Страница:
Вся эта заумь меня особо не увлекла, а потому я отложил книгу и, достав давешнее кедровое полешко, занялся резьбой. Но дело шло медленно, и никакого лица из дерева так и не выступило. В конце концов у меня стали тяжелеть веки, и я, отложив нож и полено, задул свечу, установил (чем стоило заняться пораньше) охранные чары и забрался в спальный мешок, стараясь не чихать из-за сена. Стук дождевых капель погрузил меня в сон.
Сны мне виделись странные: поездки по незнакомым дорогам и среброволосая женщина, предлагавшая совет, которого я не желал и не мог понять.
Пробуждение было неожиданным: охранные чары еще звенели в голове, а пальцы уже нащупали посох.
– Успокойся! – испуганно проговорила Дария, отступая на шаг.
– Разве можно этак подкрадываться к спящему? – Я отпустил посох и покачал головой.
– Я не хотела тебя будить.
– А сама-то зачем сюда заявилась?
– Я всегда прихожу спозаранку, еще до мамы. Джассид платит мне полсеребреника в восьмидневку, но с тем чтобы я была на месте до завтрака.
Выбравшись из спального мешка, я оделся. Почти без дрожи, хотя и выдыхал пар.
– Ты спишь раздетым? Разве это безопасно?
– Не знаю, но так удобнее. Да и сапоги сносятся не так быстро, если и они отдохнут, и ноги подышат.
– Ноги? Ноги не дышат.
– Все человеческое тело дышит.
– Ты часом не учитель? Вон у тебя какой посох: говорят, такие в ходу у черных магов.
– Нет.
Одно это слово скрутило мой желудок в узел, и я нахмурился. Учителем я и вправду не был, а вдаваться в объяснения по поводу своего истинного положения у меня не было ни малейшего желания. С юридической точки зрения я являлся жителем Отшельничьего, проходящим в изгнании гармонизацию, и теоретически, если итоги испытания удовлетворят Братство, мог вернуться домой. Правда, это мне пока даже не приходило в голову. Кроме того, я обладал черным посохом, что придавало мне особый статус. Но в Кандаре носители черных посохов не пользовались всеобщей любовью.
– Правда, мне доводилось учить подмастерьев. Я столяр.
Если я и не сказал всю правду, то, во всяком случае, не вымолвил ни слова лжи.
– Ты из Кифроса?
– Сюда приехал оттуда, но родом из других, дальних краев. А тебе-то что?
– Мама говорила, что Кифросом управляют женщины. Это правда?
– Самодержица…
– Что еще за самодержец?
– Титул тамошнего правителя. Самодержец там и вправду женщина, так же как ее главнокомандующий. Да и многие старшие офицеры, – ответил я, уже скатывая свой спальный мешок.
– Да, «Черный Клинок». Джассид называл так одну из них, из тамошних командиров. Он служил солдатом на побережье у старого герцога и рассказывал, будто она лично уложила не меньше четырех десятков бойцов. Вот бы мне так: жаль, что не могу.
– Ты не скажешь мне, почему ты этого хочешь?
Она уставилась себе под ноги.
– Джассид тебя допек… или кто еще?
– …все равно убью… ублюдок. У матушки нет денег. Папа давно умер, погиб в бою.
– Он тоже был солдатом?
– …веселый был, все рассказывал истории… а потом пошел недород. Ну, он и нанялся на побережье, к мятежному герцогу. Деньги вперед давали, и все такое… Нынешний герцог тогда еще в Хайдоларе не правил. Да ну их… что один герцог, что другой. Нам без разницы.
– Джассид, говоришь… – я задумался.
– Не говори ему ничего, мне только хуже будет. Опять отлупит, а мама ничем помочь не сможет.
– А что мне с ним говорить? – пробормотал я, увязывая мешок. – Обойдусь и без разговоров.
– Ох, ну кто меня за язык тянул…
Коснувшись мимоходом ее плеча (она оказалась старше, чем выглядела), я добавил ей чуток уверенности.
– Ага, ты все-таки из учителей. Меня не проведешь.
– Пусть это будет нашей тайной. Я сохраню твой секрет, а ты мой.
Она кивнула и соскользнула вниз, в конюшню.
Спустив вещи, я торопливо, так, что даже порезался, побрился возле водной колонки и уже проверял Гэрлока, когда возле стойла появился худощавый черноволосый мужчина, левую щеку которого уродовали застарелые шрамы.
– Ты, что ли, провел здесь ночь?
– Я.
– А почему меня не спросил? Я Джассид, и это моя конюшня.
– А мне почем знать, чья? Договаривались мы с Истралом, он с меня деньги взял.
Улыбнувшись, я потянулся к Джассиду чувствами и едва не отпрянул. Хаос настолько пронизывал всю его сущность, что любая попытка привнесения гармонии закончилась бы ничем, если не его смертью.
Он смотрел на меня с таким видом, будто чего-то ждал.
Я кивнул и принялся седлать Гэрлока, а когда подтянул подпругу, Джассида уже не было.
Заходить снова в «Полную Чашу» мне не хотелось, а потому я покормил Гэрлока и мы выехали под моросящий дождь. Скоро Факлаар остался позади.
Следовало ли мне очистить Джассида от хаоса ценой его жизни? Мог ли я сделать это? А если бы сделал, кто может поручиться, что следующий владелец конюшен окажется лучше? Всех их убивать, что ли? Да и какое право имею я обрекать человека на смерть, пусть он и обижает прислуживающую на конюшне девчушку. Судья нашелся!
Вытерев пот со лба, я направил Гэрлока к размытой тропе, что вела на север, к Санте.
Дождь продолжался, в неподвижном воздухе висел едкий запах заплесневелых листьев.
Гэрлок мотнул головой, и я потрепал его по холке.
Мне было не по себе оттого, что Дария не получила от меня никакой помощи. Правда, она сама просила ни во что не встревать, но все-таки… Но с другой стороны, меня не слишком-то привлекала роль древнего карающего ангела. К тому же, кто поручится, что мое представление об ангелах не соответствует чьему-то представлению о демонах света?
Гэрлок трусил вперед, а я, наблюдая за дорогой, продолжал размышлять о Дарии, Джассиде и том, что некоторые люди извлекают странное удовольствие из возможности портить жизнь другим. Ответов по существу мне пока ни от кого получить не довелось, но уже удалось понять, что хаос и гармония сами по себе мало связаны с нравственностью и имеют отношение лишь к мироустройству.
Гэрлок заржал, и я снова его погладил. То, что сказал своим ржанием он, имело ничуть не меньший смысл, чем досужие разглагольствования людей.
