Клавелл Джеймс. Тай-Пэн: Роман о Гонконге

   Прежде чем они успели сообразить, что к чему, он добежал до ворот парка и проскользнул внутрь. В живот ему уперлось дуло мушкета.
   -- А, это ты, Дирк, -- раздался голос Брока. -- Где это ты был, черт возьми?
   -- Гулял. -- Струан судорожно ловил ртом воздух. -- Кровь Христова, на меня напали грабители с большой дороги, черт бы их побрал!
   -- Это твоя кровь или их?
   При свете фонаря Струан стащил с раненного плеча сюртук и разорвал рубашку. На плечевой мышце алел порез, ровный и неглубокий.
   -- Комариный укус, -- пренебрежительно фыркнул Брок. Он достал фляжку с ромом, плеснул на рану и улыбнулся, увидев, как скривилось от боли лицо Струана. -- Сколько их было?
   -- Трое.
   -- И тебя подрезали? Да ты, как видно, стареешь! -- Брок налил два стакана рома.
   Струан выпил и почувствовал себя лучше.
   -- Я-то думал, ты спишь. Дверь у тебя заперта. Где ты был?
   -- Что тут у вас творится?
   -- Примерно час назад исчезли все слуги. Вот так-то. Я решил, что лучше никого сюда не вытаскивать, пока не рассветет. Когда ты там бежал, тебя прикрывали стволов пятьдесят, не меньше.
   -- Тогда какого дьявола было совать мушкет мне в брюхо?
   -- Да просто захотелось поприветствовать тебя, как подобает. -- Брок отхлебнул из своего стакана. -- Чтобы ты вроде как знал, что мы не дремлем.
   -- Кто-нибудь знает, почему исчезли слуги?
   -- Нет. -- Брок подошел к воротам. Потревоженные "знаменосцы" опять укладывались спать. На горизонте нерешительно подрагивал первыми лучами нервный рассвет. -- Выглядит все это до омерзения скверно, -- тяжело проговорил он. -- Не нравятся мне эти сукины дети, ох как не нравятся. Сидят себе, ничего не делают, только иногда в эти свои барабаны стучат. Думаю, нам лучше отступить, пока для этого еще есть хорошая возможность.
   -- Как минимум несколько дней нам ничего не грозит. Брок покачал головой:
   -- У меня дурное предчувствие. Что-то здесь не так. Лучше бы нам уйти.
   -- Это хитрость, Брок. Обман. -- Струан оторвал кусок рубашки и вытер со лба пот.
   -- Может, и хитрость. Но на душе у меня не спокойно, а когда меня одолевают такие предчувствия, значит пора уносить ноги. -- Брок ткнул большим пальцем в сторону "знаменосцев": -- Мы их тут пересчитали. Сто пятьдесят штук. Хау-куа говорит, их больше тысячи вокруг поселения.
   -- Я видел, может быть, сотни две-три. К востоку отсюда.
   -- Что ты там делал?
   -- Так, прогулялся. -- Струану вдруг захотелось рассказать ему обо всем. Только делу это не поможет, подумал он. Брок сделает все, что в его силах, чтобы помешать тебе доставить серебро на Гонконг. А без этого серебра ты, дружок, мертвее мертвого. -- Тут рядом, за углом, живет одна девочка, -развязно сообщил он.
   -- Девочка, черта с два! Не такой ты дурак, чтобы рисковать своей шкурой из-за юбки. -- Брок раздраженно подергал себя за бороду. -- Сменишь меня через час?
   -- Хорошо.
   -- В полдень мы отчаливаем.
   -- Нет.
   -- А я говорю, в полдень.
   -- Нет.
   Брок нахмурился.
   -- Что это, интересно, так тебя здесь держит?
   -- Если мы покинем поселение прежде, чем начнутся настоящие неприятности, мы страшно потеряем лицо.
   -- Верно. Это я знаю. Не думай, что мне нравится удирать. Но что-то подсказывает мне, что так будет лучше.
   -- Мы подождем пару дней.
   -- Ты знаешь, что я никогда не ошибался насчет того, когда следует смазывать пятки. -- Брок смотрел на него с глубоким подозрением. -- Почему ты хочешь остаться?
