Клавелл Джеймс. Тай-Пэн: Роман о Гонконге

   Струан встал, налил Кроссу еще бренди и плеснул себе добрых полбокала. Да, это возможно, решил он про себя. Маловероятно, но возможно.
   -- Ты знаешь, что в этом письме?
   -- Нет, сэр. То есть, я знаю ту его часть, которая касается меня.
   -- И о чем же в ней говорится?
   -- Отец пишет, что я никчемный, беспутный игрок, помешанный к тому же на лошадях, -- сказал Кросс с обезоруживающей прямотой. -- Что у Ньюгейтской тюрьмы имеется ордер на мой арест за неуплату долгов. Что он вверяет меня вашему великодушию и надеется, что вы сможете найти какое-нибудь применение моим "талантам" -- все что угодно, лишь бы держать меня подальше от Англии и от него до конца его жизни. И далее он оговаривает условия нашего пари.
   -- Какого пари?
   -- Я прибыл вчера, сэр. 28 июня. Ваш сын и многие другие подтвердят это. Возможно, вам следует все же прочесть письмо, сэр. Я могу заверить вас, что отец никогда не стал бы заключать со мною пари, если бы речь не шла об известиях чрезвычайной важности.
   Струан еще раз внимательно осмотрел печати и сломал их. Письмо гласило:
   "Вестминстер, 11 часов вечера, 28 апреля, '41 г. Мой дорогой мистер Струан. Я только что тайно ознакомился с содержанием депеши министра иностранных дел лорда Кан-нингтона достопочтенному Уильяму Лонгстаффу, полномочному посланнику Ее Величества в Азии. Депеша, помимо прочего, гласит следующее: "Вы проигнорировали и нарушили мои указания, которые, видимо, представляются вам лишь пустыми словами. Для меня совершенно очевидно, что вы намерены устраивать дела правительства Ее Величества по собственной прихоти. Вы дерзко пренебрегли инструкциями, которые предписывали вам открыть для британских торговых интересов пять или шесть портов на материковом побережье Китая и наладить в них на постоянной основе военные, торговые, административные и дипломатические связи, что этого следует добиваться без промедления, предпочтительно путем переговоров, но если таковые невозможны, то с использованием армии и флота, каковые и были направлены вам именно для этой цели и ценою значительных затрат. Вместо этого вы ограничиваетесь жалкой скалой, почти необитаемой, и абсолютно неприемлемым договором, и в то же время -- если верить донесениям армии и флота -- постоянно используете не по назначению вооруженные силы Ее Величества, находящиеся в вашем распоряжении. Ни при каких обстоятельствах Гонконг не сможет стать центром торговли с Азией -- не больше, чем таковым стал Макао. Договор Чуэн-пи отвергается безоговорочно. Ваш преемник, сэр Клайд Уэйлен, прибывает в Азию в самом скором времени, мой дорогой сэр. Возможно, вы будете настолько любезны, что передадите свои полномочия вашему помощнику, мистеру К. Монсею, сразу же по получении настоящего послания и незамедлительно покинете Азию на фрегате, специально отряженном для этой цели. Я жду вас в своем кабинете в ближайшее удобное для вас время".
   Я ума не приложу, что делать..."
   Невозможно! Невозможно, чтобы они могли совершить такую чудовищную, в Господа-Бога-мать-растреклятую, невероятно глупую ошибку, думал Струан. Он вернулся к письму: "Я ума не приложу, что делать. Я ничего не могу предпринять до тех пор, пока эта информация не будет официально представлена в палате. Я не смею открыто воспользоваться сведениями, полученными мною из секретных источников. Каннингтон тут же потребует мою голову, и я навсегда буду отлучен от политики. Даже то, что я пишу вам все это на бумаге, дает моим противникам -- а у кого из политиков их мало? -- возможность уничтожить меня и вместе со мной всех тех, кто выступает за свободу торговли и те принципы, которые вы столь преданно защищали все эти годы. Я молю Бога, чтобы мой сын передал письмо только в ваши руки. (Он, кстати, ничего не знает о его содержании.)
