Херберт Фрэнк. Дети Дюны

Каким-то образом, для всех эта мысль оказалась самой пугающей, какую
можно вообразить - обнаружить, что дары не таят никакой угрозы.
Под конец, они приняли чудесные одежды и перешли к другому вопросу:
следует ли предоставить леди Джессике место в Совете? Алии удалось
добиться отсрочки голосования.
Она думала об этом, неотрывно вглядываясь в Проповедника.
То, что происходило сейчас с ее Регентством, являлось изнанкой
трансформации, которой они подвергали планету. Дюна некогда
символизировала власть окончательной и бесповоротной пустыни. Сама эта
власть уменьшилась материально, но миф о ее могуществе рос не по дням, а
по часам. Только пустыня-океан остается, великая Мать Пустыня внутренней
планеты, окаймленная колючим кустарником, до сих пор называемая Свободными
Царицей Ночи. После колючек - плавные очертания зеленых холмов, пологими
склонами ниспадающих к песку. Все холмы рукотворны. Все они созданы
людьми, трудившимися наподобие ползучих насекомых. Зелень этих холмов
представляется наделенной почти всесокрушающей мощью тех, кто, подобно
Алии, развился и вырос на прежних устоях, среди подернутого серыми тенями
песка. Ей мнилось, как и всем Свободным, что пустыня-океан держит Дюну
мертвой хваткой, которая никогда не ослабнет. Стоит ей только закрыть
глаза - и она видела пустыню.
Открытые глаза видели теперь зеленеющие холмы на краю пустыни,
болотистую жижу, устремляющую к песку зеленые псевдоподы - но во всем
остальном пустыня оставалась такой же могучей, как всегда.
Алия тряхнула головой и пристально посмотрела на Проповедника.
Тот одолел первый пролет идущих террасами лестниц под храмом и
повернулся лицом к почти пустой площади. Алия коснулась кнопки возле
своего окошка - кнопки усилителя голосов внизу. В ней поднялась волна
жалости к самой себе, такой одинокой предстала она в собственных глазах.
Кому она могла доверять? Она-то считала, что до сих пор может положиться
на Стилгара, но и Стилгар подпал под влияние слепца.
- Знаешь, как он считает? - спросил ее Стилгар. - Я слышал, как он
отсчитывает монеты в уплату своему проводнику. Странным это было для моих
ушей Свободного, и жутким. Он считает: "шак, ишкай, кимса, чаксу, пича,
сукта" и так далее. Я не слышал подобного счета с давних дней в пустыне.
Отсюда Алия поняла, что Стилгара нельзя посылать с поручением,
которому следует быть исполненным. И ей следует быть поосмотрительней со
своими стражами, склонными любое чуть подчеркнутое словцо от Регентства
воспринимать как беспрекословный приказ.
Что он там делает внизу, этот Проповедник?
Окружающая рыночная площадь под защитными балконами и изгибами аркад
и так представляла яркое и пестрое зрелище: торговцы не убрали разложенные
образцы товаров, оставив их под присмотром нескольких мальчиков. Кое-кто
из торговцев остался - зарясь на пропахшие спайсовыми хлебцами монеты из
глубинки и на то, что позвякивало в кошельках паломников.
Алия разглядывала спину Проповедника. Поза у него была такая, словно
он собирался заговорить, но что-то сковывало его речь.
"Почему я стою здесь, наблюдая за этой развалиной, за этой обветшалой
плотью? - спросила она себя. - Не могут эти смертные обломки быть "сосудом
великолепия", как некогда называли моего брата".
Ее наполнило разочарование, граничащее с гневом. Как может она
выяснить что-либо о Проповеднике, вызнать наверняка, НЕ ЗАНИМАЯСЬ
ВЫЯСНЕНИЕМ? Она в ловушке. Она не осмеливалась показывать, что проявляет к
этому еретику хоть нечто большее преходящего любопытства.
Ирулэн это чувствовала. Лишась своей знаменитой выдержки Бене
Джессерит, она истошно вскрикнула в Совете:
- Мы не в силах больше хорошо относиться к самим себе!
Даже Стилгар был шокирован.
В чувство их привел Джавид:
- У нас нет времени на такую чепуху!
Джавид прав. Что за дело, как они относятся к самим себе? Все, что их
касается, зиждется на имперской власти.
