Страница:
К Бьерсарду.
— Возьми, — я опустился на колени и вложил рукоять в холодеющие пальцы. — Он твой по праву.
Мне показалось, что ее губы беззвучно прошептали: твой… Что рука попыталась протянуть мне топор. Возможно, я выдавал желаемое за действительное. Но уточнить уже ничего не смог. Через мгновение воительницы не стало.
Прощай, дева… Надеюсь, встретимся в чертогах Пресветлого Сеггера.
Взял Бьерсард я очень осторожно, с нехорошим подозрением, что запросто могу стать калекой… Но, наверное, мне и в самом деле его сейчас подарили. По праву.
Потом я встал, обернулся, — и увидел Калрэйна, склонившегося над Ламмо. Йухабб зей, что там такое, мне показалось, что парня лишь опрокинула крылатая тварь…
Не просто опрокинула. Успела основательно пройтись пастью по груди и животу, выдирая изрядные куски плоти… Калрэйн молча покачал головой. Я и сам все видел. Надежды никакой… Но мне очень хотелось надеяться.
— Держись, Ламмо, — хрипел я. — Держись… Гаэларих поможет, магу залатать такие дыры, — раз плюнуть.
— Я не Ламмо… — слабая тень улыбки показалась на губах умиравшего. — Ломмо… Мы… через день… начинали говорить первыми…
Он замолчал, лишь розовая пена пузырилась на губах, но все слабее и слабее… Дышал Ломмо еще минуты две. Потом умер. Прощай, лучник…
Я никогда не вернусь в Карадену. Никогда не смогу взглянуть в глаза Томмо-барну.
Глава девятая. Душа и сердце убийцы
Калрэйн готовился умереть.
Достал из двойного шва одежды боевую спицу — тяжелую, трехгранную. Оба конца оружия были заточены острее, чем швейные иглы, но ассасин осмотрел и тот, и другой внимательнейшим образом, и выбрал один по каким-то только ему понятным критериям…
Хрустальная пирамида стояла неподалеку. И проклятый кристалл ярко переливался всем своим зловещим многоцветьем. Словно привычно поджидал очередную порцию крови.
Не дождется… Калрэйн умел убивать десятками различных способов, хоть и специализировался на метательном оружии. И был способен сам уйти из жизни безболезненно и бескровно.
Ассасин приставил спицу к уголку глаза…
Я отвел взгляд. Знал: если вогнать тончайшее острие в мозг под определенным углом, не задев глазное яблоко, то смерть и в самом деле будет мгновенной и бескровной. Крохотный прокол незаметен со стороны, и любой врач сочтет смерть скоропостижной, но вполне естественной… Я знал всё (от самого Калрэйна, от кого же еще…), но смотреть не мог. Не хотел.
Однако ассасин не стал спешить… Отложил спицу, спросил у меня задумчиво:
— Ты веришь в Творца? И в Сеггера?
Никогда не слышал от него таких разговоров… Впрочем, на пороге смерти не удивительно. И грех отказывать уходящему в душеспасительной беседе… Вот только нужно ли и можно ли лгать в такой момент? Не знаю…
— Верю, — сказал я твердо. — Может, все не совсем так, как учат наши церковники… Или кандийские… Но стоит над нашим миром какая-то сила. Кто-то сотворил его и управляет им.
— Странно как-то управляет… Тошно порой смотреть на то, что получается.
— Не знаю… Наверное, дает нам слишком много воли. И вся гнусь — наших рук дело.
— Вот и я не знаю… Тоже верю, что кто-то есть, сотворил кто-то и мир, и нас… Но зачем, для чего? Задумался я как-то раз и ничего не понял.
— Ты потому и ушел из Ордена? Оттого, что задумался?
— От нас просто так не уходят… Даже задумавшиеся. Я получил задание.
— Какое? Можешь не отвечать, что уж теперь…
— Да-а… — протянул со вздохом Калрэйн, — теперь уж что… Убить Гаптора.
— О… э… о… То есть ты отказался и сбежал?
— От нас не сбегают… Но для таких заданий никогда не задают жесткие сроки. К цели идут многие, и каждый своим путем. Кто-то в конце концов дойдет… А я решил, что буду идти всю жизнь. Не торопясь. И никогда не дойду.
И тут проклятый демон подозрительности вновь запустил клыки в мою душу. А ведь все могло сложиться совсем иначе… Например, небольшая приватная аудиенция, данная Его Надпрестольным Святейшеством уцелевшим добытчикам Молота… Вспомнил бы в тот момент ассасин про присягу Ордену, и мгновенного движения его руки никто бы не заметил, даже я, тут и спица порой не нужна. С Феликсом Гаптором приключился бы легкий недолгий обморок, а спустя пару дней он бы ко всеобщей скорби скончался… От вполне естественных причин.
Хотелось вытащить демона подозрительности, с кровью выдрать наружу, — и тут же обезглавить Бьерсардом.
— Заказчика знаешь? — спросил я.
— Кто ж мне скажет… Ну их… Давай о главном, времени мало.
— Давай.
— Так вот… Задумался я, и понял: никакой Он не всеблагой. Злой Он, жестокий… Если и дает что-то, то такую плату потом стребует, что волком взвоешь…
Я не стал никак комментировать теологические изыскания убийцы. Вовсе даже не бывшего, как выяснилось.
— Позже другое думал… — продолжал ассасин. — И не благой Он, и не злой… Равнодушный. Сделал нас когда-то, наигрался, да и забыл. Живите сами, как кривая вывезет…
Он вновь помолчал, затем произнес:
— Но с тех пор много что произошло… И не случайно как-то всё, одно за другое цепляется… И теперь мне вот как дело представляется: Он нас со скуки сотворил. Без цели, без плана особого. Тоскливо же одному посередь Вечности, а?.. Вот Он нас и придумал… Ну… вот… как детишкам скучно бывает — и они чего-то на стенке намалюют. Или даже нет, по-другому… Знаешь, как ребятишки взрослым подражают, в карты играющим? Нарисуют картинки на кусочках коры, или кожи, или что найдется, — вроде как карты, но свое нарисовано, детское. И давай по столу шлепать: бью, дескать, орка троллем! Вот и Он — со скуки нас точно так же сотворил, играться начал, сам с собой. Поначалу вяло так, без интереса особого… А потом во вкус вошел. Сеггера породил, себе партнером сделал. И всё играет, играет, играет… Партия за партией, карт все больше, правила все сложнее… Картинки мы с тобой, Хигарт. Карточки на столе Творца. А думаем, глупые, что всё сами… Ну а как истреплется совсем карточка — в печку ее, какие там чертоги небесные… Небес, знаешь ли, не хватит, — всех покойников-то вместить… Вот и всё. Так и живем.
