Иванов Алексей. Вместе с Россией

- Понима-аю... - протянул майор, поглаживая усы. - Столкнуть между
собой наших сильнейших врагов прежде, чем они сумеют объединиться, - святая
имперская традиция.
- Да, сэр Альфред, - ласково назвал собеседника по имени Черчилль, что
свидетельствовало о высокой степени его дружеского расположения. -
Действительно, столкнуть наших двух злейших врагов - Германию и Россию -
ваша вторая задача. Наша дипломатия работает над ней не один год. Ради этого
мы пока отказываемся в пользу России от Константинополя и от традиционной
нашей догмы о неделимости Турции. Пока и на словах! - поднял палец свободной
правой руки Черчилль.
- С этой же целью финансовые круги Британии, в том числе и вся великая
семья английских Ротшильдов, - лицо сэра Уинстона при этих словах
почтительно вытянулось, ибо эти финансисты подкармливали молодого и
перспективного политика, - позволили французским банкирам наживаться на
русских займах, ведь их цель - не только военное укрепление России, но и
строительство стратегических железных дорог, нацеленных на Германию... О,
это все надо было рассчитать и предусмотреть! - Военно-морской министр
откинулся на подушки дивана и затянулся сигарой.
- Да, сэр, - согласился Нокс. - Теперь я понимаю, почему послом в
Петербург был назначен Бьюкенен... За время службы в Софии он приобрел опыт
интриг вокруг знаменитой "пороховой бочки Европы" - на Балканах!
- Воистину так, майор, - согласился первый лорд Адмиралтейства. -
Именно на Балканах традиционно сталкивались интересы пангерманизма и
панславянства. Нигде лучше нельзя стравить русских с германцами и
австрийцами, к тому же если туда пустить такого закоренелого "ангелочка
мира", как сэр Эдуард Грей, министр иностранных дел его величества!
Ха-ха-ха! - рассмеялся Черчилль, немало завидуя посту Грея.
- Я вам очень благодарен, сэр, что вы столь живо раскрыли мне задачи
британского военного агента в Петербурге... - склонил голову с пробором в
седых волосах перед молодым министром Нокс.
- Не стоит благодарности, майор... - прервал излияния старого служаки
первый лорд Адмиралтейства. - Что касается флота, имейте в виду, что у
русских очень сильны морские инженеры, они компенсируют недостатки своей
промышленности весьма прогрессивными, конструктивными решениями. Не
недооценивайте их и старайтесь как можно больше почерпнуть у них новых
технических идей, британская промышленность сумеет ими воспользоваться во
славу "Юнион Джек'а"*.
______________
* Так называется в английском флоте имперский флаг.

Черчилль поднялся с дивана, давая понять, что время беседы истекло.
Майор тоже встал, но ему не хотелось уходить от уютного камина и интересного
разговора. Нокс допил херес, чтобы потеплело внутри, аккуратно поставил
бокал и повернулся к двери. Однако Черчилль задержал его еще на несколько
минут.
- А теперь, сэр, все-таки подойдем к карте! - предложил он.
Джентльмены приблизились к огромному полотнищу. Военно-морской Министр
действовал сигарой, словно указкой. Казалось, не сигарный дым наполнил
просторы Северного моря - задымили трубы крейсеров и броненосцев, линейных
кораблей и других посудин, силуэты которых заполняли карту от края до края.
- Я перевел британский флот с угля на нефть не для того, чтобы отдать
Германии и России ближневосточные нефтяные богатства, - с угрозой похвалился
Черчилль. - От этого наш флот обрел новые скорости и боевые качества, новый
радиус действия, ибо быстрее и проще бункероваться нефтью, чем углем.
Посмотрите на Скапа-Флоу*... На карте не хватает места для кораблей,
которыми командует адмирал Джеллико. Они все ходят на нефти. Нефть, между
прочим, есть и в России, и она тоже годится для нашего флота и
промышленности. Это прекрасная, легкая кавказская нефть. Сейчас ею владеют
через подставных Нобелей французские Ротшильды, но уже идут переговоры о
продаже контрольного пакета акций англо-голландской компании Шелл, где
хозяйничает джентльмен из Сити - сэр Генри Детердинг. Ваша третья задача,
майор, - обеспечить быстрый переход акций Ротшильдов и Нобелей в портфель
сэра Генри. Это не только в высшей степени патриотическая задача. Помогая
сэру Детердингу, вы закладываете фундамент своего будущего...