   Как вам известно, министр иностранных дел человек по натуре властный, он не признает ничьих суждений, кроме своих собственных, и является столпом нашей партии вигов. Его отношение к происходящему, как видно из депеши, совершенно однозначно. Боюсь, что Гонконг теперь стал безнадежным делом. И, если только правительство не потерпит поражения на выборах и консерваторы сэра Роберта Пила не придут к власти -- вещь, я бы сказал, невозможная в обозримом будущем, -- Гонконг, скорее всего, так и останется безнадежным делом.
   Новость о закрытии вашего банка распространилась во внутренних кругах Сити -- чему немало способствовали ваши конкуренты, возглавляемые молодым Морганом Броком. "Под большим секретом" Морган Брок намеренно сеял всюду зерна недоверия, намекая, помимо прочего, что Брокам теперь принадлежат если не все, то большая часть выданных вами векселей, и это крайне сильно подорвало ваше влияние здесь. Кроме этого, почти одновременно с донесением Лонгстаффа, содержавшим "Договор Чуэн-пи", прибыло письмо, подписанное Броком и некоторыми другими торговцами, яростно выступавшими против Гонконга и против того, как Лонгстафф вел боевые действия. Письмо было адресовано премьер-министру, министру иностранных дел, с копиями их противникам -которых, как вы понимаете, у них предостаточно.
   Зная, что вы, вероятно, вложите весь остаток своих средств, если таковые найдутся, в этот остров, столь дорогой вашему сердцу, я пишу это письмо, чтобы дать вам возможность заблаговременно забрать свои вклады и спасти от катастрофы то, что еще можно спасти. Может статься, вам удалось каким-то образом договориться с Броком -- я всей душой уповаю на это -хотя, если верить" высокомерным заявлениям Моргана Брока, единственное, что может удовлетворить их, это полное уничтожение вашего торгового дома. (У меня есть все основания полагать, что это неожиданное наступление на ваш банк начали Морган Брок и группа заинтересованных банкиров с континента -по слухам, французских и русских. Континентальная группа предложила этот план, когда к ним каким-то образом просочилась информация о международной финансовой структуре, которую задумал мистер Робб Струан. Они разорили ваш банк в обмен на половинное участие в аналогичном проекте, который сейчас пытается осуществить Морган Брок.)
   Мне очень жаль, что я приношу вам такие скверные новости. Я делаю это с добрыми намерениями, надеясь, что эта информация окажется для вас полезной, что вы сумеете выстоять, чтобы продолжить свою борьбу. Я по-прежнему считаю, что ваш план в отношении Гонконга является правильным. И я намерен продолжать попытки к его осуществлению.
   Я мало что могу сказать о сэре Клайде Уэйлене, новом капитан-суперинтенданте торговли. Он достойно служил в Индии и имеет репутацию отличного солдата. Насколько я могу судить, как администратор он из себя ничего не представляет. Как я понял, он отплывает в Азию завтра; таким образом, его прибытия следует ожидать скоро.
   И последнее. Я препровождаю к вам моего младшего сына. Это законченный бездельник и повеса, позор нашей семьи, его единственная цель в жизни -играть, предпочтительно на скачках. Ньюгейтская тюрьма имеет ордер на его арест за неуплату по векселю. Я сказал ему, что -- в последний раз -- оплачу его долги здесь, если он немедленно отправится в это опасное путешествие. Он согласился, поставив условием, что если он совершит невозможное и доберется до Гонконга меньше чем за шестьдесят пять дней -- половину обычного срока -я дам ему тысячу гиней, с которыми он сможет поступать, как ему заблагорассудится.
   Чтобы обеспечить максимально быструю доставку этого письма, я пообещал ему пять тысяч гиней, если он уложится в шестьдесят пять дней, с вычетом пятисот гиней за каждый день сверх этого срока -- все это при условии, что ноги его не будет в Англии, пока я жив. Эти деньги должны выплачиваться ему по пятисот гиней в год, пока не иссякнут. Я прилагаю к письму чек на первую выплату. Пожалуйста, сообщите мне с обратной почтой о дате его прибытия.