   -- Эта лиса Ти-сен просто опять взялся за свои старые трюки. На этот раз твое предчувствие тебя обманывает. Я сменю тебя через час, -- пообещал Струан и вошел в здание фактории.
   Ну, Дирк, что ты задумал на этот раз, размышлял Брок. Он громко прокашлялся. Его нос улавливал в воздухе тошнотворный запах опасности, который испускала умирающая ночь.
   Струан поднялся по мраморной лестнице к себе наверх. Стены вдоль лестницы украшали произведения Квэнса и китайские картины на шелке. На площадках стояли огромные драконы эпохи Мин из тикового дерева и тиковые же сундуки. В коридорах, ведущих с первой площадки, висели изображения кораблей и морских сражений -- все в богатых рамах; небольшой пьедестал венчала выполненная с изумительной точностью модель корабля Ее Величества "Виктория".
   Дернув за дверную ручку своей комнаты, Струан обнаружил, что она заперта.
   -- Открывай немедленно, -- приказал он. А Тип впустила его внутрь.
   -- Где ты, черт побери, была, Мэй-мэй? -- спросил он, стараясь скрыть за раздраженным тоном чувство глубокого облегчения.
   Она стояла в тени портьер у окна. Сказав А Гип несколько фраз по-китайски, Мэй-мэй жестом приказала ей удалиться.
   Струан запер дверь на задвижку.
   -- Где ты была, черт побери? -- повторил он. Она шагнула вперед, свет фонаря упал на нее, и Струан был поражен ее бледностью.
   -- Что случилось?
   -- Ходят слухи, Тай-Пэн. Много слухов. Говорят, всех варваров собираются преда гь мечу.
   -- Ну, в этом-то нет ничего нового. Где ты была?
   -- Новое есть в том, что появились "знаменосцы". Говорят, что Ти-сен впал в немилость. Что он приговорен к смерти.
   -- А вот это уже просто ерунда. Он доводится двоюродным братом самому императору и только ему во всем Китае уступает богатством.
   -- По слухам, император так в господа бога мать разозлился, когда Ти-сен заключил этот договор, что Ти-сена ждет публичная пытка.
   -- Это безумие. -- Струан встал у огня и снял сюртук и рубашку. -- Где ты была?
   -- Что с тобой случилось? -- воскликнула она, увидев кровь.
   -- На меня напали разбойники.
   -- Ты виделся с Дзин-куа?
   Струан на мгновение онемел от изумления.
   -- Откуда ты знаешь о Дзин-куа?
   -- Я ходила поклониться и засвидетельствовать свое почтение его Верховной Госпоже. Она сказала мне, что он только что вернулся в Кантон и послал за тобой.
   Струан впервые услышал, что Мэй-мэй была знакома с первой женой Дзин-куа, но он был настолько взбешен, что даже не стал об этом думать.
   -- Какого дьявола ты не предупредила меня, куда идешь?
   -- Ты бы не пустил меня, если б узнал, -- резко ответила Мэй-мэй. -- Я всегда с таким удовольствием навещаю ее.
   К тому же, там я могу привести в порядок волосы и посоветоваться с астрологом.
   -- Что?
   -- У нее есть ужасная хорошая цирюльница, которой пользуются жены Дзин-куа. Уж-жасно полезно для волос. Эта женщина известна на весь Квангун. Очень дорогая. Астролог сказал, йосс хороший. Очень хороший. Но быть осторожным при строительстве домов.
   -- Ты запросто рискуешь жизнью, чтобы послушать прорицателей и вымыть голову? -- взорвался он. -- Какого дьявола, что не так с твоими волосами? Они и без того прекрасны!
   -- Ты ничего в этом не понимаешь, Тай-Пэн, -- холодно ответила она. -Именно там я и узнаю обо всех слухах. У цирюлъницы. -- Она взяла его руку и провела ею по своим волосам -- Вот, видишь. Они стали гораздо мягче, нет?
   -- Нет! Не стали! Смерть господня, если ты еще хоть раз посмеешь уйги, не предупредив меня, куда ты направляешься, получишь такого шлепка, что не сможешь потом сидеть целую неделю.
   -- Только попробуй, Тай-Пэн, клянусь Господом, -- ответила она. и ее глаза сверкнули, поймав его негодующий взгляд.
