Херберт Фрэнк. Дети Дюны

зычным рыком. - Отвергните несомненность! Вот глубочайшее требование
жизни! В этом - вся жизнь. Мы - ее щуп в неизвестное, в сомнительное.
Почему вы не слышите Муад Диба? Если несомненность - это абсолютное знание
абсолютного будущего, то это лишь замаскированная смерть! Такое будущее
наступает СЕЙЧАС! Он это вам показал!
С ужасающей прицельностью Проповедник вытянул руку и схватил руку
Алии. Сделано это было без нашаривания или колебаний. Она попробовала
вырваться, но он держал ее крепко, до боли, говоря ей прямо в лицо -
окружающие в смятении подались назад.
- Что говорил тебе Пол Атридес, женщина? - сурово вопросил он.
"Откуда он знает, что я женщина?" - спросила себя Алия. Она хотела
ускользнуть в свои внутренние жизни, искать в них защиту, но внутренний
мир оставался пугающе безмолвен, загипнотизированный этой фигурой из
прошлого.
- Он говорил тебе, что завершенность равна смерти! - прокричал
Проповедник. - Абсолютное предвидение - это завершенность... это смерть!
Она попробовала освободиться от его цепких пальцев. Ей хотелось
выхватить нож и сразить его, чтобы избавиться, но она не смела. Никогда в
жизни она не чувствовала себя такой устрашенной.
Проповедник вскинул подбородок и поверх ее головы обратился к толпе,
вскричав:
- Я даю вам слова Муад Диба! Он сказал: "Я собираюсь ткнуть вас
лицами в то, чего вы стараетесь избежать. Я не нахожу странным, что все вы
хотите верить лишь в удобное для вас. Как же еще людьми изобретаются
ловушки, чтобы ввергнуться в посредственность? Как же еще мы определяем
трусость?" Так говорил вам Муад Диб!
Он резко отпустил руку Алии, отпихнул ее в толпу. Она бы упала, не
поддержи ее людская стена.
- Существовать - значит выделяться, не оставаться фоном, - сказал
Проповедник. - Вы не думаете о том, чтобы существовать по-настоящему, если
только вы не готовы рискнуть даже собственным здравым рассудком ради
верного суждения, что есть ваше существование.
Проповедник шагнул вниз и снова схватил руку Алии - без колебаний и
без заминки. Хотя, на сей раз он был мягче. Наклонившись к ней вплотную,
он сказал ей прямо в ухо:
- Брось свои попытки опять низвести меня до фона, сестра.
Затем - рука на плече юного поводыря - он шагнул в толпу. Для
странной пары освободили путь. Потянулись руки, чтобы коснуться
Проповедника, но касались его люди с благоговейной легкостью, страшась
того, что могло им открыться под запыленной накидкой Свободного.
Алия, потрясенная, осталась стоять в одиночестве, поскольку толпа
потянулась за Проповедником.
Вот она, полная уверенность. Это Пол. Не остается никаких сомнений.
Это - ее брат. Она ощутила то же, что толпа. Она предстала перед
священным, и весь ее мир рушился теперь вокруг нее. Ей хотелось побежать
за ним, умолять его спасти ее от самой себя, но она не могла пошевелиться.
Пока другие теснились, следуя за Проповедником и поводырем, она стояла
отравленная полнейшим обаянием, скорбью столь глубокой, что могла лишь
трепетать, не в силах управлять собственными мускулами.
"Что мне делать? Что мне делать?" - спрашивала она себя.
Теперь при ней не было даже Данкана, чтобы найти опору, ни матери.
Внутренние жизни продолжали безмолвствовать. Есть Ганима, содержащаяся в
Твердыне под надежной охраной, но Алия не могла преодолеть себя, чтобы
обратиться со своим несчастьем к уцелевшей из близнецов.
"Все обратились против меня. Что мне делать?"

