Страница:
завтра ясную погоду, совещание близилось к концу.
Неожиданно Вильгельм вернулся к утреннему разговору:
- Главное для нас - создать казус белли* и непременно использовать
его... - изрек Вильгельм то, что больше всего волновало его в эти дни. Он
поднялся с кресла, чтобы немного размяться, но хозяин понял его движение как
окончание конференции и пригласил гостей на парадный обед, имевший быть
накрытым под тентом на террасе. Господа разошлись освежиться и переодеться к
обеду.
______________
* Казус белли (латин.) - повод к войне.
- Казус белли!.. Казус белли!.. - повторял про себя эрцгерцог, пока
камердинер переодевал его в парадный мундир любимого кирасирского полка.
16. Киль, июнь 1914 года
Свежий норд в четыре балла по шкале Бофорта развел порядочную волну в
Кильской бухте. Через весь бездонный голубой свод неба тянулись серебряные
струи перистых облаков. На рейде, у входа в канал, лагом к волне стояла
императорская яхта "Гогенцоллерн". Волны накатывались на левый борт и,
хлюпая, обегали стройный белоснежный корпус. Выступающий вперед плуг
форштевня, чуть склоненные назад две трубы и мачты яхты придавали ее силуэту
стремительность. Даже стоя на якоре, она казалась летящей по волнам.
Перед императорской яхтой, распустив белоснежные паруса, бесшумно
скользили легкие суденышки. Это были международные гонки парусных яхт,
посвященные традиционному празднику германских мореходов - Кильской неделе.
По пятам парусников следовали баркасы, на которых теснились господа
члены судейской коллегии, журналисты и самые уважаемые из болельщиков. На
траверзе маяка во Фридрихсорте яхты делали поворот и устремлялись к финишу,
обозначенному оранжевым буем, мотавшимся на волне между кормой
"Гогенцоллерна" и деревянной временной трибуной, сооруженной на причале у
входа в канал.
С парадной палубы кайзер Вильгельм II наблюдал за гонкой. Черный
адмиральский мундир облегал дородное тело императора, правая, здоровая, рука
в белоснежной лайковой перчатке твердо сжимала морской цейсовский бинокль,
левая, сухая, как обычно, была заложена за спину.
Рядом с императором стоял его флаг-офицер, тоже с биноклем, и сообщал
Вильгельму национальную принадлежность яхты, вырвавшейся в данный момент
вперед.
Вильгельм изредка бросал недовольные взгляды на север, где мористее
чернели два английских дредноута, прибывшие почетными гостями в Киль. На
борту одного из них должен был явиться первый лорд адмиралтейства сэр
Уинстон Черчилль.
- Ферфлюхте хуре! - бранился кайзер. - Сначала проклятый лорд в частной
беседе выражает желание быть приглашенным на Кильскую неделю, потом он
фактически увиливает от этого!.. Но почему не прибыл из Франции Бриан? Ведь
он-то получил вполне официальное приглашение от князя Монакского?.. Где,
кстати, его яхта? - поискал глазами Вильгельм.
Склянки отбили три часа пополудни. Император отвлекся от мрачных мыслей
и снова стал внимательно разглядывать участников гонок. Но ему помешал
сосредоточиться паровой катер, который нагло пересек курс быстро
приближавшихся яхт и подвалил к выстрелу* императорского корабля. На палубе
катера подавал сигналы рукой, стараясь привлечь к себе внимание, какой-то
генштабист. Фалрепный** матрос вопросительно посмотрел на флаг-офицера***;
флаг-офицер оглянулся на кайзера и увидел, как тот недовольно шевельнул
левой рукой. Этот знак говорил флаг-офицеру: кайзер желает, чтобы его
оставили в покое. И горе было смельчаку, презревшему это повеление, если
важность сообщения не имела оправдания.
______________
* Выстрел - длинная и толстая балка, идущая горизонтально над водой от
борта корабля. Служит для перехода с корабля на Шлюпку.
** Фалрепный - матрос из состава вахтенных, назначающийся для встречи
прибывающих на корабль лиц командного состава.
*** Офицер в морском штабе, ведающий сигнальным делом и исполняющий
обязанности адъютанта.
Офицер продолжал махать какой-то бумажкой, затем вложил ее в свой
портсигар и метнул на палубу прямо к ногам кайзера. Тот инстинктивно
дернулся, словно это была бомба. Флаг-офицер коршуном бросился на портсигар
и открыл его.
"Какая неслыханная дерзость!" - возмутился император и собрался уже
сделать соответствующее распоряжение насчет генштабиста, как моряк подал ему
листок, оказавшийся бланком телеграммы. В ней стояло:
"Три часа тому назад в Сараеве убиты эрцгерцог и его жена".
У кайзера кровь сначала отлила от лица, затем снова бросилась в голову.
"Вот он, желанный казус белли!" - как удар бича, пронеслась мысль. Вслух он
произнес довольно двусмысленное:
- Теперь придется начинать сначала!
Генштабисту фалрепный помог подняться на борт "Гогенцоллерна", но
офицер не знал ничего, кроме содержания телеграммы, - подробности ожидались
через пару часов.
Кайзер отдал приказ. Якорные шпили потянули якоря, а на флагштоке
поползло вниз белое полотнище военно-морского флага Германии, перечеркнутое
темно-синим крестом. В середине его хищно напружил крылья орел, а в углу у
древка повторялся имперский флаг - черно-желто-красный с Железным крестом в
центре.
Сигнальщик на мостике быстро засемафорил флажками, передавая приказы
Вильгельма на эскадру, замершую на якорях. Повинуясь команде, полученной с
"Гогенцоллерна", пополз вниз имперский флаг и остановился на середине
флагштока перед трибунами на пирсе, трижды ударила сигнальная пушка,
возвещая неожиданный конец гонок. По рейду мрачным холодом поползла тревога
и предчувствие большой беды.
Кайзер ни одним словом не выразил грусти по убитому родственнику, хотя
и понимал, что все его слова в этот день войдут в историю мира и Германии.
Он только топорщил свои усы, его распирало чувство огромной радости. Вот
наконец явился повод наказать всех этих балканских славян и, может быть,
даже начать столь долгожданную и желанную войну!
Матросы не успели еще смыть с якорных лап грязь, поднятую со дна, как
"Гогенцоллерн", выдыхнув из своих двух белоснежных труб мрачные черные клубы
дыма, повалил к выходу из бухты. Император решил обогнуть остров Фемарн и
прибыть в Варнемюнде, где всегда ожидал императорский поезд на прямой
железнодорожной линии до Берлина.
