Модезитт Лиланд Экстон. Смерть Хаоса

   У западных – вообще-то они находились на юго-западе, но все звали их западными – ворот караул отсутствовал. Как, впрочем, и у всех остальных ворот Кифриена. По здравому рассуждению, выставлять часовых не требовалось, ведь чтобы добраться до столицы, любому неприятелю пришлось бы пересечь полстраны.
   Несмотря на холод, рынок был многолюден, и еще не добравшись до площади, я уже услышал привычную многоголосицу.
   – Свежие цыплята. Кому свежих…
   – …пряности… из Расора, прямиком из трюмов…
   – …кукурузная мука…
   Два юнца, оценивающе присмотревшись к фургону, а потом ко мне, многозначительно переглянулись и скользнули в проулок. Мне подумалось, что посох, возможно, был захвачен не напрасно.
   Добравшись до южной дороги, я свернул на нее, и фургон двинулся дальше, мягко покачиваясь на каменной мостовой. Воришки больше не объявлялись.
   За южными воротами гомон стих, а вот тряска, наоборот, усилилась. Особенно за Расорским мостом: южная дорога представляла собой полосу изрытой колеями и колдобинами, схваченной морозом глины. Подскок на каждом ухабе отзывался в моей ноге болью, и я не раз пожалел, что не еду на Гэрлоке. Хорошо еще, что дальше на юг, среди холмов, покрытых оливковыми деревьями с выцветшей серо-зеленой листвой, дорога была не такой разбитой. Дом Хенсила, приземистое выбеленное строение, занимавшее чуть ли не столько же места, сколько ближняя оливковая роща, прилепился к склону одного из холмов. Стоило мне свернуть на подъездную дорогу и проехать между двумя обозначавшими ее начало столбами, как тряска прекратилась вовсе. Подъезд к усадьбе был засыпан гравием и тщательно выровнен. Судя по всему, дела у торгаша шли совсем не плохо; наверное, мне стоило запросить с него за мебель побольше.
   В ста локтях от ворот меня остановили двое караульных. Один наставил на меня арбалет – не очень умно, учитывая, что, не попав с первого раза, он уже не успел бы перезарядить свое оружие, – а другой погрозил мне мечом, который мне ничего не стоило выбить одним взмахом посоха.
   – Кто таков, зачем пожаловал?
   – Я Леррис, столяр. Привез стулья, заказанные мастером Хенсилом.
   Прежде чем позволить мне заехать во двор, караульные разворошили ветошь и убедились, что в фургоне действительно мебель. Хуже того, во дворе меня встретило еще с полдюжины стражников, которые тоже сочли своим долгом проверить фургон. Похоже, занятия почтенного Хенсила не сводились к торговле оливками.
   Резные двустворчатые двери со вставными стеклянными панелями, длинная конюшня и золоченая карета, которую старательно начищали сразу три конюха, лишь усугубили мои подозрения. Торговля оливками, может, и прибыльное дело, но на ней одной таких денег не наживешь.
   Прежде чем последний охранник закончил осматривать стулья, на крыльце объявился Хенсил, чье обтянутое блестящим шелком голубой туники брюхо нависало над серебряной пряжкой едва сходившегося ремня.
   – Добро пожаловать, мастер Леррис, – промолвил он с нарочито низким, не уважительным, а, скорее, насмешливым поклоном. – Всех тебе благ.
   – И тебе того же, – кивнул я в ответ. – Вот, привез стулья.
   – Надо же. Не ожидал, что ты так быстро управишься.
   Его супруга, седеющая, столь же худая, сколь толст был он сам, женщина, молча стояла под портиком, кутаясь в толстую вязаную зеленую шаль.
   – Уважающий себя мастер старается выполнить заказ в срок.
   – Но, говорят, ты был ранен.
   – Был, в ногу. Но стулья не делают ногами, так что рана не помешала мне работать.
   – Ну что ж, давай взглянем, что ты там наработал…
   Прикусив язык, я поставил фургон на тормоз, слез с козел и, откинув парусину, один за другим перенес стулья под навес.