______________
* Главная военно-морская база Великобритании на Оркнейских островах
(северо-восточнее Шотландии).

- Сэр, а как насчет "постоянно присутствующей опасности"? - позволил
себе пошутить Нокс по поводу всегдашних заявлений министра о германском
флоте.
- У гроссадмирала Тирпица слишком мало посуды, - в тон ему ответил
Уинстон Черчилль. - Он не рискнет с ней и носа высунуть с Гельголанда*...
______________
* Военно-морская база кайзеровской Германии в юго-восточном углу
Северного моря.

Итак, дорогой майор, жду ваших депеш! Ни чешуи, ни хвоста! -
напутствовал военно-морской министр военного агента традиционной присказкой
рыболовов. На этот раз обоим предстояла большая ловля в мутных водах
политики.


4. Петербург, январь 1914 года

Видения декабрьского Лондона и Темзы, столь непохожей на заснеженную
Неву, еще проносились в памяти майора Нокса, когда к нему подошел
французский военный агент маркиз де Ля-Гиш в сопровождении полковника в
черном мундире Генерального штаба. Де Ля-Гиш представил коллегу Алексею
Соколову, которого он назвал "директором австро-венгерского бюро"
генерал-квартирмейстера. Нокс прекрасно знал структуру российского
Генерального штаба и слышал еще в Лондоне об удачливом русском разведчике,
который ведал Австро-Венгрию и Балканы.
Соколов пожал протянутую руку офицера союзной армии со смешанным
чувством необходимости и неудовольствия. Он знал из докладов жандармских
офицеров генерал-квартирмейстеру, что британский майор сует свой нос повсюду
и при этом не отличается дружелюбием. Вот и сейчас Нокс нашел довольно
болезненную для обсуждения в Зимнем дворце тему.
- Не выйдет ли нынче при залпе несчастья, как в девятьсот пятом году? -
обратился английский офицер к русскому полковнику.
Действительно, на крещенском приеме 1905 года по недосмотру военного
начальства в гвардейской конной артиллерии оказались злоумышленники. Они
зарядили одно из орудий батареи, стоявшей на Стрелке Васильевского острова,
не холостым - для салюта - снарядом, а боевой шрапнелью. Однако прицел был
взят неточно, было разбито несколько окон в Зимнем дворце, убит городовой и
ранен солдат.
Во время возникшей паники государь, как говорили, оставался совершенно
спокоен, уповая на милость божию. Вечером он лишь отметил в своем дневнике:
"Во время салюта очередь шрапнели из одного орудия первой батареи
Гвардейской Конно-Артиллерийской бригады попала в Иордань и во дворец. Один
полицейский был ранен, осколки были найдены перед дворцом на площади, и
знамя Гвардейского экипажа порвано. После завтрака я принимал
дипломатический корпус и министров в золотой гостиной. В 4 часа дня я
возвратился в Царское Село и гулял".
Охранка так и не смогла раскрыть виновников происшествия, военная
жандармерия наказала всех солдат батареи, а государь император после этого
случая много лет не присутствовал на водосвятии на Неве. Лишь когда среди
населения Санкт-Петербурга пошли толки, что отсутствие царя на Иордани будет
причиной тяжких бедствий, а в столице вспыхнула страшная эпидемия холеры,
Николай вновь решил принять участие в водосвятии.
Именно на этот инцидент бестактно намекал майор Нокс.
- Будет только русский порох, сэр, не английская шрапнель, - мгновенно
нашелся Соколов, твердо глядя в нахальные глаза высокомерного британца.
Полковник имел в виду только что подписанный крупный заказ военного
министерства на английские снаряды к русским трехдюймовым пушкам. Но
получилось гораздо многозначительнее.
Майор Нокс пожевал губами, готовя достойный ответ находчивому
московиту, но где-то громко Хлопнули открывающимися дверями, послышался стук
жезлов церемониймейстеров о паркет. Обер-церемониймейстер важно проследовал
вдоль зала, предваряя высочайший выход. Нокс, так и не найдя ответа, стал
протискиваться сквозь толпу к середине зала, чтобы увидеть красочное шествие
во всех деталях.
Соколов тоже воспользовался случаем, чтобы в первый раз увидеть всю
женскую половину высочайшей семьи за исключением императрицы Александры
Федоровны. Царица по причине своих неврастенических наклонностей избегала
публично появляться в свете.