"Адмирал Атлантического океана", как любил себя называть в кругу
единомышленников Вильгельм II, уселся в плетеное кресло, стоящее в укрытом
от ветра уголке палубы, и, знаком отослав флаг-офицера, предался
размышлениям.
"Если эти шенбруннские* недотепы не осмелятся использовать столь
благоприятный повод для начала большой войны, - думал император, - я сам
заставлю их сделать это! Какой прекрасный момент! Славяне ухлопывают
Франца-Фердинанда, замыслившего объединить под австрийской короной еще и
югославян. Как будто мало ему забот в дуалистическом союзе Австрии и
Венгрии. Захотел еще триалистическую монархию в пику германским интересам на
Балканах! Неужели он не сообразил, что западнославянские земли должны быть
не более чем сухопутной надежной дорогой на Ближний Восток, в Турцию! Вот
где мы заставим потесниться французских ростовщиков и английских торгашей!"
- размышлял кайзер под равномерный гул машины.
______________
* Шенбрунн - дворец в Вене, являвшийся резиденцией императора
Австро-Венгрии.
Приспущенный флаг плескался на ветру, чайки с резким криком вились над
кормой и пенным следом "Гогенцоллерна", иногда бросаясь в него и выхватывая
рыбешку, оглушенную винтами. Мысли императора приобретали более конкретное
направление.
"Надо поручить дипломатам и разведчикам узнать, вступит ли в драку
Англия! Это больной вопрос! Распутные французы с их богопротивной
республиканской системой, при которой у них никогда не будет обученной армии
и хорошего флота, долго не продержатся... Русский медведь, если он полезет
на защиту своих склочных братьев, будет очень долго запрягать, и мы сможем
повернуть против него наши железные корпуса, освободившиеся после разгрома
Франции... Но если Англия задумает принять участие в схватке, то большую
войну придется отложить на другой раз, чуть позже, поссорив Альбион с его
союзниками... Итак, будем толкать Австрию к войне!"
Вильгельм поднялся с кресла, подошел к борту и облокотился о поручень.
Впереди справа открывались низкие зеленые берега острова Фемарн. Форштевень
яхты вспарывал серые волны Балтики, и вода на срезе становилась
зелено-голубой, как бразильский изумруд. Позади остались силуэты английских
броненосцев, сигнальщики которых, видимо, перехватили кое-какие команды с
"Гогенцоллерна". Когда императорская яхта следовала мимо дредноутов, боевые
корабли проявили признаки оживленных сборов в поход.
"А если все-таки придется вести войну и с Англией?" - пришла
беспокойная мысль кайзеру. Он ответил себе на этот вопрос словами, которыми
поразил когда-то, в день своей серебряной свадьбы, своего любимого адъютанта
графа фон Хилиуса: "Если кто-то осмелится напасть на Германию, я бы зажег
мировую войну, которая потрясет весь свет; я подниму весь ислам против
Англии, и султан мне обещал свою поддержку. Англия может уничтожить наш
флот, но у нее кровь будет сочиться из тысяч ран".
Вильгельм решительно вернулся в свое кресло, чтобы продумать ближайшие
шаги. Для блага великой Германии следовало извлечь максимальную пользу из
столь счастливого обстоятельства как террористический акт в Сараеве.
17. Потсдам, начало июля 1914 года
Европа, не слишком потрясенная убийством эрцгерцога - "на этих
темпераментных Балканах всегда кого-нибудь убивают!", - нежилась под лучами
летнего солнца на морских курортах и на загородных виллах, развлекалась в
парках и ночных кабаках, выезжала на пикники и упивалась синематографом.
Напряглись лишь нервы генеральных штабов великих держав европейского
концерна. Забегали чиновники на Вильгельмштрассе, Кэ д'Орсе, Даунинг-стрит,
Певческом мосту.
Потсдам, куда прибыл прямо с вокзала кайзер, гудел в радостном
возбуждении, словно улей в пору цветения трав. С утра до вечера к Новому
дворцу слетались жужжащие моторы. Затянутые в талии военные с моноклями,
сверкающими из-под козырьков фуражек, гордо ступали между дворцами и виллами
городка, роились вокруг резиденции кайзера.
Сам Вильгельм жил в эти дни как обычно. В 8 часов - гимнастика, в 9 с
половиной - прогулка в Тиргартене, в 11 с половиной - доклады министров,
затем завтрак. В два пополудни - поездка на автомобиле в Грюневальд с
принцем Генрихом и прогулка там до трех. После трех император час отдыхал. В
7 часов - посещение драматического театра и оперы.
Однако, где бы Вильгельм ни находился - во дворце или на прогулке, за
накрытым столом или в театральной ложе, - нигде его не отпускала мысль о
том, что нельзя упустить случай, который ниспослало провидение. Не зная сил,
направивших оружие в руке Гаврилы Принципа, кайзер полагал все же, что
судьба была исключительно благожелательна к германской нации. Она закрыла
глаза австрийцам на предупреждения сербского премьера о готовящейся
террористической акции. Правда, перстом судьбы руководили не только склоки в
Вене, где многие влиятельные силы желали неприятностей эрцгерцогу, но и
агентура германской разведки.
Императора мало интересовало, кто же в действительности стоит за
покушением на наследника австро-венгерского престола, главное - необходимый
повод для войны наконец найден!
Как начать войну - решать должен Коронный совет, назначенный
императором на 5 июля.
Ровно в полдень в Мраморную галерею Нового дворца, где собрались принц
Генрих Прусский, кронпринц Вильгельм, канцлер фон Бетман-Гольвег,
статс-секретарь по иностранным делам фон Ягов, начальник Большого
Генерального штаба фон Мольтке, статс-секретарь по военно-морским делам
адмирал фон Тирпиц, другие высочества и высокопревосходительства, звеня
шпорами, в полевой кавалерийской форме с боевым палашом вошел его
императорское величество, кайзер Вильгельм Второй Гогенцоллерн. Господа
офицеры, как и положено, встали. Император занял место во главе стола, в
кресле, украшенном резным золоченым гербом империи.
Огромные окна зала были распахнуты в парк, откуда струился аромат
зелени и цветов, доносился щебет птиц. В прохладе Мраморной галереи царило
молчание и мрачная торжественность. Все члены Коронного совета хорошо знали,
зачем они собрались сегодня здесь.
- Статс-секретарь фон Ягов! - обратился кайзер к министру иностранных
дел. - Прошу высказать ваше мнение о теме сегодняшнего Коронного совета!
