Херберт Фрэнк. Дети Дюны

- Я - Гадхеан ал-Фали, - сказал он, ставя ногу на ступени под
тронами, чтобы показать, насколько он выше по статусу всех остальных в
толпе. - Я был одним из федайкинов Муад Диба, и я здесь по делу,
касающемуся пустыни.
Алия чуть заерзала - совсем чуточку выдала себя. Под требованием
ввести Джессику в Совет стояла и подпись ал-Фали.
"Касающееся пустыни", - подумала Джессика.
Гадхеан ал-Фали произнес эти слова прежде, чем Ходатай успел начать
изложение его дела. Этой формальной фразой Свободных он приковывал их
внимание к тому, что его дело настоятельно касается всей Дюны - и что он
будет говорит данной ему властью федайкина, жертвовавшего своей жизнью
рядом с Муад Дибом. Джессика засомневалась, об этой ли цели Гадхеан
ал-Фали сообщил Джавиду или Главному Ходатаю, добиваясь приема. Догадка ее
подтвердилась, когда от дальней стены палаты рванулся вперед один из
священнослужителей, размахивая черной повязкой Ходатая.
- Миледи! - взывал священнослужитель. - Не слушайте этого человека!
Он пришел под лживым...
Джессика, наблюдавшая за бегущим к ним жрецом, боковым зрением
уловила какое-то движение - и увидела, что рука Алии подала сигнал на
старом боевом языке Атридесов: "Сейчас!" Джессика не могла определить,
куда адресован этот сигнал, но инстинктивно наклонилась влево, опрокидывая
за собой трон. Она выкатилась кувырком из рухнувшего трона, вскочила на
ноги и услышала резкое ХЛОП! пистолета маула... и еще одно. Но уже после
первого выстрела она была в движении, почувствовав, как что-то дернуло ее
правый рукав. Она нырнула в толпу просителей и придворных возле помоста.
Алия, как она заметила, не шевелилась.
Окруженная людьми, Джессика остановилась.
Она увидела, что Гадхеан ал-Фали шмыгнул к другой стороне помоста, но
Ходатай оставался стоять, как стоял.
Все это произошло со стремительностью засады, но всякий в зале знал,
как именно должен реагировать тренированный человек, которого застали
врасплох. То, что Алия и Ходатай остались стоять как вкопанные, весьма
изобличало их.
Смятение, покатившееся к середине Залы, привлекло внимание Джессики,
она пробилась сквозь толпу и увидела четырех челобитчиков, державших
жреца-служителя. Его черная повязка Ходатая валялась у его ног, из складок
ее выглядывал пистолет маула.
Ал-Фали протолкался вслед за Джессикой, поглядел на пистолет, затем
на жреца, испустил крик ярости и, движением снизу вверх, жестко
напряженными пальцами правой руки, нанес тому удар "ачаг". Удар пришелся в
горло жреца и тот рухнул, задыхаясь. Не удостоив и взглядом сраженного им
человека, старый наиб обратил гневное лицо к помосту.
- Делал-ил ан-наббава! - вскричал ал-Фали, поднося ладони ко лбу, а
затем опустив их. - Квадис ас-Салаф не позволит заткнуть мне рот! Если мне
не убить покушавшихся, то от других они не уйдут!
Он думает, что целью был он, сообразила Джессика. Посмотрев на свой
рукав, она вдела палец в аккуратную дырочку, оставленную дробинкой маулы.
Несомненно, отравленная.
Челобитчики бросили священнослужителя. Тот лежал на полу, с перебитой
глоткой, умирая в корчах. Джессика знаком подозвала пару потрясенных
придворных слева от себя.
- Я хочу, чтобы этого человека спасли, для допроса. - И, увидев их
нерешительность, использовала Голос: - Живо!
Они шагнули к жрецу.
Джессика продралась к ал-Фали, ткнула его в бок:
- Ты дурак, наиб! Они охотились на меня, а не на тебя!
