Херберт Фрэнк. Дети Дюны

- Бу джи, - ответил Лито. "Ничего из ничего". Это был ответ скитальца
Дзэнсунни, того, кто действует только с позиций отдыха, не прилагая усилий
и в гармонии с тем, что его окружают.
Проповедник потряс поводыря за плечо:
- Это ребенок, и вправду ребенок?
- Айджа, - ответил поводырь, бросая на Лито опасливый взгляд.
Глубокий до дрожи вздох вырвался из груди Проповедника.
- Нет, - сказал он.
- Это демон в облике ребенка, - сказал поводырь.
- Вы проведете ночь здесь, - сказал Лито.
- Мы сделаем так, как он говорит, - проговорил Проповедник. Он убрал
руку с плеча проводника, соскользнул по боку червя и по его кольцу на
песок, чисто отпрыгнув, когда его ноги коснулись земли. Обернувшись, он
сказал: - Отгони червя и дай ему потом уйти в песок. Он так устал, что не
станет нам докучать.
- Червь не уйдет! - запротестовал поводырь.
- Он уйдет, - сказал Лито. - Но если ты попытаешься бежать на нем, я
отдам тебя ему на съедение, - он подошел к сенсорной бровке червя и указал
ему в том направлении, откуда они прибыли. - Иди туда.
Юноша хлопнул червя по кольцу позади себя, понукая его, покачнул
крюк, державший кольцо открытым. Червь медленно заскользил по песку,
повернул, когда юноша наклонил крюк.
Проповедник, двигаясь на звук голоса Лито, взобрался на дюну и
остановился в двух шагах от него. Сделано это было с уверенностью и
проворством, поведавшими Лито, что состязание будет нелегким.
Здесь их видения расходятся.
- Сними маску стилсьюта, отец, - сказал Лито.
Проповедник повиновался, откинул складку своего капюшона и удалил
прикрытие со рта.
Зная свой собственный внешний облик, Лито изучал это лицо, так ясно
видя черты сходства, как будто они были подчеркнуты светом. Эти черты
необъяснимо согласовывались, хоть и не было в них ничего резкого, но
нельзя было ошибиться насчет генетической тропинки, на которой они
помещались. Именно эти черты унаследовал Лито из дней, полных жужжания и
сочащейся воды, из волшебных морей Келадана. Но теперь они стоят на
разделяющей их точке Арракиса, и ночь вот-вот падет на дюны.
- Итак, отец, - сказал Лито, глянув налево, где тащился к ним по
пескам поводырь, и где был отпущен червь.
- Му зейн! - и Проповедник резко рубанул воздух правой рукой. "Это не
к добру!"
- Кулиш зейн, - мягко ответил Лито. "Только это добро и дано нам
когда-либо иметь". И добавил на чакобсе, боевом языке Атридесов. - "Я
здесь, и здесь я останусь!" Нам нельзя забывать этого, отец.
У Проповедника поникли плечи. Полузабытым жестом, он поднес обе руки
к своим пустым глазницам.
- Однажды я поглядел твоими глазами и изучил твои воспоминания, -
сказал Лито. Я знаю твои решения, и я побывал в том месте, где прятался
ты.
- Знаю, - Проповедник опустил руки. - Ты останешься?
- Ты назвал меня в честь того, что этот девиз вписал в фамильный
герб, - ответил Лито. - Дж'и суа, дж'ресте!
Проповедник глубоко вздохнул:
- Как далеко это зашло, то, что ты над собой сделал?
- Моя кожа - не моя собственная, отец.
Проповедник содрогнулся:
- Тогда я знаю, как ты меня здесь нашел.
- Да, я пристегнул свою к память месту, где мое тело никогда не
бывало. Мне нужен был вечер со своим отцом.
- Я не твой отец. Я только бедная копия, пережиток, - он повернул
голову на звук приближающегося поводыря. - Я больше не обращаюсь к
видениям, чтобы узнать свое будущее.
Пока он говорил, тьма накрыла пустыню. Над ними вспыхнули звезды, и
Лито тоже повернул голову к приближающемуся к ним поводырю.
