зачем я только пошла сюда?" - с сожалением подумала она.
Метрдотель принес ей корзину орхидей. Под самым красивым цветком лежала
визитная карточка Мануса. Царственно повернув голову, Настя посмотрела в его
сторону и вежливо, но просто кивнула ему в знак благодарности. Гриша
наполнил свою чашку до краев, подобострастно изогнулся и, глядя на Игнатия
Порфирьевича, выпил ее до дна.
Манус восхищенно смотрел на Настю. Красную руку с короткими пальцами он
держал на том месте пикейного жилета, под которым должно биться сердце. Его
спутница недоброжелательно покосилась на Анастасию. Настя отвернулась.
- Откуда сейчас орхидеи? - спросила она Гришу. - Наверное, из
оранжерей?
- Что ты! - удивился всезнающий белоподкладочник. - У нас в России не
хватает вагонов, чтобы подвозить продовольствие в города и военные припасы
на фронт... Что же касается цветов и предметов роскоши, то для них вагоны
всегда находятся. Все это поступает от союзников вместо пушек и снарядов
через новый порт на Мурмане...
Гришины глаза остекленели, движения стали замедленными.
- Выходи за меня замуж! - вдруг предложил он Насте. - Я всегда хотел
взять тебя в жены. Еще когда ты училась в консерватории...
Настя вспыхнула.
- Я уже замужем и люблю своего мужа! - резко ответила она. Гриша не
слышал ее возражения.
- Я сейчас достаточно богат, чтобы жениться по любви, - еле шевеля
губами, но четко выговаривая слова, сообщил он. - А потом... Ты видела, как
на тебя смотрел великий Манус?! С такой женой можно стать вдесятеро
богаче... А ты знаешь, кто такой Манус? Этот человек мой идейный враг... Он
хочет сепаратного мира, который ему выгоден!.. А я хоть и работаю у него в
Сибирском банке, связан с общественностью. Мы желаем войны вместе с
союзниками до полной победы над германцами. Нам невыгодно замиряться... -
стал вдруг излагать свое политическое кредо новоявленный жених.
- Перестань, Гриша. Я хочу уйти... - потребовала Настя.
Оркестр снова заиграл танго на другой мотив. Артисты вышли в иных, еще
более открытых костюмах. На балерине была коротенькая греческая туника.
Настя обратила внимание, что многие из присутствующих дам уже сидели в
слишком вольных позах, обнажая часть ноги. "Это же верх неприличия, - с
ужасом думала Настя. - Какие распутницы здесь собрались, и я в их обществе!
Кошмар!.. Надо немедленно выбираться отсюда!"
Танцевальная пара скользила теперь не только в центре зала, но и между
столиками, отрезая Насте пути к бегству. Иногда артисты двигались совсем
рядом, и тогда накатывалась удушающая волна каких-то сильных духов, пряных,
словно специи.
Насте делалось все противнее и противнее. Гриша продолжал изливать свою
душу перед ней, не обращая внимания на музыку, на танец, на окружающих. Он
не говорил, а почти шипел сквозь зубы:
- Если ты мне откажешь, очень скоро пожалеешь об этом!.. Ты не знаешь,
кто мне покровительствует. Это не только такие миллионщики, как Терещенко и
Коновалов, среди нас есть и политики, и аристократы, и даже два великих
князя!
Настя не обращала внимания на пьяную болтовню Гриши, и его это очень
задевало.
- Скоро весь этот сброд, - Гриша качнул пьяной головой в сторону зала,
- будет валяться у меня в ногах!.. Захочу - помилую, захочу - казню... Мы
отодвинем самого Николая и его проклятую немку... В монастырь, как при
Василии Третьем!.. Только Николай Николаевич достоин взять скипетр и
державу... Если мы их ему подадим. А захотим - и раздумаем... Есть ведь еще
и Михаил Александрович!.. А может, и вовсе республику объявим, вроде
французской, хотя Англия лично мне симпатичнее, а полковник Нокс милее во
сто крат, чем этот упрямый Алексеев, начальник царского штаба...
"Вот еще не хватало попасть под наблюдение полиции из-за этого пьяного
дурака!.." - подумала Настя. Она искала момент, когда сможет, не привлекая
общего внимания, ускользнуть из-за стола, и наконец он наступил.