Но Ирулэн, обретя самообладание, заговорила еще более уничтожающе:
- Говорю вам, мы утратили что-то жизненно важное. А утратив это,
утратили с тех пор и способность принимать правильные решения. Сегодня мы
их принимаем с налету, словно кидаемся на врага, - или ждем-пождем, а это
форма капитуляции; и позволяем, чтобы нами двигали решения других. Разве
забыли мы, что мы - те самые, кто сотворил истоки нынешних течений?
И - надо всем - вопрос о том, принимать ли дар от Дома Коррино.
От Ирулэн надо будет избавиться, решила Алия.
Чего ждет этот старик там, внизу? Он называет себя проповедником.
Почему он не проповедует?
Ирулэн не права насчет того, что мы разучились принимать решения,
сказала себе Алия. Я ДО СИХ ПОР СПОСОБНА ПРИНИМАТЬ НАДЛЕЖАЩИЕ РЕШЕНИЯ!
Тот, кто обязан принимать решения о жизни и смерти, должен или воистину их
принимать или вечно попадать под маятник Пол всегда говорил, что застой -
наиопаснейшее среди всего неестественного. Единственно, что постоянно -
изменчивость. Значима только перемена.
"Будет им от меня перемена!" - подумала Алия.
Проповедник благословляюще воздел руки.
Немногие остававшиеся на площади потянулись поближе к нему, и Алия
отметила медлительность этого движения. Да, разошедшиеся слухи, что
Проповедник вызывает неприязнь Алии. Алия наклонилась поближе, к
иксианскому громкоговорителю возле своего шпионского отверстия.
Громкоговоритель донес до нее бормотание голосов на площади, шум ветра,
шарканье ног по песку.
- Четыре послания я вам несу! - проговорил Проповедник.
Его Голос чуть не оглушил Алию, и она убавила мощность звука.
- Каждое послание - определенному человеку, - сказал Проповедник. -
Первое послание - Алии, владычице этого места, - он указал себе за спину,
точно в направлении отверстия, за которым она находилась. - Я принес ей
предостережение. Ты, хранящая в своем лоне секрет долголетия, обменяла
свое будущее на пустой кошелек!
"Как он смеет?" - подумала Алия. Холод пробежал по коже от этих слов.
- Второе послание, - произнес Проповедник, - Стилгару, наибу
Свободных, верящему, будто он сможет преобразовать власть племен во власть
Империи. Мое предостережение тебе, Стилгар: самое опасное из всего
сотворенного - это жесткий этический кодекс. Он обратится против тебя и
отправит тебя в изгнание!
"Он заходит слишком далеко! - подумала Алия. - Я должна послать за
ним стражу, невзирая на последствия!" - но руки ее остались неподвижны.
Проповедник обратился лицом к храму, поднялся на вторую ступень и
опять повернулся к площади, все это время он не отрывал левой руки от
плеча проводника. Затем он провозгласил:
- Третье мое послание - принцессе Ирулэн. Принцесса! Унижение - это
то, чего ни один человек не может забыть. Я предостерегаю тебя - беги!
"Что он говорит? - вопросила Алия саму себя. - Мы унизили Ирулэн,
но... Почему он подталкивает ее к бегству? Ведь мое решение только что
принято!"
Трепет испуга пробежал по Алии. Откуда Проповедник знает?
- Четвертое мое послание - Данкану Айдахо! - вскричал тот. - Данкан!
Ты приучен верить, что за верность платят верностью. Данкан, не верь в
историю, потому что историю движет лишь уступаемое за деньги, Данкан!
Прими свои рога и делай то, что ты лучше всего знаешь, как делать!
Алия закусила тыльную сторону правой руки. РОГА! Она хотела протянуть
руку к кнопке и послать стражу, но рука отказалась ей повиноваться.
- Теперь я буду проповедовать дня вас, - сказал Проповедник. - Это -
проповедь пустыни. Обращаю ее к жрецам Муад Диба, исповедующим экуменизм
меча. О, вы, верующие в очевидность предначертанного! Разве не знаете вы,
что очевидность предначертанного имеет демоническую сторону? Вы
провозглашаете себя благородными просто потому, что обитаете в
благословенных поколениях Муад Диба. Я говорю вам, что отвергли вы Муад
Диба. Святость подменила в вашей религии любовь! Вы сами накликиваете на
себя месть пустыни!
Проповедник опустил голову, словно молясь.
Алия узнала - и ее пробрало дрожью. Великие боги! Этот голос! Он
подсел за годы, проведенные в жгучих песках, но он вполне мог быть голосом
Пола.
Опять Проповедник поднял голову. Голос его громоподобно прокатился по
площади, где собиралось все больше людей, привлеченных этой диковинкой из
прошлого.