Несколько людей вокруг нее услышали. В следующий миг, в наступившей
тишине, ал-Фали поглядел на помост, где один трон был опрокинут, а на
другом продолжала сидеть Алия. То понимающее выражение, которое
промелькнуло на его лице, неопытному человеку ни за что было бы не
разглядеть.
- Федайкин, - сказала Джессика, напоминая Свободному о его прежней
службе ее семье, - мы, опаленные, знаем, как стоять спиной к спине.
- Доверяйте мне, миледи, - сказал он, сразу же ухватив значение ее
слов.
Джессика обернулась на задыхающийся звук позади нее, и почувствовала,
как ал-Фали сразу же сдвинулся, чтобы прикрыть ее спину. Женщина в
цветастом наряде городской Свободной наклонялась над лежавшим на полу
жрецом. Двух придворных нигде не было видно. Женщина даже не взглянула на
Джессику, а издала древнее похоронное причитание своего народа - призывая
их прийти и собрать воду тела в бассейн племени. Занятным было
несоответствие между этим причитанием и одеянием этой женщины. Джессика
ощутила, как цепки старые обычаи, хоть и видела лживость этой горожанки.
Это создание в цветастых одеждах явно убило жреца, чтобы он уж точно не
проговорился.
"И зачем лишние хлопоты? - удивилась Джессика. - Надо было лишь
подождать, пока этот человек умрет от удушья". Этот поступок был актом
отчаяния, приметой глубокого страха.
Алия пододвинулась к краю трона, в глазах ее блеснула
настороженность. Стройная женщина, в косу которой были вплетены банты
людной охранницы Алии, широкими шагами прошла мимо Джессики, наклонилась
над жрецом, выпрямилась и оглянулась в сторону помоста:
- Он мертв.
- Уберите его, - приказала Алия и сделал знак охране возле помоста. -
Поставьте на место трон леди Джессики.
"Так ты бесстыдством будешь брать!" - подумала леди Джессика. Неужели
Алия думает, будто хоть кого-то одурачила! Ал-Фали говорил о Квадис
ас-Салафе, взывая к святым отцам мифологии Свободных и к их
покровительству. Но не сверхъестественные силы пронесли пистолет маула в
помещение, где не дозволялось никакое оружие. Заговор, в который впутаны и
люди Джавида, - вот единственный ответ, а беззаботность Алии по отношению
к своей собственной персоне всем и каждому дает понять, что она -
участница этого заговора.
Старый наиб, оборотясь через плечо, заговорил с Джессикой:
- Примите мои извинения, миледи. Мы, люди пустыни, пришли к вам как к
нашей последней отчаянной надежде, а теперь видим, что вы все так же
нуждаетесь в нас.
- Матереубийство не очень-то идет моей дочери, - сказала Джессика.
- Племена услышат об этом, - пообещал ал-Фали.
- Если вы так отчаянно во мне нуждаетесь, то почему не подошли ко мне
на Приветственном Собрании в съетче Табр? - спросила Джессика.
- Стилгар бы этого не позволил.
"А-а-а, эти правила наибов! - подумала Джессика. - В Табре слово
Стилгара - закон".
Опрокинутый трон поставили на место. Алия знаком пригласила мать
вернуться, сказав:
- Вы все, будьте добры как следует запомнить смерть этого
предателя-жреца. Угрожающие мне умирают, - и она взглянула на ал-Фали. -
Большое спасибо тебе, наиб.
- Спасибо за ошибку, - пробормотал ал-Фали, взглянув на Джессику. -
Ты права. Моя ярость устранила того, кого следовало допросить.
- Возьми на заметку тех двух придворных и женщину в цветастом платье,
федайкин, - прошептала Джессика. - Я хочу, чтобы их схватили и допросили.
- Будет сделано, - ответил он.
- Если мы выберемся отсюда живыми, - добавила Джессика. - Ну, давай
займем наши места и доиграем наши роли.
- Как скажете, миледи.
Они вместе вернулись к помосту, Джессика взошла по ступеням и уселась
на свое место рядом с Алией, ал-Фали остался на месте для просителей
внизу.
- Ну? - сказала Алия.