XIV
XV
Сны мне виделись странные: поездки по незнакомым дорогам и среброволосая женщина, предлагавшая совет, которого я не желал и не мог понять.
Пробуждение было неожиданным: охранные чары еще звенели в голове, а пальцы уже нащупали посох.
– Успокойся! – испуганно проговорила Дария, отступая на шаг.
– Разве можно этак подкрадываться к спящему? – Я отпустил посох и покачал головой.
– Я не хотела тебя будить.
– А сама-то зачем сюда заявилась?
– Я всегда прихожу спозаранку, еще до мамы. Джассид платит мне полсеребреника в восьмидневку, но с тем чтобы я была на месте до завтрака.
Выбравшись из спального мешка, я оделся. Почти без дрожи, хотя и выдыхал пар.
– Ты спишь раздетым? Разве это безопасно?
– Не знаю, но так удобнее. Да и сапоги сносятся не так быстро, если и они отдохнут, и ноги подышат.
– Ноги? Ноги не дышат.
– Все человеческое тело дышит.
– Ты часом не учитель? Вон у тебя какой посох: говорят, такие в ходу у черных магов.
– Нет.
Одно это слово скрутило мой желудок в узел, и я нахмурился. Учителем я и вправду не был, а вдаваться в объяснения по поводу своего истинного положения у меня не было ни малейшего желания. С юридической точки зрения я являлся жителем Отшельничьего, проходящим в изгнании гармонизацию, и теоретически, если итоги испытания удовлетворят Братство, мог вернуться домой. Правда, это мне пока даже не приходило в голову. Кроме того, я обладал черным посохом, что придавало мне особый статус. Но в Кандаре носители черных посохов не пользовались всеобщей любовью.
– Правда, мне доводилось учить подмастерьев. Я столяр.
Если я и не сказал всю правду, то, во всяком случае, не вымолвил ни слова лжи.
– Ты из Кифроса?
– Сюда приехал оттуда, но родом из других, дальних краев. А тебе-то что?
– Мама говорила, что Кифросом управляют женщины. Это правда?
– Самодержица…
– Что еще за самодержец?
– Титул тамошнего правителя. Самодержец там и вправду женщина, так же как ее главнокомандующий. Да и многие старшие офицеры, – ответил я, уже скатывая свой спальный мешок.
– Да, «Черный Клинок». Джассид называл так одну из них, из тамошних командиров. Он служил солдатом на побережье у старого герцога и рассказывал, будто она лично уложила не меньше четырех десятков бойцов. Вот бы мне так: жаль, что не могу.
– Ты не скажешь мне, почему ты этого хочешь?
Она уставилась себе под ноги.
– Джассид тебя допек… или кто еще?
– …все равно убью… ублюдок. У матушки нет денег. Папа давно умер, погиб в бою.
– Он тоже был солдатом?
– …веселый был, все рассказывал истории… а потом пошел недород. Ну, он и нанялся на побережье, к мятежному герцогу. Деньги вперед давали, и все такое… Нынешний герцог тогда еще в Хайдоларе не правил. Да ну их… что один герцог, что другой. Нам без разницы.
– Джассид, говоришь… – я задумался.
– Не говори ему ничего, мне только хуже будет. Опять отлупит, а мама ничем помочь не сможет.
– А что мне с ним говорить? – пробормотал я, увязывая мешок. – Обойдусь и без разговоров.
– Ох, ну кто меня за язык тянул…
Коснувшись мимоходом ее плеча (она оказалась старше, чем выглядела), я добавил ей чуток уверенности.
– Ага, ты все-таки из учителей. Меня не проведешь.
– Пусть это будет нашей тайной. Я сохраню твой секрет, а ты мой.
Она кивнула и соскользнула вниз, в конюшню.
Спустив вещи, я торопливо, так, что даже порезался, побрился возле водной колонки и уже проверял Гэрлока, когда возле стойла появился худощавый черноволосый мужчина, левую щеку которого уродовали застарелые шрамы.
– Ты, что ли, провел здесь ночь?
– Я.
– А почему меня не спросил? Я Джассид, и это моя конюшня.
– А мне почем знать, чья? Договаривались мы с Истралом, он с меня деньги взял.
Улыбнувшись, я потянулся к Джассиду чувствами и едва не отпрянул. Хаос настолько пронизывал всю его сущность, что любая попытка привнесения гармонии закончилась бы ничем, если не его смертью.
Он смотрел на меня с таким видом, будто чего-то ждал.
Я кивнул и принялся седлать Гэрлока, а когда подтянул подпругу, Джассида уже не было.
Заходить снова в «Полную Чашу» мне не хотелось, а потому я покормил Гэрлока и мы выехали под моросящий дождь. Скоро Факлаар остался позади.
Следовало ли мне очистить Джассида от хаоса ценой его жизни? Мог ли я сделать это? А если бы сделал, кто может поручиться, что следующий владелец конюшен окажется лучше? Всех их убивать, что ли? Да и какое право имею я обрекать человека на смерть, пусть он и обижает прислуживающую на конюшне девчушку. Судья нашелся!
Вытерев пот со лба, я направил Гэрлока к размытой тропе, что вела на север, к Санте.
Дождь продолжался, в неподвижном воздухе висел едкий запах заплесневелых листьев.
Гэрлок мотнул головой, и я потрепал его по холке.
Мне было не по себе оттого, что Дария не получила от меня никакой помощи. Правда, она сама просила ни во что не встревать, но все-таки… Но с другой стороны, меня не слишком-то привлекала роль древнего карающего ангела. К тому же, кто поручится, что мое представление об ангелах не соответствует чьему-то представлению о демонах света?
Гэрлок трусил вперед, а я, наблюдая за дорогой, продолжал размышлять о Дарии, Джассиде и том, что некоторые люди извлекают странное удовольствие из возможности портить жизнь другим. Ответов по существу мне пока ни от кого получить не довелось, но уже удалось понять, что хаос и гармония сами по себе мало связаны с нравственностью и имеют отношение лишь к мироустройству.
Гэрлок заржал, и я снова его погладил. То, что сказал своим ржанием он, имело ничуть не меньший смысл, чем досужие разглагольствования людей.
XIV
К западу от Арастии, Хидлен (Кандар)
Земля содрогается, и легкое набухание поверхностного слоя почвы распространяется по долине на восток: палатки шатаются, трава колышется, раскачиваются ветки низкорослых кустов. Зеркало на столе вибрирует и гудит.
