Страница:
Она, ведьма, призванная небом защищать людей от народа Зла, обагрила свои руки кровью. И не смыть ее до конца жизни…
– Между прочим, это было весьма и весьма недурственно, – прошелестела над ухом ночница, – я почувствовала отражение… Кто бы мог подумать, что обычная ведьма окажется способной на такое? В твоих руках немалая Сила… Став ночницей, ты не только не растеряешь ее, но обретешь способность черпать магию отовсюду, а не только из вещей. И сможешь мстить дальше за своих сестер…
Миральда усмехнулась. Просипела:
– Мне нечего противопоставить твоим доводам, и ты это знаешь. Но все же – нет.
– Как скажешь. – Ночница осторожно подсунула ладонь под затылок и приподняла голову Миральды. – Меня зовут Кларисс. А тебя, полагаю, Миральда?
Кромка плошки коснулась губ, в ноздри ударил острый, с кислинкой, запах неизвестных трав.
– Что это?
– Пей, не бойся. Ты переступила свой порог магии, тогда, ночью… А за все надо платить.
Миральда осторожно потянула горячий отвар – на вкус просто гадость.
– Пей, – повторила Кларисс, – так ты быстрее поднимешься. Голоса, правда, боюсь, ты лишилась навсегда.
И тут Миральда наконец решилась задать вопрос, который мучил ее с того момента, как она обрела способность здраво мыслить.
– Что ты сделала с личинкой?
– Ничего. Я не ем маленьких дэйлор. Я принесла его сюда, и на следующий день он окуклился. Теперь под навесом лежит здоровенный серый кокон, оттуда доносятся скребущие звуки и тонкий писк. Думаю, скоро у нас вылупится молодой дэйлор. Странно только, что родители бросили его – родственники-дэйлор могут обмениваться мыслями, и мать всегда слышит своих детей. Да и отец тоже… Похоже на то, что малыш – сирота.
Миральда молча проглотила отвар, и ночница так же осторожно уложила ее голову обратно.
– Странные вы, люди, создания, – пробормотала Кларисс, – твои соплеменники разрушили все, что было твоим счастьем. Что тебя удерживает среди них?
– Не знаю.
Ночница только покачала головой.
– Это глупо. Пытаться быть тем, кем уже никогда не станешь.
И молча вышла, аккуратно притворив за собой плетеную дверь.
Миральда проводила ее взглядом. В чем-то нелюдь была права. Разве сможет она, ведьма, забыть о том, что люди сделали с ее сестрами, и о том, что сделала с теми людьми она? Быть может, теперь и в самом деле у нее осталась одна дорога? Стать сестрой печали?
Плетеные стены расплылись бесформенными пятнами, горячие капли медленно потекли, смазываясь, к вискам. Вытереть бы слезы, но нет сил. Совсем. Руки – словно набитые шерстью кули…
Когда ночница Кларисс обмолвилась о пороге, Миральда ничуть не удивилась. И для загадочных магов Закрытого города, и для обычных ведьм и охотников за нелюдью существует грань, отделяющая доступную мощь от запредельной, непосильной. В ту ночь, обезумев от горя, она шагнула далеко за пределы своих обычных возможностей – и вот расплата.
Чуть слышно скрипнула дверь; от мысли, что нелюдь застанет ее плачущей, кровь прилила к лицу. Но руки по-прежнему двумя кулями лежали вдоль тела. Изо всех сил сдерживая рыдания, Миральда отвернулась к стенке и вдруг ощутила прикосновение мягкой тряпицы к щекам.
– Успокойся, – твердо сказала Кларисс, – тебе тяжело, но это проходит… все проходит. Тебе надо поесть, чтобы силы возвращались быстрее.
– Вареного младенца? – просипела Миральда, безуспешно пытаясь улыбнуться. – Спасибо, но я не ем человечину.
– Всего лишь похлебку из болотных трав. И ржаную лепешку.
– А откуда у тебя ржаная лепешка?