Да уж… Интересная картина мироздания от Калрэйна… Смело, оригинально, ново. Я вновь воздержался от комментариев. Ни к чему обижать умирающего.
Он вздохнул и потянулся за спицей.
Я сильно подозревал, что и второе падение с высоты, и стрелы близнеца, угодившие точно в сердце, не прикончили лже-Тигара. Вывели ненадолго из строя, не более того.
Потому что его крылатое воинство, вроде бы отступившее в полной панике, вернулось. Далеко четверорукие не улетели, кружили над плато на большой высоте, едва заметные снизу, — именно на них пытался обратить мое внимание ассасин, но мне было не до того.
А потом крылатые бестии собрались в плотный боевой порядок и начали быстро снижаться. Прямо на нас, на руины… Словно бы получили команду от своего оклемавшегося хозяина.
Осталось их немало… И стрелы, и клинки собрали обильную жатву, да вот беда, слишком многие из поверженных вернулись в свой воздушный строй.
Вдвоем с Калрэйном, хромавшим все сильнее, отбиться на открытом месте мы уже не смогли бы… Отыскать фальшивого мэтра в обширных руинах не успевали.
Пришлось торопливо укрыться в том помещении, куда Калрэйн предусмотрительно убрал пирамиду с Навершием.
Очень скоро расклад сил стал ясен и понятен. Очень он напоминал то, что происходило в Каэр-ла-Рэ, словно второй раз снился один и тот же кошмар…
Четверорукие блокировали нас в крохотной комнатенке без окон, с узким и низким входом (неведомые строители дворца явно предназначали ее для «карликов», а не для «великанов»). Внутрь твари не совались. Вернее, одна сунулось было, и ее оскаленная башка валялась рядом с пирамидой.
Но имелось и существенное отличие от замка безумного Ларинтиона. Комнатушка имела второй выход. Совсем уж тесный — в стене отсутствовала пара каменных блоков — но человеку в него протиснуться можно. И ящероголовые не отыскали эту лазейку!
Вот только пирамиду в узкую щель никак не пропихнуть… А вскрыть футляр и коснуться кристалла сейчас, когда он активен, — значит погибнуть быстро и болезненно, если верить магистру Гаэлариху. Я ему верил — сам видел, как стерегся меднолицый, да поглотит Хаос его душу, или что там у него вместо нее…
Я походил по тесной каморке, попинал стены, повертел в руках Бьерсард… И выдал Калрэйну свое решение:
— Я останусь здесь, буду охранять кристалл. А ты давай за Гаэларихом. Там у него все стихло, дело закончено, пожалуй… Если маг жив, веди его сюда, аккуратно, чтобы пташки не заметили. Не сможет их разогнать, так хоть самоцвет обезвредит… Или дыру в стене расширит, так на так и получится.
Калрэйн сидел на каменном полу, устало прислонившись к стене. Хотел что-то сказать, но я остановил его жестом:
— Подожди, еще не всё. Если же маг мертв… Тогда… Тогда должны остаться уцелевшие людоеды. И мне нужен хоть один из них. Живым. Обязательно живым. Можно попробовать и самим обезвредить Навершие, но необходим пленник. Есть вопросы? — спросил я, видя, что ассасин вновь порывается что-то сказать.
Вопросов он не задавал. Произнес спокойным, ровным, немного даже скучным голосом:
— Я никуда не пойду. Не смогу. Этот бой для меня последний.
…Насколько я понимаю, скорость, с которой зеленая гадость поглощала и превращала в себя любые вещества животного и растительного происхождения, постоянно падала. И спустя определенное время действие заклинания должно было совсем прекратиться. Иначе самое же первое его применение дало бы интересный результат: рано или поздно наш мир лишился бы всего живого и покрылся ровным слоем пузырящегося зеленого вещества.
Скорость превращения падала. И только потому Калрэйн еще оставался жив.
Он не позволил мне прикоснуться к свой ноге: сам разрезал остатки штанины и сапог, на удивление легко поддавшийся ножу, — от толстой кожи уцелел лишь верхний, тончайший слой…
То, что осталось от ноги, из сапога буквально вытекло, зеленоватая масса расплескалась по полу, обнажив истончившиеся кости. Смотреть не хотелось, но я не мог отвести взгляд.
И с этимон ходил… И с этим он дрался…
Ассасин эмоций не проявлял, по крайней мере внешне. Деловито ощупывал ногу выше колена — там она на вид оставалась прежней. Но, судя по мрачному выражению лица Калрэйна, ничего хорошего он не нащупал.
Вздохнул, достал плетеный кожаный шнурок, туго-туго перетянул бедро — высоко, почти у паха. Провел ладонью чуть ниже — здесь, мол. И сказал, кивнув на Бьерсард:
— Руби. Постарайся с одного удара.
Я не стал отнекиваться, говорить, что не смогу… Потому что мог. Но припомнил слова Гаэлариха про хирурга и ампутации — он-то думал, что издевается над лигистами, и вот как всё обернулось…
Бьерсард не дрожал в руках. И удар был, как обычно, точным и сильным. Но за крохотную долю мгновения до того, как сталь коснулась кожи, я все-таки закрыл глаза.
…Ампутация не помогла. Магическая зараза угодила в кровь и разносилась вместе с ней по всему телу. Когда на шее Калрэйна очень быстро, буквально на глазах, вырос большой гнойник и тут же лопнул, потек зелеными каплями, любой утешительный обман или самообман потерял всякий смысл.
Не знаю, чувствовал ли он боль. Ни единой жалобы я не услышал. Лишь лоб покрылся мелкими бисеринками пота.
— Все когда-то умрут, — только и сказал Калрэйн. — Я — сегодня. Не хотел, но так уж вышло.
И он достал из двойного шва одежды боевую спицу. Но затем отложил в сторону и завел разговор о душе и ее посмертном пути….
— Прощай, Хигарт.
— Прощай, воин… — Я хотел сказать что еще, простое, но достойное, — и не сказал. Чувствовал, что не совладаю с голосом.
— Знаешь… — почти прошептал Калрэйн. — Если я все-таки не прав… Если чертоги все-таки есть… — он сделал паузу, покусывая губы, вновь приставил спицу к уголку глаза.
И закончил совсем тихо:
— Хорошо бы там встретиться, а?
Спица вошла в мозг мгновенным движением. Тело коротко вздрогнуло. Калрэйн ушел… Надеюсь, что все-таки не в печку, и когда-нибудь мы встретимся.
