Страница:
Они ползли.
Пол, нижняя половина тела которого была парализована ядом, ударил рукоятью револьвера в выплывшую из пульсирующего мрака зубастую пасть и увидел, как ряды клыков сошлись, откусив ему кисть вместе с оружием Боли не было. Только страшно зудело все тело. Даже те части, которых уже не было. Пол ничего не соображал, он еще смутно осознавал себя, но не понимал, что творится вокруг. Лишь билась в голове одинокая мысль. Скорее воспоминание.
“… Он напишет о нас песню?”
Почему-то эта мысль казалась страшно важной. И только ради нее он куда-то полз. Лишь из-за нее он не останавливался, несмотря на жуткий зуд. Несмотря на неимоверную навалившуюся тяжесть. Несмотря на тьму вокруг и разъедающую легкие вонь…
Джош соскоблил-таки студенистую массу с ноги и понял, что правой ступни у него нет. Мешки с порохом были в двух шагах. Только бы дотянуться! Он бросил свое тело вперед и застонал от резкой боли.
Позади сдавленно кричал Пол. Его рвали на куски, а он еще жил.
“…бежать и придерживать свои собственные кишки, вываливающиеся из распоротого брюха…” — вспомнил Джош собственные слова и пожалел, что однажды произнес это. Он перевернулся, приподнялся на руках и закричал:
— Сюда! Ко мне! Вы, твари! Возьмите меня! Ну?
Черная волна катилась.
Из пор Гнезда выбирались новорожденные твари.
Джош вытащил из кармана складной нож с узким лезвием и с помощью зубов раскрыл его. Перекатившись к мешкам, он вспорол брезент одного из них. Ему на голову свалилась змееподобное существо, обвилось вокруг шеи. Стрелок несколько раз ткнул ножом в гибкое тело твари, почувствовал, как оно обмякло.
Он выжидал.
— Давайте же… — бормотал он. — Давайте… — Его лихорадило, перед глазами роились черные точки, иногда пульсирующая тьма совсем застилала глаза. Когда находило просветление, он видел, как приближается, катится Рой. Время почти остановилось. Джош прильнул к мешку, вцепился в него всем, чем мог, сунул ствол револьвера в разрез. И полностью сосредоточился на спусковом крючке. Сверху на него кто-то навалился, сдавил, удушая. Человеколицый пес грыз отставленную изуродованную ногу. Спрут присосался к левому боку.
Подпустить ближе!
Только бы хватило сил!
— Как думаешь, у нас получится? — прошептал он и ухмыльнулся. Что-то тонкое, живое скользнуло в горло, и он подавился.
Пора?
Он уже ничего не видел. Только чувствовал, что еще жив. И ощущал палец на курке.
Пора!
Странно — он успел услышать грохот взрыва и сам удивился этому…
Столб пламени лизнул небо. Дрогнула земля. Вскипело дымное облако.
Черная скала раскололась на три части. И стала разваливаться, крошиться, осыпаться. Оседать.
— Да!!! — завопил Тиас, заглотнув горячий упругий воздух. — Да!!!
Черный дождь обрушился на землю — пепел и камни, обломки Гнезда, ошметки Роя.
— Вперед! — Вселес поднял над головой топор, и его воины, забросив щиты за спины, выбежали из строя, понеслись добивать врага. Взревев, следом бросился Легорн. Сотня ратников, забыв об усталости, устремилась за ним.
— Осторожней! — крикнул Тиас.
Еще глухо хлопали бомбы, разбрызгивая вокруг горячие осколки.
— Теперь уже все… — сказал Стас. Его ударили по ногам сзади, и он обернулся. Два человека, сцепившись, катались по земле и сдавленно хрипели. Они таскали друг друга за волосы, за бороды, неумело размахивали сухими кулаками, пинались, кусали друг друга. Оба в одинаковой одежде, одинаково грязные. Два мага.
— Разнимите их, — сказал Стас, и его послушались. Стариков расцепили, растащили.
— Убейте его! — скрежетал Хурхас, дергаясь в руках лучников. Один глаз у него опух, губы были разбиты, лоб и щеки расцарапаны.
— Убейте! — хрипел Назлух, пытаясь вырваться из рук стрелков. Изо рта у него текла кровь. — Я вам плачу за это!
— Убить их? — спросил Тиас.
— Нет! — Стас покачал головой. — Никто никого убивать не будет… — Он осмотрел магов и невесело усмехнулся. Спросил:
— И что дальше?
— Убейте! — шипел Хурхас.
— Уничтожьте! — сипел Назлух.
— Джош погиб, — задумчиво сказал Стас. — Он спас нас всех. И вас тоже… Джош погиб… И Рудгер. И Пол. И Зелд. И сотни людей, имен которых я не знаю. Зачем?…
Хурхас и Назлух больше не дергались, молчали, только дышали хрипло, тяжело и с ненавистью смотрели друг на друга.
— Что дальше? — повторил вопрос Стас.
“Как пойдет таять снег — ох, что будет потом…” — пришла в голову строчка из песни, и Стас нахмурился. Отступил на шаг.
В голове вдруг поднялась буря. Перед глазами все поплыло.
Он вдруг ослеп, осторожно опустился на снег, шаря вокруг себя руками.
Мысли роились в голове. Мысли, образы и воспоминания.
Паззл складывался.
Зуб резался.
Знание!
“А как тронется лед — ох, что будет со мной…”
— Что такое Обновление?! — Стас справился с головокружением, повысил голос. Он по-прежнему ничего не видел.
— Обновления не будет! — Хурхас подавился смешком, закашлялся, сплюнул кровь в сторону Назлуха.
— Что такое Обновление? — повторил Стас.
— Он не знает… — Хурхас больше не смеялся. — Отпусти меня, Стас, и я его убью.
— Обновление приходит с Роем, — прохрипел Назлух. — Так было всегда.
— Он не знает. И я не знаю. Никто не знает… — Хурхас скривил разбитые губы. — Убейте его. Он никогда не уважал людей. Он вас использовал. Он хотел, чтобы все было по-прежнему. Как обычно. Чтобы Рой разорял деревни и города. А сам он прятался бы на краю мира с кучкой преданных ему людишек и…
— А ты сам! — Назлух дернулся, но руки стрелков держали его крепко. — Ты сам чего добивался? Процветания? Ха! Как же! Ты власти хотел! Ты хотел править всеми людьми! Я — только маленькой кучкой. А ты всеми! И Рой тебе мешал. Еще бы, опять эпоха разрухи, опять люди прячутся в подземельях, слабеют, вымирают. Как тогда собрать армию? Где найти бойцов? Жалкий недоучка. Ха! Я знаю, чего ты хотел, ты сам говорил мне это. Пойти войной на магов! На настоящих магов! И остаться единственным магом в мире! Магом-недоучкой!
— Заткнись.
— Да, я тоже изгой! Как и ты! Но я не так подл!
— Ты обрекал всех людей на смерть, на вымирание!
— А тебе эти людишки требовались для предстоящей безрассудной войны!
— Да! И что?
Стас уже не слушал их ругань. Не слышал. Голова вспухла, вместив всю Вселенную. Вселенная была наполнена шумом и болью. Потом боль отступила. И головоломка сложилась. Все сошлось.
Маги использовали их всех.
