Страница:
— А вы?
— Вернусь по нашим следам. Заберу у синекожих фургоны, лошадей, потом в Вальгеро…
— Постойте, — перебил я. — В одиночку?! Три фургона и всех верховых?! Не справитесь…
— Не совсем в одиночку… Да и под удар погони, если что, лучше не самому подставляться… Скоро всё сами увидите.
И я увидел…
Но лучше бы не видел. Честное слово, лучше бы я никогда этогоне видел…
Или словно время вернулось вспять, и наш отряд готовится к очередному переходу, и выслушивает последние распоряжения отца-командира.
Память упорно твердила: я сам, своими руками похоронил их среди развалин дворца, даже Тигара, и Гаэларих обрушил заклинанием ветхую стену, скрыв могилу… Но они стояли передо мной — не просто видимость, можно протянуть руку, потрогать, ощутить вполне реальную плоть…
Они снова стояли передо мной… Мыслеформы, выращенные магистром из крохотных комочков псевдоживой материи.
Показалось, что Хлада украдкой подмигнула Калрэйну. Показалось, конечно же, игра света и тени…
На свою копию я старался не смотреть. Что-то с ней магистр напортачил, не бывает у меня такой глуповато-жизнерадостной физиономии. В зеркале, по крайней мере, ни разу не видел… Афилей тоже подкачал — оказался несколько меньше оригинала. Наверное, магистр, когда запасал перед походом заготовки мыслеформов, не предполагал, что придется дублировать экземпляр таких размеров. Но издалека никто не заметит разницы.
Смутное движение я скорее почувствовал краем глаза, чем увидел. Быстро повернулся. Ламмо (или Ломмо?), только что с улыбкой пихнувший брата локтем, вновь замер с непроницаемым выражением лица.
Фантомы бокового зрения? Или все-таки мыслеформы несут какой-то слабый-слабый отпечаток души оригинала? Я понял, что не хочу знать ответ. Совсем не хочу.
Запекшейся ссадины не оказалось на лбу ни у одного брата, ни у другого, и я вдруг сообразил, что подсознательно жду: какой же из близнецов первым начнет фразу?
— Уходите… — попросил я мага. — Выступайте б-быстрее…
Голос сорвался. Гаэларих взглянул удивленно. Сам он лишних эмоций не проявлял. Насмотрелся, наверное, на мыслеформы, копирующие мертвых…
Хотелось проорать: «Да уходите же! Я с каждым попрощался, я всех похоронил! Уходите быстрей!»
Но я сглотнул комок в горле и выдавил что-то про погоню: нельзя, дескать, мешкать.
Напоследок мэтр магистр вручил мне пузырек с какими-то магическими крупинками, небольшими и прозрачными. По одной на ведро или бурдюк болотной воды — через полчаса можно пить.
Я сунул пузырек в карман, даже не поблагодарив.
Они ушли.
Хотелось выть. Хотелось рыдать. Но я сидел, неподвижно сидел на каменном обломке, глядя им вслед, пока цепочка крохотных силуэтов окончательно не растаяла в туманной дымке болот…
Великие герои никогда не плачут.
Одинокая капля ударилась о камень у моих ног. Капля крови из прокушенной губы.
Герои не плачут…
Впрочем, тут же я увидел какое-то копошение в траве у ног великана. Ну точно, мохноног… Едва ли питомцы Афилея, в испуге забившиеся куда-то после шумных схваток на плато, сумели самостоятельно спуститься по веревке. Наверное, он отыскал других, тоже сбежавших из клетки.
Я радостно ускорил шаг. Все-таки куда приятнее идти по болотам в компании великана. Меньше будет вертеться в голове ненужных мыслей.
— Привет, Афилей!
— Здравствуй, Хигарт, — прогудел великан из своей бочки. — Где остальные?
— Погибли. Все. И Хлада, — я преднамеренно отвечал коротко и сухо, надеясь избежать расспросов.
После общения с мыслеформами очень не хотелось снова ворошить все в памяти… И сам не знаю, отчего я не сказал, что Гаэларих остался жив…
Он не стал расспрашивать. Лишь глубоко вздохнул. Вздохом великана можно было раздуть угасающий костер немалых размеров. Или раскрутить крылья ветряной мельницы.
— А наша цель? — спросил Афилей, помолчав.
— Вот, — я похлопал по торбе. — Кристалл здесь.
— И что теперь?
— Пойдем через болота. Потом поедем через пустыню, от лошадей, идущих рысью, ты не отстанешь, не впервой. Потом в столицу… Ну а затем в горы, как я обещал.
Он помолчал, подумал. И выдал:
— Мне очень жаль, Хигарт. Все будет не так. В горы мы не пойдем. Я возвращаю твое обещание.
Да сколько же можно… Если сейчас этот добродушный увалень обернется враждебным магом, или того хуже, нельфиядой… Тогда я покончу с карьерой героя. И попрошусь в какой-нибудь приют для скорбных разумом, выбрав, чтобы сиделки были посимпатичнее…
Но пока великан никем не оборачивался…
— Послушай, Афилей… — начал я. Он перебил без всяких пауз, наверное, заранее заготовил эту речь и ждал подходящего случая.
— Это не мое имя. Не называй меня так. Я терпел это прозвище. Оно нравилось Хладе. Теперь не хочу терпеть.
Да знал я, что Афилей — прозвище, придуманное жителями Карадены. Но настоящее имя не выпытывал. Многие представители примитивных племен скрывают, как их на самом деле зовут. Моорун, например, тоже прозвище. Что-то связанное с носом, не помню точно…
— Тогда объясни мне, о великан, чье имя я не знаю, а прозвище не могу называть, отчего ты изменил свое первоначальное решение и не хочешь больше вернуться в родные горы?
Он как-то странно посмотрел на меня, помолчал. Неужели понял мою досадливую издевку над его рубленными фразами?
— Объясню. Но я буду говорить по-эрладийски. Ты знаешь этот язык. Я знаю все языки. Но не все одинаково хорошо. Эрладийский — старый язык. Я могу на нем думать. Ваш — молодой. Приходится переводить в уме.
— Все-все знаешь? — удивился я. — И язык м?гану?
— Да.
— И язык этих, летучих? Может, видел их отсюда, снизу?
Афилей улыбнулся. И прошипел что-то. Очень похоже на ящероголовых, но поди проверь…
— Они не люди, — пояснил великан. — Животные. Очень простой язык.
— Ты знаешь языки всех животных?
— Да.
— И насекомых?
— У них нет языка. Но при нужде я объяснюсь с ними. Они поймут мою волю.
