Мирный Панас. Гулящая

   - Да я смотрю.
   - Смотришь?.. Смотри, пока не засну... Коли ты верная, богоданная жена, так и смотри, приглядывай за мужем!.. Ты видишь - я пьян... Ну, и приглядывай за мной. И засну - приглядывай... И за сон не ручайся... А то я сонный встану да к другим пойду.
   - Что мне говорить-то? Твоя воля, твоя власть! Мне ведь тебя не удержать.
   - Не удержать? А держишь... О-о, все вы хороши! Все вы хороши, все вы тихони... А в проклятой вашей утробе сто чертей по сто гнезд свили... И сами не живете, и другим жить не даете... Мало вас били, мало вас учили... вот что!..
   Тут голос его оборвался, затих. Христя долго прислушивалась, но больше ничего не услышала; порой только доносились до нее тяжелые вздохи и плач... Христя на цыпочках прокралась из сеней в кухню, а из кухни в светлицу. Двери боковушки были приотворены, и Христя заглянула в щель. Загнибеда лежал на постели с закрытыми глазами и разинутым ртом; могучая грудь его вздымалась... Загнибедиха сидела перед ним. На ее побледневшем лице еще были видны следы слез; она смотрела на мужа покрасневшими глазами; они светились скорбью, тоской и невыразимой мукой...
   Вдруг раздался церковный благовест. Зычно и глухо разнесся густой колокольный звон. Христя вздрогнула; вздрогнула и Олена; Загнибеда только открыл глаза, взглянул на жену - и отвернулся к стене. Христя поскорее проскользнула в кухню.
   Тяжелые думы обуяли ее, безысходная тоска легла на сердце. Перед ней еще стояло вчерашнее, не прошли, не забылись еще обида и горечь; а сегодня новое прибавилось... "Лучше было нам на свет не родиться, чем терпеть такое надругательство!.. Вон разлегся, как кабан, привередничает... А ты сиди над ним, смотри на его опухшую рожу, слушай его пьяные речи да жди, проклиная, пока он заснет. Если б не грех, заспала бы я тебя так, что ввек бы ты не поднялся!.."
   Все злое и гадкое, что таится в самой глубине человеческой души, всплыло наверх, поднялось на поверхность и омерзение, и ненависть, и нечто такое, чего Христя через минуту сама испугалась. Она увидела на столе большой кухонный нож... "Вот бы чем заспать тебя!" - мелькнуло у нее в голове... Опомнившись, она перекрестилась. "И взбредет же такое на ум, тьфу!" - плюнула она и стала думать о будничных делах. "Что ж это такое? Разве сегодня ни топить, ни готовить не будем?" Оглянулась - а перед нею хозяйка стоит. Красные глаза ее еще не просохли от слез, бледное лицо позеленело, можно было подумать, что дней пять она совсем не спала или месяц хворала.
   - Готовить сегодня будем? - спрашивает Христя. А Загнибедиха поглядела на нее безумными глазами, да как припадет к столу, как зарыдает!.. Будто ножом полоснуло Христю по сердцу.
   - Будет, не плачьте! - сквозь слезы проговорила она.
   - И почему я не умерла маленькой! - крикнула Загнибедиха и вся затряслась.
   С этого времени Христя и Загнибедиха стали жить в согласии, можно было бы сказать, в дружбе, если бы Христя была ровня хозяйке; а то Христя всегда в стороне держалась - и как чужая, и как младшая, и как прислуга. Зато Загнибедиха ухаживала за Христей, как за младшей сестрой. Забудет Христя что-нибудь сделать, Загнибедиха сама сделает, а ей не напомнит. После пасхи она упросила мужа набрать работнице на платье и сама сходила и набрала сразу на два - будничное и праздничное. Шить надо было,- у Христи хоть и поджила рука, но палец болел,- и Загнибедиха сама шила, а Христе приготовила мазь и смазывала ей палец, чтобы поскорее зажил. Когда кончились праздники, Загнибеда являлся домой разве только обедать да спать, а то все торчал на базаре, в лавке. Загнибедиха и Христя дома одни. Управившись на кухне, сядут они рядком, что-нибудь делают и ведут душевный разговор. Загнибедиха рассказывает про свою жизнь, Христя - про свою.
