Страница:
— Быстро! Внутрь! — крикнул я. Лучник и старый вождь со всех ног спешили к лазу.
Сила столкнулась с силой, и ни одна не желала уступать… Гул нарастал, скала мелко тряслась, и там, где камень соприкасался со сталью, раздавался треск, отлетали каменные крошки и камешки покрупнее… Лезвие светилось всё ярче.
Подбежавший лучник, не раздумывая, поднырнул под топор. Моорун чуть отстал…
Гул стал нестерпимым, скала дернулась и продвинулась сразу ладони на полторы, не меньше. Каменные осколки посыпались градом. Теперь Бьерсард упирался не в гладкий срез плиты — в достаточно глубокую яму.
Крепкому и плечистому человеку протиснуться уже не удастся, но сухощавый Моорун с трудом, но все же проскользнул в ужавшуюся щель.
Лезвие Бьерсарда пылало ярко-алым светом. Пахло раскаленными камнем и металлом… Надо спасать верное оружие.
Я вцепился в рукоять и чуть не взвыл от боли в обожженной руке. А может, и взвыл, за гулом и скрежетом все равно не расслышать. Потянул изо всех сил, скала не отпускала добычу, я рванул так, что в спине что-то противно хрустнуло…
Плита брызнула во все стороны каменным крошевом, но Бьерсард выскочил из капкана. Я шлепнулся на спину и тут же отшвырнул раскаленный топор.
С тяжелым грохотом гигантская дверь захлопнулась. Но теперь в ней появилось отверстие — не то глазок, не то отдушина… Как раз там, где сопротивлялся чужой магии Бьерсард, через сквозное отверстие сочился лунный свет… Но человек не пролезет, даже такой худосочный, как Моорун. Разве что совсем несмышленый младенец протиснется…
— Мы ходить убивать многа-многа людоед? — бодро спросил великий вождь.
— Ага, ходить-убивать, — столь же бодро подтвердил я, дуя на обожженную ладонь. — Многа-многа! Только пусть сначала топор остывать мала-мала.
Позади остался круглый провал туннеля. Нашей троице повезло — на выходе из него не оказалось ни запирающих плит, ни стражи… Хотя, конечно, стражникам — которых на посту не оказалось — повезло еще больше.
Ну и что теперь? Тупо прочесывать втроем несколько квадратных лиг леса?
Правее деревья вроде бы стояли пореже, и с той же стороны легкий ветерок доносил характерный для болот запах гниющих растений.
— Моорун, скажи: здешние людоеды и вправду пожирают пленников сразу, немедленно? И кидают кости вниз? Ты сам-то находил? — спросил я старика.
— Правда, сай-саг?гана Хигарт! Совсем правда! Сам видать, сам находить!
— Значит, — сделал я вывод, — пировать они предпочитают на краю плато. Так?
Спутники покивали: так, мол, согласны.
— А край там, — указал я на просвет между деревьями, — Значит, туда и идем. Кажется мне, что сегодня у них есть повод для неплохой пирушки.
И мы осторожно, но достаточно быстро, двинулись по лесу.
Я не ошибся. Вскоре показалась опушка. За последними деревьями тянулась полоса шириной в три десятка шагов, поросшая низеньким кустарником и жесткой травой. Дальше — обрыв, в чем я убедился, подойдя к краю и заглянув вниз. Падать будет долго и неприятно.
Мы вернулись под прикрытие деревьев и двинулись вперед, вдоль опушки леса. Я решил пройти так вдоль края всего плато. Если расчеты верны, то рано или поздно мы наткнемся на людоедов, разводящих костер под большим котлом…
Конечно, пленников могли все же утащить в глубину леса, но лезть в ночную чащу, совершенно не зная местность, мне не хотелось.
Кто-то ломился прямо на нас, вслепую, не разбирая дороги. В просвете между деревьями показалась темная фигура. Близнец, облегченно вздохнув, опустил лук. Спустя несколько ударов сердца и я узнал нелепый коротконогий силуэт с непропорционально большой головой.
Знаками я показал Ламмо и Мооруну, чтобы они обошли Тигара с боков и посмотрели, не идут ли за ним наши дорогие ночные гости. Едва ли его могли пустить вперед в качестве приманки, но я сегодня уже ошибся по-крупному и рисковать не хотел.
Две тени исчезли в темноте, и недолгое время спустя раздался приглушенный вопль Тигара — на плечо ему неожиданно опустилась дружеская рука Ламмо, а перед носом, как синекожее привидение, возник Моорун.
Поспешил к ним и я. Запыхавшийся Тигар привалился к стволу дерева и закатил глаза.
— Ху-у-у… Хвала богам, Хигарт, это вы! Я думал, этот ночной кошмар никогда не закончится…
— Что с вами случилось? Где остальные? Где мэтр Гаэларих? — засыпал я его вопросами.
— Я ждал у вашей палатки, как вы приказали! И вдруг крики, шум! Я побежал, и тут выскочила какая-то жуткая образина… Наверное, меня ударили по голове… болит очень сильно… — пожаловался Тигар.
Я присмотрелся к нему повнимательнее — почтенный летописец ухитрился перемазаться кровью с головы до ног.
— Вы ранены, мэтр?
— Нет… Я тоже удивился, обнаружив кровь на одежде… Представляете, этот прекрасный камзол теперь безвозвратно испорчен! А я купил его еще до Катаклизма, теперь таких не делают… Но кровь на нем не моя!
— Что было дальше?
— Вы знаете, я толком не разобрал… Меня куда-то несли, тащили… Наверное, я временами терял сознание.
— А вы все-таки как-то сбежали?
— Я? Не помню… или помню… Да, я как-то сумел порвать веревки и побежал…
— А охрана?!
— Я не помню! — взвизгнул мэтр Тигар. — Я, кажется, кого-то убил! А потом шел по лесу! Мне плохо! Они гнались за мной!
Порвал веревки, убил охранников, ничего не помнит… Знакомая история.
— Что с остальными? — спросил я главное.
— Их съедят… Их сейчас съедят!
— Где?
Ответить мэтр не успел…
Моорун предостерегающе поднял руку, но я и сам услышал: погоня, о которой помянул Тигар, и в самом деле шла за ним по пятам.
Факелов преследователи не зажигали, но судя по звукам, было из немного, всего несколько человек. Впрочем, это могли быть лишь самые быстроногие, а остальные на подходе.
В любом случае, бежать смысла не было. Наверняка они куда лучше нас знают эти места, да и не побегаешь особо по плато окружностью в десять лиг. Оставалось принять бой.
