Страница:
– Я поделюсь. – Решительно и жёстко ответила Итель. – Отойди, Алех.
Эльф поднял на неё полные муки глаза и тихо сказал:
– Ты хоть знаешь, на что идёшь? Это состарит тебя за считанные годы. Итель…
– Я поделюсь. – Прервала его ведьма и опустилась на пол рядом с бездыханным мужем. – Твоя Сила понадобится нам ещё не раз, а от меня, какой прок?
Он замолчал и отступил. Она была права. И Алех это понимал. А ещё понимал, что он единственный, кто сможет защитить друзей в случае какой-то новой напасти. Как-никак Зэн-Зин сейчас выложится без остатка, да и Итель тоже, а он – бессмертный эльф со способностями как к ведьмачеству, так и к магии, должен будет уберечь их – беспомощных и испитых до дна колдовством. Ему ли без толку разбрасываться собой? Какой смысл возвращать человека к жизни, если не сможешь оборонить его, пока он не окрепнет?
Зэн-Зин тем временем вложил здоровую руку Фиалки в мёртвую стылую ладонь Рогона. Ведьма стиснула её, дрожа от нетерпения, и почти сразу же почувствовала, как между ней, чернокнижником и убитым магом протянулись незримые потоки Силы. А потом колдун подцепил переливающуюся лиловым нить жизни Ители и потянул…
Ничего ужаснее она ещё не чувствовала – казалось, будто вполне ясное сознание силком выуживают из сопротивляющегося тела. Ладонь, сжимающая руку чернокнижника, налилась нестерпимым жаром, словно ведьма держала её над открытым пламенем. Чтобы хоть как-то приободрить себя и набраться мужества Фиалка посмотрела на любимого мужчину. Это было последнее, что она увидела.
Лагерь по-прежнему спал. Та, которую любимый ласково называл Фиалкой, погладила ладонью шершавый сосновый ствол. Лес… Родной дом, где всегда можно найти спасение, утешение и покой. И хотя вокруг не было ни единой бодрствующей души, красавица колдунья буквально кожей почувствовала чужой взгляд. Острое чутьё бывалой ведьмы без труда определило, кому этот взгляд принадлежит.
– Доброе утро, Алех. – Негромко и певуче произнесла она. – Я уже близко.
Он, конечно, не услышит её. Но легко сможет прочесть эти нехитрые слова по губам.
– Не может быть… – Прошептал Торой и ошеломлённо посмотрел на Люцию.
Колдунка с интересом наблюдала за картинкой в блюде и, когда она пропало, разочарованно вздохнула.
– Кто это?
Вопрос был обращён к Алеху, но тот промолчал, задумчиво и отрешённо глядя в пол, поэтому ответить пришлось Торою.
– Полагаю, это наша ведьма.
– Да ну? Такая хорошенькая?!
Судя по всему Люция считала, что злодейка никак не может быть красива.
Волшебник же вспомнил о том, как очнулся в повозке. Вспомнил ласковые руки и полные любви глаза, а также упавший камнем вопрос: «Где мой муж?» Нет, нет, это не как не может быть она! Тогда кто? Прапраправнучка, похожая на свою прародительницу, как две капли воды? Исключено. Или нет?
– Алех, боюсь даже предположить, но, кажется, я однажды видел это лицо… – Неуверенно начал Торой.
– Да. – Тихо сказал эльф и спрятал разом постаревшее лицо в ладони. – Это она. Итель.
– Кто? – Хлопнула глазами Люция.
– Итель. Жена Рогона. – Голос бессмертного звучал глухо.
– Да ну… – С искренним недоверием протянула колдунья и повернулась к волшебнику за уточнением. – Та, которую ты видел в повозке?
Маг кивнул, и тогда она спросила, кивнув на блюдо:
– А при чём здесь тарелка и моя бабка?
Маг пожал плечами и посмотрел на совершенно убитого Алеха.
– Знаешь что, – сказал, наконец, Торой, – было бы здорово, если бы ты нам всё объяснил. Потому что я тоже никак не возьму в толк, при чём здесь бабка Люции, зеркало Клотильды и жена Рогона, которая, если я не ошибаюсь, должна была умереть чуть не триста лет назад.
Эльф, по-прежнему пряча лицо в ладонях, помертвевшим голосом ответил:
– Всё очень просто. Жена Рогона была лефийкой.
У Тороя отсох язык. А что тут скажешь? Полукровки большая редкость, тем более, бессмертные. Нет, полукровок с внешностью эльфов на самом-то деле встретить ещё можно, как-никак унаследовать внешность куда проще, чем бессмертие, а мезальянсы были есть и будут во все времена… Но лефийцев, получивших вместо эльфийской внешности бессмертие! Таких ничтожно мало. И не принимали их ни люди (ага, примешь, пожалуй), ни эльфы (ну, эти-то просто брезговали). И сразу же совершенно не к месту всплыл в памяти негодяй Йонех вместе со своим внучком-лефийцем, которому Торой подарил (точнее продал) Вечность. Тут же вдруг подумалось и вот ещё что: «А Йонех-то, пожалуй, удавится – сделал-таки внучка настоящим эльфийским магом, а теперь от волшебства, стараниями Ители, и не осталось ничего». Мысль была глупой и, самое главное, совершенно неуместной.
– Ты хочешь сказать, что Итель – бессмертная? – Глупо уточнил он.
Алех кивнул. Люция ойкнула и посмотрела на Тороя круглыми от удивления и ужаса глазами.
– Тогда почему тебя удивил тот факт, что она жива? – Волшебник совершенно растерялся.
Эльф, наконец-то, убрал ладони от побледневшего лица и ответил:
– Видишь ли, друг мой, это так долго рассказывать, что я даже не знаю с чего начать. – Он и впрямь выглядел растерянным.
– Тогда начни с того, при чём здесь моя бабка. – Резво встряла колдунка. – Потому что я не понимаю, как у неё оказалась тарелка. Ведь ты её сделал для жены Рогона?
Он снова кивнул и с трудом произнёс:
– Твоя бабка и есть Итель. Чего тут объяснять-то?
Ведьма зло топнула ногой и зашипела:
– Моей бабке, конечно, сто лет в обед, но уж никак не триста. Да к тому же её сожгли много седмиц назад! Я не вижу связи.
Торой, растерянный, словно мальчишка, поочерёдно переводил взгляд с одного спорщика на другого и всё силился, силился понять – в чём же соль случившегося. Не получалось.