- Одну секунду, дочка, - проговорила Джессика. Она подняла свой рукав
и, показав дырочку, продела в нее палец. - Нападающие целились в меня.
Пуля чуть меня не задела, хоть я и увернулась. Вы все можете видеть, что
пистолет маула теперь не лежит на прежнем месте. - Она спросила. - У кого
он?
Ответа не последовало.
- Его, наверное, можно найти, - сказала Джессика.
- Что за чушь! - заявила Алия. - Это на МЕНЯ...
Джессика полуобернулась к дочери, сделав жест левой рукой:
- Пистолет у кого-то в зале. Разве ты не боишься...
- Он у одной из моих стражниц! - сказала Алия.
- Тогда пусть эта стражница принесет его мне, - ответила Джессика.
- Она его уже унесла.
- Как удобно, - заметила Джессика.
- О чем ты говоришь? - вопросила Алия.
Джессика позволила себе мрачную улыбку.
- Я говорю, что двум твоим людям было поручено спасти жизнь
ЖРЕЦА-ПРЕДАТЕЛЯ. Я предупредила их, что они умрут, если он умрет. И они
умрут.
- Я это запрещаю.
Джессика только плечами пожала.
- Наш доблестный федайкин все ждет со своим делом, - Алия указала на
ал-Фали. - Отложим наш спор.
- Он может быть отложен навсегда, - на Чакобса ответила Джессика,
вдвойне усилив колкость своих слов, чтобы показать Алии, что никакой спор
не отменит ее смертного приговора.
- Посмотрим! - и Алия повернулась к ал-Фали. - Зачем ты здесь,
Гадхеан ал-Фали?
- Чтобы увидеть мать Муад Диба, - ответил наиб. - Те, кто остались от
федайкинов, братства, служившего ее сыну, наскребли в складчину свои
скромные средства, чтобы я мог добраться и проникнуть сюда, мимо алчных
стражей, отгораживающих Атридесов от реальностей Арракиса.
- Все, что требуется федайкинам, они должны только... - начала Алия.
- Он пришел ко мне, - перебила Джессика. - В чем твоя отчаянная
нужда, федайкин?
- Здесь я представляю Атридесов! - сказала Алия. - В чем...
- Замолчи, смертоносная Богомерзость! - огрызнулась Джессика. - Ты
пыталась убить меня, ДОЧКА! Я говорю это для всех здесь - чтобы знали. Ты
не сможешь перебить всех находящихся, чтобы вынудить их к молчанию - как
этого жреца вынудили умолкнуть. Да, удар наиба был почти смертельным, но
он еще мог быть спасен. Его можно было бы даже допросить! Тебя не заботит,
что он умолк навсегда. Протестуй перед всеми, сколько хочешь - твоя вина
ясно читается по твоим поступкам.
Алия сидела в окаменелом молчании, с бледным лицом. И Джессика,
следившая за игрой чувств на лице своей дочери, подметила и до ужаса
знакомое движение рук Алии, бессознательный жест, некогда присущий
злейшему врагу Атридесов. Пальцы Алии отстукивали ритм - один раз мизинец,
трижды указательный палец, дважды безымянный, один раз мизинец, дважды
безымянный... - и опять снова в том же порядке.
Старый Барон!
Алия перехватила взгляд Джессики, посмотрела на свою руку, пальцы ее
замерли, она опять взглянула на мать - и увидела, что ту осенила ужасная
догадка. Злорадная загадка свела губы Алии.
- Так вот твоя месть нам, - прошептала Джессика.
- Ты сошла с ума, мама? - осведомилась Алия.
- Хотелось бы мне, чтобы было так, - ответила Джессика. И подумала:
"Она понимает, что я засвидетельствую это в Бене Джессерит. Понимает.
Может, она даже заподозрит, что я расскажу об этом Свободным и она
вынуждена будет подвергнуться Испытанию на Одержимость. Ей нельзя
позволить мне уйти отсюда живой".
- Наш доблестный федайкин ждет, пока мы спорим, - проговорила Алия.