Во главе шествия шла вдовствующая императрица Мария Федоровна, мать
государя императора. Миниатюрная, стройная и из-за этого казавшаяся
значительно моложе своих 67 лет, она величественно выступала в белом
атласном платье, отделанном серебряной парчой. Длинный шлейф был оторочен
пышным темным соболем. Высокая бриллиантовая диадема искрилась в солнечном
свете, падавшем из окон. Тройное жемчужное ожерелье - дар императора
Александра II - обвивало шею Марии Федоровны. Нити жемчуга спадали на
бриллианты, которыми было вышито платье.
Позади вдовствующей императрицы следовала великая княгиня Мария
Павловна - третья дама империи - вдова дяди царя, великого князя Владимира
Александровича. Мария Павловна была широко известна в высших сферах как
одержимая манией величия и желанием всюду затмевать Александру Федоровну. В
своем дворце неподалеку от Зимнего великая княгиня устраивала роскошные
балы. В отсутствие в Петербурге вдовствующей императрицы Марии Федоровны
Мария Павловна вела себя как самодержица всероссийская. Александра за это
платила ей такой же глухою ненавистью, какую вызывала в великой княгине
сама.
Соколов обратил внимание, что Мария Павловна была в одеждах того же
цвета, что и Мария Федоровна, - в белом с серебром. Великая княгиня готовила
к празднику это платье, не зная наперед, как будет одета кузина, и теперь
очень мучилась, боясь, что свет подумает, будто она ей подражает.
Далее шли сестры государя великие княгини Ксения и Ольга, великая
княгиня Виктория Федоровна, супруга великого князя Кирилла Владимировича.
Они были в платьях василькового бархата, к которым очень шли сапфиры с
бриллиантами, украшавшие их уши, шеи и запястья.
Затем шествовали две великие княгини-сестры, так называемые
"черногорки". Это были дочери короля Черногории Николая, выдавшего своих
дочерей Анастасию и Милицу за русских великих князей. За черногорками
следовала урожденная русская великая княжна, а теперь принцесса греческая
Елена Владимировна - в голубом с золотом платье. Рядом с ней - в
светло-розовом бархате - молодая великая княгиня Марина Петровна. За ними по
трое шли статс-дамы в оливковых придворных платьях и молодые фрейлины в
бархатных платьях рубинового цвета.
Соколов, как и де Ля-Гиш, стоявший подле него, обратил внимание на то,
что все платья были освященного традицией "русского" покроя: плотно
облегавшие фигуру лифы с большими вырезами и без рукавов, отделанные
жемчугами, широкие юбки с треном, накидки, отороченные соболями или бобрами,
спадавшие с плеч, тюлевые вуали, прикрепленные к русским кокошникам того же
цвета, что и платье.
...Хвост процессии втиснулся в золотые двери в конце галереи, створки
закрылись, и полушепот восхищения в зале сменился полноголосым разговором
дипломатического корпуса, в котором звучали ноты удивления и зависти.
За двойными рамами послышался хор трубачей. Все общество оборотилось к
огромным окнам, за которыми длинная вереница знаменщиков с
офицерами-ассистентами несла знамена гвардейских полков. Затем раздался
резкий звук труб. От дворца к Иордани направилась процессия во главе с
государем императором. Духовенство в золотых ризах встретило Николая II на
ступенях к Иордани, войска, свита и гражданские чины обнажили головы.
Государь по красному ковру сошел к проруби, митрополит петербургский
сопровождал его, неся большой золотой крест. Святой отец трижды окунул крест
в воду, затем наполнил освященной водой кропильницу и в сопровождении
государя прошел вдоль шеренги знамен, орошая их каплями святой воды.
Торжественно гремели колокола на Петропавловском соборе, оркестр играл "Коль
славен", но вдруг все звуки потонули в мощном пушечном салюте. Свита, к
которой уже вернулся царь, испуганно вобрала головы в плечи, но Иордань на
этот раз сошла благополучно.
Генералы и сановники радостно накрыли свои седые и лысые головы,
облегченно вздыхая, и процессия вернулась во дворец. Гостям в зале пришлось
еще раз переместиться от окон к центру, дабы лицезреть великий момент
возвращения государя и великих князей к вдовствующей императрице и великим
княгиням.