   Он тут же схватил ее в охапку, невзирая на бешеное сопротивление, подтащил к кровати, задрал платье и нижние юбки и шлепнул ее пониже спины так, что зазвенела рука, а ее саму швырнуло на постель. Он никогда раньше не бил ее. Мэй-мэй как ветром сорвало с кровати, она бросилась к нему и злобно вцепилась в лицо своими длинными ногтями. Фонарь полетел на пол. Струан опять поднял ее и шлепнул еще раз. Она вывернулась у него из рук и полоснула ногтями по глазам, промахнувшись на какую-то долю дюйма и оставив на щеке глубокие царапины Он сжал ее кисти, повернул к себе спиной, сорвал с нее платье и все, что было под ним, и в третий раз ударил по голым ягодицам открытой ладонью. Она яростно сопротивлялась, ткнув его локтем в пах и опять вцепившись в лицо ногтями. Собрав всю свою силу, он прижал ее к постели, но она высвободила голову и вцепилась зубами в предплечье его левой руки. Он задохнулся от боли и вновь с размаху ударил ее по ягодицам. Она только крепче сжала зубы.
   -- Клянусь Господом, ты кусаешь меня в последний раз, -- процедил он сквозь сжатые зубы. Ее зубы еще глубже вонзились в предплечье, но он специально не отдергивал руку. Его глаза стали влажными от боли, но он лишь хлестал Мэй-мэй все сильнее и сильнее, каждый раз по ягодицам, пока не заболела рука. В конце концов она разжала зубы.
   -- Не надо... больше... пожалуйста... пожалуйста, -- прерывистым голосом пробормотала она и, беззащитная, заплакала, уткнувшись лицом в подушку.
   Струан перевел дыхание.
   -- А теперь попроси прощения за то, что ушла без разрешения.
   Ее багровые истерзанные ягодицы напряглись, и она вздрогнула, ожидая нового удара, однако он не поднял руки. Он знал, что нрав чистокровной лошади должен быть только укрощен, но не сломлен.
   -- Я даю тебе три секунды.
   -- Я... прости меня. Ты сделал мне больно. Больно, -- рыдала она.
   Он поднялся с кровати и, поднеся руку к свету, осмотрел рану. Зубы Мэй-мэй проникли очень глубоко, выступила кровь.
   -- Подойди сюда, -- повторил он, но на этот раз его голос прозвучал как удар плетью, и она, вздрогнув, вскочила на кровати. Он не смотрел на нее. Торопливо собирая вокруг себя обрывки платья, она начала спускаться с кровати.
   -- Я не велел тебе одеваться! Я сказал, подойди сюда.
   Она быстро засеменила к нему Ее глаза покраснели от слез, лицо было перепачкано размокшей пудрой и потеками туши.
   Он положил руку на стол, куском ткани промокнул сочащуюся кровь и налил бренди в каждую ранку. Чиркнув спичкой, он передал ее Мэй-мэй.
   -- Опусти пламя в раны, в каждую по очереди.
   -- Нет!
   -- По очереди, -- повторил он. -- Человеческий укус так же ядовит, как укус бешеной собаки. Живее.
   Ей понадобилось три спички, и всякий раз она плакала чуть-чуть громче, и к горлу подступала тошнота от запаха паленого мяса, но рука у нее не дрожала. И всякий раз, когда вспыхивало бренди, Струан скрежетал зубами и не произносил ни слова.
   Когда процедура закончилась, он плеснул еще бренди на почерневшие ранки, а Мэй-мэй отыскала ночной горшок, и ее сильно вырвало. Струан быстро налил из чайника горячей воды на полотенце, легонько похлопал Мэй-мэй по спине и, когда приступ рвоты прошел, нежно обтер ей лицо горячим полотенцем и заставил ополоснуть рот остатками горячей воды. Затем поднял ее на руки, положил на кровать и собрался уходить. Но она прижалась к нему и заплакала тем глубоким, идущим от самого сердца плачем, который прогоняет из души всякую ненависть.
   Струан качал ее на руках и успокаивал, пока она не уснула. Потом он вышел и сменил Брока в саду.
   В полдень состоялся еще один общий сбор. Многие высказывались за то, чтобы уехать немедленно. Но Струан взял верх над Броком и убедил коммерсантов подождать до завтра. Они, ворча, согласились и решили перебраться в его факторию
   для общей безопасности. Купер и все американцы вернулись к себе.