Кларисс усмехнулась; черные глаза подозрительно блеснули.
– Не забывай, кто я. Если мне нужен хлеб – я всегда найду, где его взять. Хоть из дорожной сумки погибшего странника. Вижу, ты побледнела? Не беспокойся. Эту лепешку я честным образом украла. Просто украла, ни кого не убив.
…Миральда ела с ложки пустую похлебку, остро пахнущую болотным кареусом, жевала черствую лепешку и старалась не смотреть в глаза своей добровольной сиделке. Хотелось спросить: «Зачем ты это делаешь? Неужели надеешься сделать из меня такую же нелюдь, как и ты?» Но при виде бледного, сосредоточенного лица ночницы язык прилипал к гортани, и вопрос так и оставался незаданным.
Позже Кларисс посидела немного рядом молча, размышляя о чем-то своем. А Миральда, старательно прикидываясь спящей, из-под ресниц разглядывала ее лицо – красивое, без малейшего изъяна. Таких лиц не бывает у людей. И, не удержавшись, все-таки спросила:
– Кларисс… Ты помнишь, кем была до перерождения?
Черные ресницы резко взмыли вверх, тьма, наполнявшая и зрачки, и склеру, словно взорвалась, забурлила.
– Разумеется, помню. Если тебе так интересно, я не была человеком. Я была дэйлор.
Так вот откуда эти иссиня-черные волосы, эти тонкие, совершенные черты…
– Я была дочерью одного из глав правящих Домов, – тихо продолжила Кларисс, – эта было так давно… уже две сотни лет минуло с тех пор, как моим домом стало болото. Но сестра, которая дала мне новую жизнь, сделала это… не спрашивая моего согласия. И я никогда не поступлю так, как она.
– Она… – Миральда закашлялась в попытке извлечь из порванных связок хоть какие-нибудь звуки, – она еще жива? Та, что сделала тебя ночницей?
Кларисс покачала головой:
– Нет. Мы жили тогда в Кайэрских топях, и нас поймали люди. Ее убили сразу, меня… Оставили в живых. И я отправилась бы вслед за сестрой, если бы не одна девушка.
– И эта девушка тоже стала ночницей? – прошептала ведьма, холодея.
Кларисс кивнула.
– Да, моя сестра… Ее убили три ведьмы, недавно появившиеся в здешних местах.
* * *
По прошествии нескольких дней Миральда смогла самостоятельно подняться с кровати и выйти из плетеного дома болотной ночницы.Как и предполагала ведьма, хижина стояла на небольшом возвышении, посреди гнилых топей; кости, часть из которых принадлежала детям, были раскиданы по островку, белели среди изумрудной травы. Запах гнили и разложения, по неизвестной причине незаметный внутри дома, здесь был весьма ощутимым.
Стараясь не наступать на кости, Миральда обошла хижину и остановилась у кривого навеса. Там, на траве, лежал продолговатый кокон серой паутины, формой своей отдаленно напоминающий спящего на спине человека с руками, сложенными на груди. Ведьма осторожно прикоснулась к мягкой поверхности – и тут же отдернула руку: кокон оказался довольно горячим.
– Каким же ты будешь, маленький дэйлор? – невольно пробормотала она.
– Ну уж маленьким он точно не будет, – раздался голос Кларисс, – вы, люди, совсем не знаете дэйлор. У дэйлор нет детей – только личинки. А из кокона вы ходят взрослые, вполне способные к самостоятельной жизни особи.
Миральда оглянулась и ощутила, как зашевелились на голове волосы: ночница стояла, непринужденно облокотясь о плетеную стену, и неторопливо ела сырое сердце, кусая его, как яблоко, время от времени брызгая темной кровью.
– Зачем ты это делаешь? – выдохнула ведьма. – Зачем ты убиваешь?
Кларисс пожала плечами. Неспешно дожевав сердце, вытерла руки о тряпку.