- Вубак ул кухар! - окликнул Лито юношу. - "Привет тебе!"
- Субак ун нар! - последовал ответ.
Проповедник сказал хриплым шепотом:
- Этот юный Ассан Тарик - из опасных...
- Все Отверженные опасны, - ответил Лито. - Но не для меня, - он
говорил тихо, в разговорной интонации.
- Если в этом твое видение, то я в нем соучаствовать не буду, -
сказал Проповедник.
- Возможно, у тебя нет выбора, - сказал Лито. Ты - филхаквиква,
Реальность. Ты - Абу Дхур, отец Бесконечных Дорог Времени.
- Я не больше, чем приманка в ловушке, - сказал Проповедник, и в
голосе его была горечь.
- И Алия уже проглотила эту приманку, - сказал Лито. - Но мне не
нравится ее вкус.
- Ты не сможешь этого сделать! - прошипел Проповедник.
- Я уже это сделал, отец. Моя кожа - не моя собственная.
- Может, еще не слишком поздно для тебя...
- Слишком поздно, - Лито наклонил голову набок. Ему слышно было, как
по склону дюны, на звук их голосов, тяжело взбирается Ассан Тарик. -
Привет тебе, Ассан Тарик из Шулоха, - сказал Лито.
Юноша остановился на склоне как раз под Лито, темная тень в звездном
свете. В его осанке и в том, как он задирал голову, прочитывалась
нерешительность.
- Да, - сказал Лито. - Я - тот, кто бежал из Шулоха.
- Когда я услышал... - начал Проповедник. И повторил: - Ты не сможешь
этого сделать!
- Я это делаю. Что значит, если тебя еще раз ослепят!
- Ты думаешь, я этого страшусь? - спросил Проповедник. - Разве ты не
видишь чудесного поводыря, которого они ко мне приставили?
- Вижу, - Лито опять повернулся лицом к Тарику. - Ты что, не слышал
меня, Ассан? - сказал Лито. - Но ты - мой демон, - и Лито ощутил, как
возрастает напряжение между ним и его отцом. Вокруг них велась игра теней,
проекции неосознанных обликов. И Лито ощущал воспоминания своего отца -
нечто вроде пророчества назад, отбиравшего видения из устойчивой
реальности этого момента.
Тарик почувствовал это, эту битву видений. Он скользнул на несколько
шагов вниз по склону.
- Нельзя управлять будущим, - прошептал Проповедник, с большим
усилием в голосе, словно поднимая огромный вес.
Лито понял, в чем разногласие между ними. Это была стихия мироздания,
над постижением которой он бьется всю свою жизнь. Либо он, либо его отец
вынуждены будут действовать быстро, принимая решения по своим действиям,
выбирая видение. И отец прав: стремясь к какому-то окончательному
управлению мирозданием, только создашь оружие, которым в конце концов
мироздание тебя и сразит. Выбрать видение и управлять им - это
балансировать на единственной тонкой ниточке - играть в Бога на высоко
натянутом цирковом канате, по обе стороны которого - космическое
безмолвие. Ни одному из борющихся сейчас нельзя отступить в
смерть-как-прекращение-парадокса. Каждый знает видения и их правила. Все
старые иллюзии умирают. И когда один из состязающихся делают ход, другой
может сделать контр-ход. Единственная неподдельная правда, имеющая сейчас
значение для них, это та, что отделяет их от предпосылок видения. Нет
безопасного места, только скоротечно тасуемые взаимосвязи, фиксируемые
внутри тех пределов, к которым они привязаны лишь сейчас, устремленные в
неизбежные изменения. Каждому из них не на что было положиться, кроме как
на отчаянное и одинокое мужество, но у Лито были два преимущества: он
направил себя по тропе, с которой нет возврата, и он принял все жуткие
последствия этого для себя самого. Его отец все еще надеялся, что есть
дорога назад - и не взял на себя бесповоротных обязательств.
- Ты не должен! Ты не должен! - наждачным голосом проговорил
Проповедник.
