Клавелл Джеймс. Тай-Пэн: Роман о Гонконге

   Кулум тоже пребывал в экстазе. Это не просто деньги, кричал ему мозг, это власть! Возможность покупать оружие, покупать голоса, чтобы диктовать свою волю парламенту. Здесь, передо мной, решение всех проблем чартистов и чартистского движения. Как Тай-Пэн я смогу использовать власть этого богатства -- а потом и еще большего богатства -- для достижения благородной цели. Благодарю тебя, Боже, истово молился он, что Ты не оставил нас в трудный час, в час испытаний.
   Теперь Кулум по-другому смотрел на отца. За последние недели он много размышлял над словами Струана о богатстве власти, о их назначении и о том, что они дают человеку. Постоянно общаясь с Глессингом, прикоснувшись к той огромной власти, которой обладал на Востоке Лонгстафф, ловя сочувственные улыбки или наблюдая открытую радость по поводу гибели "Благородного Дома", он понял: человек без титула или богатства -- сам по себе -- беззащитен в этом мире. Струан почувствовал алчность, овладевшую Роббом и Кулумом. Да, сказал он себе. Но будь честен. Деньги, такие деньги способны совратить любого. Посмотри на себя. Ты убил восемь, десять человек, чтобы сохранить их. И убил бы еще сотню. Посмотри, что они заставляют тебя делать с собственным сыном и собственным братом.
   -- Есть одна вещь, и я хочу, чтобы вы ее очень хорошо усвоили, -заговорил он. -- Эти деньги даны мне в долг. Под мое слово. Я отвечаю за них перед Дзин-куа. Я. Не "Благородный Дом".
   -- Я не понимаю тебя, Дирк, -- поднял голову Робб.
   -- Что ты сказал, отец? Струан достал Библию.
   -- Сначала поклянитесь на Священном Писании, что все, что я скажу, останется нашей тайной, тайной трех человек.
   -- Неужели нужно клясться? -- удивленно произнес Робб. -- Разумеется, я и так никогда ничего не скажу.
   -- Так ты клянешься, Робб?
   -- Конечно.
   Он и Кулум поклялись, коснувшись рукой Библии.
   Струан положил книгу на серебряные слитки.
   -- Эти деньги будут использованы для спасения "Благородного Дома" только при том условии, что если кто-либо из вас станет Тай-Пэном, он согласится: во-первых, целиком посвятить нашу компанию поддержке Гонконга и торговли с Китаем; во-вторых, навсегда сделать Гонконг тем местом, где будет располагаться главная контора компании; в-третьих, принять на себя выполнение всех обещаний, данных мною Дзин-куа, и держать мое слово перед ним и его наследниками; в-четвертых, взять с преемника, которого он выберет Тай-Пэном себе на смену, клятву, что тот будет делать то же самое; и в-последних, -- Струан показал рукой на Библию, -- обещайте сейчас, что сколько бы лет ни просуществовал наш торговый дом, только христианин, наш родич, сможет стать его Тай-Пэном. Поклянитесь в этом на Священном Писании, так же как вы заставите поклясться на Священном Писании своего преемника в соблюдении этих условий, прежде чем передадите ему власть.
   Наступило молчание. Затем Робб. хорошо зная своего брата, спросил:
   -- Нам известны все условия, которые поставил Дзин-куа?
   -- Нет.
   -- Каковы же остальные?
   -- Я назову их после того, как вы поклянетесь. Можете доверять мне или не доверять, дело ваше.
   -- Получается не очень-то честно.
   -- То, что это серебро здесь, не очень-то честно, Робб. Я не могу рисковать. Это не детская игра. И в данный момент я не думаю о вас как о своих родственниках. Ставка делается на столетие. На два столетия вперед. -В неверном свете раскачивающегося фонаря глаза Струана горели зеленым огнем. -- Отныне для "Благородного Дома" время будет идти по-китайски. С вами или без вас обоих.
   Воздух в трюме сгустился почти ощутимо. Робб почувствовал, как взмокли его спина и плечи. Кулум ошеломленно смотрел на своего отца.