Дожили… Великан — повелитель мух. И тараканов. И запечных сверчков. Будь это правдой, он мог бы обогатиться, ходя по постоялым дворам и приказывая клопам…
Стоп!
Мухи!
Здешние болота славились своими мухами. Самыми разными, от огромных синих, чью укусы порой вызывают у людей жесточайшую лихорадку, через три дня завершающуюся смертью, до крохотных, едва видимых глазу черных, откладывавших яички в любую царапинку, в любую трещинку кожи…
Но Гаэларих однажды сказал с немалым удивлением, что все его отгоняющие насекомых амулеты лежат в сундуках без дела. Мухи нам не докучали. Вообще.
Ни черные, ни синие, ни прочих расцветок… Никакие. Равно как и другие насекомые.
По-моему, повелитель мух просто-напросто любовался моей ошарашенной физиономией. Потом заговорил. По-эрладийски.
— Ты спрашивал, отчего я изменил свое намерение и не стремлюсь больше в горы? Все очень просто: в мою страну можно попасть отовсюду. Она и ваш мир расположены вот так, — он поднял вертикально громадную ладонь, и приставил к середине ее другую, — ребром и под прямым углом.
Нельзя сказать, чтобы я что-то понял. Постранствовать по свету мне довелось, но ни разу не видел страну, вертикально торчащую из нашего мира.
— А зовут меня Саймуур, — добавил великан после паузы.
— Хм… А нет ли у тебя случайно брата? — спросил я осторожно.
— Есть.
— А зовут его случайно не Сэйгуром? Или Сайгууром?
— Его зовут именно так. Он будет рад узнать, что здесь его помнят…
— Я извиняюсь за нескромный вопрос, но сколько тебе лет?
— Трудно ответить… Годы у вас и у нас бегут по-разному. Но живем мы долго, и я помню времена, когда Лаар был очень молод…
— Понятно… А к чему была вся эта комедия с прилетом на льдине?
— Я не хотел никого пугать… Такое появление жители Карадены поняли.
— А зачем ты пошел со мной? Если не нуждался в моей помощи для возвращения?
— За этим, — коротко сказал Саймуур, ткнув огромным пальцем в сторону моей торбы.
— Что-о-о?!
— Сайгуур попросил… Он сейчас занят другими делами. И попросил меня посмотреть, вокруг чего устроили такую суету его питомцы. Отнесу ему кристалл, пусть сам с ним разбирается.
— По какому праву? — возмутился я. — Я заплатил за этожизнями друзей! А тебе отдать на дармовщинку?
— По праву старшего, — сказал Саймуур, загибая один огромный палец. — По праву мудрого, — загнул он второй. — И по праву сильного, наконец.
— Засунь свои права знаешь куда? Не отдам. Отбери, если сможешь.
Он улыбнулся. Никакой злобы в улыбке не было. Словно взрослый смотрел на смешного малыша — сердящегося, топающего ножкой.
— От кирки я увернусь, — сказал я уверенно. — И нанесу Бьерсардом рану. Смертельную, не сомневайся, этому топору размеры не помеха. Сразу ты не умрешь, конечно же, успеешь меня задушить. Но все-таки умрешь… Конники меня не дождутся, придут сюда. Или вернется Гаэларих. Кристалл окажется там, где ему надлежит оказаться. Только нас не будет… Так стоит ли затевать драку?
Столь печальный сценарий грядущей схватки не смутил великана. Он продолжал улыбаться — так, словно сердящийся малыш выхватил из корзинки с игрушками деревянный мечик… А ведь я не шутил и не брал на испуг.
Ну что же, все когда-то умрут… Мы — сегодня. Неудачный день выдался…
Что-то кольнуло меня в ногу. Опустив взгляд, я увидел крысолюда, отскочившего в сторону. В передней лапке он сжимал обломок стрелы с костяным наконечником…
Даже дать пинка мохнатому гаденышу я не сумел, мышцы ног онемели мгновенно. Памятной ночью отрава действовала на меня дольше, но тогда кровь кипела азартом боя…
Когда я оплыл на землю, великан забрал торбу, приподнял крышку. Рассматривал кристалл, задумчиво почесывая затылок… Ну потрогай же его, прикоснись! Напрасная надежда… В своих мухах и крысолюдах он явно разбирался куда лучше, чем в магических артефактах. Но инстинктом самосохранения обладал. Закрыл торбу, повесил ее на рукоять кирки и перекинул ее через плечо.
В сознании я оставался. Но ни рукой, ни ногой пошевелить не мог.
— Не обижайся на меня, Хигарт. Это слишком опасная игрушка, чтобы оставлять ее в руках малышей.
Тело потеряло чувствительность, но все-таки содрогания почвы я как-то ощутил. Размеренные, становившиеся все сильнее. А потом увидел вышедшее из-за изгиба плато Действительно Большое Чудище…
И понял, что долгая жизнь Саймуура сейчас закончится. Да и моя тоже…
Огромная, с дом, голова опускалась на громадной, непропорциональной длинной шее. Шея была похожа… я понял, что не могу подобрать сравнения. Ствол векового дерева? — тьфу, тростинка, прутик в сравнении с ЭТИМ… Про тело и говорить не приходится. И про четыре громадные лапы, оканчивающиеся широченными, словно бы расплющенными копытами. На иначе устроенных ногах Чудище наверняка проваливалось бы по брюхо при каждом шаге.
М?гану были совершенно правы: Действительно Большое Чудище, иначе и не скажешь.
Великан не пытался убежать, и вообще не оглянулся. Даже когда громадная башка опустилась на землю рядом с ним. Саймуур сосредоточенно рылся в своем необъятном кармане. Наконец нашел, что искал, — нагнулся и положил мне на грудь небольшой кожаный мешочек.
— Возьми, это трофеи моего маленького друга. Он украл их не из корысти, просто любит красивые вещицы.
Мышцы, отвечающие за мою мимику, были парализованы. Но, наверное, взгляд выпученных на Чудище глаз был весьма красноречив.
Саймуур обернулся, шагнул к огромной башке, ласково погладил ее. Объяснил:
— Этого зверя когда-то привел сюда Сайгуур, которого вы зовете Сеггером. Зверь умеет ходить между местами и временами, но он заблудился и страдает. Я сделаю крюк и отведу его домой…
Я его почти не слышал…
Сеггером? СЕГГЕРОМ??? Мы зовем его брата Сеггером?!
Благодати я отчего-то не чувствовал… Хотя только что пообщался с родным братом человекобога. Вернее, как выяснилось, великанобога… Интересно, а родной брат — тоже бог?