- Истинно говорю вам! - вскричал Проповедник. - Молящиеся о росе на
краю пустыни призовут потоп! Не избегнут они своей судьбы через силу
разума! Разум - дитя гордости, которую может и не постичь в себе
сотворивший зло! - Он понизил голос. - Говорили, будто Муад Диб умер от
предвидения, что знание будущего убило его, и он ушел из мироздания
реальности в алам ал-митал. Говорю вам - это заблуждение Майи. Такие мысли
независимой реальности не имеют. Они не могут изойти из вас и сделать
что-нибудь реальное. Говорил о себе Муад Диб, что не обладает он никакой
магией Рихани для расшифровки мироздания: Не сомневайтесь в нем.
Проповедник опять воздел руки, а голос вновь возвысил до
громоподобного рева:
- Я предостерегаю жречество Муад Диба! Огонь над пропастью вас
спалит! Слишком хорошо усвоившие урок самообмана от этого обмана и
погибнут. Кровь брата счистить нельзя!
Он опустил руки, нашел своего юного проводника и покинул площадь
прежде, чем Алия сумела справиться с одолевшей ее трепещущей
неподвижностью. Какая бесстрашная ересь! Это наверняка Пол. Она должна
была предостеречь стражей. Они не осмеливаются открыто схватить
Проповедника. Происходившее на площади внизу служило этому лишним
подтверждением.
Ведь, несмотря на ересь, никто не шевельнулся, чтобы остановиться
уходившего Проповедника Ни один храмовый страж не кинулся его
преследовать. Ни один пилигрим не попытался его задержать. Завораживающий
слепец! Всякий, слышавший или видевший его, чувствовал его силу, отражение
божественного дарования.
Несмотря на дневную жару, Алии внезапно стало холодно. Она физически
ощутила, как тонка та кромка, за которую она держит Империю в своей
хватке. Она вцепилась в край своего смотрового окошка, словно пытаясь
удержать свою власть, думая о ее хрупкости. Сила власти была заключена в
Ландсрааде, КХОАМ и вооруженных формированиях Свободных, в то время как
Космический Союз и Бене Джессерит вершили свои дела втихую, оставаясь в
тени. Запрещенное просачивание развитых технологий, проистекавшее от самых
дальних рубежей расселения человечества, подтачивало центральную власть.
Разрешенное к производству на фабриках Иксиана и Тлейлакса отнюдь не
снижало давления. И вечно на кулисами - стоял Фарадин из Дома Коррино,
наследник титулов и притязаний Шаддама IV.
Без Свободных, без монополии Дома Атридесов на гериатрический спайс,
Алии власти не удержать. Вся власть развеется. Она ощущала, как власть
выскальзывает у нее прямо сейчас. Народ проявлял внимание к Проповеднику.
Опасным будет заставить его замолчать - не менее опасным, чем позволить
ему и дальше произносить такие же проповеди, как сегодня на площади. Ей
были видны первые знамения ее поражения, и ум ее со всей определенностью
различил очертания стоящей перед ней проблемы. Проблема эта была
систематизирована Бене Джессерит:
"Большое население, сдерживаемое небольшой, но могущественной силой -
самое заурядное явление в нашем мире. И мы знаем главные условия, при
которых это большое население может обратиться против своих сдерживателей:
Первое - когда они находят вождя. Это самая неуловимая угроза дня
властвующих; и они должны не ослаблять контроля над вождями.
Второе - когда население осознает свои цели. Держите население в
слепоте и в незнании сомнений.
Третье - когда население обретает надежду избавиться от уз. Оно
никогда даже и поверить не должно, будто избавление возможно!"
Алия тряхнула головой, почувствовав, как от этого движения дрогнули
ее щеки. В ее населении все признаки были налицо. Каждый доклад,
получаемый ей от шпионов со всей Империи, укреплял ее и без того
достоверное знание. Непрекращающиеся боевые действия джихада Свободных
повсюду оставляли свои отметины. Куда ни дотронься "экуменизмом меча",
народ не преминет занять позу покоренного населения: оборонительную,
скрытную, уклончивую. Всякая демонстрация авторитета - что означало прежде
всего и по сути РЕЛИГИОЗНЫЙ авторитет - стала провоцировать негодование. О
да, пилигримы до сих пор стекались миллионными толпами, и были среди них,
вероятно, истинно набожные. Но, по большей части, ими руководила не
набожность, а другие мотивы. Чаще всем, это была хитренькая забота об
обеспечении будущего. И покорность подчеркивалась, и приобреталась та
форма власти, которая легко обращалась в богатство. По возвращении из
Арракиса, хаджжи обретали дома новый авторитет, новый социальный статус.