Все они — лишь пешки в игре двух стариков, жаждущих власти, преследующих свои эгоистичные цели. Но Рой погиб. Обновления не будет. И значит. Теперь Стас знал все. Даже то, что не хотел бы знать.
— Политиканы хреновы! — сказал он с неожиданной яростью в голосе, и маги замолчали, уставившись на него — Доигрались! И даже не догадываетесь, что сейчас произошло! Все кончилось! — Он тряхнул головой. Зрение возвращалось. — Все! Эпоха сменилась. Кранты! Ушло ваше время! Вот вам! — Он сложил кукиш, ткнул им в сторону стариков — Выкусите!
Он хищно оскалился, стиснул раскалывающуюся голову руками.
Удивленные маги молча смотрели на него.
— Господин — К поникшему Стасу осторожно, боком, подходил незнакомый воин в кожаной куртке, надетой на рваный полушубок, с широким мечом за тряпичным цветастым кушахом. — Господин.
— Что? — Стас отпустил голову, повернулся к нему — Ты ко мне?
Воин помялся немного, потом кивнул в сторону таких же, как он, неказисто снаряженных бойцов, толпящихся в стороне. Сказал смиренно.
— Вы победили. Можно теперь мы пойдем?
— Что? — не понял Стас.
— Вы победили, — повторил воин. — Можно мы пойдем?
— Куда?
— Домой. Весна скоро. Землю скоро пахать. А идти далеко.
— Вы крестьяне?
— Да, господин.
Стас по-новому взглянул на мужичка. Сказал.
— Идите, конечно.
— Спасибо, господин — Мужичок нерешительно потоптался и добавил, будто извиняясь — Мы ведь не со зла Оружие-то брали, воевали. И не за деньги. Заставили нас.
— Я понимаю — Стас кивнул, отвернулся, махнул рукой — Идите. Идите!
— Что с магами-то делать? — спросил Тиас.
— Свяжите их. И разведите в разные стороны, подальше. Как можно дальше. Потом отпустите.
— Отпустить?
— Да. Теперь пусть живут. Как сумеют. Тиас хмыкнул.
— Ладно. Так и сделаем.
Бомбы уже не рвались. По истерзанному полю, держась небольшими группами, разбрелись сотни воинов. Орудуя мечами, топорами, копьями, они уничтожали оглушенных, потерявших ориентацию тварей Роя, немногих, что выжили после мощного взрыва. Гнездо превратилось в дымящуюся едкими испарениями кучу, напоминающую мертвый развороченный муравейник. В снегу вокруг копошились черные личинки, похожие на пиявок, и люди вытаптывали их тяжелыми сапогами, с остервенением давили коконы и яйца. Кто-то уже тащит издалека сучковатые валежины, намереваясь обложить разрушенное Гнездо со всех сторон дровами и поджечь. Раздавались зычные команды — десятники и сотники искали своих бойцов, сплачивали, подсчитывали потери.
— Может, нам пойти помочь? — Тиас осторожно тронул Стаса за плечо. — Там, я вижу, еще не всех тварей перебили.
— Как хотите… — Стас, сидя на гитарном футляре, смотрел себе под ноги и массировал кулаками виски. — Но в этом нет надобности. Гнездо разрушено. Все существа Роя теперь неминуемо погибнут… — Стас говорил все тише и тише, и Тиас опустился рядом с ним на колени, чтобы слышать. — Они все погибнут. Уже совсем скоро. Лет через сто не останется ни одной…
— Я не доживу, — усмехнулся Тиас.
— Зато доживу я. — Стас поднял гоиову, искоса заглянул стрелку в лицо. Тиас невольно вздрогнул и поспешно отвернулся — ему показалось, что глаза у барда какие-то странные, жуткие, совсем нечеловеческие.
— И горел погребальным костром закат… — пробормотал Стас.
— Еще рано, — заметил Тиас. — Солнце высоко.
— Да, — негромко согласился Стас. — Высоко… Скоро весна… — Он помолчал немного и опять сказал невпопад:
— А яркое солнце слепило глаза, и синее небо вокруг… — Вздохнув, он покачал головой и рывком поднялся. Тиас тоже встал.
Связанные Назлух и Хурхас хрипели, пытаясь что-то сказать, но стрелки заткнули им рты тряпичными кляпами. Не обращая на магов внимания, Стас прошел мимо и куда-то бесцельно побрел. В руке у него была гитара, за плечами — старый истертый рюкзак с тонким летним спальником, несколькими пластиковыми пакетами, пачкой закаменевшей соли и радиоприемником. Он долго петлял по полю, иногда останавливаясь над телами убитых, иногда поднимая лицо к небу. Легорн, завидя его, подбежал, сказал, тяжело дыша:
— Я чуть было не убил Назлуха! Стас повернулся к нему, узнал.
— Теперь уже поздно.
— Что? Он мертв? А Хурхас?
— Все в порядке, — неопределенно сказал Стас.
Легорн, увидев что-то в снегу, воткнул меч в землю, присел, поднял заинтересовавшую его вещицу. Пробормотал:
— Оружие стрелков… — Он заглянул в ствол, палец его лег на спусковой крючок.
— Осторожно! — Стас отвел револьвер от лица воина. И вспомнил вдруг слова, сказанные не ему — но им! — “…нельзя было давать ребенку оружие…”
— Осторожно, — повторил он. — Это револьвер. Возможно, он заряжен.
— Револьвер, — повторил Легорн. — Значит, я могу, как стрелки?
— Можешь, — подтвердил Стас и попросил: — Оставь меня…
— Что?
— Я хочу побыть один.
Легорн пожал плечами и ушел — в одной рук меч, в другой подобранный револьвер.
А Стас смотрел в небо, прямо на солнце. Глаза слезились, он часто моргал, но глаз не опускал. Небо было чистое. Одно только небо. Вся грязь всегда оседает на землю…
Он сел в сырой снег, в грязь, открыл гитарный футляр, один за другим расстегнул кожаные ремешки, удерживающие инструмент на мягком ложе. Осторожно вынул гитару.
Коснулся струн.
И заиграл. Для неба. Для солнца.
Балладу без слов.
Пока без слов.
Горькую песню о новой весне…
Он смотрел на солнце. Но уже не видел его.
Из уголков его глаз сочилась слизь.
Теперь Стас знал все. Даже то, чему еще только предстоит свершиться.
И, помимо всего прочего, Стас твердо знал, что домой теперь он не вернется.
Никогда.
Эпилог
Пол, нижняя половина тела которого была парализована ядом, ударил рукоятью револьвера в выплывшую из пульсирующего мрака зубастую пасть и увидел, как ряды клыков сошлись, откусив ему кисть вместе с оружием Боли не было. Только страшно зудело все тело. Даже те части, которых уже не было. Пол ничего не соображал, он еще смутно осознавал себя, но не понимал, что творится вокруг. Лишь билась в голове одинокая мысль. Скорее воспоминание.
“… Он напишет о нас песню?”
Почему-то эта мысль казалась страшно важной. И только ради нее он куда-то полз. Лишь из-за нее он не останавливался, несмотря на жуткий зуд. Несмотря на неимоверную навалившуюся тяжесть. Несмотря на тьму вокруг и разъедающую легкие вонь…
Джош соскоблил-таки студенистую массу с ноги и понял, что правой ступни у него нет. Мешки с порохом были в двух шагах. Только бы дотянуться! Он бросил свое тело вперед и застонал от резкой боли.
