Страница:
Лицо Хоуи стало мертвенно-бледным. Покачнувшись, он оперся о стену, потом тяжело опустился на край раковины.
– Не может быть. В полиции мне сказали... – забормотал он.
– Это старый трюк, Хоуи. Они стараются прикрыть своего осведомителя.
– Осведомителя? Осведомителя! Боже мой, я не могу в это поверить. Обо всем знали только мои друзья.
– А откуда, по-твоему, осведомители берутся? С неба сваливаются?
– Зачем... почему кто-то со мной так обошелся?
– Когда ты наконец повзрослеешь, болван?! Зачем? Да затем, зачем стукачи всегда так поступают: долг отдать кому-то, собственную задницу прикрыть! Тобою расплатилась в этой сделке, мальчишка!
– Боже мой, Боже мой! – повторил Хоуи.
Дверь распахнулась, и в туалет ворвались три запыхавшихся, весело гогочущих мальчика.
– Пошли отсюда! – рявкнул на них Голд.
– Нам бы пописать! – пропищал старший из них, щекастый рыжий мальчишка лет девяти. Он уже расстегивал молнию.
– Внизу тоже туалет есть. Или в женский забегите. Этот не работает.
Двое младших ребят смотрели на Голда широко раскрытыми глазами. Рыжий проявил недоверие: подойдя к писсуару, он открыл кран, из которого хлынула бурная струя.
– И ничего он не сломан! – сказал рыжий.
Голд наклонился к мальчишке.
– Слушай, малый, я – полицейский. Если ты сию же секунду не уберешься отсюда, я арестую тебя за неподчинение официальному приказу полиции, и, когда ты вновь увидишь солнышко над своей песочницей, ты будешь старым и седым дедушкой. Я достаточно ясно выражаюсь?
Но рыжего было не так просто запугать.
– Если вы коп, то где же ваша бляха?
Голд вытащил из заднего кармана бумажник и рывком открыл его перед глазами у мальчишки. Рыжий внимательно изучил позолоченный «щит», поднял голову и ехидно спросил Голда:
– А откуда я знаю, что вы не сперли ее?
– Пошел к черту! – заорал Голд. – Вон! Пока я тебе полноги в тухис[49] не загнал. Живо!
Мальчишки опрометью кинулись из двери, однако напоследок рыжий обернулся и, показав Голду «нос», смачно сымитировал ртом пердение.
– Ах ты, ублюдок маленький! – Голд сделал вид, что хочет броситься на мальчишку, – того как ветром сдуло.
Голд вновь повернулся к зятю. У Хоуи по-прежнему был такой вид, как будто его вот-вот стошнит. Расфокусированные глаза слезились, руки дрожали. Мусоля во рту сигару, Голд молча рассматривал его. Наконец Хоуи поднял глаза, и заговорил:
– Я... я попал в большую беду. – Голос Хоуи звучал тихо и вяло.
– Довольно точное определение.
– Наверно... наверно, мне придется испить эту чашу до конца – под суд пойти.
– Да. Или признаться в меньшем преступлении. Возможно, это удастся преподнести как хранение наркотиков.
– Ты думаешь?
– Есть такая возможность. Но тогда тебе придется побеседовать с ними. Пойти им навстречу, имена кое-какие назвать.
Хоуи медленно покачал головой.
– Я не могу сделать этого.
Под пристальным взглядом Голда Хоуи поднял глаза:
– Значит, ты не думаешь, что у меня получится придержать улики?
Голд пожал плечами.
– Ты ведь из нас двоих юрист, Хоуи. Но, судя по тому, что ты мне сообщил – как все это произошло, каким манером тебя повязали, – я думаю, что ты попался. Это был настоящий арест, без дураков. Просто классический.
Хоуи опять покачал головой.
– Боже мой!
Голд поставил ногу на крышку урны и принялся чистить туфлю бумажным полотенцем. Хоуи пробормотал что-то беззвучное. Некоторое время Голд продолжал полировать туфлю. Затем разогнулся и взглянул на него.
– Что?
Хоуи судорожно сглотнул слюну:
– Ты поможешь мне?
Голд неторопливо наклонился и принялся за другую туфлю.
– Забавно, Хоуи: ты просишь помощи у меня. Оч-чень забавно. – Голд был поглощен чисткой обуви. – Хотя ничуть не удивительно. Просто забавно. Но я готов поклясться, что тебе никогда и в голову не приходило, что в один прекрасный день придется обратиться за помощью ко мне. Правда ведь, Хоуи?
Хоуи молчал.
– Ох, едва ли тебе приходило такое в голову. Зато я помню, как сам предлагал тебе помощь, а ты чуть ли не рассмеялся мне в лицо. Помнишь?
Хоуи прятал глаза.