Они могли выносить выгодные им экономические приговоры, которым их родной
мир, привязанный к своей планете, не осмеливался перечить.
Алия знала народную загадку "Что ты видишь внутри пустого кошелька,
принесенного домой из Дюны?" И ответ: "Глаза Муад Диба (огненные алмазы)".
В сознании Алии прошествовали традиционные пути подавления
возрастающего брожения: народ должен усвоить, что оппозиция всегда
карается, а помощь правителю - награждается. Силы Империи должны быть
перетасованы наугад. Главные придатки имперской власти должны быть скрыты.
Всякое движение, при помощи которого Регентство нанесет встречный удар на
возможное нападение, должно быть тщательно выверено во времени, чтобы
выбить противостоящих из равновесия.
"Не потеряла ли я свое хронометрическое чутье?" - задалась она
вопросом.
"Что это за бесцельные размышления?" - осведомился голос внутри нее.
Она почувствовала себя поспокойней. Да, план Барона был хорош. Мы
уничтожим угрозу со стороны леди Джессики, и заодно опозорим Дом Коррино.
Да.
С Проповедником можно будет разобраться попозже. Она понимала, что он
из себя строит. Символика была ясной. Он был древним духом неутаиваемых
мыслей, живым и действующим духом ереси в ее пустыне ортодоксии. В этом
была его сила. И неважно, Пол ли это... до тех пор, пока в ней есть место
сомнениям. Но знание Бене Джессерит говорило, что в его силе содержится и
его слабость.
"У Проповедника есть изъян, который мы найдем. За ним будут следить
по моему приказу, каждый миг он будет под наблюдением. И, если
предоставится возможность, он будет дискредитирован".

17

Я не буду оспаривать утверждений Свободных, что они,
по божественному вдохновлению, передают религиозное
откровение. Нет, это их сопутствующая претензия на
идеологическое откровение побуждает меня облить их
презрением. Конечно, они предъявляют эту двойную претензию
в надежде, что она укрепит их владычество и поможет их
долгосрочному утверждению в мире, находящим их гнет все
возрастающим. И предостерегаю я фрименов от имени всех
этих притесняемых народов: краткосрочная выгода всегда
оборачивается убытком по прошествии времени.
Проповедник в Арракине.

Ночью Лито взошел вместе со Стилгаром на узкий уступ гребня низкой
скалы в съетче Табр, называвшейся Спутником. В ущербном свете Второй луны
со скалы им открывалась вся панорама - к северу защитная Стена и Гора
Айдахо, Великая Равнина к югу и - к востоку, по направлению к скалам
Хаббания - перекатывавшиеся дюны. С юга горизонт прятался в клубящейся
пыли, отголосках шторма. Абрис Защитной стены морозно серебрился в лунном
свете.
Стилгар пошел против своей воли, присоединясь к секретной вылазке
лишь потому, что Лито растревожил в конце концов его любопытство. Что за
нужда пересекать пески посреди ночи? Парнишка грозился ускользнуть и
отправиться в этот поход в одиночку, если Стилгар откажется. И Стилгара
безмерно беспокоило проделанное ими. Две такие важные мишени - одни, в
ночи!
Лито присел на корточки на уступе, лицом к югу, к равнине. Время от
времени он, словно бы разочарованно, хлопал себя по колену.
Стилгар ждал. Искушенный в умении молчаливо ждать, он стоял в двух
шагах от своего подопечного, скрестив руки на груди, его роба мягко
колыхалась под ночным ветерком.
Для Лито переход через пески представлялся откликом на его внутреннее
смятение, необходимостью отыскать новую направляющую поддержку в жизни,
объятой тем внутренним противоборством, на которое Ганима уже несмела
отваживаться. Он выманил Стилгара в эту совместную вылазку, потому что
есть вещи, которые Стилгару должно знать, ради того, чтобы быть готовому к
дням грядущим.
Лито опять стукнул себя по колену. Как же обременительно знать
начало! Он порой ощупал себя продолжением бессчетных других жизней, таких
же непосредственно реальных, как и его собственная. В потоке этих жизней
не было конца, не было завершенности - только вечное начало. Представали
они и шумно осаждающей его толпой, словно он был единственным окошком, в
которое каждый жаждал заглянуть. И здесь таилась опасность, погубившая
Алию.