Надеюсь, опасность сейчас грозит достаточно серьезная, чтобы Тигар смог нас чем-нибудь удивить… Однако не голыми же руками, надо чем-то вооружить летописца…
— Дай ему свой тесак, — негромко приказал я близнецу.
Ламмо с огромной неохотой вытянул из прикрепленного к колчану чехла преизрядный клинок — сокмены зовут их подсайдачными ножами, протянул Тигару…
Мэтр, казалось, не увидел оружия.
— Они меня убьют! — заверещал он в полный голос и бросился бежать, не разбирая дороги. Выскочил на открытое пространство и понесся прямиком к обрыву. Едва ли он рассчитывал найти там спасение — попросту ничего не соображал от страха.
И в этот момент из темноты в нас полетели стрелы. Возможно, стрелявшие видели сегодня Бьерсард в действии и решили не искушать судьбу в рукопашной схватке.
— Стреляй! — крикнул я Ламмо и бросился в сторону. Моорун, без приказа, — в другую. Старик знал-таки толк в таких стычках… Ламмо шагнул под прикрытие толстого дерева, выстрелил. И попал! Хрип, шум рухнувшего тела…
Судя по летевшим стрелам, метали их те же примитивные деревянные луки, какими пользуются соплеменники Мооруна, — короткие и маломощные. Да и владельцы тех луков оказались паршивыми стрелками. Хотя в их оправдание можно сказать, что для прицельной стрельбы было слишком темно.
Темно — но не для юного сокмена, получившего в подарок свой первый игрушечный лук в тот же день, когда сделал первый шаг, не раньше и не позже. Три выстрела Ламмо — два попадания. А может, и все три, если третий был убит наповал и умер бесшумно…
И тут сзади раздался крик — тонкий, заячий, исполненный боли…
Я быстро обернулся. На краю обрыва, хорошо освещенный лунным светом, стоял Тигар. И кричал, опустив голову и уставившись на стрелу, торчавшую из его живота.
Следующая стрела ударила его в грудь. Крик смолк. Взмахнув руками, мэтр рухнул с обрыва.
Вот и всё… Смертельные раны, или нет, — не имеет значения. Живым после падения с такой высоты все равно не остаться…
Не уберег… Не удастся больше улыбаться его напыщенным фразам, и внимательно слушать действительно интересные рассказы метра… И узнать, какие еще загадочные умения даровал ему епископ, тоже не придется… Нелепая смерть в нелепой ночной стычке.
Наверное, не стоило пороть горячку… Стоило подождать, пока Ламмо по одному перестреляет противников, — всё к этому шло.
Но я занес над головой топор и рванулся к вражеским стрелкам, прячущимся в тени деревьев. Я ничего не мог сделать для Тигара, кроме одного, — отомстить за его смерть. И очень этого хотел.
Кажется, я что-то кричал. Не помню… Свист стрелы, совсем рядом… Мимо. Еще и еще… Снова мимо. Уцелевшие убийцы Тигара сосредоточили теперь всё внимание на мне. Я не обращал внимание, и стрелу, царапнувшую щеку, почти не почувствовал…
Темная фигура, совсем рядом — отшвырнув лук, стрелок тянулся за прислоненным к дереву копьем. Поздно…
Бьерсард свистнул в воздухе и…
Деревья вдруг закружились в диком хороводе, земля куда-то исчезла, словно ее выдернули из-под ног; я почувствовал, что падаю, падаю с обрыва, — как? почему? ведь был от него далеко… — падение все убыстрялось, но жесткого приземления я уже не ощутил…
Исчезло всё.
Меня тоже не стало.
Но смерть не интересуется желаниями и предпочтениями тех, за кем приходит. И Калрэйн, лежа связанным неподалеку от ярко пылающего костра людоедов, понял: от него теперь не зависит, удастся или нет увидеть рассвет. Всё, что мог, он уже сделал… Больше не сможет ничего. Остается рассчитывать на помощь со стороны или на чудо. В чудеса Калрэйн не верил…
В ночном суматошном бою он и в самом деле старался, как мог. Не меньше десятка нападавших уже ни на кого и никогда не нападут, — не разминулись с полетом клинков, брошенных рукою ассасина. Еще троих или четверых Калрэйн зарубил мечом-опояской… Но его все-таки долгие годы учили совсем другому: не рубиться с численно превосходящим противником и уцелеть в этой рубке, но самому выбирать удобное место и время для драки. Вернее, для беспощадного стремительного удара, ответить на который враг уже не сможет… Но этой ночью выбирал отнюдь не он.
Навалились толпой, не считаясь с потерями, сбили с ног, обезоружили… И вот — костер и людоеды, готовящиеся к пиршеству…
Смерть смотрела в глаза. И выглядела отвратительно… Ассасин даже не мог утешаться неведением — действие, в котором очень скоро придется участвовать и ему, разворачивалось перед его глазами: людоеды убивали одного из захваченных синекожих носильщиков.
Убивали неторопливо, но и не мешкая. Деловито и без суеты. Словно крестьяне, привычно — в сотый или тысячный раз — забивающие переставшую доиться корову.
Связанный синекожий носильщик висел, подвешенный за ноги. Взмах ножа — и алая кровь хлынула в заботливо подставленную чашу. Носильщик еще не прекратил содрогаться, а ему уже аккуратно вспороли живот, вывалили ком внутренностей…
Калрэйн закрыл глаза. Вообще-то он неутомимо собирал рецепты разных мест и народов, даже поговаривал иногда, что напишет в старости поваренную книгу, но тайны здешней кулинарии его не привлекали…
Потом все-таки открыл. Чаша с кровью уже шла по кругу, а два людоеда споро пропускали кишки между пальцем и обушком ножа, выдавливая содержимое. Печень, сердце и что-то еще жарилось над огнем, нанизанное на палочки. Тело, сцедив кровь, спустили, начали разделывать…
…Людоедов здесь собралось немного, десятка полтора, но одни, наевшись, уходили, и вместо них подходили новые. Калрэйн понял: одним пленником они не насытятся. Сожрут всех.
Как ни странно, принадлежали людоеды к разным народам. Виднелись среди них и синекожие туземцы, и вполне белые люди… Но трескали человечину все с одинаковым аппетитом.
Спастись ассасин не рассчитывал, но хотя бы одного врага решил прихватить с собой. Когда подойдут и нагнуться, он зажмет в зубах спрятанное за щекой лезвие, сделает резкое движение головой… Лучше бы, конечно, перерезать им веревки… Но руки стянуты за спиной, а двое других пленников лежат слишком далеко.