- Ваше величество! Ваши высочества! Ваши высокопревосходительства! -
обратился фон Ягов к присутствующим. - Сейчас в Европе нет противной нам
силы, готовой к войне. Россия будет боеспособна, по всем компетентным
предположениям, минимум через два года. Тогда будут построены ее
стратегические железные дороги в западных губерниях, могущие быстро
перебрасывать войска; будет выполнена большая морская программа, которая
сделает Балтийский и Черноморский флоты достаточно сильными, чтобы они могли
тягаться с германским: количеством своих солдат она сможет задавить наши
восточные границы и создать эффект "дампфвальце"*.
______________
* Паровой каток (нем.).
Внимание слушателей было наградой фон Ягову, и он, то и дело взглядывая
на императора, угадывая его настроение, продолжал:
- Франция и Англия тоже не захотят сейчас войны Наша же группа, я имею
в виду Австро-Венгрию, все более слабеет... - Статс-секретарь с сожалением
склонил голову в печали, а затем снова высоко поднял ее. - Наши посланники
доносят отовсюду, что ни в Петербурге, ни в Париже, ни в Лондоне сейчас не
ждут войны. Стало быть, самый удобный момент для ее начала наступил!
- Ваше мнение принимается к сведению. Есть возражения? - обвел
присутствующих взглядом император. Он сидел спокойно, опираясь левой рукой
на эфес палаша.
Канцлер фон Бетман дернулся было, намереваясь что-то сказать. Его
правильное лицо с седеющей бородкой клинышком и черными пушистыми усами было
печальным. Кайзер знал, что Бетман - один из немногих сановников империи,
который не одобряет втягивания в войну, поскольку она может привести к
крупному столкновению с Англией. Поэтому он только скользнул по его
выражавшей тревогу фигуре и уперся взглядом в начальника генштаба фон
Мольтке.
"Печальный Юлиус" был краток.
- Германская армия полностью готова выполнить свой долг.
Мобилизационный план был утвержден вашим величеством 31 марта сего года!
- Что скажет германский военно-морской флот? - повернулся кайзер к
другому своему близкому сотруднику - фон Тирпицу.
- Эскадры Северного и Балтийского морей выполнят любые задачи,
поставленные вашим величеством. Подводные лодки, в том числе и большие
морские, к выходу в море готовы. Противник будет отрезан от своих заморских
территорий. Он не сможет получать сырье и продовольствие. Даже если
британский "Флот метрополии" обратится против нас - мы заставим англичан
убраться в Скапа-Флоу зализывать раны! - твердо, словно команды с мостика
линкора, высказал свое мнение фон Тирпиц.
Император не пожелал больше никого слушать.
- Итак, решено! - Вильгельм встал и хлопнул ладонью по столу. -
Начинаем дипломатическую и всю остальную подготовку к войне!.. Фон Бетман!
Что вы хотите сказать? - обратился кайзер к своему канцлеру.
- Ваше величество! - несколько испуганно, но упрямо начал фон Бетман. -
Ответственность за начало войны ни в коем случае не должна пасть на
Германию! Весь мир ждет только успокоительных известий из Берлина и Вены.
Полагаю, мы должны принять все меры дипломатической маскировки, чтобы наши
противники, а не мы выглядели виновниками войны...
- Что вы предлагаете? - буркнул кайзер, сразу ухватив идею фон Бетмана.
- Прежде всего, ваше величество, вы не должны отказываться от уже
объявленной поездки на отдых в норвежские фиорды. Затем начальник
генерального штаба должен поехать, как обычно, на воды в Карлсбад, а фон
Тирпиц - взять запланированный отпуск и где-нибудь укрыться от вездесущей
прессы...
- Принимается! - утвердил кайзер. - Приступим к обсуждению практических
мероприятий. Пригласите графа Сегени и графа Гойоса!
Адъютант императора, ожидавший приказаний возле дверей, отворил их и
впустил в Мраморную галерею австрийского посла Сегени и секретаря министра
иностранных дел Берхтольда - графа Гойоса, прибывшего накануне в Берлин с
письмом императора Франца-Иосифа и меморандумом венского правительства о
балканской политике Австро-Венгрии.
Оба графа вошли и заняли оставленные для них места. Они тоже понимали,
о чем шла речь за закрытыми золочеными дверями этого зала. Император
поднялся со своего кресла, подошел к посланцам союзной державы и, приняв
свою любимую воинственную позу, отрывисто обратился к дипломатам, внимавшим
ему с неподдельным трепетом.
- Не мешкать с выступлением против этой недостойной Сербии! - изрек
Вильгельм. - Позиция России будет, во всяком случае, враждебной. Но я уже
давно готов к тому и прошу передать его императорскому величеству
Францу-Иосифу, что если даже дело дойдет до войны между Австро-Венгрией и
Россией, то Германия с обычной своей союзнической верностью будет стоять на
стороне австрийских братьев!
18. Париж, июнь 1914 года
Париж танцевал и веселился перед тем, как все, у кого есть деньги,
разъедутся на курорты или в поместья. Золотые луидоры текли рекой у модного
"Максима", во всех других ресторанах и кабачках. Невиданные тысячефранковые
вечерние туалеты соперничали с весенними платьями. Модистки создавали шляпы,
поражавшие уличную толпу. Автомобильные фабрики и магазины не успевали
выполнять заказы на лакированные лимузины и ландолеты. Моторы давали
возможность пресыщенному свету встречаться на приемах не только в
наскучивших особняках и залах столицы, но и в загородных уютных дворцах и
шато, окруженных парками, на берегах озер и прудов, даривших прохладу
разгоряченным винами и любовью гостям.
Но все затмил бал "драгоценных камней". Каждая модница заранее
обменялась со своими знакомыми драгоценностями и превратилась в
олицетворение того или другого камня. Туалет соответствовал цвету ее
украшений.
Белые бриллианты одной маски соперничали с голубыми другой, синие
сапфиры третьей и четвертой источали мириады голубых искр. Красные рубины
затмевали своим огнем золотистые топазы на золотых парчовых платьях и
контрастировали с холодным сине-зеленым светом бразильских изумрудов... Все
это сверкало и искрилось в ярком свете электрических ламп, казалось особенно
ослепительным рядом с черным сукном фраков и белизной крахмальных манишек
кавалеров...