Оглядываясь через плечо на северо-восток, Герлис трет лоб и хмурится, а когда почва перестает колебаться, снова смотрит в зеркало. Клубятся туманы, из-под которых проступает образ лысеющего мужчины в коричневом одеянии; он подпоясан завязанной хитрым узлом мягкой веревкой. Человек стоит посреди почти пустой комнаты, если не считать покрытого тканью и забитого фолиантами сундука, топчана, стула и стола, освещенного единственной лампой, и воздух вокруг него искрится. Глаза его закрыты.
Белый маг присматривается к изображению, а потом делает жест, и оно исчезает. После чего чародей переводит взгляд на копию купленного Берфиром у мага-отшельника свитка, где описывается способ приготовления взрывчатого порошка для ракет.
– Везучий пастух, не более того, – думает Герлис. – По-прежнему полагает, будто герцогом человека делают корона и клинок. И верит, что это диковинное новое оружие способно выстоять против хаоса.
По долине прокатывается грохот колес тяжелой подводы, направляющейся на север, в Телсен, с грузом высушенной серы. Но земля под ней не дрожит.
Герлис снова смотрит в зеркало, и на сей раз за туманами возникает иная картина: юноша в коричневой рубахе и коричневых кожаных штанах едет верхом на горном пони. Вместо копья или пики у него темный посох.
Белый маг едва ли не сочувственно качает головой.
– Несчастные глупцы… все они, – бормочет он. – Никому не дано противиться хаосу земли… и тем, кто им управляет.
Взгляд его падает на обугленную рукоять кинжала, и на лице появляется слабая улыбка. Затем улыбка тает: белый маг глубоко вздыхает, сдвигает брови и вновь сосредоточивается на зеркале, вызывая образ бурлящего, клокочущего ключа. Пузырьки выносят на поверхность воды желтоватый пар.
Еще один легкий толчок раскачивает почву под ковром, и обзорное зеркало снова гудит.
Мимолетная улыбка успевает коснуться лица Герлиса, прежде чем он еще раз сосредоточенно сдвигает брови. Земля дрожит, видимый в зеркале источник бурлит еще яростнее, поверхность воды затягивает желтым туманом.
Недра долины стонут.
Оглядываясь через плечо на северо-восток, Герлис трет лоб и хмурится, а когда почва перестает колебаться, снова смотрит в зеркало. Клубятся туманы, из-под которых проступает образ лысеющего мужчины в коричневом одеянии; он подпоясан завязанной хитрым узлом мягкой веревкой. Человек стоит посреди почти пустой комнаты, если не считать покрытого тканью и забитого фолиантами сундука, топчана, стула и стола, освещенного единственной лампой, и воздух вокруг него искрится. Глаза его закрыты.
Белый маг присматривается к изображению, а потом делает жест, и оно исчезает. После чего чародей переводит взгляд на копию купленного Берфиром у мага-отшельника свитка, где описывается способ приготовления взрывчатого порошка для ракет.
– Везучий пастух, не более того, – думает Герлис. – По-прежнему полагает, будто герцогом человека делают корона и клинок. И верит, что это диковинное новое оружие способно выстоять против хаоса.
По долине прокатывается грохот колес тяжелой подводы, направляющейся на север, в Телсен, с грузом высушенной серы. Но земля под ней не дрожит.
Герлис снова смотрит в зеркало, и на сей раз за туманами возникает иная картина: юноша в коричневой рубахе и коричневых кожаных штанах едет верхом на горном пони. Вместо копья или пики у него темный посох.
Белый маг едва ли не сочувственно качает головой.
– Несчастные глупцы… все они, – бормочет он. – Никому не дано противиться хаосу земли… и тем, кто им управляет.
Взгляд его падает на обугленную рукоять кинжала, и на лице появляется слабая улыбка. Затем улыбка тает: белый маг глубоко вздыхает, сдвигает брови и вновь сосредоточивается на зеркале, вызывая образ бурлящего, клокочущего ключа. Пузырьки выносят на поверхность воды желтоватый пар.
Еще один легкий толчок раскачивает почву под ковром, и обзорное зеркало снова гудит.
Мимолетная улыбка успевает коснуться лица Герлиса, прежде чем он еще раз сосредоточенно сдвигает брови. Земля дрожит, видимый в зеркале источник бурлит еще яростнее, поверхность воды затягивает желтым туманом.
Недра долины стонут.
XV
Примерно к середине утра мы с Гэрлоком перебрались с хлюпающей, размытой дороги из Факлаара на фермерский тракт, покрытие которого состояло главным образом из гравия, вбитого в твердую, словно камень, глину. Дождь к тому времени прекратился, как будто дождевые струи втянуло в низкие серые облака. Ветер, напротив, усилился так, что закачались деревья, но в мглистом воздухе по-прежнему висели едкие запахи.
Лачуги по обочинам уступили место фермам и обнесенным изгородями узеньким полям, перемежавшимся поросшими деревьями холмами – скорее всего, местными лесными делянками. Короче говоря, дорога сделалась лучше, пейзаж стал более гармоничным, и Гэрлок прибавил шагу. Туман малость поредел, но над лесами все еще висела сероватая дымка.
Полдень застал нас за околицей очередной безымянной деревушки, на склоне холма над еще одной речушкой, о существовании которой я и не подозревал. Гэрлок пощипал травки, местами даже зеленой, а мне пришлось довольствоваться черствыми галетами и засохшим сыром. Оставалось лишь пожалеть об отсутствии сухофруктов и вяленого мяса, хотя оно тоже бывало жестковатым. Увы, у меня остались лишь галеты и сыр, правда, и того и другого имелось в избытке.
Подкрепившись, мы продолжили путь по дороге, продуваемой сделавшимся к тому времени прохладнее и суше ветром.
Первым признаком приближения к городку стало появление над холмом бурой дымки, вторым – деревья, окаймлявшие не ручей, а самую настоящую реку, а третьим – высокая насыпь, ведущая к переброшенному через эту самую реку мосту, стоявшему на прочных каменных сваях. За переправой расстилалось серое жнивье, прорезанное полосой вымощенной камнем дороги, на которой вполне могли разъехаться два фургона.
Когда я направил Гэрлока к реке, с моста съезжал запряженный двумя быками пустой фермерский фургон.
Возница лениво покрикивал на животных. В руках он держал легкое стрекало, но, похоже, лишь для виду: быки повиновались его голосу.
Гэрлок обогнул двух женщин с корзинами на лямках, и до меня донеслись обрывки разговора.
– Симпатичный паренек…
– …вечно ты заглядываешься, Нидра. Твой Клерксек тоже недурен собой…
– Ну и бери его себе.
– Может, и возьму.