   - Неужто ты никогда не певала? - спросила ее однажды Загнибедиха.- Вот уж сколько времени ты у нас, а я ни разу не слыхала твоего голоса.
   - Почему не певать? Певала. Только нет тут у вас приволья.
   - Почему же нет? Спой, напомни мне девические годы.
   Христя запела, и Загнибедиха слабым разбитым голосом стала подтягивать ей.
   В другой раз Загнибедиха попросила Христю рассказать про семью. Христя рассказала и про отца, и про мать, и про нападки Супруненко. Она ничего не утаила от хозяйки. Та слушала и только глубоко вздыхала.
   - Знаешь что,- сказала она, когда Христя умолкла.- Сходила бы ты в деревню, проведала мать.
   - Когда же мне сходить? - спрашивает Христя.
   - Когда? Да вот в среду укатит он отсюда, до понедельника его не будет. Вот и выбери день - сходи.
   - А как же вы одни останетесь?
   - Ты обо мне не думай! Мне не впервой одной оставаться. Вот если бы ты сходила да мать свою сюда привела. Погодка нынче хорошая и тепло,- я бы хоть поглядела на нее.
   - Да мать такая хилая, что сама не дойдет.
   Загнибедиха вздохнула.
   - Ну хоть проведаешь ее.
   Христя задумалась. "Когда же сходить? когда выбраться? В среду хозяин уедет; в четверг - надо прибраться; разве в пятницу... Выйду пораньше - к обеду и поспею; пробуду там субботу, а в воскресенье утром и назад",- прикинула Христя и была рада-радешенька, когда хозяйка согласилась... Она мать повидает, наговорится с подружками и новое платье с собой возьмет. Как нарядится, как покажется в деревне, то-то все удивятся. А Супруненко как увидит - лопнет со злости! Она нарочно пройдет у него под самыми окнами, а Федора увидит - наперекор отцу начнет заигрывать с ним.
   - Ты, Христя, нынче пораньше управляйся да пораньше спать ложись, чтоб выспаться на завтра, а то путь-то не близкий,- советует ей хозяйка в четверг после обеда.
   Христя как взялась за дело - работа у нее так и кипит! Ну, кажется, все дела переделала. Нет, не все. К празднику амбар остался небеленый; нынче вёдро - только и белить.
   - Да ведь это дело долгое, не затевай,- говорит ей хозяйка.Вернешься, тогда уж.
   Христя и слушать не хочет. Как? Амбар оббила зимняя непогодь, исхлестали весенние дожди, весь он облупился, а она его так оставит? Ни за что! Он уж давно у нее, как бельмо на глазу торчит.
   Сразу же после обеда Христя надела старенькое платьишко, замесила глину и стала обмазывать амбар, щели заделывать. Еще и до вечера далеко, а обмазка уж высохла, остается только побелить... Ну, за этим дело не станет! Пока солнце сядет, она и побелить успеет...
   Христя усердно взялась за работу. Теплое солнышко ей помогает: только она проведет щеткой - смотришь, уж и высохло, белеет полоска. Вот уж осталось только желтой глиной обвести... "Скорее, Христя, скорей! Уже вечереет",- подгоняет сама себя Христя.
   Вдруг за воротами затарахтела телега. Тпррру! - поворачивает к воротам. "Вот тебе и на! - думает Христя.- Чего доброго, хозяин вернулся. Вот и сходила домой!"
   Отворилась калитка. Смотрит Христя - Здор заглядывает. Сердце у нее забилось.
   - Дяденька Карпо... Здравствуйте!
   - Здравствуй, Христя,- здоровается Карпо, входя во двор.- А я подъехал, да боюсь идти, думаю, вдруг - собаки.
   - Да у нас их нет,- щебечет Христя.- Как же там наши? Все ли здоровы, каково поживают?
   - Да все, слава богу!.. Мать кланяется, Одарка...
   - А вы, дяденька, на базар?
   - На базар. Да не так, вишь, на базар, как мать плачет, очень по тебе тоскует... Каждый день убивается: нет, мол, от нее весточки, нет как нет... Уж Одарка ее утешает, все без толку - плачет! Вот я и подумал: съезжу-ка я на базар, проветрюсь, да и весточку о тебе привезу матери.