   Хенсил осматривал работу придирчиво, изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимым, однако при виде выложенного на спинке каждого стула вензеля «X» его глаза заблестели. Супруга торговца тоже осмотрела стулья, после чего воззрилась на Хенсила. Наконец после осмотра восьмого стула она подошла к мужу и, склонившись к нему, тихо заговорила. Я напряг слух, стараясь разобрать слова.
   – …красивые… но рядом с ними наш стол – сущее убожество…
   – Прикрой его скатертью, – буркнул он в ответ, продолжая изучать каждый стык.
   Правда, совпадение волокон Хенсил не проверял, и это меня порадовало: подогнать в месте соединения волокно к волокну – едва ли не самое трудное, что может быть в работе по дереву.
   – Ну что ж, – пробормотал он наконец, – вроде бы изъянов не видно.
   Торгаш пытался выглядеть равнодушным, но по масляным, как у сытого кота, глазенкам было понятно, что он доволен. Прекрасно зная, что стулья у меня вышли на славу, я ответил ему таким же нарочито низким поклоном, каким он приветствовал меня при встрече.
   – Мы, как помнится, сговаривались на пятнадцати золотых, – бодрым тоном промолвил торговец.
   – Так и есть. И для тебя это весьма удачная сделка, – с улыбкой ответил я.
   – …обнаглел столяришка… – пробормотал один из охранников.
   – …заткнись, дубина… – шикнул на него другой. – Разве не знаешь, что этот малый – черный колдун?
   Стражник сглотнул.
   – Подожди минуточку, мастер Леррис, – промолвил Хенсил и направился в дом.
   Его супруга перевела взгляд со стульев на меня, улыбнулась и, ничего не сказав, покосилась на охранников. Эти парни мне не нравились. Вдвоем с Тамрой мы, надо думать, отметелили бы посохами всю дюжину, но я был один, да и нога еще не пришла в норму.
   – Твои деньги, – промолвил Хенсил, вернувшийся с тугим кожаным кошелем.
   Приняв кошель, я ощутил его содержимое: шестнадцать золотых монет.
   – Большое спасибо, мастер Хенсил.
   – Ты даже не пересчитал деньги.
   – В этом нет нужды. Особое спасибо за золотой сверх уговора.
   Один из стражников снова сглотнул.
   Хенсил рассмеялся.
   – С тобой приятно иметь дело, мастер Леррис. Эй, ребята, а ну выкатите ему в подарок бочонок черных оливок. Да самых лучших, пусть знает, что товар у нас высшей пробы, как и его изделия.
   Оказывается, купец умел быть учтивым. Я улыбнулся и крепко пожал протянутую им руку. Улыбнулась и его весьма сдержанная супруга.
   Бочонок оказался размером чуть ли не с бочку из-под муки, и сам, надо думать, стоил пару золотых.
   Прежде чем я и бочонок выехали со двора, Хенсил, его супруга и стулья исчезли за стеклянными дверьми.
   Уже на дороге я все же проверил содержимое кошелька и убедился, что не ошибся: там действительно было шестнадцать полновесных золотых. Мне подумалось, что бочонок с оливками может сбить с толку грабителей, вдруг я за ними и ездил. Но посох в любом случае следовало держать под рукой. Джахунт, старый пройдоха, конечно, оказался прав. Не успел я вернуться на Расорскую дорогу, как заморосил мелкий, похожий на ледяной туман дождь. Холодный воздух студил легкие, заныл лишь недавно заживший перелом.
   Но, с другой стороны, ненастье распугало грабителей. Хотя не исключено, дело было не в дожде, а в моей неказистой внешности. Разбойники могли решить, что с такого замухрышки взять нечего. К тому времени, когда я подкатил к дому, куртка моя промокла насквозь.
   Рисса, само собой, не удержалась от укоров.