   -- Что для тебя означают слова "целиком посвятить компанию поддержке Гонконга"?
   -- Развивать и охранять его, сделать остров постоянной базой для всех торговых операций. А торговля имеет целью открыть Китай для остального мира. Весь Китай. Он должен войти в семью народов.
   -- Это невозможно, -- покачал головой Робб. -- Невозможно!
   -- Что ж, может быть. Но именно этому "Благородный Дом" посвятит все свои усилия.
   -- Ты хочешь сказать, поможет Китаю стать мировой державой? -- спросил Кулум.
   -- Именно.
   -- Это опасно! -- вскричал Робб. -- Это сумасшествие! На земле и без того хватает забот, чтобы помогать еще и бесчисленным толпам язычников! Они же поглотят нас, как болотная трясина. Всех нас. Всю Европу!
   -- Сейчас каждый четвертый человек на земле -- китаец, Робб. Нам выпала редкая возможность помочь им. Обучить нашим обычаям. Британским обычаям. Дать им закон, порядок, справедливость. Христианство. Ибо рано или поздно настанет день, когда они ринутся из своих пределов -- сами по себе. Я говорю, что мы должны направить их по нашему пути.
   -- Это невозможно. Их не переделать. Никогда. Такая попытка заранее обречена на неудачу.
   -- Таковы условия. Через пять месяцев ты -- Тай-Пэн. В свое время Кулум придет тебе на смену -- если окажется достоин.
   -- Господи на небесах! -- взорвался Робб. -- Так вот к чему ты стремился все эти годы?
   -- Да.
   -- Я всегда знал, что у тебя есть какая-то непонятная мечта, Дирк. Но это... это уже слишком. Не берусь судить, чудовищно это или удивительно. Мне просто не дано тебя понять.
   -- Может быть, -- ответил Струан, и в голосе его зазвучал металл. -- Но это условие твоего выживания, Робби, твоего и твоей семьи, и залог их будущего. Ты станешь Тай-Пэном через пять месяцев. И будешь им по крайней мере один год.
   -- Я уже заметил тебе однажды, что, по-моему, это еще одно неразумное решение, -- горячо заговорил Робб, и лицо его исказилось. -- У меня нет ни твоих знаний, ни твоей хитрости, чтобы вертеть Лонгстаффом или удерживать "Благородный Дом" на первом месте во всей этой кутерьме с войнами, перемириями, новыми войнами. Или справляться с китайцами.
   -- Знаю. Я знаю, на какой риск иду. Но Гонконг теперь наш. Эта война закончится так же быстро, как и предыдущая. -- Струан махнул рукой в сторону серебра. -- Вот это -- скала, которая не скоро рассыплется по песчинкам. Отныне все будет решать торговля. А торговать ты умеешь.
   -- Нет, тут дело не только в торговле. Есть еще корабли, которыми нужно управлять, пираты, с которыми нужно драться. Брок, которого нужно держать в узде, и тысячи других проблем.
   -- За пять месяцев мы сумеем решить основные. Со всеми остальными ты справишься.
   -- Справлюсь ли?
   -- Справишься. Потому что благодаря этим деньгам, мы теперь стоим более трех миллионов. Уезжая, я заберу с собой один. И двадцать процентов прибыли пожизненно. Ты сделаешь то же самое. -- Он взглянул на Кулума. -- К концу твоего срока мы будем стоить десять миллионов, потому что я смогу защитить вас и "Благородный Дом" из парламента и сделаю компанию баснословно богатой. Нам больше не нужно будет полагаться на сэра Чарльза Кросса, Дональда Макдональда. Макфи, Смита, Росса и всех, кого мы поддерживаем, чтобы они отстаивали наши интересы. Я буду делать это сам. И я буду постоянно приезжать на Гонконг, так что тебе не о чем беспокоиться
   -- Мне нужно лишь достаточно денег, чтобы спокойно засыпать ночью и мирно просыпаться утром, -- сказал Робб. -- В Шотландии. Не на Востоке. Я не хочу умереть здесь. Я уезжаю со следующим кораблем.
   -- Год и пять месяцев, о которых я прошу, это не много.