Пиршество продолжалось. Еще один носильщик повторил судьбу сотоварища, и кости его полетели с обрыва. На десерт остались Калрэйн и один из лучников-близнецов… Ламмо (или Ломмо?) лежал с другой стороны костра. Рядом валялось его оружие, которое людоеды прихватили с собой. Своего меча ассасин не видел, да и прочих клинков тоже. Кое-что, правда, оставалось у него спрятанным под одеждой.
Здоровенный людоед с окровавленными руками оценивающе посмотрел на одного пленника, на другого…
Кого выберут? — гадал Калрэйн. Он сам крупнее, но у близнеца, наверное, мясо моложе и нежнее…
Выбрали лучника. Тот самый здоровенный детина затянул у него на ногах петлю, потянул за другой конец веревки… И рухнул прямо в костер. Из глаза торчало оперение стрелы, задней части головы попросту не было.
Стрелы летели из темноты одна за другой, беспощадные и меткие. Людоеды беспорядочно метались на освещенном пространстве, некоторые бросились наутек, другие, наоборот, похватали оружие и зигзагами побежали в сторону невидимого стрелка.
Калрэйн не стал дожидаться, кто победит в схватке. Вскочил, запрыгал на связанных ногах, изо всех сил боднул в лицо подвернувшегося людоеда, снова упал, перекатился, — и оказался рядом со связанным близнецом. Лезвие было уже наготове, зажато в зубах, — два взмаха головой, и руки лучника освободились.
Не дожидаясь, пока ассасин освободит ему ноги, юный сокмен подхватил лук и начал стрельбу — такую же меткую и быструю…
Последний убегавший рухнул со стрелой в затылке… Калрэйн понял, что смерть опять заглянула в глаза, но все-таки прошла мимо.
Глава шестая. Действительно Большое Чудище и еще один спаситель мира
Рассвело… Живых в разгромленном лагере почти не осталось, лишь Хлада и великан. Бродили среди трупов, рассматривали убитых врагов, пытались отыскать хоть кого-то из друзей, — но не находили, и наемница не знала — грустить или радоваться по этому поводу… Хотелось, конечно, надеяться, что живы, что выкарабкаются, даже угодив в плен, но…
Хлада понимала, что осталась живой и свободной исключительно благодаря помощи Афилея — в схватке с разъяренным гигантом никакое численное преимущество помочь людоедам не могло. Остальных, как она полагала, просто задавили числом. Даже Хигарта… Как ни удивительно, даже Хигарта.
Наемница нагнулась к одному из убитых, относительно целому, — ни под Бьерсард, ни под кирку Афилея он не подвернулся. Можно сказать, повезло, — если у мертвецов вообще бывает везение. Сдернула маску, рогатую и клыкастую. Странно… Мертвыми глазами в утреннее небо уставился явно м?гану, или представитель какого-то близкородственного племени: то же безбородое лицо с приплюснутым носом и толстыми, слегка вывернутые наружу губами, та же кожа с синеватым оттенком, кажущаяся сейчас пепельно-серой… А предыдущий убитый, которого она внимательно осмотрела, был белокожим, с вьющейся рыжей шевелюрой и такого же оттенка бородой, — по виду типичный житель Западного Уорлога. Очень странно…
Поколебавшись, Хлада вытащила из глазницы мертвеца метательный нож Калрэйна, обтерла, вставила в продолговатую ячейку бригантины. Вдруг все-таки представится случай вернуть владельцу?
Тела убитых носильщиков она старательно пересчитала… Погибли далеко не все — в бой синекожие не рвались, лишь старались спасти свои шкуры, и кое-кому это наверняка удалось… Сбежали в панике, бродят сейчас по болотам… Вернутся ли, рассчитывая чем-нибудь поживиться в разгромленном лагере? Едва ли, Сердце Уорлога и до нападения пугало их до полусмерти, а уж теперь… Небось бегут без оглядки в свою деревню.
Она раскидала обгоревшие лохмотья — все, что уцелело от палатки близнецов. Ничего не нашла, кроме обожженной земли и непонятных спекшихся черных комков. На останки людей не больно-то похоже, но наемница понятия не имела, во что превращается человек от воздействия магического пламени…
Полотнище палатки Гаэлариха изрублено, куски ткани раскиданы по камням, — однако не обгорели. А ведь Хлада видела ночью, что сюда ударил сгусток зеленого огня, и пламя охватило походное жилище мага. Наверное, сработало заклинание, предохраняющее от пожара. Или магический амулет… Но от грабителей то заклинание защитить явно не смогло: вокруг валяются клочья одежды и вспоротые мешки, сундуки, в которых маг вез свои пожитки и наиболее ценные артефакты. Сундуки пусты, как убедилась Хлада…
— Посмотри! — позвал великан, несколько удалившийся от лагеря.
Она подошла, взглянула.
Трупы… Много трупов… Разрубленные пополам — срез чистенький, ровненький… Разваленные от макушки до паха… Отсеченные конечности…
— Хигарт, — сказал Афилей без тени сомнения. — Его топор.
Внезапно почувствовав смертельную усталость, Хлада уселась на ближайший плоский камень. Отвела взгляд в сторону, смотреть на место, где сражался командир, не хотелось, — очень уж напоминало лавку взбесившегося мясника…
Теперь она прекрасно понимала план Хигарта: имитировать магический ритуал, привлечь к себе внимание. Напугать и спровоцировать жителей плато: пришельцы затевают что-то непонятное, а значит — опасное…
Синекожие, очевидно, должны были стать приманкой… Но остальные? Неужели ими Хигарт тоже пожертвовал без сомнений и колебаний?
Афилей вновь пошагал к тому, что осталось от лагеря. Хлада потащилась следом, сама не зная, зачем… И так всё ясно и понятно, кроме одного: что им, собственно, делать дальше?
Но великан кое-что искал, старательно и целеустремленно. И нашел: клетку, в которой обитали его мохноноги. Увы, пустую… Одна решетчатая стенка оказалась сломана, зверьки разбежались.
— Они же умрут… Все умрут… — горестно вздыхал Афилей.
— Да что с ними станется? — пожала плечами Хлада. — Найдут место посуше, норы отроют, еще и расплодятся. Они, крысолюды, страсть какие плодовитые.
— Нет… Не смогут. Они теперь другие. Умрут, все умрут…
Хлада ничего не ответила. Она не разделяла симпатию своего огромного приятеля к смешным уродцам. И жалеть о крысолюдах, когда погибли или вот-вот погибнут люди, казалось ей по меньшей мере странным.
Великан был другого мнения. Медленно пошел среди каменных обломков, поглядывая по сторонам, посвистывая на удивление негромко и мелодично, особенно если вспомнить его недавние песни, заставлявшие содрогаться скалы.