   – Ремеслом ты, мастер Леррис, владеешь, спору нет, неплохо, но разумением – сущее дитя. Поехал невесть куда в такой дождь, да с больной ногой. Коли будешь лечить ее этаким манером, она у тебя до седых волос не заживет.
   – Когда я уезжал, дождя и в помине не было. Мы кормимся с моей работы, а пока заказ не доставлен заказчику, деньги за него не заплатят. Не знаю, как тебе, а мне голодным сидеть не хочется. Теперь нам это не грозит: Хенсил рассчитался за стулья и подарил мне бочонок с оливками. Сказал, это самые лучшие.
   – Оливки у него неплохие, и нам они пригодятся. Но монеты нужнее.
   – А еще он дал золотой сверх уговора.
   На миг – только на миг – Рисса опешила. Золотой составлял восьмую часть ее годового жалованья, а я платил больше многих нанимателей.
   – Отвел бы ты бедную лошадку в стойло, – пробормотала она, придя в себя. – А сам приходи на кухню. Сидр у меня теплый, а хлеб в печи вот-вот подойдет.
   По моему разумению, она была довольна. Поев, я решил повременить с работой и написать-таки письмо родителям.
   – Правильно, – одобрительно заметила Рисса, увидев, что я взялся за гусиное перо. – А то ты слишком много работаешь.
   В каком-то смысле Рисса была права. К тому же поездка утомила меня, мускулы ныли, нога болела, а на кухне было тепло и уютно. Но в другом она ошибалась: написать письмо, за которое ты не решался взяться так долго, не столь уж легкое дело.
   Пока я водил пером по бумаге, Рисса заложила в печь новую партию хлеба, и я, отламывая от краюхи, вдыхал чудесный аромат. При этом, сам не заметив как, умял целый каравай.
   Мне пришлось вымучивать каждое слово, но в конце концов вроде бы удалось слепить нечто приемлемое. Поставив точку, я пробежал взглядом по строкам.
   «…сожалею, что так долго не давал о себе знать… надеюсь, у вас все хорошо… некоторое время был учеником дядюшки Джастина… передайте дядюшке Сардиту, что его уроки не пропали даром: я занялся столярным ремеслом. Поработал подмастерьем в Фенарде… а нынче держу маленькую мастерскую в Кифриене… Сардит, небось, будет смеяться, но я подумываю о том, чтобы взять подмастерье…
   …кое-что понимать в любви… Кристал, из Экстины… она командующая войсками самодержицы… живем вместе, когда она не в походе… обзавелся горным пони, по имени Гэрлок…
   …довелось иметь дело с белыми магами… меня малость потрепали… пока выздоравливал, работал по дереву…
   …по-прежнему не понимаю, почему гармонии непременно должна сопутствовать скука. Говорить юноше, что гармония важна, но не объяснять, почему она важна, не имеет смысла… невозможность объяснить, что представляет собой гармония, таит в себе немалую опасность, но Отшельничий настолько гармоничен, что там эта опасность отнюдь не кажется очевидной…»
   У меня не было уверенности в том, что мои соображения насчет гармонии изложены безупречно, но идея представлялась верной. Никому – а уж в первую очередь людям молодым – не понравится получать на вопрос «почему» ответ «потому что так положено». И если для таких людей, как Джастин или мой отец, некоторые аспекты мироустройства представлялись очевидными, для большинства дело обстояло совсем иначе.
   – Скоро обед, мастер Леррис.
   Поняв намек, я сложил письмо, после чего пошел в мастерскую, запечатал его и сунул в ящик для бумаг. Кто бы мог подумать, что столяру не обойтись без целых ворохов счетов и договоров.
   Завтра мне предстояло поехать в Кифриен, чтобы договориться о переправке письма на Отшельничий. Возможно, кто-нибудь из торговцев шерстью, вроде Клайды, не откажется выполнить мою просьбу.
   Проверив, осталась ли в котелке-увлажнителе вода, я подбросил в очаг мастерской очередное полешко и отправился в умывальню.