Извиваясь, словно змея, и падая перед наступлением партнера, мимо
столика снова скользнула балерина. Гриша повернулся всем телом вслед за
волной запахов. Настя поднялась и, высоко держа голову, не оборачиваясь на
восхищенные взгляды мужчин, двинулась к выходу. Ей пришлось пройти через
зимний сад, в укромных уголках которого раздавался игривый смех женщин и
самоуверенные голоса мужчин.
Она вышла в вестибюль и спросила пальто. Дюжий гардеробщик сразу подал
его, и тут появился Гриша. Он почти твердо держался на ногах, но его черные
глаза источали злобные молнии.
- Почему ты уходишь не прощаясь? - сквозь зубы прошипел он.
- До свиданья, Григорий, - сухо ответила Настя. - Я не хочу здесь
больше находиться, мне противно...
- Ах ты, какая патриотка, - пьяно протянул молодой человек. - Тебе
стало обидно за серых героев, которые в это время проливают свою кровушку на
фронте? - издевательски спросил он.
- Мне стало обидно за тебя, - коротко отрезала Настя.
- Ну тогда у меня еще не все потеряно, - иронически осклабился
Григорий.
- Как раз у тебя - все, - уточнила Настя. - И прошу больше не
затруднять себя...
- Ты плохо воспитана, сестра милосердия, - грубо схватил Григорий Настю
за руку. - Раздевайся! Побудь со мной еще минутку! - протянул он слова
модного романса.
Кровь прихлынула у Насти к лицу. Она вырвала свою руку и смерила
Григория таким выразительным взглядом, что он начал трезветь. Неизвестно
откуда возникший метрдотель, похожий на лорда, неслышно встал рядом с ними.
Настя резко повернулась и твердыми шагами направилась к двери. Швейцар
распахнул ее перед молодой женщиной.
- Я уже кликнул извозчика-с, - с симпатией прошептал он Насте.
- Спасибо, - машинально ответила она.
"Какая же огромная пропасть между моим Алешей и этим мерзким
барчуком..." - подумала Настя. Она страдала, казнила себя за то, что
поддалась на уговоры нахального и, как оказалось, подлого Григория, пошла в
это гнездо разврата.
Свежий морозный воздух охватил ее. Светила луна, искрился снег.
Заботливый петербургский "ванька" предупредительно держал раскрытую медвежью
полсть, готовый укрыть ею седока. На улице Насте стало немного легче.
- На Знаменскую, - коротко сказала она. Сани заскользили.
"А ведь за болтовней Григория что-то скрывается... - подумала Настя. -
Эх, кабы Алеша был рядом... Неужели сегодняшний ресторан - измена Алексею?!
Нет, никогда больше не преступлю долга перед любимым!"
Хрустели снежинки под полозьями саней, уплывали назад газовые фонари, а
вместе с ними и вертеп, где развлекались "герои" тыла.
"Как это все гнусно и низко, - думала Настя. - Люди голодают, женщины
стоят по ночам в очередях за продуктами... Солдаты гибнут на фронте, калеки
рыдают, зачем их не прикончил нож хирурга, ведь теперь им одна дорога - на
паперть. А эти хлещут шампанское и коньяк, заедают икрой и трюфелями...
Когда же грянет революция, чтобы смести всю эту нечисть! Скорее бы приехал
Алексей - рядом с ним будет легче..."


70. Деревня Черемшицы, у озера Нарочь, март 1916 года

В конце февраля германская армия обрушилась на французскую крепость
Верден. Тяжелые снаряды крупповских пушек высекали сначала только искры из
броневых колпаков капониров, но калибры были увеличены, и скоро в фортах
крепости начался кромешный ад. Яростно устремились в наступление германские
полки после девятичасовой артиллерийской подготовки. В первый же день они
взяли французскую линию окопов. Завязалось огромное сражение.
Французский главнокомандующий генерал Жоффр только через пять дней
после начала немецкого наступления понял его значение и отдал приказ
"задержать противника любой ценой". Как и всегда, когда на Западном фронте
союзникам становилось тяжело, они немедленно принялись нажимать на русскую
Ставку, понуждая ее поскорее двинуть дивизии и корпуса в наступление, лишь
бы ослабить давление немцев на западе.
После соответствующей шифровки из Парижа Палеолог ринулся в
петроградские салоны создавать общественное мнение о необходимости
скорейшего русского наступления, а генерал По, начальник французской военной
миссии в России, явился в Ставке к генералу Алексееву. Он передал ему
письмо, в котором дословно приводил телеграмму Жоффра; в ней говорилось:
"В предвидении развития, вполне в настоящее время вероятного,
германских операций на нашем фронте и на основании постановлений совещания в
Шантильи, я прошу, чтобы русская армия безотлагательно приступила к
подготовке наступления, предусмотренного этим совещанием".