   Если вы сможете найти какое-нибудь применение его "талантам" и направлять его в жизни, вы заслужите вечную признательность отца. Я попытался, да поможет Господь и мне, и ему, но у меня ничего не получилось. Хотя я очень люблю его.
   Я выражаю вам свое искреннее сочувствие по поводу постигших вас неудач. Передайте мои наилучшие пожелания мистеру Роббу, и я заканчиваю в надежде, что удостоюсь радости увидеть вас лично при более благоприятных обстоятельствах. Имею честь быть вашим, сэр, покорнейшим слугой, Чарльз Кросс".
   Струан поднял глаза на гавань и на остров. Он вспомнил о кресте, который поджег на нем в первый день. И о двадцати золотых гинеях Брока. Вспомнил оставшиеся три половинки монет Дзин-куа. И те лаки серебра, которые должны быть вложены от имени кого-то, кто однажды придет и предъявит ему некую печать. Теперь весь пот, весь труд, все замыслы, все смерти оказались напрасными. Из-за тупого высокомерия одного-единственного человека: лорда Каннингтона.
   Господи всеблагой и милосердный, что же мне теперь делать?
   Струан преодолел шок, который вызвало у него это известие, и заставил себя думать. Министр иностранных дел обладал блестящим умом. Он не стал бы с легкостью отвергать Гонконг. Должна быть какая-то причина. Какая? И как я смогу направлять Уэйлена? Как вписать в наше будущее "отличного солдата и никудышного администратора"?
   Может быть, мне не стоит покупать сегодня землю. Пусть остальные торговцы покупают, и черт с ними. Брок будет разорен вместе со всеми, поскольку Уэйлен и все новости прибудут не раньше чем через месяц, а то и больше. К тому времени они по самое горло увязнут в лихорадочном строительстве. Да, это выход. И когда новость станет известна всем, мы вернемся в Макао -- или в один из тех портов, которые Уэйлен вытребует по договору, -- а все остальные окажутся без гроша. Или понесут очень крупные убытки. Вот так. Но если я мог получить эту информацию, ее может получить и Брок. Поэтому его, возможно, обмануть и не удастся. Возможно.
   Да. Но этот путь приведет к тому, что ты потеряешь ключ к Азии: этот жалкий, голый островок, без которого все открытые порты и все наше будущее здесь лишаются всякого смысла.
   Другой путь заключается в том, чтобы вложить деньги в землю и начать строиться, рассчитывая, что Уэйлена -- как и Лонгстаффа -- можно будет убедить превысить свои полномочия, -- другими словами, вступить в открытое противоборство с самим лордом Каннингтоном. Вложить все богатство "Благородного Дома" в новый город. Рискнуть. Сделать Гонконг процветающим. Так, чтобы правительство было вынуждено признать и принять новую колонию.
   Это смертельно опасно. Ты не в состоянии навязывать свои условия Короне. Риск велик, ужасно велик. Но и в этом случае выбора у тебя нет. Тебе придется сыграть даже по таким ставкам.
   Это напомнило ему о юном Кроссе. Толковый парень, ничего не скажешь. Как я могу его использовать? Как мне заставить его помалкивать о своем фантастическом путешествии? Н-да, и что я могу сделать для того, чтобы Гонконг произвел на Уэйлена благоприятное впечатление? И как мне подобраться поближе к Каннингтону? Как сохранить договор в таком виде, в каком он мне нужен?..
   -- Что ж, мистер Кросс, вы проделали впечатляющий вояж. Кому известно, сколько времени он у вас занял?
   -- Только вам, сэр.
   -- Тогда держите это при себе.
   Струан написал что-то на листе бумаги.
   -- Вы передадите это моему старшему клерку. Кросс прочел записку.
   -- Вы выдаете мне все пять тысяч гиней сразу?
   -- Я выдаю их на имя Роджера Блора. Думаю, вам следует сохранить его -во всяком случае, на какое-то время.
   -- Очень хорошо, сэр. Отныне я Роджер Блор. -- Он поднялся. -- Я вам пока больше не нужен, мистер Струан?
   -- Вы хотите получить работу, мистер Блор?