34

Одноглазый взгляд нашего мира говорит, что ты не
должен высматривать слишком отдаленные проблемы. Такие
проблемы могут никогда не наступить. Вместо этого, займись
волком на твоем собственном участке. Стаи, рыскающие за
его заборами, могут даже не существовать.
Книга Азхара-Шамра, 1:4.

Джессика дожидалась Айдахо у окна своей гостиной, удобной комнаты с
мягкими диванами и старомодными креслами. Ни в одной из ее комнат не было
суспензора, а хрустальные глоуглобы были из другого века. Окно ее смотрело
на внутренний сад этажом ниже.
Она услышала, как служанка открывает дверь, затем шаги Айдахо по
деревянному полу, затем по ковру. Она слушала, не оборачиваясь, не отрывая
взгляда от испещренного светом зеленого настила внутреннего двора.
Безмолвная и боязливая война ее чувств должна быть сейчас подавлена. Она
глубоко задышала - упражнения прана и бинду - и почувствовала прилив
достигаемого спокойствия.
Прожектор пучком пронизывающих пыль лучей бил во внутренний двор,
высвечивая серебряное колесо паутины, растянутой между ветвей липы,
доходившей почти до ее окна. Внутри ее апартаментов было прохладно, но за
закрытым наглухо окном воздух вибрировал оцепенелым жаром. В замке Коррино
царил мертвый застой, противоречивший зелени в ее дворике.
Она услышала, как Айдахо остановился прямо у нее за спиной.
Не оборачиваясь, она сказала:
- Дар слов - дар обмана и иллюзии, Данкан. Почему ты хочешь
обменяться со мной словами?
- Может быть, только один из нас останется в живых, - сказал он.
- И ты хочешь, чтобы я дала благоприятный отчет о твоих усилиях? -
она повернулась, увидела, с каким спокойствием он стоит, наблюдая ее
своими серыми металлическими глазами без фокусирующих центров. Как же они
непроницаемы! - Данкан, возможно, что тебе совсем не все равно твое место
в истории?
Она проговорила это обвиняющим тоном и вспомнила, как говорила
когда-то, стоя напротив этого человека. Он упился тогда, приставленный
шпионить за ней, и его раздирали противоречивые обязательства. Но тот
Данкан еще не был гхолой. Сейчас это совсем другой человек. Этот - не
противоречит сам себе в своих действиях, не раздираем на части.
Он улыбкой подтвердил ее вывод.
- У истории - свой собственный суд, выносящий собственные приговоры,
- сказал он. - Сомневаюсь, что во время вынесения моего он еще будет меня
беспокоить.
- Зачем ты здесь? - спросила она.
- По той же причине, по которой и ты, миледи.
Ни один внешний признак не выдал сокрушающую силу в этих простых
словах, но она принялась яростно соображать: "Действительно ли он знает,
зачем я здесь?! Откуда ему? Знает только Ганима. Значит, у него, у
ментата, было достаточно данных, чтобы сделать свои выкладки? Это
возможно. А вдруг он говорит просто для того, чтобы она себя выдала? Стал
бы он это делать, ведая о причине ее пребывания здесь? Он вождь должен
знать, что за каждым их движением, каждым словом следят либо сам Фарадин,
либо его слуги.
- Дом Атридесов оказался на горьком перекрестке, - сказала она. -
Внутри семьи - война, против себя. Ты был одним из самых преданных людей
моего Герцога. Когда Барон Харконнен...
- Давай не говорить о Харконненах, - сказал он. - Сейчас - другое
время, и твой Герцог мертв, - и подумал: "Неужели она не может догадаться,
что Пол открыл мне, что в жилах Атридесов течет кровь Харконненов?" Как же
это было рискованно для Пола, но это еще крепче привязало к нему Данкана.
Такая откровенность была монетой, стоимость которой почти и представить
нельзя. Пол знал, что люди Барона сделали Айдахо.
- Дом Атридесов не мертв, - сказала Джессика.
- Что такое - Дом Атридесов? - вопросил он. - Ты - Дом Атридесов?