Позади сдавленно кричал Пол. Его рвали на куски, а он еще жил.
“…бежать и придерживать свои собственные кишки, вываливающиеся из распоротого брюха…” — вспомнил Джош собственные слова и пожалел, что однажды произнес это. Он перевернулся, приподнялся на руках и закричал:
— Сюда! Ко мне! Вы, твари! Возьмите меня! Ну?
Черная волна катилась.
Из пор Гнезда выбирались новорожденные твари.
Джош вытащил из кармана складной нож с узким лезвием и с помощью зубов раскрыл его. Перекатившись к мешкам, он вспорол брезент одного из них. Ему на голову свалилась змееподобное существо, обвилось вокруг шеи. Стрелок несколько раз ткнул ножом в гибкое тело твари, почувствовал, как оно обмякло.
Он выжидал.
— Давайте же… — бормотал он. — Давайте… — Его лихорадило, перед глазами роились черные точки, иногда пульсирующая тьма совсем застилала глаза. Когда находило просветление, он видел, как приближается, катится Рой. Время почти остановилось. Джош прильнул к мешку, вцепился в него всем, чем мог, сунул ствол револьвера в разрез. И полностью сосредоточился на спусковом крючке. Сверху на него кто-то навалился, сдавил, удушая. Человеколицый пес грыз отставленную изуродованную ногу. Спрут присосался к левому боку.
Подпустить ближе!
Только бы хватило сил!
— Как думаешь, у нас получится? — прошептал он и ухмыльнулся. Что-то тонкое, живое скользнуло в горло, и он подавился.
Пора?
Он уже ничего не видел. Только чувствовал, что еще жив. И ощущал палец на курке.
Пора!
Странно — он успел услышать грохот взрыва и сам удивился этому…
Столб пламени лизнул небо. Дрогнула земля. Вскипело дымное облако.
Черная скала раскололась на три части. И стала разваливаться, крошиться, осыпаться. Оседать.
— Да!!! — завопил Тиас, заглотнув горячий упругий воздух. — Да!!!
Черный дождь обрушился на землю — пепел и камни, обломки Гнезда, ошметки Роя.
— Вперед! — Вселес поднял над головой топор, и его воины, забросив щиты за спины, выбежали из строя, понеслись добивать врага. Взревев, следом бросился Легорн. Сотня ратников, забыв об усталости, устремилась за ним.
— Осторожней! — крикнул Тиас.
Еще глухо хлопали бомбы, разбрызгивая вокруг горячие осколки.
— Теперь уже все… — сказал Стас. Его ударили по ногам сзади, и он обернулся. Два человека, сцепившись, катались по земле и сдавленно хрипели. Они таскали друг друга за волосы, за бороды, неумело размахивали сухими кулаками, пинались, кусали друг друга. Оба в одинаковой одежде, одинаково грязные. Два мага.
— Разнимите их, — сказал Стас, и его послушались. Стариков расцепили, растащили.
— Убейте его! — скрежетал Хурхас, дергаясь в руках лучников. Один глаз у него опух, губы были разбиты, лоб и щеки расцарапаны.
— Убейте! — хрипел Назлух, пытаясь вырваться из рук стрелков. Изо рта у него текла кровь. — Я вам плачу за это!
— Убить их? — спросил Тиас.
— Нет! — Стас покачал головой. — Никто никого убивать не будет… — Он осмотрел магов и невесело усмехнулся. Спросил:
— И что дальше?
— Убейте! — шипел Хурхас.
— Уничтожьте! — сипел Назлух.
— Джош погиб, — задумчиво сказал Стас. — Он спас нас всех. И вас тоже… Джош погиб… И Рудгер. И Пол. И Зелд. И сотни людей, имен которых я не знаю. Зачем?…
Хурхас и Назлух больше не дергались, молчали, только дышали хрипло, тяжело и с ненавистью смотрели друг на друга.
— Что дальше? — повторил вопрос Стас.
“Как пойдет таять снег — ох, что будет потом…” — пришла в голову строчка из песни, и Стас нахмурился. Отступил на шаг.
В голове вдруг поднялась буря. Перед глазами все поплыло.
Он вдруг ослеп, осторожно опустился на снег, шаря вокруг себя руками.
Мысли роились в голове. Мысли, образы и воспоминания.
Паззл складывался.
Зуб резался.
Знание!
“А как тронется лед — ох, что будет со мной…”
— Что такое Обновление?! — Стас справился с головокружением, повысил голос. Он по-прежнему ничего не видел.
— Обновления не будет! — Хурхас подавился смешком, закашлялся, сплюнул кровь в сторону Назлуха.
— Что такое Обновление? — повторил Стас.
— Он не знает… — Хурхас больше не смеялся. — Отпусти меня, Стас, и я его убью.
— Обновление приходит с Роем, — прохрипел Назлух. — Так было всегда.
— Он не знает. И я не знаю. Никто не знает… — Хурхас скривил разбитые губы. — Убейте его. Он никогда не уважал людей. Он вас использовал. Он хотел, чтобы все было по-прежнему. Как обычно. Чтобы Рой разорял деревни и города. А сам он прятался бы на краю мира с кучкой преданных ему людишек и…
— А ты сам! — Назлух дернулся, но руки стрелков держали его крепко. — Ты сам чего добивался? Процветания? Ха! Как же! Ты власти хотел! Ты хотел править всеми людьми! Я — только маленькой кучкой. А ты всеми! И Рой тебе мешал. Еще бы, опять эпоха разрухи, опять люди прячутся в подземельях, слабеют, вымирают. Как тогда собрать армию? Где найти бойцов? Жалкий недоучка. Ха! Я знаю, чего ты хотел, ты сам говорил мне это. Пойти войной на магов! На настоящих магов! И остаться единственным магом в мире! Магом-недоучкой!
— Заткнись.
— Да, я тоже изгой! Как и ты! Но я не так подл!
— Ты обрекал всех людей на смерть, на вымирание!
— А тебе эти людишки требовались для предстоящей безрассудной войны!
— Да! И что?
Стас уже не слушал их ругань. Не слышал. Голова вспухла, вместив всю Вселенную. Вселенная была наполнена шумом и болью. Потом боль отступила. И головоломка сложилась. Все сошлось.
Маги использовали их всех.
Все они — лишь пешки в игре двух стариков, жаждущих власти, преследующих свои эгоистичные цели. Но Рой погиб. Обновления не будет. И значит. Теперь Стас знал все. Даже то, что не хотел бы знать.
— Политиканы хреновы! — сказал он с неожиданной яростью в голосе, и маги замолчали, уставившись на него — Доигрались! И даже не догадываетесь, что сейчас произошло! Все кончилось! — Он тряхнул головой. Зрение возвращалось. — Все! Эпоха сменилась. Кранты! Ушло ваше время! Вот вам! — Он сложил кукиш, ткнул им в сторону стариков — Выкусите!
Он хищно оскалился, стиснул раскалывающуюся голову руками.
Удивленные маги молча смотрели на него.
— Господин — К поникшему Стасу осторожно, боком, подходил незнакомый воин в кожаной куртке, надетой на рваный полушубок, с широким мечом за тряпичным цветастым кушахом. — Господин.