   Струан поднялся наверх.
   Мэй-мэй приняла его со страстью. Потом они уснули, умиротворенные. Один раз оба проснулись на мгновение, и она прошептала, целуя его в полусне:
   -- Ты был прав, наказав меня. Я была виновата перед тобой, Тай-Пэн. Но никогда не бей меня без вины. Потому что когда-нибудь ты уснешь -- должен же ты спать, -- и тогда я убью тебя.
   Среди ночи их покой был нарушен. В дверь громко забарабанили, и раздался громовой голос Вольфганга Маусса:
   -- Тай-Пэн! Тай-Пэн!
   -- Да?
   -- Быстро! Вниз! Скорее!
   Теперь и до них доносился шум толпы, заполнявшей площадь.
   Глава 7
   -- Отец предупреждал вас всех, черт бы побрал вашу слепоту! -выругался Горт, отвернувшись от окна и проталкиваясь через торговцев.
   -- Толпу мы видели и раньше, -- резко возразил Струан -- И ты знаешь, что толпа никогда не собирается сама по себе, это делается исключительно по приказу мандаринов.
   -- Да, но только не такая, -- буркнул Брок.
   -- Всему этому отыщется какое-нибудь самое простое объяснение. Пока нам не о чем беспокоиться.
   Площадь внизу напоминала потревоженный муравейник. Некоторые из китайцев держали в руках фонари, другие -- факелы. Несколько человек пришли с оружием. И все они в один голос что-то кричали.
   -- Этих пакостников там, должно быть, две или три тысячи, -- проворчал Брок, потом крикнул: -- Эй, Вольфганг! Что орут эти дьяволы-язычники?
   -- Смерть дьяволам-варварам.
   -- Подумать только, какая наглость! -- воскликнул Роуч, маленький, похожий на нахохлившегося воробья человечек, сжимавший мушкет, который был выше его самого.
   Маусс повернул голову и снова посмотрел на толпу. Сердце его тревожно стучало, рубашка взмокла от пота. Это ли время Твое, о Господи? Время Твоего беспримерного мученичества?
   -- Я пойду и поговорю с ними, обращусь к ним с проповедью, -- хрипло произнес он, всей душой желая покоя, который сулила ему эта жертва и одновременно ужасаясь ей.
   -- Достойнейшая мысль, мистер Маусс, -- часто кивая, сказал Румаджи, его черные глаза беспокойно косили то на Маусса, то на толпу. -- Они не могут прислушаться к словам человека, наделенного таким даром убеждения, сэр.
   Струан заметил капли пота на лице Маусса, его смертельную бледность и перехватил его у двери.
   -- Никуда вы не пойдете.
   -- Время пришло, Тай-Пэн.
   -- Вам не купить спасения такой дешевой ценой.
   -- Кто вы такой, чтобы судить об этом? -- Маусс попытался протиснуться в дверь, но Струан не дал ему пройти.
   -- Я хотел сказать, что путь к спасению долог и исполнен страданий, -мягко проговорил он. Дважды раньше замечал он у Маусса эту странность. Оба раза это было перед схваткой с пиратами и потом, во время схватки. Маусс бросал оружие и шел навстречу противнику, охваченный религиозным экстазом, открыто ища смерти. -- Это очень долгий путь
   -- Мир... мир Господа Бога нашего... тяжко обрести, -- пробормотал Маусс. Слова застревали у него в горле. Он радовался, что его остановили, и ненавидел себя за эту радость. -- Я просто хотел...
   -- Совершенно верно. Я и сам все знаю про спасение, -- вмешался в разговор Мастерсон. Он сложил ладони перед грудью и умильно смотрел на них. -- Господи, защити нас от этих чертовых язычников! Я целиком с вами согласен, Тай-Пэн. Черт бы побрал весь этот шум, ну?
   Маусс усилием воли взял себя в руки, ему казалось, что он голым стоит перед Струаном, который опять смог заглянуть в самую глубину его души.
   -- Вы... вы правы... Да. Правы.
   -- В конце концов, если мы вас лишимся, кто останется проповедовать Слово Божие? -- добавил Струан, решив про себя не спускать с Маусса глаз, если дело дойдет до стычки.