– Я же говорю, всё так запутанно. – Простонал бессмертный, а потом дёрнул себя за продолговатое ухо и сказал. – Ладно, расскажу вам всё по порядку. Слушайте и не перебивайте, когда закончу, будете задавать вопросы.
Несколько секунд он молчал, собираясь с мыслями, а потом заговорил. Тихий голос лился и журчал – эльфы непревзойдённые рассказчики, а уж если бессмертный рассказывает о жизни легендарного мага… И вовсе заслушаешься.
И вот, в то время как я корпел над знаниями ведьмака, Рогон в совершенстве постиг науку магии. Он был любопытным, он старался познать всё – природу Силы, её проявления, возможности… В Гелинвире, где он успешно окончил Академию, ему быстро наскучило и талантливый ученик, несмотря на сильное недовольство своего наставника, покинул крепость. Его отпустили, потому что глупо удерживать того, кто всё равно сбежит при первой же возможности.
Вы, конечно, не знаете, но до Аранхольдовых войн, к которым я ещё вернусь, у ведьм и колдунов тоже были наставники и даже отдалённые пустыни, где чернохитонщики обучали новую смену. Маги всячески с этим боролись, но в те годы им, пожалуй, не доставало рьяности. А потому у чернокнижников тоже имелись наставники и даже своя Гильдия, которая была для Совета ну, точно кость в горле.
Конечно, почуяв свободу Рогон первым делом начал разыскивать кого-нибудь из колдунов, кто бы позволил ему попасть в одну из пустыней в качестве ученика. И попал-таки. Там мы и познакомились. В моей пустыни обучали ведьмаков. Рогон всё схватывал на лету, а потому задержался у нас недолго. Но мы успели сдружиться. Наверное, потому, что были ровесниками. Эльфы-то меня всерьёз не принимали, для бессмертных двадцатилетний возраст – это что-то давно забытое и неимоверно глупое. А для людей – самое то.
Скоро мой новый друг покинул пустынь и отбыл к чернокнижникам. Его встречали хотя и настороженно, но всё-таки с радостью – обучать того, кто легко постигает любые, даже самые сложные таинства – одно удовольствие. Да и ещё, Рогон был начисто лишён спеси и надменности. Впрочем, не об этом речь.
Как-то по осени в нашу пустынь пришла одна юная, талантливая и бессовестно красивая девушка по имени Итель. Она была замкнута, резка, очень зла, неистово хороша собой, а из-за этого преступно маняща. За ней многие ухаживали, но всякому прелестница давала такой яростный и жестокий отпор, что вскорости подначки и посягательства прекратились. Да и не хотелось никому связываться со злопамятной и очень изобретательной ведьмой, которую неизвестная наставница воспитала в дикой флуаронской глуши. Я же, как и всякий эльф, был слишком надменен и горд, чтобы ухаживать за какой-то там дерзкой «человечкой». Однако всё это не мешало мне тайком любовался ею. Никогда не видел глаз такого цвета, ни до, ни после. Ну да ладно.
Рогон вернулся в пустынь через полгода, после Ители – поздней весной. И вот, стоило ему появиться, как он за седмицу добился того, чего многие не могли добиться месяцы – красавица посмотрела на него благосклонно. Помнится, он заинтересовался тем, как она подчиняла себе летучих мышей. Можете не поверить, но я уверен, он не заметил ни фиалковых глаз, ни ослепительной красоты, только этих треклятых мышей, которые готовы были делать всё, что она ни прикажет. Стоило Ители повелительно махнуть рукой и эти летучие бестии становились послушными и понятливыми, словно натасканные псы. Ну, Рогон, конечно, принялся выведывать, что да как, стал учиться. И научился. А как научился, должно быть, всё-таки заметил, что у «наставницы» есть, на что полюбоваться и кроме мышей.
Итель его полюбила слепо и бездумно. Мне оставалось лишь позавидовать. А потом, когда Рогон предложил ей руку и сердце, вдруг наотрез отказалась, выставила его прочь и даже признание дослушивать не стала. Я думал, он подобного поворота событий просто не переживёт. Наш волшебник, как я уже говорил, был несколько странным – хотел всё постигнуть. Так и в этом случае, не мог он оставить Итель, не выяснив причину её отказа. Уж он и о своём происхождении думал (как-никак отпрыск известной в то время семьи), будто это оно всему виною, и о её вздорном характере, и о том, что он маг, а она – ведьма. Но никак не мог до истины докопаться. И тогда я вызвался помочь. Главным образом потому, что попросту не мог больше видеть, как эти двое убиваются друг по другу.
Эльфы – прекрасные ораторы и при желании могут заговорить кого угодно. Я думал, так же будет и в разговоре с Ителью – приду, рассыплюсь в комплиментах, осторожно всё выведаю, вызнаю. Но она без долгих уговоров всё рассказала. Да и с кем ещё ей было поделиться, как не с эльфом? Тогда я впервые пожалел, что оказался в своё время таким надменным дураком. А ещё понял – вот она, любовь, протяни руку и дотронься. К сожалению эта любовь не могла мне принадлежать, хотя и была такой же вечной…
Оказалось, неизвестная мать бросила новорожденную Итель на окраине леса. Наверное, девочка погибла бы от голода или ещё какой напасти, а там, глядишь, стала бы безутешной малюткой-баньши, но её подобрала ведьма. Эта же ведьма её воспитала, да ещё и научила многому такому, чего не знали даже наставники пустыни. Итель говорила, будто тайну её крови наставница вызнала по одному тому, что девочка никогда не болела и всегда была слишком красива, даже в том возрасте, в котором каждый подросток становится нескладным и прыщавым. Ну и другие безделицы, вроде стремительно заживающих ран да привязанности животных.
Конечно, обо всём этом Рогону знать было нельзя. Итель очень любила его, а потому понимала – эта её любовь не продлится долго, когда-то придётся уйти, а как бросить того, кем живёшь? Десять-пятнадцать лет и он начнёт стариться, болеть, а она так и будет молодой и прекрасной. Сказать ему правду, признаться? Тогда Рогон сам её бросит. Нет, не потому, что лефийка, а потому, что не позволит ей страдать и видеть как медленно угасает любимый человек. Он никогда бы не допустил для неё такой жуткой участи. И вот Итель не зала, как поступить – то ли махнуть на всё рукой, соврать и принять-таки предложение, то ли бежать, пока не поздно. Мне было её жаль. Жаль эгоистичной эльфийской любовью. А потому я предложил ложь. Она согласилась, поскольку хотела услышать именно это.