– Странный вопрос, Миральда. Я делаю это потому, что не могу иначе. Такова природа болотных ночниц, и с этим ничего не поделаешь. Даже если бы я очень захотела что-то изменить… Но все дело в том, что я не хочу. Я такая, какая есть. К слову, разве люди не убивают? Не ради еды, но ради прихоти. Разве не убили они твоих сестер? И разве ты не покончила с целой деревней?
– Я никогда не стану такой, как ты, – только и смогла прошептать ведьма.
– Посмотрим. Я могу ждать очень долго и, наверное, дождусь.
Миральда посмотрела на кокон.
– Если ты была дэйлор, можешь сказать, когда он… родится?
– Думаю, в начале лета. Это будет большой, сильный мужчина. Скорее всего, воин – маги куда как мельче. Да и мало их рождалось за последние двести лет.
– Я хочу его увидеть, – вздохнула Миральда, – невзирая ни на что…
– Увидишь, – ночница улыбнулась, – здесь ты в полной безопасности.
Помолчав, она окинула Миральду пронизывающим взглядом. И добавила:
– Марес, староста вашей деревни, остался жив. Он и еще несколько мужиков – оказывается, они, как и подобает храбрецам, не решились ночевать тогда дома и прятались по кустам в пролеске. И еще… Твои волосы, Миральда…
– Они поседели, – выдохнула ведьма, – я знаю. Они поседели еще в ту ночь. Но разве это так важно?
Ночница пожала плечами.
– Что ж, я рада, что ты не придаешь большого значения таким вещам. Но ты ничего не сказала о том, что будешь делать со старостой.
Миральда вздохнула. Староста Марес… Если бы он захотел, все были бы живы. Но страх и ненависть в его душе оказались сильнее.
– Разве ты не хочешь его убить? – прошелестела ночница, приближаясь. – Разве он может жить дальше, когда все не столь виновные погибли?
– Страх за собственную шкуру будет для него лучшим наказанием, – глядя на кокон, пробормотала Миральда, – он будет жить в страхе, шарахаясь от собственной тени. Зная, что жива ведьма, которая хочет его убить.
…Прошел еще один день. Затем еще один. И еще.
Миральда по-прежнему жила в хижине на болоте вместе с болотной ночницей – существом, наводящим ужас не только на простых крестьян, но и на родовитых магов. Помаленьку Кларисс показала ведьме тайные тропы, ведущие за пределы болота, к твердой земле – и Миральда начала выходить в лее. Хотя бы для того, чтобы собрать ингредиенты для своих заклинаний взамен утраченных. Потом Кларисс принесла ей откуда-то одежду – не очень новую, но добротную куртку, рубаху и штаны. Миральда не стала спрашивать, откуда вещи, молча выстирала их и надевала вместо платья, отправляясь в свои походы.
А потом… Одним утром они обнаружили кокон разорванным и пустым.
– Куда же он делся? – просипела Миральда, подозрительно глядя на Кларисс.
Та улыбнулась – мечтательно, почти по-человечески.
– Ушел к себе. Дэйлор, где бы ни вышел из кокона, всегда идет на зов своих земель. Такова природа дэйлор, и с этим ничего не поделаешь.
– Тут же болота кругом! – хрипло каркнула Миральда. – Надо его найти, быстрее!
– Не бойся. Дэйлор хорошо чувствуют, куда можно идти, а куда нет. Думаю, твой малыш уже на границе Дэйлорона…
Миральда обессиленно прислонилась к плетеной стенке. Медленно присела на корточки. Как же так? Она нянчила личинку, потеряла из-за него все – и вот благодарность. Ушел, не соизволил даже попрощаться… На глаза навернулись злые слезы.
И потому она не сразу сообразила, что рука болотной ночницы очень нежно обнимает ее за плечи.
– Не плачь, сестра, – прошептала Кларисс, – что-то мне подсказывает, что ты его еще увидишь.