Джессика заставила себя опять сосредоточить внимание на наибе. Взяв
свои чувства под контроль, она сказала:
- Ты прибыл увидеть меня, Гадхеан.
- Да, миледи. Мы, люди пустыни, видим, что происходят ужасные вещи.
Малые Создатели выходят из песка, как было предсказано в древних
пророчествах. Шаи-Хулуда нельзя найти нигде, кроме глубокой пустыни. Мы
покинули нашего друга, пустыню!
Джессика взглянула на Алию. Та просто сделала ей знак продолжать.
Джессика обвела взглядом толпу в зале, увидела потрясенную настороженность
на каждом лице. Значительность схватки между матерью и дочерью не осталась
непонятой аудиторией, и они наверняка удивлены, почему продолжается
аудиенция. Джессика опять обратилась к ал-Фали.
- Гадхеан, что это за разговоры о Малых Создателях и скудости
песчаных червей?
- Мать Влаги, - он употребил ее старый титул среди Свободных. - Нас
предостерегал об этом Китаб ал-Ибар. Мы взываем к тебе. Да не будет
забыто, что в тот день, когда умер Муад Диб, Арракис вернулся к самому
себе. Мы не можем бросить пустыню.
- Ха! - презрительно хмыкнула Алия. - Суеверное отребье Внутренней
Пустыни страшится экологического преображения. Они...
- Я понимаю тебя, Гадхеан, - сказала Джессика. - Если не будет
червей, не будет спайса. Если не будет спайса, то откуда мы возьмем деньги
на жизнь?
Ропот удивления: шумные вдохи и потрясенные шепотки разбежались по
Палате, отдаваясь в ней эхом.
- Суеверная чушь! - пожала плечами Алия.
Ал-Фали, воздев правую руку, направил ее в сторону Алии:
- Я говорю с Матерью Влаги, а не с Коан-Тин!
Руки Али вцепились в подлокотники трона, но она осталась сидеть.
Ал-Фали поглядел на Джессику.
- Некогда это была страна, где ничего не росло. Теперь появились
растения. Они расползаются, как вши по ране. Уже были облака и дожди вдоль
пояса пустыни. Дожди, миледи! О, драгоценная мать Муад Диба, как сон -
брат смерти, так дождь для Пояса Дюны. Это смерть для нас всех.
- Мы делаем только то, что предначертано самими Льет-Кайнзом и Муад
Дибом, - возразила Алия. - К чему весь этот лепет суеверий? Мы почитаем
слова Льет-Кайнза, говорившего нам: "Я хочу увидеть всю планету окутанной
сетью зеленых растений". Так и будет.
- А как насчет червей и спайса? - спросила Джессика.
- Сколько-то пустыни всегда останется, - ответила Алия. - Черви
выживут.
"Она лжет, - подумала Джессика. - Почему?"
- Помоги нам, Мать Влаги, - взмолился ал-Фали.
Словно двойное зрение вдруг открылось у Джессики, сознание ее
покачнулось, задетое словами старого наиба. Нет ошибки - это АДАБ,
вопрошающая память, приходящая сама по себе. Она безоговорочно овладела
Джессикой, остановив все ее ощущения, глубоко укореняя в ее разуме урок
прошлого. Она вся оказалась в плену адаба - рыба, попавшая в сеть. И при
всем том, его взыскательность Джессика ощущала как момент наивысшей
человечности, любая частичка - напоминание о творении. Каждый элемент этой
памяти-урока был подлинным, но иллюзорным в своей постоянной изменчивости,
и она поняла, что приблизилась, как только вообще могла, к тем
предвидениям, что однажды и навсегда закогтили ее вкусившего спайс сына.
"Алия лжет, потому что она одержима одним из тех, кто несет гибель
Атридесам. Она сама - первый источник гибели. Значит, ал-Фали говорит
правду: черви обречены, если только курс экологического преображения не
будет видоизменен".