И будет ли кощунством и богохульством догнать его с помощью Гаэлариха и отобрать Навершие? Голова идет кругом… а ведь и вправду кружится… или это закружились вокруг меня болота Уорлога?
Кто тут кружится, а кто неподвижен, разобраться я не успел. Все вокруг слилось в непрерывном вращении, собралось в воронку с крутыми склонами, и я, конечно же, не удержался, скатился в ее горловину…
И падал очень долго.
Глава последняя. Цена благих намерений
Я третий день шел по болотам, пытаясь догнать Гаэлариха, — шел налегке, без какого-то груза, с одним лишь Бьерсардом. Пытался и не мог, хотя часть пути проделал не шагом — бегом.
Хуже того, фора в сутки, которую изначально имел маг, постоянно увеличивалась.
Он ведь тоже шел налегке, а его мыслеформы в своей недолгой жизни не нуждались ни в сне, ни в отдыхе, ни в пище… Следы ног магистра я находил лишь возле стоянок его отряда, а на переходах они исчезали. Нетрудно догадаться, что почти весь путь Гаэларих проделал, сидя на плечах у квази-Афилея.
Жрать хотелось неимоверно. В бездну Хаоса политесы: не подкрепиться, не покушать и не перекусить мне хотелось, — жрать, жрать, и жрать…
Дичи вокруг хватало, но увы, мой топор никак не предназначен для охоты. Не хватало еще мне утонуть в трясине, пытаясь достать оружие, брошенное во вспорхнувшую птицу…
Хотя, наверное, вполне достойный конец для героя, опозорившегося так, что дальше некуда… Но голодная смерть на болотах тоже неплохой вариант.
Я мог бы выкопать и съесть клубни м?гойлы, плевать на отвратный вкус и запах… Но понятия не имел, как выглядит ее ботва. К тому же растет она не везде, надо знать места…
А на грязерухов в одиночку никто не охотится. Даже великие герои. У грязерухов есть неприятная манера — раненые, они ныряют глубоко в болотную топь. И без зазубренного гарпуна, крепчайшей веревки и нескольких десятков рабочих рук их нежные окорока не отведать.
На первом же ночлеге мне повезло. Какая-то небольшая, но зубастая ящерка наивно решила, что успеет откусить кусочек мяса от бедра спящего и быстренько смыться в темноту. Глупое животное понятия не имело о сторожевых функциях Бьерсарда, и угодило в золу костра, а чуть позже — в мой желудок.
Второй раз пришлось ложиться натощак…
Перед третьей ночевкой — состоялась она в памятном святилище троллей — я долго рассматривал останки жабоящерицы, изрядно протухшие и обглоданные гурхами и прочими стервятниками.
Вздыхал, с тоской вспоминая аппетитное жаркое Калрэйна, и в конце концов решил, что на костях осталось еще достаточно мяса. Нет, питаться гнильем я не собирался, — всего лишь решил устроить засаду на ночных падальщиков, все равно не спалось на голодный желудок. Говорят, мясо у них не самое ароматное, — ничего, зажму нос.
Прождал полночи, но никто не явился подкрепить силы тухлятинкой… Не везет, так уж не везет. Уснул натощак.
Утром стало ясно: пробежать сегодня не удастся и лиги. И половину-то лиги не пробегу, и четверть… Проклятый разрыв еще больше увеличится… Кончится тем, что я приплетусь в деревню м?гану после того, как ее покинет Гаэларих, и погоня пешего за конными вообще потеряет всякий смысл… Тогда великому герою Хигарту останется одно: выбрать трясину поглубже и добровольно в ней утопиться. Утопленникам позор не страшен.
Я удрученно обшарил свои карманы — вдруг завалялся кусок сухаря? — но обнаружил лишь мешочек с крысолюдскими трофеями, любезно возвращенный Саймууром.
Ну и зачем я три дня тащу его? Хоть и небольшая, но все-таки лишняя тяжесть… Распустил завязку, высыпал побрякушки на ладонь.
Медальон Тигара со знаками Даррауда… В болото, вместе с лопнувшей цепочкой. Видеть не хочу проклятую вещицу. Скольких смертей удалось бы избежать, останься она на шее у владельца… Хильдис Коот здорово рисковал, повесив на свою «тюрьму» столь ненадежный замок, мало ли случайностей в походе… Но рисковал-то он нашими жизнями! Хотя вообще-то странно и не похоже на епископа, он привык осторожничать и перестраховываться, а тут отправил с нами толпу душ бандитов, убийц, еретиков, и даже приговоренного мага-ренегата, — и поставил их охрану в зависимость от прочности паршивенькой цепочки. Что-то здесь не так…
Отложив этот вопрос на потом, я продолжил ревизию.
Оловянная пуговица… В болото!
Бронзовая монетка с пробитым отверстием… Туда же.
А вот золотой содар пригодится. Хотелось бы верить, что когда-нибудь пригодится все же мне, а не тому, кто будет обшаривать найденное в болотах тело.
Единственная принадлежавшая мне вещь в коллекции мохнонога, — серебряное кольцо, полученное от почтарей в Вальгеро. К чему оно теперь? Если даже сайэр епископ пожелал затрудниться и сочинить ответ, — все, что он мог мне присоветовать, давно и безнадежно устарело…
И тут я сообразил, какой я идиот. Груда мышц, управляемая крохотным, как у болотной ящерицы, мозгом. Нет, я тупее ящерицы… Та, конечно, наук не превзошла, но уж с голоду на болотах не сдохнет. Не в пример мне.
Голубь! В трясину епископское послание, — голубь! Большой жирный голубь, отъевшийся казенным зерном на почтовой голубятне! Три дня таскаю в кармане отличное жаркое, и не додумался вынуть и съесть…
Королевские почтовые служащие на серебре явно экономили. Тоненький ободок кольца я смог натянуть лишь на мизинец, и то до половины. Не важно… На руке? На руке! Цып-цып-цып…
Он прилетел лишь через час, когда я уже потерял надежду и уныло брел по болотам. Прилетел и уселся на руку… Правда, жирным и отъевшимся на почтовых харчах не выглядел. Скорее, наоборот, казался тощим и голодным. Перелет до столицы и обратно дело изматывающее… Да еще и на болотах болтался пару-тройку дней, а здесь тоже кормушки с казенным зерном не изобилуют…
— Извини, — сочувственно сказал я голубю, выбирая местечко посуше, где можно было бы распалить костерок, — у тебя своя служба, у меня своя…
И быстро свернул крылатому гонцу шею. Не я такой, жизнь такая… Голодная.