"Он видит мое преимущество", - подумал Лито.
И Лито заговорил, взяв разговорную интонацию, маскируя собственное
напряжение - сбалансированное усилие, которого требовал от него иной
уровень его соперника.
- У меня нет страстной веры в правду, и исповедую я лишь то, что сам
творю, - сказал он. И уловил тогда движение между ним и его отцом, нечто,
гранулярные свойства чего касались только собственной, страстно
субъективной, веры Лито в самого себя. Из этой веры он и знал, что
разметил вехи Золотой Тропы. Наступит день, когда эти вехи смогут поведать
другим, как быть человечными - странный дар от того, что в этот день уже
не будет человеком. Но такие вехи всегда расставляются рисковыми игроками.
Лито ощущал, как тут и там возникали они но всему пейзажу его внутренних
жизней - и, ощущая это, бесповоротно пошел ва-банк.
Он тихо понюхал воздух, ожидая сигнала, о котором и он, и отец знали,
что он должен появиться. Оставался лишь один вопрос: предостережет ли отец
напуганного до смерти юного поводыря, ждущего их внизу?
Вскоре Лито опалил запах озона в своих ноздрях, разоблачительный
запах защитного поля. Верный приказам, данным ему Отверженными, юный Тарик
пытается убить обоих этих опасных Атридесов разом, не ведая об ужасах,
которые это обрушит.
- Нет, - шепнул Проповедник.
Но Лито знал, что сигнал истинен. Он чуял озон, но воздух вокруг них
не позвякивал. Тарик использовал в пустыне псевдо-поле - оружие,
разработанное исключительно для Арракиса. Эффект Холцмана призовет червя,
в то же время приводя его в неистовство. Ничто не остановит такого червя -
ни вода, ни присутствие песчаной форели... Ничто. Да, поводырь установил
устройство на склоне дюны и теперь выбирался бочком из опасной зоны.
Лито вспрыгнул на вершину дюны, услышал протестующий вопль отца, но
мощнейший импульс усиленных мускулов Лито ракетой швырнул вперед его тело.
Одна взметнувшаяся рука ухватила Тарика за шею, через стилсьют, другая
обвилась вокруг поясницы обреченного юноши. Раздался один короткий щелчок
- шея сломалась. Лито перекувырнулся, поднял свое тело, словно отменно
сбалансированный инструмент, и нырнул прямо туда, где в песке было
спрятано псевдополе. Его пальцы нашли приспособление, он извлек его из
песка и по широкой дуге швырнул далеко к югу.
Вскоре из того места, куда упало псевдо-поле, донесся громчайший
шипяще-молотящий грохот. Потом он смолк, и вновь наступила тишина.
Лито поглядел на вершину дюны, где стоял его отец, все еще
непокорный, но уже побежденный. Да, это Пол Муад Диб там - слепой,
гневный, близкий к отчаянию из-за последствий его бегства от того видения,
которое принял Лито. Пол мог бы поразмыслить теперь над словами из Долгого
Коана Дзэнсунни: "При одном из актов прозрения будущего Муад Диб ввел
элемент роста и развития в самое предвидение, через которое он видел
человеческое существование. Через это он тратил несомненность. Стремясь к
абсолютности упорядоченного прозрения, он умножил беспорядок, сказал
прозрение".
Одним прыжком вернувшись на вершину дюны, Лито сказал:
- Теперь я - твой поводырь.
- Никогда!
- Вернешься ли назад в Шулох? Даже если они и хорошо тебя примут,
когда ты вернешься без Тарика, то куда теперь делся Шулох? Видят ли его
твои глаза?
Тогда Пол повернулся к сыну, устремив на него безглазые глазницы:
- Ты действительно знаешь тот мир, который здесь создал?
Лито уловил особое ударение в вопроса Видение, которое, как они оба
знали, запущено здесь в ужасающее движение, требовало, чтобы акт создания
произошел в установленной точке времени. В тот миг, все чуткое мироздание
разместится в линейной перспективе времени, обладающего характеристиками
упорядоченной прогрессии. Они вошли в это время как могли бы вскочить в
движущийся транспорт - и сойти могли лишь точно так же.