   -- Это требование, Дирк, а не просьба.
   -- Я гебя ни к чему не принуждаю. Месяц назад, Робб, ты был готов принять пятьдесят тысяч и удалиться на покой. Прекрасно. Это предложение остается в силе. Если же ты хочешь получить то, что по праву принадлежит тебе, -- более миллиона фунтов, -- ты получишь их не позже, чем через два года. -- Струан повернулся к Кулуму: -- От тебя, парень, мне нужно два года твоей жизни, Если ты станешь Тай-Пэном -- еще три года. Всего -- пять лет.
   -- Если я не соглашусь на эти условия, тогда мне придется уехать? -спросил Кулум, чувствуя, как у него заныло сердце и пересохло в горле.
   -- Нет. Ты по-прежнему останешься партнером, хотя и младшим. Но ты никогда не будешь Тай-Пэном. Никогда, Мне придется найти и подготовить кого-то другого. Год -- как раз тот срок, который справедливо попросить -или, как он говорит, потребовать -- у Робба. Он уже одиннадцать лет в деле. -- Струан взял в руки слиток серебра. -- Тебе еще предстоит доказать, что ты достоин занять его место, Кулум, даже если ты сейчас согласишься. Ты будешь лишь предполагаемым преемником, не более того. Я не дам тебе жиреть на моем поте или поте Робба. Это закон клана и хороший закон жизни вообще. Каждый человек должен стоять на своих собственных ногах. Конечно, я буду помогать тебе всем, что в моих силах -- пока я жив, но ты сам должен показать, на что способен. Только настоящий мужчина имеет право стоять на самом верху.
   Лицо Кулума вспыхнуло.
   Робб в упор смотрел на Струана, ненавидя его.
   -- Тебе не нужен Тай-Пэн через пять месяцев. Тебе просто нужна нянька на год, не в этом ли все дело?
   -- Обещай мне остаться здесь на пять лет, и ты сможешь сам выбрать, кого захочешь.
   -- Значит, я могу прямо сейчас устранить Кулума в обмен на обещание отдать тебе еще пять лет?
   -- Да, -- не задумываясь ответил Струан. -- Я думаю, из мальчика вышел бы толк, но окончательное решение осталось бы за тобой. Да.
   -- Видишь, что власть делает с человеком, Кулум? -- сказал Робб натянутым голосом.
   -- Нынешний вариант "Благородного Дома" мертв без этих денег, -- сказал Струан безо всякой злобы. -- Я изложил вам свои условия. Решайте.
   -- Я понимаю, почему тебя ненавидят в этих морях, -- произнес Кулум.
   -- Понимаешь ли, дружок?
   -- Да.
   -- Ты никогда не знаешь этого, не узнаешь по-настоящему, пока не истекут твои пять лет.
   -- Значит, у меня нет выбора, отец. Либо пять лет, либо ничего?
   -- Либо ничего, либо все, Кулум. Если тебя устраивает быть в жизни вторым, отправляйся сейчас на палубу. Я хочу, чтобы ты понял одно: стать Тай-Пэном "Благородного Дома" означает, что ты должен приготовиться к тому, чтобы жить в одиночестве, быть ненавидимым многими, иметь некую цель, высокую и бессмертную, и без колебаний приносить в жертву любого, в ком ты не уверен. Поскольку ты мой сын, я сегодня предлагаю тебе, безо всякого испытания, возможность получить верховную власть в Азии. То есть власть делать почти все на свете. Я не предлагаю этого с легким сердцем. Я знаю, что это такое -- быть Тай-Пэном. Выбирай же, клянусь Богом!
   Кулум не мог оторвать взгляд от Библии. И от серебра. Я не хочу быть вторым, сказал он себе. Теперь я это знаю. Тот, кто остается вторым, никогда не сможет сделать ничего достойного. У меня впереди бесконечно много времени, чтобы поразмыслить об этих условиях, о Дзин-куа и китайцах и заняться решением мировых проблем. Возможно, мне даже не придется переживать, стану я Тай-Пэном или нет: может быть, Робб решит, что я не подхожу для этого. О Господи, сделай так, чтобы я оказался достойным, пусть я стану Тай-Пэном, чтобы обратить эту власть на пользу добру. Пусть она явится средством для достижения Твоей цели. Хартия должна победить. И это единственный путь.