Что к его лапе прикреплен кристалл — точь-в-точь похожий на тот, что я надиктовал для епископа, — я заметил позже, когда торопливо ощипывал голубя. Хотя очень хотелось не ощипывать и не жарить, — разорвать на куски и съесть сырым, выплевывая перья.
Слушать ценные указания Хильдиса Коота я не спешил… Казалось, стоит отломить кончик у игловидного кристалла, и холодный презрительный голос начнет упрекать меня за проваленное дело. Ерунда, конечно же, никак не мог сайэр епископ знать о моем позоре… Но казалось именно так.
И все-таки я активизировал кристалл. Чуть позже, когда ощипанный и выпотрошенный голубь был насажен на прутик и водворен над небольшим костерком.
Зазвучал слегка искаженный голос епископа. И третья сказанная фраза ударила меня, словно боевой цеп по не защищенной шлемом голове. Голоса сайэра Хильдиса я почти не слышал. Запаха подгоравшего жаркого не чувствовал…
Огромная мешанина разнородных и противоречивых фактов и фактиков выстроилась вдруг в единую, цельную и непротиворечивую картину, но при этом на редкость гнусную.
Я понял, что должен перехватить Гаэлариха в деревне м?гану любой ценой. Эти слова употребляют так часто, что смысл их утратился. А он прост: умри, но сделай…
Скорее всего, так и получится… Придется ускориться. За то, чтобы считанные секунды схватки воспринимались бойцом как полчаса, его организм расплачивается потом несколькими часами бессильной усталости, и лишь пару недель спустя приходит в норму… Пробежать, ускорившись, трехдневный путь… Можно, наверное… Но это будет последний бег в моей жизни, сомнений нет. Вопрос в другом: сколько я протяну, добежав до финиша? Не будет ли все впустую?
Разве что попробовать срезать путь… М?гану вели нас весьма замысловато изогнутой дорогой, обходя самые глубокие и непроходимые трясины. Если двинуться напрямик, по полету птицы… Я восстановил в памяти карту мэтра магистра. Да, раза в два с половиной путь сократится, а то и в три. Появляются шансы не сдохнуть сразу же после завершения гонки.
…Я несся напрямик, не разбирая дороге. Не сворачивая. Один раз пробежал прямо по спине нежащегося в трясине грязеруха — но когда он захлопнул хрюкальца и испуганно нырнул в топь, я был уже в полулиге. Провалиться, увязнуть, утонуть мне не грозило. Предметы для ускорившегося человека весьма сильно изменяют свои свойства. Жидкое, например, становится твердым, неподатливым, — и настоящие мастера ускорения, учившие меня в Храме, без труда бегают по водной глади… Трясина же еще удобнее для по-настоящему быстрого бега.
И я бежал…
Ах да, совсем забыл, — голубя, слегка подгоревшего, а с другого бока слегка сыроватого, я все-таки съел…
Очень медленно шагал. Быстро просто не мог. Тело не ощущалось. Вообще. Понуро и тупо выполняло команды мозга, но не более того…
Я успел. Возле уцелевшей хижины виднелись четыре лошади — две верховых и две вьючных. Оседланы, но вьюки не приторочены.
Что с м?гану расправился Гаэларих, я не сомневался. Слишком характерно выглядели мертвецы: ни колотых, ни резаных ран, но головы обуглены, глаза выскочили из глазниц… Все как у человека, убитого магом в Альхенгарде.
Но зачем, раздери меня псы Кронга? Конечно, синекожие могли напасть на магистра, увидев, что он возвращается в одиночестве — если мыслеформы к тому времени развеялись. Позарились, допустим, на лошадей и тот груз, что оставался в деревне…
Но зачем всех-то?!
Великой храбрость м?гану не отличались, поджарить одного-другого для острастки, остальные бы наверняка разбежались.
Выйдя из-за угла пылающей хижины, я понял, зачем.
На круглой главной площади деревни трупы лежали особенно густо, сплошным ковром покрывая утоптанную землю. А центре площади стоял идол, вырезанный из толстенного ствола гевелеи. Не то бог, не то дух-покровитель м?гану не был особенно симпатичным — аж целых две оскаленных пасти, красные выпученные глаза, вместо носа — металлический клюв с синеватым оттенком…
Однако защищая этого уродца, м?гану были готовы погибнуть все, до последнего человека.
Они и погибли. Но не защитили. Потому что идол лежал грудой обломков. Осмотрев их, я понял всё. Последний камешек встал на место, мозаика закончена. Гнусная картинка, любоваться тут не на что… И сейчас я разобью ее вдребезги. Жаль, сам после того проживу недолго…
Шагнув через порог хижины, я уже знал, что увижу.
Предмет лежал на столе, отливая синеватым металлом. Теперь было видно, что передняя часть его и в самом деле напоминает слегка изогнутый птичий клюв, а в задней имеется довольно широкая проушина, до того скрывавшаяся внутри идола.
Вот и оно.
Навершие Молота…
А как называлась та фальшивка, за которой Гаэларих потащил нас на Сердце Уорлога, я не знал и не хотел знать.
Маг сидел здесь же, на противоположной от меня стороне стола. На резном чурбаке, как я думал, — других стульев в хижине не было.
Магистр медленно поднял склоненную голову.
— А-а-а, Хигарт… — сиплым голосом произнес он. — Догадались…
— Да, — коротко произнес я. Берег силы.
В другое время я прикончил бы его сразу. Вскочил бы на стол, лихим прыжком перемахнул бы на другую сторону, взмахнул бы Бьерсардом…
Но не сейчас. Сейчас я был озабочен одним: чтобы мои медленные движения казались ему всего лишь осторожными. Чтобы маг не догадался, в каком я состоянии. Потому что в противном случае он справится со мной легко и без всякой магии — снимет со стены одну из ритуальных резных дубинок, да и забьет до смерти… А я ничем не смогу помешать.
Хотя магистр тоже не в лучшей своей форме — изможденный, похудевший, взгляд тусклый… Но на меня сил у него хватит. Меня в поединке сейчас мог бы одолеть даже крысолюд…
— Вернусь по нашим следам. Заберу у синекожих фургоны, лошадей, потом в Вальгеро…
— Постойте, — перебил я. — В одиночку?! Три фургона и всех верховых?! Не справитесь…
— Не совсем в одиночку… Да и под удар погони, если что, лучше не самому подставляться… Скоро всё сами увидите.
И я увидел…
Но лучше бы не видел. Честное слово, лучше бы я никогда этогоне видел…
* * *
Они снова стояли передо мной: Тигар, Хлада, близнецы, Калрэйн… Словно пропели трубы Последнего Дня, и мертвые восстали во плоти, и Пресветлый Сеггер сейчас воздаст правым и виноватым…Или словно время вернулось вспять, и наш отряд готовится к очередному переходу, и выслушивает последние распоряжения отца-командира.
