Паренек этот был ровесником Люции – веснушчатым и загорелым. Увидев невзрачную девчонку с длинной растрёпанной косой, да ещё и в простеньком коричневом платье без передника, он разом смекнул, что перед ним подмастерье колдуньи. А потому, ухватив с земли увесистую шишку, селянин запустил ею в Люцию. Последняя никогда особой ловкостью не отличалась, а потому шишка попала ей прямо в щёку, до крови расцарапав кожу. Заревев во весь голос от такой вопиющей несправедливости, маленькая ведьма показала обидчику язык и убежала прочь, размазывая по щекам слёзы обиды. Она давно уяснила, что ведьма не имеет права на защиту и тем более выкрикивание угроз – крестьяне вмиг пожалуются сельскому старосте, и тогда беды не оберёшься, могут и суд учинить, со всеми вытекающими.
Но вот, это воспоминание исчезло также внезапно, как и появилось.
Ведьма остановилась посреди заснеженной улицы, силясь понять, что же с ней такое происходит. Она забыла о Торое, об Илане, обо всех. Сейчас перед её мысленным взором совершенно непроизвольно возник тот самый день, когда она пришла к Фриде наниматься на работу. Но внезапно и это воспоминание было ею отброшено, не успев до конца оформиться в чёткую картинку, вместо него в голове всплыло совсем другое – вечерний ужин, неразговорчивый Ацхей, белоснежная скатерть на столе… Девушка замерла, глядя пустыми глазами куда-то сквозь метель. В её мыслях царил полнейший кавардак… Только сейчас Люция начала понимать, что попытка вспомнить то или иное событие принадлежит вовсе не ей. Ещё бы! Ведьме совершенно не хотелось поминать сейчас ни гадкого конопатого мальчишку с веточкой земляники, ни кричащую в толпе крестьян бабку, ни ужин в доме Фриды. А между тем отдельные фрагменты жизни сами собой выныривали из глубин сознания.
Ощущение было ужасное. Ведьме казалось, будто какой-то чужак вторгся в её разум и принялся беззастенчиво изучать не принадлежащие ему воспоминания, словно ища что-то определённое, но, не зная межу тем, где это определённое спрятано. Девушке представилось неожиданно, что её память – это огромная толстая книга с цветными гравюрами и подписями к каждому изображению. И вот к этой книге получил доступ какой-то незнакомец.
Он берёт увесистый томик чужих впечатлений, взвешивает его на ладони, удовлетворёно кривит губы, а затем открывает на первой попавшейся странице, быстро прочитывает подпись к одному из рисунков, переворачивает несколько листов, бегло читает следующий комментарий, рассматривает недолго гравюру… А затем поспешно перелистывает книгу, уже не всматриваясь и не вчитываясь, просто разыскивая определённую тему.
Ошеломлённая присутствием чужака в собственных воспоминаниях, ведьма стиснула похолодевшими пальцами виски. Словно это могло как-то помочь делу! Безжалостный незнакомец по-прежнему ловко орудовал в её голове. Люция чувствовала его прикосновения к самым потаённым глубинам своего сознания, ведьме даже почудилось на мгновенье, будто её самой уже просто не существует. Лихорадочные, нервные поиски и присутствие неизвестного приносили не только вполне реальную телесную боль, но и нестерпимую душевную муку. Девушке казалось, будто её лишают самого главного – возможности самостоятельно думать, возможности подчинять себе своё же сознание. Подобных беспомощности и унижения колдунье не доводилось испытывать никогда в жизни.
«Колдунья, колдунья! На метле летунья!
Глупая, беззубая, страшная и грубая!!!»
Это пели, приплясывая и корча гримасы, деревенские дети. Мальчишки и девчонки заключили маленькую, беспомощно ревущую во весь голос Люцию в круг, и теперь дразнили с несказанным упоением. Подмастерье ведьмы никогда не могла за себя постоять, а тут ещё угораздило придти искупаться к пруду, когда на берегу играла сельская ребятня. Конечно, лишь только нескладная девчонка с тонкой косичкой увидела такое количество детворы, как сразу же бесславно пустилась наутёк. Но для загорелых сорванцов было делом чести нагнать тихоходную и неловкую колдунку. Вот и нагнали, окружили и принялись выкрикивать обзывалки. А маленькая затравленная Люция стояла в кругу кричащих сверстников и рыдала навзрыд.
Между тем, взрослая Люция, охваченная бурей самых разных воспоминаний, замерла среди метели, бессильно опустив руки и уронив в сугроб узелок с пожитками.
Торой не увидел и даже не услышал (очень уж сильно завывал ветер), а, скорее, почувствовал, что ведьма остановилась. Маг обернулся, но в снежной мешанине и полумраке не смог разглядеть бесформенный силуэт молодой ведьмы. Зло плюнув, волшебник развернулся и устремился туда, откуда пришёл. За углом, посреди заметённой снегом мостовой, словно пригвождённая к месту, застыла Люция. Мужчина раздражённо махнул ей рукой, мол, что замерла, пошли. Однако девушка даже не пошевелилась и продолжала совершенно безучастно стоять под порывами ветра. Торой перебросил спящего Илана с руки на руку и, вполголоса бормоча проклятия, поспешил к своей спутнице. Сделав несколько шагов, маг оказался рядом и, настороженно всматриваясь в безжизненное лицо колдуньи, прокричал, стараясь пересилить завывание ветра:
– Чего встала? Пойдём!