   -- Абс-солютно правильно, -- согласился Мастерсон, сморкаясь в горсть -- Какой смысл бросать ценного христианина на растерзание волкам? Эта чертова шайка разбойников довела себя до бешенства и не в настроении сейчас выслушивать проповеди. Господи, защити нас! Дьявольщина, Тай-Пэн, ведь я же говорил вам, что будет нападение.
   -- Как бы не так. Ни черта ты не говорил! -- отозвался Роуч с другого конца комнаты.
   -- А кто, дьявол тебя растряси, спрашивал твоего мнения, клянусь Господом? Когда мы тут спокойно беседуем с Тай-Пэном и преподобным Мауссом? -- крикнул в ответ Мастерсон. Он повернулся к Мауссу: -- Почему бы вам не прочесть молитву за всех нас, а? Мы ведь в конце концов христиане, клянусь Богом! -- Он ринулся к окну, расталкивая торговцев. -- Что, уже нельзя человеку и посмотреть, что тут происходит?
   Маусс вытер пот со лба. О Господь вседержитель и благословенный Иисус, единственный Сын Твой, коею ты зачал в благости Своей, ниспошли мне мир Твой. Ниспошли мне учеников и миссионеров, чтобы мог я сложить с себя ношу свою. И пребуди благословен за то, что послал мне Тай-Пэна, который -совесть моя и видит меня таким, каков я есть. -- Спасибо, Тай-Пэн.
   Дверь распахнулась, и в комнату ввалились еще торговцы. Все они были вооружены.
   -- Какого дьявола? Что туг творится? Что случилось?
   -- Никто не знает, -- ответил Роуч. -- В один момент все было тихо, потом, ни с того ни с сего, они вдруг стали прибывать.
   -- Бьюсь об заклад, нам никогда больше не увидеть несчастного старину Эликсена. Бедный чертяка. Наверное, уже лежит где-нибудь с перерезанным горлом, -- произнес Мастер-сон, со зловещим видом ковыряясь в запале своего мушкета. -- Сегодня ночью мы все умрем в своих постелях.
   -- О, ради всего святого, заткнешься ли ты наконец? -- взмолился Роуч.
   -- Ты сегодня прямо ни дать ни взять провозвестник благости и утешения. -- Вивиен, быкообразный торговец, сердито посмотрел на Мастерсона. -- Почему бы тебе не помочиться в шляпу?
   Раздался взрыв хохота. Когда он утих, Горт стал плечом прокладывать себе дорогу к двери.
   -- Я возьму своих ребят, и мы разнесем их всех к чертовой матери!
   -- Нет! -- Возглас Струана щелкнул, как удар бича. В комнате воцарилась тишина. -- Они пока что не причинили нам никакого вреда. В чем дело, Горт? Ты испугался кучки людей, кричащих проклятия в твой адрес?
   Горт покраснел и двинулся к Струану, но Брок встал у него на дороге.
   -- Ступай вниз, -- приказал он. -- Будешь охранять парк, снесешь башку первому же китайцу, который вздумает туда сунуться!
   Горт с видимым усилием обуздал свой гнев и вышел. Все опять разом заговорили.
   -- Нехорошо это -- так цепляться к парню, Дирк. -- Брок налил себе кружку пива и выпил ее большими глотками. -- Он мог запросто подарить тебе твою же голову.
   -- Может быть. А может быть, получил бы урок хороших манер.
   -- Извините, мистер Струан, -- прервал его Румаджи, взвинченные нервы заставили его забыть о вежливости. -- А у задней двери есть охрана?
   -- Да. Три моих человека. Они сумеют справиться с целой армией этого отребья.
   Среди торговцев вспыхнул горячий спор, и затем Роуч сказал:
   -- Я согласен с Гортом. По-моему, нам нужно немедленно пробиваться отсюда.
   -- Мы так и сделаем. Если возникнет надобность, -- спокойно ответил Струан.
   -- Согласен, -- поддержал его Брок. -- Делать это сейчас значило бы напрашиваться на неприятности. Будем ждать и нести охрану, пока не рассветет. Может, к этому времени их уже и след простынет.
   -- А если нет? А? Что тогда, хотел бы я знать!