Бывалые гости, хорошо знавшие церемониал, столпились у средних дверей,
которые все вдруг широко распахнулись, и церемониймейстер пригласил в зал,
где был сервирован завтрак.
Вокруг роскошных пальм были накрыты столы для почетных гостей.
Разведенные скороходами, к ним устремились послы и министры с супругами,
прочая публика ринулась к огромному буфету, занимавшему весь конец зала.
Маленький секретарь китайского посольства опередил громадного
офицера-кавалергарда у самого стола, на котором стояла серебряная ваза с
шампанским удельного имения Абрау. Таких ваз было множество, и возле каждой
из них закипала толпа жаждущих. Другие осаждали хрустальные тарелки с
произведениями придворных кондитеров. Считалось, что таких сластей в городе
не найдешь. Офицеры и дипломаты набивали конфетами и шоколадом в пестрых
бумажках полные карманы. Даже гвардейские офицеры не считали зазорным брать
с царского стола эти конфеты и засахаренные фрукты домой.
Омары, лососина, торты и пирожные со взбитыми сливками, заморские
фрукты буквально таяли на глазах.
Полный неловкости от этого великосветского разбоя, Соколов начал
завтрак шоколадным мороженым, потом успел зацепить кусок фазана с
маринованными сливами прежде, чем на него покусился японский дипломат,
добавил салата оливье и провесного балыка и отошел в сторонку - туда, где у
серебряных ковшей с оршадом, лимонадом и клюквенным морсом почти никого не
было. Здесь он стал невольным слушателем разговора артиллерийского
подполковника с поручиком Измайловского полка. Украшенный густой черной
бородой подполковник в хмельной запальчивости убеждал поручика выбросить
засахаренные фрукты, которыми тот набил карманы, и не носить их матери.
- Ты столько набрал? - вопрошал подполковник. - А зачем? Ведь это все
отнято у голодного народа. И ты, и я, и государь - наш отец-командир...
- Саша, Саша, - увещевал его поручик, - ты крамольные вещи говоришь, да
еще в гостях у царя!..
- Замолчи, как младший... - пьяно капризничал подполковник. - Ты
думаешь, что если меня вдосталь напоили, то я должен...
Поручик, бледный от волнения и негодования на своего друга, все тянул
его подальше от стола, от толпы, где мог услышать какой-либо верноподданный
гвардеец.
Начинался разъезд гостей. Поручику наконец удалось сдвинуть с места и
подполковника.
Движимый сочувствием и желанием оградить смелого офицера от лап военной
жандармерии, которая ревностно следила за образом мыслей в армии, Соколов
подошел к подполковнику. Привитая с кадетского корпуса дисциплина сработала
в сознании офицера, и он подтянулся, увидев старшего в чине.
- Алексей Соколов, - просто представился полковник.
- Александр Мезенцев, - так же просто сказал артиллерийский
подполковник.
- Виктор Гомелля, - в тон старшим представился гвардии поручик.
- Давайте выпьем за знакомство... - предложил артиллерист и потянулся
за бутылкой. Виктор умоляюще посмотрел на друга.
- Ну, хорошо, Виктор, - почти трезво ответил на его взгляд
подполковник, - я себе почти не налью.
Шампанское вспенилось в узких бокалах, новые знакомые чокнулись.
Пригубив, Соколов отставил свой бокал в сторону, и офицеры последовали его
примеру.
- В какой дивизии изволите служить? - поинтересовался Соколов. Ему был
симпатичен артиллерист-вольнодумец, и он не прочь был поближе познакомиться
с ним.
Подполковнику тоже понравился добродушный, располагающий к себе офицер
Генштаба.
В офицерской среде российской армии в силу сословных перегородок между
отдельными родами войск царил антагонизм. Офицерство гвардии и кавалерии
почти полностью комплектовалось знатным и богатым дворянством. Офицерство
пехотных частей представляли мелкопоместные, обедневшие дворяне из военных и
чиновничьих семей, а также разночинцы, крестьяне и мещане. Между ними
господствовала полная отчужденность. Артиллеристы в этих отношениях
находились где-то посредине - они и от гвардии были далеки, и к пехоте
относились несколько свысока.
Служащие по Генеральному штабу офицеры также были особой военной
кастой, не очень-то общавшейся в неслужебное время с остальным офицерством.
Поэтому порыв Соколова, его доброжелательное отношение к армейскому
артиллеристу были несколько необычны и вызвали душевный отклик у Мезенцева и
его молодого Друга.