Память упорно твердила: я сам, своими руками похоронил их среди развалин дворца, даже Тигара, и Гаэларих обрушил заклинанием ветхую стену, скрыв могилу… Но они стояли передо мной — не просто видимость, можно протянуть руку, потрогать, ощутить вполне реальную плоть…
Они снова стояли передо мной… Мыслеформы, выращенные магистром из крохотных комочков псевдоживой материи.
Показалось, что Хлада украдкой подмигнула Калрэйну. Показалось, конечно же, игра света и тени…
На свою копию я старался не смотреть. Что-то с ней магистр напортачил, не бывает у меня такой глуповато-жизнерадостной физиономии. В зеркале, по крайней мере, ни разу не видел… Афилей тоже подкачал — оказался несколько меньше оригинала. Наверное, магистр, когда запасал перед походом заготовки мыслеформов, не предполагал, что придется дублировать экземпляр таких размеров. Но издалека никто не заметит разницы.
Смутное движение я скорее почувствовал краем глаза, чем увидел. Быстро повернулся. Ламмо (или Ломмо?), только что с улыбкой пихнувший брата локтем, вновь замер с непроницаемым выражением лица.
Фантомы бокового зрения? Или все-таки мыслеформы несут какой-то слабый-слабый отпечаток души оригинала? Я понял, что не хочу знать ответ. Совсем не хочу.
Запекшейся ссадины не оказалось на лбу ни у одного брата, ни у другого, и я вдруг сообразил, что подсознательно жду: какой же из близнецов первым начнет фразу?
— Уходите… — попросил я мага. — Выступайте б-быстрее…
Голос сорвался. Гаэларих взглянул удивленно. Сам он лишних эмоций не проявлял. Насмотрелся, наверное, на мыслеформы, копирующие мертвых…
Хотелось проорать: «Да уходите же! Я с каждым попрощался, я всех похоронил! Уходите быстрей!»
Но я сглотнул комок в горле и выдавил что-то про погоню: нельзя, дескать, мешкать.
Напоследок мэтр магистр вручил мне пузырек с какими-то магическими крупинками, небольшими и прозрачными. По одной на ведро или бурдюк болотной воды — через полчаса можно пить.
Я сунул пузырек в карман, даже не поблагодарив.
Они ушли.
Хотелось выть. Хотелось рыдать. Но я сидел, неподвижно сидел на каменном обломке, глядя им вслед, пока цепочка крохотных силуэтов окончательно не растаяла в туманной дымке болот…
Великие герои никогда не плачут.
Одинокая капля ударилась о камень у моих ног. Капля крови из прокушенной губы.
Герои не плачут…
* * *
Он сделал несколько шагов мне навстречу и остановился. Положил обе руки на рукоять упертой в землю кирки и застыл, точно будущий памятник на главной площади моей будущей столицы. Лишь крысолюда на плече не хватало…Впрочем, тут же я увидел какое-то копошение в траве у ног великана. Ну точно, мохноног… Едва ли питомцы Афилея, в испуге забившиеся куда-то после шумных схваток на плато, сумели самостоятельно спуститься по веревке. Наверное, он отыскал других, тоже сбежавших из клетки.
Я радостно ускорил шаг. Все-таки куда приятнее идти по болотам в компании великана. Меньше будет вертеться в голове ненужных мыслей.
— Привет, Афилей!
— Здравствуй, Хигарт, — прогудел великан из своей бочки. — Где остальные?
— Погибли. Все. И Хлада, — я преднамеренно отвечал коротко и сухо, надеясь избежать расспросов.
После общения с мыслеформами очень не хотелось снова ворошить все в памяти… И сам не знаю, отчего я не сказал, что Гаэларих остался жив…
Он не стал расспрашивать. Лишь глубоко вздохнул. Вздохом великана можно было раздуть угасающий костер немалых размеров. Или раскрутить крылья ветряной мельницы.
— А наша цель? — спросил Афилей, помолчав.
— Вот, — я похлопал по торбе. — Кристалл здесь.
— И что теперь?
— Пойдем через болота. Потом поедем через пустыню, от лошадей, идущих рысью, ты не отстанешь, не впервой. Потом в столицу… Ну а затем в горы, как я обещал.
Он помолчал, подумал. И выдал:
— Мне очень жаль, Хигарт. Все будет не так. В горы мы не пойдем. Я возвращаю твое обещание.
Да сколько же можно… Если сейчас этот добродушный увалень обернется враждебным магом, или того хуже, нельфиядой… Тогда я покончу с карьерой героя. И попрошусь в какой-нибудь приют для скорбных разумом, выбрав, чтобы сиделки были посимпатичнее…
Но пока великан никем не оборачивался…
— Послушай, Афилей… — начал я. Он перебил без всяких пауз, наверное, заранее заготовил эту речь и ждал подходящего случая.
— Это не мое имя. Не называй меня так. Я терпел это прозвище. Оно нравилось Хладе. Теперь не хочу терпеть.
Да знал я, что Афилей — прозвище, придуманное жителями Карадены. Но настоящее имя не выпытывал. Многие представители примитивных племен скрывают, как их на самом деле зовут. Моорун, например, тоже прозвище. Что-то связанное с носом, не помню точно…
— Тогда объясни мне, о великан, чье имя я не знаю, а прозвище не могу называть, отчего ты изменил свое первоначальное решение и не хочешь больше вернуться в родные горы?
Он как-то странно посмотрел на меня, помолчал. Неужели понял мою досадливую издевку над его рубленными фразами?
— Объясню. Но я буду говорить по-эрладийски. Ты знаешь этот язык. Я знаю все языки. Но не все одинаково хорошо. Эрладийский — старый язык. Я могу на нем думать. Ваш — молодой. Приходится переводить в уме.
— Все-все знаешь? — удивился я. — И язык м?гану?
— Да.
— И язык этих, летучих? Может, видел их отсюда, снизу?
Афилей улыбнулся. И прошипел что-то. Очень похоже на ящероголовых, но поди проверь…
— Они не люди, — пояснил великан. — Животные. Очень простой язык.
— Ты знаешь языки всех животных?
— Да.
— И насекомых?
— У них нет языка. Но при нужде я объяснюсь с ними. Они поймут мою волю.
Дожили… Великан — повелитель мух. И тараканов. И запечных сверчков. Будь это правдой, он мог бы обогатиться, ходя по постоялым дворам и приказывая клопам…
Стоп!