   -- Боюсь, что есть... видите ли, мистер Струан, я уже переменял их с десяток, но ни разу у меня не выходило ничего путного. Отец перепробовал все, что можно, и... ну... я обречен -- возможно, это предопределено свыше -- оставаться тем, что я есть. Мне очень жаль, но вы бы лишь попусту растратили благие намерения.
   -- Я готов поставить пять тысяч гиней на то, что вы примете работу, которую я вам предложу.
   Юноша знал, что выиграет это пари. Не существовало такой работы -- что бы ни предложил ему Тай-Пэн -- на которую он бы согласился.
   Но не спеши, одернул он себя. Перед тобой не тот человек, с кем можно шутить в таких вещах, и пари с ним дело не пустяшное. Эти дьявольски спокойные глаза ничего не выражают. Не хотел бы я увидеть их напротив себя за покерным столом. Или играя в баккара. Будь осторожен, Ричард Кросс Роджер Блор. Этот человек получает со своих должников все до последнего цента.
   -- Ну, мистер Блор? Где ваша смелость? Или на поверку вы вовсе не такой игрок, каким притворяетесь?
   -- В этих пяти тысячах гиней вся моя жизнь, сэр. Последняя ставка, которая у меня есть.
   -- Ну, так поставьте свою жизнь, клянусь Богом!
   -- Вы не рискуете своей, сэр. Поэтому заклад неравноценен. Для вас такая сумма -- капля в море. Давайте уравняем ставки. Дайте мне сто к одному.
   Струана восхитила беззастенчивость молодого человека.
   -- Прекрасно. Ваши условия приняты, мистер Блор. Как перед Богом. -- Он протянул руку, и Блор внутренне содрогнулся, потому что рассчитывал, что, запросив такую ставку, он сразу же положит конец этому спору. Не соглашайся, глупец, твердил он себе. Пятьсот тысяч гиней!
   Он пожал протянутую руку.
   -- Секретарь Жокей-клуба Гонконга, -- сказал Струан.
   -- Что?!
   -- Мы только что основали жокей-клуб. Вы -- его секретарь. Ваша работа -- найти лошадей. Разметить скаковой круг. Заложить здание клуба. Основать самую богатую, самую лучшую конюшню скаковых лошадей в Азии. Такую же, как Эйнтри или любая другая в мире. Кто выиграл, парень?
   Блору отчаянно захотелось облегчиться. Ради всех святых, сосредоточься, кричал он себе.
   -- Скаковой круг?
   -- Ну да. Вы его заложите, будете им заведовать: лошадьми, тотализатором, стойками, призами, ставками -- одним словом, всем. Начиная с сегодняшнего дня.
   -- Но, Господи Иисусе, где вы собираетесь брать лошадей?
   -- А где вы станете брать лошадей?
   -- Австралия, клянусь Богом, -- вырвалось у Блора, -- я слышал, у них там лошадей полным-полно! -- Он порывисто сунул Струану банковский чек и испустил ликующий вопль: -- Мистер Струан, вы не пожалеете об этом. -- Он повернулся и ринулся к двери.
   -- Куда вы направляетесь? -- осведомился Струан.
   -- В Австралию, конечно.
   -- Почему бы вам сначала не повидать нашего генерала?
   -- А?
   -- Я, кажется, припоминаю, что у них есть какая-то кавалерия. Попросите несколько лошадей взаймы. Я думаю, вы смогли бы устроить первые заезды уже в следующую субботу.
   -- Думаете, смог бы?
   -- Вполне. Суббота -- подходящий день для скачек. И Индия ближе, чем Австралия. Я отправлю вас туда с первым же кораблем.
   -- Отправите? Струан улыбнулся.
   -- Да. -- Он протянул ему назад подписанный чек. -- Пять сотен -- это ваша премия за первый год сверх вашего годичного жалованья в пятьсот гиней, мистер Блор. Остальное пойдет на учреждение призов для первых четырех или пяти скачек. Я бы предложил восемь заездов по пять лошадей каждую вторую субботу.
   -- Благослови вас Бог, мистер Струан.