- 28-я бригада, - коротко ответил подполковник, зная, что этого
генштабисту достаточно.
- Командир батареи трехдюймовок?.. - полувопросительно-полуутверждающе
протянул Соколов.
- Так точно, и к тому же "огнепоклонник"... - шутливо ответил Мезенцев,
намекая на две большие партии в русской армии. Одна, называемая
"штыколюбами", пользовалась поддержкой верхов военной власти и рождена была
воззрениями такого выдающегося военного мыслителя, как генерал
М.И.Драгомиров. При всех своих достоинствах и истинно суворовском духе
Драгомиров не признавал значения современной техники в армии, воспитывал
почти пренебрежение даже к пулемету и тяжелой артиллерии.
"Огнепоклонники" выступали за максимальное насыщение армии огневыми
средствами - от скорострельных винтовок и пулеметов до разнообразной,
особенно тяжелой артиллерии. Молодые и прогрессивно мыслящие генштабисты,
такие, как Соколов, называемые иногда "младотурками" за страсть к
преобразованиям в армии, горячо поддерживали "огнепоклонников".
- Вот как! - обрадовался Алексей. - Тогда нам есть о чем поговорить!
Полковнику хотелось узнать у артиллериста, как внедряются некоторые
новинки, негласно полученные им через Австрию с заводов Круппа. Особенно его
интересовала бризантная шрапнель, о которой он давно докладывал через
генерал-квартирмейстера в Главное артиллерийское управление.
Поручик-измайловец, свято оберегавший своего нетрезвого друга, решил
вмешаться, презрев субординацию.
- Господин полковник, нас ждут дома к обеду... - умоляюще смотря на
Соколова, неловко соврал он.
Алексей понял и оценил его заботу о товарище.
- Хорошо, друзья, давайте встретимся завтра в восемь с половиной в
офицерском собрании на Кирочной... - предложил он.
- Согласны!.. - торопливо выпалил Виктор, не дожидаясь, пока Мезенцев,
настроенный на разговор, отреагирует иначе.
С симпатией проследив, как заботливо повел своего друга к выходу
Гомелля, Соколов тоже направился к гардеробу.
"Смелый человек этот подполковник, - одобрительно подумал Соколов. -
Значит, и другие офицеры задумываются о необходимости перемен в российской
жизни?.. Но если в армии бродят такие мысли, какая же она опора трону в
критический момент?.. Воистину грядет какой-то взрыв, как правильно считают
друзья Анастасии! А вдруг эта Иордань - одна из последних? Ведь прятался
царь раньше от народа... Теперь осмелел... Надолго ли?"
Полковник Соколов был недалек от истины - праздник крещенья 6 января
1914 года стал на Неве последним.


5. Петербург, январь 1914 года

Улица 7-й роты, где уже около года квартировал Василий, была
пролетарская, шумная. Маленькие ампирные домики, каменные и деревянные, в
два и в три этажа - обиталища старых бар - перемежались пятиэтажными
кирпичными громадами, так называемыми "доходными" домами. Здесь почти ничего
не осталось от тех времен, когда в районе казарм Измайловского полка, по
имени которого получил свое название проспект, селились целыми ротами
отставные солдаты.
Совсем рядом пролегал Забалканский проспект. Он являл собой одну из
самых безобразных и угрюмых улиц российской столицы. Проспект был не
Санкт-Петербургом, а настоящим Питером, который денно и нощно грохотал от
ломовиков, чернел унылыми заборами и пустырями. Осенью и весной Забалканский
проспект разливался морем грязи, а летом поднимал тучи пыли и мух от
многочисленных извозчичьих дворов и трактиров.
В холодном воздухе даже сюда, на тихую, заваленную сугробами 7-ю роту,
распространялся шум проспекта. Толстые дворники уже расчистили тротуары и
теперь возвышались в своих тулупах недвижными фигурами у ворот, соперничая
белизной фартуков со свежевыпавшим снежком. Настя знала от друзей, что почти
все петербургские дворники были осведомителями полиции, и шла мимо них с
подчеркнуто независимым видом.
Василий жил в подвале большого каменного дома, очень удобном для
конспирации. Из двора можно было усадьбами пройти к Измайловскому проспекту
или выйти на 6-ю роту. Через дыру в заборе было легко проскользнуть в узкий
Тарасов переулок, а от него - через 1-ю роту и проходной двор собственного
дома Тарасова добраться до Фонтанки, где летом работал яличный перевоз, а
зимой была проложена тропка к Институту путей сообщения и Юсуповскому саду.