Мухи!
Здешние болота славились своими мухами. Самыми разными, от огромных синих, чью укусы порой вызывают у людей жесточайшую лихорадку, через три дня завершающуюся смертью, до крохотных, едва видимых глазу черных, откладывавших яички в любую царапинку, в любую трещинку кожи…
Но Гаэларих однажды сказал с немалым удивлением, что все его отгоняющие насекомых амулеты лежат в сундуках без дела. Мухи нам не докучали. Вообще.
Ни черные, ни синие, ни прочих расцветок… Никакие. Равно как и другие насекомые.
По-моему, повелитель мух просто-напросто любовался моей ошарашенной физиономией. Потом заговорил. По-эрладийски.
— Ты спрашивал, отчего я изменил свое намерение и не стремлюсь больше в горы? Все очень просто: в мою страну можно попасть отовсюду. Она и ваш мир расположены вот так, — он поднял вертикально громадную ладонь, и приставил к середине ее другую, — ребром и под прямым углом.
Нельзя сказать, чтобы я что-то понял. Постранствовать по свету мне довелось, но ни разу не видел страну, вертикально торчащую из нашего мира.
— А зовут меня Саймуур, — добавил великан после паузы.
— Хм… А нет ли у тебя случайно брата? — спросил я осторожно.
— Есть.
— А зовут его случайно не Сэйгуром? Или Сайгууром?
— Его зовут именно так. Он будет рад узнать, что здесь его помнят…
— Я извиняюсь за нескромный вопрос, но сколько тебе лет?
— Трудно ответить… Годы у вас и у нас бегут по-разному. Но живем мы долго, и я помню времена, когда Лаар был очень молод…
— Понятно… А к чему была вся эта комедия с прилетом на льдине?
— Я не хотел никого пугать… Такое появление жители Карадены поняли.
— А зачем ты пошел со мной? Если не нуждался в моей помощи для возвращения?
— За этим, — коротко сказал Саймуур, ткнув огромным пальцем в сторону моей торбы.
— Что-о-о?!
— Сайгуур попросил… Он сейчас занят другими делами. И попросил меня посмотреть, вокруг чего устроили такую суету его питомцы. Отнесу ему кристалл, пусть сам с ним разбирается.
— По какому праву? — возмутился я. — Я заплатил за этожизнями друзей! А тебе отдать на дармовщинку?
— По праву старшего, — сказал Саймуур, загибая один огромный палец. — По праву мудрого, — загнул он второй. — И по праву сильного, наконец.
— Засунь свои права знаешь куда? Не отдам. Отбери, если сможешь.
Он улыбнулся. Никакой злобы в улыбке не было. Словно взрослый смотрел на смешного малыша — сердящегося, топающего ножкой.
— От кирки я увернусь, — сказал я уверенно. — И нанесу Бьерсардом рану. Смертельную, не сомневайся, этому топору размеры не помеха. Сразу ты не умрешь, конечно же, успеешь меня задушить. Но все-таки умрешь… Конники меня не дождутся, придут сюда. Или вернется Гаэларих. Кристалл окажется там, где ему надлежит оказаться. Только нас не будет… Так стоит ли затевать драку?
Столь печальный сценарий грядущей схватки не смутил великана. Он продолжал улыбаться — так, словно сердящийся малыш выхватил из корзинки с игрушками деревянный мечик… А ведь я не шутил и не брал на испуг.
Ну что же, все когда-то умрут… Мы — сегодня. Неудачный день выдался…
Что-то кольнуло меня в ногу. Опустив взгляд, я увидел крысолюда, отскочившего в сторону. В передней лапке он сжимал обломок стрелы с костяным наконечником…
Даже дать пинка мохнатому гаденышу я не сумел, мышцы ног онемели мгновенно. Памятной ночью отрава действовала на меня дольше, но тогда кровь кипела азартом боя…
Когда я оплыл на землю, великан забрал торбу, приподнял крышку. Рассматривал кристалл, задумчиво почесывая затылок… Ну потрогай же его, прикоснись! Напрасная надежда… В своих мухах и крысолюдах он явно разбирался куда лучше, чем в магических артефактах. Но инстинктом самосохранения обладал. Закрыл торбу, повесил ее на рукоять кирки и перекинул ее через плечо.
В сознании я оставался. Но ни рукой, ни ногой пошевелить не мог.
— Не обижайся на меня, Хигарт. Это слишком опасная игрушка, чтобы оставлять ее в руках малышей.
Тело потеряло чувствительность, но все-таки содрогания почвы я как-то ощутил. Размеренные, становившиеся все сильнее. А потом увидел вышедшее из-за изгиба плато Действительно Большое Чудище…
И понял, что долгая жизнь Саймуура сейчас закончится. Да и моя тоже…
Огромная, с дом, голова опускалась на громадной, непропорциональной длинной шее. Шея была похожа… я понял, что не могу подобрать сравнения. Ствол векового дерева? — тьфу, тростинка, прутик в сравнении с ЭТИМ… Про тело и говорить не приходится. И про четыре громадные лапы, оканчивающиеся широченными, словно бы расплющенными копытами. На иначе устроенных ногах Чудище наверняка проваливалось бы по брюхо при каждом шаге.
М?гану были совершенно правы: Действительно Большое Чудище, иначе и не скажешь.
Великан не пытался убежать, и вообще не оглянулся. Даже когда громадная башка опустилась на землю рядом с ним. Саймуур сосредоточенно рылся в своем необъятном кармане. Наконец нашел, что искал, — нагнулся и положил мне на грудь небольшой кожаный мешочек.
— Возьми, это трофеи моего маленького друга. Он украл их не из корысти, просто любит красивые вещицы.
Мышцы, отвечающие за мою мимику, были парализованы. Но, наверное, взгляд выпученных на Чудище глаз был весьма красноречив.
Саймуур обернулся, шагнул к огромной башке, ласково погладил ее. Объяснил:
— Этого зверя когда-то привел сюда Сайгуур, которого вы зовете Сеггером. Зверь умеет ходить между местами и временами, но он заблудился и страдает. Я сделаю крюк и отведу его домой…
Я его почти не слышал…
Сеггером? СЕГГЕРОМ??? Мы зовем его брата Сеггером?!
Благодати я отчего-то не чувствовал… Хотя только что пообщался с родным братом человекобога. Вернее, как выяснилось, великанобога… Интересно, а родной брат — тоже бог?
И будет ли кощунством и богохульством догнать его с помощью Гаэлариха и отобрать Навершие? Голова идет кругом… а ведь и вправду кружится… или это закружились вокруг меня болота Уорлога?