Остановился, нагнулся, произнес странную фразу, несколько напоминающую верещание мохноногов.
Хлада тоже увидела зверька, прижавшегося к земле среди скальных обломков. Ей показалось, что в лапке крысолюда что-то блеснуло. Присмотрелась: ну точно, знакомое украшение…
Похоже, злоключения минувшей ночи изрядно запугали мохноногов, — к Афилею его питомец не поспешил. Напротив, юркнул под здоровенный каменный обломок, неплотно прилегавший к земле. От человека такое убежище спасло бы с полной гарантией, но никак не от великана… Афилей без излишних усилий перевернул камень, зверек прижался к земле, больше не пытаясь убежать.
Наемница удивленно присвистнула — оказывается, крысолюд тоже успел обследовать лагерь, и нашел-таки, чем поживиться. Рядом с ним лежала небольшая кучка блестящих предметов: оловянная начищенная пуговица, монета, пробитая посередине — такие порой висели в ожерельях м?гану, среди зубов и клыков. Еще одна монета, без отверстия, и не какая-нибудь, — золотой содар. Под камнем обосновался весьма зажиточный крысолюд…
Но Хладу больше заинтересовал круглый серебряный медальон на разорванной цепочке. Наемница подождала, пока Афилей аккуратно, очень медленно приблизит руку и возьмет зверька. Потом подняла медальон. Ну точно, тот самый, покрытый непонятными знаками, который Хигарт как-то вытянул из-под одежды мэтра Тигара…
…За полчаса Афилей отыскал и водворил в кое-как залатанную клетку еще трех своих любимцев. И на этом завершил поиски. Остальные мохноноги или погибли, или убежали слишком далеко.
— Что делать будем, Афилей? — спросила Хлада тихо и устало. Бессонная ночь начала сказываться, да и рана болела все сильнее.
Великан пожал необъятными плечищами, помолчал. Ответил после паузы:
— Здесь мы сделали всё. Надо наверх, — он мотнул головой в сторону плато.
— Как?
— Искать, где спустились эти, — новый кивок, на сей раз в направлении трупов. — По следам. Я плохо умею их понимать. Они, — кивок на клетку, — смогут. Не сейчас, позже. Устали, напуганы. Им надо отдохнуть. И нам. Час или два. Хорошо бы поспать.
— Надо спешить, там ведь наших… — пробормотала Хлада, едва ворочая языком, и сама чувствуя, что куда-то спешить едва ли сейчас сумеет. — Хорошо… Час, не больше…
— Пойдем. Пора искать.
…Они шагали вдоль подножия плато. Впереди смешной рысцой, нелепо подкидывая зад, бежал крысолюд. Принюхивался к земле, довольно уверенно держал направление.
Вскоре Хлада уверилась, что зверек не морочит им головы и не выискивает очередную монету: на небольшом участке местность понизилась, и они с Афилеем увидели на влажной почве множество отпечатков босых ног. А следом за босоногими, частично перекрыв их следы, прошли два человека в сапогах. Причем одна пара сапог, судя по размеру подошв, могла в их компании принадлежать только Хигарту.
— Он жив, он преследовал этих… — начала Хлада и не закончила. — Что это? Землетрясение?!
Великан торопливо опустил клетку с крысолюдами на землю, перехватил поудобнее кирку.
Почва ощутимо содрогалась. И скалы содрогались. И Хлада с Афилеем.
Вот только не бывает землетрясений с такими ритмичные толчками… И не сопровождаются они каменным хрустом и треском, быстро приближающимся. Это могло быть только…
Что это могло быть, Хлада сообразила за мгновение до того, как из-за изгиба плато показалась голова. Даже, скорее, Голова…
Она была как… Хлада поняла, что не может подобрать сравнения. Попросту не с чем сравнить голову столь неимоверных размеров… Афилей и тот показался бы на ее фоне карликом. Морщинистая голая кожа, желтые глазищи — способные, наверное, моргнув, раздавить человека, расплющить между веками. Пасть закрыта, и какие в ней таятся клыки, узнавать совершенно не хотелось. Вслед за головой из-за изгиба медленно вытягивалась шея, непропорционально длинная…
Хлада поняла, что Хигарт с Гаэларихом ошибались. Может, м?гану и в самом деле принимают рев водопада за голос Действительно Большого Чудища… Однако оно, Чудище, все же существует…
Существует и топает прямиком к ним с Афилеем….
Сотрясая скалы.
Нет, я вытянулся на чем-то мягком, и это мягкое, слегка покачиваясь, куда-то двигалось, — над головой проплывали кроны деревьев, мелькало в их разрывах синее небо… Носилки, сообразил я. Или растянутое полотнище, их заменяющее.
Ну и кто меня волочет? Куда и зачем?
Я повернул голову. Вернее, захотел повернуть. Но мышцы шеи полностью проигнорировали желание хозяина… Понятно.
До упора скосив глаза, я сумел-таки разглядеть одного из своих носильщиков. Честно говоря, ожидал увидеть уже привычную клыкастую маску… Ан нет. Вцепившись в край полотнища, рядом шагал тип в черном плаще и в шлеме-бацинете, тоже черном, вороненом. И держал в другой руке знакомую глевию — такими же мне пытались выпустить кишки на постоялом дворе Альхенгарда.
Скосил глаза в другую сторону и увидел другого шлемоносца, весьма похожего.
Общаться с этой публикой лучше всего с топором в руке, но его-то как раз и не было. Хуже того, я не ощущал присутствия поблизости Бьерсарда. В чужие руки он не дается — если дело не происходит в наркотическом бреду, разумеется. И, скорее всего, остался лежать там, где я сдуру подставился под стрелу… Беда небольшая, окажись мое тело в работоспособном состоянии. Но увы… Не то что отобрать глевию — даже мизинцем пошевелить я был не в силах.
Сила столкнулась с силой, и ни одна не желала уступать… Гул нарастал, скала мелко тряслась, и там, где камень соприкасался со сталью, раздавался треск, отлетали каменные крошки и камешки покрупнее… Лезвие светилось всё ярче.
Подбежавший лучник, не раздумывая, поднырнул под топор. Моорун чуть отстал…
Гул стал нестерпимым, скала дернулась и продвинулась сразу ладони на полторы, не меньше. Каменные осколки посыпались градом. Теперь Бьерсард упирался не в гладкий срез плиты — в достаточно глубокую яму.
Крепкому и плечистому человеку протиснуться уже не удастся, но сухощавый Моорун с трудом, но все же проскользнул в ужавшуюся щель.