   - Спасибо вам,- благодарит Христя.- А я и сама собираюсь в деревню.
   - Как? Зачем?
   - В гости. Спасибо хозяйке,- пускает.
   - Ну вот и отлично: я тебя и подвезу.
   А тут и Загнибедиха выглянула, услыхав во дворе голоса.
   - Кто это? - спрашивает она у Христи.
   - Это наш сосед, из деревни.
   - Вот и отлично: завтра с ним и поедешь.
   - Да мы уж тут уговариваемся,- говорит Карпо.
   - Что же ты гостя в дом не позовешь? Нечего сказать, хорошо мы гостей принимаем! - в шутку журит Загнибедиха Христю.
   - Спасибо вам,- с поклоном благодарит Карпо.- Я ведь не один,- лошадь у меня за воротами.
   - Ну так что ж! Разве нельзя заехать во двор? Переночуешь у нас, а завтра и поедете. Заезжай, заезжай! - говорит Загнибедиха.
   Христя рада, а Карпо - еще больше. То бы ему на базаре стоять, не спать целую ночь: лошадь стеречь да поклажу; а то он на хозяйском дворе заночует.
   Пока Карпо распрягал лошадь да хлопотал у телеги, Христя кончила белить и позвала его в кухню. Вышла к ним и хозяйка. Такая приветливая, такая обходительная, про деревню расспрашивает, да хороши ли всходы, да как мать Христи, Христю хвалит, нахвалиться не может.
   - Ты бы свет зажгла, да поужинать бы гостю дала,- сказала она, когда стало смеркаться, и ушла в комнату.
   Пока Христя зажгла свет, пока вынула горшки из печи, и Загнибедиха вернулась, да не с пустыми руками: рюмка водки дрожала и переливалась на свету у нее в руках. Она поднесла Карпу. Тот поблагодарил учтиво, выпил и стал ужинать.
   - Хорошая у тебя хозяйка, Христя,- сказал он, когда Загнибедиха вышла из кухни.
   - Как мать родная,- тихо ответила та.
   - Значит, тебе хорошо! По деревне не скучаешь?
   - Всяко бывает. Часом - с квасом, порой - с водой... А у вас как там в деревне? - И Христя стала расспрашивать про знакомых.
   Карпо рассказал, что девушки по ней скучают.
   - Сколько раз Горпина забегала проведать мать и все о тебе расспрашивала, без тебя, говорит, и гулянка не гулянка; все собирается в город служить. Она, может, и ушла бы, да мать не пускает.
   - А Ивга? - спросила Христя.
   - Ивга замуж собирается.
   - За кого?
   Карпо улыбнулся.
   - Да за Тимофея - за кого же еще! Чудеса там у них в решете, да и только. Она хоть и сейчас готова, да он, вишь, не хочет. Дело до жалоб дошло, до суда... Да кто-то говорил, будто поладили они. Скоро и свадьба.
   - Ну, а Супруненко доволен?
   - Какое доволен! Все с подушным пристает к матери. Если б я не заступался, кто его знает, что было бы. Как оса, лезет в глаза! Да, видно, бог ему этого не простил.
   - А что?
   - С сыном замучился. То хворал хлопец, а теперь и выздоровел, да кто его знает, что ему попритчилось: совсем шалый стал. А после пасхи отца бросить надумал,- пойду, говорит, на заработки... Отец не пускает; ну, говорит, хоть в город пойду наймусь, а дома ни за какие деньги не останусь! Отец уговаривает, не пускает. Оно и понятно, срам такому богачу единственного сына в люди отпускать, а тот рвется. Уж у них до ругани и до драки дело дошло. Грицько говорил как-то,- верно, пьян был! - кабы, говорит, знал, что такое ему попритчится, не перечил бы ему, пускай бы уж он на ней женился.
   - Пускай он утрется со своим Федором,- гордо ответила Христя.
   Разговор на этом оборвался, Карпо кончил ужинать и пошел посмотреть лошадь, а Христе так чего-то стало тяжело на душе. Ей как будто и жаль Федора, а как вспомнит она слова Грицька, так досада и вопьется в сердце. "Носится со своим Федором! Думает, если богач, то всякая так и повесится его сынку на шею!"