Алия? Ганима? Люди, служащие этому Дому? Посмотри на этих людей - на них
отпечаток невыразимо тяжкого труда! Как могут они быть Атридесами? Твой
сын сказал правильно: "Тяжкий труд и гонения - вот удел тех, кто следует
за мной". Я хотел бы отделиться от этого, миледи.
- Ты и вправду перешел на сторону Фарадина?
- Не именно ли это сделала ты, миледи? Разве ты не прибыла сюда
убедить Фарадина, что его брак с Ганимой станет разрешением всех проблем?
"Неужели он действительно так считает?" - удивилась она. - "Или он
говорит это для наблюдателя?"
- Дом Атридесов всегда был по сути своей идеей, - сказала она. - Ты
знаешь это, Данкан. Мы платили верностью за верность.
- Служба людям, - насмешливо хмыкнул Айдахо. - А, много раз я слышал,
как Герцог это говорил. Неспокойно ему, должно быть, лежится в его могиле,
миледи.
- Ты действительно думаешь, что мы так низко пали?
- Разве вы не знали, миледи, что есть мятежники среди Свободных -
называющие себя "Маркиз Внутренней Пустыни" - проклинающие Дом Атридесов и
даже Муад Диба?
- Я слышала сообщение Фарадина, - ответила она, недоумевая, куда он
клонит.
- Это больше, миледи. Больше, чем сообщение Фарадина. Я сам слышал
это проклятие. Вот оно: "Да спалят вас, Атридесы! Не будет у вас ни души,
ни духа, ни тела, ни тени, ни магии, ни костра, ни волос, ни речи, ни
слов. Не будете вы иметь ни дома, ни норы, ни могилы. Не будет у вас ни
сада, ни дерева, ни куста. Да не будет у вас ни воды, ни хлеба, ни света,
ни скота. И не будет у вас ни детей, ни семьи, ни наследников, ни племени.
Пусть не будет у вас ни головы, ни рук, ни ног, ни поступи, ни семени. Не
будет вам места на любой планете. Не дозволено будет никогда вашим душам
выходить из глубин, и не будут они никогда среди тех, кому дозволено жить
на земле. Да не будет дня, когда укротите вы Шаи-Хулуда, но скованы и
связаны вы будете непревосходимой богомерзостью, и во веки веков не
вступят ваши души в прославленный свет". Вот каково это проклятие, миледи.
Можете вы представить такую ненависть со стороны Свободных? Они помещают
всех Атридесов по левую сторону ада, туда, где всесжигающая
Женщина-Солнце".
Джессика содрогнулась. Айдахо несомненно воспроизвел не только само
проклятие, но и голос, который его произносил. Почему он демонстрирует это
Дому Коррино? Она хорошо представляла разъяренных Свободных, ужасных в
своем гневе, стоящих перед племенем, чтобы выплеснуть древнее проклятие.
Почему Айдахо хочет, чтобы Фарадин это услышал?
- Ты привел сильный довод за брак моей дочери и Фарадина, - сказала
она.
- У тебя вечно однодумный подход к проблемам, - сказал Айдахо. -
Ганима - Свободная. Она может выйти замуж только за того, кто не платит
фая - налога за покровительство. Дом Коррино уступил весь свой пакет в
КХОАМ твоему сыну и его наследникам. Фарадин существует с позволения на
это Атридесов. И, вспомни - когда твой Герцог водрузил стяг Ястреба на
Арракисе - вспомни, что он сказал: "Здесь я, и здесь я останусь!" Его
кости там и покоятся. И Фарадин должен будет жить на Арракисе, вместе со
своими сардукарами.
Айдахо покачал головой, отрицая саму мысль о таком союзе.
- Есть старая присказка, что проблему можно ободрать слой за слоем
как луковицу, - холодным голосом сказала Джессика. "Как он смеет
относиться ко мне свысока? Если только он не разыгрывает спектакль для
зорких глаз Фарадина..."