   Струан остался один. Он чиркнул спичкой и стал смотреть, как пламя пожирает письмо сэра Чарльза. Раздавив обуглившиеся листы в пепельнице, он спустился вниз. Мэй-мэй все еще лежала в постели, но была заново расчесана и выглядела прелестно.
   -- Хейа, Тай-Пэн, -- приветствовала она его, сопроводив слова легким поцелуем, после чего продолжала обмахиваться веером. -- Я благословенно рада опять тебя видеть. Я хочу, чтобы ты купил мне небольшой кусок земли, потому что я решила заняться бизнисом
   -- Каким именно бизнесом? -- спросил он, несколько задетый таким небрежным приемом, но вместе с тем довольный, что она приняла его внезапный отъезд и возвращение без всяких вопросов и без истерики.
   -- Увидишь, не беспокойся. Но мне нужно немного тэйлов, чтобы начать. Я плачу десять процентов интереса, что оч-чень первоклассно. Сто тэйлов. Ты будешь моим "спящим" компаньоном.
   Он протянул руку и положил ладонь ей на грудь.
   -- Кстати, раз уж речь зашла о "спящем" компаньоне, у меня есть...
   Она отстранила его руку.
   -- Сначала бизнис, потом спящение. Ты купишь мне землю и дашь мне взаймы тэйлы?
   -- Сначала спящение, потом бизнес!
   -- Ай-йа, в такой жаркоте? -- спросила она со смешком. -- Очень хорошо. Это уж-жасно плохо изнурять себя в такой жаркоте -- у тебя рубашка уже прилипла к спине. Однако пошли, ладно. -- Она послушно направилась к двери в спальню, но он удержал ее.
   -- Я просто дразнил тебя. Как ты себя чувствуешь? Малыш сильно тебя беспокоит?
   -- Нет, конечно. Я очень заботливая мать и я ем только очень особенную пищу, чтобы сын рос во мне здоровым и сильным. И я думаю только воинственные мысли, чтобы он был храбрым, как Тай-Пэн.
   -- Сколько тэйлов тебе нужно?
   -- Сто. Я же уже говорила. Разве у тебя ушев нет? Ты сегодня уж-жасно странный, Тай-Пэн. Да. Определенно очень странный. Ты случайно не больной, нет? Получил плохие известия? Или просто устал?
   -- Просто устал. Сто тэйлов, конечно. А что все-таки за "бизнис"?
   Она возбужденно хлопнула в ладоши и села за стол.
   -- О, увидишь. Я много думала с тех пор, как ты уехал. Что я для тебя делаю? Даю любовь и направляю тебя -- и то, и другое, конечно, уж-жасно хорошо, но этого недостаточно. Поэтому теперь я буду делать и тэйлы тоже для тебя, и для моей старости. -- Она опять рассмеялась, и ее смех согрел ему душу. -- Но только на варварах. Я сделаю целые состояния... о, ты будешь думать, что я очень мудреная.
   -- Так не говорят.
   -- Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. -- Она обняла его. -Хочешь делать любовь сейчас?
   -- Через час начинается распродажа участков.
   -- Верно. Тогда тебе лучше переодеться и поспешить назад на берег. Маленький участок на Куинз Роуд. Но я плачу за аренду не больше десяти тэйлов в год! Ты принес мне подарок?
   -- Что?
   -- Ну, это хороший обычай, -- сказала она с невинным видом, -- что когда мужчина покидает свою женщину, он потом привозит ей подарок. Нефриты. Всякие другие вещи.
   -- Нефритов не обещаю. Но в следующий раз я буду более внимателен.
   Она пожала плечами.
   -- Хороший обычай. Твоя старая бедная Мать очень в бедности. Мы кушаем позже, хейа?
   -- Да. -- Слруан поднялся в свои апартаменты палубой выше.
   Лим Дин склонился в поклоне:
   -- Ванна оч-чень холодный, одинаково, масса. Твоя хо-чит?
   -- Да.
   Струан снял взмокшую одежду, лег в ванну и попробовал спокойно перебрать в уме и взвесить все последствия того решения, о котором сообщил ему сэр Чарльз. Злость на Кан-нингтона, на его глупость едва не задушила его. Он вытерся насухо и оделся во все свежее, но через несколько минут рубашка опять стала влажной от пота.