А тело не знало, что мозг мертв, тело упрямо цеплялось за жизнь… Пальцы легонько шевелились у торчащего из глазницы стального жала, словно хотели вынуть его, все изменить, все вернуть, как было… Зачем-то я помог, очень осторожно, аккуратно вытащил тоненькое оружие. Ни капли крови так и не вытекло из ранки…
Прощай, воин… И прости за то, что я сейчас сделаю. За то, что будет мне сниться ночами — как Тул-Багар, как смерть Кх?наара — и я буду просыпаться и долго лежать, уставившись распахнутыми глазами в темноту, и твердить, как заклинание: ничего не было, сон, ночной кошмар… И знать: было, было, было…
Бьерсард взметнулся, опустился, — и рассек грудную клетку легко и беззвучно. Но ребра пришлось разводить вручную, и ничего отвратительнее звука, что раздавался при этом, я не слышал.
Когда трепещущее сердце убийцы шлепнулось о хрусталь, я закрыл глаза. И стал слушать нарастающий низкий гул…
Ящероголовые летуны валялись повсюду — скорчившиеся, прижавшие лапы к груди, совсем как те двое в Каэр-ла-Рэ. Захлебнувшиеся…
После смерти меднолицего его магическая защита, прикрывавшая развалины дворца от потоков воды, перестала действовать. И мне тоже пришлось пережить в залитой водой комнатушке не самую приятную в своей жизни минуту. Но я, в отличие от четвероруких, мог задерживать дыхание.
Когда вода схлынула, я разбил пирамиду, достал самоцвет — тусклый, утративший все краски. Завернул в несколько слоев ткани, использовав собственную мокрую рубаху, — прикоснуться к Калрэйну не смог, рука не поднималась… А камзол остался в камере, натянутый на мертвеца-черношлемника. Или не остался, уплыл вместе с мертвецом, если кто-то отпер решетку…
Я уложил добычу в холщовую суму, прихватил Бьерсард, вылез наружу.
И первым делом увидел идущего по двору Гаэлариха.
Приветствовал меня маг следующими словами:
— Вы бы накинули что-нибудь, Хигарт. Промокли, простудитесь.
Я хотел сказать что-то язвительное о том, что магистр всего лишь завидует моему обнаженному мускулистому торсу, но мрачно промолчал…
Сам Гаэларих весь поход щеголял в фиолетовой мешковатой мантии, потерявшей всякий вид, прожженной у бивачных костров и совершенно скрывающей фигуру. Надо думать, есть что скрывать…
…Лже-Тигара мы нашли в дальнем и укромном закоулке развалин. Утащили его сюда потоки воды, но странный человек не захлебнулся, был к тому времени мертв. Стрелы Ламмо, то есть Ломмо, конечно же, сделали свое дело… Хотя, как я предполагал, умер он все-таки не сразу, успел перед смертью отдать крылатым приказ на последнюю атаку.
— М-да-а-а… — протянул Гаэларих задумчиво. — Не ждал… Узник и в самом деле сумел разорвать путы, разбить оковы и сломать решетки… Сильная была личность, незаурядная. Хоть и отъявленный злодей. Вам очень повезло, Хигарт, что он успел вернуть малую часть своих сил и умений.
— Что?! — воскликнул я с самым искренним изумлением. — Можно чуть медленнее, чуть понятнее и чуть с большими подробностями?
А в голове вертелась фраза, услышанная в Каэр-ла-Рэ: «И связанный разорвет свои путы…» Сейчас Гаэларих повторил ее почти дословно. А я не так давно вбил в голову, что это про меня, и впустую тужился, пытаясь порвать сыромятные ремни приспешников меднолицего. Так и не разорвал — путы перерезал крысолюд бритвенно острым лезвием ассасина.
Маг пожал плечами:
— Мне казалось, что вы догадались: Тигар — тюремщик Инквизиции. Наверное, я неправильно истолковал эпизод с печатью Даррауда.
Что за печать? А-а, понял, на том медальоне, что носил Тигар под одеждой… Но в остальном ясности не прибавилось.
— Тюремщик? — спросил я с усталой издевкой. — А узников держал в своей чернильнице, так?
Гаэларих проигнорировал мою унылую язвительность. Пояснил:
— Тюремщик — термин не совсем верный, хоть и широко используется в определенных узких кругах. Правильнее сказать: тюрьма. Ходячая тюрьма. Человек-тюрьма.
Час от часу не легче…
— Давайте-ка присядем, мэтр магистр, — попросил я. — В ногах правды нет. И объясните мне по-простому, чтобы самый тупой рубака уразумел.
Присаживаться он не стал. Но попытался объяснить… По-простому.
Инквизиция, по словам Гаэлариха, и в самом деле в последнее время старается не казнить в физическом смысле осужденных врагов, особенно самых матерых. Однако и не копит их в тайных тюрьмах, как предположил я. Опять-таки в физическом смысле не копит.
Осужденных развоплощают хитрым способом. Каким именно, узнать не удалось, — услышав первые же термины, тупой рубака Хигарт замахал руками: дальше, дальше…
Причина того проста: в нижних астральных слоях над Лааром висит некая Астральная Сеть. И многие души казненных не попадают по месту назначения, определяемому земными деламиая Сеть, по официальной версии Церкви, врагом рода человеческого, архимагом-злодеем Улгархом по прозвищу Скованный, ныне развоплощенным и заточенным. Запутавшиеся в Сети души гибнут окончательно и бесповоротно, и питают мощь Скованного, и приближают час его освобождения.
— Ахинея какая-то, — сказал я. — Полный бред. Пьяные наемники по кабакам и то складнее врут.
— Такова официальная версия Церкви! — повторил Гаэларих, наставительно подняв палец, словно указывая на ячейки и узлы своей дурацкой Сети. — И вслух сомневаться в ней способны лишь отъявленные, но глупые еретики, заслуживающие самой заурядной казни, — дабы их души сами могли убедиться, что Церковь никогда не ошибается!
Вот жук… И попробуйте-ка объявить ересью его глубоко упрятанную издевку… Слова-то все правильные.
— Не сомневаюсь, спаси Сеггер! — мгновенно уверовал я. — Есть, есть сеть над Лааром! Густая, частая, ни одна душа не проскользнет!
Как бы то ни было, души развоплощенных Инквизицией никуда не улетают. Содержатся в «тюрьмах» особого рода — в теле и мозгу другого человека.
А мозг покойного Тигара (изначального, настоящего) был уникален, несмотря на полную заурядность его владельца. Людей с таким мозгом считанные единицы на всем Лааре. Десятки в лучшем случае, но далеко не про всех Инквизиция знает.