Они остались вместе. А я наблюдал со стороны и понимал, что всё больше и больше теряю голову. Это было совершенно недопустимо. Я старался реже с ними видеться, чтобы не выдать себя. И, наверное, не выдал. Во всяком случае, мне кажется, она не догадывалась. Впрочем, я не уверен.
А потом произошло многое другое – попытка Рогона призвать Совет к единению с чернохитонщиками, изгнание, в которое он отправился без сожаления, но с горечью о провалившейся затее. И отшельничество в Кин-Чиане, в самой чаще леса, куда влюблённая пара удалилась, чтобы отдохнуть от всех и вся. Закончилось же всё тем, что я совершил глупость. Это произошло так…
Аранхольд и Эйлик – однокашники Рогона по Академии – попросили устроить им встречу. Разве я мог предвидеть, чем обернётся эта безобидная просьба? Конечно, нет. Для этого следовало быть старше и умнее… Но мне исполнилось всего двадцать, и я был непроходимым дураком. В итоге, созданная мной итоге молния-попутчица привела этих двоих в кин-чианскую чащу.
Как потом оказалось, честолюбивый Аранхольд, предложил Рогону поднять восстание против Совета. Это был хитрый и беспроигрышный ход. В том случае, если бы Рогон согласился. Он ведь пользовался огромным уважением в Гильдии, а значит за ним бы пошли. Да только мой друг был не таков и, конечно, отказался. Да ещё и в словах не постеснялся. Он не жаждал власти, а потому не собирался воевать и идти против Совета.
Тогда-то его и убили. Да, да, не смотрите на меня так недоверчиво. Арнхольд пырнул его без всяких затей ножом в спину, пока Эйлик умело отвлекал разговорами и спорами. Тут самое смешное и горькое в том, что маг, он всегда готов к нападению другого мага, но никогда не бывает готов к нападению человека. То есть, не ждёт он, что друзья-волшебники пырнут ножом под рёбра, да ещё и в спину…
Мы с чернокнижником кин-чианцем появились, когда всё уже случилось – Эйлик едва не надругался над Ителью, а Аранхольд умертвил Рогона. Фиалка (так мы её называли) была похожа на безумную. Я и вправду боялся, что она тронется рассудком. Но, к счастью, наш кин-чианский друг по имени Зен-Зин (эх, и смешные у этого народа имена) оказался очень хорошим чернокнижником. Он умел воскрешать. Только ведь колдовство, это не магия, нельзя кого-то исцелить, не пожертвовав при этом собой или кем-то ещё. Нужен был жертвенный. И, конечно, я вызвался передать свою жизнь Рогону. Ну, всё-таки эльф… Как и следовало ожидать, Итель встретила эту идею без восторга. Она, хотя и была такой же юной, как я, на деле оказалась гораздо дальновиднее.
Фиалка сама щедро поделилась жизнью с возлюбленным. Отдала столько, сколько потребовалось. Возможно, будь она старше, скажем в возрасте трёхсот лет или больше, то и умерла бы, но… этого не случилось. Она выжила и даже не утратила бессмертия. Зато навсегда потеряла молодость. Нет, конечно, не состарилась за считанные секунды, просто, её красота обрела человеческую тленность. Это прозвучит дико, но, полагаю, день, когда она избавилась от своей вечной молодости, стал для неё самым счастливым».
Между тем, дождь за окном перестал, и теперь мокрые стёкла переливались неожиданно тёплыми и радостными красками. Ведьма без сожаления покинула насиженное место и неторопливо прошлась по комнате. Девушка подошла к высокому окну и посмотрела на розовеющий восток. Сквозь бисерные капли, застывшие на стекле, было видно, что там, за лесом, небо уже налилось нежным румянцем. Тучи рассеялись, лишь кое-где ещё висели, гонимые ветром тонкие облака. Прозрачные краски рассвета струились в комнату, и Люция подивилась тому, как преобразился доселе неприглядный покой. А ведь в сиянии волшебного огонька он выглядел совершенно иначе – мрачнее что ли? Теперь же ведьма с удивлением отметила, что комната, на самом-то деле оказалась полукруглой! Стена с балконной дверью и окнами изящно изгибалась, что придавало покою необычайную прелесть. В свете восходящего солнца заиграла и шёлковая отделка на стенах, и обивка изысканной мебели, и утончённое мраморное кружево камина…
И только нахмуренные мужчины не замечали окружающей красоты. Они пустыми глазами смотрели в остывающие угли камина и думали каждый о своём. Тишина стала почти осязаемой и Люция, само собой, не выдержала.
– Так что было дальше? – Негромко спросила она, обернувшись к эльфу. – Вы смогли его оживить?
Бессмертный вздрогнул. По всей видимости, он и думать забыл о том, где находится – канул в пучину воспоминаний да и увяз в них, словно в трясине.
– Что? – Алех встрепенулся, рассеянно приглаживая волосы.
– Что было дальше, ну с Рогоном и Ителью? – Повторила колдунка свой вопрос.
Эльф хлопнул длинными ресницами и, спохватившись, продолжил.
Йонех рассудил так: если Рогон согласится на предложение Аранхольда, то после победы чернохитонщиков Совет возглавит он – бессмертный эльф, а Гильдию чернокнижников – Аранхольд, ну, или Рогон. Но Рогону власть не нужна, поэтому он наверняка уступит бразды правления Аранхольду, а сам станет спокойно созидать – учить и учиться. Казалось бы, всё продумано. Но ведь мой друг мог и отказаться? На этот случай у находчивого волшебника тоже был придуман план – убить Рогона, а на Аранхольда надеть умело слепленную личину. И выдать одного за другого.
Я вижу, эта новость смутила вас ещё сильнее, чем известие об убийстве. Уверяю, в запасниках у эльфов множество старинных, выдержанных веками заклинаний. Эти заклинания передаются от отца к сыну, от сына к внуку и так далее, с каждым годом, с каждым веком становясь всё сильнее. И, конечно, они берегутся в условиях предельной секретности на крайний случай. Проще говоря, мы ждём удобного момента. Иногда не одно столетие.
У Йонеха имелось наследное заклинание, позволяющее накладывать личину. Заклинание, прямо скажем, бесполезное – действует хотя и наверняка (ни за что не заподозришь), но очень недолго. Одним словом, убить, скажем, Императора, чтобы самому им стать – не получится. А потому Йонех ждал удобного момента, и, наконец, дождался: появился Рогон, которого равно уважали как маги, так и чернохитонщики. Человек такой Силы и авторитета рождается не каждое столетие. Дальновидный старый интриган не мог не воспользоваться подвернувшейся возможностью. Конечно, сначала он попытался заручиться поддержкой живого Рогона, всё-таки перетянуть его на свою сторону было бы безопаснее и выгоднее. Не вышло. Тогда-то его и убили.