С центрального, самого высокого пролета горбатого моста я, щурясь из-за висевшего над городом солнца, разглядел стены Санты, не столь впечатляющие, как в Джеллико или Фенарде, но сложенные из прочного серого камня. Короткий отрезок мощеной дороги вел от реки через грязноватую низину прямо к городу.
Южные ворота Санты, хотя возле них и топтался караул, были распахнуты, причем петли так проржавели, что у меня появились сильные сомнения в том, что за последние годы их закрывали хотя бы раз.
– Что там у тебя, малый? – спросил один из стражников, сухопарый мужчина в коричневом кожаном колете, подпоясанном малиновым кушаком. Он указал на мой самый большой тюк.
– Мои инструменты.
– Инструменты? – он поднял брови.
– Резцы, стамески, рубанки, маленькая поперечная пила, тесло – все для работы по дереву. Я столяр.
– А ну покажи.
Поскольку стражник распространял лишь ауру усталости, но отнюдь не хаоса, я решил не исчезать за световыми щитами, благо, судя по опыту Джеллико, знал, что это переполошило бы весь город. Вздумай кто-нибудь заковать меня в цепи, мне не составило бы труда стать невидимым в любой момент.
Я спешился и развязал мешок.
– Достаточно, – сказал привратник, едва показалась гладкая деревянная рукоять пилы. – Зачем ты приехал в Санту?
– Ищу работу.
– А не молод ты для самостоятельной работы?
– Так ведь все равно когда-то надо начинать. А в деревне не больно развернешься.
Я пожал плечами.
– Удачи тебе, приятель, – произнес стражник, махнув рукой. – Квартал ремесленников справа от главной площади, как раз за Храмом.
– Спасибо.
Я снова взобрался в седло и принялся обозревать Санту с таким видом, словно никогда прежде не видел большого города. Улица за ворогами была вымощена грубо подогнанными один к другому плоскими камнями разнообразных очертаний. Почти сразу же ко мне подбежали несколько мальчишек.
– …покажу лучшую гостиницу в Сайте… всего медяк, господин.
– …если хочешь получить что-то получше жесткой постели, послушай тогда меня..
– …это все кифриенские козы, почтеннейший, – заявил рослый паренек со шрамом над бровью и ножом за поясом. – Лучше вам заглянуть в «Черную Сковороду».
Я нахмурился и попридержал Гэрлока, чуть натянув недоуздок. В отличие от других этот малый не лебезил и не навязывался.
– Что еще за козы такие?
– Ты чужестранец, почтеннейший?
Я кивнул: мой акцент бросался в глаза.
– Да, из Монтгрена.
– А козы у вас там есть?
– Там все больше овцы. Прославленные на весь Кандар овцы. – Мне до сих пор помнилась утомительная работа по улучшения состояния отар графини Мереллы. – Правда, и запах у них чуть ли не на весь Кандар, – добавил я с ухмылкой.
Парнишка ухмыльнулся в ответ, но тут же сделался серьезным.
– Что овцы, что козы, это без разницы. Просто одни пасутся себе на воле, а других держат в загонах и режут. Их мы и зовем кифриенскими.
– Не понял.
На самом деле я все прекрасно понимал, но прикинулся дурачком. В конце концов путь мой мог лежать из Воррака с тем же успехом, что и из Факлаара.
– Кифриенская самодержица говорит, что любую козу, пасущуюся без пригляду, можно зарезать или просто забрать себе, – пояснил юнец, шагая рядом со мной. Остальные трактирные зазывалы отстали, дожидаясь новых путников.
Решив, что мой новый спутник старше, чем кажется, я потянулся к нему чувствами и обнаружил вокруг него легкий налет хаоса, а под пастушьей курткой и заляпанной рубахой – тонкую кольчужную безрукавку.
– «Черная Сковорода», говоришь?
– Лучшая гостиница, почтеннейший. И скажи, что тебя направил к ним Хемпел.
Он свернул в сторону, оставив меня в задумчивости. Получалось, что закон самодержицы породил в Хидлене уничижительное прозвище, а городские ворота находились под ненавязчивым, но постоянным приглядом. Ничего особенного в этом вроде бы не было, но я почему-то ощутил беспокойство.
В отличие от Кифроса многие дома в Санте, особенно на окраине, были крыты соломой, а покрывавшая деревянные стены штукатурка, как правило, потрескалась и осыпалась.
– …посторонись… дорогу…
Я повернул Гэрлока к обочине, и мимо нас по направлению к воротам прогромыхал пароконный экипаж, оставив запах выделанной кожи, тут же смешавшийся с дымом и куда менее приятным запахом, исходившим от открытой сточной трубы по ту сторону улицы.
Скоро мы выехали к площади – поросшему пожухлой травой пространству с несколькими деревьями и пустым постаментом в центре. Статуи на постаменте не было. Возможно, когда-то там красовалось изваяние прежнего герцога, но нынче, похоже, площадь пребывала в запустении. По краям ее стояли крестьянские подводы, а по другую сторону высились две гостиницы – «Черная Сковорода» и «Золотая Чаша». Что касается первой, то она отличалась не только соответствующим изображением на вывеске, но и почерневшей, закопченной штукатуркой и липкой грязью во дворе. Дым просачивался из окон, и в целом трактир производил впечатление далеко не самого гармоничного места.
Проехав локтей сто, я присмотрелся к «Золотой Чаше», находившейся чуть подальше от площади и, как мне показалось, малость повыше. Во всяком случае здешний глинистый двор не размок, штукатурка имела грязновато-бежевый цвет, а дым вроде бы не лез через все щели, а поднимался над дымоходом.
Объехав здание, я нашел конюшню: двое закатывали в широкие ворота пустой экипаж.
– Привет. С кем тут можно поговорить насчет стойла?
Один из возившихся с каретой указал на стоявшего в тени угрюмого вида юнца со шрамом на щеке.
– Два медяка за стойло на двоих, за отдельное – три, – с ходу заявил помощник конюха.
Я заплатил три и получил угловое стойло, одноместное, но столь низкое, что любой конь, кроме пони, ударился бы головой о потолочные балки. Однако Гэрлоку оно было в самый раз: когда я расседлывал его и чистил щеткой, он лишь довольно пофыркивал.
Укрыв пожитки щитом невидимости, я направился в общую залу. «Золотая Чаша» казалась чуть посуше и почище «Сковороды», и к тому же ее не рекомендовал мне столь подозрительный тип, как Хемпел, скорее всего – воровской наводчик.
В общей зале стоял запах не прогорклого жира, а приготовляемой пищи, и я высмотрел у стены удобный столик. С самого прибытия в Кандар мне полюбились столики не посреди помещения, а в уголочке, у стенки.