Лезвие Бьерсарда пылало ярко-алым светом. Пахло раскаленными камнем и металлом… Надо спасать верное оружие.
Я вцепился в рукоять и чуть не взвыл от боли в обожженной руке. А может, и взвыл, за гулом и скрежетом все равно не расслышать. Потянул изо всех сил, скала не отпускала добычу, я рванул так, что в спине что-то противно хрустнуло…
Плита брызнула во все стороны каменным крошевом, но Бьерсард выскочил из капкана. Я шлепнулся на спину и тут же отшвырнул раскаленный топор.
С тяжелым грохотом гигантская дверь захлопнулась. Но теперь в ней появилось отверстие — не то глазок, не то отдушина… Как раз там, где сопротивлялся чужой магии Бьерсард, через сквозное отверстие сочился лунный свет… Но человек не пролезет, даже такой худосочный, как Моорун. Разве что совсем несмышленый младенец протиснется…
— Мы ходить убивать многа-многа людоед? — бодро спросил великий вождь.
— Ага, ходить-убивать, — столь же бодро подтвердил я, дуя на обожженную ладонь. — Многа-многа! Только пусть сначала топор остывать мала-мала.
* * *
На плато, в отличие от окружавшей его болотистой равнины, стоял лес. Породы деревьев я не мог различить в неярком лунном свете, но все же надеялся, что хищные древомонстры, про которых рассказывала Хлада, здесь не растут…Позади остался круглый провал туннеля. Нашей троице повезло — на выходе из него не оказалось ни запирающих плит, ни стражи… Хотя, конечно, стражникам — которых на посту не оказалось — повезло еще больше.
Ну и что теперь? Тупо прочесывать втроем несколько квадратных лиг леса?
Правее деревья вроде бы стояли пореже, и с той же стороны легкий ветерок доносил характерный для болот запах гниющих растений.
— Моорун, скажи: здешние людоеды и вправду пожирают пленников сразу, немедленно? И кидают кости вниз? Ты сам-то находил? — спросил я старика.
— Правда, сай-саг?гана Хигарт! Совсем правда! Сам видать, сам находить!
— Значит, — сделал я вывод, — пировать они предпочитают на краю плато. Так?
Спутники покивали: так, мол, согласны.
— А край там, — указал я на просвет между деревьями, — Значит, туда и идем. Кажется мне, что сегодня у них есть повод для неплохой пирушки.
И мы осторожно, но достаточно быстро, двинулись по лесу.
Я не ошибся. Вскоре показалась опушка. За последними деревьями тянулась полоса шириной в три десятка шагов, поросшая низеньким кустарником и жесткой травой. Дальше — обрыв, в чем я убедился, подойдя к краю и заглянув вниз. Падать будет долго и неприятно.
Мы вернулись под прикрытие деревьев и двинулись вперед, вдоль опушки леса. Я решил пройти так вдоль края всего плато. Если расчеты верны, то рано или поздно мы наткнемся на людоедов, разводящих костер под большим котлом…
Конечно, пленников могли все же утащить в глубину леса, но лезть в ночную чащу, совершенно не зная местность, мне не хотелось.
* * *
Впереди захрустели ветки. Мы остановились, замерли, напряженно всматриваясь в ночь. Ламмо поднял лук и положил стрелу на тетиву.Кто-то ломился прямо на нас, вслепую, не разбирая дороги. В просвете между деревьями показалась темная фигура. Близнец, облегченно вздохнув, опустил лук. Спустя несколько ударов сердца и я узнал нелепый коротконогий силуэт с непропорционально большой головой.
Знаками я показал Ламмо и Мооруну, чтобы они обошли Тигара с боков и посмотрели, не идут ли за ним наши дорогие ночные гости. Едва ли его могли пустить вперед в качестве приманки, но я сегодня уже ошибся по-крупному и рисковать не хотел.
Две тени исчезли в темноте, и недолгое время спустя раздался приглушенный вопль Тигара — на плечо ему неожиданно опустилась дружеская рука Ламмо, а перед носом, как синекожее привидение, возник Моорун.
Поспешил к ним и я. Запыхавшийся Тигар привалился к стволу дерева и закатил глаза.
— Ху-у-у… Хвала богам, Хигарт, это вы! Я думал, этот ночной кошмар никогда не закончится…
— Что с вами случилось? Где остальные? Где мэтр Гаэларих? — засыпал я его вопросами.
— Я ждал у вашей палатки, как вы приказали! И вдруг крики, шум! Я побежал, и тут выскочила какая-то жуткая образина… Наверное, меня ударили по голове… болит очень сильно… — пожаловался Тигар.
Я присмотрелся к нему повнимательнее — почтенный летописец ухитрился перемазаться кровью с головы до ног.
— Вы ранены, мэтр?
— Нет… Я тоже удивился, обнаружив кровь на одежде… Представляете, этот прекрасный камзол теперь безвозвратно испорчен! А я купил его еще до Катаклизма, теперь таких не делают… Но кровь на нем не моя!
— Что было дальше?
— Вы знаете, я толком не разобрал… Меня куда-то несли, тащили… Наверное, я временами терял сознание.
— А вы все-таки как-то сбежали?
— Я? Не помню… или помню… Да, я как-то сумел порвать веревки и побежал…
— А охрана?!
— Я не помню! — взвизгнул мэтр Тигар. — Я, кажется, кого-то убил! А потом шел по лесу! Мне плохо! Они гнались за мной!
Порвал веревки, убил охранников, ничего не помнит… Знакомая история.
— Что с остальными? — спросил я главное.
— Их съедят… Их сейчас съедят!
— Где?
Ответить мэтр не успел…
Моорун предостерегающе поднял руку, но я и сам услышал: погоня, о которой помянул Тигар, и в самом деле шла за ним по пятам.
Факелов преследователи не зажигали, но судя по звукам, было из немного, всего несколько человек. Впрочем, это могли быть лишь самые быстроногие, а остальные на подходе.
В любом случае, бежать смысла не было. Наверняка они куда лучше нас знают эти места, да и не побегаешь особо по плато окружностью в десять лиг. Оставалось принять бой.
Надеюсь, опасность сейчас грозит достаточно серьезная, чтобы Тигар смог нас чем-нибудь удивить… Однако не голыми же руками, надо чем-то вооружить летописца…
— Дай ему свой тесак, — негромко приказал я близнецу.
Ламмо с огромной неохотой вытянул из прикрепленного к колчану чехла преизрядный клинок — сокмены зовут их подсайдачными ножами, протянул Тигару…
Мэтр, казалось, не увидел оружия.