Кто тут кружится, а кто неподвижен, разобраться я не успел. Все вокруг слилось в непрерывном вращении, собралось в воронку с крутыми склонами, и я, конечно же, не удержался, скатился в ее горловину…
И падал очень долго.
Глава последняя. Цена благих намерений
Умники, занимающиеся поиском смысла жизни, попросту бесятся с жиру и лгут сами себе: хоть и мизерный, но все же смысл в их жизни есть, раз еще живы…
А я в один из дней понял: жить мне незачем. Да и жрать мне нечего.
Хигарт, великий герой, I век п. К.
Я третий день шел по болотам, пытаясь догнать Гаэлариха, — шел налегке, без какого-то груза, с одним лишь Бьерсардом. Пытался и не мог, хотя часть пути проделал не шагом — бегом.
Хуже того, фора в сутки, которую изначально имел маг, постоянно увеличивалась.
Он ведь тоже шел налегке, а его мыслеформы в своей недолгой жизни не нуждались ни в сне, ни в отдыхе, ни в пище… Следы ног магистра я находил лишь возле стоянок его отряда, а на переходах они исчезали. Нетрудно догадаться, что почти весь путь Гаэларих проделал, сидя на плечах у квази-Афилея.
Жрать хотелось неимоверно. В бездну Хаоса политесы: не подкрепиться, не покушать и не перекусить мне хотелось, — жрать, жрать, и жрать…
Дичи вокруг хватало, но увы, мой топор никак не предназначен для охоты. Не хватало еще мне утонуть в трясине, пытаясь достать оружие, брошенное во вспорхнувшую птицу…
Хотя, наверное, вполне достойный конец для героя, опозорившегося так, что дальше некуда… Но голодная смерть на болотах тоже неплохой вариант.
Я мог бы выкопать и съесть клубни м?гойлы, плевать на отвратный вкус и запах… Но понятия не имел, как выглядит ее ботва. К тому же растет она не везде, надо знать места…
А на грязерухов в одиночку никто не охотится. Даже великие герои. У грязерухов есть неприятная манера — раненые, они ныряют глубоко в болотную топь. И без зазубренного гарпуна, крепчайшей веревки и нескольких десятков рабочих рук их нежные окорока не отведать.
На первом же ночлеге мне повезло. Какая-то небольшая, но зубастая ящерка наивно решила, что успеет откусить кусочек мяса от бедра спящего и быстренько смыться в темноту. Глупое животное понятия не имело о сторожевых функциях Бьерсарда, и угодило в золу костра, а чуть позже — в мой желудок.
Второй раз пришлось ложиться натощак…
Перед третьей ночевкой — состоялась она в памятном святилище троллей — я долго рассматривал останки жабоящерицы, изрядно протухшие и обглоданные гурхами и прочими стервятниками.
Вздыхал, с тоской вспоминая аппетитное жаркое Калрэйна, и в конце концов решил, что на костях осталось еще достаточно мяса. Нет, питаться гнильем я не собирался, — всего лишь решил устроить засаду на ночных падальщиков, все равно не спалось на голодный желудок. Говорят, мясо у них не самое ароматное, — ничего, зажму нос.
Прождал полночи, но никто не явился подкрепить силы тухлятинкой… Не везет, так уж не везет. Уснул натощак.
Утром стало ясно: пробежать сегодня не удастся и лиги. И половину-то лиги не пробегу, и четверть… Проклятый разрыв еще больше увеличится… Кончится тем, что я приплетусь в деревню м?гану после того, как ее покинет Гаэларих, и погоня пешего за конными вообще потеряет всякий смысл… Тогда великому герою Хигарту останется одно: выбрать трясину поглубже и добровольно в ней утопиться. Утопленникам позор не страшен.
Я удрученно обшарил свои карманы — вдруг завалялся кусок сухаря? — но обнаружил лишь мешочек с крысолюдскими трофеями, любезно возвращенный Саймууром.
Ну и зачем я три дня тащу его? Хоть и небольшая, но все-таки лишняя тяжесть… Распустил завязку, высыпал побрякушки на ладонь.
Медальон Тигара со знаками Даррауда… В болото, вместе с лопнувшей цепочкой. Видеть не хочу проклятую вещицу. Скольких смертей удалось бы избежать, останься она на шее у владельца… Хильдис Коот здорово рисковал, повесив на свою «тюрьму» столь ненадежный замок, мало ли случайностей в походе… Но рисковал-то он нашими жизнями! Хотя вообще-то странно и не похоже на епископа, он привык осторожничать и перестраховываться, а тут отправил с нами толпу душ бандитов, убийц, еретиков, и даже приговоренного мага-ренегата, — и поставил их охрану в зависимость от прочности паршивенькой цепочки. Что-то здесь не так…
Отложив этот вопрос на потом, я продолжил ревизию.
Оловянная пуговица… В болото!
Бронзовая монетка с пробитым отверстием… Туда же.
А вот золотой содар пригодится. Хотелось бы верить, что когда-нибудь пригодится все же мне, а не тому, кто будет обшаривать найденное в болотах тело.
Единственная принадлежавшая мне вещь в коллекции мохнонога, — серебряное кольцо, полученное от почтарей в Вальгеро. К чему оно теперь? Если даже сайэр епископ пожелал затрудниться и сочинить ответ, — все, что он мог мне присоветовать, давно и безнадежно устарело…
И тут я сообразил, какой я идиот. Груда мышц, управляемая крохотным, как у болотной ящерицы, мозгом. Нет, я тупее ящерицы… Та, конечно, наук не превзошла, но уж с голоду на болотах не сдохнет. Не в пример мне.
Голубь! В трясину епископское послание, — голубь! Большой жирный голубь, отъевшийся казенным зерном на почтовой голубятне! Три дня таскаю в кармане отличное жаркое, и не додумался вынуть и съесть…
Королевские почтовые служащие на серебре явно экономили. Тоненький ободок кольца я смог натянуть лишь на мизинец, и то до половины. Не важно… На руке? На руке! Цып-цып-цып…
Он прилетел лишь через час, когда я уже потерял надежду и уныло брел по болотам. Прилетел и уселся на руку… Правда, жирным и отъевшимся на почтовых харчах не выглядел. Скорее, наоборот, казался тощим и голодным. Перелет до столицы и обратно дело изматывающее… Да еще и на болотах болтался пару-тройку дней, а здесь тоже кормушки с казенным зерном не изобилуют…
— Извини, — сочувственно сказал я голубю, выбирая местечко посуше, где можно было бы распалить костерок, — у тебя своя служба, у меня своя…
И быстро свернул крылатому гонцу шею. Не я такой, жизнь такая… Голодная.