– Приезжий будешь, не так ли? – теплым, почти нежным голосом осведомилась молодая, чуть постарше меня, рыжеволосая и веснушчатая девушка в кожаном фартуке. Руку ее украшал широкий бронзовый браслет без какого-либо орнамента, а лицо – столь же широкая улыбка.
– Да, прежде мне в Санте бывать не доводилось. Как тут у вас насчет питья?
– Есть светлый и темный эль, клюквица, зеленый сок и белый гром.
– Белый гром?
Она чуточку скривилась.
– Раз не знаешь, что это такое, лучше и не пробовать.
– Я возьму клюквицу. А что хорошего из еды?
– Да все неплохо. Но сегодня особенно удалась киша, к тому же она дешевая.
– Раз так говоришь, кишу и неси.
– Ты не пожалеешь.
Ловко вытерев стол почти чистой тряпкой, она ускользнула на кухню.
Я огляделся по сторонам. В противоположном углу трос немолодых мужчин сгрудились вокруг доски для игры в «Захват». Другая служанка, тоже рыжеволосая, но постарше и не такая улыбчивая, наполняла их кружки светлым элем. И на ее руке красовался бронзовый браслет.
В другом углу сидели средних лет мужчина и женщина с накрашенными губами, льнувшая к нему, даже когда они ели. Служанка помоложе поставила на соседний столик две глиняные тарелки.
– Шесть медяков.
– Шесть… нормально, ежели это не собачатина, – рассмеялся худощавый мужчина.
– Нет, господин. Не собачатина и не конина. Тейлсир получил за быка хорошую цену.
Служанка повернулась ко мне и мягко, без стука, поставила на стол кружку.
– С тебя три. Меня зовут Аласия.
Я выложил монеты.
– Ты издалека?
– Из Монтгрена, – солгал я, как и в прошлый раз, у ворот.
– Скоро назад?
– Как получится.
На лице девушки появилось мечтательное выражение.
– Как бы мне хотелось побывать в Монтгрене. Путники говорят, это мирный край.
– Так оно и есть. Там повсюду овцы да овцы.
Она мимолетно улыбнулась и упорхнула: ее подозвал человек, сидевший со льнувшей к нему женщиной.
Я отпил клюквицы и в ожидании киши (знать бы еще, что это такое) стал прислушиваться к обрывкам разговоров.
– …славное местечко у Тейлсира, да…
– …прекрасно, если ты знаешь расценки…
– …любишь острое, так попробуй буркху или кифриенскую холодную баранину…
– Настоящие кифриенцы не едят баранины, их пища – это козлятина и бобы.
– …молодой парень… он солдат, как думаешь?
– …может быть. А может, и нет. Волосы короткие, бороды не носит…
Я непроизвольно провел пальцем по подбородку, коснувшись шрама, полученного в Факлааре во время бритья.
– …в наши дни каждый может оказаться кем угодно… взять хотя бы герцога: он ведь всего-навсего пастух, хоть и мастер клинка… но на его стороне белый дьявол…
Похоже, новый герцог не пользовался всеобщей любовью.
– А вот и киша.
В дополнение к тарелке и половине овсяной лепешки я получил еще и дружескую улыбку.
– Еще три монеты.
Получив пять монет и мою ответную улыбку, она исчезла. Подумав о том, что теперь, получив деньги, служанка, наверное, появится нескоро, я пожал плечами и принялся за кишу, представлявшую собой длинные полоски мяса в мятно-горчичным соусе с гарниром из зеленой вермишели. Блюдо показалось мне не таким вкусным, как буркха, но зато лучше похлебки, которой меня потчевали в Факлааре. Наворачивая кишу, я по мере возможностей продолжал прислушиваться.
– …ты как, Стальпу давно видел?
– …не его самого, а подмастерье… вроде бы ушел… с солдатами… герцога Берфира… продержаться, чтобы Фритаун не занял долину…
– …нужен аптекарь?
– …штуковина… дал подмастерье… плохо ложится глянец…
– …бездельники… благородный герцог Коларис… благослови его душу…
Хлопнула дверь, и изменившееся выражение лица Аласии заставило меня насторожиться. Трое незнакомцев ввалились в трактир, и я тут же поднял световые щиты, став невидимым. Правда, к сожалению, и незрячим. К арочному проходу, ведущему на кухню, мне пришлось пробираться бочком, полагаясь на чувства.
– Сюда зашел молодой парень. В коричневом, волосы каштановые. Он лазутчик! Куда подевался?
Молодчики, что отнюдь не радовало, явно искали меня. Мне же оставалось лишь попытаться убраться прочь, стараясь никого не задеть.
Звяк!
Звук был такой, словно на пол упала кружка. И смахнул ее, скорее всего, я.
– Хилд, чего ручищами размахался?
– Я? С ума сошел? Сам ты чурбан неуклюжий!
Я осторожно продвигался к проему.
– Он сидел там, – послышался голос Аласии. – Поел и ушел.
Половицы задрожали: вся троица, тяжело ступая, направилась к моему столику.
– Видать, ушел только что. Глянь, клюквицу не допил, кишу не доел. Еще горячая! Проверь выходы!
– Эй вы! – я ощутил, как стражник наставил железный клинок на повариху и судомойку. – Здесь кто-нибудь проходил?
– Нет, господин, из посторонних никто.
– Никто, кроме Аласии и Рирлы.
– …где выход наружу из этого собачьего пекла?
Как и следовало ожидать, стражник направился к задней двери и вышел во двор. Я выскользнул за ним. И тут внезапно он развернулся и налетел на меня.
– Уф-ф…
Его клинок пронзил место, где я находился мгновение назад. Боль обожгла руку, но мне удалось откатиться в сторону и восстановить щит.
– Фритт! Этот сукин сын где-то здесь! Я полоснул его, точно знаю, что задел! Еще один колдун, чтоб им всем пропасть! Но ничего, от холодного железа ему, ублюдку, не уйти!
На мгновение утратив невидимость, я увидел своего преследователя, но лишь едва его разглядел: оказалось, что на дворе темень, хоть глаз выколи. Поскольку удерживать щит и пробираться к конюшне под прикрытием невидимости можно было, лишь оставаясь незрячим, я не мог проследить за ним глазами, однако, продвигаясь по стеночке к стойлам, чувствовал, как он, нанося наугад удары мечом, продвигается к фасаду. И то сказать, какой беглец стал бы прятаться в замкнутом пространстве конюшни.
Пробравшись на ощупь к Гэрлоку и убедившись, что поблизости никого нет, я отпустил щит. Было темно, но мне света хватало. Рана на руке оказалась не более чем глубокой царапиной, однако кровоточила она обильно. Нашарив в мешке какую-то тряпицу, скорее всего, рабочую рубаху, я обмотал руку.