Генерал Алексеев покряхтел-покряхтел, поворчал, но дал команду собрать
членов штаба для подготовки наступательной операции на северном крыле
фронта, имевшей быть значительно раньше начала общего наступления армий
Антанты, намеченного на май.
Генералы, командующие фронтами и армиями, были вызваны в Ставку. Совсем
уж было договорились начинать в конце марта, но генерал Эверт,
главнокомандующий Западным фронтом, к концу совещания вспомнил, что грядет
распутица, во время которой все действия войск будут скованы. Алексеев
предложил начать наступление пораньше. 16 марта начальник штаба Ставки отдал
приказ о наступлении 18 марта. Должен был начинать Западный фронт. Главным
участком его наступления был назван район озера Нарочь - болотистый озерный
край, покрытый лесами, изрезанный десятками рек и речушек.
В полосе прорыва от деревни Мокрицы до берегов самого большого из всей
группы озер - Нарочь - должен был наступать 5-й корпус группы генерала
Балуева. Артиллерию корпуса командующий группой разделил на три части, одной
из которых приказал командовать генералу Скерскому. В этой группе командиром
дивизиона 122-миллиметровых гаубиц служил полковник Мезенцев.
Около полугода истекло, как Александр вернулся в строй. Совсем недавно
он выслужил чин полковника, получил под командование дивизион гаубиц и почти
забыл Петроград, где много месяцев отлежал в лазарете, а еще дольше пребывал
на службе в разных канцеляриях Управления артиллерийского снабжения. Но он
любил строй, любил командовать людьми. Артиллерия была для него делом всей
жизни.
Когда в офицерской столовой заходила речь о Петрограде, память
проецировала ему единственный образ - Насти. Мезенцев не признавался и
самому себе, что влюблен в жену товарища. Просто, как он считал, все женские
достоинства были воплощены в этой женщине.
Вспоминая Соколову, полковник Мезенцев не подозревал, что в его
дивизионе служит еще один человек, давно знакомый Насте, - Василий.
Медведев попал в полк в самом начале 1916 года после трехмесячной
подготовки в артдивизионе запасного Волынского полка.
Теперь все, согласно директиве главковерха, готовились к наступлению.
Командир дивизиона вместе с командирами батарей сидели над картами в деревне
Черемшицы и уточняли цели своего сектора обстрела.
У командира группы генерала Скерского считали потребное количество
снарядов, исходя из того предположения, что бои будут продолжаться от 5 до
10 дней и на каждую гаубицу потребуется по сто выстрелов в день...
Готовились и командиры дивизий, корпусов, армий, фронтов. Все вместе
они надеялись исполнить просьбу добрейших союзников, которые как раз в эти
недели резко сократили поставку военных материалов в Россию под предлогом
отсутствия морского тоннажа и необходимости тщательно подготовиться к
собственному летнему наступлению на реке Сомме...
...Орудие, на котором Василий служил наводчиком, было приготовлено к
бою на исходе дня семнадцатого числа. Бомбардиры и канониры* все сделали,
что приказал старший фейерверкер**. Теперь вся орудийная прислуга сидела
подле своей гаубицы, вертела самокрутки и вела неторопливый разговор.
______________
* Категории нижних чинов в артиллерии царской армии. Канонир - самое
младшее звание (в пехоте - рядовой). Бомбардир - специалист (в пехоте -
ефрейтор) - наводчики, телефонисты, некоторые ездовые и проч.
** Помощник командира взвода (в пехоте - старший унтер-офицер).

- Когда, значит, бой самый большой разыгрывается и германец палит - так
у меня на душе словно во святом писании... Все светло, а ничего на земле не
видать... И жизни не жалко, и никого не помнишь... Почитай, что самое
хорошее энто у меня от рождения. Лучше, почитай, и не бывало, словно за
столом в престольный праздник... - высказывался канонир Симаков, долговязый
и сумрачный малый. Его оборвал ездовой Серега, хитрющий и скаредный мужичок,
который подбирал любой гвоздь, любую тряпку, набивал ими вещевые мешки.
Попыхивая махорочным дымком, Серега навел критику на Симакова.