Кстати, замечу, что воскрешение человека – очень длительное действо. А потому, пока в течение полугода Рогон приходил в себя, заново учился управлять своим телом и Силой, Арнхольд и Йонех натворили такого, что ещё долго будут вспоминать потомки. Война была непродолжительной, но кровопролитной. И, наверное, лже-Рогон победил бы, если бы я не пустил известие о том, что пламенный борец за равенство в магии – вовсе не настоящий Рогон. Часть ченохитонщиков в это поверили, поняли, что были обмануты и отступили – как бы ни показалось это удивительным магам из Совета, но на самом деле среди колдунов очень много таких, которые никогда не пойдут вразрез со своей совестью.
Что было потом, вы знаете – Совет выиграл войну, а на чернохитонщиков началась отчаянная травля. Йонех, вышел сухим из воды, даже отряхиваться не пришлось (а заодно всё-таки умертвил немало конкурентов). Аранхольд, сбросив личину, тоже остался не замаранным и даже удовлетворил свои амбиции, возглавив Гильдию. И неважно, что в ту пору все порядочные колдуны Гильдию покинули, а сталась лишь беспринципная шушера… Власть он получил.
Рогона, я имею в виду настоящего Рогона, которого все считали не только живым, но и виновным в развязывании усобицы, низложили. Ты, Торой, очнулся в его теле как раз на третий день после случившегося. Наш друг ещё не совсем окреп после учинённого Зен-Зином воскрешения, а на него уже свалилась новая напасть. Я думал, это сломает Итель. Но она оказалась сильнее, чем все мы. Такой же сильной, как Рогон. И впоследствии они всё же стали настоящими мужем и женой. По этому случаю я сделал для неё колдовское блюдце. С той поры Итель в любой миг могла увидеть того, ради кого жила, как бы далеко от неё он ни находился.
Ну, а потом, уже после низложения и долгих мучительных лет, когда наш друг пытался сломать запрет и, наконец-то, сломал – пришёл черёд мести. Поскольку волшебник всегда готов отразить удар другого волшебника, Рогон расплатился со своими недругами другой монетой. С помощью Зен-Зина, Витама (ты видел его в повозке) и вашего покорного слуги он сделал Рунический нож. Этим-то ножом и были умерщвлены участники заговора. Только с Йонехом промашка и вышла – он сразу почувствовал неладное и предпочёл спрятаться до той поры, пока недоброжелатель не отойдёт в Мир Скорби. Мстить же его родне Рогон считал недостойным. Собственно, он бы, может, не стал мстить и Аранхольду со товарищи, но те по разные стороны Совета чинили такие тёмные делишки, что даже чернокнижникам впору было зардеться от стыда.
И, конечно, всю свою долгую жизнь, Рогон пытался разгадать тайну неведомого Зеркала, а также… твою, Торой. Он считал, будто вы с ним очень похожи, а потому всячески хотел сохранить тебя, в надежде на то, что кто-то, пускай и позже на века, осуществит его страстную мечту – объединит магию и колдовство. Мне не составило какого-то особенного труда попасть в Совет – волшебники меня не знали, а однокашники по пустыни к тому времени все уже умерли от старости. Вот только вашему покорному слуге пришлось навсегда отказаться от ведьмачества и заниматься исключительно волшебством. Скучное, надо сказать, занятие…»
– Послушай, Алех, ты ж говорил, что Итель начала стариться, а почему тогда тарелка показала её такой юной и цветущей? – По голосу чувствовалось, что колдунка никак не может признать в красавице Фиалке собственную наставницу, запомнившуюся ей морщинистой и беззубой.
Эльф грустно улыбнулся:
– Скажи мне, Люция, за что сожгли твою бабку?
Девушка захлопала глазами и сказала то, что уже однажды говорила Торою:
– Болтали, будто она стариков деревенских со свету сжила, мол, высохли те – одни мощи остались.
Бессмертный ведьмак кивнул:
– Конечно, высохли. Итель жила в дряхлой старости три сотни лет, после смерти Рогона она оставила детей (ни один из которых не унаследовал от неё Вечность) и пропала. Просто пропала. Ушла в чащу и не вернулась. Дети, не знавшие её тайны, решили, что она погибла или вовсе ушла умирать. Я долго искал её, хотя она за многие годы до этого запретила мне являться и видеть своё угасание… Какой женщине приятно покрываться морщинами, терять зубы и ловить на себе жалостливые взгляды вечно молодого друга юности? Я это понимал, а потому не смел нарушить запрет. После смерти Рогона, когда Фиалка исчезла, мне безумно хотелось отыскать её, попытаться хоть что-то исправить. Но она решила иначе. Я подумал, она покончила с собой, не выдержав потери. А она, оказывается, уединилась в дикой чаще, и, как всякий эльф, стала выжидать. И дождалась. Тебя, Торой.
Эльф поднял на неё полные муки глаза и тихо сказал:
– Ты хоть знаешь, на что идёшь? Это состарит тебя за считанные годы. Итель…
– Я поделюсь. – Прервала его ведьма и опустилась на пол рядом с бездыханным мужем. – Твоя Сила понадобится нам ещё не раз, а от меня, какой прок?
Он замолчал и отступил. Она была права. И Алех это понимал. А ещё понимал, что он единственный, кто сможет защитить друзей в случае какой-то новой напасти. Как-никак Зэн-Зин сейчас выложится без остатка, да и Итель тоже, а он – бессмертный эльф со способностями как к ведьмачеству, так и к магии, должен будет уберечь их – беспомощных и испитых до дна колдовством. Ему ли без толку разбрасываться собой? Какой смысл возвращать человека к жизни, если не сможешь оборонить его, пока он не окрепнет?
Зэн-Зин тем временем вложил здоровую руку Фиалки в мёртвую стылую ладонь Рогона. Ведьма стиснула её, дрожа от нетерпения, и почти сразу же почувствовала, как между ней, чернокнижником и убитым магом протянулись незримые потоки Силы. А потом колдун подцепил переливающуюся лиловым нить жизни Ители и потянул…
Ничего ужаснее она ещё не чувствовала – казалось, будто вполне ясное сознание силком выуживают из сопротивляющегося тела. Ладонь, сжимающая руку чернокнижника, налилась нестерпимым жаром, словно ведьма держала её над открытым пламенем. Чтобы хоть как-то приободрить себя и набраться мужества Фиалка посмотрела на любимого мужчину. Это было последнее, что она увидела.