— Они меня убьют! — заверещал он в полный голос и бросился бежать, не разбирая дороги. Выскочил на открытое пространство и понесся прямиком к обрыву. Едва ли он рассчитывал найти там спасение — попросту ничего не соображал от страха.
И в этот момент из темноты в нас полетели стрелы. Возможно, стрелявшие видели сегодня Бьерсард в действии и решили не искушать судьбу в рукопашной схватке.
— Стреляй! — крикнул я Ламмо и бросился в сторону. Моорун, без приказа, — в другую. Старик знал-таки толк в таких стычках… Ламмо шагнул под прикрытие толстого дерева, выстрелил. И попал! Хрип, шум рухнувшего тела…
Судя по летевшим стрелам, метали их те же примитивные деревянные луки, какими пользуются соплеменники Мооруна, — короткие и маломощные. Да и владельцы тех луков оказались паршивыми стрелками. Хотя в их оправдание можно сказать, что для прицельной стрельбы было слишком темно.
Темно — но не для юного сокмена, получившего в подарок свой первый игрушечный лук в тот же день, когда сделал первый шаг, не раньше и не позже. Три выстрела Ламмо — два попадания. А может, и все три, если третий был убит наповал и умер бесшумно…
И тут сзади раздался крик — тонкий, заячий, исполненный боли…
Я быстро обернулся. На краю обрыва, хорошо освещенный лунным светом, стоял Тигар. И кричал, опустив голову и уставившись на стрелу, торчавшую из его живота.
Следующая стрела ударила его в грудь. Крик смолк. Взмахнув руками, мэтр рухнул с обрыва.
Вот и всё… Смертельные раны, или нет, — не имеет значения. Живым после падения с такой высоты все равно не остаться…
Не уберег… Не удастся больше улыбаться его напыщенным фразам, и внимательно слушать действительно интересные рассказы метра… И узнать, какие еще загадочные умения даровал ему епископ, тоже не придется… Нелепая смерть в нелепой ночной стычке.
Наверное, не стоило пороть горячку… Стоило подождать, пока Ламмо по одному перестреляет противников, — всё к этому шло.
Но я занес над головой топор и рванулся к вражеским стрелкам, прячущимся в тени деревьев. Я ничего не мог сделать для Тигара, кроме одного, — отомстить за его смерть. И очень этого хотел.
Кажется, я что-то кричал. Не помню… Свист стрелы, совсем рядом… Мимо. Еще и еще… Снова мимо. Уцелевшие убийцы Тигара сосредоточили теперь всё внимание на мне. Я не обращал внимание, и стрелу, царапнувшую щеку, почти не почувствовал…
Темная фигура, совсем рядом — отшвырнув лук, стрелок тянулся за прислоненным к дереву копьем. Поздно…
Бьерсард свистнул в воздухе и…
Деревья вдруг закружились в диком хороводе, земля куда-то исчезла, словно ее выдернули из-под ног; я почувствовал, что падаю, падаю с обрыва, — как? почему? ведь был от него далеко… — падение все убыстрялось, но жесткого приземления я уже не ощутил…
Исчезло всё.
Меня тоже не стало.
* * *
Калрэйн смерти не боялся… При его прежней профессии — смешно и глупо. Однако, как и любой нормальный человек, предпочитал по мере сил отсрочить это неизбежное событие. Все когда-то умрут, спору нет, но пусть уж его личное «когда-то» наступит как можно позже.Но смерть не интересуется желаниями и предпочтениями тех, за кем приходит. И Калрэйн, лежа связанным неподалеку от ярко пылающего костра людоедов, понял: от него теперь не зависит, удастся или нет увидеть рассвет. Всё, что мог, он уже сделал… Больше не сможет ничего. Остается рассчитывать на помощь со стороны или на чудо. В чудеса Калрэйн не верил…
В ночном суматошном бою он и в самом деле старался, как мог. Не меньше десятка нападавших уже ни на кого и никогда не нападут, — не разминулись с полетом клинков, брошенных рукою ассасина. Еще троих или четверых Калрэйн зарубил мечом-опояской… Но его все-таки долгие годы учили совсем другому: не рубиться с численно превосходящим противником и уцелеть в этой рубке, но самому выбирать удобное место и время для драки. Вернее, для беспощадного стремительного удара, ответить на который враг уже не сможет… Но этой ночью выбирал отнюдь не он.
Навалились толпой, не считаясь с потерями, сбили с ног, обезоружили… И вот — костер и людоеды, готовящиеся к пиршеству…
Смерть смотрела в глаза. И выглядела отвратительно… Ассасин даже не мог утешаться неведением — действие, в котором очень скоро придется участвовать и ему, разворачивалось перед его глазами: людоеды убивали одного из захваченных синекожих носильщиков.
Убивали неторопливо, но и не мешкая. Деловито и без суеты. Словно крестьяне, привычно — в сотый или тысячный раз — забивающие переставшую доиться корову.
Связанный синекожий носильщик висел, подвешенный за ноги. Взмах ножа — и алая кровь хлынула в заботливо подставленную чашу. Носильщик еще не прекратил содрогаться, а ему уже аккуратно вспороли живот, вывалили ком внутренностей…
Калрэйн закрыл глаза. Вообще-то он неутомимо собирал рецепты разных мест и народов, даже поговаривал иногда, что напишет в старости поваренную книгу, но тайны здешней кулинарии его не привлекали…
Потом все-таки открыл. Чаша с кровью уже шла по кругу, а два людоеда споро пропускали кишки между пальцем и обушком ножа, выдавливая содержимое. Печень, сердце и что-то еще жарилось над огнем, нанизанное на палочки. Тело, сцедив кровь, спустили, начали разделывать…
…Людоедов здесь собралось немного, десятка полтора, но одни, наевшись, уходили, и вместо них подходили новые. Калрэйн понял: одним пленником они не насытятся. Сожрут всех.
Как ни странно, принадлежали людоеды к разным народам. Виднелись среди них и синекожие туземцы, и вполне белые люди… Но трескали человечину все с одинаковым аппетитом.
Спастись ассасин не рассчитывал, но хотя бы одного врага решил прихватить с собой. Когда подойдут и нагнуться, он зажмет в зубах спрятанное за щекой лезвие, сделает резкое движение головой… Лучше бы, конечно, перерезать им веревки… Но руки стянуты за спиной, а двое других пленников лежат слишком далеко.
Пиршество продолжалось. Еще один носильщик повторил судьбу сотоварища, и кости его полетели с обрыва. На десерт остались Калрэйн и один из лучников-близнецов… Ламмо (или Ломмо?) лежал с другой стороны костра. Рядом валялось его оружие, которое людоеды прихватили с собой. Своего меча ассасин не видел, да и прочих клинков тоже. Кое-что, правда, оставалось у него спрятанным под одеждой.