- Полно тебе врать... Ни слову твоему насчет такой агромадной храбрости
не верю... Чтобы сердце играло, когда "чемодан" рядом с тобой разрывается,
того нет! И не поверю. На войне радость озорникам одним, а трезвому мужику
она поперек горла стоит. Понапущено войны кругом - она не только хлеба, сами
души человеческие повыела. Вот у нас, когда от Варшавы отступали - три
солдата рассудку лишились! А ты - престольный праздник!..
От зарядного ящика отозвался канонир Николка.
- На войне что отменно? Что завсегда свободно! И что православная душа
задумала - сполнить можно!.. Грех не на нас... Дисциплина? Ее сполнять
требуется на глазах у начальства... Ведь в деревне православный только во
сне увидит, что каку бабу мни али за груди хватай! А тута - не зевай - свои
ли, чужие ли - все одно! - и Николашка хищно улыбнулся.
- Вот один такой дохватался - нос, говорят, скоро провалится!.. - под
общий хохот выразился голубоглазый, круглолицый и крайне добродушный
телефонист Сударьков, всегда в меру прислуживающий начальству и за то
пользующийся кое-какими поблажками у фельдфебеля. - А ты как, бомбардир, об
войне понимаешь? - обратился телефонист к Василию. - Говорят, у тебя всегда
про-кла-ма-ция на закрутку табаку найдется?!
Василий насторожился. Он избегал вести пропаганду в открытую в столь
разношерстной группе батарейцев. Своей задачей он считал отобрать надежных
людей, создать организацию и вместе с ними агитировать против войны, против
самодержавия, против буржуазии, наживающейся на крови и страданиях людей.
Только самым доверенным солдатам он давал читать газету "Социал-демократ" и
прокламации большевистской партии, взятые еще из запасного дивизиона в
Петрограде. Листки эти были уже зачитаны до дыр, и Василий собирался
использовать свой краткосрочный отпуск, полагающийся ему за отличную службу,
чтобы в Минске получить пополнение литературы.
Опытный конспиратор, Василий внимательно изучал солдат и младших
офицеров дивизиона, прежде чем начать серьезную работу. Слова телефониста
его обеспокоили: значит, среди солдат пошли какие-то слухи о прокламациях,
которые он кое-кому давал читать. Партийцам в армии было хорошо известно,
что военная жандармерия и контрразведка дружно работают, зорко караулят
большевистских агитаторов. В случае ареста большевику угрожал немедленный
военно-полевой суд и расстрел. Вот почему он не стал вступать в спор с
Сударьковым, а отшутился.
- Ты лучше у Сереги бумагу на закрутку попроси - у него много всего под
зарядным ящиком!
- Какие тебе еще прокламации?! - вступился за Василия батарейный
охотник*, полный георгиевский кавалер Дмитрий Попов. Бесшабашный и лихой в
начале войны, он много раз смотрел смерти в глаза, пробираясь в тыл врага,
за "языком". Постоянный риск и опасность развили его незаурядный ум,
полковая школа бомбардиров, куда его определили после первой медали, дала
кое-какую грамотность. Попов одним из первых потянулся к правде, которую
принес на позиции питерский рабочий-большевик Василий. Он тоже почуял подвох
в словах Сударькова и решил пооберечь друга и учителя.
______________
* Так в царской армии называли разведчиков.

- Нате, братцы, вам германские цигарки! - решил он отвлечь внимание
артиллеристов от становившейся опасной темы. Первым, как и положено, потянул
свою руку младший фейерверкер - командир орудия.
Разговор пошел по другому руслу.
- Не сегодня-завтра налетит оттепель, а там и распутица... - высказался
бородатый и страхолюдный бомбардир-ездовой Прохор Коновалюк. - Все-то мои
ноженьки и рученьки ризматизмой тянут... И как несчастная пяхота по грязищи
в наступление полезет - ума не приложу...
- Твоего ума и не требовалосси... Господа енералы за тебя им
пораскидывали... - протянул Николка. - Вот ежели нам за пехтурой гаубицы
тянуть - так никакие битюги по ростепели не вытянуть... Я вот, братцы, к
Петряю - земляку в 10-ю дивизию намедни погостить ходил... Так бруствер
окопа склизкий, еще не совсем потекло, а на дне жижа хлюпает - присесть
негде...
- Да-а! Нижним чинам нигде сладко не бывает... - протянул
Серега-ездовой, притушивая свою цигарку на половине и убирая остатки в
кисет. - И когды тольки все ето кончится, царица небесная!..