Его превосходительство, чрезвычайный и полномочный министр Франции при
дворе императора Николая Второго Морис Палеолог, почтивший своим
присутствием этот бал, самодовольно подумал, что холодный и туманный
Петербург, который он только что покинул, чтобы обсудить с президентом
детали его предстоящего визита в российскую столицу, лопнул бы от зависти,
доведись ему хоть краем глаза увидеть всю эту роскошь и богатство. Но
господину послу, когда он возвращался под утро домой, сделалось неуютно в
обитом шелком лимузине. Он вспомнил, что ему поручено готовить новую
европейскую войну, которая разрушит все это великолепие.
Палеолог не мог забыть, как, едва переодевшись из дорожного платья в
визитку, он ринулся в Елисейский дворец к президенту Пуанкаре. Старая
дружба, еще по лицею Людовика Великого, и доверительность отношений давали
Палеологу право быть принятым по первому телефонному звонку. Необходимо было
договориться о первую очередь о том, чтобы доклады посла министрам
Французской республики не расходились с планами президента.
Личный секретарь Пуанкаре, даже не спрашивая патрона, пригласил
господина министра прибыть в Елисейский дворец и любезно прислал за ним
мотор. Лакей в галунах и позументах проводил Палеолога к высоким резным
дверям кабинета Пуанкаре и поклонился. Посол вошел в зал, украшенный
гобеленами и старинной драгоценной мебелью. С этой роскошью совсем не
гармонировала простая и коренастая фигура месье президента.
Невзрачный человек с редкими волосами и щелочками бесцветных глаз на
лице, посреди которого алел приплюснутый носик, вышел из-за
инкрустированного черепахой и серебром стола навстречу другу и соратнику.
Президента давно уже окрестили в народе прозвищем Пуанкаре-война за то, что
всей своей государственной деятельностью, всей своей политикой он толкал
страну к войне с Германией. Уроженец Лотарингии, этой восточной части
Франции, на которую издавна зарились немцы, он упрямо готовил месть Германии
за поражение Франции в 1870 году. Его поддерживали все правые парламентские
группировки, как носителя идеи реванша, и продвигали этого адвоката сначала
на министерские посты, затем, на пост премьер-министра, а теперь и в кресло
президента республики.
- Мой дорогой Морис, как я рад тебя видеть! - зажурчала гладкая речь
Пуанкаре.
- Дорогой Раймон! - возликовал Палеолог, видя, что его принимают не как
чиновника, а как друга. - Я примчался по первому знаку!..
Друзья обнялись. Пуанкаре уселся на диван и сделал знак Палеологу
занять место рядом в кресле.
- Чем дышит Петербург, господин посол? - приступил он к делу без лишних
предисловий.
- Дышит парижской модой и ароматом французских духов, любуется фиалками
из Ниццы, пьет французские вина... - пошутил посол.
- Слава богу, что денежки, которые мы зарабатываем на этих медведях, мы
считаем сами, - ворчливо поддержал его Пуанкаре. - А что царь Романов? Готов
ли он наконец отрабатывать полученные кредиты, схватив за хвост германского
орла? Ведь в позапрошлом году, во время драки на Балканах, его военные
отказались в нее ввязаться, ссылаясь на неготовность армии к большой
войне...
- Они и сейчас говорят, что не готовы, Раймон, - перешел на серьезный
тон Палеолог. - По их расчетам, русская армия полностью закончит
перевооружение в 1917 году.
- Мы не можем ждать так долго! - категорически изрек президент. -
Германия тогда слишком прочно осядет на Ближнем Востоке и отхватит у нас
Северную Африку. Разве русские забыли о прыжке "Пантеры" в Агадир?
- В России не думают о том, какую угрозу германский флот и германские
промышленники составляют французским интересам повсюду в мире. Петербург
больше смотрит на Персию и Афганистан, противодействуя там Британии. Даже
Турция его меньше волнует теперь... - Палеолог подумал, а затем продолжил: -
По докладам моих информаторов, хорошо знающих настроения при дворе, царская
семья и великие князья имеют множество интересов в Маньчжурии, их волнует
Закавказье, примыкающее к Ирану и Турции. Но во всех этих районах их
интересы сталкиваются с английскими. Вот почему нам трудно превратить
Сердечное Согласие в крепкий Тройственный союз...
- И не надо, - прервал его Пуанкаре. - Совсем незачем устраивать
сближение России и Англии до уровня тесной дружбы. Это совсем не в интересах
Франции, поскольку может усилить Россию и повести ее к независимому курсу.
Нам нужно от России только одно: чтобы миллионы ее солдат отвлекли
германскую армию на Восток, пока мы изготовимся к наступлению на Берлин.
Помолчали. Посол переваривал услышанное.
- Я думаю, что война разразится весьма скоро, и мы должны к ней
готовиться... - задумчиво сказал президент своему другу. Палеолог
забеспокоился. Он вытер большим белым платком легкий пот, проступивший на
лысине.
- В самом деле?.. А по какой причине?.. Каков будет предлог?.. И в
какие сроки?.. Неужели всеобщая война?..
- Не спеши, мой друг! - улыбнулся президент. - Постараюсь ответить тебе
на все вопросы, ответы к которым ты мог бы и сам, наверное, сформулировать,
поскольку совсем не новичок в европейской политике...
Пуанкаре поведал другу, что в большой войне заинтересованы хозяева
французской металлургии, объединенные в знаменитый "Комитэ де Форж". Они
мечтают о возвращении Франции Эльзаса и Лотарингии, отнятых немцами в 1870
году. Палеолог и сам хорошо знал, какую роль в нагнетании военных настроений
во Франции играли эти провинции. Но, кроме эмоций, за идеей реванша стояла
еще огромная экономическая выгода, которую рассчитывали получить магнаты
текстильной, металлургической индустрии, хозяева железных дорог, вернув
Эльзас-Лотарингию.
Президент указал, что обстановка на Балканах, этой "пороховой бочке"
Европы, остается крайне взрывоопасной. Австрийцы пытаются утвердиться в
Боснии и Герцеговине, южные славяне кипят от ненависти. Их, как всегда, не
очень умно поддерживает Россия. На российское правительство оказывает
давление общественное мнение, которое весьма умело разжигают две дочери
черногорского короля, жены русских великих князей.
- Между тем, - хмыкнул по-простонародному президент, - нам доподлинно
известно, что сам черногорский князь Николай, на словах заискивая перед
Романовыми и получая от России миллионы рублей субсидии ежегодно, проводит
политику в пользу Австрии и Германии.
- Мне говорил об этом коллега в Петербурге, австро-венгерский посол
граф Сапари, - заметил Палеолог.