   Его лоб покрылся капельками пота. Он взял Библию.
   -- Я клянусь господом Богом соблюдать эти условия. Если и когда я стану Тай-Пэном. Да поможет мне Бог. -- Его пальцы дрожали, когда он клал Библию на место.
   -- Робб? -- спросил Струан, не поднимая глаз.
   -- Пять лет как Тай-Пэн, и я могу отослать Кулума назад в Шотландию? Прямо сейчас? Смогу менять и переделывать все, что сочту нужным?
   -- Да, клянусь Господом. Неужели мне нужно повторять что-то дважды? Через пять месяцев ты будешь делать, что захочешь. Если согласишься на другие условия. Да.
   В трюме наступила глубокая тишина, нарушаемая лишь нескончаемой крысиной возней в темноте.
   -- Почему вы хотите от меня отделаться, дядя? -- спросил Кулум.
   -- Чтобы заставить страдать твоего отца. Ты последний в его роду.
   -- Верно, Робб. Так оно и есть.
   -- Но то, что вы говорите, ужасно! Чудовищно, -- воскликнул пораженный Кулум. -- Ведь мы же родственники. Родственники.
   -- Да, сказал Робб с мукой в голосе. -- Но сегодня у нас откровенный разговор Твой отец готов принести в жертву меня, тебя, моих детей, чтобы достичь своей цели. Почему мне не поступить точно так же?
   -- Может быть, ты так и поступишь, Робб, может быть, ты так и поступишь, -- произнес Струан, кивая головой.
   -- Ты знаешь, что я никогда не сделаю ничего, что причинит тебе боль. Господи милостивый, иже есть на небесах, что же с нами происходит? Мы всего лишь раздобыли денег, а нас вдруг обуяла алчность и Бог знает что еще. Прошу тебя, отпусти меня. Через пять месяцев. Прошу тебя, Дирк.
   -- Я должен уехать. Только в парламенте я смогу по-настоящему управлять Лонгегаффом и теми, кто придет ему на смену. -- как это будешь делать ты, когда покинешь Азию. Только там мы сможем осуществить наш план. Но Кулуму нужно многому научиться. Ты пробудешь Тай-Пэном год и уедешь
   -- Как можно обучить его за такой короткий срок?
   -- Через пять месяцев я увижу, может он быть Тай-Пэном или нет. Если нет, я сделаю другие распоряжения.
   -- Какие распоряжения?
   -- Смерть господня! Ты согласен, Робб, или ты отказываешься? Что это будет: один год или пять? Или ни одного?
   Крепчающий ветер еще больше накренил корабль, и Робб перенес вес тела с одной ноги на другую. Все его существо восставало против этой клятвы. Но он знал, что должен ее принести. Должен ради своей семьи. Он взял в руки Библию, книга показалась ему отлитой из свинца. -- Несмотря на то, что я ненавижу Восток и все, что он олицетворяет, я клянусь господом Богом соблюдать эти условия в полную меру своих сил и способностей. Да поможет мне Бог. -- Он протянул Библию Струану. -- Я думаю, ты пожалеешь, что заставил меня остаться и стать Тай-Пэном -- на один год.
   -- Может быть. Но об этом не пожалеет Гонконг. -- Струан открыл Библию и показал им четыре половинки монет, которые он воском прилепил изнутри к переплету. Он перечислил им все условия Дзин-куа, умолчав лишь об одном лаке для Гордона Чена. Это мое дело, сказал себе Струан и на секунду задумался, как отнесется Кулум к своему сводному брату -- и к Мэй-мэй, -- когда узнает о них. Робб знал о Мэй-мэй, хотя никогда и не видел ее. Интересно, спрашивал себя Струан, мои враги уже успели шепнуть Кулуму о Гордоне и Мэй-мэй?..
   -- Я считаю, ты был прав, что заставил нас поклясться, -- сказал Робб. -- Одному Богу известно, какой дьявольский трюк кроется за этими монетами.