   Лучше мне сесть и обстоятельно все обдумать, решил он. Пусть Кулум сам займется землей. Я готов жизнью поклясться, что Тесс рассказала отцу про его планы относительно холма. Может быть, Кулум попадет в ловушку, и они постараются взвинтить цену. Парень неплохо справился с делами в мое отсутствие, я должен доверять его способности справиться и с такой ситуацией.
   Поэтому он послал Кулуму распоряжение участвовать в аукционе от имени "Благородного Дома", а также приобрести небольшой, но хороший участок на Куинз Роуд. И он известил Горацио о болезни Мэри, предоставив в его распоряжение лорку, которая немедленно доставит его в Макао.
   Затем он сел в глубокое кожаное кресло, устремил взгляд через окно на остров и погрузился в раздумье.
   Кулум купил прибрежные и городские участки, гордясь тем, что выступает от имени "Благородного Дома" и приобретает еще большее лицо. Многие спрашивали его, где Тай-Пэн сейчас -- и где он пропадал целую неделю, -- но Кулум лишь раздраженно отвечал, что не имеет об этом ни малейшего понятия, продолжая изображать враждебность, которой уже не испытывал.
   Он купил холм -- и те участки, которые оправдывали это приобретение, -и с облегчением отметил, что Броки не торговались против него, доказав тем самым, что Тесс можно доверять. Но и в этом случае он решил быть впредь осмотрительнее и больше не ставить ее в ложное положение. Опасно, подумал он, быть слишком откровенным, когда это касается чего-то, что известно тебе одному. Опасно и для нее, и для него. Взять, например, то, что сама мысль о ней, мимолет-нейшее прикосновение к ней сводили его с ума, наполняя безумным желанием. Об этом он никогда бы не смог заговорить с ней или со своим отцом -- только с Гортом, который понимал его: "Да, Кулум, дружище. Мне ты можешь об этом не рассказывать. Это ужасная боль, ужасная. Такая, что порой и ходить-то нельзя. Да... и справиться с ней дьявольски трудно. Но не волнуйся, парень. Мы с тобой приятели, и я все понимаю. Надо, чтобы между нами все было начистоту, без недомолвок. И это ужасно опасно для тебя -жить вот так, как монах. Да. Хуже того, все это оборачивается сплошными бедами в будущем, и даже еще хуже: я слышал, из-за этого потом рождается нездоровое потомство. Боль у тебя в животе -- это предупреждение от Бога. Да... эта боль будет сосать из мужчины силы всю его жизнь, и это святая правда, да поможет мне Господь! Но ты не волнуйся -- я знаю в Макао одно место. Не волнуйся, старина".
   И хотя Кулум не верил в душе тем предрассудкам, о которых распространялся Горт, боли, не прекращавшиеся ни днем, ни ночью, лишали его воли противостоять желанию. Он жаждал облегчения. Но даже и так, поклялся он, если Брок согласится, чтобы мы поженились в будущем месяце, я не пойду в публичный дом. Не пойду!
   На закате Кулум и Струан отправились на "Белую Ведьму". Брок ждал их на квартердеке, Горт стоял рядом с отцом. Вечер был прохладным и приятным.
   -- Я принял решение насчет твоей женитьбы, Кулум, -- сказал Брок. -Следующий месяц был бы против приличий. Следующий год, вероятно, подошел бы лучше всего. Но через три месяца Тесс исполняется семнадцать лет, и в этот день, десятого числа, вы можете пожениться.
   -- Благодарю вас, мистер Брок, -- проговорил Кулум. -- Благодарю вас.
   Брок с ухмылкой посмотрел на Струана.
   -- Это тебя устраивает, Дирк?
   -- Тут решаешь ты, Тайлер, а не я. Но по мне так три месяца или два ничем не отличаются от одного. Я по-прежнему за следующий месяц.
   -- Сентябрь тебе подходит, Кулум? Как я сказал? Будь откровенен, парень.