Похолодев, Миральда оттолкнула нелюдь и вскочила на ноги. Неужто ночница все-таки решилась насильно привести ее к перерождению?!!
Нет. Кларисс поднялась с земли, отряхнула серый подол.
– Глупая, глупая ведьма. Все вы, люди, очень глупые. И злые.
И, одарив Миральду самой чарующей улыбкой, ушла.
* * *
Помирились в тот же вечер. Кларисс сидела у очага, помешивая в котелке какое-то дурно пахнущее варево. Миральда подошла, присела рядом.– Прости. Я не хотела тебя обидеть. Просто… испугалась.
Кларисс бросила на нее загадочный взгляд.
– Я знаю. И потому не сержусь. К тому же я обещала не торопить тебя с выбором.
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием веток в огне.
– Почему ты не спишь? – вяло поинтересовалась ночница, не потому, что ей было действительно интересно, а чтобы разбить нависшую тишину.
Миральда пожала плечами.
– Я привыкла ложиться заполночь. Не возражаешь, если я немного посижу с тобой?
– Если только тебя не смущает содержимое моего котелка.
Ведьма покосилась на булькающую жижу – на первый взгляд ничего страшного, похоже на кашу.
– Там нет ничего, что могло бы тебя испугать, – язвительно заметила Кларисс, – даже мне иногда хочется пошутить.
– Ты долго живешь на свете. Расскажи что-нибудь, – попросила Миральда, глядя, как рыжие языки пламени лижут еловые ветки.
Ночница усмехнулась. Поворошила горящие ветки, отчего костер выплюнул в сумерки целый сноп колючих искр.
– Мне не о чем рассказывать, Миральда. Моя история почти закончилась, а твоя еще только начинается. Как мы, ночницы, живем – ты видишь и без моих пояснений. Правда, вы, люди, так и не поняли до сих пор, что все, кого вы называете темной нелюдью, – это всего лишь жалкое отражение ваших мыслей и деяний…
Она замолчала и уставилась на Миральду пронзительным, недобрым взглядом. Ведьма поежилась – с болота тянуло промозглым, до самых костей пробирающим холодом.
– Мне, верно, настало время уйти, – пробормотала она, стараясь не смотреть в продолговатые глаза ночницы, – да и не место человеку в твоем жилище… Я вот думаю, что уже набралась сил и могу отправиться куда-нибудь на запад. Быть может, даже в Меркелон.
– Я не буду тебя удерживать.
Кларисс нахохлилась, как птица на ветру, и принялась с преувеличенным вниманием разглядывать пляску огня. Затем кисло улыбнулась и сказала:
– Сдается мне, ты вернешься. Что бы ты ни думала, Миральда; первый шаг сделан.
– Только время явит истину, – ответила ведьма, – прости, я ничем не могу отблагодарить тебя за то, что ты сделала.
– Самым большим подарком для меня будет, если, встретив на своем пути болотную ночницу, ты не набросишься на нее с заклятием «шара огня», или как вы там его называете… Все мы – сестры. Сестры печали… Может, ты поймешь это…
Миральда промолчала. Болотные ночницы были злом для человека… но вправе ли она, ведьма, защищать тех, кто лишил ее всего?
Эсвендил и Глорис с легкой усмешкой наблюдали за ней.
– Что, сестренка, теперь ты иначе относишься к долгу ведьмы? Что ж, все мы набираемся ума, набивая шишки…
Кларисс весело подмигнула.
– Если ты твердо решила уйти, я, пожалуй, все-таки расскажу тебе одну историю.
* * *
…Ночниц привезли ближе к полудню. Охотники отец и сын – бросили их, спеленутых ремнями, перед Старостиным домом. И, пока собирались любопытные, прохаживались вокруг, то и дело награждая пойманную дичь увесистыми пинками.Атари прибежала за своей хозяйкой; запыхавшись, стояла и рассматривала двух чужаков, что не просто сумели изловить злобных тварей, но еще и взяли их живыми, что было диковинкой.