Против этого, у Лито были в руках поводья из многих нитей,
уравновешенные его собственным, видениями освещенном, взгляде на время как
на многомерное и многократное петляющее. Он был зрячим в мире слепых.
Только он мог разгромить упорядоченные логические основания, потому что
его отец больше не держал поводья. С точки зрения Лито, сын изменил
прошлое. А мысль, даже и невообразимая еще, из отдаленнейшего будущего
могла повлиять на СЕЙЧАС и шевельнуть его рукой.
Только ЕГО рукой.
Пол понимал это, потому что не мог больше видеть, как Лито способен
управлять поводьями, мог только распознать вне-человеческие последствия,
которые принял для себя Лито. И он подумал: "Вот перемена, о которой я
молился. Почему я ее страшусь? Потому что это - Золотая Тропа!"
- Я здесь, чтобы придать целесообразность эволюции, и, следовательно,
придать целесообразность нашим жизням, - сказал Лито.
- Ты ЖЕЛАЕШЬ прожить все эти тысячи лет, изменяясь так, как тебе
теперь известно, что ты изменишься?
Лито понял, что отец говорит не о физических изменениях. Физические
последствия понимали они оба: Лито будет приспосабливаться и
приспосабливаться, кожа-не-его-собственная будет приспосабливаться и
приспосабливаться. Эволюционное взаимопроникновение переплавит обе части в
иное, они сольются, преображенные в единое, возникнет новое целое. Когда
состоится метаморфоза - ЕСЛИ состоится - возникнет мыслящее создание
ужасающих размеров, и мир станет поклоняться ему.
Нет... Пол имел в виду перемены внутренние, мысли и решения, которые
будут влиять на жизнь поклоняющихся.
- Те, кто думает, что ты мертв, - сказал Лито, - знаешь, какие они
приписывают тебе последние слова?
- Конечно.
- "Сейчас я делаю то, что вся жизнь должна сделать во имя службы
жизни". Ты никогда этого не говорил, но жрец, думавший, будто ты никогда
не сможешь вернуться и обозвать его лжецом, вложил эти слова в твои уста.
- Я бы не назвал его лжецом, - Проповедник глубоко вздохнул. - Это
хорошие последние слова.
- Останешься ли ты здесь или вернешься в свою хижину у водоема
Шулоха? - спросил Лито.
- Теперь это твой мир, - ответил Пол.
Это признание поражения как ножом резануло Лито. Пол постарался
управлять последними нитями личного видения - выбор, за много лет до того
сделанный им в съетче Табр. Ради этого, он принял свою роль инструмента
мщения Отверженных, оставшихся от Джакуруту. Они осквернили его, но он
предпочел скорей принять это, чем тот взгляд на мир, который выбрал Лито.
Печаль Лито была так велика, что он несколько миль не мог говорить.
Справившись наконец со своим голосом, Лито сказал:
- Итак, ты заманил Алию, искусил ее и сбил ее на бездействие и на
неверные решения. А теперь она знает, кто ты.
- Знает... Да, она знает.
Голос Пола звучал по-стариковски и полнился подавленным протестом. Но
запас сопротивления в нем еще оставался. Он сказал:
- Я отберу у тебя это видение, если сумею.
- Тысячи мирных лет, - ответил Лито. - Вот что я им дам.
- Спячка! Застой!
- Конечно. И те формы насилия, которые я разрешу. Это будет урок,
который человечество никогда не забудет.
- Плюю я на твой урок! - сказал Пол. - Думаешь, мне не виделось
сходного с тем, что выбрал ты?
- Ты видел это, - согласился Лито.
- И разве твое видение сколько-то лучше моего?
- Ни на гран лучше. Хуже, может быть.
- Тогда что я могу, как не сопротивляться тебе? - вопросил Пол.
- Убить меня, может быть?
- Я не настолько наивен. Я знаю, чему дан ход. Я знаю о разрушенных
кванатах и о брожении.