– Обыщи конюшню!
– Он где-то здесь!
Переведя дух, я забился за ясли, собираясь поднять щит, едва приблизятся шаги. Удержание щита требовало усилий, и мне вовсе не хотелось понапрасну расходовать энергию. Гэрлок фыркнул, но на меня не наступил, хотя в стойле было тесновато.
– Стойла, стойла проверь!
Я сглотнул и установил щит, очень надеясь, что его не потребуется удерживать долго, и одновременно пытаясь подлечить рану гармонией. Порез оказался чертовски болезненным.
– Нет его здесь…
– А в угловом смотрел?
Чувства подсказали мне, что преследователь заглянул в стойло Гэрлока. Пони заржал и подался в сторону, дополнительно прикрыв меня корпусом.
– Здесь тоже пусто. Как насчет сеновала?
Боец полез наверх, и мне пришлось зажать нос, чтобы не чихнуть: сквозь щели в потолке на меня посыпалась соломенная труха.
Гэрлок заржал.
– Чего ржешь, я тебе сенца на обед подбросил! – рявкнул вояка прямо над моей головой.
Гэрлок громко фыркнул, заглушив мой чих. Я готов был его обнять.
– Что, ушел?
– Он ранен. Может, покараулишь здесь? Колдунишка-то он, небось, паршивенький, иначе не пустился бы наутек.
– Но куда его понесло?
– Наверное, удрал через главный вход, пока ты, Доска, здесь орал.
– А посоха в конюшне нет?
– И не пахнет, Рудар тут все обшарил.
– Эту чертову лошадь можно будет забрать утром. Никуда она не денется.
Голоса удалились и стихли, после чего я отпустил щит, по-прежнему прижимая рубаху к ране. Пару раз мимо проходили конюхи, но стражники больше не появлялись.
Выжидая, я невольно вспомнил о пытавшейся прикрыть меня Аласии. Хотелось верить, что ее не наказали.
Позднее, когда совсем стемнело и конюхи удалились, я проверил чувствами свою рану, пустил в ход немногие оставшиеся силы, чтобы вытеснить оттуда следы хаоса, оторвал низ рубахи и плотно перевязал порез…
– Тебе не следовало поднимать такой шум.
Лачуги по обочинам уступили место фермам и обнесенным изгородями узеньким полям, перемежавшимся поросшими деревьями холмами – скорее всего, местными лесными делянками. Короче говоря, дорога сделалась лучше, пейзаж стал более гармоничным, и Гэрлок прибавил шагу. Туман малость поредел, но над лесами все еще висела сероватая дымка.
Полдень застал нас за околицей очередной безымянной деревушки, на склоне холма над еще одной речушкой, о существовании которой я и не подозревал. Гэрлок пощипал травки, местами даже зеленой, а мне пришлось довольствоваться черствыми галетами и засохшим сыром. Оставалось лишь пожалеть об отсутствии сухофруктов и вяленого мяса, хотя оно тоже бывало жестковатым. Увы, у меня остались лишь галеты и сыр, правда, и того и другого имелось в избытке.
Подкрепившись, мы продолжили путь по дороге, продуваемой сделавшимся к тому времени прохладнее и суше ветром.
Первым признаком приближения к городку стало появление над холмом бурой дымки, вторым – деревья, окаймлявшие не ручей, а самую настоящую реку, а третьим – высокая насыпь, ведущая к переброшенному через эту самую реку мосту, стоявшему на прочных каменных сваях. За переправой расстилалось серое жнивье, прорезанное полосой вымощенной камнем дороги, на которой вполне могли разъехаться два фургона.
Когда я направил Гэрлока к реке, с моста съезжал запряженный двумя быками пустой фермерский фургон.
Возница лениво покрикивал на животных. В руках он держал легкое стрекало, но, похоже, лишь для виду: быки повиновались его голосу.
Гэрлок обогнул двух женщин с корзинами на лямках, и до меня донеслись обрывки разговора.
– Симпатичный паренек…
– …вечно ты заглядываешься, Нидра. Твой Клерксек тоже недурен собой…
– Ну и бери его себе.
– Может, и возьму.
С центрального, самого высокого пролета горбатого моста я, щурясь из-за висевшего над городом солнца, разглядел стены Санты, не столь впечатляющие, как в Джеллико или Фенарде, но сложенные из прочного серого камня. Короткий отрезок мощеной дороги вел от реки через грязноватую низину прямо к городу.
Южные ворота Санты, хотя возле них и топтался караул, были распахнуты, причем петли так проржавели, что у меня появились сильные сомнения в том, что за последние годы их закрывали хотя бы раз.
– Что там у тебя, малый? – спросил один из стражников, сухопарый мужчина в коричневом кожаном колете, подпоясанном малиновым кушаком. Он указал на мой самый большой тюк.
– Мои инструменты.
– Инструменты? – он поднял брови.
– Резцы, стамески, рубанки, маленькая поперечная пила, тесло – все для работы по дереву. Я столяр.
– А ну покажи.
Поскольку стражник распространял лишь ауру усталости, но отнюдь не хаоса, я решил не исчезать за световыми щитами, благо, судя по опыту Джеллико, знал, что это переполошило бы весь город. Вздумай кто-нибудь заковать меня в цепи, мне не составило бы труда стать невидимым в любой момент.
Я спешился и развязал мешок.
– Достаточно, – сказал привратник, едва показалась гладкая деревянная рукоять пилы. – Зачем ты приехал в Санту?
– Ищу работу.
– А не молод ты для самостоятельной работы?
– Так ведь все равно когда-то надо начинать. А в деревне не больно развернешься.
Я пожал плечами.
– Удачи тебе, приятель, – произнес стражник, махнув рукой. – Квартал ремесленников справа от главной площади, как раз за Храмом.
– Спасибо.
Я снова взобрался в седло и принялся обозревать Санту с таким видом, словно никогда прежде не видел большого города. Улица за ворогами была вымощена грубо подогнанными один к другому плоскими камнями разнообразных очертаний. Почти сразу же ко мне подбежали несколько мальчишек.
– …покажу лучшую гостиницу в Сайте… всего медяк, господин.
– …если хочешь получить что-то получше жесткой постели, послушай тогда меня..
– …это все кифриенские козы, почтеннейший, – заявил рослый паренек со шрамом над бровью и ножом за поясом. – Лучше вам заглянуть в «Черную Сковороду».
Я нахмурился и попридержал Гэрлока, чуть натянув недоуздок. В отличие от других этот малый не лебезил и не навязывался.