   Когда они вернулись в каюту, Струан подошел к столу и сломал печать на письме. Он прочел первые несколько строк и вскричал, задыхаясь от радости:
   -- Она жива! Винифред жива, клянусь Господом. Она поправилась!
   Робб схватил письмо. Струан, вне себя от счастья, крепко обнял Кулума и начал отплясывать джигу, джига перешла в рил, он сомкнул руки с Кулумом, они вытащили в круг Робба, и вся их ненависть и недоверие друг к другу исчезли в один миг.
   Потом Струан всей своей невероятной силой остановил их голова к голове.
   -- А теперь все вместе! Раз, два, три, -- и они во всю силу легких прокричали латинский боевой клич клана:
   -- Feri! -- Рази без промаха!
   Потом он еще раз крепко обнял их и прогремел:
   -- Стюард!
   Матрос со всех ног бросился на зов.
   -- Да, сэр-р?
   -- Всей команде по двойной чарке. Волынщики на ют! Принеси бутылку шампанского и еще один чайник с чаем, клянусь Богом!
   -- Есть, так точно, сэр-р!
   Так они помирились между собой. Но в глубине души каждый понимал, что их отношение друг к другу уже никогда не будет прежним. Слишком много было сказано. Скоро каждый из них пойдет своей собственной дорогой. Один.
   -- Слава Богу, что ты вскрыл письмо потом, Дирк, -- сказал Робб. -Слава Богу, что оно пришло. Я чувствовал себя ужасно. Ужасно.
   -- Я тоже, -- добавил Кулум. -- Прочти его вслух, отец.
   Струан опустился в глубокое кожаное морское кресло и начал читать. Письмо было написано по-гэльски четыре месяца назад -- через месяц после того, как Кулум отплыл из Глазго.
   Парлан Струан писал, что жизнь Винифред две недели висела на волоске, а потом девочка начала поправляться. Доктора ничего не могли понять, они лишь пожимали плечами и говорили: "Воля Божья". Сейчас она жила со стариком на небольшом участке земли, который Струан приобрел для него когда-то много лет назад
   -- Ей там будет хорошо, -- сказал Кулум. -- Вот только поговорить там не с кем, одни козы да охотники. Куда она станет ходить в школу?
   -- Пусть сначала окончательно поправится, окрепнет. Тогда подумаем и об этом, -- сказал Робб. -- Что там дальше, Дирк?
   Дальше в письме шли семейные новости. У Парлана Струана было два брата и три сестры, и все. давным-давно обзавелись своими семьями, а теперь переженились и их дети и народили им внуков. Были семьи и у его собственных детей: Дирка и Флоры -- от первого брака и Робба, Ютинии и Сьюзан -- от второго.
   Многие из его потомков эмигрировали: в канадские колонии, в Соединенные Штаты Америки. Несколько человек были разбросаны по Индиям и испанской Южной Америке.
   Парлан Струан писал, что Алистер МакКлауд, муж сестры Робба Сьюзан, вернулся из Лондона со своим сыном Гектором и поселился в Шотландии -потеря Сьюзан и их дочери Клер, скончавшихся от холеры, тяжелым камнем легла ему на сердце и почти доконала его. Он писал также, что получил письмо от Кернов: Флора, родная сестра Дирка, вышла замуж за Фарра-на Керна, и в прошлом году они уехали в Норфолк, штат Вирджиния. Добрались они благополучно, и плаванье прошло хорошо; Керны и их трое детей были здоровы и счастливы.
   Дальше в письме говорилось: "Передай Роббу, что Родди вчера уехал в университет. Я посадил его на дилижанс до Эдинбурга с шестью шиллингами в кармане и запасом еды на четыре дня. Твой кузен Дугалл Струан написал мне, что будет забирать его на каникулы к себе и станет его опекуном, покуда Робб не вернется домой. Я взял на себя смелость послать с ним вексель, выданный от имени Робба, на пятьдесят гиней в уплату за комнат у и стол на год вперед и для выдачи одного шиллинга еженедельно на карманные расходы. Я также дал ему Библию и предупредил против продажных женщин, пьянства и азартных игр, и прочитал в напутствие отрывок из "Гамлета" Уилла Шекспира, где говорится про то, чтобы "в долг не брать и денег не давать", и заставил парня перепи сать его на листок бумаги и хранить его в Священном Писании. У мальчика хороший почерк.