   -- Да. Конечно. Я надеялся, но... в общем, да, мистер Брок. -- Кулум дал себе клятву, что будет ждать эти три месяца. Но в глубине души знал, что не сможет ее сдержать.
   -- Ну, тогда и делу конец.
   -- И то, -- откликнулся Струан. -- Три месяца, так три месяца. -- Да, повторил он про себя, значит три месяца... Ты только что подписал смертный приговор, Тайлер. Может быть, даже два.
   -- И еще, Дирк: может, ты завтра найдешь для меня время? Мы могли бы обговорить приданое и еще целую кучу всего.
   -- В полдень?
   -- Идет. В полдень. А теперь, я думаю, нам пора присоединиться к дамам внизу. Ты останешься ужинать, Дирк?
   -- Благодарю, но у меня еще есть кое-какие дела.
   -- Например, скачки, а? Приходится признать, ты это здорово придумал. Выписав из дома этого Блора, ты никак не прогадал. Парень прямо горит этим делом. Последний заезд на каждых скачках будет проводиться на приз Броков. Мы выделяем призовые деньги.
   -- Да. Я уже слышал об этом. Гонконгу подобает иметь лучший ипподром в Азии.
   Блор сделал свое объявление на распродаже. Лонгстафф согласился стать первым президентом нового жокей-клуба. Ежегодный взнос для его членов был установлен в десять гиней, и каждый европеец на острове тут же записался. Теперь Блора осаждали желающие скакать на лошадях, которых генерал согласился ему предоставить.
   -- Ты умеешь ездить верхом, Дирк?
   -- Умею. Но в скачках никогда не участвовал.
   -- Я тоже. Так, может, нам стоит попробовать, а? Ты ездишь верхом, Кулум?
   -- О, да. Только большого опыта у меня нет. Горт хлопнул его по спине.
   -- Мы можем раздобыть лошадей в Макао, Кулум, по-упражняться немного. Кто знает, может, мы когда-нибудь рискнем потягаться с нашими с тобой Па, а?
   Кулум натянуто улыбнулся.
   -- Это, кстати, вполне осуществимо, Горт, -- заметил Струан. -- Ну что же, спокойной ночи. Увидимся завтра в полдень, Тайлер.
   -- Да. До свидания, Дирк. Струан ушел.
   За столом Кулум всячески пытался смягчить ту неприязнь, которая установилась в последнее время между Гортом и Броком. Он с удивлением отмечал про себя, что они нравятся ему оба и он видит их обоих насквозь: он понимал, почему Горт так хочет быть Тай-Пэном и почему Брок ни за что не уступит своего места, даже на время. И, странная вещь, он чувствовал себя в этом мудрее Горта. Хотя, собственно, не такая уж и странная, подумал он. Ведь Горта не оставляли вот так одного сразу на семь долгих дней, взвалив на его плечи всю ответственность за компанию. В тот день, когда Тесс станет моей женой, я выброшу двадцать соверенов Брока. Будет неправильно, если я стану хранить их и дальше. Что бы ни случилось, мы все начнем заново. Всего лишь три месяца. О Господи, благодарю тебя.
   После ужина Кулум и Тесс поднялись на палубу. При виде мириада звезд над головой у обоих перехватило дыхание. Они стояли, взявшись за руки и изнывая от желания. Кулум легко коснулся ее губ в первом осторожном поцелуе, и Тесс вспомнила грубый поцелуй Нагрека, и огонь, разгоравшийся под его руками, и боль, которую она испытала -- даже не боль, а мучительное наслаждение, воспоминания о котором всегда заставляли ее чувствовать себя родившейся заново. Она была рада, что скоро сможет загасить огонь, сжигавший ее изнутри. Всего три месяца -- потом блаженство и покой.
   Они вернулись в пропахшую потом каюту внизу, и, после того как Кулум ушел, она легла в свою постель. Ее страстно влекло к нему, и она заплакала. Потому что знала, что Нагрек тогда прикоснулся к ней так, как должен был прикасаться только Кулум, и что она должна сохранить это от своего возлюбленного в вечном секрете. Но как? О, моя любовь, моя любовь...