XLVI

   На доделку Верфелева стола ушло больше времени, чем планировалось, и все из-за клея. Уж больно быстро он застывает: стоит зазеваться, и приходится снова растирать комья в порошок, чтобы потом залить водой.
   Этим я и занимался, когда услышал стук в дверь мастерской.
   На пороге стояли три человека – Рисса, незнакомая мне женщина и черноволосый паренек, очевидно, первый, кто откликнулся на усилия Риссы по оповещению всего Кифроса о том, что я не прочь взять подмастерье. При этом столь кипучую деятельность она развила по собственной инициативе, на основании лишь того, что на ее очередное заявление насчет ученика я не ответил решительным отказом.
   Пришлось ковылять к двери. Кость вроде бы срослась, и нога больше не болела, но стоило опереться на нее посильнее, начинала дрожать. Мышцы еще не разработались.
   – Это мастер Леррис, – представила меня Рисса. – А это Вендре. Она полагает, что из Каллоса получится хороший столяр.
   – Работа по дереву нелегка, – заметил я, кивая дородной женщине с собранными в пучок длинными каштановыми волосами.
   Невысокий, как и большинство кифриенцев, юнец поднял на меня глаза.
   – А правду толкуют, будто ты маг?
   – Вообще-то я столяр. Но в чарах тоже кое-что смыслю.
   Рисса потянула Вендре за руку.
   – Пойдем перекусим, я только что хлеб испекла. А мастер Леррис пусть поговорит с Каллосом.
   Вендре удалилась из мастерской, а я подозвал паренька к ларю с обрезками, слишком большими, чтобы пустить на топку, но слишком маленькими для чего-нибудь, кроме разделочных досок, шкатулок и прочих мелких вещиц. Как раз тех, какие обычно делают подмастерья.
   – Что ты скажешь об этой штуковине? – спросил я, протянув ему обрезок вишни.
   – Что… деревяшка, она и есть деревяшка! – парнишка посмотрел на меня, как на сумасшедшего.
   – Что бы ты из нее сделал?
   – Что велят. Разве не для этого нужен подмастерье?
   – А как ты его ощущаешь?
   Каллос пожал плечами, его черные глаза выражали недоумение.
   – Ощущаю как дерево, а как еще?
   – Гладкое оно или грубое? Как пахнет?
   – Вроде бы гладкое. А пахнет деревом.
   Он отдал мне обрезок.
   Я сдержал вздох.
   – Почему ты решил прийти ко мне?
   – Матушка сказала, что ты не простой ремесленник, а маг. Мне тоже охота стать магом.
   – А вот я, прежде чем даже помыслил о магии, долго учился столярному ремеслу.
   – Не думаю, чтобы мне это понравилось.
   – Вот и мне так кажется.
   Я убрал деревяшку в ларь, вывел паренька на двор и под моросящим дождиком отвел его на кухню. Рисса и ее подруга молча уставились на меня. Я сглотнул.
   – Боюсь, у Каллоса нет особого интереса к столярному ремеслу.
   Вендре сердито воззрилась на сынка.
   – Бранью тут ничего не добиться, – торопливо добавил я. – Нужно иметь способности, а они у каждого свои. Кого-то тянет к камню, кого-то – к клинкам.
   Взгляд мамаши чуток смягчился, но Каллос все равно предпочитал держаться от нее подальше.
   Считая разговор оконченным, я направился в мастерскую, думая, правильно ли поступил. Конечно, я сам в свое время был вовсе не идеальным учеником, и Сардит сердился на меня нередко и не попусту, но мне казалось, что из человека, не способного чувствовать дерево, толкового столяра все одно не выйдет. Вот Бострик, долговязый подмастерье, которого я обучил для Дестрина и женил на Дейдре, таким чувством обладал.
   Я невольно задумался о том, жив ли больной Дестрин и как дела у Бострика с Дейдрой. Старый Дестрин был не слишком хорошим мастером, но древесину чувствовал даже он.