— Что? — Стас отпустил голову, повернулся к нему — Ты ко мне?
Воин помялся немного, потом кивнул в сторону таких же, как он, неказисто снаряженных бойцов, толпящихся в стороне. Сказал смиренно.
— Вы победили. Можно теперь мы пойдем?
— Что? — не понял Стас.
— Вы победили, — повторил воин. — Можно мы пойдем?
— Куда?
— Домой. Весна скоро. Землю скоро пахать. А идти далеко.
— Вы крестьяне?
— Да, господин.
Стас по-новому взглянул на мужичка. Сказал.
— Идите, конечно.
— Спасибо, господин — Мужичок нерешительно потоптался и добавил, будто извиняясь — Мы ведь не со зла Оружие-то брали, воевали. И не за деньги. Заставили нас.
— Я понимаю — Стас кивнул, отвернулся, махнул рукой — Идите. Идите!
— Что с магами-то делать? — спросил Тиас.
— Свяжите их. И разведите в разные стороны, подальше. Как можно дальше. Потом отпустите.
— Отпустить?
— Да. Теперь пусть живут. Как сумеют. Тиас хмыкнул.
— Ладно. Так и сделаем.
Бомбы уже не рвались. По истерзанному полю, держась небольшими группами, разбрелись сотни воинов. Орудуя мечами, топорами, копьями, они уничтожали оглушенных, потерявших ориентацию тварей Роя, немногих, что выжили после мощного взрыва. Гнездо превратилось в дымящуюся едкими испарениями кучу, напоминающую мертвый развороченный муравейник. В снегу вокруг копошились черные личинки, похожие на пиявок, и люди вытаптывали их тяжелыми сапогами, с остервенением давили коконы и яйца. Кто-то уже тащит издалека сучковатые валежины, намереваясь обложить разрушенное Гнездо со всех сторон дровами и поджечь. Раздавались зычные команды — десятники и сотники искали своих бойцов, сплачивали, подсчитывали потери.
— Может, нам пойти помочь? — Тиас осторожно тронул Стаса за плечо. — Там, я вижу, еще не всех тварей перебили.
— Как хотите… — Стас, сидя на гитарном футляре, смотрел себе под ноги и массировал кулаками виски. — Но в этом нет надобности. Гнездо разрушено. Все существа Роя теперь неминуемо погибнут… — Стас говорил все тише и тише, и Тиас опустился рядом с ним на колени, чтобы слышать. — Они все погибнут. Уже совсем скоро. Лет через сто не останется ни одной…
— Я не доживу, — усмехнулся Тиас.
— Зато доживу я. — Стас поднял гоиову, искоса заглянул стрелку в лицо. Тиас невольно вздрогнул и поспешно отвернулся — ему показалось, что глаза у барда какие-то странные, жуткие, совсем нечеловеческие.
— И горел погребальным костром закат… — пробормотал Стас.
— Еще рано, — заметил Тиас. — Солнце высоко.
— Да, — негромко согласился Стас. — Высоко… Скоро весна… — Он помолчал немного и опять сказал невпопад:
— А яркое солнце слепило глаза, и синее небо вокруг… — Вздохнув, он покачал головой и рывком поднялся. Тиас тоже встал.
Связанные Назлух и Хурхас хрипели, пытаясь что-то сказать, но стрелки заткнули им рты тряпичными кляпами. Не обращая на магов внимания, Стас прошел мимо и куда-то бесцельно побрел. В руке у него была гитара, за плечами — старый истертый рюкзак с тонким летним спальником, несколькими пластиковыми пакетами, пачкой закаменевшей соли и радиоприемником. Он долго петлял по полю, иногда останавливаясь над телами убитых, иногда поднимая лицо к небу. Легорн, завидя его, подбежал, сказал, тяжело дыша:
— Я чуть было не убил Назлуха! Стас повернулся к нему, узнал.
— Теперь уже поздно.
— Что? Он мертв? А Хурхас?
— Все в порядке, — неопределенно сказал Стас.
Легорн, увидев что-то в снегу, воткнул меч в землю, присел, поднял заинтересовавшую его вещицу. Пробормотал:
— Оружие стрелков… — Он заглянул в ствол, палец его лег на спусковой крючок.
— Осторожно! — Стас отвел револьвер от лица воина. И вспомнил вдруг слова, сказанные не ему — но им! — “…нельзя было давать ребенку оружие…”
— Осторожно, — повторил он. — Это револьвер. Возможно, он заряжен.
— Револьвер, — повторил Легорн. — Значит, я могу, как стрелки?
— Можешь, — подтвердил Стас и попросил: — Оставь меня…
— Что?
— Я хочу побыть один.
Легорн пожал плечами и ушел — в одной рук меч, в другой подобранный револьвер.
А Стас смотрел в небо, прямо на солнце. Глаза слезились, он часто моргал, но глаз не опускал. Небо было чистое. Одно только небо. Вся грязь всегда оседает на землю…
Он сел в сырой снег, в грязь, открыл гитарный футляр, один за другим расстегнул кожаные ремешки, удерживающие инструмент на мягком ложе. Осторожно вынул гитару.
Коснулся струн.
И заиграл. Для неба. Для солнца.
Балладу без слов.
Пока без слов.
Горькую песню о новой весне…
Он смотрел на солнце. Но уже не видел его.
Из уголков его глаз сочилась слизь.
Теперь Стас знал все. Даже то, чему еще только предстоит свершиться.
И, помимо всего прочего, Стас твердо знал, что домой теперь он не вернется.
Никогда.
Эпилог
Они встретились в маленькой таверне на перекрестке пыльных дорог возле небольшого городка. Два нищих странника, невообразимо старые, по человеческим меркам. Они зашли в закусочную почти одновременно, но заметили друг друга лишь после того, как выпили по кружке дешевого кислого пива. Их взгляды пересеклись, они узнали друг друга, и оба тотчас отвернулись.
Потом их взгляды встретились вновь. Один из них чуть заметно кивнул. Второй слегка ухмыльнулся.
Хозяин принес каждому еще по кружке пива. Потребовал заплатить за уже выпитое — он не доверял нищим. Хурхас положил на угол стола медную монетку. Назлух расплатился крохотной посеребренной булавкой, видимо подобранной где-то в дорожной пыли. Ворча, хозяин удалился за стойку.
Старики сидели за разными столами, в противоположных углах заведения. Народу было немного — два человека ели жареное мясо, запивая его вином, и еще один, накрошив в тарелку сухарей, шумно хлебал куриный бульон.
Когда кружка наполовину опустела, Хурхас медленно поднялся. Назлух посмотрел на него. Беззвучно шевельнул губами.
— Что? — спросил Хурхас, взяв кружку и шагнув к старому недругу.
Назлух покачал головой и опустил глаза.
Хурхас перешел за другой столик. Поближе.
Они долго тянули пиво, стараясь смотреть только в свои кружки. Потом Хурхас пробормотал:
— Выглядишь отвратительно. Назлух усмехнулся:
— Ты тоже.
Они опять надолго замолчали.
— Не думал тебя встретить, — сказал Назлух.
— Жив пока, как видишь, — ответил Хурхас. Пива оставалось совсем немного, на самом дне. Но они не торопились его допивать.
— Слышал, что случилось с Регенором? — спросил Назлух у своей кружки.