Под черепом мэтра можно было заточить не одну, не две — чуть ли не сотню душ развоплощенных злодеев, причем Тигар оставался полным хозяином своего разума и воли, и мог тиранить мозговых заключенных, как желал. Да нет, к чему ему пытки, болевые-то центры общие… Просто загонял в беспамятство, в глубокий сон. Чтобы не галдели под руку…
А епископ Хильдис Коот наложил на мэтра эксперементальное, очень сложное и специально разработанное заклятие. Которое при смертельной опасности, на строго определенный срок, передавало бразды правления очередному узнику. Именно тому, который лучше всех мог справиться с грозящей опасностью. Ибо «заключенным» совсем не хочется, чтобы их «тюремщик» погиб — их души тогда тоже исчезнут, навсегда.
И всё это — великая тайна, однако же потерявшая всякую важность… Поскольку эксперимент с треском провалился, и едва ли будет когда-то повторен. Один из узников использовал наложение нескольких факторов: потерю запирающего амулета, яд со стрел, подействовавший на «тюремщика», но не на его постояльцев, магическую ауру Навершия…
Результат лежит перед нами. С двумя стрелами, пришпилившими ладонь к сердцу.
Прощайте, мэтр Тигар… Лучше бы вы остались писателем и не связывались с Инквизицией.
Самого великана мы не нашли ни в окрестностях лагеря, ни там, где они с Хладой оборудовали веревочный спуск… Кричали — не обзывается, а на долгие поиски попросту не осталось сил. Неужели плюнул на все и в одиночку пошлепал в свои горы? А я думал, у них с Хладой любовь… Впрочем, чужая душа — потемки. Особенно душа великана.
Пока я принаряжался, маг возился с Навершием. Заключал в магический кокон, делающий безопасной дальнейшую перевозку. Вернее, пока что переноску, — до лошадей, оставшихся в деревне м?гану, еще шагать и шагать.
Надо сказать, что наверху, на плато, Гаэларих на удивление холодно отнесся к нашей добыче. Нет, рассмотрел Навершие самым внимательным образом, и ощупал, и осторожненько прозондировал какими-то заклинаниями… Но знакомый огонек юношеского энтузиазма в его взоре погас. Да и вообще выглядел маг понуро и устало, словно бы постарев лет на десять за последние два дня.
— Готово, — сказал он, завершив свои манипуляции. — По-моему, неплохо получилось.
Упакованное Навершие выглядело как средних размеров цилиндрическая торба, которую можно было носить за спиной на двух лямках. Я осторожно взялся за крышку, вопросительно взглянул на мага. Он кивнул.
Кристалл завис внутри, не касаясь стенок. И уже вернул значительную часть своего обычного сияния… Неприятная все-таки штука.
Я прикинул вес, и бодро сказал:
— Не тяжелый груз получился. Если нести по очереди, можно во второй тюк упаковать одеяла и запас еды. До деревни м?гану дойдем без проблем.
— Возможно… Но проблема в том, что вдвоем мы туда не пойдем.
— ????
— Надо разделиться. Я получил вполне определенные инструкции от епископа на тот случай, если Навершие придется брать не просто с боем, но преодолевая сопротивление враждебных магов.
— Что за инструкции? — спросил я недоверчиво.
— Разделиться. Одна часть отряда демонстративно изображает, что уходит с артефактом, а другая на самом деле уносит его, незаметно и скрытно.
— Бросьте, все враги мертвы…
И в самом деле, нескольких последних ящероголовых летунов, успевших взлететь и ускользнуть от водных потоков, Гаэларих спалил в полете. Красиво, кстати, падали — объятые пламенем, оставляя густой дымный след — смотрел бы и смотрел. Всех людоедов он же прикончил еще раньше. Прочих добили мы. От кого ждать погони?
— Вы серьезно думаете, что ваш меднолицый друг — ренегат-одиночка? — поднял бровь магистр. — Что за ним не стоит какое-то магическое братство? Что он сам все организовал и затеял?
Я, к стыду своему, об этом не думал… А ведь и правда… Хозяйство здесь большое, хлопотное, надолго не покинешь… А меднолицый, получается, и занимался разведкой в столице, и руководил мятежом в Лигонге, и тащил Безглазых в Альхенгард… Всё сам, всё почти одновременно.
— Какое братство? — хрипло спросил я.
— Не знаю… Тоа-Дан, Соултрад… Маги Исхара… Темные, наконец… Разделиться надо непременно.
— И кто понесет Навершие? — я очень постарался, чтобы голос мой не дрогнул.
Разные встречаются идеалисты, знаете ли. Иные отчего-то считают, что именно они лучше всех понимают, как и чем спасти мир. Чем? Молотом Времени, разумеется. Как? Без помощи и участия Церкви, Храма, Инквизиции, Хильдиса Коота и Феликса Гаптора…
— Навершие понесете вы, Хигарт.
— А-а…
— Других вариантов нет. Моя упаковка скроет астральный след настоящего Навершия. Но надо еще и создать фальшивый след для фальшивки. Вам это не по силам.
— Убедили. И куда я его понесу?
— Жаль, карта пропала… Но ничего, маршрут несложный.
Он объяснял, выкладывая одновременно достаточно условную схему из камешков, валяющихся под ногами.
— Вот Сердце Уорлога… Вот святилище троллей. Вот деревня синекожих. Вы пойдете вот сюда, строго на север. Места не очень топкие, проберетесь. Через полдня пути выйдете на караванную тропу. Даже если отклонитесь в сторону, все равно на нее попадете. Тропа старая, давно нехоженая, но еще вполне проходимая. И по ней, никуда не сворачивая, на восток. На границе, в тулленском форте У-Рэйл, нас уже неделю поджидает конная сотня. Лучшие бойцы, Коот сам отбирал. Для перехода через пустыню у них все готово. И, под их охраной, — в столицу, не медля ни часа.
— Возьми, — я опустился на колени и вложил рукоять в холодеющие пальцы. — Он твой по праву.
Мне показалось, что ее губы беззвучно прошептали: твой… Что рука попыталась протянуть мне топор. Возможно, я выдавал желаемое за действительное. Но уточнить уже ничего не смог. Через мгновение воительницы не стало.
Прощай, дева… Надеюсь, встретимся в чертогах Пресветлого Сеггера.
Взял Бьерсард я очень осторожно, с нехорошим подозрением, что запросто могу стать калекой… Но, наверное, мне и в самом деле его сейчас подарили. По праву.
Потом я встал, обернулся, — и увидел Калрэйна, склонившегося над Ламмо. Йухабб зей, что там такое, мне показалось, что парня лишь опрокинула крылатая тварь…
Не просто опрокинула. Успела основательно пройтись пастью по груди и животу, выдирая изрядные куски плоти… Калрэйн молча покачал головой. Я и сам все видел. Надежды никакой… Но мне очень хотелось надеяться.