Лито поглядел вперед, на лунный свет, серебривший перенесшие бурю
равнины. По равнинам растекались набегавшие друг на друга складки дюн;
волнистыми насыпями громоздилась кварцевая крупка, словно по мерке
рассыпанная ветрами - тускло-желтый песок, кварцевый песок, гравий. Он
почувствовал, что обрел один из приходящих перед самой зарей моментов
уравновешенности. Время поджимало. Уже стоял месяц аккад, и позади - все,
что оставалось от этого бесконечного времени ожидания: длинные горячие дни
и горячие суховеи, ночи, подобно этой терзаемые шквалами ветра,
нескончаемые порывы от раскаленных, как топки, стран Хаукбледа. Он глянул
через плечо на Защитную стену, изломанную линию в свете звезд. Там, за
стеной, в Северной впадине, и обитала его главная проблема.
Опять он посмотрел на пустыню. Пока он вглядывался в горячую тьму,
забрезжил день, из-за пыльных склонов всходило солнце, лимонными оттенками
трогая красные столпы бури. Он закрыл глаза, желая представить, как день
взойдет над Арракином, увидеть в своем сознании город, разбросанными
коробочками лежащий между светом и новыми тенями. Пустыня... коробочки....
пустыня... коробочки.
Когда он открыл глаза, пустыня оставалась - разлегшееся
шафранно-коричневое пространство взбитого ветром песка. Маслянистые тени
вдоль основания каждой дюны вытягивались словно лучи только что минувшей
ночи. Они связывали одно время с Другим. Лито подумал о ночи, сидя на
корточках, недремлющий Стилгар рядом с ним, старший по возрасту,
тревожимый молчанием и необъясненными причинами их приходов в это место.
Наверняка у Стилгара много воспоминаний о том, как он проходил этой
дорогой со своим обожаемым Муад Дибом. Даже сейчас Стилгар двигался,
обшаривал взглядом все вокруг, будучи начеку против любой опасности.
Стилгар не любил оказываться на открытом месте при дневном свете. В этом
он был чистой воды Свободным прежних времен.
Ум Лито неохотно расставался с ночью и с ясностью всего том, чем была
она напряжена и чревата на песчаном распутье. Здесь, в скалах, ночь сразу
обретала черную неподвижность. Лито сочувствовал страхам Стилгара,
связанным с дневным светом. Тьма, даже переполненная ужасами, была
бесхитростна. Свет мог быть очень даже всяким. Ночные страхи имели запах,
то, что приходило из ночи - приходило с катящимся звуком. В ночи измерения
оказывались разделенными, все усугублялось - шипы острее, лезвия более
режущи. Но ужасы дня могли быть намного хуке.
Стилгар кашлянул. Лито заговорил, не оборачиваясь:
- У меня очень серьезная проблема, Стил.
- Так я и предполагал, - голос сбоку от Лито прозвучал тихо и
настороженно. Сын говорил очень уж похоже на отца Было в этом запретное
колдовство, задевшее в Стилгаре струну неприязни. Свободные знали ужасы
одержимости. Тот, в ком ее обнаруживали - убивался законным порядком, и
воду его выплескивали в песок, чтобы она не осквернила водохранилище
племени. Мертвым следует оставаться мертвыми. Нет ничего предосудительного
в том, чтобы чье-то бессмертие обнаруживалось в его детях, но дети не
имеют права слишком точно воспроизводить один из обликов своего прошлого.
- Моя проблема в том, что мой отец слишком многое оставил
несделанным, - сказал Лито. - Особенно, куда устремлены наши жизни.
Империя не может и дальше следовать тем же путем, Стил, не предлагая
надлежащей цели для человеческой жизни. Я говорю о жизни, понимаешь? О
жизни, а не о смерти.
- Однажды, растревоженный видением,твой отец говорил со мной в том же
духе, - сказал Стилгар.
Лито захотелось легкомысленной репликой разделаться с вопрошающим
страхом Стилгара - может быть, предложением пойти позавтракать и покончить
с постом. Он вдруг ощутил сильный голод. Последний раз они ели вчера в
полдень, и Лито настоял на том, чтобы поститься целую ночь. Но иной голод
влек его сейчас.
"Беда моей жизни - это беда данного места, - думал Лито. - Нет
изначального сотворения. Я просто иду назад и назад, пока не начинают
исчезать расстояния. Мне не виден горизонт - мне не видны скалы Хаббания.
Я не могу найти исходного места для проверки".
- Предвидению нет никакой замены, - сказал Лито. - Может, мне стоило
бы попробовать спайс.