   В мастерской меня дожидался Верфелев стол, за который со вздохом я и принялся. На второй ножке долото соскользнуло, и в моих руках остался кусок дерева, годный только на растопку. Ну, в лучшем случае на ножку для кухонной табуретки. Я покачал головой, упрекая себя за ротозейство и напрасный расход материала.
   Рисса тихонько проскользнула в дверь и остановилась у порога.
   – Ну что? Они ушли?
   – Ушли. Я наперед знала, что из Каллоса путного столяра не выйдет.
   – Зачем же ты велела ей привести его ко мне?
   – Вендре попросила, а меня она бы все едино не послушала. Да и с чего бы: я ведь не мастер по дереву. Но я, – Рисса покачала головой, – вижу, как ты смотришь на дерево, как прикасаешься к нему, словно влюбленный. Каллос, тот на твоем месте просто треснул бы молотком – посмотреть, не удастся ли проделать дырку.
   Я глубоко воздохнул.
   – Ну а есть ли в округе мальцы, которые любят возиться с деревом? Или девицы: столяром может стать не только мужчина.
   – Сказать не берусь, но разузнать могу. Правда, мне придется сказать, чего ты ждешь от своего ученика. Будь это мои собственные мысли, меня сочли бы чокнутой, но все знают, что старая Рисса работает на мага, а у магов, да и вообще у больших мастеров, не все дома. Так что, думаю, никто не удивится.
   – Так ты для этого и привела Каллоса?
   Глаза Риссы лукаво блеснули.
   – Ручаюсь, сейчас он рассказывает всем своим приятелям, как ты заставлял его нюхать деревяшку. Скоро об этом прознает весь Кифриен.
   – И весь Кифриен сочтет меня спятившим.
   – А вот и нет. Никому не дано постичь, что на уме у мага, а потому никто не возьмется судить, в своем уме этот маг или рехнулся.
   Ну что ж, прослыть загадочным, непостижимым волшебником, наверное, лучше, чем считаться сумасшедшим. Почему-то мне вспомнился отец, и я подумал, что бы сказал он. Небось прочитал бы длиннющую нотацию. А вот дядюшка Сардит, тот бы все понял. Но мне, признаться, больше нравилась роль сумасбродного ремесленника, чем загадочного чародея.
   – Ну что ж, пусть думают, что хотят, но я столяр и сейчас займусь столом, который давно бы пора закончить.
   – От работы, ежели раны позволяют шевелить руками, тебя не оторвать никому. Кроме командующей самодержицы.
   – А ты знаешь более достойных людей, которым бы я мог повиноваться?
   – Ох уж эти мужчины, – сопит Рисса, перед тем как уйти.
   Я остался один, без подмастерья и без Кристал, которая мигом оторвала бы меня от работы. По правде сказать, это начинало беспокоить. Конечно, она уехала не на войну, но Феррел тоже отправилась в обычную поездку. И не вернулась.
   Чтобы отвлечься, я принялся толочь в порошок затвердевший клей и кипятить воду.

XLVII
К югу от Хрисбарга, Фритаун (Кандар)

   С вершины холма Берфир смотрит на круглый предмет, висящий в небе над другим холмом, высящимся с дальней стороны долины. Там за мощными траншеями укрепились силы Колариса. От корзины воздушного шара к земле тянутся две черные линии.
   Над окопами войск Фритауна поднимается облако дыма. Берфир заставляет себя не пригибаться, когда пушечные ядра, просвистев над долиной, взрываются ниже по склону.
   Герцог озирает склон холма, где из-за безветрия вяло обвисли на древках малиновые знамена Хидлена. Ниже, за плоской равниной, представляющей собой сжатое поле, виднеется длинный пологий холм. По левую руку равнину замыкает небольшая роща, по правую она простирается до дальней гряды холмов.
   Равнина усеяна неподвижными комками, причем, как отмечает Берфир, многие из них красно-золотые. Цветов Инноты.
   Еще одно ядро, взорвавшись на склоне, разносит в щепки сосенку, росшую чуть пониже левого фланга хидленских окопов.