* * *
Итель открыла глаза и через силу улыбнулась – солнечное утро на окраине флуаронского леса было безмятежным и прекрасным. А воспоминания… Что ж… Это всего лишь воспоминания. И ничего в них не изменишь.Лагерь по-прежнему спал. Та, которую любимый ласково называл Фиалкой, погладила ладонью шершавый сосновый ствол. Лес… Родной дом, где всегда можно найти спасение, утешение и покой. И хотя вокруг не было ни единой бодрствующей души, красавица колдунья буквально кожей почувствовала чужой взгляд. Острое чутьё бывалой ведьмы без труда определило, кому этот взгляд принадлежит.
– Доброе утро, Алех. – Негромко и певуче произнесла она. – Я уже близко.
Он, конечно, не услышит её. Но легко сможет прочесть эти нехитрые слова по губам.
* * *
За десятки вёрст от Флуаронского Приграничья, в комнате одного из покоев Гелинвира белокурый эльф выронил из рук старое уродливое блюдо. Тарелка упала в мягкий ворс ковра, и прекрасное изображение, покрытое сеткой трещин, погасло.– Не может быть… – Прошептал Торой и ошеломлённо посмотрел на Люцию.
Колдунка с интересом наблюдала за картинкой в блюде и, когда она пропало, разочарованно вздохнула.
– Кто это?
Вопрос был обращён к Алеху, но тот промолчал, задумчиво и отрешённо глядя в пол, поэтому ответить пришлось Торою.
– Полагаю, это наша ведьма.
– Да ну? Такая хорошенькая?!
Судя по всему Люция считала, что злодейка никак не может быть красива.
Волшебник же вспомнил о том, как очнулся в повозке. Вспомнил ласковые руки и полные любви глаза, а также упавший камнем вопрос: «Где мой муж?» Нет, нет, это не как не может быть она! Тогда кто? Прапраправнучка, похожая на свою прародительницу, как две капли воды? Исключено. Или нет?
– Алех, боюсь даже предположить, но, кажется, я однажды видел это лицо… – Неуверенно начал Торой.
– Да. – Тихо сказал эльф и спрятал разом постаревшее лицо в ладони. – Это она. Итель.
– Кто? – Хлопнула глазами Люция.
– Итель. Жена Рогона. – Голос бессмертного звучал глухо.
– Да ну… – С искренним недоверием протянула колдунья и повернулась к волшебнику за уточнением. – Та, которую ты видел в повозке?
Маг кивнул, и тогда она спросила, кивнув на блюдо:
– А при чём здесь тарелка и моя бабка?
Маг пожал плечами и посмотрел на совершенно убитого Алеха.
– Знаешь что, – сказал, наконец, Торой, – было бы здорово, если бы ты нам всё объяснил. Потому что я тоже никак не возьму в толк, при чём здесь бабка Люции, зеркало Клотильды и жена Рогона, которая, если я не ошибаюсь, должна была умереть чуть не триста лет назад.
Эльф, по-прежнему пряча лицо в ладонях, помертвевшим голосом ответил:
– Всё очень просто. Жена Рогона была лефийкой.
У Тороя отсох язык. А что тут скажешь? Полукровки большая редкость, тем более, бессмертные. Нет, полукровок с внешностью эльфов на самом-то деле встретить ещё можно, как-никак унаследовать внешность куда проще, чем бессмертие, а мезальянсы были есть и будут во все времена… Но лефийцев, получивших вместо эльфийской внешности бессмертие! Таких ничтожно мало. И не принимали их ни люди (ага, примешь, пожалуй), ни эльфы (ну, эти-то просто брезговали). И сразу же совершенно не к месту всплыл в памяти негодяй Йонех вместе со своим внучком-лефийцем, которому Торой подарил (точнее продал) Вечность. Тут же вдруг подумалось и вот ещё что: «А Йонех-то, пожалуй, удавится – сделал-таки внучка настоящим эльфийским магом, а теперь от волшебства, стараниями Ители, и не осталось ничего». Мысль была глупой и, самое главное, совершенно неуместной.
– Ты хочешь сказать, что Итель – бессмертная? – Глупо уточнил он.
Алех кивнул. Люция ойкнула и посмотрела на Тороя круглыми от удивления и ужаса глазами.
– Тогда почему тебя удивил тот факт, что она жива? – Волшебник совершенно растерялся.
Эльф, наконец-то, убрал ладони от побледневшего лица и ответил:
– Видишь ли, друг мой, это так долго рассказывать, что я даже не знаю с чего начать. – Он и впрямь выглядел растерянным.
– Тогда начни с того, при чём здесь моя бабка. – Резво встряла колдунка. – Потому что я не понимаю, как у неё оказалась тарелка. Ведь ты её сделал для жены Рогона?
Он снова кивнул и с трудом произнёс:
– Твоя бабка и есть Итель. Чего тут объяснять-то?
Ведьма зло топнула ногой и зашипела:
– Моей бабке, конечно, сто лет в обед, но уж никак не триста. Да к тому же её сожгли много седмиц назад! Я не вижу связи.
Торой, растерянный, словно мальчишка, поочерёдно переводил взгляд с одного спорщика на другого и всё силился, силился понять – в чём же соль случившегося. Не получалось.
– Я же говорю, всё так запутанно. – Простонал бессмертный, а потом дёрнул себя за продолговатое ухо и сказал. – Ладно, расскажу вам всё по порядку. Слушайте и не перебивайте, когда закончу, будете задавать вопросы.
Несколько секунд он молчал, собираясь с мыслями, а потом заговорил. Тихий голос лился и журчал – эльфы непревзойдённые рассказчики, а уж если бессмертный рассказывает о жизни легендарного мага… И вовсе заслушаешься.