Старший охотник – высокий угрюмый мужчина, весь седой, но с глазами черными и молодыми, походил на ворона – с заложенными за спину руками, в черном кафтане. Смуглое лицо его изрезано морщинами и перепахано шрамами – страшными метками, оставленными нелюдью. Атари заметила, что он слегка прихрамывает.
Сын был очень похож на него: такой же черноглазый и угрюмый. Только не седой еще: неровно остриженные пегие волосы постоянно падали ему на глаза, и он то и дело встряхивал головой, отбрасывая назад непослушные пряди.
– А он милашка, – заметила хозяйка, кивая в сторону молодого, – да и золотишко, небось, водится…
Атари молчала. Смотрела на две кучи грязного тряпья, в которых с трудом можно было угадать два женских тела.
Вот они, болотные ночницы, что наводили ужас на всю округу почти год! Теперь уж никто не сгинет в болотах, погнавшись за мороком… Хорошо, что есть еще охотники, которые могут совладать с проклятой нелюдью…
На крыльце появился староста Сверн; отец и сын, как по команде, повернулись к нему.
– Ну что, человече, принимай товар.
Сверн всплеснул пухлыми руками.
– Спасители вы наши!
Колобком скатился со ступеней, боязливо обогнул схваченных ночниц, и, бухнувшись перед охотником отцом на колени, принялся целовать тому руку.
– Брось это! Поднимись… Мы же не бароны какие! – хмуро обронил охотник-сын. Правда, от Атари не ускользнула самодовольная улыбка, мелькнувшая на его губах.
Староста торопливо сунул руку за пазуху, достал пухлый мешочек и вложил его в руку охотника.
– Вот, господин, как договаривались. Не знаю, как Отца Хаттара благодарить!
Он неуклюже поднялся на ноги.
– Теперь, господа, пожалуйте на угощение!
– А с этими, что будете делать? – Старший охотник ткнул носком сапога кучу тряпья, да так, что Атари услышала хруст костей. Ночница взвыла, но второй пинок заставил ее замолчать.
– С этими… с этими… – Сверн, растерянно моргая, воззрился на связанную нелюдь. – Да головы им поотрубать, и все дела. Не то, глядишь, еще развяжутся…
– Не бойся, не развяжутся, – надменно обронил охотник-сын, – ремни-то не простые, а нашим зельем смазанные.
Воцарилось молчание. Затем вконец растерявшийся Сверн пробубнил, что надо бы с мужичками посовещаться. Охотник-отец сплюнул в пыль, ухмыльнулся:
– Я вот что предлагаю, староста. Одну ночницу убьем, а другую – посадим под замок. Видел я здешнюю корчму – скукотища. А нелюдь в клетке, повязанная заклятиями, какая-никакая, а забава.
– А если сбежит? – позволил себе усомниться Сверн. – Мы же деньжат столько больше не соберем…
– Ты что, дурак, сомневаешься в нашей Силе?!!
…На том и порешили. Одной ночнице отрубили голову – к вящему удовольствию поселян. Для второй принялись сооружать клетку, и, так как дело затянулось до вечера, нелюдь валялась связанной перед старостиным домом, и каждый желающий мог выместить на ней копившуюся долго ненависть. Стоит ли говорить о том, что желающих нашлось предостаточно?
– Насмерть забьете, – только и ворчал староста.
– Не бойся, они, твари, живучие, – весело ответствовал охотник-сын, – опомниться не успеешь, а ночница уже на ногах будет.
Атари долго стояла, смотрела… Происходящее нравилось ей все меньше и меньше, что было вполне объяснимо: она работала в помянутой корчме и уже предчувствовала, как ей придется убирать там и кормить страшную нелюдь.
Когда клетку установили, охотники сбрызнули ее донельзя вонючими зельями, нарисовали понятные только им узоры на полу и заявили, что, пока тварь в клетке, она будет лишена своей магической силы и бояться ее не стоит. А чтобы у ночницы не возникало желания пытаться сбежать, ей раздробили кости голеней, при этом она выла так, что уши закладывало.