   Глядя на воздушный шар, герцог замечает, как над краем корзины вспыхивает зеркало.
   – …корректируют огонь… – бормочет он себе под нос.
   – Прошу прощения, господин.
   – Ничего, ничего…
   Снова слышится свист, затем грохот. Взрыв оставляет воронку перед самым центром герцогских позиций.
   – Нужно взглянуть, нельзя ли достать их пушки ракетами, – говорит герцог и шагает вдоль бруствера.
   – Господин…
   Ядра бомбардируют склон, но Берфир не склоняя головы идет к позициям пусковых установок.
   Командир батареи поднимает глаза на герцога.
   – Какие будут указания?
   – Нуал, пускай ракеты выше.
   – Что?
   – Под другим углом, чтобы летели вот так, – герцог описывает рукой крутую дугу. – Тогда они будут взрываться среди вражеских траншей.
   – Мы израсходуем ракеты впустую.
   – Мы уже расходуем их впустую. Если нам не удастся накрыть залпом их пушки, они выбьют нас с этих позиций, вытеснят из Фритауна, займут долину Охайд и скоро будут стучать в ворота Хайдолара и Ренклаара. Переналаживай установки.
   – Есть.
   Берфир следит за тем, как расчеты пусковых установок пытаются установить трубы под более широким углом, чем предусматривалось конструкцией. А пушечные ядра ложатся все ближе.

XLVIII

   К вечеру небо затянули черные тучи и стало по-настоящему темно. Я зажег над входом в мастерскую фонарь и вернулся к работе над ножками Верфелева стула. Стулья для него следовало сделать прочными, чтобы они могли выдержать немалый вес этого малого. Почему-то почти все люди, способные заказать хорошую мебель, отличались грузным телосложением.
   Наконец, посадив ножки на клей, я вымыл горшок, добавил в него немного воды и снова водрузил на треножник у очага. В заднее окошко барабанил дождь, издали доносились раскаты грома.
   Я силился распространить чувства как можно дальше. Кристал должна бы вернуться уже несколько дней, но, хотя я ощущал, что она приближается, не вернулась и по сию пору. Наконец мне удалось уловить отдаленный конский топот, и я, потеряв терпение, выбежал под хлещущий холодный дождь задолго до того, как Кристал и ее стражи остановились у конюшни.
   Перрон распахнул двери конюшни. Хайтен соскочила прямо в грязь, другие стражи последовали ее примеру. Я протянул руку Кристал. С седла она спрыгнула легко, не нуждаясь в поддержке, но рука моя все же пригодилась. На мокрой глине немудрено было поскользнуться.
   – Ну, зачем ты выскочил в такой ливень? – укорила меня она с улыбкой, согревшей лучше любого камина.
   – Мне уже гораздо лучше, и хотелось увидеть тебя как можно скорее, – сказал я, сжав се в объятиях и не обращая внимания на режущую боль в ноге.
   – Я рада.
   Несколько мгновений мы стояли молча.
   – Как ты можешь со мной обниматься? – спросила Кристал. – Я вся пропахла лошадиным потом.
   – Что-то не заметил.
   – Значит, тебе нужно подлечить не только ногу.
   – Ну, ежели с твоей помощью…
   Перрон ухмыльнулся, хотя это могло мне и показаться. Вечер стоял темный, и дождь хлестал так, что даже от яркого фонаря было мало толку.
   – Мы оба промокли. И, стоя здесь, ты точно ничего не вылечишь.
   Спорить не приходилось, а потому я взял поводья и последовал за Хайтен в конюшню, радуясь тому, что при постройке настоял на высоком глинобитном полу.
   – Да в твоей конюшне суше, чем в иных гостиницах, – промолвила Хайтен, когда я, войдя внутрь, засветил фонарь.
   – Стараюсь. А для чего? Для того чтобы командующей и ее охране нравилось у меня и они останавливались здесь почаще.
   – Не думаю, что командующую необходимо сюда заманивать, – тихо заметил Перрон.
   Кристал покраснела. Я закашлялся.