- Я как-то не могу представить сардукаров и Свободных на одной
планете, - сказал Айдахо. - Это - тот слой, который не слезет с луковицы.
Ей не нравились те мысли, которые слова Айдахо могли возбудить в
Фарадине и его советниках, и она сказала резко:
- Дом Атридесов - до сих пор закон этой Империи! - и подумала: "Хочет
ли Айдахо внушить Фарадину веру, будто тот может завладеть троном без
Атридесов?"
- О, да, почти забыл, - сказал Айдахо. - Закон Атридесов! В
толковании, конечно, Жрецов Золотого Эликсира. Мне надо лишь глаза
закрыть, чтобы услышать, как твой Герцог говорит, что владения
приобретаются и удерживаются либо насилием, либо угрозой его. Как пел
Гурни, от судьбы не уйдешь. Цель оправдывает средства? Или мне изменять
пословицы? Что ж, не имеет значения, открыто ли размахиваешь кованым
кулаком легионов Свободных или Сардукаров, либо держишь его спрятанным в
Законе Атридесов - кулак все равно наличествует. И этот слой луковицы не
обдерешь, миледи. Знаешь ли, мне интересно, какой кулак понадобится
Фарадину?
"Что он делает? - недоумевала Джессика. - Как же Дом Коррино
ухватится за этот довод, злорадствуя!"
- Так, по-твоему, Жречество не позволит Ганиме выйти замуж за
Фарадина? - Джессика рискнула запустить пробный шар, чтобы увидеть, что
могут означать слова Фарадина.
- Позволить ей? Великие боги! Жречество позволит Алии все, что она
прикажет. Она даже сама может выйти замуж за Фарадина!
"Сюда ли он и закидывает удочку?" - задумалась Джессика.
- Нет, миледи, предмет спора не в этом. Люди Империи не могут
провести различия между правлением Атридесов и правлением скотины Раббана.
Каждый день люди умирают в темницах Арракиса. Я ушел, потому что больше ни
часу не мог предоставлять Атридесам мою мечедержащую руку! Разве ты не
понимаешь, о чем я говорю, почему я сейчас у тебя - у ближайшей
представительницы Атридесов? Империя Атридесов предала твоего Герцога и
твоего сына. Я любил твою дочь, но наши пути разошлись. Если дойдет до
того, я посоветую Фарадину не принимать руки Ганимы - или Алии - иначе как
только на собственных условиях!
"А, он ведет к официальному и почетному увольнению со службы
Атридесов, - подумала Джессика. - Но все другие дела, о которых он
говорил, возможно ли, чтобы он знал, насколько они для нее значимы и
воздействуют на нее?"
Она нахмурилась:
- Ты ведь знаешь, что шпионы ловят каждое наше слово, верно?
- Шпионы? - он хмыкнул. - Они слушают нас также, как на их месте
слушал бы я. Знаешь ли ты, как моя верность пошла в другую сторону? Многие
ночи провел я в одиночестве в пустыне, и Свободные были совсем неподалеку.
В пустыне, особенно ночью, сталкиваешься с опасностью думать вовсю.
- Там ты и услышал, как Свободные нас проклинают?
- Да. В племени ал-Ураба. По повелению Проповедника я присоединился к
ним, миледи. Мы называем себя Зарр Садус - те, кто отказывается
повиноваться Жрецам. Я здесь, чтобы формально известить Атридесов: "Я
перешел на вражескую территорию".
Джессика изучала его, ища малейших разоблачительных признаков, но
Айдахо ничем не показал, будто говорит ложно или со скрытым умыслом.
Действительно ли возможно, чтобы он перешел к Фарадину? Она напомнила себе
максимум Бене Джессерит: "В делах человеческих, ничто не остается
устойчивым - все дела человеческие закручиваются спиралью кругом и прочь".
Если Айдахо действительно покинул клан Атридесов, то это бы объяснило его
теперешнее поведение. Он движется кругом и прочь. Она должна рассмотреть
это как вероятность.