Засим последовали обильные возлияния, охотники гуляли с зажиточными мужиками всю ночь напролет, но, как только разлилось мутное молоко предрассветных сумерек, вскочили на коней и уехали. Будто и не пили вовсе.
А Атари, чувствуя себя примерно так, как может чувствовать овечка у волчьего логова, осталась убирать.
Нелюдь лежала в своей клетке тихо-тихо, отвернувшись лицом к стене. Не было слышно даже дыхания, и девушка усомнилась: а жива ли тварь?
Отставив метлу и убедившись, что никто не следит за ней, Атари на цыпочках подкралась ближе к клетке. В животе стало тяжело и сладко, это ощущение стянулось в тугой узел под ребрами – как бывает, когда собираешься сделать что-то запретное. Ночница не шевелилась.
Из-под рваного подола выглядывали две синюшно багровые колоды, еще часом назад бывшие изящными белыми голенями. Тонкая рука белела на темном полу клетки.
Атари судорожно сглотнула, еще раз оглянулась. Как же определить, жива ли нелюдь?
Если бы это был человек, она бы, не сомневаясь, протянула руку сквозь прутья решетки и пощупала бы то местечко на шее, где всегда пульсирует жилка. Но в клетке лежала нелюдь.
Сладко-щекочущее чувство в животе усилилось, по коже побежали мурашки; Атари, боясь лишний раз вздохнуть, обошла клетку сбоку, чтобы заглянуть в лицо болотной нелюди.
И вместо лица увидела кровавое месиво.
Ночницу нещадно били ногами куда придется. Скорее всего, вместо костей у нее осталось крошево…
Атари ощутила внезапный позыв рвоты, на лбу вы ступили капли холодного пота. И в этот миг страшная маска сморщилась, из разбитых губ вырвался хрип. Девушка отскочила от клетки так, будто ее ноги окатили кипятком, с ужасом наблюдая, как острые когти заскребли по деревянному полу, оставляя борозды.
– Воды… – прохрипела нелюдь, – воды… во имя Небес…
Желудок судорожно сжался в комок. Ледяной пот тонким ручейком потек вниз по позвоночнику.
Ночница приподнялась на полу, повернулась к Атари. Один глаз полностью закрылся, другой был почему-то не черный, а красный, словно наполнился кровью.
– Дай мне воды… во имя милосердия!
Атари растерялась. С одной стороны, в клетке была нелюдь, причем нелюдь темная, не брезгующая человечиной. Но с другой стороны… она была живым существом, и это существо страдало.
Ночница, хрипло дыша, откинулась на пол.
– Думаю, твоему хозяину не понравится, если я сдохну. А без воды я точно сдохну, имей в виду.
Это прозвучало уже в сознании девушки.
– Ты многих убила, – пробормотала Атари, – и еще взываешь к милосердию?
– Но разве вы, люди, никогда и никого не убиваете?
– Убиваем. Но это нужно…
Тихий, шелестящий смех. Не в ушах – в голове.
– Для чего это нужно? Для чего? Если ответишь мне, девочка, то я с удовольствием умру в этой клетке…
Атари так и не придумала, что ответить болотной ночнице. Еще раз убедившись, что никто не следит за ней, налила в деревянную плошку воды и задвинула ее в клетку.
– Пей.
Шипя, ночница подползла к воде, ткнулась лицом в плошку. Раздались хлюпающие звуки; тварь пила, боясь проронить хотя бы каплю. Потом медленно подняла голову.
– Мы, темная нелюдь, всего лишь ваше отражение на этой проклятой земле. Запомни это.
И снова улеглась лицом к бревенчатой стене.
…Наступил день. Атари, которой так и не удалось вздремнуть, устало бродила меж столов. Немногочисленные с утра посетители трактира не столько ели, сколько глазели на скорчившуюся на полу клетки нелюдь. Правда, подойти к клетке не решался никто.