Ни один мускул не дрогнул на лице ведьмы, словно она не слышала обращённых к ней слов. Зелено-голубые глаза девушки были распахнуты и смотрели куда-то в пустоту, снег пригоршнями летел Люции в лицо, а она даже не делала попыток набросить на голову капюшон плаща. Разрумянившиеся щёки и полуоткрытые губы уже покрылись капельками талой воды.
– Люция! – Торой, проклиная всё на свете, встряхнул девушку. – Хватит считать ворон!
Неожиданное озарение пришло само собой… Чернокнижник! Да, Торой не раз видел такие пустые глаза, да что говорить, он и сам не раз приводил людей в подобное состояние. Он знал, что проникнуть в человеческий разум несложно, это делают даже маги, правда, только в крайних случаях и пользуясь определёнными табу. Чернокнижники же ковыряются в воспоминаниях своих жертв безо всякой щепетильности, вытряхивая и выворачивая наизнанку разум беспомощного перед их Силой человека.
Низложенный маг лихорадочно огляделся, ища, куда бы определить Илана. В двух шагах от мостовой, на счастье волшебника, оказалась засыпанная снегом скамья, на неё-то он и положил – почти швырнул – завёрнутого в одеяло и беспробудно спящего мальчишку.
Да, теперь чародею хоть что-то стало ясно. По их следу идут двое и один из них чернокнижник. Чернокнижник этот никак не мог взять след своей жертвы, но каким-то образом сумел ухватить её сознание. Вполне возможно, что вместе с чернокнижником шёл некромант, поскольку именно некромант мог бы отыскать пульсацию чужой Силы и направить усилия колдуна в нужном направлении. Тороя и Илена маги не почувствовали скорее всего потому, что мальчик спал, скованный колдовскими чарами, а низложенный волшебник уже давно не имел отношения к магии. Но ведьма… Да, она стала лёгкой добычей для преследователей, в особенности со своим неумением закрываться от чужого колдовства. Отыскать бодрствующую колдунью в спящем городе – дело не хитрое. Да и наследили они второпях в таверне – будь здоров. Уж, наверняка, несколько длинных волосков из каштановой косы остались лежать на подушке. Опять же полотенце со следами крови и отвара, которым Люция врачевала свою рану, впопыхах оставили валяться где-то в комнате… Торой был абсолютно уверен, что девушка спросонья швырнула свою повязку куда-нибудь рядом с кроватью, решив сперва одеться. А по крови искать – проще некуда. Да и в последний раз ведьма использовала свою Силу именно в «Перевёрнутой подкове». Там она готовила зелье, там воспользовалась колдовским огоньком…
Низложенный маг мысленно обругал себя за беспечность. Удружили они колдунам. Ещё как удружили. Ну, ладно, ведьма – глупенькая девчонка, которая и колдовать-то толком не умеет, не то, что следы заметать, но он-то! Он-то, куда смотрел, детина великовозрастный? Почему не спросил, забрала ли она повязку? Почему даже не вспомнил и беспечно положился на здравомыслие перепуганной девчонки? Добро бы, сам был магиком недоучкой… Вот, что делает с волшебником долгое отсутствие практики…
Торой досадовал исключительно на себя. Ведь именно из-за его неосторожности Люция теперь стояла посреди улицы, пока кто-то безжалостно переворачивал её воспоминания, пытаясь добраться до неведомой сути. Волшебник снова встряхнул девушку, надеясь, что незнакомый чернокнижник не успел ещё проникнуть глубоко в сознание своей жертвы. Однако колдунья не пошевелилась, она уже совсем не замечала своего спутника.
Маг глубоко вдохнул ледяной воздух вперемешку со снежинками. Паниковать нельзя. Бежать с Иленом прочь тоже – всё равно, раскрутив клубок воспоминаний Люции, преследователи нагонят беглецов в два счёта. Но и позволять безнаказанно копошиться в разуме своей спутницы не следовало – если чернокнижник докопается в воспоминаниях девушки до имени Тороя, тому можно прощаться с белым светом. Собственно, чужак, судя по всему, был не очень опытен в подобных делах – хороший чёрный маг не орудовал бы столь грубо, он мог вообще перевернуть память жертвы с ног на голову, но сделать это гораздо быстрее, и не так открыто. Здесь же, похоже, трудился новичок, трудился беспринципно и поспешно. А обмануть новичка – дело несложное и благодарное.
Мысли эти пронеслись в голове Тороя цветным хороводом. Итак, надо было действовать. С детства маг помнил наставления Золдана о том, что самый лучший способ вывести человека из ступора – совершить неожиданный поступок. Если чужак не проник в сознание своей жертвы достаточно глубоко, хватало простой пощёчины, но в данной ситуации требовалось нечто, гораздо более действенное.
– Люция, – Торой взял лицо девушки, искажённое мукой, в ладони, – Люция, ты меня слышишь?
Он очень надеялся, что ведьма слышит, поскольку, если она сейчас не среагирует на его спокойный, ровный голос, это будет означать только одно – что-либо предпринимать уже слишком поздно.
Безмятежный, лишённый интонаций голос вошёл в сознание молодой колдуньи только потому, что в нём начисто отсутствовали эмоции. Девушка судорожно кивнула, не чувствуя самой себя. Собственно, ей казалось, будто её самой уже нет. А как ещё прикажете себя чувствовать, когда самое естественное – собственные мысли – вам не подчиняются?
– Слушай внимательно, – прежним спокойным голосом продолжил маг, – Посмотри мне в глаза. Ты меня видишь?