— Нет, — не поднимая глаз, сказал Хурхас.
— Его убил какой-то оборванец из-за дешевого оловянного кольца. Ткнул ножом.
— Человек?
— Конечно.
— Давно?
— Лет двести назад. Или сто. Я не помню. Хурхас помолчал. Вздохнул, покачал головой:
— Вот оно как… Величайшего мага закололи, словно свинью.
— А Пагронин перерезал себе горло, — сказал Назлух. — Сам. На последние деньги купил у брадобрея старую тупую бритву и…
— Давно? — спросил Хурхас.
— Давно.
— Кто еще жив?
— Не знаю. Возможно, только мы.
— Не этого я хотел, — сказал Хурхас. — Кто же знал, что все так получится?
— Я не смог тебе помешать. Жаль. Сейчас все было бы по-старому.
— Есть и хорошие стороны в случившемся, — хмыкнул Хурхас.
— Какие же?
— Теперь мы бессмертны.
— Бессмертны… К чему мне такое бессмертие… — Назлух долго молчал, потом криво усмехнулся, повторил издевательски: — Бессмертны! А Пагронин? А Регенор?… Иногда я сам думаю, а не стоит ли…
— Кто же знал, что все так получится? — повторил Хурхас.
Старики задумались, ушли в воспоминания.
После того как Гнездо было разрушено и Рой уничтожен, магия в мире стала слабеть. Это был долгий процесс. И не все сразу поняли, что происходит.
Волокна Силы таяли.
Потому что некому было плести их.
Упругие нити Силы, словно пауки паутину, сплетали черные твари, раз в двести лет приходящие из другого мира. Существа Роя. Только благодаря им существовала магия.
Теперь же все изменилось.
Пришли новые времена.
В лабиринтах подземелий, в горных пещерах и диких лесных чащобах уже не жили черные призраки. Куда-то исчезли тролли и домовые. Порталы больше не открывались. И теперь невозможно было понять чужую речь.
Маги потеряли все свое могущество.
А люди год от года становились сильней. Их города росли, окрестные леса вырубались, распахивались целинные земли, осушались болота. Люди научились делать многое, чего не умели раньше.
— Знаешь, — сказал Хурхас, — недавно я встретил на дороге человека, который ехал на деревянной двухколесной штуковине. Верхом. Отталкивался ногами и ехал. И не падал. И я даже вспомнил, как называется эта штука. Велосипед. Мне говорил об этом Стас. Он много чего говорил, а я ему не верил.
— Это что! — Назлух поднял голову. — Я видел, как человек полетел.
— Полетел?
— Да. Он наполнил дымом огромный шар, привязался к нему и улетел.
— Конечно же! Дым всегда поднимается к небу.
— Так ты видел его?
— Кого?
— Своего барда. Стаса.
— Да. Я встречал его несколько раз.
— И как он?
— Уже не сердится. Даже подарил мне кое-что. На память.
— Он тоже бессмертный? В их мире все такие?
— Нет. Это дэлф изменил его. Он стареет, но очень медленно. И он все еще ищет дорогу домой. Хотя уже никто не помнит, когда в последний раз открывался Портал.
— Я слышал, что двадцать лет назад около Малогорья видели странных чужих людей. Поговаривали, они вышли из тумана, вдруг появившегося в чистом поле.
Хурхас пожевал губу. Покачал головой:
— Не верю. Это сказки… А вот он продолжает искать. Бродит по миру. А мир все ширится. Границы его раздвигаются. Все новые земли находят там, где раньше ничего не было. За пустыней, и за горами, и за морем. Чужие страны… Откуда?…
— Мир продолжает меняться.
— А он все бродит… — Хурхас, прикрыв глаза, бормотал, не слыша собеседника. — Бродит. Знает, что не найдет, но ищет. Он везде. Он упрям. Продолжает искать. Он очень упрям. Может быть, в этом сила людей? Может, поэтому мир теперь принадлежит им?
— Он не человек. Ты сам говорил.
— Что? — Хурхас вздрогнул.
— Ты сам говорил, что он не человек. — Назлух смотрел на дно кружки, где оставалось пива на один глоток. Хурхас помотал головой:
— Он по-прежнему человек. Иначе зачем бы он искал свой дом? Слышал, как его зовут теперь?
— Стэс.
— Да. Они переделали его имя на свой манер. Стэс. Его помнят, его знают. А нас — нет…
Народу в харчевне постепенно прибывало. Подходило обеденное время. Свободных мест почти не оставалось. Хурхас пересел — теперь маги сидели вместе, за одним столом. К ним никто не подсаживался — кому охота трапезничать рядом с нищими грязными оборванцами? Хозяин недовольно поглядывал на стариков, но пока не прогонял. Терпел. Ждал, что они закажут хотя бы еще по кружке.
Через боковую дверь в заполненный людьми зал вошел невысокий человек с музыкальным инструментом за спиной, пошушукался с хозяином, покивал, прошел в угол, сел на табурет перед холодным камином. Стал наигрывать что-то негромкое, перебирая струны. На него пялились, он не обращал внимания на взгляды и шум. Пригнув голову, он вслушивался в звучание своего инструмента, несколько раз подтягивал струны…
— Что бы ты стал теперь делать, если бы вдруг Рой пришел снова? — спросил Назлух.
— А что бы я смог?
— Допустим, смог бы.
— Ничего бы я не стал делать. Я ничего не могу изменить. А люди теперь в состоянии сами справиться с любым врагом.
— С любым? — Назлух прищурился.
— С любым. Если только это не другие люди.
Хурхасу пришла в голову забавная идея, и он сдержанно улыбнулся, оглянулся, потянулся к Назлуху, прошептал заговорщицки:
— Знаешь, а ведь Сила все еще здесь. — Он повел руками. — Она просто стала другой. И магия никуда не делась. Она есть. Только мы не можем ее использовать.
— Глупая шутка. — Назлух скривился.
— Это не шутка. Я даже кое-чему успел научиться. — Хурхас сунул руку в просторный карман. — Сейчас покажу… Сейчас… Смотри… — Он показал оба кулака, потом один разжал, прикрыв второй кулак ладонью. — Надо только сказать нужное слово. Вот в чем секрет. Это новая магия.
— Глупости!
— Смотри… — Хурхас помедлил, подбирая какое-нибудь подходящее слово. И вдруг вспомнил то:
— Транслитерационный полиндром! — объявил он и чиркнул колесиком зажигалки.
Назлух увидел, как из-за раскрытой ладони Хурхаса вырвался сноп бледных, чуть заметных в дневном свете искорок. И снова — легкое движение — и тусклые искры из сжатого кулака.
— Не может быть… — прошептал он вдруг севшим голосом. — Но ведь… Нет, не может быть… Это обман! Как ты это делаешь? Это… Это фокус, я видел: люди тоже делают нечто подобное.
Хурхас помедлил секунду. Он вспомнил свои ощущения в ту страшно далекую зиму, когда Стас продемонстрировал ему этот трюк. Неохотно признался:
— Конечно. Это фокус. Маленькая безделушка. — Он разжал кулак. На ладони лежала дешевая пластмассовая зажигалка. Конечно, газ давным-давно кончился, но кремень еще не сточился, не рассыпался. Хурхас берег подарок.