* * *
«Когда я познакомился с Рогоном, он был известным и подающим большие надежды волшебником, а я эльфийским лоботрясом. Семья моя не влиятельная и не богатая, да ещё ко всему ваш покорный слуга был в ней далеко не любимчиком. Такое случается. Я рано покинул дом, много странствовал, а потом и вовсе пошёл по кривой дорожке – имея хорошие способности к магии, занялся ведьмачеством. Почему? Понравилось. Всё, связанное с природой, растениями и животными, эльфу освоить проще простого. Да и, если в магии никогда не шагнёшь дальше назначенного тебе естеством предела, то в колдовстве можно совершенствоваться всю жизнь, становясь с каждым годом только сильнее.И вот, в то время как я корпел над знаниями ведьмака, Рогон в совершенстве постиг науку магии. Он был любопытным, он старался познать всё – природу Силы, её проявления, возможности… В Гелинвире, где он успешно окончил Академию, ему быстро наскучило и талантливый ученик, несмотря на сильное недовольство своего наставника, покинул крепость. Его отпустили, потому что глупо удерживать того, кто всё равно сбежит при первой же возможности.
Вы, конечно, не знаете, но до Аранхольдовых войн, к которым я ещё вернусь, у ведьм и колдунов тоже были наставники и даже отдалённые пустыни, где чернохитонщики обучали новую смену. Маги всячески с этим боролись, но в те годы им, пожалуй, не доставало рьяности. А потому у чернокнижников тоже имелись наставники и даже своя Гильдия, которая была для Совета ну, точно кость в горле.
Конечно, почуяв свободу Рогон первым делом начал разыскивать кого-нибудь из колдунов, кто бы позволил ему попасть в одну из пустыней в качестве ученика. И попал-таки. Там мы и познакомились. В моей пустыни обучали ведьмаков. Рогон всё схватывал на лету, а потому задержался у нас недолго. Но мы успели сдружиться. Наверное, потому, что были ровесниками. Эльфы-то меня всерьёз не принимали, для бессмертных двадцатилетний возраст – это что-то давно забытое и неимоверно глупое. А для людей – самое то.
Скоро мой новый друг покинул пустынь и отбыл к чернокнижникам. Его встречали хотя и настороженно, но всё-таки с радостью – обучать того, кто легко постигает любые, даже самые сложные таинства – одно удовольствие. Да и ещё, Рогон был начисто лишён спеси и надменности. Впрочем, не об этом речь.
Как-то по осени в нашу пустынь пришла одна юная, талантливая и бессовестно красивая девушка по имени Итель. Она была замкнута, резка, очень зла, неистово хороша собой, а из-за этого преступно маняща. За ней многие ухаживали, но всякому прелестница давала такой яростный и жестокий отпор, что вскорости подначки и посягательства прекратились. Да и не хотелось никому связываться со злопамятной и очень изобретательной ведьмой, которую неизвестная наставница воспитала в дикой флуаронской глуши. Я же, как и всякий эльф, был слишком надменен и горд, чтобы ухаживать за какой-то там дерзкой «человечкой». Однако всё это не мешало мне тайком любовался ею. Никогда не видел глаз такого цвета, ни до, ни после. Ну да ладно.
Рогон вернулся в пустынь через полгода, после Ители – поздней весной. И вот, стоило ему появиться, как он за седмицу добился того, чего многие не могли добиться месяцы – красавица посмотрела на него благосклонно. Помнится, он заинтересовался тем, как она подчиняла себе летучих мышей. Можете не поверить, но я уверен, он не заметил ни фиалковых глаз, ни ослепительной красоты, только этих треклятых мышей, которые готовы были делать всё, что она ни прикажет. Стоило Ители повелительно махнуть рукой и эти летучие бестии становились послушными и понятливыми, словно натасканные псы. Ну, Рогон, конечно, принялся выведывать, что да как, стал учиться. И научился. А как научился, должно быть, всё-таки заметил, что у «наставницы» есть, на что полюбоваться и кроме мышей.
Итель его полюбила слепо и бездумно. Мне оставалось лишь позавидовать. А потом, когда Рогон предложил ей руку и сердце, вдруг наотрез отказалась, выставила его прочь и даже признание дослушивать не стала. Я думал, он подобного поворота событий просто не переживёт. Наш волшебник, как я уже говорил, был несколько странным – хотел всё постигнуть. Так и в этом случае, не мог он оставить Итель, не выяснив причину её отказа. Уж он и о своём происхождении думал (как-никак отпрыск известной в то время семьи), будто это оно всему виною, и о её вздорном характере, и о том, что он маг, а она – ведьма. Но никак не мог до истины докопаться. И тогда я вызвался помочь. Главным образом потому, что попросту не мог больше видеть, как эти двое убиваются друг по другу.
Эльфы – прекрасные ораторы и при желании могут заговорить кого угодно. Я думал, так же будет и в разговоре с Ителью – приду, рассыплюсь в комплиментах, осторожно всё выведаю, вызнаю. Но она без долгих уговоров всё рассказала. Да и с кем ещё ей было поделиться, как не с эльфом? Тогда я впервые пожалел, что оказался в своё время таким надменным дураком. А ещё понял – вот она, любовь, протяни руку и дотронься. К сожалению эта любовь не могла мне принадлежать, хотя и была такой же вечной…
Оказалось, неизвестная мать бросила новорожденную Итель на окраине леса. Наверное, девочка погибла бы от голода или ещё какой напасти, а там, глядишь, стала бы безутешной малюткой-баньши, но её подобрала ведьма. Эта же ведьма её воспитала, да ещё и научила многому такому, чего не знали даже наставники пустыни. Итель говорила, будто тайну её крови наставница вызнала по одному тому, что девочка никогда не болела и всегда была слишком красива, даже в том возрасте, в котором каждый подросток становится нескладным и прыщавым. Ну и другие безделицы, вроде стремительно заживающих ран да привязанности животных.
Конечно, обо всём этом Рогону знать было нельзя. Итель очень любила его, а потому понимала – эта её любовь не продлится долго, когда-то придётся уйти, а как бросить того, кем живёшь? Десять-пятнадцать лет и он начнёт стариться, болеть, а она так и будет молодой и прекрасной. Сказать ему правду, признаться? Тогда Рогон сам её бросит. Нет, не потому, что лефийка, а потому, что не позволит ей страдать и видеть как медленно угасает любимый человек. Он никогда бы не допустил для неё такой жуткой участи. И вот Итель не зала, как поступить – то ли махнуть на всё рукой, соврать и принять-таки предложение, то ли бежать, пока не поздно. Мне было её жаль. Жаль эгоистичной эльфийской любовью. А потому я предложил ложь. Она согласилась, поскольку хотела услышать именно это.
Они остались вместе. А я наблюдал со стороны и понимал, что всё больше и больше теряю голову. Это было совершенно недопустимо. Я старался реже с ними видеться, чтобы не выдать себя. И, наверное, не выдал. Во всяком случае, мне кажется, она не догадывалась. Впрочем, я не уверен.