Здоровенный людоед с окровавленными руками оценивающе посмотрел на одного пленника, на другого…
Кого выберут? — гадал Калрэйн. Он сам крупнее, но у близнеца, наверное, мясо моложе и нежнее…
Выбрали лучника. Тот самый здоровенный детина затянул у него на ногах петлю, потянул за другой конец веревки… И рухнул прямо в костер. Из глаза торчало оперение стрелы, задней части головы попросту не было.
Стрелы летели из темноты одна за другой, беспощадные и меткие. Людоеды беспорядочно метались на освещенном пространстве, некоторые бросились наутек, другие, наоборот, похватали оружие и зигзагами побежали в сторону невидимого стрелка.
Калрэйн не стал дожидаться, кто победит в схватке. Вскочил, запрыгал на связанных ногах, изо всех сил боднул в лицо подвернувшегося людоеда, снова упал, перекатился, — и оказался рядом со связанным близнецом. Лезвие было уже наготове, зажато в зубах, — два взмаха головой, и руки лучника освободились.
Не дожидаясь, пока ассасин освободит ему ноги, юный сокмен подхватил лук и начал стрельбу — такую же меткую и быструю…
Последний убегавший рухнул со стрелой в затылке… Калрэйн понял, что смерть опять заглянула в глаза, но все-таки прошла мимо.
Глава шестая. Действительно Большое Чудище и еще один спаситель мира
Если я беру в руки карандаш, или кисть, или же просто кусок угля, — то чувствую, как голова моя буквально разлетается, разрывается на части от образов рождающегося нового мира, новой Вселенной…
Поэтому я всегда работаю над своими картинами в шлеме.
Сигуэро, художник, ХХ век п. К.
Рассвело… Живых в разгромленном лагере почти не осталось, лишь Хлада и великан. Бродили среди трупов, рассматривали убитых врагов, пытались отыскать хоть кого-то из друзей, — но не находили, и наемница не знала — грустить или радоваться по этому поводу… Хотелось, конечно, надеяться, что живы, что выкарабкаются, даже угодив в плен, но…
Хлада понимала, что осталась живой и свободной исключительно благодаря помощи Афилея — в схватке с разъяренным гигантом никакое численное преимущество помочь людоедам не могло. Остальных, как она полагала, просто задавили числом. Даже Хигарта… Как ни удивительно, даже Хигарта.
Наемница нагнулась к одному из убитых, относительно целому, — ни под Бьерсард, ни под кирку Афилея он не подвернулся. Можно сказать, повезло, — если у мертвецов вообще бывает везение. Сдернула маску, рогатую и клыкастую. Странно… Мертвыми глазами в утреннее небо уставился явно м?гану, или представитель какого-то близкородственного племени: то же безбородое лицо с приплюснутым носом и толстыми, слегка вывернутые наружу губами, та же кожа с синеватым оттенком, кажущаяся сейчас пепельно-серой… А предыдущий убитый, которого она внимательно осмотрела, был белокожим, с вьющейся рыжей шевелюрой и такого же оттенка бородой, — по виду типичный житель Западного Уорлога. Очень странно…
Поколебавшись, Хлада вытащила из глазницы мертвеца метательный нож Калрэйна, обтерла, вставила в продолговатую ячейку бригантины. Вдруг все-таки представится случай вернуть владельцу?
Тела убитых носильщиков она старательно пересчитала… Погибли далеко не все — в бой синекожие не рвались, лишь старались спасти свои шкуры, и кое-кому это наверняка удалось… Сбежали в панике, бродят сейчас по болотам… Вернутся ли, рассчитывая чем-нибудь поживиться в разгромленном лагере? Едва ли, Сердце Уорлога и до нападения пугало их до полусмерти, а уж теперь… Небось бегут без оглядки в свою деревню.
Она раскидала обгоревшие лохмотья — все, что уцелело от палатки близнецов. Ничего не нашла, кроме обожженной земли и непонятных спекшихся черных комков. На останки людей не больно-то похоже, но наемница понятия не имела, во что превращается человек от воздействия магического пламени…
Полотнище палатки Гаэлариха изрублено, куски ткани раскиданы по камням, — однако не обгорели. А ведь Хлада видела ночью, что сюда ударил сгусток зеленого огня, и пламя охватило походное жилище мага. Наверное, сработало заклинание, предохраняющее от пожара. Или магический амулет… Но от грабителей то заклинание защитить явно не смогло: вокруг валяются клочья одежды и вспоротые мешки, сундуки, в которых маг вез свои пожитки и наиболее ценные артефакты. Сундуки пусты, как убедилась Хлада…
— Посмотри! — позвал великан, несколько удалившийся от лагеря.
Она подошла, взглянула.
Трупы… Много трупов… Разрубленные пополам — срез чистенький, ровненький… Разваленные от макушки до паха… Отсеченные конечности…
— Хигарт, — сказал Афилей без тени сомнения. — Его топор.
Внезапно почувствовав смертельную усталость, Хлада уселась на ближайший плоский камень. Отвела взгляд в сторону, смотреть на место, где сражался командир, не хотелось, — очень уж напоминало лавку взбесившегося мясника…
Теперь она прекрасно понимала план Хигарта: имитировать магический ритуал, привлечь к себе внимание. Напугать и спровоцировать жителей плато: пришельцы затевают что-то непонятное, а значит — опасное…
Синекожие, очевидно, должны были стать приманкой… Но остальные? Неужели ими Хигарт тоже пожертвовал без сомнений и колебаний?
Афилей вновь пошагал к тому, что осталось от лагеря. Хлада потащилась следом, сама не зная, зачем… И так всё ясно и понятно, кроме одного: что им, собственно, делать дальше?
Но великан кое-что искал, старательно и целеустремленно. И нашел: клетку, в которой обитали его мохноноги. Увы, пустую… Одна решетчатая стенка оказалась сломана, зверьки разбежались.
— Они же умрут… Все умрут… — горестно вздыхал Афилей.
— Да что с ними станется? — пожала плечами Хлада. — Найдут место посуше, норы отроют, еще и расплодятся. Они, крысолюды, страсть какие плодовитые.
— Нет… Не смогут. Они теперь другие. Умрут, все умрут…
Хлада ничего не ответила. Она не разделяла симпатию своего огромного приятеля к смешным уродцам. И жалеть о крысолюдах, когда погибли или вот-вот погибнут люди, казалось ей по меньшей мере странным.