- Не ей ты молисси! - опять вступил в разговор Сударьков. - Ежели о
сохранении от внезапной смерти, то великомученице Варваре или святому
мученику Харлампию... А ежели об умерших без покаяния, то преподобному
Паисию великомученику...
- Не... - возразил ездовой. - Тут надоть от потопления бед и печалей
Николаю-чудотворцу помолиться... Али о прогнании духов преподобному
Мамону...
- Не тем богам, мужики, молитесь! - погладил свои усы Попов. - Вам надо
свечки ставить святому Симеону-богопринятому... о сохранении здравия
младенцев!.. По наивности вашей...
Сударьков злобно глянул на охотника. Батарейцы грохнули. Тут и кашевары
прикатили полевую кухню с горячей кашей и горячим супом...
...Поздно вечером, когда Мезенцев остался один и собрался ложиться
спать, в сенях его избы заспорили два голоса, один из которых принадлежал
его ординарцу. Кто-то настырный пробивался к командиру дивизиона. Потом
раздался осторожный стук в дверь.
- Входите! - крикнул Мезенцев.
На пороге предстал, застенчиво сминая шапку в руках, телефонист первой
батареи Сударьков.
- Чего тебе? - коротко спросил полковник.
- Так что, ваше высокоблагородие, разрешите доложить! - обратился
бомбардир.
- Что там? Докладывай! - разрешил недовольным тоном Мезенцев.
Сударьков оглянулся на дверь и, понизив голос, почти шепотом начал:
- Так что, ваше высокородь, ерманского шпиена объявить!
- Где он? - изумился полковник.
- Наводчик второго орудия, бонбардир Василий Медведев, ваше
высокородие! - четко, словно на занятиях по словесности, изложил Сударьков.
- Дурак ты, братец! - кратко резюмировал командир дивизиона. - Медведев
- образцовый наводчик, лучший в дивизионе...
- Никак нет, ваше высокородие, шпиен он и листки разные нижним чинам
подсовывает! Вот!..
Сударьков достал из папахи какие-то сложенные бумажки и протянул их
командиру. Мезенцев взял листки, развернул. Это были затертый и треснувший
на сгибах экземпляр газеты "Социал-демократ" и листовка - обращение
Петербургского комитета РСДРП к рабочим и солдатам, в которой рассказывалось
о восстании моряков в Кронштадте. Мезенцев пробежал глазами несколько слов
призыва к единению революционной армии с революционным пролетариатом и всем
народом.
Телефонист стоял навытяжку и буравил глазами командира. Мезенцев
повертел в руках листки, отложил на стол.
- Где ты их взял? - резко спросил солдата.
- Так что из его вещевого мешка вытянул, ваше высокородь!
- Что же, ты и по остальным мешкам шаришь? - брезгливо спросил
полковник.
- Никак нет, вашскородь! Господин фельдфебель нам разъясняли насчет
врага внутреннего и как германец листовки супротив царя и царицы
разбрасывает... Так что я подсмотрел, куды он их прячет, и выхватил!..
- Хорошо! Иди! - сухо сказал Мезенцев. - Я произведу дознание!
Сударьков повернулся кругом, демонстрируя хорошую строевую выправку, и
вышел в сени.
Мезенцев прибавил огня в керосиновой лампе, присел на лавку к столу и
снова взял в руки листки.
Другие заботы одолевали его. С утра приказано было начинать
артиллерийскую подготовку наступления. Оказалось, что передовой склад боевых
припасов остался в деревне Талут, в 15 верстах от позиции его дивизиона, но
и там находится только однодневный запас. Тыловой огнесклад с 4-5-дневным
запасом отстоял от Талут за 30 верст, и к нему вела лишь донельзя разбитая
грунтовая дорога, которая ввиду близкой распутицы грозила превратиться в
непроезжую.
Полковника бесила нераспорядительность армейского начальства. Он
предвидел, что огонь его гаубиц очень скоро захлебнется от недостатка боевых
припасов, которые валяются попусту в тылу.
- Поистине, эти бездарные рамолики опаснее врагов! - зло ворчал
командир дивизиона, разглядывая схему позиций германцев.
Появление Сударькова с доносом вначале отвлекло его от горьких мыслей,
а затем ввергло в еще более тягостные размышления о подлости человеческой
натуры.