"Но почему он подчеркнул, что сделал это по велению Проповедника?"
Ум Джессики быстро перебрал различные альтернативы - и она поняла,
что, может быть, ей нужно убить Айдахо. План, на который она возложила
свои надежды, оставался столь хрупким, что ничему нельзя было позволить в
него встревать. Ничему. А в словах Айдахо был намек, будто он знает ее
план. Она прикинула, каково их взаиморасположение, сдвинулась и
повернулась, заняв позицию для нанесения смертельного удара.
- Я всегда считала упорядочивающее воздействие фоуфрелум столпом
нашей силы, - сказала она. Пусть недоумевают, почему она перевела разговор
на систему классовых разграничений. - Совет Ландсраада Великими Домов,
местные Сиселраады, все заслуживают нашего...
- Ты меня не собьешь, - сказал он.
До чего ж прозрачны ее действия, подумал Айдахо. Значит ли это, что
она нарочито небрежна в утайке своих мыслей, или я все-таки прошиб стены
закалки Бене Джессерит? Последнее, решил Айдахо, но, кроме того, что-то в
ней самой - возрастные изменения. Ему печально было видеть все небольшие
отличия между новыми Свободными и прежними. Уход пустыни - уход чего-то
драгоценного для людей, и он не мог это описать, точно так же как не мог
описать то, что произошло с леди Джессикой.
Джессика уставилась на Данкана с неприкрытым изумлением, даже не
пытаясь скрыть свою реакцию. Неужели ее так легко видеть насквозь?
- Ты меня не убьешь, - сказал он, слова старого предупреждения
Свободных. - Не бросай свою кровь на мой нож. И подумал: "Я в очень
сильной степени стал Свободным". При осознании, насколько глубоко усвоил
он обычаи планеты, приютившей его вторую жизнь, у него появилось
досадливое ощущение непрерывности.
- По-моему, тебе лучше уйти, - сказала Джессика.
- Нет, до тех пор пока ты не примешь моего увольнения со службы
Атридесов.
- Принято! - отрезала она. И только по произнесении этого слова
осознала, насколько же было оно рефлекторным. Ей надо время подумать и
переосмыслить. Откуда Айдахо заранее знал, что она сделает? Она не верила,
что он способен при помощи спайса совершать прыжки во Времени.
Айдахо пятился от нее, пока спиной не уперся в дверь. Он поклонился:
- Еще раз я называю тебя миледи, и больше затем никогда. Мой совет
Фарадину будет: отослать тебя назад на Баллах, тихо и быстро, как только
можно скорей. Ты слишком опасная игрушка, чтобы держать тебя при себе.
Хотя, по-моему, он не думает о тебе как об игрушке. Ты работаешь на
Сестер, а не на Атридесов. Вы, ведьмы, движетесь в слишком глубокой тьме,
чтобы обычный смертный мог когда-либо вам доверять.
- Гхола почитает себя обычным смертным, - поддела она.
- По сравнению с тобой, - ответил он.
- Уходи! - приказала она.
- Таково мое намерение, - он выскользнул за дверь, мимо
любопытствующего взгляда явно подслушивающей служанки.
"Сделано, - подумал он. - И они смогут истолковать это лишь одним
образом".

35

Только в царстве математики можем мы понять точность
видения будущего Муад Дибом. Итак, во-первых, мы
постулируем любое количество направленных измерений
пространства. (Это классическая N-складчатая РАЗВЕРНУТАЯ
СОВОКУПНОСТЬ N измерений). В этом построении, ВРЕМЯ, как
оно обычно понимается, становится совокупностью одномерных
свойств. Прилагая это к феномену Муад Диба, мы
обнаруживаем, что либо мы сталкиваемся с новыми свойствами
Времени, либо что мы имеем дело с отдельной системой,
содержащей число N свойств тела. Для Муад Диба, мы
допускаем последнее. Как показывает редукция, направленные
измерения N-складчатости могут иметь лишь раздельное
существование внутри различных построений ВРЕМЕНИ.