   -- Тогда мы сделаем им большое кровопускание Я тайком переправил трех ребят на нашу лорку, и они вывели ее на середину реки. С десятифунтовкой на борту.
   Струан рассмеялся.
   -- Я думаю, мистер Брок заслуживает вотума доверия за свою предусмотрительность.
   -- Клянусь Богом, мистер Брок, это вы здорово придумали, -- воскликнул Мастерсон. -- Ура в честь мистера Брока!
   Грохнуло троекратное "гип гип ура", и Брок довольно ухмыльнулся.
   -- Благодарствуйте, ребятки. Ну, а теперь лучше всего немного поспать. Тут нам, как будто, ничего не грозит.
   -- Gott im Himmel! Смотрите! -- Маусс, вытаращив глаза, показывал рукой в окно.
   Под звуки гонгов и барабанов с Хог Стрит на площадь вливалась процессия с фонарями. Перед ней шли "знаменосцы" и цепами прокладывали дорогу в густой толпе. Во главе процессии шествовал неимоверно толстый человек в богатых одеждах, но босой и с непокрытой головой. Он едва переставлял ноги под весом опутывавших его цепей.
   -- Смерть господня! -- вырвалось у Струана. -- Это же Ти-сен!
   Процессия приблизилась к центру площади и здесь остановилась. В ней шли все купцы Ко-хонга, за исключением Дзин-куа. У всех с шапочек были спороты церемониальные пуговицы, свидетельствовавшие об их ранге, и все они дрожали и пошатывались. В толпе раздались издевательские выкрики и свист. Тогда начальник "знаменосцев", высокий чернобородый воин, ударил в огромный гонг, и толпа опять утихла.
   На площадь внесли открытый паланкин, впереди и, позади него ехали конные "знаменосцы". В паланкине в полном церемониальном серо-алом облачении восседал Хипиа-хо -- императорский Хоппо. Это был приземистый и толстый маньчжурский мандарин, почти без шеи. В руке он держал императорский веер слоновой кости, инкрустированный нефритом -- символ своей должности
   Паланкин Хоппо поставили в центре площади, и начальник "знаменосцев" что-то громко прокричал. Каждый человек на площади пал на колени и трижды коснулся лбом земли, потом все поднялись на ноги.
   Хоппо развернул свиток и при свете фонаря, который держал один из стражников, начал читать высоким голосом.
   -- Что он говорит? -- спросил Брок у Маусса.
   -- Посмотрите-ка, вон старик Хау-куа,-- сказал Мастерсон со смешком. -Здорово же его трясет, прямо как...
   -- Пожалуйста. Тише. Я ничего не слышу, hein? -- попросил Маусс. Он высунулся из окна. Все замолчали, прислушиваясь.
   -- Это императорский указ, -- быстро заговорил Маусс. -- "...И изменник Ти-сен, наш бывший родственник, подлежит немедленному закованию в цепи и отправке в нашу столицу как приговоренный к смерти, и..." Я не слышу, hein? Подождите минутку. "...Позорный договор, именуемый соглашением Чуэн-пи, который он подписал без нашего повеления, аннулируется. Варварам приказывается немедленно покинуть пределы нашей империи, оставить Кантон и Гонконг под страхом немедленной и мучительной смерти, и..."
   -- Я прямо ушам своим не верю, -- усмехнулся Роуч.
   -- Заткнись! Как Вольфганг может расслышать что-нибудь?
   Маусс напряженно вслушивался в жуткий высокий голос, прорезавший гнетущую тишину на площади.
   -- Нам приказано убираться, -- перевел он. -- И мы должны возместить весь ущерб, нанесенный стране по нашей вине. Никакой торговли, кроме как по Восьми Правилам. Королеве Виктории приказано прибыть в Кантон в трауре... что-то... что-то еще вроде того, что за наши головы назначена награда, и... "как знак нашего неудовольствия, преступник Ти-сен будет подвергнут публичному бичеванию, и все его имущество конфискуется. Да убоится этого всякий и, дрожа, подчинится!".
   Начальник "знаменосцев" приблизился к Ти-сену и показал кнутом на землю. Ти-сен, белый, как мел, опустился на колени, а начальник "знаменосцев" поднял руку и обрушил кнут на его спину. Потом еще, еще и еще. Вся площадь замерла в молчании, был слышен лишь свист рассекающего воздух бича. Ти-сен повалился вперед, лицом вниз, а "знаменосец" все продолжал хлестать его.