— Ее подарил мне Стас. В последнюю нашу встречу. Сказал о том, что люди — вот как эта безделушка. Пока внутри что-то есть — они горят и зажигают. А когда внутри пусто — все, что можно он них получить, — это сноп бесполезных искр. Да и то не всегда…
Музыкант, устроившийся на табуретке возле камина, закончил настраивать инструмент, встал, откашлялся и громко обратился к посетителям забегаловки:
— Достопочтенные! Я здесь, чтобы скрасить вашу скромную трапезу. Возможно, моя музыка сделает еду уважаемого Тета, хозяина этого кабачка, не такой пресной, как обычно.
За столами одобрительно засмеялись.
— Сыграй “Веселого козла”, — крикнул румяный здоровяк, сидящий возле окна.
— “Танец мертвеца” давай! — рявкнул изрядно напившийся щеголевато одетый блондин, потрясая над головой пустой бутылкой. — “Танец мертвеца”!
— “Балладу о весне!” — крикнул молодой парень, судя по брошенному на стол кнуту, пастух.
— “Песню вдовца”!
— “Козла” давай!
— “Балладу о весне”!
— Действительно, давай “Балладу”! — изменил свое мнение румяный здоровяк.
— “О весне”! — поддержал и пьяный блондин. Музыкант поднял руку, дождался, пока утихнет шум. Объявил:
— Хорошо! “Баллада о новой весне…” — Он сел на свое место, еще раз попробовал струны, пробежался по ним пальцами. Закрыл глаза, выдержал паузу. И запел. Негромко, но так, что услышали везде. И люди отодвинули ложки и тарелки, затаили дыхание, слушая, как набирает силу голос певца. И как, вторя голосу, все резче звенят струны.
— Это его песня, — шепнул Хурхас.
— Я знаю. — Назлух кивнул.
— И в ней нет ни единой строчки о нас с тобой.
— Ни единого слова.
— Словно и не было нас там.
— А может, так оно и есть? — Назлух усмехнулся. — Может, нас там действительно не было?
— Тихо, слушай…
На посерьезневшие лица слушателей легла тень, и невольно сжимались кулаки.
В стенах придорожной харчевни оживала старая легенда.
Голос окреп.
Окреп настолько, что дребезжали оконные стекла и звенела стеклянная посуда в шкафу. Но вдруг певец опустил голову, ссутулился, и песнь зазвучала по-иному. В музыке, в голосе слышалась скорбь.
Музыка затихала. Слова были едва слышны, и посетители таверны, хоть и знали текст наизусть, невольно тянули шеи, вслушиваясь в тихий речитатив. Глаза людей смотрели куда-то далеко-далеко. Сейчас они видели несуществующее и не замечали реальности.
Песня споткнулась там, где споткнулся стрелок. И сердца слушателей споткнулись тоже. Музыка задыхалась, глохла. И людям стало тяжело дышать.
А потом струны отрывисто лязгнули, и голос взорвался:
Слова оборвались, но музыка звучала — из хаотического биения струн рождался мягкий мелодичный перебор. Мелодия-капель. И тяжело упали последние горькие слова:
Певец склонил голову, руки его остановились. Растаяла музыка.
Никто не шевелился. Только пьяный блондин, шмыгая носом, утирал слезы.
Назлух и Хурхас избегали смотреть друг на друга.
— “Баллада о новой весне”, — объявил певец. — Надеюсь, вам понравилось.
Люди постепенно приходили в себя. Их глаза приобретали осмысленное выражение. Кто-то захлопал в ладоши. По столам пошла пустая миска, зазвенели монеты — плата музыканту. Хозяин в углу довольно щурился — половина гонорара пойдет ему.
— Это магия, — сказал насупившийся Хурхас. — Это его магия. Она живет до сих пор. В его музыке, в его словах. Она никуда не делась. Она по-прежнему где-то здесь… — Он положил ладонь на левую сторону груди. — Его магия продолжает жить А наша уже нет.
Назлух молчат.
Больше они не разговаривали. Сидели, смотрели на людей. Грезили наяву, вспоминали прошлое и совсем не думали о грядущем.
Посетителей все прибывало. Музыкант исполнил что-то веселое, плясовое, и публика постепенно расшевелилась. Было душно, несмотря на распахнутые двери и окна. Пахло кислым пивом и потом.
Полдень — самое жаркое время.
— Вы, кажется, засиделись.
— Что? — Назлух поднял глаза.
— Освобождайте место. — Хозяин заведения хмуро взирал на нищих странников. — Платите за пиво и убирайтесь
— Сейчас самый солнцепек, — сказал Хурхас. — Нам бы здесь еще немного переждать.
— Хватит, и так засиделись. — Хозяин зло выругался. — Давайте-давайте. Не задерживайте. И не заставляйте меня выгонять вас пинками.
— Ладно. — Назлух стал подниматься. — Я ухожу. Хозяин положил тяжелую руку ему на плечо, придержат, заставил опуститься на место:
— Сперва заплати за выпитое.
— Я же платил!
— Это ты про булавку? Да я взял ее только из жалости к тебе. Плати за вторую кружку.
— Я заплачу за него. — Хурхас достал из кармана медную монетку.
— И за себя не забудь.
— Конечно.
Хозяин взял деньги. Сказал чуть мягче:
— Ладно. А теперь уходите. Освобождайте место другим.
Старики переглянулись, одинаково усмехнулись в бороды. Хозяин не понял, что их позабавило, и на всякий случай пригрозил:
— Поторапливайтесь! А то у меня с такими, как вы, разговор короткий — за шкирку и на пороге пинок под зад для ускорения!
Они в этом не сомневались…
Оказавшись на улице, старики осмотрелись. Четыре пыльные дороги разбегались в разные стороны. Серая трава вяла под солнцем. Струился маревом горячий воздух.
— Ты куда? — спросил Хурхас.
— На восход, — махнул рукой Назлух.
— Тогда я на закат.
Старики разошлись, не прощаясь и не оглядываясь. У каждого была своя дорога.
Они уже не были врагами, но и товарищами им никогда не стать, сколько бы времени ни прошло.
Они навсегда остались соперниками.
И только благодаря этому они жили еще много веков…
Потом их взгляды встретились вновь. Один из них чуть заметно кивнул. Второй слегка ухмыльнулся.
Хозяин принес каждому еще по кружке пива. Потребовал заплатить за уже выпитое — он не доверял нищим. Хурхас положил на угол стола медную монетку. Назлух расплатился крохотной посеребренной булавкой, видимо подобранной где-то в дорожной пыли. Ворча, хозяин удалился за стойку.
Старики сидели за разными столами, в противоположных углах заведения. Народу было немного — два человека ели жареное мясо, запивая его вином, и еще один, накрошив в тарелку сухарей, шумно хлебал куриный бульон.
Когда кружка наполовину опустела, Хурхас медленно поднялся. Назлух посмотрел на него. Беззвучно шевельнул губами.
— Что? — спросил Хурхас, взяв кружку и шагнув к старому недругу.
Назлух покачал головой и опустил глаза.
Хурхас перешел за другой столик. Поближе.
Они долго тянули пиво, стараясь смотреть только в свои кружки. Потом Хурхас пробормотал:
— Выглядишь отвратительно. Назлух усмехнулся:
— Ты тоже.
Они опять надолго замолчали.
— Не думал тебя встретить, — сказал Назлух.