– Что еще за козы такие?
– Ты чужестранец, почтеннейший?
Я кивнул: мой акцент бросался в глаза.
– Да, из Монтгрена.
– А козы у вас там есть?
– Там все больше овцы. Прославленные на весь Кандар овцы. – Мне до сих пор помнилась утомительная работа по улучшения состояния отар графини Мереллы. – Правда, и запах у них чуть ли не на весь Кандар, – добавил я с ухмылкой.
Парнишка ухмыльнулся в ответ, но тут же сделался серьезным.
– Что овцы, что козы, это без разницы. Просто одни пасутся себе на воле, а других держат в загонах и режут. Их мы и зовем кифриенскими.
– Не понял.
На самом деле я все прекрасно понимал, но прикинулся дурачком. В конце концов путь мой мог лежать из Воррака с тем же успехом, что и из Факлаара.
– Кифриенская самодержица говорит, что любую козу, пасущуюся без пригляду, можно зарезать или просто забрать себе, – пояснил юнец, шагая рядом со мной. Остальные трактирные зазывалы отстали, дожидаясь новых путников.
Решив, что мой новый спутник старше, чем кажется, я потянулся к нему чувствами и обнаружил вокруг него легкий налет хаоса, а под пастушьей курткой и заляпанной рубахой – тонкую кольчужную безрукавку.
– «Черная Сковорода», говоришь?
– Лучшая гостиница, почтеннейший. И скажи, что тебя направил к ним Хемпел.
Он свернул в сторону, оставив меня в задумчивости. Получалось, что закон самодержицы породил в Хидлене уничижительное прозвище, а городские ворота находились под ненавязчивым, но постоянным приглядом. Ничего особенного в этом вроде бы не было, но я почему-то ощутил беспокойство.
В отличие от Кифроса многие дома в Санте, особенно на окраине, были крыты соломой, а покрывавшая деревянные стены штукатурка, как правило, потрескалась и осыпалась.
– …посторонись… дорогу…
Я повернул Гэрлока к обочине, и мимо нас по направлению к воротам прогромыхал пароконный экипаж, оставив запах выделанной кожи, тут же смешавшийся с дымом и куда менее приятным запахом, исходившим от открытой сточной трубы по ту сторону улицы.
Скоро мы выехали к площади – поросшему пожухлой травой пространству с несколькими деревьями и пустым постаментом в центре. Статуи на постаменте не было. Возможно, когда-то там красовалось изваяние прежнего герцога, но нынче, похоже, площадь пребывала в запустении. По краям ее стояли крестьянские подводы, а по другую сторону высились две гостиницы – «Черная Сковорода» и «Золотая Чаша». Что касается первой, то она отличалась не только соответствующим изображением на вывеске, но и почерневшей, закопченной штукатуркой и липкой грязью во дворе. Дым просачивался из окон, и в целом трактир производил впечатление далеко не самого гармоничного места.
Проехав локтей сто, я присмотрелся к «Золотой Чаше», находившейся чуть подальше от площади и, как мне показалось, малость повыше. Во всяком случае здешний глинистый двор не размок, штукатурка имела грязновато-бежевый цвет, а дым вроде бы не лез через все щели, а поднимался над дымоходом.
Объехав здание, я нашел конюшню: двое закатывали в широкие ворота пустой экипаж.
– Привет. С кем тут можно поговорить насчет стойла?
Один из возившихся с каретой указал на стоявшего в тени угрюмого вида юнца со шрамом на щеке.
– Два медяка за стойло на двоих, за отдельное – три, – с ходу заявил помощник конюха.
Я заплатил три и получил угловое стойло, одноместное, но столь низкое, что любой конь, кроме пони, ударился бы головой о потолочные балки. Однако Гэрлоку оно было в самый раз: когда я расседлывал его и чистил щеткой, он лишь довольно пофыркивал.
Укрыв пожитки щитом невидимости, я направился в общую залу. «Золотая Чаша» казалась чуть посуше и почище «Сковороды», и к тому же ее не рекомендовал мне столь подозрительный тип, как Хемпел, скорее всего – воровской наводчик.
В общей зале стоял запах не прогорклого жира, а приготовляемой пищи, и я высмотрел у стены удобный столик. С самого прибытия в Кандар мне полюбились столики не посреди помещения, а в уголочке, у стенки.
– Приезжий будешь, не так ли? – теплым, почти нежным голосом осведомилась молодая, чуть постарше меня, рыжеволосая и веснушчатая девушка в кожаном фартуке. Руку ее украшал широкий бронзовый браслет без какого-либо орнамента, а лицо – столь же широкая улыбка.
– Да, прежде мне в Санте бывать не доводилось. Как тут у вас насчет питья?
– Есть светлый и темный эль, клюквица, зеленый сок и белый гром.
– Белый гром?
Она чуточку скривилась.
– Раз не знаешь, что это такое, лучше и не пробовать.
– Я возьму клюквицу. А что хорошего из еды?
– Да все неплохо. Но сегодня особенно удалась киша, к тому же она дешевая.
– Раз так говоришь, кишу и неси.
– Ты не пожалеешь.
Ловко вытерев стол почти чистой тряпкой, она ускользнула на кухню.
Я огляделся по сторонам. В противоположном углу трос немолодых мужчин сгрудились вокруг доски для игры в «Захват». Другая служанка, тоже рыжеволосая, но постарше и не такая улыбчивая, наполняла их кружки светлым элем. И на ее руке красовался бронзовый браслет.
В другом углу сидели средних лет мужчина и женщина с накрашенными губами, льнувшая к нему, даже когда они ели. Служанка помоложе поставила на соседний столик две глиняные тарелки.
– Шесть медяков.
– Шесть… нормально, ежели это не собачатина, – рассмеялся худощавый мужчина.
– Нет, господин. Не собачатина и не конина. Тейлсир получил за быка хорошую цену.
Служанка повернулась ко мне и мягко, без стука, поставила на стол кружку.
– С тебя три. Меня зовут Аласия.
Я выложил монеты.
– Ты издалека?
– Из Монтгрена, – солгал я, как и в прошлый раз, у ворот.
– Скоро назад?
– Как получится.
На лице девушки появилось мечтательное выражение.
– Как бы мне хотелось побывать в Монтгрене. Путники говорят, это мирный край.
– Так оно и есть. Там повсюду овцы да овцы.
Она мимолетно улыбнулась и упорхнула: ее подозвал человек, сидевший со льнувшей к нему женщиной.
Я отпил клюквицы и в ожидании киши (знать бы еще, что это такое) стал прислушиваться к обрывкам разговоров.