Неожиданно Вильгельм вернулся к утреннему разговору:
- Главное для нас - создать казус белли* и непременно использовать
его... - изрек Вильгельм то, что больше всего волновало его в эти дни. Он
поднялся с кресла, чтобы немного размяться, но хозяин понял его движение как
окончание конференции и пригласил гостей на парадный обед, имевший быть
накрытым под тентом на террасе. Господа разошлись освежиться и переодеться к
обеду.
______________
* Казус белли (латин.) - повод к войне.
- Казус белли!.. Казус белли!.. - повторял про себя эрцгерцог, пока
камердинер переодевал его в парадный мундир любимого кирасирского полка.
16. Киль, июнь 1914 года
Свежий норд в четыре балла по шкале Бофорта развел порядочную волну в
Кильской бухте. Через весь бездонный голубой свод неба тянулись серебряные
струи перистых облаков. На рейде, у входа в канал, лагом к волне стояла
императорская яхта "Гогенцоллерн". Волны накатывались на левый борт и,
хлюпая, обегали стройный белоснежный корпус. Выступающий вперед плуг
форштевня, чуть склоненные назад две трубы и мачты яхты придавали ее силуэту
стремительность. Даже стоя на якоре, она казалась летящей по волнам.
Перед императорской яхтой, распустив белоснежные паруса, бесшумно
скользили легкие суденышки. Это были международные гонки парусных яхт,
посвященные традиционному празднику германских мореходов - Кильской неделе.
По пятам парусников следовали баркасы, на которых теснились господа
члены судейской коллегии, журналисты и самые уважаемые из болельщиков. На
траверзе маяка во Фридрихсорте яхты делали поворот и устремлялись к финишу,
обозначенному оранжевым буем, мотавшимся на волне между кормой
"Гогенцоллерна" и деревянной временной трибуной, сооруженной на причале у
входа в канал.
С парадной палубы кайзер Вильгельм II наблюдал за гонкой. Черный
адмиральский мундир облегал дородное тело императора, правая, здоровая, рука
в белоснежной лайковой перчатке твердо сжимала морской цейсовский бинокль,
левая, сухая, как обычно, была заложена за спину.
Рядом с императором стоял его флаг-офицер, тоже с биноклем, и сообщал
Вильгельму национальную принадлежность яхты, вырвавшейся в данный момент
вперед.
Вильгельм изредка бросал недовольные взгляды на север, где мористее
чернели два английских дредноута, прибывшие почетными гостями в Киль. На
борту одного из них должен был явиться первый лорд адмиралтейства сэр
Уинстон Черчилль.
- Ферфлюхте хуре! - бранился кайзер. - Сначала проклятый лорд в частной
беседе выражает желание быть приглашенным на Кильскую неделю, потом он
фактически увиливает от этого!.. Но почему не прибыл из Франции Бриан? Ведь
он-то получил вполне официальное приглашение от князя Монакского?.. Где,
кстати, его яхта? - поискал глазами Вильгельм.
Склянки отбили три часа пополудни. Император отвлекся от мрачных мыслей
и снова стал внимательно разглядывать участников гонок. Но ему помешал
сосредоточиться паровой катер, который нагло пересек курс быстро
приближавшихся яхт и подвалил к выстрелу* императорского корабля. На палубе
катера подавал сигналы рукой, стараясь привлечь к себе внимание, какой-то
генштабист. Фалрепный** матрос вопросительно посмотрел на флаг-офицера***;
флаг-офицер оглянулся на кайзера и увидел, как тот недовольно шевельнул
левой рукой. Этот знак говорил флаг-офицеру: кайзер желает, чтобы его
оставили в покое. И горе было смельчаку, презревшему это повеление, если
важность сообщения не имела оправдания.
______________
* Выстрел - длинная и толстая балка, идущая горизонтально над водой от
борта корабля. Служит для перехода с корабля на Шлюпку.
** Фалрепный - матрос из состава вахтенных, назначающийся для встречи
прибывающих на корабль лиц командного состава.
*** Офицер в морском штабе, ведающий сигнальным делом и исполняющий
обязанности адъютанта.
Офицер продолжал махать какой-то бумажкой, затем вложил ее в свой
портсигар и метнул на палубу прямо к ногам кайзера. Тот инстинктивно
дернулся, словно это была бомба. Флаг-офицер коршуном бросился на портсигар
и открыл его.
"Какая неслыханная дерзость!" - возмутился император и собрался уже
сделать соответствующее распоряжение насчет генштабиста, как моряк подал ему
листок, оказавшийся бланком телеграммы. В ней стояло:
"Три часа тому назад в Сараеве убиты эрцгерцог и его жена".
У кайзера кровь сначала отлила от лица, затем снова бросилась в голову.
"Вот он, желанный казус белли!" - как удар бича, пронеслась мысль. Вслух он
произнес довольно двусмысленное:
- Теперь придется начинать сначала!
Генштабисту фалрепный помог подняться на борт "Гогенцоллерна", но
офицер не знал ничего, кроме содержания телеграммы, - подробности ожидались
через пару часов.
Кайзер отдал приказ. Якорные шпили потянули якоря, а на флагштоке
поползло вниз белое полотнище военно-морского флага Германии, перечеркнутое
темно-синим крестом. В середине его хищно напружил крылья орел, а в углу у
древка повторялся имперский флаг - черно-желто-красный с Железным крестом в
центре.
Сигнальщик на мостике быстро засемафорил флажками, передавая приказы
Вильгельма на эскадру, замершую на якорях. Повинуясь команде, полученной с
"Гогенцоллерна", пополз вниз имперский флаг и остановился на середине
флагштока перед трибунами на пирсе, трижды ударила сигнальная пушка,
возвещая неожиданный конец гонок. По рейду мрачным холодом поползла тревога
и предчувствие большой беды.
Кайзер ни одним словом не выразил грусти по убитому родственнику, хотя
и понимал, что все его слова в этот день войдут в историю мира и Германии.
Он только топорщил свои усы, его распирало чувство огромной радости. Вот
наконец явился повод наказать всех этих балканских славян и, может быть,
даже начать столь долгожданную и желанную войну!
Матросы не успели еще смыть с якорных лап грязь, поднятую со дна, как
"Гогенцоллерн", выдыхнув из своих двух белоснежных труб мрачные черные клубы
дыма, повалил к выходу из бухты. Император решил обогнуть остров Фемарн и
прибыть в Варнемюнде, где всегда ожидал императорский поезд на прямой
железнодорожной линии до Берлина.