71. Деревня Черемшицы, у озера Нарочь, март 1916 года

Мезенцев с первого появления Медведева на батарее симпатизировал
развитому, умному и спокойному бомбардиру, который сразу завоевал большой
авторитет у его артиллеристов. Полковник, как и подавляющее большинство
офицеров, не интересовался политикой. Однако бездарность высшего
командования, проигрывавшего противнику одну операцию за другой, развал
снабжения действующей армии, коррупция, с которой он столкнулся, прослужив
несколько месяцев в ГАУ, породили и у него недовольство и протест. Правда,
начало шестнадцатого года принесло некоторое улучшение снабжения передовой
линии. Появилось достаточное количество снарядов, хотя нераспорядительность
интендантов, хранивших эти припасы далеко в тылу, оставляла передовую линию
на голодном пайке. Поэтому улучшение снабжения не приносило успокоения и
уверенности в завтрашнем дне.
Мезенцев видел, что солдаты устали от войны. Жандармерия то и дело
перехватывала крамольные письма нижних чинов. Как штаб-офицер, он знакомился
недавно с отчетом военно-цензурного отделения своего фронта, в котором
говорилось: "...Пожелания мира продолжают высказываться в значительном
количестве писем из армий... за последнее время в армию проникают мысли о
социальных переменах... больной вопрос, безусловно, составляет возрастающая
дома дороговизна предметов первой необходимости и бездействие будто бы
власти в этом жизненном для населения вопросе".
Ставка приказывала "при проявлениях сильного расстройства дисциплины"
"действовать решительно, без всяких послаблений, пресекая в корне оружием
всякую попытку колебания дисциплины".
Мезенцев недолго раздумывал. Жандармский сыск ему претил. Он знал, что
если даст ход делу, то в дивизион нагрянут следователи военной прокуратуры,
чины охранного ведомства и контрразведки, соберут военно-полевой суд, и
Василий Медведев, как большевик, будет повешен. Мезенцев не хотел этого. Он
решил отложить свое решение до окончания большого боя. Авось что-нибудь и
прояснится...
К полудню следующего дня артиллерийская подготовка наступления была
закончена. Но полного отбоя или команды перенести огонь в глубь вражеских
позиций Мезенцев не получал. Его гаубицы продолжали бросать редкие снаряды
по блиндажам германцев, изредка посыпая окопы шрапнелями. Неприятель
огрызался из-за второй линии.
Генералам Ставки и штаба фронта не удалось обогнать распутицу. Она
пришла того же 19-го числа и залила водой все низкие места, окопы, блиндажи,
ходы сообщений... Целая дивизия, брошенная в наступление на участке
Мезенцева, с полудня до 15 часов лежала в воде, пока прапорщики и
унтер-офицеры не подняли свои отделения в атаку. Неподавленные пулеметы
противника губительным огнем поливали русских солдат. Артиллерия пробила
слишком мало проходов в проволочных заграждениях, и противник успел
пристрелять пулеметами эти "дефиле смерти". Первая атака захлебнулась...
Мезенцев забыл о доносе на Медведева. Боевая работа захватила его
целиком. Он видел, как слаженно действует весь оркестр его дивизиона, и
словно горячая волна несла его все эти дни.
20-го войска 5-го корпуса повторили свой штурм. Весь день и половину
ночи велась артиллерийская подготовка.
Ночная атака 10-й и 7-й дивизий удалась. Войска легко ворвались в окопы
противника, в штыковом бою прошли три их линии. От командующего Западным
фронтом генерала Эверта пришел приказ: "Укрепиться, окопаться на захваченных
участках и удержаться во что бы то ни стало".
Между тем весна повсюду вступала в свои права. Низкая местность
превратилась в сплошное болото. Окопы залило водой, они стали не укрытием, а
гибелью. Солдаты устраивали брустверы из трупов. Мокрые насквозь люди
начинали замерзать.
Грунтовые дороги превратились в потоки грязи. Военным транспортам
начинала грозить катастрофа. Наконец поступил приказ вывести людей на сухие
места...
В первый день операции генерал-инспектор артиллерии великий князь
Сергей Михайлович выслал к озеру Нарочь одного из своих адъютантов,
полковника Гриппенберга. Полковник оказался деловым человеком и хорошим
знатоком артиллерийской науки. Он побывал во всех артиллерийских
подразделениях и собрал обширный материал. В своем докладе великому князю
Гриппенберг нарисовал жуткую картину хода мартовской операции. Хотя основная
задача - отвлечь крупные силы германцев с Западного фронта и была выполнена
(Фалькенгайн перебросил от Вердена к озеру Нарочь пять дивизий для