- А теперь Ассан Тарик никогда не вернется в Шулох. Ты должен пойти
туда вместе со мной или не ходить вообще, потому что теперь это мое
видение.
- Я выбираю не возвращаться.
"До чего же старчески звучит его голос", - подумал Лито, и эта мысль
причинила ему терзающую боль. Он сказал:
- Со мной - ястребиное кольцо Атридесов, спрятанное в моей дишсаше.
Хочешь, чтобы я тебе его вернул?
- Если б я только умер, - прошептал Пол. Я действительно хотел
умереть, отправившись той ночью в пустыню, но знал, что не могу покинуть
этот мир. Я должен был вернуться и...
- Возродить легенду, - сказал Лито. - Понимаю. А шакалы Джакуруту
ждали тебя в ту ночь, и ты знал, что они будут ждать. Им нужны были твои
видения! Ты знал это.
- Я отказывался. Я не сообщил им ни одного видения.
- Но они осквернили тебя. Они закармливали тебя эссенцией спайса и
потчевали женщинами и грезами, и у тебя БЫЛИ видения.
- Иногда, - как же хитро звучал его голос.
- Так ты возьмешь назад свое ястребиное кольцо? - спросил Лито.
Пол внезапно опустился на песок - темная клякса в звездном свете:
- Нет!
"Значит, он понимает бесполезность той тропы", - подумал Лито. Это
приоткрывало многое, но недостаточно. Соперничество видений переместилось
из нежной плоскости выборов к массивному откидыванию альтернатив. Пол
знал, что не может победить, но он еще надеялся обратить в ничто то
единственное видение, за которое цеплялся Лито.
Вскоре Пол сказал:
- Да, я был осквернен Джакуруту. Но ты осквернил сам себя.
- Правда, - признал Лито. - Я же твой сын.
- И ты хороший Свободный?
- Да.
- Дозволишь ли ты слепцу окончательно уйти в пустыню? Дозволишь ли
мне обрести мир на моих собственных условиях? - Он похлопал рукой по
песку.
- Нет, я тебе этого не дозволю, - ответил Лито. - Но ты имеешь право
броситься на свой нож, если будешь настаивать?
- И ты получишь мое тело?
- Да.
- Нет!
"Значит, и эту тропу он знает", - подумал Лито. Если б сын Муад Диба
поместил тело отца в святую раку - это послужило бы чем-то вроде цемента
для видения Лито.
- Ты никогда им не рассказывал, да, отец? - спросил Лито.
- Я им никогда не рассказывал.
- Но я им рассказал, - сказал Лито. - Рассказал Муризу. Кразилек,
Тайфунный Бой.
Плечи Пола поникли.
- Ты не сможешь, - прошептал он. - Ты не сможешь.
- Я теперь творение пустыни, отец, - ответил Лито. - Говорил бы ты
так с бурей Кориолис?
- Ты считаешь меня трусом за отказ от той тропы, - сиплым и дрожащим
голосом проговорил Пол. - О, я хорошо тебя понимаю, сын. Авгуры и
прорицатели всегда были пыткой для самих себя. Но я никогда не терялся в
возможных будущих, потому что то, о котором ты говоришь - непроизносимо!
- Твой Джихад будет летним пикником на Келадане, если сравнить с
этим, - согласился Лито. - А теперь, я отведу тебя к Гурни Хэллеку.
- Гурни! Он служит Сестрам через мою мать.
И теперь Лито понял, какова область видения отца.
- Нет, отец, Гурни больше никому не служит. Я знаю место, где его
найти, и могу отвести тебя туда. Настало время сотворить новую легенду.
- Вижу, мне от тебя не отделаться. Дай мне коснуться тебя, поскольку
ты - мой сын.
Лито подал правую руку навстречу шарящим пальцам, ощутил их силу,
ответил ей равной, и не шелохнулся, как Пол ни тянул туда и сюда.
- Даже отравленный нож не причинит мне вреда, - сказал Лито. - Во мне
теперь другой химический состав.
Слезы выступили на незрячих глазах, Пол разжал свою хватку, уронил
руку.