"Адмирал Атлантического океана", как любил себя называть в кругу
единомышленников Вильгельм II, уселся в плетеное кресло, стоящее в укрытом
от ветра уголке палубы, и, знаком отослав флаг-офицера, предался
размышлениям.
"Если эти шенбруннские* недотепы не осмелятся использовать столь
благоприятный повод для начала большой войны, - думал император, - я сам
заставлю их сделать это! Какой прекрасный момент! Славяне ухлопывают
Франца-Фердинанда, замыслившего объединить под австрийской короной еще и
югославян. Как будто мало ему забот в дуалистическом союзе Австрии и
Венгрии. Захотел еще триалистическую монархию в пику германским интересам на
Балканах! Неужели он не сообразил, что западнославянские земли должны быть
не более чем сухопутной надежной дорогой на Ближний Восток, в Турцию! Вот
где мы заставим потесниться французских ростовщиков и английских торгашей!"
- размышлял кайзер под равномерный гул машины.
______________
* Шенбрунн - дворец в Вене, являвшийся резиденцией императора
Австро-Венгрии.
Приспущенный флаг плескался на ветру, чайки с резким криком вились над
кормой и пенным следом "Гогенцоллерна", иногда бросаясь в него и выхватывая
рыбешку, оглушенную винтами. Мысли императора приобретали более конкретное
направление.
"Надо поручить дипломатам и разведчикам узнать, вступит ли в драку
Англия! Это больной вопрос! Распутные французы с их богопротивной
республиканской системой, при которой у них никогда не будет обученной армии
и хорошего флота, долго не продержатся... Русский медведь, если он полезет
на защиту своих склочных братьев, будет очень долго запрягать, и мы сможем
повернуть против него наши железные корпуса, освободившиеся после разгрома
Франции... Но если Англия задумает принять участие в схватке, то большую
войну придется отложить на другой раз, чуть позже, поссорив Альбион с его
союзниками... Итак, будем толкать Австрию к войне!"
Вильгельм поднялся с кресла, подошел к борту и облокотился о поручень.
Впереди справа открывались низкие зеленые берега острова Фемарн. Форштевень
яхты вспарывал серые волны Балтики, и вода на срезе становилась
зелено-голубой, как бразильский изумруд. Позади остались силуэты английских
броненосцев, сигнальщики которых, видимо, перехватили кое-какие команды с
"Гогенцоллерна". Когда императорская яхта следовала мимо дредноутов, боевые
корабли проявили признаки оживленных сборов в поход.
"А если все-таки придется вести войну и с Англией?" - пришла
беспокойная мысль кайзеру. Он ответил себе на этот вопрос словами, которыми
поразил когда-то, в день своей серебряной свадьбы, своего любимого адъютанта
графа фон Хилиуса: "Если кто-то осмелится напасть на Германию, я бы зажег
мировую войну, которая потрясет весь свет; я подниму весь ислам против
Англии, и султан мне обещал свою поддержку. Англия может уничтожить наш
флот, но у нее кровь будет сочиться из тысяч ран".
Вильгельм решительно вернулся в свое кресло, чтобы продумать ближайшие
шаги. Для блага великой Германии следовало извлечь максимальную пользу из
столь счастливого обстоятельства как террористический акт в Сараеве.
17. Потсдам, начало июля 1914 года
Европа, не слишком потрясенная убийством эрцгерцога - "на этих
темпераментных Балканах всегда кого-нибудь убивают!", - нежилась под лучами
летнего солнца на морских курортах и на загородных виллах, развлекалась в
парках и ночных кабаках, выезжала на пикники и упивалась синематографом.
Напряглись лишь нервы генеральных штабов великих держав европейского
концерна. Забегали чиновники на Вильгельмштрассе, Кэ д'Орсе, Даунинг-стрит,
Певческом мосту.
Потсдам, куда прибыл прямо с вокзала кайзер, гудел в радостном
возбуждении, словно улей в пору цветения трав. С утра до вечера к Новому
дворцу слетались жужжащие моторы. Затянутые в талии военные с моноклями,
сверкающими из-под козырьков фуражек, гордо ступали между дворцами и виллами
городка, роились вокруг резиденции кайзера.
Сам Вильгельм жил в эти дни как обычно. В 8 часов - гимнастика, в 9 с
половиной - прогулка в Тиргартене, в 11 с половиной - доклады министров,
затем завтрак. В два пополудни - поездка на автомобиле в Грюневальд с
принцем Генрихом и прогулка там до трех. После трех император час отдыхал. В
7 часов - посещение драматического театра и оперы.
Однако, где бы Вильгельм ни находился - во дворце или на прогулке, за
накрытым столом или в театральной ложе, - нигде его не отпускала мысль о
том, что нельзя упустить случай, который ниспослало провидение. Не зная сил,
направивших оружие в руке Гаврилы Принципа, кайзер полагал все же, что
судьба была исключительно благожелательна к германской нации. Она закрыла
глаза австрийцам на предупреждения сербского премьера о готовящейся
террористической акции. Правда, перстом судьбы руководили не только склоки в
Вене, где многие влиятельные силы желали неприятностей эрцгерцогу, но и
агентура германской разведки.
Императора мало интересовало, кто же в действительности стоит за
покушением на наследника австро-венгерского престола, главное - необходимый
повод для войны наконец найден!
Как начать войну - решать должен Коронный совет, назначенный
императором на 5 июля.
Ровно в полдень в Мраморную галерею Нового дворца, где собрались принц
Генрих Прусский, кронпринц Вильгельм, канцлер фон Бетман-Гольвег,
статс-секретарь по иностранным делам фон Ягов, начальник Большого
Генерального штаба фон Мольтке, статс-секретарь по военно-морским делам
адмирал фон Тирпиц, другие высочества и высокопревосходительства, звеня
шпорами, в полевой кавалерийской форме с боевым палашом вошел его
императорское величество, кайзер Вильгельм Второй Гогенцоллерн. Господа
офицеры, как и положено, встали. Император занял место во главе стола, в
кресле, украшенном резным золоченым гербом империи.
Огромные окна зала были распахнуты в парк, откуда струился аромат
зелени и цветов, доносился щебет птиц. В прохладе Мраморной галереи царило
молчание и мрачная торжественность. Все члены Коронного совета хорошо знали,
зачем они собрались сегодня здесь.
- Статс-секретарь фон Ягов! - обратился кайзер к министру иностранных
дел. - Прошу высказать ваше мнение о теме сегодняшнего Коронного совета!