Раздельные измерения ВРЕМЕНИ демонстрируют таким образом
свое существование. Отсюда неизбежно вытекает, что Муад
Диб в своих предвидениях воспринимает N-складчатость не
как развернутую совокупность, а как операцию внутри
единого построения. В результате, он укладывал свой мир в
то единое построение, которое являлось его видением
ВРЕМЕНИ.
Палишамба: Лекции в съетче Табр.

Лито лежал на гребне дюны, вглядываясь в извилистое скалистое
возвышение за открытыми песками. Скалы возвышались над песком как
огромнейший червь, плоский и угрожающий в свисте утра. Ни единая птица не
кружила над головой, ни единое животное не резвилось среди скал. Он видел
щели ветроуловителей почти в середине спины "червя". Значит, там есть
вода. У червя-скалы было сходство с привычным видом съетча-убежища, вот
только все живое отсутствовало. Лито лежал тихо, сливаясь с песком,
наблюдая.
В голове его, с монотонной настойчивостью блуждал один из напевов
Гурни Хэллека:

Под холмом, где лисица резвится,
Где свет солнца так ярко струится,
Там мой милый недвижно лежит.
Сквозь пахучие травы пройду я,
Но его разбудить не смогу я,
Умер он, и в могилу зарыт.

Где же там вход, гадал Лито.
Он был уверен, что это - Джакуруту (Фондак), но, кроме отсутствия
животной жизни, что-то еще было не так что-то, мерцавшее на краешке
сознания и восприятия, предостерегая его.
Что прячется под холмом?
Отсутствие животных беспокоило. Оно пробудило его чувство
осторожности Свободного: "Отсутствие говорит больше присутствия, когда
дело касается выживания в пустыне". Но там была ветроловушка. Значит, вода
и люди ее потребляющие. За названием Фондак скрывалось место, на которое
наложено табу, даже в воспоминаниях большинства Свободных утерялось то,
другое имя. И нигде не видно зверей и птиц.
Нет людей - и все же здесь начинается Золотая Тропа.
Его отец однажды сказал: "Неизвестное окружает нас везде и повсюду.
Вот где ты ищешь знаний".
Лито поглядел направо, на гребни дюн. Недавно прошла материнская
буря. Озеро Азрак, гипсовая равнина, обнажилась из-под своего песчаного
покрытия. Поверье Свободных гласило, что у увидевшего Бийян, Белые Земли,
исполнится жгучее и опасное желание, желание, которое может его
уничтожить. Лито видел лишь гипсовую равнину, говорившую ему о том, что
некогда на Арракисе была открытая вода.
И она будет здесь вновь.
Он поглядел вперед, все обвел взглядом, высматривая какое-нибудь
движение. Небо было пористым после шторма. Свет, сочившийся сквозь него,
порождал впечатление молочной разлитости, серебряного солнца, спрятанного
где-то выше пыльной завесы, продолжавшей держаться в вышине.
Лито опять перенес внимание на извилистую скалу. Вытащил из своего
фремкита бинокль, настроил его линзы и посмотрел на обнаженную серость, на
это возвышение, где некогда жили люди Джакуруту. Укрупнение сделало
видимым колючий кустарник, тот, что называют Царицей Ночи. Кустарник
гнездился в тенях расселины, которая могла быть входом в старый съетч. Он
прикинул длину торчащего нагромождения. Серебряное солнце превращало
красное в серое, наводило размытую плоскостность по всей длинной
протяженности скалы.
Он перекатился в другую сторону, повернувшись спиной к Джакуруту,
осмотрел в бинокль все его окружавшее. Ничто в пустыне не носило
отпечатков прохождения людей. Ветер уже стер и его следы, оставив только
смутную округлость там, где ночью он слез с червя.