   -- Я не могу в это поверить, -- проговорил Мастерсон.
   -- Это невозможно, -- сказал Маусс.
   -- Если они способны сделать такое с Ти-сеном, клянусь распятием, они перережут нас всех.
   -- Чепуха! Мы можем захватить весь Китай, когда только пожелаем.
   Брок захохотал.
   -- Что тут смешного, hein? -- нетерпеливо спросил Маусс.
   -- Это означает, что у нас опять война на руках, -- ответил Брок. -- А я так скажу: вот и хорошо. -- Он с издевкой посмотрел на Струана. -- Ведь говорил я тебе, парень. Вот куда завело нас твое желание заключать с отребьем договоры помягче.
   -- Это какая-то хитрость, -- спокойно возразил Струан. Но внутри он был не менее их потрясен тем, что сейчас происходило на площади. -- Ти-сен -самый богатый человек в Китае. Императору просто понадобился мальчик для побоев, козел отпущения. Ну и, конечно, богатство Ти-сена. Это вопрос лица. Император просто сохраняет свое лицо.
   -- Катись ты к черту со своим лицом, парень. -- Брок уже не смеялся. -Вот оно уже где сидит, твое лицо. Договору конец, торговле конец, Гонконгу конец, тебе самому конец, а ты тут все разглагольствуешь о каком-то лице.
   -- Ты ошибаешься, Тайлер. Гонконг только начинается, -- сказал Струан. -- Многое еще только-только начинается
   -- Верно Война, к примеру, разрази меня гром.
   -- А если и будет война, где ты отыщешь базу для нашего флота? Макао нас не спасет, как никогда не спасал -- это часть материка, и китайцы могут захватить город в любой момент. Но наш остров -- другое дело, клянусь Господом. До него им не добраться, пока там стоит наш флот. Я готов согласиться, что без Гонконга нам действительно конец. Что без него мы не сможем снарядить экспедицию на север Никогда. Не сможем защитить те порты и поселения на материке, которые появятся у нас в будущем. Слышишь, Тайлер? Гонконг -- это ключ к Китаю. Без Гонконга мы связаны по рукам и ногам.
   -- Клянусь Создателем, я и сам знаю, что нам нужен остров-крепость, -голос Брока загремел, перекрывая одобрительный гул, которым были встречены слова Струана. -- Я просто говорю, что Гонконг не единственное место. Цюшан лучше.
   -- Ты никогда не сможешь защищать Цюшан так же успешно, как Гонконг, -с торжеством возразил Струан, понимая, что и для Брока нет пути назад, как не было его ни для кого из них. -- Эта "голая проклятая скала", как ты его называешь, заключает в себе все твое чертово будущее.
   -- Может, да, а может, и нет, -- угрюмо ответил Брок. -- Поживем -увидим. Но вот уж тебя-то Гонконг ничем не порадует. Круглый холм будет моим, а тебе придет конец.
   -- Не будь так самоуверен. -- Струан повернулся и посмотрел на площадь. Кнут по-прежнему поднимался и опускался. Ему стало жаль Ти-сена, угодившего в ловушку, которой он не мог ни избежать, ни предвидеть. Он не искал должности императорского представителя -- ему приказали занять ее. Он оказался жертвой эпохи, в которой жил. Так же, как и сам Струан, и Лонгстафф, и Брок, и Хоппо, и все торговцы стали безвольными пешками в игре обстоятельств теперь, когда сделан первый ход. Дальнейшее было столь же неотвратимо, как удар бича. Кантон, как и раньше, подвергнется нападению. Сначала англичане захватят укрепления на подступах к городу, после чего станут просто угрожать ему. Брать город штурмом не придется, поскольку Кантон сначала заплатит выкуп. Затем летом, когда установится ветер, -вновь на север, к устью и причалам реки Пей Хо, и вновь император, беспомощный в тисках обстоятельств, как и все остальные, немедленно запросит мира. Договор останется, потому что он справедлив. Потом пройдут годы, и китайцы по своей воле откроют порты на материке, увидев, что британцам есть что предложить им: закон, правый суд, неприкосновенность собственности, свободу.