- Ваше величество! Ваши высочества! Ваши высокопревосходительства! -
обратился фон Ягов к присутствующим. - Сейчас в Европе нет противной нам
силы, готовой к войне. Россия будет боеспособна, по всем компетентным
предположениям, минимум через два года. Тогда будут построены ее
стратегические железные дороги в западных губерниях, могущие быстро
перебрасывать войска; будет выполнена большая морская программа, которая
сделает Балтийский и Черноморский флоты достаточно сильными, чтобы они могли
тягаться с германским: количеством своих солдат она сможет задавить наши
восточные границы и создать эффект "дампфвальце"*.
______________
* Паровой каток (нем.).
Внимание слушателей было наградой фон Ягову, и он, то и дело взглядывая
на императора, угадывая его настроение, продолжал:
- Франция и Англия тоже не захотят сейчас войны Наша же группа, я имею
в виду Австро-Венгрию, все более слабеет... - Статс-секретарь с сожалением
склонил голову в печали, а затем снова высоко поднял ее. - Наши посланники
доносят отовсюду, что ни в Петербурге, ни в Париже, ни в Лондоне сейчас не
ждут войны. Стало быть, самый удобный момент для ее начала наступил!
- Ваше мнение принимается к сведению. Есть возражения? - обвел
присутствующих взглядом император. Он сидел спокойно, опираясь левой рукой
на эфес палаша.
Канцлер фон Бетман дернулся было, намереваясь что-то сказать. Его
правильное лицо с седеющей бородкой клинышком и черными пушистыми усами было
печальным. Кайзер знал, что Бетман - один из немногих сановников империи,
который не одобряет втягивания в войну, поскольку она может привести к
крупному столкновению с Англией. Поэтому он только скользнул по его
выражавшей тревогу фигуре и уперся взглядом в начальника генштаба фон
Мольтке.
"Печальный Юлиус" был краток.
- Германская армия полностью готова выполнить свой долг.
Мобилизационный план был утвержден вашим величеством 31 марта сего года!
- Что скажет германский военно-морской флот? - повернулся кайзер к
другому своему близкому сотруднику - фон Тирпицу.
- Эскадры Северного и Балтийского морей выполнят любые задачи,
поставленные вашим величеством. Подводные лодки, в том числе и большие
морские, к выходу в море готовы. Противник будет отрезан от своих заморских
территорий. Он не сможет получать сырье и продовольствие. Даже если
британский "Флот метрополии" обратится против нас - мы заставим англичан
убраться в Скапа-Флоу зализывать раны! - твердо, словно команды с мостика
линкора, высказал свое мнение фон Тирпиц.
Император не пожелал больше никого слушать.
- Итак, решено! - Вильгельм встал и хлопнул ладонью по столу. -
Начинаем дипломатическую и всю остальную подготовку к войне!.. Фон Бетман!
Что вы хотите сказать? - обратился кайзер к своему канцлеру.
- Ваше величество! - несколько испуганно, но упрямо начал фон Бетман. -
Ответственность за начало войны ни в коем случае не должна пасть на
Германию! Весь мир ждет только успокоительных известий из Берлина и Вены.
Полагаю, мы должны принять все меры дипломатической маскировки, чтобы наши
противники, а не мы выглядели виновниками войны...
- Что вы предлагаете? - буркнул кайзер, сразу ухватив идею фон Бетмана.
- Прежде всего, ваше величество, вы не должны отказываться от уже
объявленной поездки на отдых в норвежские фиорды. Затем начальник
генерального штаба должен поехать, как обычно, на воды в Карлсбад, а фон
Тирпиц - взять запланированный отпуск и где-нибудь укрыться от вездесущей
прессы...
- Принимается! - утвердил кайзер. - Приступим к обсуждению практических
мероприятий. Пригласите графа Сегени и графа Гойоса!
Адъютант императора, ожидавший приказаний возле дверей, отворил их и
впустил в Мраморную галерею австрийского посла Сегени и секретаря министра
иностранных дел Берхтольда - графа Гойоса, прибывшего накануне в Берлин с
письмом императора Франца-Иосифа и меморандумом венского правительства о
балканской политике Австро-Венгрии.
Оба графа вошли и заняли оставленные для них места. Они тоже понимали,
о чем шла речь за закрытыми золочеными дверями этого зала. Император
поднялся со своего кресла, подошел к посланцам союзной державы и, приняв
свою любимую воинственную позу, отрывисто обратился к дипломатам, внимавшим
ему с неподдельным трепетом.
- Не мешкать с выступлением против этой недостойной Сербии! - изрек
Вильгельм. - Позиция России будет, во всяком случае, враждебной. Но я уже
давно готов к тому и прошу передать его императорскому величеству
Францу-Иосифу, что если даже дело дойдет до войны между Австро-Венгрией и
Россией, то Германия с обычной своей союзнической верностью будет стоять на
стороне австрийских братьев!
18. Париж, июнь 1914 года
Париж танцевал и веселился перед тем, как все, у кого есть деньги,
разъедутся на курорты или в поместья. Золотые луидоры текли рекой у модного
"Максима", во всех других ресторанах и кабачках. Невиданные тысячефранковые
вечерние туалеты соперничали с весенними платьями. Модистки создавали шляпы,
поражавшие уличную толпу. Автомобильные фабрики и магазины не успевали
выполнять заказы на лакированные лимузины и ландолеты. Моторы давали
возможность пресыщенному свету встречаться на приемах не только в
наскучивших особняках и залах столицы, но и в загородных уютных дворцах и
шато, окруженных парками, на берегах озер и прудов, даривших прохладу
разгоряченным винами и любовью гостям.
Но все затмил бал "драгоценных камней". Каждая модница заранее
обменялась со своими знакомыми драгоценностями и превратилась в
олицетворение того или другого камня. Туалет соответствовал цвету ее
украшений.
Белые бриллианты одной маски соперничали с голубыми другой, синие
сапфиры третьей и четвертой источали мириады голубых искр. Красные рубины
затмевали своим огнем золотистые топазы на золотых парчовых платьях и
контрастировали с холодным сине-зеленым светом бразильских изумрудов... Все
это сверкало и искрилось в ярком свете электрических ламп, казалось особенно
ослепительным рядом с черным сукном фраков и белизной крахмальных манишек
кавалеров...