Опять Лито взглянул на Джакуруту. Кроме ветроловушки, не было
признаков, что там когда-либо проходили люди. И, не будь извилистой
протяженности скалы, ничто бы не выделялось на выжженном песке - пустыня
от горизонта до горизонта.
У Лито внезапно появилось чувство, что он оказался здесь потому, что
не пожелал быть ограниченным системой, завещанной ему его предками. Он
припомнил, как смотрели на него люди, все, кроме Ганимы - как на ошибку
мироздания.
"Этот ребенок никогда не был ребенком, кроме как для потрепанной
толпы его других памятей".
"Я должен нести ответственность за принятое нами решение", - подумал
он.
Опять он тщательно проследовал взглядом по всей длине скалы. По всем
описаниям, это должен быть Фондак, и никакое другое место не может быть
Джакуруту.
Он ощущал странное перекликающееся родство с табу этого места. По
методу Бене Джессерит, он отворил свой ум для Джакуруту, стараясь ничего о
нем не знать. ЗНАНИЕ - это барьер, препятствующий обучению. На несколько
мгновений он позволил себе просто откликаться на окружающее, не предъявляя
требований и не задавая вопросов.
Проблема - в отсутствии животной жизни, но что-то одно особенное его
настораживало. Теперь он это ухватил: не было птиц, питающихся падалью -
орлов, стервятников, ястребов. Даже если всякая другая жизнь пряталась,
они оставались. Всякий источник воды в пустыне имел такую цепочку жизни. В
конце цепочки были вездесущие пожиратели падали. Никто не наведался,
выяснить, что это он тут делает. Как хорошо он знал "сторожевых псов
съетча", этот ряд нахохлившихся птиц на краю обрыва съетча Табр,
примитивных гробовщиков ждущих мяса. Как говорили Свободные, "наши
соперники". Но добавляли, что не испытывают ревности к птицам, потому что
эти любопытные твари часто предупреждают о приближении посторонних.
"Что, если Фондак покинут даже контрабандистами?"
Лито сделал паузу, чтобы отпить из влагосборной трубки.
"Что если там на самом деле нет воды?"
Он рассмотрел свое положение. Он на двух червях добрался сюда, всю
ночь подстегивая их своим цепом, оставив их полумертвыми. Это - Внутренняя
пустыня, где должно найтись пристанище контрабандистов. Если жизнь здесь
существует, если способна существовать - то только при наличии воды.
"Что, если там нет воды? Что, если это не Джакуруту?"
Опять он навел бинокль на ветроловушку. Ее внешние края сточены
песком, из-за недостатка должного ухода, но остается еще достаточно. Там
должна быть вода.
"Но если ее там нет?"
В заброшенном съетче вода могла испариться, утратиться при любых -
неизвестно, скольких - катастрофах. Почему нет птиц, питающихся падалью?
Убиты ради их воды? Но кем? Как можно было уничтожить их всех до единой?
Яд?
ОТРАВЛЕННАЯ ВОДА.
В легенде о Джакуруту не было такого, как отравленная цистерна, но на
деле такое быть вполне могло. Если первоначальные обитатели были убиты, то
почему их к этому времени никто не заместил? Идуали были уничтожены много
поколений назад, и в рассказах об этом яд никогда не упоминался. Он опять
внимательно осмотрел скалу в бинокль. Как можно было полностью истребить
целый съетч? Наверняка ведь кто то спасся. Обитатели съетча редко
оказывались дома все вместе. Кто-то блуждал по пустыне, двигался в города.
Со смиренным вздохом Лито убрал свой бинокль. Он скользнул в укромное
место дюны, со сверх предосторожностями закрылся в свой стилтент и замел
все следы своего пребывания, готовясь переждать жаркие часы. Вялые ручейки
усталости струились по его телу, и он закрылся во тьму. Большую часть дня
он провел в потном и тесном стилтенте, подремывая, воображая ошибки,
которые он мог бы совершить. Сны его были защитными, но не могло быть