А потом произошло многое другое – попытка Рогона призвать Совет к единению с чернохитонщиками, изгнание, в которое он отправился без сожаления, но с горечью о провалившейся затее. И отшельничество в Кин-Чиане, в самой чаще леса, куда влюблённая пара удалилась, чтобы отдохнуть от всех и вся. Закончилось же всё тем, что я совершил глупость. Это произошло так…
Аранхольд и Эйлик – однокашники Рогона по Академии – попросили устроить им встречу. Разве я мог предвидеть, чем обернётся эта безобидная просьба? Конечно, нет. Для этого следовало быть старше и умнее… Но мне исполнилось всего двадцать, и я был непроходимым дураком. В итоге, созданная мной итоге молния-попутчица привела этих двоих в кин-чианскую чащу.
Как потом оказалось, честолюбивый Аранхольд, предложил Рогону поднять восстание против Совета. Это был хитрый и беспроигрышный ход. В том случае, если бы Рогон согласился. Он ведь пользовался огромным уважением в Гильдии, а значит за ним бы пошли. Да только мой друг был не таков и, конечно, отказался. Да ещё и в словах не постеснялся. Он не жаждал власти, а потому не собирался воевать и идти против Совета.
Тогда-то его и убили. Да, да, не смотрите на меня так недоверчиво. Арнхольд пырнул его без всяких затей ножом в спину, пока Эйлик умело отвлекал разговорами и спорами. Тут самое смешное и горькое в том, что маг, он всегда готов к нападению другого мага, но никогда не бывает готов к нападению человека. То есть, не ждёт он, что друзья-волшебники пырнут ножом под рёбра, да ещё и в спину…
Мы с чернокнижником кин-чианцем появились, когда всё уже случилось – Эйлик едва не надругался над Ителью, а Аранхольд умертвил Рогона. Фиалка (так мы её называли) была похожа на безумную. Я и вправду боялся, что она тронется рассудком. Но, к счастью, наш кин-чианский друг по имени Зен-Зин (эх, и смешные у этого народа имена) оказался очень хорошим чернокнижником. Он умел воскрешать. Только ведь колдовство, это не магия, нельзя кого-то исцелить, не пожертвовав при этом собой или кем-то ещё. Нужен был жертвенный. И, конечно, я вызвался передать свою жизнь Рогону. Ну, всё-таки эльф… Как и следовало ожидать, Итель встретила эту идею без восторга. Она, хотя и была такой же юной, как я, на деле оказалась гораздо дальновиднее.
Фиалка сама щедро поделилась жизнью с возлюбленным. Отдала столько, сколько потребовалось. Возможно, будь она старше, скажем в возрасте трёхсот лет или больше, то и умерла бы, но… этого не случилось. Она выжила и даже не утратила бессмертия. Зато навсегда потеряла молодость. Нет, конечно, не состарилась за считанные секунды, просто, её красота обрела человеческую тленность. Это прозвучит дико, но, полагаю, день, когда она избавилась от своей вечной молодости, стал для неё самым счастливым».
* * *
Алех замолчал, грустно глядя на угли догорающего камина. Трагичность рассказа заставила благоговейно присмиреть даже непоседливую торопыгу Люцию. Колдунка зябко поёжилась и поёрзала на подлокотнике Тороева кресла. Девушке не терпелось услышать продолжение рассказа, но она не решалась поторопить эльфа, которому каждое слово и без того давалось с трудом. А ведьмак, как назло, не спешил заново вести речь. Тороя это безмолвие, судя по всему, тоже устраивало, во всяком случае, он явно не торопился узнать продолжение. Маг обдумывал и взвешивал уже услышанное и, судя по насупленным бровям, мысли его были, ой, какие безрадостные.Между тем, дождь за окном перестал, и теперь мокрые стёкла переливались неожиданно тёплыми и радостными красками. Ведьма без сожаления покинула насиженное место и неторопливо прошлась по комнате. Девушка подошла к высокому окну и посмотрела на розовеющий восток. Сквозь бисерные капли, застывшие на стекле, было видно, что там, за лесом, небо уже налилось нежным румянцем. Тучи рассеялись, лишь кое-где ещё висели, гонимые ветром тонкие облака. Прозрачные краски рассвета струились в комнату, и Люция подивилась тому, как преобразился доселе неприглядный покой. А ведь в сиянии волшебного огонька он выглядел совершенно иначе – мрачнее что ли? Теперь же ведьма с удивлением отметила, что комната, на самом-то деле оказалась полукруглой! Стена с балконной дверью и окнами изящно изгибалась, что придавало покою необычайную прелесть. В свете восходящего солнца заиграла и шёлковая отделка на стенах, и обивка изысканной мебели, и утончённое мраморное кружево камина…
И только нахмуренные мужчины не замечали окружающей красоты. Они пустыми глазами смотрели в остывающие угли камина и думали каждый о своём. Тишина стала почти осязаемой и Люция, само собой, не выдержала.
– Так что было дальше? – Негромко спросила она, обернувшись к эльфу. – Вы смогли его оживить?
Бессмертный вздрогнул. По всей видимости, он и думать забыл о том, где находится – канул в пучину воспоминаний да и увяз в них, словно в трясине.
– Что? – Алех встрепенулся, рассеянно приглаживая волосы.
– Что было дальше, ну с Рогоном и Ителью? – Повторила колдунка свой вопрос.
Эльф хлопнул длинными ресницами и, спохватившись, продолжил.
* * *
«А теперь я расскажу вам, зачем Аранхольду понадобилась смерть Рогона. Интрига закрутилась в самых верхах Совета, её вдохновителем стал наставник Рогона эльф по имени Йонех. Его семья постепенно вырождалась, и он очень боялся утратить своё влияние, а потому рассудил, что было бы замечательно устранить конкурентов – других магов. А как устранить тех, кто мешает, но при этом самому публично не замараться? Ясное дело, состроить грамотную интригу, на которые мы – эльфы – те ещё мастера. И Йонех придумал изумительный ход – сделать всё руками других людей. Именно людей. Люди умрут, бессмертный останется и всего через какие-нибудь пятьдесят – семьдесят лет можно будет пожинать плоды, не опасаясь шантажа или подозрений.Йонех рассудил так: если Рогон согласится на предложение Аранхольда, то после победы чернохитонщиков Совет возглавит он – бессмертный эльф, а Гильдию чернокнижников – Аранхольд, ну, или Рогон. Но Рогону власть не нужна, поэтому он наверняка уступит бразды правления Аранхольду, а сам станет спокойно созидать – учить и учиться. Казалось бы, всё продумано. Но ведь мой друг мог и отказаться? На этот случай у находчивого волшебника тоже был придуман план – убить Рогона, а на Аранхольда надеть умело слепленную личину. И выдать одного за другого.