Подневольная откровению, Джессика увидела людей в зале словно в
замедленной киносъемке, постигая роль каждого из присутствующих. Она
отчетливо определила всех, кому поручено не допустить, чтобы она вышла
отсюда живой. И ее путь сквозь них начертался в ее сознании словарю
обрисованный ярким светом - смятение среди них, один при своем выпаде
натыкается на другого, все группки людей перешиваются. А еще она видела,
что может покинуть Великую Залу только для того, чтобы вверить свою жизнь
кому-то другому. Алию не заботит, сотворит ли она мученицу. Нет - ТОМУ,
КЕМ ОНА ОДЕРЖИМА, на это наплевать.
В своем застывшем времени Джессика выбрала способ спасти старого
наиба и отправить его посланцем. Путь из Залы виделся с неизгладимой
четкостью. До чего же все просто! Фигляры с забаррикадированными глазами,
чьи плечи сохраняют положение неподвижной обороны, и каждый из них в
огромной Зале виделся ей в столь необратимом разладе, что мертвая плоть
могла бы соскользнуть с них, обнажая скелеты. Их тела, их одежды, их лица
говорили о личном аде каждого: грудь, напоенная скрытыми кошмарами,
блестящий серп драгоценного украшения, ставший заменой оружию; рты,
безусловность приговоров которых - от испуга; кафедральные призмы бровей
демонстрируют высокомерие и религиозность, отрицаемые чреслами.
Несомую гибель ощутила Джессика в той складывающейся силе, что
выпущена была на волю на Арракисе. Голос ал-Фали дистрансом прозвучал в ее
душе, пробуждая зверя в самых ее глубинах.
В мгновение ока Джессика вернулась из адаба в мир движения, но мир
этот был уже другим по сравнению с тем, какой властвовал над ней лишь
секунду назад.
Алия собирались заговорить, но Джессика сказала:
- Тихо! - И затем: - Есть страшащиеся, будто я безоговорочно
обратилась к Бене Джессерит. Но с того дня, когда Свободные в пустыне
подарили жизнь мне и моему сыну, я - Свободная! - И она перешла на древний
язык, который в этой Зале мог понять только тот, для кого он был
предназначен! - Он сар акхака зеливан ау маслумен!
"Поддержи своего брата во время его нужды, прав он или не прав!"
Слова ее произвели желаемый эффект: легкое перемещение внутри Палаты.
Но Джессика разбушевалась:
- Вот Гадхеан ал-Фали, честный Свободный, приходит сюда сказать мне
то, о чем мне должны бы были поведать уже другие. Пусть никто этого не
отрицает! Экологическое преображение стало вырвавшейся из-под контроля
бурей!
Бессловесная волна согласия пробежала по зале.
- И моя дочь восторгается этим! - продолжала Джессика. - Мектуб
ал-меллах! Ты режешь мою плоть и солью пишешь по моим ранам! Почему
Атридесы обрели здесь родной дом? Потому что Мохалата была естественной
для нас. Для Атридесов править всегда означало защищать, сотрудничая:
Мохалата, как всегда это знали Свободные. Поглядите теперь на нее! - и она
указала на Алию. - Она хохочет по ночам в одиночестве, созерцая свое
собственное зло! Производство спайса совсем иссякнет, или, в лучшем
случае, будет ничтожной долей от прежнего уровни! И когда весть об ЭТОМ
разойдется...
- Мы сохраним угол для самого ценного продукта во Вселенной! -
вскричала Алии.
- Углом ада мы станем! - рассвирепела Джессика.
И Алия заговорила на самом древнем Чакобсе, личном языке Атридесов, с
его трудными гортанными остановками и прищелкиваниями:
- Теперь ты знаешь, МАТЬ! Ты думала, внучка Барона Харконнена не
усвоит всех тех жизней, что ты впихала в мое сознание еще до моего
рождения? Когда я разозлилась на то, что ты со мной сделала, мне
понадобилось только спросить саму себя, как бы поступил на моем месте
Барон Харконнен. И он мне ответил! Понимаешь меня, Атридесова сука? Он
ответил МНЕ!
Ядовитую злобу услышала Джессика и подтверждение своей догадки.