   Невеселая легла она спать и долго не могла заснуть. То ворочалась, то думы, да все такие нерадостные, сердце сосали, и она тяжело вздыхала. У нее сразу пропала охота ехать домой. Зачем она поедет? От матери Карпо привез весточку - здорова, только тоскует... А кого ей больше надо видеть? Встретится еще с этим глупым Федором, и опять пойдут разговоры... Она не заметила, как заснула. Проснулась - уже свет белый в окна заглядывает, и Карпа нет в кухне. Она вышла посмотреть, нет ли его на дворе,- и на дворе его не было.
   Карпо махнул на базар, чтобы поскорей управиться и, не мешкая, ехать домой. Когда он вернулся, Христя не только собралась в дорогу, но и по хозяйству кое-что сделала - дров принесла, нарезала овощей для обеда.
   - Ну как, управилась? - спрашивает Карпо.
   - Управилась.
   - Ну, так едем.
   - Сейчас хозяйка с базара вернется.
   Загнибедиха не замешкалась: только помянули ее, а она уж и тут. Христе показалось, что у нее и легкий румянец на щеках заиграл и глаза блестят, сияют.
   - Задержала я вас? - спросила она.
   - Нет, я сам только пришел,- отвечает Карпо.
   - Ну, вот и отлично. А я думала - задержу, да спешила-спешила... Вот, Христя, отвези матери гостинец от меня,- обратилась она к Христе, вынимая из корзины пышную высокую булку.
   - Зачем?
   - Не твое дело. Бери! - строго сказала Загнибедиха.
   Христя поблагодарила, взяла булку и завернула в новый платок.
   - А это вам на дорогу,- вынув каравай хлеба и две рыбины, подает Олена Карпу.
   - О господи! - воскликнул тот.- Спасибо вам, спасибо! Не знаю, как и благодарить вас... И ночевать пустили, да тут еще это... Спасибо вам.
   - Почему ты не оденешься потеплее? - обратилась она снова к Христе.Возьми свитку, а то погода теперь ненадежная, кто его знает, что до вечера может быть.
   Христя послушалась, надела свитку и подпоясалась.
   - Прощайте. Спасибо вам! - благодарили Карпо и Христя, выходя из дома.
   - Счастливого пути... Будьте здоровы! Гляди только, дяденька,улыбнувшись, говорит Олена Карпу,- не завези совсем девку, а то без нее и я тут пропаду.
   - Как можно! - ответил Карпо.
   Они уж на телегу сели. Карпо взялся за вожжи.
   - Христя,- позвала Загнибедиха.- Поди-ка сюда на минутку, мне надо кое-что сказать тебе.
   Загнибедиха отвела ее в сторону и, глядя ей в глаза, сказала с беспокойством:
   - Кланяйся, Христя, от меня матери, хоть я ее и не знаю... Скажи, что деньги за службу не пропадут... Слышишь? Так и скажи. Он не отдаст, я сама верну, Слышишь? - ещё раз спросила она.
   - Слышу, слышу. Спасибо вам! - благодарит Христя.
   Загнибедиха проводила их за ворота и, еще раз попрощавшись, велела Карпу не слезать с телеги, чтобы закрыть ворота.
   - Я сама закрою... Поезжайте с богом!
   Карпо дернул вожжи - и лошаденка покорно затрусила. Загнибедиха стояла у калитки и провожала их глазами, пока они не свернули за угол.
   5
   Пока они ехали по городу, колесили по его грязным улицам, мимо высоких каменных домов, Христю мучили всякие мысли... Как чудно это получилось, что она вот едет... Куда? Зачем? В деревню, в гости, к матери... То-то мамочка обрадуется, она ведь не ждет ее! А что, если хозяин, возвращаясь с ярмарки, встретит их и велит вернуться назад?.. Не приведи бог!
   Христя отворачивается от каждого прохожего и проезжего, попадающегося им на пути: ей все кажется, что это хозяин,- вот-вот он узнает ее... "Хоть бы поскорей выбраться из города. Едем, едем, а, ему конца краю нет!"