Что к его лапе прикреплен кристалл — точь-в-точь похожий на тот, что я надиктовал для епископа, — я заметил позже, когда торопливо ощипывал голубя. Хотя очень хотелось не ощипывать и не жарить, — разорвать на куски и съесть сырым, выплевывая перья.
Слушать ценные указания Хильдиса Коота я не спешил… Казалось, стоит отломить кончик у игловидного кристалла, и холодный презрительный голос начнет упрекать меня за проваленное дело. Ерунда, конечно же, никак не мог сайэр епископ знать о моем позоре… Но казалось именно так.
И все-таки я активизировал кристалл. Чуть позже, когда ощипанный и выпотрошенный голубь был насажен на прутик и водворен над небольшим костерком.
Зазвучал слегка искаженный голос епископа. И третья сказанная фраза ударила меня, словно боевой цеп по не защищенной шлемом голове. Голоса сайэра Хильдиса я почти не слышал. Запаха подгоравшего жаркого не чувствовал…
Огромная мешанина разнородных и противоречивых фактов и фактиков выстроилась вдруг в единую, цельную и непротиворечивую картину, но при этом на редкость гнусную.
Я понял, что должен перехватить Гаэлариха в деревне м?гану любой ценой. Эти слова употребляют так часто, что смысл их утратился. А он прост: умри, но сделай…
Скорее всего, так и получится… Придется ускориться. За то, чтобы считанные секунды схватки воспринимались бойцом как полчаса, его организм расплачивается потом несколькими часами бессильной усталости, и лишь пару недель спустя приходит в норму… Пробежать, ускорившись, трехдневный путь… Можно, наверное… Но это будет последний бег в моей жизни, сомнений нет. Вопрос в другом: сколько я протяну, добежав до финиша? Не будет ли все впустую?
Разве что попробовать срезать путь… М?гану вели нас весьма замысловато изогнутой дорогой, обходя самые глубокие и непроходимые трясины. Если двинуться напрямик, по полету птицы… Я восстановил в памяти карту мэтра магистра. Да, раза в два с половиной путь сократится, а то и в три. Появляются шансы не сдохнуть сразу же после завершения гонки.
…Я несся напрямик, не разбирая дороге. Не сворачивая. Один раз пробежал прямо по спине нежащегося в трясине грязеруха — но когда он захлопнул хрюкальца и испуганно нырнул в топь, я был уже в полулиге. Провалиться, увязнуть, утонуть мне не грозило. Предметы для ускорившегося человека весьма сильно изменяют свои свойства. Жидкое, например, становится твердым, неподатливым, — и настоящие мастера ускорения, учившие меня в Храме, без труда бегают по водной глади… Трясина же еще удобнее для по-настоящему быстрого бега.
И я бежал…
Ах да, совсем забыл, — голубя, слегка подгоревшего, а с другого бока слегка сыроватого, я все-таки съел…
* * *
Деревня м?гану была завалена трупами. Погибли не только воины: старики, женщины, дети, — все полегли. Хижины догорали, все, кроме одной, — большой, круглой, в которой собирались старейшины племени для решения важных дел… В ней я вел переговоры с Мооруном. И именно к ней шагал сейчас…Очень медленно шагал. Быстро просто не мог. Тело не ощущалось. Вообще. Понуро и тупо выполняло команды мозга, но не более того…
Я успел. Возле уцелевшей хижины виднелись четыре лошади — две верховых и две вьючных. Оседланы, но вьюки не приторочены.
Что с м?гану расправился Гаэларих, я не сомневался. Слишком характерно выглядели мертвецы: ни колотых, ни резаных ран, но головы обуглены, глаза выскочили из глазниц… Все как у человека, убитого магом в Альхенгарде.
Но зачем, раздери меня псы Кронга? Конечно, синекожие могли напасть на магистра, увидев, что он возвращается в одиночестве — если мыслеформы к тому времени развеялись. Позарились, допустим, на лошадей и тот груз, что оставался в деревне…
Но зачем всех-то?!
Великой храбрость м?гану не отличались, поджарить одного-другого для острастки, остальные бы наверняка разбежались.
Выйдя из-за угла пылающей хижины, я понял, зачем.
На круглой главной площади деревни трупы лежали особенно густо, сплошным ковром покрывая утоптанную землю. А центре площади стоял идол, вырезанный из толстенного ствола гевелеи. Не то бог, не то дух-покровитель м?гану не был особенно симпатичным — аж целых две оскаленных пасти, красные выпученные глаза, вместо носа — металлический клюв с синеватым оттенком…
Однако защищая этого уродца, м?гану были готовы погибнуть все, до последнего человека.
Они и погибли. Но не защитили. Потому что идол лежал грудой обломков. Осмотрев их, я понял всё. Последний камешек встал на место, мозаика закончена. Гнусная картинка, любоваться тут не на что… И сейчас я разобью ее вдребезги. Жаль, сам после того проживу недолго…
Шагнув через порог хижины, я уже знал, что увижу.
* * *
Он лежал на огромном круглом столе. На единственном, пожалуй, столе во всей деревне, в остальных хижинах мебель заменяли брошенные на земляной пол циновки…Предмет лежал на столе, отливая синеватым металлом. Теперь было видно, что передняя часть его и в самом деле напоминает слегка изогнутый птичий клюв, а в задней имеется довольно широкая проушина, до того скрывавшаяся внутри идола.
Вот и оно.
Навершие Молота…
А как называлась та фальшивка, за которой Гаэларих потащил нас на Сердце Уорлога, я не знал и не хотел знать.
Маг сидел здесь же, на противоположной от меня стороне стола. На резном чурбаке, как я думал, — других стульев в хижине не было.
Магистр медленно поднял склоненную голову.
— А-а-а, Хигарт… — сиплым голосом произнес он. — Догадались…
— Да, — коротко произнес я. Берег силы.
В другое время я прикончил бы его сразу. Вскочил бы на стол, лихим прыжком перемахнул бы на другую сторону, взмахнул бы Бьерсардом…
Но не сейчас. Сейчас я был озабочен одним: чтобы мои медленные движения казались ему всего лишь осторожными. Чтобы маг не догадался, в каком я состоянии. Потому что в противном случае он справится со мной легко и без всякой магии — снимет со стены одну из ритуальных резных дубинок, да и забьет до смерти… А я ничем не смогу помешать.
Хотя магистр тоже не в лучшей своей форме — изможденный, похудевший, взгляд тусклый… Но на меня сил у него хватит. Меня в поединке сейчас мог бы одолеть даже крысолюд…