   Твоя дорогая Рональда и дети похоронены в одной из чумных ям. Прости, Дирк, мой мальчик, но закон требовал, чтобы всех умерших хоронили именно так -- сжигали, а потом посыпали известью -- ради безопасности живых. Но похороны были освящены в соответствии с нашей верой, и участок земли с могилами сделали священным местом. Да упокоит Господь их души.
   За Винни не беспркойся. Девочка сейчас прямо красавица, и здесь, у Лох Ломонд, где на землю ступала нога Господа, она вырастет в добрую богобоязненную женщину. Теперь хочу предупредить тебя: не дай языческим варварам в Индийском Китае украсть твою душу и тщательно закрывай дверь от всякого зла, которое плодится в тех проклятых краях. Не сможешь ли ты вскоре приехать? Здоровье у меня прекрасное, милостивый Господь хранит меня. Только семь лет осталось мне до семи десятков, которые Бог обещал нам, но лишь один на четыре сотни видит в наше злое время. Я чувствую себя очень хорошо. В газетах пишут, что в Глазго, Бирмингеме и Эдинбурге были большие беспорядки. Опять поднялись чартисты. Фабричные рабочие требуют большей платы за свой труд. Два дня назад в Глазго состоялось публичное повешение за кражу овец. Черт побери англичан! В каком же мире мы живем, когда доброго шотландца вешают только за то, что он украл английскую овцу, да еще приговор выносит судья-шотландец. Ужасно. На той же сессии сотни людей выслали на австралийскую землю Ван Димена за участие в бунтах, забастовках и за то, что сожгли фабрику. Друга Кулума Бартоломью Ангуса приговорили к десяти годам ссылки в Новый Южный Уэльс за то, что он возглавлял чартистский мятеж в Эдинбурге Народ..."
   -- О Боже! -- выдохнул Кулум.
   -- Кто этот Бартоломью, Кулум? -- спросил Струан.
   -- Мы жили с ним в одной комнате в университете Бедный старина Барт.
   -- Ты знал, что он чартист? -- резко проговорил Струан.
   -- Конечно. -- Кулум подошел к окну и устремил взгляд в море.
   -- Ты тоже чартист, Кулум?
   -- Ты сам говорил, что Хартия -- справедливый документ.
   -- Да. Но я также высказал тебе и свои взгляды на неповиновение. Ты активный сторонник движения?
   -- Я был бы им, если бы остался дома. Большинство студентов университета поддерживают Хартию.
   -- Тогда, клянусь Богом, я рад, что ты здесь. Если Бартоломью стоял во главе бунта, он заслужил эти десять лет. У нас хорошие законы и лучшая парламентская система в мире. Неповиновение, бунты и забастовки -- не способ добиваться перемен.
   -- О чем еще говориться в письме, отец?
   Струан несколько секунд наблюдал спину своего сына, уловив в его голосе хорошо ему знакомую интонацию Рональды. Он мысленно решил внимательнее разобраться в действиях чартистов. Потом вернулся к письму:
   "Народ ежедневно прибывает в Глазго с севера, где лорды продолжают огораживать клановую землю, лишая своих родичей исконного права на нее. Граф Струан, этот дьявол с черным, сердцем, да поразит его Господь скорой смертью, собирает теперь свой полк, чтобы сражаться в индийских колониях. Люди стекаются под его знамя отовсюду, привлеченные обещаниями богатой добычи и земли. Ходят слухи, что нам опять придется воевать с проклятыми американцами из-за канадских колоний, и еще рассказывают о войне между этими дьяволами французами и русскими из-за оттоманских турок. Черт бы побрал этих французов. Словно мало мы натерпелись от их архидьявола Бонапарта.