Я вижу, эта новость смутила вас ещё сильнее, чем известие об убийстве. Уверяю, в запасниках у эльфов множество старинных, выдержанных веками заклинаний. Эти заклинания передаются от отца к сыну, от сына к внуку и так далее, с каждым годом, с каждым веком становясь всё сильнее. И, конечно, они берегутся в условиях предельной секретности на крайний случай. Проще говоря, мы ждём удобного момента. Иногда не одно столетие.
У Йонеха имелось наследное заклинание, позволяющее накладывать личину. Заклинание, прямо скажем, бесполезное – действует хотя и наверняка (ни за что не заподозришь), но очень недолго. Одним словом, убить, скажем, Императора, чтобы самому им стать – не получится. А потому Йонех ждал удобного момента, и, наконец, дождался: появился Рогон, которого равно уважали как маги, так и чернохитонщики. Человек такой Силы и авторитета рождается не каждое столетие. Дальновидный старый интриган не мог не воспользоваться подвернувшейся возможностью. Конечно, сначала он попытался заручиться поддержкой живого Рогона, всё-таки перетянуть его на свою сторону было бы безопаснее и выгоднее. Не вышло. Тогда-то его и убили.
Кстати, замечу, что воскрешение человека – очень длительное действо. А потому, пока в течение полугода Рогон приходил в себя, заново учился управлять своим телом и Силой, Арнхольд и Йонех натворили такого, что ещё долго будут вспоминать потомки. Война была непродолжительной, но кровопролитной. И, наверное, лже-Рогон победил бы, если бы я не пустил известие о том, что пламенный борец за равенство в магии – вовсе не настоящий Рогон. Часть ченохитонщиков в это поверили, поняли, что были обмануты и отступили – как бы ни показалось это удивительным магам из Совета, но на самом деле среди колдунов очень много таких, которые никогда не пойдут вразрез со своей совестью.
Что было потом, вы знаете – Совет выиграл войну, а на чернохитонщиков началась отчаянная травля. Йонех, вышел сухим из воды, даже отряхиваться не пришлось (а заодно всё-таки умертвил немало конкурентов). Аранхольд, сбросив личину, тоже остался не замаранным и даже удовлетворил свои амбиции, возглавив Гильдию. И неважно, что в ту пору все порядочные колдуны Гильдию покинули, а сталась лишь беспринципная шушера… Власть он получил.
Рогона, я имею в виду настоящего Рогона, которого все считали не только живым, но и виновным в развязывании усобицы, низложили. Ты, Торой, очнулся в его теле как раз на третий день после случившегося. Наш друг ещё не совсем окреп после учинённого Зен-Зином воскрешения, а на него уже свалилась новая напасть. Я думал, это сломает Итель. Но она оказалась сильнее, чем все мы. Такой же сильной, как Рогон. И впоследствии они всё же стали настоящими мужем и женой. По этому случаю я сделал для неё колдовское блюдце. С той поры Итель в любой миг могла увидеть того, ради кого жила, как бы далеко от неё он ни находился.
Ну, а потом, уже после низложения и долгих мучительных лет, когда наш друг пытался сломать запрет и, наконец-то, сломал – пришёл черёд мести. Поскольку волшебник всегда готов отразить удар другого волшебника, Рогон расплатился со своими недругами другой монетой. С помощью Зен-Зина, Витама (ты видел его в повозке) и вашего покорного слуги он сделал Рунический нож. Этим-то ножом и были умерщвлены участники заговора. Только с Йонехом промашка и вышла – он сразу почувствовал неладное и предпочёл спрятаться до той поры, пока недоброжелатель не отойдёт в Мир Скорби. Мстить же его родне Рогон считал недостойным. Собственно, он бы, может, не стал мстить и Аранхольду со товарищи, но те по разные стороны Совета чинили такие тёмные делишки, что даже чернокнижникам впору было зардеться от стыда.
И, конечно, всю свою долгую жизнь, Рогон пытался разгадать тайну неведомого Зеркала, а также… твою, Торой. Он считал, будто вы с ним очень похожи, а потому всячески хотел сохранить тебя, в надежде на то, что кто-то, пускай и позже на века, осуществит его страстную мечту – объединит магию и колдовство. Мне не составило какого-то особенного труда попасть в Совет – волшебники меня не знали, а однокашники по пустыни к тому времени все уже умерли от старости. Вот только вашему покорному слуге пришлось навсегда отказаться от ведьмачества и заниматься исключительно волшебством. Скучное, надо сказать, занятие…»
* * *
Когда Алех замолчал, некоторое время молчали, осмысливая услышанное и Люция с Тороем. Первой нарушила молчание, конечно же, нетерпеливая ведьма.– Послушай, Алех, ты ж говорил, что Итель начала стариться, а почему тогда тарелка показала её такой юной и цветущей? – По голосу чувствовалось, что колдунка никак не может признать в красавице Фиалке собственную наставницу, запомнившуюся ей морщинистой и беззубой.
Эльф грустно улыбнулся:
– Скажи мне, Люция, за что сожгли твою бабку?
Девушка захлопала глазами и сказала то, что уже однажды говорила Торою:
– Болтали, будто она стариков деревенских со свету сжила, мол, высохли те – одни мощи остались.
Бессмертный ведьмак кивнул:
– Конечно, высохли. Итель жила в дряхлой старости три сотни лет, после смерти Рогона она оставила детей (ни один из которых не унаследовал от неё Вечность) и пропала. Просто пропала. Ушла в чащу и не вернулась. Дети, не знавшие её тайны, решили, что она погибла или вовсе ушла умирать. Я долго искал её, хотя она за многие годы до этого запретила мне являться и видеть своё угасание… Какой женщине приятно покрываться морщинами, терять зубы и ловить на себе жалостливые взгляды вечно молодого друга юности? Я это понимал, а потому не смел нарушить запрет. После смерти Рогона, когда Фиалка исчезла, мне безумно хотелось отыскать её, попытаться хоть что-то исправить. Но она решила иначе. Я подумал, она покончила с собой, не выдержав потери. А она, оказывается, уединилась в дикой чаще, и, как всякий эльф, стала выжидать. И дождалась. Тебя, Торой.