— Держись, Ламмо, — хрипел я. — Держись… Гаэларих поможет, магу залатать такие дыры, — раз плюнуть.
— Я не Ламмо… — слабая тень улыбки показалась на губах умиравшего. — Ломмо… Мы… через день… начинали говорить первыми…
Он замолчал, лишь розовая пена пузырилась на губах, но все слабее и слабее… Дышал Ломмо еще минуты две. Потом умер. Прощай, лучник…
Я никогда не вернусь в Карадену. Никогда не смогу взглянуть в глаза Томмо-барну.
Глава девятая. Душа и сердце убийцы
Иные же, рекущие, будто Пресветлый Сеггер суть чадо Творца, чреслами его порожденное; и сам суть бог, равный Отцу своему, — богохульники великие есмь. Понеже значит сие, будто Творец нерожденный, единый и предвечный, — может, аки тварь любая, плодиться и множиться, жен людских появ.
Нестаарий, ересиарх, XIV век д. п. Л.
Калрэйн готовился умереть.
Достал из двойного шва одежды боевую спицу — тяжелую, трехгранную. Оба конца оружия были заточены острее, чем швейные иглы, но ассасин осмотрел и тот, и другой внимательнейшим образом, и выбрал один по каким-то только ему понятным критериям…
Хрустальная пирамида стояла неподалеку. И проклятый кристалл ярко переливался всем своим зловещим многоцветьем. Словно привычно поджидал очередную порцию крови.
Не дождется… Калрэйн умел убивать десятками различных способов, хоть и специализировался на метательном оружии. И был способен сам уйти из жизни безболезненно и бескровно.
Ассасин приставил спицу к уголку глаза…
Я отвел взгляд. Знал: если вогнать тончайшее острие в мозг под определенным углом, не задев глазное яблоко, то смерть и в самом деле будет мгновенной и бескровной. Крохотный прокол незаметен со стороны, и любой врач сочтет смерть скоропостижной, но вполне естественной… Я знал всё (от самого Калрэйна, от кого же еще…), но смотреть не мог. Не хотел.
Однако ассасин не стал спешить… Отложил спицу, спросил у меня задумчиво:
— Ты веришь в Творца? И в Сеггера?
Никогда не слышал от него таких разговоров… Впрочем, на пороге смерти не удивительно. И грех отказывать уходящему в душеспасительной беседе… Вот только нужно ли и можно ли лгать в такой момент? Не знаю…
— Верю, — сказал я твердо. — Может, все не совсем так, как учат наши церковники… Или кандийские… Но стоит над нашим миром какая-то сила. Кто-то сотворил его и управляет им.
— Странно как-то управляет… Тошно порой смотреть на то, что получается.
— Не знаю… Наверное, дает нам слишком много воли. И вся гнусь — наших рук дело.
— Вот и я не знаю… Тоже верю, что кто-то есть, сотворил кто-то и мир, и нас… Но зачем, для чего? Задумался я как-то раз и ничего не понял.
— Ты потому и ушел из Ордена? Оттого, что задумался?
— От нас просто так не уходят… Даже задумавшиеся. Я получил задание.
— Какое? Можешь не отвечать, что уж теперь…
— Да-а… — протянул со вздохом Калрэйн, — теперь уж что… Убить Гаптора.
— О… э… о… То есть ты отказался и сбежал?
— От нас не сбегают… Но для таких заданий никогда не задают жесткие сроки. К цели идут многие, и каждый своим путем. Кто-то в конце концов дойдет… А я решил, что буду идти всю жизнь. Не торопясь. И никогда не дойду.
И тут проклятый демон подозрительности вновь запустил клыки в мою душу. А ведь все могло сложиться совсем иначе… Например, небольшая приватная аудиенция, данная Его Надпрестольным Святейшеством уцелевшим добытчикам Молота… Вспомнил бы в тот момент ассасин про присягу Ордену, и мгновенного движения его руки никто бы не заметил, даже я, тут и спица порой не нужна. С Феликсом Гаптором приключился бы легкий недолгий обморок, а спустя пару дней он бы ко всеобщей скорби скончался… От вполне естественных причин.
Хотелось вытащить демона подозрительности, с кровью выдрать наружу, — и тут же обезглавить Бьерсардом.
— Заказчика знаешь? — спросил я.
— Кто ж мне скажет… Ну их… Давай о главном, времени мало.
— Давай.
— Так вот… Задумался я, и понял: никакой Он не всеблагой. Злой Он, жестокий… Если и дает что-то, то такую плату потом стребует, что волком взвоешь…
Я не стал никак комментировать теологические изыскания убийцы. Вовсе даже не бывшего, как выяснилось.
— Позже другое думал… — продолжал ассасин. — И не благой Он, и не злой… Равнодушный. Сделал нас когда-то, наигрался, да и забыл. Живите сами, как кривая вывезет…
Он вновь помолчал, затем произнес:
— Но с тех пор много что произошло… И не случайно как-то всё, одно за другое цепляется… И теперь мне вот как дело представляется: Он нас со скуки сотворил. Без цели, без плана особого. Тоскливо же одному посередь Вечности, а?.. Вот Он нас и придумал… Ну… вот… как детишкам скучно бывает — и они чего-то на стенке намалюют. Или даже нет, по-другому… Знаешь, как ребятишки взрослым подражают, в карты играющим? Нарисуют картинки на кусочках коры, или кожи, или что найдется, — вроде как карты, но свое нарисовано, детское. И давай по столу шлепать: бью, дескать, орка троллем! Вот и Он — со скуки нас точно так же сотворил, играться начал, сам с собой. Поначалу вяло так, без интереса особого… А потом во вкус вошел. Сеггера породил, себе партнером сделал. И всё играет, играет, играет… Партия за партией, карт все больше, правила все сложнее… Картинки мы с тобой, Хигарт. Карточки на столе Творца. А думаем, глупые, что всё сами… Ну а как истреплется совсем карточка — в печку ее, какие там чертоги небесные… Небес, знаешь ли, не хватит, — всех покойников-то вместить… Вот и всё. Так и живем.
Да уж… Интересная картина мироздания от Калрэйна… Смело, оригинально, ново. Я вновь воздержался от комментариев. Ни к чему обижать умирающего.
Он вздохнул и потянулся за спицей.
* * *
Что за сущность ни вселилась в мэтра Тигара, живучестью она (он? оно?) отличалась неимоверной.Я сильно подозревал, что и второе падение с высоты, и стрелы близнеца, угодившие точно в сердце, не прикончили лже-Тигара. Вывели ненадолго из строя, не более того.