– …славное местечко у Тейлсира, да…
– …прекрасно, если ты знаешь расценки…
– …любишь острое, так попробуй буркху или кифриенскую холодную баранину…
– Настоящие кифриенцы не едят баранины, их пища – это козлятина и бобы.
– …молодой парень… он солдат, как думаешь?
– …может быть. А может, и нет. Волосы короткие, бороды не носит…
Я непроизвольно провел пальцем по подбородку, коснувшись шрама, полученного в Факлааре во время бритья.
– …в наши дни каждый может оказаться кем угодно… взять хотя бы герцога: он ведь всего-навсего пастух, хоть и мастер клинка… но на его стороне белый дьявол…
Похоже, новый герцог не пользовался всеобщей любовью.
– А вот и киша.
В дополнение к тарелке и половине овсяной лепешки я получил еще и дружескую улыбку.
– Еще три монеты.
Получив пять монет и мою ответную улыбку, она исчезла. Подумав о том, что теперь, получив деньги, служанка, наверное, появится нескоро, я пожал плечами и принялся за кишу, представлявшую собой длинные полоски мяса в мятно-горчичным соусе с гарниром из зеленой вермишели. Блюдо показалось мне не таким вкусным, как буркха, но зато лучше похлебки, которой меня потчевали в Факлааре. Наворачивая кишу, я по мере возможностей продолжал прислушиваться.
– …ты как, Стальпу давно видел?
– …не его самого, а подмастерье… вроде бы ушел… с солдатами… герцога Берфира… продержаться, чтобы Фритаун не занял долину…
– …нужен аптекарь?
– …штуковина… дал подмастерье… плохо ложится глянец…
– …бездельники… благородный герцог Коларис… благослови его душу…
Хлопнула дверь, и изменившееся выражение лица Аласии заставило меня насторожиться. Трое незнакомцев ввалились в трактир, и я тут же поднял световые щиты, став невидимым. Правда, к сожалению, и незрячим. К арочному проходу, ведущему на кухню, мне пришлось пробираться бочком, полагаясь на чувства.
– Сюда зашел молодой парень. В коричневом, волосы каштановые. Он лазутчик! Куда подевался?
Молодчики, что отнюдь не радовало, явно искали меня. Мне же оставалось лишь попытаться убраться прочь, стараясь никого не задеть.
Звяк!
Звук был такой, словно на пол упала кружка. И смахнул ее, скорее всего, я.
– Хилд, чего ручищами размахался?
– Я? С ума сошел? Сам ты чурбан неуклюжий!
Я осторожно продвигался к проему.
– Он сидел там, – послышался голос Аласии. – Поел и ушел.
Половицы задрожали: вся троица, тяжело ступая, направилась к моему столику.
– Видать, ушел только что. Глянь, клюквицу не допил, кишу не доел. Еще горячая! Проверь выходы!
– Эй вы! – я ощутил, как стражник наставил железный клинок на повариху и судомойку. – Здесь кто-нибудь проходил?
– Нет, господин, из посторонних никто.
– Никто, кроме Аласии и Рирлы.
– …где выход наружу из этого собачьего пекла?
Как и следовало ожидать, стражник направился к задней двери и вышел во двор. Я выскользнул за ним. И тут внезапно он развернулся и налетел на меня.
– Уф-ф…
Его клинок пронзил место, где я находился мгновение назад. Боль обожгла руку, но мне удалось откатиться в сторону и восстановить щит.
– Фритт! Этот сукин сын где-то здесь! Я полоснул его, точно знаю, что задел! Еще один колдун, чтоб им всем пропасть! Но ничего, от холодного железа ему, ублюдку, не уйти!
На мгновение утратив невидимость, я увидел своего преследователя, но лишь едва его разглядел: оказалось, что на дворе темень, хоть глаз выколи. Поскольку удерживать щит и пробираться к конюшне под прикрытием невидимости можно было, лишь оставаясь незрячим, я не мог проследить за ним глазами, однако, продвигаясь по стеночке к стойлам, чувствовал, как он, нанося наугад удары мечом, продвигается к фасаду. И то сказать, какой беглец стал бы прятаться в замкнутом пространстве конюшни.
Пробравшись на ощупь к Гэрлоку и убедившись, что поблизости никого нет, я отпустил щит. Было темно, но мне света хватало. Рана на руке оказалась не более чем глубокой царапиной, однако кровоточила она обильно. Нашарив в мешке какую-то тряпицу, скорее всего, рабочую рубаху, я обмотал руку.
– Обыщи конюшню!
– Он где-то здесь!
Переведя дух, я забился за ясли, собираясь поднять щит, едва приблизятся шаги. Удержание щита требовало усилий, и мне вовсе не хотелось понапрасну расходовать энергию. Гэрлок фыркнул, но на меня не наступил, хотя в стойле было тесновато.
– Стойла, стойла проверь!
Я сглотнул и установил щит, очень надеясь, что его не потребуется удерживать долго, и одновременно пытаясь подлечить рану гармонией. Порез оказался чертовски болезненным.
– Нет его здесь…
– А в угловом смотрел?
Чувства подсказали мне, что преследователь заглянул в стойло Гэрлока. Пони заржал и подался в сторону, дополнительно прикрыв меня корпусом.
– Здесь тоже пусто. Как насчет сеновала?
Боец полез наверх, и мне пришлось зажать нос, чтобы не чихнуть: сквозь щели в потолке на меня посыпалась соломенная труха.
Гэрлок заржал.
– Чего ржешь, я тебе сенца на обед подбросил! – рявкнул вояка прямо над моей головой.
Гэрлок громко фыркнул, заглушив мой чих. Я готов был его обнять.
– Что, ушел?
– Он ранен. Может, покараулишь здесь? Колдунишка-то он, небось, паршивенький, иначе не пустился бы наутек.
– Но куда его понесло?
– Наверное, удрал через главный вход, пока ты, Доска, здесь орал.
– А посоха в конюшне нет?
– И не пахнет, Рудар тут все обшарил.
– Эту чертову лошадь можно будет забрать утром. Никуда она не денется.
Голоса удалились и стихли, после чего я отпустил щит, по-прежнему прижимая рубаху к ране. Пару раз мимо проходили конюхи, но стражники больше не появлялись.
Выжидая, я невольно вспомнил о пытавшейся прикрыть меня Аласии. Хотелось верить, что ее не наказали.
Позднее, когда совсем стемнело и конюхи удалились, я проверил чувствами свою рану, пустил в ход немногие оставшиеся силы, чтобы вытеснить оттуда следы хаоса, оторвал низ рубахи и плотно перевязал порез…
– Тебе не следовало поднимать такой шум.