   К тому времени, когда конь Кристал был вычищен, а седло и упряжь насухо вытерты, дождь сменился мокрыми снежными хлопьями, падавшими вперемежку с мелкими градинами.
   – Похоже, дело идет к настоящей стуже.
   – Да, похоже на то.
   Я сжал ее руку и придержал ей дверь.
   Рисса встретила нас подбоченясь, с суровой миной на лице.
   – Не обессудьте, но сегодня придется обойтись рагу из барашка. Хорошо еще, что хоть хлеба вдоволь. Конечно, командующая, знай я заранее, что ты прибудешь…
   – Рисса, рагу из барашка – это превосходно. Тем более после дорожных пайков и ужинов в трактирах, да еще в это время года. – Кристал улыбнулась и потянулась. – Хорошо все-таки оказаться дома.
   – А где твои стражи?
   – В конюшне, упряжь развешивают. Все намокло: от самой Фелсы мы ехали под дождем.
   – Оно и видно. Крысы утопшие, и те выглядят суше.
   Мы с Кристал переглянулись. Похоже, Рисса была права.
   Мы отправились в спальню, где я стянул мокрую рубаху, а она – тунику, после чего снова оказались друг у друга в объятиях. От близости ее влажной, прохладной кожи у меня кружилась голова. Она поцеловала меня, и неизвестно, чем бы это кончилось, но у нее заурчало в животе.
   – У меня с завтрака крошки во рту не было…
   Я подал ей старую рабочую рубаху, сам надел такую же, но еще более старую, и последовал за ней на кухню, где нас уже дожидались стражи.
   – Садитесь, – Кристал сделала жест, приглашая всех к столу.
   Рисса водрузила на столешницу кастрюлю с рагу и корзинку с тремя караваями еще теплого хлеба.
   – …это тебе не в казармах…
   – …так больше нигде не кормят…
   – Джинса, кончай бормотать с набитым ртом, – сделал замечание Перрон.
   – Есть чай с травами и эль, – сказала Рисса, расставляя кружки.
   – Эль, – твердо заявила Кристал. – После такой трудной восьмидневки хочется эля.
   Хайтен и я попросили чаю. Остальные пили эль.
   К тому времени, когда я выпил полкружки чаю и почувствовал, что согреваюсь, Кристал и каждый из ее стражей умяли самое меньшее по две порции рагу. Кроме того, Риссе пришлось положить в корзинку еще два каравая.
   Мне вполне хватило одной порции, но я перекусил в полдень хлебом и сыром, да и не скакал день напролет под ледяным дождем.
   – Как защитные сооружения гавани? – осведомился я, доев рагу.
   – Да нет в Расоре никаких защитных сооружений.
   – Как нет? А стены?
   Кристал молча жевала. Перрон уставился в миску.
   – Можно мне еще хлеба? – спросила Хайтен.
   Воззрившись на корзинку, я едва поверил своим глазам. Она была пуста.
   – Сейчас подам, – сказала Рисса. – Хлеба у нас вдоволь.
   – Понятно, – заметил я. – Против ракет Берфира стены не помогут.
   – А уж тем более против дальнобойных хаморианских пушек, – буркнула Кристал и отпила долгий глоток эля. – Старый форт выстроен прямо у волнолома, как специально подставлен под обстрел с моря.
   – А насчет пушек ты узнала от посла Южного Оплота?
   Кристал глубоко вздохнула.
   – В Деллаше стоит эскадра из дюжины хаморианских паровых крейсеров, а еще больше кораблей находятся в пути.
   – В Деллаше? А это где?
   – Знаешь остров напротив Саммердока?
   – Это в Делапре, но Делапра – это ведь земли Южного Оплота.
   – Уже нет. В Саммердоке находится огромный хаморианский торговый двор. Хаморианские купцы используют тамошний порт почти круглый год.
   Картина прояснилась. Хамор прибрал к рукам этот Деллаш, чтобы превратить в военно-морскую базу для «защиты» своей торговли в Кандаре…