- Если б я выбрал твою тропу, я бы стал бикуросом шайтана. Кем
станешь ты?
- Некоторое время и меня будут называть посланником шайтана, -
ответил Лито. - Затем начнут удивляться и, наконец, поймут. Ты не слишком
далеко простер свое видение, отец. Твои руки вершили и добро и зло.
- Но зло распознается лишь после события!
- Таков путь многих великих зол. Ты проник только в часть моего
видения. У тебя было недостаточно силы?
- Ты знаешь, я не мог в нем оставаться. Я никогда не мог сделать зло,
о котором еще до совершения его известно, что это зло. Я не Джакуруту, -
он поднялся на ноги. - Ты что, думаешь, я один из тех, кто в одиночку
смеются по ночам?
- Печально, что ты никогда по-настоящему не был Свободным. Мы,
Свободные, знаем, как выбирать арифу. Наши судьи могут выбирать среди зол.
Так всегда у нас было.
- Свободные, да? Рабы судьбы, которую вы сами и помогли соорудить? -
Пол шагнул к Лито, продвигаясь со странной застенчивостью, коснулся одетой
в оболочку руки Лито, прощупал ее, потом добрался до уха, потом до щеки,
и, наконец до рта.
- Ааа, вот все еще твоя собственная плоть, - сказал он. - И куда она
тебя заведет?
- Туда, где люди смогут творить каждое мгновение своих будущих.
- Ты так говоришь. Богомерзость могла бы сказать то же самое.
- Я не Богомерзость, хотя мог бы ей стать, - ответил Лито. - Я видел,
как это происходит с Алией. В ней живет демон, отец. Гани и я знаем этого
демона. Это Барон, твой дед.
Пол закрыл лицо ладонями. Мгновение, плечи его дрожали, потом он
опустил руки - и рот его теперь был сурово поджат.
- Проклятие лежит на нашем Доме. Я молился, чтобы ты выбросил кольцо
в песок, отверг меня и убежал прочь строить... другую жизнь. Так было б
для тебя...
- За какую цену?
После долгого молчания, Пол сказал:
- Конец подстраивает под себя ведущую к нему тропу. Только однажды не
стал я сражаться за свои принципы. Только однажды. Я принял махдинат.
Сделал я это ради Чани, но это превратило меня в плохого вождя.
Лито обнаружил, что на это ему ответить нечего. Память о том решении
была внутри нем.
- Я могу лгать тебе не больше, чем мог самому себе, - сказал Пол. - Я
знаю это. Всякому человеку следует иметь подобного слушателя. Лишь об
одном тебя спрошу. Тайфунный Бой необходим?
- Или это, или человечество угаснет.
Пол расслышал правду в словах Лито и заговорил тихо, признавая, что
видение сына намного шире его собственного:
- Я не видел этого среди выборов.
- По-моему, Сестры это подозревают, - сказал Лито. - Не могу найти
другого объяснения решениям моей бабушки.
Ночной ветер дохнул на них холодом. Захлестнул робу Пола вокруг его
ног. Пол задрожал. Видя это, Лито сказал:
- У тебя есть фремкит, отец. Я надую стилтент, и ночь мы сможем
провести удобно.
Но Пол мог только потрясти головой, зная, что ни в эту ночь, ни в
какую другую ему уже не будет успокоения. Муад Диб, Герой, должен быть
уничтожен. Только Проповеднику можно теперь двигаться дальше.

55

Фримены были первым народом, развившим
сознательно-бессознательную символику для обживания
движений и взаимосвязей своей планетарной системы. Они
были первым народом, когда либо выразившим климат в
терминах полу-математического языка, чьи письменные
символы воплощают (или интернационализируют) внешние
взаимосвязи. Язык сам стал частью системы, им
описываемой. В этом развитии подразумевалось интимное
местное знание того, что является достижением для
поддержания жизни на планете. Можно оценить размах этого
взаимодействия язык-система по тому факту, что фримены
воспринимали себя как блуждающих в поисках корма жвачных
животных.