   Но вот остались позади лавки и высокие каменные дома. Потянулись ободранные домишки бедного люда. Сперва тесными рядами, словно бы их кто придвинул друг к дружке, чтобы было уютней и теплей, а там все реже и реже. Вон около одного и забора вовсе нет, у другого труба развалилась; третий совсем покосился, в окнах вместо стекол тряпки торчат, по замусоренному двору бегают чуть не голые дети... "Боже! Какая бедность, какая нужда! Чертовы лавочники да паны все места получше себе захватили, все самое дорогое себе загребли, а бедноту на окраину выперли, на свалки да на пустыри",- думала Христя.
   Поднялись на гору. Перед ними, разбегаясь во все стороны, раскинулись поля, запестрели то зелеными полосками ржи, то желтоватыми всходами пшеницы, то черными пашнями... У Христи камень с души свалился: сразу стало привольно и легко... Солнце, поднимаясь вверх, ласково сияет, пригревает; легкий ветерок веет; жаворонки над дорогой вьются, заливаются; а там, в темном леске, кукуют кукушки... Красота такая повсюду, простор, приволье!.. Сердце у Христи не бьется как будто, а мрет; глаза перебегают с нивы на ниву, с поля на поле, с синего луга на темные овраги, с оврагов - на зеленые холмы... Какие-то мирные и сладкие чувства волнуют ее, убаюкивают... Ох, как же здесь хорошо! Боже, как хорошо! - трепещет от радости ее сердце.
   Лошаденка бежит трусцой; только колеса стучат, катясь по сухой земле. Карпо, покачиваясь, молча сосет трубку, разве что изредка уронит словечко про хлеба: вот, мол, рожь хороша!.. Или: "Недавно тут пшеницу посеяли, а уже вишь, как поднялась!.." И замолкнет надолго. Христя рада этому молчанию: ничто не мешает ей думать, ничто ее не отвлекает, не нарушает сладкого покоя. Она озирается вокруг, приглядывается к каждому уголочку, любуется, упивается его красотой... Вон какая долина чудесная: зеленая-зеленая, будто вся рутой покрылась! Хорошо бы полежать на этом зеленом ковре, подышать вольным воздухом полей! А это что за хатки стоят у дороги? Сизый дымок вырывается из черной трубы, вьется кольцами в прозрачном воздухе... Что это за хутора? Неужто Иосипенковы? Да, это они... По дороге в город она с Кирилом отдыхала там... И перед ней, как живая, встала бледная черноглазая Марья, старая ворчливая Явдоха... Как они там обе, живы ли, здоровы? По-прежнему ли Явдоха грызет невестку? По-прежнему ли Марья молчит? Или, чего доброго, уже в город сбежала? "Такой уж я уродилась, такой и пропаду..." Городская!.. И что там хорошего, в этом городе? Живут побогаче, живут получше? Богатому-то оно хорошо, а бедному везде плохо. А бывает и богат человек, а ему худо: бесталанному да бессчастному и богатство не впрок. Вон хозяйка: и богатая, а тошно ей среди ее богатства... Это уж как кому!
   Проехали еще немного... И вдруг Христя как расхохочется. Карпо обернулся и воззрился на нее в удивлении.
   - Ты чего?
   Христя от смеха слова вымолвить не может. Они как раз доехали до Гнилой балки, где провалился сотский Кирило. Христе так живо все это представилось: и как Кирило пробирался по снегу, и как ухнул в канаву, и как бранился, когда вылез из нее. Христя сквозь смех насилу рассказала об этом. Карпо молча слушал. "Девчонка!- думал он.- Все у нее шутки да смешки на уме".
   И вдруг лошаденка, точно кто укусил ее, как брыкнет, как дернет, как пустится вскачь. Карпо поскорей ухватился за вожжи.
   - Тпррру!.. Ишь свою землю почуяла да - вскачь! - сказал он, придерживая лошадь.- Небось в город еле тащилась. Это уж наши поля,повернулся; к Христе Карпо и стал объяснять, где чья земля. Все это были маленькие полоски, одни из них были свеже заборонованы, на других уже поднялась редкая озимь.
   Христе показалось, что тут и поля поменьше и хлеба пониже, чем под городом. Там они - широкие да долгие, зеленя, как щетка, густые; а тут лишь кое-где зеленеет бледный и блеклый стебель... Христя не выдержала, сказала об этом Карпу.