Великан был другого мнения. Медленно пошел среди каменных обломков, поглядывая по сторонам, посвистывая на удивление негромко и мелодично, особенно если вспомнить его недавние песни, заставлявшие содрогаться скалы.
Остановился, нагнулся, произнес странную фразу, несколько напоминающую верещание мохноногов.
Хлада тоже увидела зверька, прижавшегося к земле среди скальных обломков. Ей показалось, что в лапке крысолюда что-то блеснуло. Присмотрелась: ну точно, знакомое украшение…
Похоже, злоключения минувшей ночи изрядно запугали мохноногов, — к Афилею его питомец не поспешил. Напротив, юркнул под здоровенный каменный обломок, неплотно прилегавший к земле. От человека такое убежище спасло бы с полной гарантией, но никак не от великана… Афилей без излишних усилий перевернул камень, зверек прижался к земле, больше не пытаясь убежать.
Наемница удивленно присвистнула — оказывается, крысолюд тоже успел обследовать лагерь, и нашел-таки, чем поживиться. Рядом с ним лежала небольшая кучка блестящих предметов: оловянная начищенная пуговица, монета, пробитая посередине — такие порой висели в ожерельях м?гану, среди зубов и клыков. Еще одна монета, без отверстия, и не какая-нибудь, — золотой содар. Под камнем обосновался весьма зажиточный крысолюд…
Но Хладу больше заинтересовал круглый серебряный медальон на разорванной цепочке. Наемница подождала, пока Афилей аккуратно, очень медленно приблизит руку и возьмет зверька. Потом подняла медальон. Ну точно, тот самый, покрытый непонятными знаками, который Хигарт как-то вытянул из-под одежды мэтра Тигара…
…За полчаса Афилей отыскал и водворил в кое-как залатанную клетку еще трех своих любимцев. И на этом завершил поиски. Остальные мохноноги или погибли, или убежали слишком далеко.
— Что делать будем, Афилей? — спросила Хлада тихо и устало. Бессонная ночь начала сказываться, да и рана болела все сильнее.
Великан пожал необъятными плечищами, помолчал. Ответил после паузы:
— Здесь мы сделали всё. Надо наверх, — он мотнул головой в сторону плато.
— Как?
— Искать, где спустились эти, — новый кивок, на сей раз в направлении трупов. — По следам. Я плохо умею их понимать. Они, — кивок на клетку, — смогут. Не сейчас, позже. Устали, напуганы. Им надо отдохнуть. И нам. Час или два. Хорошо бы поспать.
— Надо спешить, там ведь наших… — пробормотала Хлада, едва ворочая языком, и сама чувствуя, что куда-то спешить едва ли сейчас сумеет. — Хорошо… Час, не больше…
* * *
Проспала она, судя по тому, насколько поднялось солнце, часа два, а то и два с половиной, и спала бы дальше, но разбудил Афилей.— Пойдем. Пора искать.
…Они шагали вдоль подножия плато. Впереди смешной рысцой, нелепо подкидывая зад, бежал крысолюд. Принюхивался к земле, довольно уверенно держал направление.
Вскоре Хлада уверилась, что зверек не морочит им головы и не выискивает очередную монету: на небольшом участке местность понизилась, и они с Афилеем увидели на влажной почве множество отпечатков босых ног. А следом за босоногими, частично перекрыв их следы, прошли два человека в сапогах. Причем одна пара сапог, судя по размеру подошв, могла в их компании принадлежать только Хигарту.
— Он жив, он преследовал этих… — начала Хлада и не закончила. — Что это? Землетрясение?!
Великан торопливо опустил клетку с крысолюдами на землю, перехватил поудобнее кирку.
Почва ощутимо содрогалась. И скалы содрогались. И Хлада с Афилеем.
Вот только не бывает землетрясений с такими ритмичные толчками… И не сопровождаются они каменным хрустом и треском, быстро приближающимся. Это могло быть только…
Что это могло быть, Хлада сообразила за мгновение до того, как из-за изгиба плато показалась голова. Даже, скорее, Голова…
Она была как… Хлада поняла, что не может подобрать сравнения. Попросту не с чем сравнить голову столь неимоверных размеров… Афилей и тот показался бы на ее фоне карликом. Морщинистая голая кожа, желтые глазищи — способные, наверное, моргнув, раздавить человека, расплющить между веками. Пасть закрыта, и какие в ней таятся клыки, узнавать совершенно не хотелось. Вслед за головой из-за изгиба медленно вытягивалась шея, непропорционально длинная…
Хлада поняла, что Хигарт с Гаэларихом ошибались. Может, м?гану и в самом деле принимают рев водопада за голос Действительно Большого Чудища… Однако оно, Чудище, все же существует…
Существует и топает прямиком к ним с Афилеем….
Сотрясая скалы.
* * *
Сознание вернулось сразу. Провалов в памяти тоже не наблюдалось: помнил всё, что происходило перед тем, как я провалился в темное ничто. Понимал, что стрела, царапнувшая меня, была отравлена. Хорошо хоть наконечник смазали не смертельным ядом, а какой-то парализующей гадостью… Но вполне может статься, что ничего хорошего в этом нет. Потому что лежал я вовсе не там, где упал, не в лесу под деревом…Нет, я вытянулся на чем-то мягком, и это мягкое, слегка покачиваясь, куда-то двигалось, — над головой проплывали кроны деревьев, мелькало в их разрывах синее небо… Носилки, сообразил я. Или растянутое полотнище, их заменяющее.
Ну и кто меня волочет? Куда и зачем?
Я повернул голову. Вернее, захотел повернуть. Но мышцы шеи полностью проигнорировали желание хозяина… Понятно.
До упора скосив глаза, я сумел-таки разглядеть одного из своих носильщиков. Честно говоря, ожидал увидеть уже привычную клыкастую маску… Ан нет. Вцепившись в край полотнища, рядом шагал тип в черном плаще и в шлеме-бацинете, тоже черном, вороненом. И держал в другой руке знакомую глевию — такими же мне пытались выпустить кишки на постоялом дворе Альхенгарда.
Скосил глаза в другую сторону и увидел другого шлемоносца, весьма похожего.
Общаться с этой публикой лучше всего с топором в руке, но его-то как раз и не было. Хуже того, я не ощущал присутствия поблизости Бьерсарда. В чужие руки он не дается — если дело не происходит в наркотическом бреду, разумеется. И, скорее всего, остался лежать там, где я сдуру подставился под стрелу… Беда небольшая, окажись мое тело в работоспособном состоянии. Но увы… Не то что отобрать глевию — даже мизинцем пошевелить я был не в силах.