- Кавен вахид, - сказал Стилгар. "Подайте кофе". Он посигналил
поднятой рукой слуге, стоявшему за порогом единственной двери в аскетичную
комнату с каменными стенами, где Стилгар проводил свои бессонные ночи.
Здесь старый наиб Свободных и завтракал обычно, по-спартански - и время
завтрака как раз подступало - но после такой ночи ему не хотелось есть. Он
встал, разминая мускулы.
Данкан Айдахо сидел на низенькой подушке возле двери. Он постарался
подавить зевок. Он только что осознал, что за их разговорами промелькнула
целая ночь.
- Прости меня, Стил, - сказал он. - Я продержал тебя всю ночь.
- Прободрствовать целую ночь значит прибавить день к своей жизни, -
ответил Стилгар, принимал переданный из-за двери поднос с кофе. Он
пододвинул к Айдахо низенькую скамеечку, поставил на нее поднос и уселся
напротив гостя.
На обоих были желтые одеяния траура, но Айдахо носил одолженную
одежду, потому что его зеленый официального цвета мундир Атридесов вызвал
резкую неприязнь обитателей Табра.
Стилгар разлил горячую темную жидкость из пузатого медного кувшинчика
и, пригубив первым, поднял свою чашку, делая знак Айдахо. Старинный обычай
свободных: "Это безопасно - я это отведал".
Кофе готовила Харах, и приготовлен он был как раз так, как Стилгар
больше всего любил: зерна прожарены до розовато-коричневого, еще горячими
растерты в тончайший порошок в каменной ступке и сразу же сварены - и
добавить щепотку меланжа.
Айдахо, вдыхая густой аромат спайса, прихлебывал осторожно, но шумно.
Он так и не знал, удалось ли ему убедить Стилгара. Его способности ментата
застопорились к началу утра, любые его выкладки заходили в тупик, не
увязываясь с неопровержимыми данными, содержавшимися в сообщении Гурни
Хэллека.
Алия знала про Лито! Знала!
И Джавид не мог не быть здесь замешан.
- Я должен быть освобожден от наложенных тобой ограничений, - сказал
наконец Айдахо, еще раз изложив все доводы.
Но Стилгар стоял на своем:
- Соглашение о нейтралитете требует от меня вынесения тяжких
приговоров. Ганима здесь в безопасности. Ты и Ирулэн здесь в безопасности.
Но тебе нельзя отправлять посланий. Получать послания - пожалуйста, но не
отправлять их. Я дал свое слово.
- Это вообще-то не обращение, подобающее для гостя и старого друга,
пережившего вместе с тобой немало опасностей, - сказал Айдахо, отлично
помня, что он уже прибегал к этому доводу.
Стилгар поставил чашку, аккуратно установив ее на ее место на подносе
и не отводя от нее взгляда, заговорил.
- Мы, Свободные, не чувствуем вины за те вещи, которые обычно
возбуждают подобное чувство в других, - сказал он. И поднял взгляд на лицо
Айдахо.
"Его нужно заставлять забрать Ганиму и бежать отсюда", - думая
Айдахо. Вслух он сказал:
- Совсем не в моих намерениях раздувать в тебе бурю вины.
- Понимаю, - ответил Стилгар. - Я поднял этот вопрос лишь для того,
чтобы подчеркнуть подход к этому нас, Свободных - поскольку именно с этим
мы и имеем дело: со Свободными. Даже Алия мыслит как Свободная.
- А жрецы?
- Они - другое дело, - сказал Стилгар. Они хотят, чтобы люди
проглатывали серый ветер греха, и чтобы он безысходно пребывал внутри них.
Они хотят, чтобы на фоне грязных пятен была лучше различима их набожность,
- говорил ровным голосом, но Айдахо уловил оттенок горечи и подивился,
почему эта горечь не может поколебать Стилгара.
- Есть старый-престарый трюк автократического правления, - сказал
Айдахо. Алии он отлично известен. Хорошие должны чувствовать вину. С вины
начинается ощущение неудачи. Хороший автократ создает много возможностей,
чтобы население чувствовало себя неудачниками.