Потому что его крылатое воинство, вроде бы отступившее в полной панике, вернулось. Далеко четверорукие не улетели, кружили над плато на большой высоте, едва заметные снизу, — именно на них пытался обратить мое внимание ассасин, но мне было не до того.
А потом крылатые бестии собрались в плотный боевой порядок и начали быстро снижаться. Прямо на нас, на руины… Словно бы получили команду от своего оклемавшегося хозяина.
Осталось их немало… И стрелы, и клинки собрали обильную жатву, да вот беда, слишком многие из поверженных вернулись в свой воздушный строй.
Вдвоем с Калрэйном, хромавшим все сильнее, отбиться на открытом месте мы уже не смогли бы… Отыскать фальшивого мэтра в обширных руинах не успевали.
Пришлось торопливо укрыться в том помещении, куда Калрэйн предусмотрительно убрал пирамиду с Навершием.
Очень скоро расклад сил стал ясен и понятен. Очень он напоминал то, что происходило в Каэр-ла-Рэ, словно второй раз снился один и тот же кошмар…
Четверорукие блокировали нас в крохотной комнатенке без окон, с узким и низким входом (неведомые строители дворца явно предназначали ее для «карликов», а не для «великанов»). Внутрь твари не совались. Вернее, одна сунулось было, и ее оскаленная башка валялась рядом с пирамидой.
Но имелось и существенное отличие от замка безумного Ларинтиона. Комнатушка имела второй выход. Совсем уж тесный — в стене отсутствовала пара каменных блоков — но человеку в него протиснуться можно. И ящероголовые не отыскали эту лазейку!
Вот только пирамиду в узкую щель никак не пропихнуть… А вскрыть футляр и коснуться кристалла сейчас, когда он активен, — значит погибнуть быстро и болезненно, если верить магистру Гаэлариху. Я ему верил — сам видел, как стерегся меднолицый, да поглотит Хаос его душу, или что там у него вместо нее…
Я походил по тесной каморке, попинал стены, повертел в руках Бьерсард… И выдал Калрэйну свое решение:
— Я останусь здесь, буду охранять кристалл. А ты давай за Гаэларихом. Там у него все стихло, дело закончено, пожалуй… Если маг жив, веди его сюда, аккуратно, чтобы пташки не заметили. Не сможет их разогнать, так хоть самоцвет обезвредит… Или дыру в стене расширит, так на так и получится.
Калрэйн сидел на каменном полу, устало прислонившись к стене. Хотел что-то сказать, но я остановил его жестом:
— Подожди, еще не всё. Если же маг мертв… Тогда… Тогда должны остаться уцелевшие людоеды. И мне нужен хоть один из них. Живым. Обязательно живым. Можно попробовать и самим обезвредить Навершие, но необходим пленник. Есть вопросы? — спросил я, видя, что ассасин вновь порывается что-то сказать.
Вопросов он не задавал. Произнес спокойным, ровным, немного даже скучным голосом:
— Я никуда не пойду. Не смогу. Этот бой для меня последний.
* * *
Последняя, предсмертная магическая атака меднолицего все же достигла цели. Одна капелька зеленого пузырящегося вещества долетела до Калрэйна, угодила на сапог… Крошечная, совсем незаметная. Ассасин и не заметил… И не почувствовал, как зеленая гадость начала свою разрушительную работу: проела сапог, слегка увеличившись в размерах, попала на ногу… А когда почувствовал и понял, в чем дело, то… То ничем себя не выдал: ни стоном, ни криком ужаса, хотя имел полное право, на мой взгляд. Продолжал сражаться.…Насколько я понимаю, скорость, с которой зеленая гадость поглощала и превращала в себя любые вещества животного и растительного происхождения, постоянно падала. И спустя определенное время действие заклинания должно было совсем прекратиться. Иначе самое же первое его применение дало бы интересный результат: рано или поздно наш мир лишился бы всего живого и покрылся ровным слоем пузырящегося зеленого вещества.
Скорость превращения падала. И только потому Калрэйн еще оставался жив.
Он не позволил мне прикоснуться к свой ноге: сам разрезал остатки штанины и сапог, на удивление легко поддавшийся ножу, — от толстой кожи уцелел лишь верхний, тончайший слой…
То, что осталось от ноги, из сапога буквально вытекло, зеленоватая масса расплескалась по полу, обнажив истончившиеся кости. Смотреть не хотелось, но я не мог отвести взгляд.
И с этимон ходил… И с этим он дрался…
Ассасин эмоций не проявлял, по крайней мере внешне. Деловито ощупывал ногу выше колена — там она на вид оставалась прежней. Но, судя по мрачному выражению лица Калрэйна, ничего хорошего он не нащупал.
Вздохнул, достал плетеный кожаный шнурок, туго-туго перетянул бедро — высоко, почти у паха. Провел ладонью чуть ниже — здесь, мол. И сказал, кивнув на Бьерсард:
— Руби. Постарайся с одного удара.
Я не стал отнекиваться, говорить, что не смогу… Потому что мог. Но припомнил слова Гаэлариха про хирурга и ампутации — он-то думал, что издевается над лигистами, и вот как всё обернулось…
Бьерсард не дрожал в руках. И удар был, как обычно, точным и сильным. Но за крохотную долю мгновения до того, как сталь коснулась кожи, я все-таки закрыл глаза.
…Ампутация не помогла. Магическая зараза угодила в кровь и разносилась вместе с ней по всему телу. Когда на шее Калрэйна очень быстро, буквально на глазах, вырос большой гнойник и тут же лопнул, потек зелеными каплями, любой утешительный обман или самообман потерял всякий смысл.
Не знаю, чувствовал ли он боль. Ни единой жалобы я не услышал. Лишь лоб покрылся мелкими бисеринками пота.
— Все когда-то умрут, — только и сказал Калрэйн. — Я — сегодня. Не хотел, но так уж вышло.
И он достал из двойного шва одежды боевую спицу. Но затем отложил в сторону и завел разговор о душе и ее посмертном пути….
* * *
Я взял его за левую руку — плевать на магическую заразу, на меня не подействует. А ему все-таки легче…— Прощай, Хигарт.
— Прощай, воин… — Я хотел сказать что еще, простое, но достойное, — и не сказал. Чувствовал, что не совладаю с голосом.
— Знаешь… — почти прошептал Калрэйн. — Если я все-таки не прав… Если чертоги все-таки есть… — он сделал паузу, покусывая губы, вновь приставил спицу к уголку глаза.