- И загубить себя, как твой отец?
- Дилемма, - сказал Лито.
- Однажды твой отец признался мне, что слишком хорошо знать будущее -
это быть так запертым в этом будущем, что исключаются всякая возможность
из него сбежать.
- Парадокс, который и есть наша проблема, - сказал Лито. - Такая это
тонкая и могущественная штука, предвидение. Будущее наступает сейчас.
Возможность быть зрячим в стране слепых приносит свои собственные
опасности. Стараясь растолковать слепому, что видишь, ты склонен забывать,
что слепцы движутся по накатанным путям, обусловленным их слепотой. Они -
как чудовищная машина, следующая собственной дорогой. У них собственная
инерция движения, собственное тяготение. Я боюсь слепцов, Стил, я боюсь
их. Они так легко могут сокрушить все на своем пути.
Стилгар воззрился на пустыню. Лимонная заря превратилась в стальной
день.
- Почему мы сюда пришли? - спросил он.
- Потому что я хотел, чтобы ты увидел место, где я могу умереть.
Стилгар напрягся. Затем:
- Так у тебя БЫЛО видение!
- Возможно, это был только сон.
- Зачем мы пришли в такое опасное место? - Стилгар сверкнул глазами
на своего подопечного. - Мы немедля вернемся.
- Я умру не сегодня, Стил.
- Нет? Что у тебя было за видение?
- Я видел три тропы, - голос Лито зазвучал в грезящей интонации
вспоминающего. - Одно из будущих требовало от меня убийства нашей бабушки.
Стилгар метнул короткий взгляд на съетч Табр, словно боясь, что леди
Джессика может их услышать через пространство песка.
- Зачем?
- Чтобы не утратить монополию на спайс.
- Не понимаю.
- И я тоже. Но именно об этом я и думал в том сне, где воспользовался
ножом.
- Ага, - Стилгар понял об использовании ножа. - Каков второй путь?
- Гани и я поженимся, чтобы закрыть род Атридесов для посторонних.
- Фу-у! - Стилгар резко выдохнул, яростно выражая свое отвращение.
- В древние времена такое было обычным для царственных особ, - сказал
Лито. - Гани и я решили, что брачной близости между нами не будет.
- Предупреждаю вас - будьте тверды в этом решении! - в голосе
Стилгара прозвучала смертельная опасность. По закону Свободных,
кровосмешение каралось смертью на висельной треноге. Откашлявшись, Стилгар
спросил: - А третья тропа?
- Я призван низвести моего отца до человеческого уровня.
- Он был моим другом, Муад Диб, - пробормотал Стилгар.
- Он был твоим богом! Я должен разбожествить его.
Стилгар повернулся спиной к пустыне и посмотрел на оазис своего
возлюбленного съетча Табр. Такие разговоры всегда его коробили.
Лито уловил потный запах при движении Стилгара. Какое искушение -
уклониться от разговора о всех тех наполненных важностью и значением
вещах, которые должны быть здесь сказаны. Они могут проговорить полдня,
переходя от частного к общему, как бы уводя себя от тех настоящих решений,
от тех непосредственных нужд, которые им предстоят. И нет сомнения, что
Дом Коррино представляет реальную угрозу для реальных жизней - его и Гани.
Но все, что он делает теперь, должно быть взвешено и проверено на оселке
тайных необходимостей. Стилгар проголосовал однажды за убийство Фарадина,
предложив изощренное применение чаумурки - яда в питье. Фарадин был
известен своим пристрастием к некоторым сладким ликерам. Такое нельзя
дозволить.
- Если я умру здесь, Стил, - сказал Лито, - ты должен остерегаться
Алии. Она больше не твой друг.
- К чему этот разговор о смерти и о твоей тете? - Стилгар неподдельно
разъярился. УБИТЬ ЛЕДИ ДЖЕССИКУ! ОСТЕРЕГАТЬСЯ АЛИИ! УМЕРЕТЬ В ЭТОМ МЕСТЕ!
- Маленькие люди изменяют свои лица по ее велению, - сказал Лито. -
Правителю нет нужды быть пророком. И даже богоподобным. Я привел тебя
сюда, чтобы ясно определить, чего требует наша Империя. Она требует
хорошего управления. И зависит это не от законов и прецедентов, а отличных
качеств правящего, кто бы он ни был.
- Регентство очень хорошо справляется с обязанностями по управлению
Империей, - сказал Стилгар. - Когда ты достигнешь нужного возраста..