Не к добру. Не к добру все это… Негоже держать болотную ночницу рядом с людьми – обязательно беду накликает.
Атари не знала, откуда появилась эта мысль. Но от чего-то на душе становилось тревожно каждый раз, когда она бросала взгляд на фигурку покалеченной нелюди. Словно холодная и скользкая лапа упыря скребла в груди.
«Зачем они притащили ее сюда? – думала Атари. – Уж лучше бы убили… и не мучили…»
Девушка с немалым удивлением поймала себя на том, что почти жалеет нелюдь. Да, она убивала, и убивала много. Но… быть может, сказанное ночницей – правда? То, что темная нелюдь – всего лишь отражение?..
Из задумчивости Атари вывел окрик хозяина.
– Эй ты, сонная муха! Иди-ка сюда, да пошевеливайся.
Вздрогнув, девушка обернулась и похолодела: хозяин стоял рядом с клеткой. Почесывая блестящую лысину, он смотрел на миску… которую Атари забыла в клетке.
– Это что такое? – Пухлым, как кровяная колбаса, пальцем он проткнул воздух в направлении миски. – Это что такое, я тебя спрашиваю?!!
Коленки Атари задрожали. Волна ужаса поднималась в животе, подкатывая к горлу, сжимая его.
– Что молчишь, тварь?
Хозяин шагнул вперед.
– Это? …Это… Хозяин, она просила воды, – просипела Атари. Ее взгляд в панике метался от хозяина к клетке, где стояла злополучная миска, судорожно цеплялся за блеклые, равнодушные лица посетителей, моля о защите.
На несколько мгновений хозяин опешил. А потом взревел:
– Что?!! И ты, дрянь, посмела дать ей воды?
И шагнул вперед.
Атари попятилась. Ноги уже не слушались ее: ужас липкой паутиной опутал все тело, как в кошмарном сне, когда хочется бежать… или закричать. Но в итоге, покрывшись ледяным потом, не можешь даже пошевелиться.
– Я… я подумала… что вы… будете недовольны, если она умрет…
Огромный кулак обрушился ей на лицо; мгновение – и Атари с трудом осознала, что лежит на полу. Перед глазами мельтешили серые точки.
– Только попробуй, только попробуй еще раз дать ей воды! – прогремело откуда-то сверху. – Насмерть зашибу!
Атари попробовала подняться.
– Вставай, дура, – уже чуть более спокойно прорычал хозяин, – ну, вставай! Что разлеглась? Клиенты ждут завтрак!
И тут же последовал чувствительный тычок под ребра.
Голову пронзила стрела едва переносимой боли. Атари повернулась набок, приподнялась на локте, все еще ничего не видя сквозь серую пелену.
– Вот так-то лучше, – заметил хозяин.
Затем Атари услышала его тяжелые шаги.
…Ушел.
Она с трудом села на полу, обхватила голову руками, заморгала, пытаясь унять серую мошкару перед глазами. Кто-то из посетителей засмеялся.
– Что, недотепа, досталось?
Атари скрипнула зубами. Вся левая половина лица стремительно распухала, боль билась в виске. Медленно, очень медленно, девушка сперва стала на четвереньки. Потом, вцепившись в край стола, поднялась на ноги. Каждое ее неуклюжее движение сопровождалось громким смехом.
«Вот уж, наверное, ночница потешается», – мелькнула мысль. И Атари невольно бросила взгляд на клетку.
Нелюдь и в самом деле внимательно следила за происходящим, даже голову повернула. Атари едва удержалась от возгласа: лицо ночницы было чистым, следы побоев куда-то исчезли, будто смылись водой. Без тени улыбки она смотрела на Атари; на гладком лбу, между капризно изогнутыми бровями пролегла глубокая складка.
Девушка невольно сложила пальцы в оберегающий знак – кто знает, что на уме у чудовища?