И закончил совсем тихо:
— Хорошо бы там встретиться, а?
Спица вошла в мозг мгновенным движением. Тело коротко вздрогнуло. Калрэйн ушел… Надеюсь, что все-таки не в печку, и когда-нибудь мы встретимся.
А тело не знало, что мозг мертв, тело упрямо цеплялось за жизнь… Пальцы легонько шевелились у торчащего из глазницы стального жала, словно хотели вынуть его, все изменить, все вернуть, как было… Зачем-то я помог, очень осторожно, аккуратно вытащил тоненькое оружие. Ни капли крови так и не вытекло из ранки…
Прощай, воин… И прости за то, что я сейчас сделаю. За то, что будет мне сниться ночами — как Тул-Багар, как смерть Кх?наара — и я буду просыпаться и долго лежать, уставившись распахнутыми глазами в темноту, и твердить, как заклинание: ничего не было, сон, ночной кошмар… И знать: было, было, было…
Бьерсард взметнулся, опустился, — и рассек грудную клетку легко и беззвучно. Но ребра пришлось разводить вручную, и ничего отвратительнее звука, что раздавался при этом, я не слышал.
Когда трепещущее сердце убийцы шлепнулось о хрусталь, я закрыл глаза. И стал слушать нарастающий низкий гул…
* * *
Мы с Гаэларихом обыскивали руины около двух часов.Ящероголовые летуны валялись повсюду — скорчившиеся, прижавшие лапы к груди, совсем как те двое в Каэр-ла-Рэ. Захлебнувшиеся…
После смерти меднолицего его магическая защита, прикрывавшая развалины дворца от потоков воды, перестала действовать. И мне тоже пришлось пережить в залитой водой комнатушке не самую приятную в своей жизни минуту. Но я, в отличие от четвероруких, мог задерживать дыхание.
Когда вода схлынула, я разбил пирамиду, достал самоцвет — тусклый, утративший все краски. Завернул в несколько слоев ткани, использовав собственную мокрую рубаху, — прикоснуться к Калрэйну не смог, рука не поднималась… А камзол остался в камере, натянутый на мертвеца-черношлемника. Или не остался, уплыл вместе с мертвецом, если кто-то отпер решетку…
Я уложил добычу в холщовую суму, прихватил Бьерсард, вылез наружу.
И первым делом увидел идущего по двору Гаэлариха.
Приветствовал меня маг следующими словами:
— Вы бы накинули что-нибудь, Хигарт. Промокли, простудитесь.
Я хотел сказать что-то язвительное о том, что магистр всего лишь завидует моему обнаженному мускулистому торсу, но мрачно промолчал…
Сам Гаэларих весь поход щеголял в фиолетовой мешковатой мантии, потерявшей всякий вид, прожженной у бивачных костров и совершенно скрывающей фигуру. Надо думать, есть что скрывать…
…Лже-Тигара мы нашли в дальнем и укромном закоулке развалин. Утащили его сюда потоки воды, но странный человек не захлебнулся, был к тому времени мертв. Стрелы Ламмо, то есть Ломмо, конечно же, сделали свое дело… Хотя, как я предполагал, умер он все-таки не сразу, успел перед смертью отдать крылатым приказ на последнюю атаку.
— М-да-а-а… — протянул Гаэларих задумчиво. — Не ждал… Узник и в самом деле сумел разорвать путы, разбить оковы и сломать решетки… Сильная была личность, незаурядная. Хоть и отъявленный злодей. Вам очень повезло, Хигарт, что он успел вернуть малую часть своих сил и умений.
— Что?! — воскликнул я с самым искренним изумлением. — Можно чуть медленнее, чуть понятнее и чуть с большими подробностями?
А в голове вертелась фраза, услышанная в Каэр-ла-Рэ: «И связанный разорвет свои путы…» Сейчас Гаэларих повторил ее почти дословно. А я не так давно вбил в голову, что это про меня, и впустую тужился, пытаясь порвать сыромятные ремни приспешников меднолицего. Так и не разорвал — путы перерезал крысолюд бритвенно острым лезвием ассасина.
Маг пожал плечами:
— Мне казалось, что вы догадались: Тигар — тюремщик Инквизиции. Наверное, я неправильно истолковал эпизод с печатью Даррауда.
Что за печать? А-а, понял, на том медальоне, что носил Тигар под одеждой… Но в остальном ясности не прибавилось.
— Тюремщик? — спросил я с усталой издевкой. — А узников держал в своей чернильнице, так?
Гаэларих проигнорировал мою унылую язвительность. Пояснил:
— Тюремщик — термин не совсем верный, хоть и широко используется в определенных узких кругах. Правильнее сказать: тюрьма. Ходячая тюрьма. Человек-тюрьма.
Час от часу не легче…
— Давайте-ка присядем, мэтр магистр, — попросил я. — В ногах правды нет. И объясните мне по-простому, чтобы самый тупой рубака уразумел.
Присаживаться он не стал. Но попытался объяснить… По-простому.
* * *
Как ни странно, пьяноватые посетители «Гоблина» очень точно уловили, куда и откуда дует ветер…Инквизиция, по словам Гаэлариха, и в самом деле в последнее время старается не казнить в физическом смысле осужденных врагов, особенно самых матерых. Однако и не копит их в тайных тюрьмах, как предположил я. Опять-таки в физическом смысле не копит.
Осужденных развоплощают хитрым способом. Каким именно, узнать не удалось, — услышав первые же термины, тупой рубака Хигарт замахал руками: дальше, дальше…
Причина того проста: в нижних астральных слоях над Лааром висит некая Астральная Сеть. И многие души казненных не попадают по месту назначения, определяемому земными деламиая Сеть, по официальной версии Церкви, врагом рода человеческого, архимагом-злодеем Улгархом по прозвищу Скованный, ныне развоплощенным и заточенным. Запутавшиеся в Сети души гибнут окончательно и бесповоротно, и питают мощь Скованного, и приближают час его освобождения.
— Ахинея какая-то, — сказал я. — Полный бред. Пьяные наемники по кабакам и то складнее врут.
— Такова официальная версия Церкви! — повторил Гаэларих, наставительно подняв палец, словно указывая на ячейки и узлы своей дурацкой Сети. — И вслух сомневаться в ней способны лишь отъявленные, но глупые еретики, заслуживающие самой заурядной казни, — дабы их души сами могли убедиться, что Церковь никогда не ошибается!
Вот жук… И попробуйте-ка объявить ересью его глубоко упрятанную издевку… Слова-то все правильные.
— Не сомневаюсь, спаси Сеггер! — мгновенно уверовал я. — Есть, есть сеть над Лааром! Густая, частая, ни одна душа не проскользнет!