Одним словом, опытный человек, выйдя от Василия, мог немедленно исчезнуть с
глаз вольного или невольного наблюдателя.
Анастасия уже два раза получала здесь нелегальную партийную литературу
и потому хорошо знала все дороги вокруг дома. Она шла к нему кратчайшим
путем, осторожно наблюдая, не ведет ли за собой "хвост", не затаился ли
где-нибудь господин из "наружки" в типичном гороховом пальто.
Девушка нырнула под арку ворот и через черный ход спустилась в подвал.
Дверь пронзительно заскрипела. Вместе с клубами морозного пара Настя
очутилась в сводчатом коридоре, освещенном тусклой сальной свечой в железном
фонаре. Влажное тепло, тяжелый запах кислых щей, мокрых валенок и
непросушенных тряпок охватили девушку. Она подошла к знакомой двери и
постучала. Василий, одетый в синюю косоворотку и полосатые брюки, умытый и
причесанный, ждал гостью.
Настя облегченно вздохнула - в комнате не было этого страшного запаха.
Она сбросила беличью шубку, развязала шаль и присела к столу.
Василий перед ее приходом завтракал. На гладко выструганном деревянном
столе лежал кусок ситного хлеба, стояли блюдечко с мелко наколотым сахаром,
пузатый фарфоровый чайник и стакан чая в мельхиоровом подстаканнике.
- Хотите чаю, Анастасия Петровна? Хорошо с мороза! - предложил Василий.
- Спасибо, да! - ответила Настя. Она избегала называть Василия по
имени, поскольку он по новому паспорту числился теперь Антоном, и девушка
боялась оговориться.
Василий налил гостье чаю, поставил стакан на стеклянное блюдечко и
спросил:
- Вам внакладку или вприкуску?
- Спасибо, вприкуску! - опять односложно ответила Настя.
Горячий чай с синеватым твердым сахаром был действительно очень хорош с
мороза. В комнате Василия было чисто и просто: железная кровать, аккуратно
застланная синим покрывалом, дешевый двустворчатый шкаф, который служил
хранилищем платья и нехитрых съестных припасов, два венских стула, на
которых сидели хозяин и гостья, да пара деревянных лавок, так же хорошо
обструганных, как и стол, составляли все убранство этого жилища. Неяркий
зимний свет струился из узенького оконца, расположенного высоко под
потолком.
От Василия веяло спокойствием и уверенностью. Он предложил Насте хлеба,
но девушка отказалась. Хозяин не затевал беседу, а отламывал кусок за куском
ситного, запивая его чаем без сахара. Черноволосый и голубоглазый Василий
отрастил пышные усы, которые были почему-то чуть светлее его шевелюры. Он
улыбался Насте, и девушке сделалось очень спокойно от этой добродушной
улыбки человека, который сознает свою большую физическую и духовную силу.
Она вдруг почувствовала желание выложить ему все сомнения насчет своего
замужества.
- А можно мне с вами посоветоваться? - начала она робко.
- Выкладывайте, Настасья, что у вас за беспокойство! - подбодрил ее
Василий.
Девушка решила начать издалека.
- Вы помните полковника Соколова, который ходил на "четверги" к
Шумаковым? - осторожно спросила Анастасия.
- Ну конечно! С чего это я должен забывать его, ведь такие офицеры, как
он, не каждый день попадаются! - удивился Василий.
- А как вы к нему относитесь? - продолжала спрашивать Анастасия. Она
никак не могла найти нужные и точные слова и от этого все время краснела.
- Очень хорошо отношусь! - подтвердил Василий. - А в чем, собственно,
дело? У тебя появились какие-нибудь подозрения относительно его? Он что,
связан с охранкой? Или что?
- Что вы! Что вы! - испугалась Настя. - Он просто сделал мне
предложение!..
- Какое предложение? Сотрудничать с полицией? - продолжал недоумевать
Василий.
- Да нет же! Как вы могли такое подумать о нем! Совсем не с полицией, а
выйти за него замуж! - выпалила она.
- Ах вот в чем дело! - развеселился Василий. - Извините, Настенька! -
смущенно улыбнулся он. - Я совсем не подумал об этом, но желаю вам счастья!