— Жив пока, как видишь, — ответил Хурхас. Пива оставалось совсем немного, на самом дне. Но они не торопились его допивать.
— Слышал, что случилось с Регенором? — спросил Назлух у своей кружки.
— Нет, — не поднимая глаз, сказал Хурхас.
— Его убил какой-то оборванец из-за дешевого оловянного кольца. Ткнул ножом.
— Человек?
— Конечно.
— Давно?
— Лет двести назад. Или сто. Я не помню. Хурхас помолчал. Вздохнул, покачал головой:
— Вот оно как… Величайшего мага закололи, словно свинью.
— А Пагронин перерезал себе горло, — сказал Назлух. — Сам. На последние деньги купил у брадобрея старую тупую бритву и…
— Давно? — спросил Хурхас.
— Давно.
— Кто еще жив?
— Не знаю. Возможно, только мы.
— Не этого я хотел, — сказал Хурхас. — Кто же знал, что все так получится?
— Я не смог тебе помешать. Жаль. Сейчас все было бы по-старому.
— Есть и хорошие стороны в случившемся, — хмыкнул Хурхас.
— Какие же?
— Теперь мы бессмертны.
— Бессмертны… К чему мне такое бессмертие… — Назлух долго молчал, потом криво усмехнулся, повторил издевательски: — Бессмертны! А Пагронин? А Регенор?… Иногда я сам думаю, а не стоит ли…
— Кто же знал, что все так получится? — повторил Хурхас.
Старики задумались, ушли в воспоминания.
После того как Гнездо было разрушено и Рой уничтожен, магия в мире стала слабеть. Это был долгий процесс. И не все сразу поняли, что происходит.
Волокна Силы таяли.
Потому что некому было плести их.
Упругие нити Силы, словно пауки паутину, сплетали черные твари, раз в двести лет приходящие из другого мира. Существа Роя. Только благодаря им существовала магия.
Теперь же все изменилось.
Пришли новые времена.
В лабиринтах подземелий, в горных пещерах и диких лесных чащобах уже не жили черные призраки. Куда-то исчезли тролли и домовые. Порталы больше не открывались. И теперь невозможно было понять чужую речь.
Маги потеряли все свое могущество.
А люди год от года становились сильней. Их города росли, окрестные леса вырубались, распахивались целинные земли, осушались болота. Люди научились делать многое, чего не умели раньше.
— Знаешь, — сказал Хурхас, — недавно я встретил на дороге человека, который ехал на деревянной двухколесной штуковине. Верхом. Отталкивался ногами и ехал. И не падал. И я даже вспомнил, как называется эта штука. Велосипед. Мне говорил об этом Стас. Он много чего говорил, а я ему не верил.
— Это что! — Назлух поднял голову. — Я видел, как человек полетел.
— Полетел?
— Да. Он наполнил дымом огромный шар, привязался к нему и улетел.
— Конечно же! Дым всегда поднимается к небу.
— Так ты видел его?
— Кого?
— Своего барда. Стаса.
— Да. Я встречал его несколько раз.
— И как он?
— Уже не сердится. Даже подарил мне кое-что. На память.
— Он тоже бессмертный? В их мире все такие?
— Нет. Это дэлф изменил его. Он стареет, но очень медленно. И он все еще ищет дорогу домой. Хотя уже никто не помнит, когда в последний раз открывался Портал.
— Я слышал, что двадцать лет назад около Малогорья видели странных чужих людей. Поговаривали, они вышли из тумана, вдруг появившегося в чистом поле.
Хурхас пожевал губу. Покачал головой:
— Не верю. Это сказки… А вот он продолжает искать. Бродит по миру. А мир все ширится. Границы его раздвигаются. Все новые земли находят там, где раньше ничего не было. За пустыней, и за горами, и за морем. Чужие страны… Откуда?…
— Мир продолжает меняться.
— А он все бродит… — Хурхас, прикрыв глаза, бормотал, не слыша собеседника. — Бродит. Знает, что не найдет, но ищет. Он везде. Он упрям. Продолжает искать. Он очень упрям. Может быть, в этом сила людей? Может, поэтому мир теперь принадлежит им?
— Он не человек. Ты сам говорил.
— Что? — Хурхас вздрогнул.
— Ты сам говорил, что он не человек. — Назлух смотрел на дно кружки, где оставалось пива на один глоток. Хурхас помотал головой:
— Он по-прежнему человек. Иначе зачем бы он искал свой дом? Слышал, как его зовут теперь?
— Стэс.
— Да. Они переделали его имя на свой манер. Стэс. Его помнят, его знают. А нас — нет…
Народу в харчевне постепенно прибывало. Подходило обеденное время. Свободных мест почти не оставалось. Хурхас пересел — теперь маги сидели вместе, за одним столом. К ним никто не подсаживался — кому охота трапезничать рядом с нищими грязными оборванцами? Хозяин недовольно поглядывал на стариков, но пока не прогонял. Терпел. Ждал, что они закажут хотя бы еще по кружке.
Через боковую дверь в заполненный людьми зал вошел невысокий человек с музыкальным инструментом за спиной, пошушукался с хозяином, покивал, прошел в угол, сел на табурет перед холодным камином. Стал наигрывать что-то негромкое, перебирая струны. На него пялились, он не обращал внимания на взгляды и шум. Пригнув голову, он вслушивался в звучание своего инструмента, несколько раз подтягивал струны…
— Что бы ты стал теперь делать, если бы вдруг Рой пришел снова? — спросил Назлух.
— А что бы я смог?
— Допустим, смог бы.
— Ничего бы я не стал делать. Я ничего не могу изменить. А люди теперь в состоянии сами справиться с любым врагом.
— С любым? — Назлух прищурился.
— С любым. Если только это не другие люди.
Хурхасу пришла в голову забавная идея, и он сдержанно улыбнулся, оглянулся, потянулся к Назлуху, прошептал заговорщицки:
— Знаешь, а ведь Сила все еще здесь. — Он повел руками. — Она просто стала другой. И магия никуда не делась. Она есть. Только мы не можем ее использовать.
— Глупая шутка. — Назлух скривился.
— Это не шутка. Я даже кое-чему успел научиться. — Хурхас сунул руку в просторный карман. — Сейчас покажу… Сейчас… Смотри… — Он показал оба кулака, потом один разжал, прикрыв второй кулак ладонью. — Надо только сказать нужное слово. Вот в чем секрет. Это новая магия.
— Глупости!
— Смотри… — Хурхас помедлил, подбирая какое-нибудь подходящее слово. И вдруг вспомнил то:
— Транслитерационный полиндром! — объявил он и чиркнул колесиком зажигалки.
Назлух увидел, как из-за раскрытой ладони Хурхаса вырвался сноп бледных, чуть заметных в дневном свете искорок. И снова — легкое движение — и тусклые искры из сжатого кулака.
— Не может быть… — прошептал он вдруг севшим голосом. — Но ведь… Нет, не может быть… Это обман! Как ты это делаешь? Это… Это фокус, я видел: люди тоже делают нечто подобное.
Хурхас помедлил секунду. Он вспомнил свои ощущения в ту страшно далекую зиму, когда Стас продемонстрировал ему этот трюк. Неохотно признался:
— Конечно. Это фокус. Маленькая безделушка. — Он разжал кулак. На ладони лежала дешевая пластмассовая зажигалка. Конечно, газ давным-давно кончился, но кремень еще не сточился, не рассыпался. Хурхас берег подарок.