Его превосходительство, чрезвычайный и полномочный министр Франции при
дворе императора Николая Второго Морис Палеолог, почтивший своим
присутствием этот бал, самодовольно подумал, что холодный и туманный
Петербург, который он только что покинул, чтобы обсудить с президентом
детали его предстоящего визита в российскую столицу, лопнул бы от зависти,
доведись ему хоть краем глаза увидеть всю эту роскошь и богатство. Но
господину послу, когда он возвращался под утро домой, сделалось неуютно в
обитом шелком лимузине. Он вспомнил, что ему поручено готовить новую
европейскую войну, которая разрушит все это великолепие.
Палеолог не мог забыть, как, едва переодевшись из дорожного платья в
визитку, он ринулся в Елисейский дворец к президенту Пуанкаре. Старая
дружба, еще по лицею Людовика Великого, и доверительность отношений давали
Палеологу право быть принятым по первому телефонному звонку. Необходимо было
договориться о первую очередь о том, чтобы доклады посла министрам
Французской республики не расходились с планами президента.
Личный секретарь Пуанкаре, даже не спрашивая патрона, пригласил
господина министра прибыть в Елисейский дворец и любезно прислал за ним
мотор. Лакей в галунах и позументах проводил Палеолога к высоким резным
дверям кабинета Пуанкаре и поклонился. Посол вошел в зал, украшенный
гобеленами и старинной драгоценной мебелью. С этой роскошью совсем не
гармонировала простая и коренастая фигура месье президента.
Невзрачный человек с редкими волосами и щелочками бесцветных глаз на
лице, посреди которого алел приплюснутый носик, вышел из-за
инкрустированного черепахой и серебром стола навстречу другу и соратнику.
Президента давно уже окрестили в народе прозвищем Пуанкаре-война за то, что
всей своей государственной деятельностью, всей своей политикой он толкал
страну к войне с Германией. Уроженец Лотарингии, этой восточной части
Франции, на которую издавна зарились немцы, он упрямо готовил месть Германии
за поражение Франции в 1870 году. Его поддерживали все правые парламентские
группировки, как носителя идеи реванша, и продвигали этого адвоката сначала
на министерские посты, затем, на пост премьер-министра, а теперь и в кресло
президента республики.
- Мой дорогой Морис, как я рад тебя видеть! - зажурчала гладкая речь
Пуанкаре.
- Дорогой Раймон! - возликовал Палеолог, видя, что его принимают не как
чиновника, а как друга. - Я примчался по первому знаку!..
Друзья обнялись. Пуанкаре уселся на диван и сделал знак Палеологу
занять место рядом в кресле.
- Чем дышит Петербург, господин посол? - приступил он к делу без лишних
предисловий.
- Дышит парижской модой и ароматом французских духов, любуется фиалками
из Ниццы, пьет французские вина... - пошутил посол.
- Слава богу, что денежки, которые мы зарабатываем на этих медведях, мы
считаем сами, - ворчливо поддержал его Пуанкаре. - А что царь Романов? Готов
ли он наконец отрабатывать полученные кредиты, схватив за хвост германского
орла? Ведь в позапрошлом году, во время драки на Балканах, его военные
отказались в нее ввязаться, ссылаясь на неготовность армии к большой
войне...
- Они и сейчас говорят, что не готовы, Раймон, - перешел на серьезный
тон Палеолог. - По их расчетам, русская армия полностью закончит
перевооружение в 1917 году.
- Мы не можем ждать так долго! - категорически изрек президент. -
Германия тогда слишком прочно осядет на Ближнем Востоке и отхватит у нас
Северную Африку. Разве русские забыли о прыжке "Пантеры" в Агадир?
- В России не думают о том, какую угрозу германский флот и германские
промышленники составляют французским интересам повсюду в мире. Петербург
больше смотрит на Персию и Афганистан, противодействуя там Британии. Даже
Турция его меньше волнует теперь... - Палеолог подумал, а затем продолжил: -
По докладам моих информаторов, хорошо знающих настроения при дворе, царская
семья и великие князья имеют множество интересов в Маньчжурии, их волнует
Закавказье, примыкающее к Ирану и Турции. Но во всех этих районах их
интересы сталкиваются с английскими. Вот почему нам трудно превратить
Сердечное Согласие в крепкий Тройственный союз...
- И не надо, - прервал его Пуанкаре. - Совсем незачем устраивать
сближение России и Англии до уровня тесной дружбы. Это совсем не в интересах
Франции, поскольку может усилить Россию и повести ее к независимому курсу.
Нам нужно от России только одно: чтобы миллионы ее солдат отвлекли
германскую армию на Восток, пока мы изготовимся к наступлению на Берлин.
Помолчали. Посол переваривал услышанное.
- Я думаю, что война разразится весьма скоро, и мы должны к ней
готовиться... - задумчиво сказал президент своему другу. Палеолог
забеспокоился. Он вытер большим белым платком легкий пот, проступивший на
лысине.
- В самом деле?.. А по какой причине?.. Каков будет предлог?.. И в
какие сроки?.. Неужели всеобщая война?..
- Не спеши, мой друг! - улыбнулся президент. - Постараюсь ответить тебе
на все вопросы, ответы к которым ты мог бы и сам, наверное, сформулировать,
поскольку совсем не новичок в европейской политике...
Пуанкаре поведал другу, что в большой войне заинтересованы хозяева
французской металлургии, объединенные в знаменитый "Комитэ де Форж". Они
мечтают о возвращении Франции Эльзаса и Лотарингии, отнятых немцами в 1870
году. Палеолог и сам хорошо знал, какую роль в нагнетании военных настроений
во Франции играли эти провинции. Но, кроме эмоций, за идеей реванша стояла
еще огромная экономическая выгода, которую рассчитывали получить магнаты
текстильной, металлургической индустрии, хозяева железных дорог, вернув
Эльзас-Лотарингию.
Президент указал, что обстановка на Балканах, этой "пороховой бочке"
Европы, остается крайне взрывоопасной. Австрийцы пытаются утвердиться в
Боснии и Герцеговине, южные славяне кипят от ненависти. Их, как всегда, не
очень умно поддерживает Россия. На российское правительство оказывает
давление общественное мнение, которое весьма умело разжигают две дочери
черногорского короля, жены русских великих князей.
- Между тем, - хмыкнул по-простонародному президент, - нам доподлинно
известно, что сам черногорский князь Николай, на словах заискивая перед
Романовыми и получая от России миллионы рублей субсидии ежегодно, проводит
политику в пользу Австрии и Германии.
- Мне говорил об этом коллега в Петербурге, австро-венгерский посол
граф Сапари, - заметил Палеолог.