Как бы то ни было, души развоплощенных Инквизицией никуда не улетают. Содержатся в «тюрьмах» особого рода — в теле и мозгу другого человека.
А мозг покойного Тигара (изначального, настоящего) был уникален, несмотря на полную заурядность его владельца. Людей с таким мозгом считанные единицы на всем Лааре. Десятки в лучшем случае, но далеко не про всех Инквизиция знает.
Под черепом мэтра можно было заточить не одну, не две — чуть ли не сотню душ развоплощенных злодеев, причем Тигар оставался полным хозяином своего разума и воли, и мог тиранить мозговых заключенных, как желал. Да нет, к чему ему пытки, болевые-то центры общие… Просто загонял в беспамятство, в глубокий сон. Чтобы не галдели под руку…
А епископ Хильдис Коот наложил на мэтра эксперементальное, очень сложное и специально разработанное заклятие. Которое при смертельной опасности, на строго определенный срок, передавало бразды правления очередному узнику. Именно тому, который лучше всех мог справиться с грозящей опасностью. Ибо «заключенным» совсем не хочется, чтобы их «тюремщик» погиб — их души тогда тоже исчезнут, навсегда.
И всё это — великая тайна, однако же потерявшая всякую важность… Поскольку эксперимент с треском провалился, и едва ли будет когда-то повторен. Один из узников использовал наложение нескольких факторов: потерю запирающего амулета, яд со стрел, подействовавший на «тюремщика», но не на его постояльцев, магическую ауру Навершия…
Результат лежит перед нами. С двумя стрелами, пришпилившими ладонь к сердцу.
Прощайте, мэтр Тигар… Лучше бы вы остались писателем и не связывались с Инквизицией.
* * *
Сундучок со своей одеждой я отыскал в разгромленном лагере с большим трудом. Собственно говоря, сундучок перестал быть единым целым, превратившись в груду досок. Не иначе как на него в ночном переполохе невзначай наступил Афилей… Но тряпки почти не пострадали, и я перестал смущать Гаэлариха обнаженным торсом.Самого великана мы не нашли ни в окрестностях лагеря, ни там, где они с Хладой оборудовали веревочный спуск… Кричали — не обзывается, а на долгие поиски попросту не осталось сил. Неужели плюнул на все и в одиночку пошлепал в свои горы? А я думал, у них с Хладой любовь… Впрочем, чужая душа — потемки. Особенно душа великана.
Пока я принаряжался, маг возился с Навершием. Заключал в магический кокон, делающий безопасной дальнейшую перевозку. Вернее, пока что переноску, — до лошадей, оставшихся в деревне м?гану, еще шагать и шагать.
Надо сказать, что наверху, на плато, Гаэларих на удивление холодно отнесся к нашей добыче. Нет, рассмотрел Навершие самым внимательным образом, и ощупал, и осторожненько прозондировал какими-то заклинаниями… Но знакомый огонек юношеского энтузиазма в его взоре погас. Да и вообще выглядел маг понуро и устало, словно бы постарев лет на десять за последние два дня.
— Готово, — сказал он, завершив свои манипуляции. — По-моему, неплохо получилось.
Упакованное Навершие выглядело как средних размеров цилиндрическая торба, которую можно было носить за спиной на двух лямках. Я осторожно взялся за крышку, вопросительно взглянул на мага. Он кивнул.
Кристалл завис внутри, не касаясь стенок. И уже вернул значительную часть своего обычного сияния… Неприятная все-таки штука.
Я прикинул вес, и бодро сказал:
— Не тяжелый груз получился. Если нести по очереди, можно во второй тюк упаковать одеяла и запас еды. До деревни м?гану дойдем без проблем.
— Возможно… Но проблема в том, что вдвоем мы туда не пойдем.
— ????
— Надо разделиться. Я получил вполне определенные инструкции от епископа на тот случай, если Навершие придется брать не просто с боем, но преодолевая сопротивление враждебных магов.
— Что за инструкции? — спросил я недоверчиво.
— Разделиться. Одна часть отряда демонстративно изображает, что уходит с артефактом, а другая на самом деле уносит его, незаметно и скрытно.
— Бросьте, все враги мертвы…
И в самом деле, нескольких последних ящероголовых летунов, успевших взлететь и ускользнуть от водных потоков, Гаэларих спалил в полете. Красиво, кстати, падали — объятые пламенем, оставляя густой дымный след — смотрел бы и смотрел. Всех людоедов он же прикончил еще раньше. Прочих добили мы. От кого ждать погони?
— Вы серьезно думаете, что ваш меднолицый друг — ренегат-одиночка? — поднял бровь магистр. — Что за ним не стоит какое-то магическое братство? Что он сам все организовал и затеял?
Я, к стыду своему, об этом не думал… А ведь и правда… Хозяйство здесь большое, хлопотное, надолго не покинешь… А меднолицый, получается, и занимался разведкой в столице, и руководил мятежом в Лигонге, и тащил Безглазых в Альхенгард… Всё сам, всё почти одновременно.
— Какое братство? — хрипло спросил я.
— Не знаю… Тоа-Дан, Соултрад… Маги Исхара… Темные, наконец… Разделиться надо непременно.
— И кто понесет Навершие? — я очень постарался, чтобы голос мой не дрогнул.
Разные встречаются идеалисты, знаете ли. Иные отчего-то считают, что именно они лучше всех понимают, как и чем спасти мир. Чем? Молотом Времени, разумеется. Как? Без помощи и участия Церкви, Храма, Инквизиции, Хильдиса Коота и Феликса Гаптора…
— Навершие понесете вы, Хигарт.
— А-а…
— Других вариантов нет. Моя упаковка скроет астральный след настоящего Навершия. Но надо еще и создать фальшивый след для фальшивки. Вам это не по силам.
— Убедили. И куда я его понесу?
— Жаль, карта пропала… Но ничего, маршрут несложный.
Он объяснял, выкладывая одновременно достаточно условную схему из камешков, валяющихся под ногами.
— Вот Сердце Уорлога… Вот святилище троллей. Вот деревня синекожих. Вы пойдете вот сюда, строго на север. Места не очень топкие, проберетесь. Через полдня пути выйдете на караванную тропу. Даже если отклонитесь в сторону, все равно на нее попадете. Тропа старая, давно нехоженая, но еще вполне проходимая. И по ней, никуда не сворачивая, на восток. На границе, в тулленском форте У-Рэйл, нас уже неделю поджидает конная сотня. Лучшие бойцы, Коот сам отбирал. Для перехода через пустыню у них все готово. И, под их охраной, — в столицу, не медля ни часа.