— Ее подарил мне Стас. В последнюю нашу встречу. Сказал о том, что люди — вот как эта безделушка. Пока внутри что-то есть — они горят и зажигают. А когда внутри пусто — все, что можно он них получить, — это сноп бесполезных искр. Да и то не всегда…
Музыкант, устроившийся на табуретке возле камина, закончил настраивать инструмент, встал, откашлялся и громко обратился к посетителям забегаловки:
— Достопочтенные! Я здесь, чтобы скрасить вашу скромную трапезу. Возможно, моя музыка сделает еду уважаемого Тета, хозяина этого кабачка, не такой пресной, как обычно.
За столами одобрительно засмеялись.
— Сыграй “Веселого козла”, — крикнул румяный здоровяк, сидящий возле окна.
— “Танец мертвеца” давай! — рявкнул изрядно напившийся щеголевато одетый блондин, потрясая над головой пустой бутылкой. — “Танец мертвеца”!
— “Балладу о весне!” — крикнул молодой парень, судя по брошенному на стол кнуту, пастух.
— “Песню вдовца”!
— “Козла” давай!
— “Балладу о весне”!
— Действительно, давай “Балладу”! — изменил свое мнение румяный здоровяк.
— “О весне”! — поддержал и пьяный блондин. Музыкант поднял руку, дождался, пока утихнет шум. Объявил:
— Хорошо! “Баллада о новой весне…” — Он сел на свое место, еще раз попробовал струны, пробежался по ним пальцами. Закрыл глаза, выдержал паузу. И запел. Негромко, но так, что услышали везде. И люди отодвинули ложки и тарелки, затаили дыхание, слушая, как набирает силу голос певца. И как, вторя голосу, все резче звенят струны.
— Это его песня, — шепнул Хурхас.
— Я знаю. — Назлух кивнул.
— И в ней нет ни единой строчки о нас с тобой.
— Ни единого слова.
— Словно и не было нас там.
— А может, так оно и есть? — Назлух усмехнулся. — Может, нас там действительно не было?
— Тихо, слушай…
На посерьезневшие лица слушателей легла тень, и невольно сжимались кулаки.
В стенах придорожной харчевни оживала старая легенда.
… И если стрелок, о вражде позабыв,
С мечником в общем строю,
Значит, черный катит прилив —
Об этом я песнь пою.
И сталь преградила дорогу волне,
И гром грохотал в руках.
На грани миров, на пути к весне
Доблесть сошлись и страх.
Но море живого кошмара и тьмы.
Сильнее, чем сталь и огонь.
Рты вместо свежести близкой весны.
Глотали жгучую вонь…
Голос окреп.
Окреп настолько, что дребезжали оконные стекла и звенела стеклянная посуда в шкафу. Но вдруг певец опустил голову, ссутулился, и песнь зазвучала по-иному. В музыке, в голосе слышалась скорбь.
Он вышел из строя, и с ним его друг,
И тридцать друзей в строю.
И черное море отхлынуло вдруг —
Об этом я песнь пою.
И яркое солнце слепило глаза,
И синее небо вокруг.
На каждое “против” свое было “за”,
И единственный рядом друг…
Музыка затихала. Слова были едва слышны, и посетители таверны, хоть и знали текст наизусть, невольно тянули шеи, вслушиваясь в тихий речитатив. Глаза людей смотрели куда-то далеко-далеко. Сейчас они видели несуществующее и не замечали реальности.
Песня споткнулась там, где споткнулся стрелок. И сердца слушателей споткнулись тоже. Музыка задыхалась, глохла. И людям стало тяжело дышать.
А потом струны отрывисто лязгнули, и голос взорвался:
И вырос вдруг огненный столб к небесам,
Земля ушла из-под ног.
Один не хотел оставаться живым,
Другой уже просто не мог…
Слова оборвались, но музыка звучала — из хаотического биения струн рождался мягкий мелодичный перебор. Мелодия-капель. И тяжело упали последние горькие слова:
Ни денег, ни славу в мир иной не возьмешь.
Как рано вышел ваш срок!
Старый стрелок по имени Джош
И Пол — молодой стрелок…
Певец склонил голову, руки его остановились. Растаяла музыка.
Никто не шевелился. Только пьяный блондин, шмыгая носом, утирал слезы.
Назлух и Хурхас избегали смотреть друг на друга.
— “Баллада о новой весне”, — объявил певец. — Надеюсь, вам понравилось.
Люди постепенно приходили в себя. Их глаза приобретали осмысленное выражение. Кто-то захлопал в ладоши. По столам пошла пустая миска, зазвенели монеты — плата музыканту. Хозяин в углу довольно щурился — половина гонорара пойдет ему.
— Это магия, — сказал насупившийся Хурхас. — Это его магия. Она живет до сих пор. В его музыке, в его словах. Она никуда не делась. Она по-прежнему где-то здесь… — Он положил ладонь на левую сторону груди. — Его магия продолжает жить А наша уже нет.
Назлух молчат.
Больше они не разговаривали. Сидели, смотрели на людей. Грезили наяву, вспоминали прошлое и совсем не думали о грядущем.
Посетителей все прибывало. Музыкант исполнил что-то веселое, плясовое, и публика постепенно расшевелилась. Было душно, несмотря на распахнутые двери и окна. Пахло кислым пивом и потом.
Полдень — самое жаркое время.
— Вы, кажется, засиделись.
— Что? — Назлух поднял глаза.
— Освобождайте место. — Хозяин заведения хмуро взирал на нищих странников. — Платите за пиво и убирайтесь
— Сейчас самый солнцепек, — сказал Хурхас. — Нам бы здесь еще немного переждать.
— Хватит, и так засиделись. — Хозяин зло выругался. — Давайте-давайте. Не задерживайте. И не заставляйте меня выгонять вас пинками.
— Ладно. — Назлух стал подниматься. — Я ухожу. Хозяин положил тяжелую руку ему на плечо, придержат, заставил опуститься на место:
— Сперва заплати за выпитое.
— Я же платил!
— Это ты про булавку? Да я взял ее только из жалости к тебе. Плати за вторую кружку.
— Я заплачу за него. — Хурхас достал из кармана медную монетку.
— И за себя не забудь.
— Конечно.
Хозяин взял деньги. Сказал чуть мягче:
— Ладно. А теперь уходите. Освобождайте место другим.
Старики переглянулись, одинаково усмехнулись в бороды. Хозяин не понял, что их позабавило, и на всякий случай пригрозил:
— Поторапливайтесь! А то у меня с такими, как вы, разговор короткий — за шкирку и на пороге пинок под зад для ускорения!
Они в этом не сомневались…
Оказавшись на улице, старики осмотрелись. Четыре пыльные дороги разбегались в разные стороны. Серая трава вяла под солнцем. Струился маревом горячий воздух.
— Ты куда? — спросил Хурхас.
— На восход, — махнул рукой Назлух.
— Тогда я на закат.
Старики разошлись, не прощаясь и не оглядываясь. У каждого была своя дорога.
Они уже не были врагами, но и товарищами им никогда не стать, сколько бы времени ни прошло.
Они навсегда остались соперниками.
И только благодаря этому они жили еще много веков…