БОГОМЕРЗОСТЬ! Алия побеждена изнутри, одержима КАХУЭТом зла, Бароном
Владимиром Харконненом. Сам Барон говорит сейчас ее устами, не заботясь о
том, что выходит наружу. Он хочет, чтобы она увидела его месть, хочет,
чтобы она поняла - его не удастся сбросить со счета.
Предполагается, что я с моим знанием останусь здесь, беспомощной,
подумала Джессика. И с этой мыслью она кинулась по пути, показанному ей в
адабе, восклицая:
- Федайкины, следуйте за мной!
Как выяснилось, в зале было шесть федайкинов, и пять из них пробились
вслед за ней.

24

Когда я слабее тебя, я прошу тебя дать мне свободу,
поскольку это в согласии с твоими принципами, когда я
сильнее тебя, я отбираю у тебя свободу, поскольку это в
согласии с моими принципами.
Слова древнего Философа.
(Харк ал-Ада приписывает их Луису Вьело).

Лито высунулся из тайного выхода из съетча, увидел дно кручи,
уходившей вверх за пределы его ограниченной видимости. Шедшее к закату
солнце отбрасывало по вертикальным полосам обрыва длинные тени.
Бабочка-скелетик порхала, залетая то в свет, то в тень, ее паутинные
крылышки казались против света прозрачным кружевом. До чего же нежна эта
бабочка, чтобы здесь существовать, подумал Лито.
Прямо впереди простирался абрикосовый сад, где работали дети, собирая
упавшие плоды. За садом был канал. Он и Ганима ускользнули от своей
охраны, затерявшись во внезапном встречном потоке рабочих. Для них
оказалось сравнительно простым проползти вниз по вентиляционным шахтам
туда, где они соединялись с лестницей, к потайному выходу. Теперь им
оставалось только смешаться с детьми, пробраться к каналу и шмыгнуть в
туннель. Там они смогут держаться рядом с хищной рыбой, не дозволявшей
песчаной форели втянуть в своей пузырь оросительную воду племени. Ни один
Свободный никогда и не вообразит, что человек способен рискнуть
погрузиться в воду.
Он вышел из защитных проходов. Круча простиралась вдаль по обе
стороны от него, став горизонтальной просто благодаря его собственному
движению.
Ганима двигалась вплотную за ним. У обоих были небольшие корзинки для
сбора фруктов, сплетенные из волокон спайса, но в каждой корзинке
находился запакованный сверток: фремкит, пистолет маула, криснож... и
новые одежды, присланные Фарадином.
Ганима проследовала в сад за своим братом, смешалась с работающими
детьми. Маски стилсьютов скрывали все лица. Они стали всего лишь еще двумя
работниками, но Ганима чувствовала, что их поступок уводит ее жизнь за
защищающие рубежи и с известных путей. До чего же прост этот шаг, шаг из
одной опасности в другую! Новые одеяния, присланные Фарадином и
находившиеся теперь в их корзинках, преследовали цель, хорошо понятного им
обоим. Ганима подчеркнула это понимание, вышив свой личный девиз: "Мы
Соучаствуем", на Чакобса, над двумя нагрудными ястребиными профилями.
Скоро наступят сумерки, и за каналом, проводившем границу между
пустыней и возделанными землями съетча, воцарится такой особенный вечер, с
которым немногие места во Вселенной могут потягаться. Будет мягко
освещенная пустыня, мир настойчивого одиночества, пропитанный ощущением,
будто каждое создание одиноко в этом новом мире.
- Нас видели, - прошептала Ганима, наклоняясь рядом со своим братом и
приступая к работе.
- Охрана?
- Нет.
- Хорошо.
- Нам надо побыстрее уходить, - сказала она.
Лито, согласясь с этим, двинулся через сад прочь от кручи. Он подумал
мыслью своего отца: "Все в пустыне или пребывает подвижным, или исчезает".
Вдали, в песках, он видел возвышающийся Спутник, напоминание о
необходимости подвижности. Скалы, в своем загадочном бдении, оставались
неподвижными и жесткими, год за годом истаивая под атаками несомого ветром
песка. Однажды Спутник станет песком.