   В печальные времена живем мы, мальчик мой. Да, забыл упомянуть, что появился план построить за пять лет железную дорогу от Глазго до Эдинбурга. То-то будет здорово? Тогда, быть может, мы, шотландцы, сможем объединиться, и выбросим вон англичан, и выберем своего короля. Обнимаю тебя и твоего брата и обними за меня Кулума. С уважением, твой отец Парлан Струан".
   Струан с усмешкой поднял глаза.
   -- Кровожаден, как всегда.
   -- Если граф набирает полк в Индию, вполне может так получиться, что они окажутся здесь.
   -- Верно. Я подумал о том же. Что ж, парень, если он когда-либо доберется до владений "Благородного Дома", полк вернется домой без командира, да поможет мне Бог.
   -- Да поможет мне Бог, -- эхом откликнулся Кулум. Раздался стук в дверь, и в каюту торопливо вошел стюард, неся шампанское, бокалы и чай.
   -- Капитан Орлов благодарит вас от имени команды, сэр-р.
   -- Попроси его и Вольфганга присоединиться к нам в конце вахты.
   -- Есть, так точно, сэр-р.
   После того как было разлито вино и чай, Струан поднял бокал.
   -- Тост. За Винифред, воскресшую из мертвых! Они выпили, и Робб сказал:
   -- Еще один тост. Я пью за "Благородный Дом". Пусть никогда во веки мы не замыслим и не сделаем зла друг другу.
   -- Да.
   Они выпили снова.
   -- Робб, когда мы придем на Гонконг, напиши нашим агентам. Пусть выяснят, кто являлся директорами нашего банка и кто был виновен в превышении кредита.
   -- Хорошо, Дирк.
   -- А потом, отец? -- спросил Кулум.
   -- Потом мы пустим по миру всех виновных, -- ответил Струан. -- Вместе с их семьями.
   У Кулума побежали мурашки по коже от неумолимой окончательности этого приговора.
   -- Почему же и семьи тоже?
   -- А что их жадность сделала с нашими семьями? С нами? С нашим будущим? Нам еще много лет предстоит расплачиваться за их тупую ненасытность. Поэтому они заплатят той же монетой. Все до единого.
   Кулум встал и направился к двери.
   -- Что тебе нужно, парень?
   -- Туалет. То есть, я хочу сказать, "гальюн". Дверь закрылась за ним.
   -- Жаль, что пришлось говорить ему такие вещи, -- вздохнул Струан. -Но по-другому нельзя.
   -- Знаю. Мне тоже жаль. Но ты прав насчет парламента. Он будет прибирать к рукам все большую и большую власть. Там и станут заключаться самые крупные торговые сделки. Я присмотрю за деньгами, и вместе мы сможем направлять Кулума и помогать ему. Как чудесно все получилось с Винифред, а?
   -- Да, слава Богу.
   -- У Кулума, похоже, вполне определенный взгляд на некоторые вещи?
   -- Он очень молод. Рональда воспитывала детей... Ну, она понимала Писание слишком буквально, как тебе известно. Когда-нибудь Кулуму придется повзрослеть.
   -- Что ты намерен делать в отношении Гордона Чена?
   -- Ты имеешь в виду его и Кулума? -- Струан наблюдал за полетом морских чаек. -- С этим придется разбираться сразу же, как только мы вернемся на Гонконг.
   -- Бедный Кулум. Взросление ведь дается нелегко, не так ли?
   -- Взросление никогда не бывает легким, -- покачал головой Струан.
   После короткой паузы Робб спросил:
   -- Помнишь мою Мин Су?
   -- Да.
   -- Я часто думаю, что сталось с ней и ребенком.
   -- Денег, которые ты дал ей, хватит на то, чтобы она могла жить как принцесса и нашла себе замечательного мужа, Робб. Она сейчас наверняка жена какого-нибудь мандарина. Не стоит за них переживать.
   -- Маленькой Изабель теперь должно быть десять. -- Робб позволил себе скользнуть в ласковые объятия воспоминаний, где звенел ее смех и жила радость, которую Мин Су дарила ему. Так много радости, подумал он. Мин Су за один день давала ему больше любви, доброты, нежности и сочувствия, чем Сара за все годы их брака. -- Тебе нужно жениться еще раз, Дирк.