   - Народ там побогаче,- ответил тот,- пашут получше, да и земля пожирней. Тут вон рыжая, с глиной, а там черная, как уголь. Небось городские, они хитрые: что получше, все заграбастали. Да оно бы и тут ничего, если бы хоть немножко землицы побольше... А то ведь всего-то клочок, вот и вертись как хочешь и на подати тяни с него и на прожитье...
   Карпо тяжело вздохнул, вздохнула и Христя. Молча въехали они на гору. На солнце блеснул крест марьяновской церкви, засверкал купол, а там и зеленая крыша выглянула; показались сады, хаты... Село! село! Сердце у Христи тревожно забилось.
   Приська в этот день, постряпав, присела отдохнуть. Есть ей ни капельки не хотелось. Мысли роились в голове... Как там в городе? Что с Христей? Не вернулся ли Карпо? -Так и тянуло Приську пойти к соседям узнать.
   "Ох, хоть бы там все было благополучно. Хоть бы Христя была здорова. Всякая работница хороша, пока здорова... Здоровье всего дороже",- думала Приська, собираясь к Здору.
   Она застала Одарку за работой: та купала детей. Черноглазая Оленка, уже чистенькая, беленькая, лежала на подушке и что-то весело лепетала. Белоголовый Николка барахтался в корыте, плескаясь в теплой водичке. Ему все хотелось нырнуть с головой: он то приседал, то ложился, все спрашивая у матери, видно ли его голову. Одарка сидела на лавке, любуясь игрою сына, наслаждаясь лепетом дочки... Она и не думала купать Николку, но тот, увидя, что купают сестру, пристал к матери: купай его, и конец!
   - Воды ведь нету чистой,- говорила Одарка.
   - Я в той, что Оленку, купали.
   Пока Одарка вытирала и одевала Оленку, Николка мигом сбросил рубашонку и - бултых в корыто!..
   - Я не так, как Олеся,- весело кричал Николка.- Я и плавать и нырять умею! - И так расходился, что вода из корыта выплескивалась.
   - Что это ты, Одарка, детей купаешь? - удивилась Приська, поскорее затворяя за собой дверь.
   Не успела Одарка ответить, как дети закричали: "Бабуся, бабуся!" Оленка, протягивая пухлые белые ручки и сверкая черными глазенками, лепетала: "Видись... видись... цистая... купалась..." Приська подошла к Оленке и, взяв ее ручку, целовала крошечные пальчики. А Николка сзади кричал на всю хату:
   - Бабуся! Бабуся! Поглядите, как я нырну... Поглядите - с головой!
   - Молодец, молодец! - похвалила Приська, наклоняясь над Оленкой.
   - Да ведь вы не глядите,- кричал Николка.- Нет, вы только поглядите.
   Приська должна была повернуться к Николке, поглядеть, как он, зажмурив глаза и зажав нос, тычется в корыте в воду.
   - А что, глубоко? - спрашивал он.
   - Ух, как глубоко! Ух, как глубоко! Смотри не утони...
   - Э-э, я не утону. Я умею плавать,- храбрился Николка, размахивая руками так, что они высовывались у него из корыта.
   Позабавив детей, Приська обернулась к Одарке.
   - Что, нет его? Не возвращался?
   - Нет. Бог его знает, что это значит. Уж и время быть, а его все нет... Присаживайтесь. Подождем немного, не будет - пообедаем вместе.
   - Спасибо. Я только так, узнать...- со вздохом ответила Приська и собралась уходить. Одарка не пускает.
   - Если только уйдете - рассержусь и никогда к вам не приду! пригрозила она.
   Приська осталась. Только она присела, а Одарка начала одевать Николку, который, наплескавшись, вылез, наконец, из корыта, как с улицы донеслось "тпрру!".
   - Карпо! Карпо! - крикнула Приська и скорее - во двор.
   Встретив Карпа, она поздоровалась и забросала его вопросами.
   - Ну, что, как Христя? Жива-здорова?
   - Да Христя здесь! - говорит Карпо.
   - Как здесь?! - в испуге крикнула Приська.
   - Здесь... Приехала.
   - Как приехала? Когда приехала? - пробормотала Приська. И радость и невыносимая мука изобразились на ее старом лице; глаза горят; вся она трясется.