Приблизясь к каналу, они услышали музыку из высокого входа в съетч.
Старомодный набор инструментов Свободных - двудырчатая флейта, тимпаны,
тамбурины, сделанные из спайсового цилиндра и кожи, туго натянутой на него
с одной стороны. Никто не спрашивал, у какого животного планеты берут
такую кожу.
"Стилгар припомнит, что я говорил ему о той расщелине Спутника, -
подумал Лито. - Он придет в темноте, когда будет слишком поздно - и тогда
узнает".
Вскоре они были у канала. Они скользнули в открытую трубу, взобрались
по инспекционной лестнице на выступ для обслуживания. В канале было
сумрачно, сыро и холодно, слышался плеск хищной рыбы. Любой несчастной
форели, которая попробует украсть воду, рыба прокусит размягчившуюся от
воды внутреннюю поверхность. Людям их тоже следует остерегаться.
- Осторожно, - сказал Лито, спускаясь со скользкого выступа. Он
крепко пристегнулся памятью к местностям и временам, которых его тело
никогда не знало. Ганима последовала за ним.
Преодолев канал, они разделись до стилсьютов и надели новые одежды.
Оставив прежнее одеяние Свободных позади, они взобрались по другой
инспекционной трубе, переползли через дюну на ее другую сторону. Там они
присели, заслоненные от съетча, извлекли свои маулы и крисножи, надели
упакованные фремкиты на плечи. Музыки им больше слышно не было.
Лито встал и направился по ложбинке между дюнами.
Ганима шаг в шаг пошла за ним, тренированно, аритмично и тихо
перемещаясь по открытому песку.
Под гребнем каждой дюны они пригибались и прокрадывались к укромному
местечку, где делали паузу и оглядывались назад - нет ли погони. Никаких
преследователей не возникло в пустыне к тому времени, когда они достигли
первых скал.
В тенях скал они пробрались вокруг Спутника к выступу, смотревшему на
пустыню. Далеко-далеко, где был БЛЕД, мерцали цвета. Темнеющий воздух
казался хрупким, как тонкий хрусталь. Пейзаж, открывавшийся их взору, был
превыше жалости, и растекался он беспрепятственно - ровная уверенность в
себе. Шаря по безбрежным пространствам, взгляд не находил ни одной для
себя зацепки.
Это горизонт вечности, подумал Лито.
Ганима присела на корточки рядом со своим братом, думая: "Скоро
состоится нападение". Она прислушивалась к малейшему звуку, все ее тело
превратилось в сгусток напряженно-пытливого ожидания.
Лито был не менее насторожен. Он владеет теперь в высшей степени
тренированностью всех тех, чьи жизни живут внутри него. В пустыне
приучаешься твердо полагаться на свои чувства, на ВСЕ чувства. Жизнь
становится запасом накопленных восприятий, каждое из которых нацелено лишь
на мгновенное спасение жизни.
Вскоре Ганима вскарабкалась наверх и поглядела через выемку в скале
на путь, по которому они пришли. Казалось, целая жизнь отделяет их от
безопасности съетча, грудой немых круч высившегося за коричнево-пурпурным
пространством, с подернутыми пылью краями очертаний, где серебряными
стрелками посверкивали остатки солнечного света. Погони так и не было
видно на отделявшем их от съетча пространстве. Она вернулась и присела
рядом с Лито.
- Это будет хищник, - сказал Лито. - Таково мое теоретичное
вычисление.
- По-моему, ты слишком быстро остановился в своих вычислениях, -
сказала Ганима. - Это будет не один хищник. Дом Коррино знает, что не надо
складывать свои надежды в один мешок.
Лито кивнул в знак согласия.
Его ум внезапно ощутил тяжесть всего того множества жизней, которые
влила в него его НЕПОХОЖЕСТЬ - всех жизней, ставших его собственными еще
до его рождения. Он был перенасыщен живыми и хотел сбежать от своего
сознания. Внутренний мир был тяжким зверем, способным его сожрать.