   - Христя к вам пошла,- говорит Карпо. Приська бросилась к себе домой и у ворот встретилась с дочкой.
   - Здравствуйте, мама! - подбегая к матери, веселым, звонким голосом кричит Христя.- Что, не думали нынче увидеть? Не ждали?
   Мать стоит перед дочерью в немом молчании и не сводит с нее потухших глаз.
   - Мамочка, не узнаете меня? - спросила Христя.
   - Христя! Дитятко мое! - простонала, Приська, обнимая дочь, и заплакала.
   Тут как раз подбежала Одарка. Она постояла, пока мать обнималась с дочкой, потом подошла к Христе, поздоровалась, поцеловалась, с нею.
   - Молодец Христя! - говорит Одарка.- Мы тут каждую весточку о тебе ловим-перехватываем, а чтоб самое увидать,- не думали, не гадали.
   - А я так, нежданно-негаданно,- весело щебечет Христя.
   - Молодец, молодец! - твердит Одарка, окидывая ее взглядом.
   - Что же это мы стоим здесь? Пойдемте в хату,- опомнилась Приська.
   - Ступайте,- говорит Одарка,- поговорите, да и нас не забудьте. Слышишь, Христя: грех тебе будет, если к нам не забежишь!
   - Забегу, не забуду!
   Соседки разошлись: Приська и Христя пошли в свою хату, Одарка - в свою.
   - Как, же вы тут живете? - спрашивает дочка у матери, войдя, в хату и окидывая взглядом жилище, в котором она выросла. После городских комнат родная хата показалась ей такой тесной, маленькой. Смотри ты, сколько лет она тут прожила, а до сих пор этого не замечала...
   - Как живем? Известно, как живем,- бубнила Приська.- Одна слава, что живем! Смерти ожидаем, а смерть не приходит!.. Такая уж наша жизнь: то с одной стороны рвут, то с другой - дерут. Если бы не Здоры... Да что там! Разве ты сама не знаешь, как мы жили? Лучше не стало... Как ты там?..
   - Я? Обо мне, мамочка, не беспокойтесь. Мне там хорошо. Хозяин крутенек, зато хозяйка - дай ей бог счастья и здоровья! Хорошая женщина. Кланяться вам велела. Поклонись, говорит, матери; скажи ей, пусть не убивается; успокой ты ее, что служба твоя не пропадет за нами, что ты не даром служишь: я, говорит, сама деньги отдам... В гости вас к себе звала. Скажи, говорит, пусть приходит: приму, как родную. Такая добрая душа! Такая добрая! Зато и достается же ей иной раз... Да это, верно, всем хорошим так достается!
   Приська тяжело вздохнула. Она задумалась над последними словами дочери. Откуда они у нее? Никогда ей в голову такие мысли не приходили, не говорила она об этом, а вот недолго прослужила и все поняла своим чутким сердцем... Ох, не так, видно, там хорошо, как она расписывает... Прячется от матери со своим горем, чтобы не растравлять ей сердца... И слезы подступили к горлу Приськи, душат...
   - Вы плачете? Мама! - крикнула Христя, поглядев на мать.
   - Ох, только погляжу на тебя, так сами слезы и льются!..
   - Так вы не верите? - спросила Христя.- Да разрази меня бог, коли я лгу! И чего бы я стала лгать, если бы мне там было плохо.
   - Бог с тобой, Христя!.. Видно, видно,- утирая слезы, сказала мать.- Я не оттого плачу: сама не знаю, отчего слезы льются. Хорошо тебе там, доченька,- и отлично, а худо - я тебе ничем помочь не могу... Да что это я! Ты с дороги - есть хочешь, а я и не подумала. Давай пообедаем, а то я и сама еще ничего не ела.
   Старуха вскочила и бросилась к печи.
   - Не знала я, что ты приедешь. Не ждала тебя... хоть бы курочку зарезала да борща с курятинкой сварила, а то заправила салом - и все,говорила Приська, наливая в миску борща.
   Сели обедать. Христя взялась за ложку... "Вот и сели мы обедать,- обед ты наш горький!" - вспомнила Христя песню. И было отчего вспомнить: от борща пар так и поднимается, а попробовала - и соли мало и навара не видно,- одни кусочки свеклы плавают сверху. Христя попробовала и сразу положила ложку.