– Давай вспомним. Когда это было – в утро твоей свадьбы, так ведь? Я пришел к тебе и сказал – что я тебе сказал? Ах да: «Если я могу что-нибудь сделать для тебя, если могу чем-то помочь вам начать семейную жизнь, скажи мне, что тебе надо!» Помнишь? А ты мне что ответил? И как? Вот так ты мне ответил: «Джек, я думаю, что Стэнли и мой отец уже обо всем позаботились, так что расслабься – погуляешь на нашей свадьбе, хорошо?» Только что по голове меня не погладил, так ведь, Хоуи?
– Я прошу тебя сейчас, Джек. – Голос Хоуи упал почти до шепота.
– Ты сказал тогда: «Мой отец позаботится о нашем медовом месяце». По Европам катались, да? "А Стэнли отстегнул мне наличными на домик в городе, так что я даже не знаю, чем ты можешь быть мне полезен!" Ты примерно так мне сказал, а, Хоуи?
Голд критически осмотрел свою туфлю, плюнул на бумажное полотенце и вновь принялся наводить блеск.
– Джек... – начал Хоуи.
– Что ж ты опять к ним не сходишь, чтобы они помогли тебе сейчас, зятек? Попробуй сходи. – Голд выпрямился и смерил Хоуи сердитым взглядом. – Сказать, почему ты не идешь к ним? Ты не хочешь, чтобы все эти твои чистенькие родственнички узнали, что ты натворил. Так ведь, деляга? Ты боишься, что они узнают, кто ты таков на самом деле. И поэтому ты приходишь ко мне, просишь меня убрать за тобой дерьмо!
– Джек, ну, пожалуйста. Это очень нелегко.
– Ты совершенно прав, это будет вовсе не легко. Это обойдется в кругленькую сумму...
– Деньги я как-нибудь раздобуду.
– Понадобятся больше связи.
– Я понимаю это.
– И даже при этих условиях дело рисковое.
– Это ясно.
– И все-таки это можно сделать – если знать нужных людей.
– Поэтому-то я тебя и прошу, Джек.
Некоторое время Голд молчал. Он вымыл руки, вытер их о новое полотенце. Использованное швырнул в металлический контейнер. Повернулся к Хоуи.
– Ну, ладно, хватит. Можешь забыть обо всем этом. Я позабочусь о твоих делишках. Иди, развлекись на вечеринке.
Хоуи не мог поверить. «Мой отец позаботился о нашем медовом месяце». По Европам катались, да?
– Как, и все? Неужели это так просто?
– Для меня – да. Это из тех дел, которые под силу только мне.
– Сколько денег тебе нужно? Когда?
– Я же сказал, что позабочусь об этом.
– Джек, я же знаю, что это будет очень недешево!
– Ты ничего не знаешь, зять. Это свадебный подарок моей дочери. Тот самый, что ты не захотел принять три года назад. Такой подарок тебе не смогут преподнести даже знаменитый доктор Марковиц со своей супругой. И испортить не смогут. Так что иди гуляй. Я обо всем позабочусь.
– Джек, я прямо не знаю, как благодарить тебя! – Хоуи взял Голда за рукав, но тот стряхнул его руку.
– Пойми одну вещь, советник. Я делаю это ради Уэнди. А ты для меня всего лишь кусок дрека[50], зарвавшийся нью-йоркский пижон. Если бы ты подыхал от жажды, я даже мочи пожалел бы для тебя. Так что благодари Уэнди и малыша! Понял?
Хоуи помрачнел, его рот – губы, сжатые в тугую белую нитку, – резко выделялся в бороде.
– И еще одно: со всем этим кокаиновым дерьмом кончено. С этой минуты и навсегда! Один раз ты уже оступился, бубеле, а это ровно на один раз больше, чем со мной позволено. По крайней мере для большинства.
– Кончено.
– Я больше не желаю слышать ни единого слова о тебе в связи с наркотиками. И начиная с сегодняшнего дня я буду слушать очень внимательно. Ушей у меня везде много.
– С этим покончено, Джек. Навсегда. Эмес![51]
– Смотри мне!
– Клянусь тебе. Клянусь жизнью своего сына! Клянусь Господу своей десницей!
Голд пристально посмотрел на него. Вынув изо рта сигару, он слегка ткнул ею Хоуи в грудь.
– Береги мою дочь! – выпалил он. – И внука моего.
– Джек. Джек, Джек... – Улыбаясь, Хоуи качал головой.
Голд воздел руки ладонями вверх.
– Больше я тебе ничего не скажу. – Он развернулся, как будто собираясь уходить. Хоуи опять потянулся к его рукаву.
– Благодарю тебя. Джек! – Он протянул руку. Голд взглянул на нее с сомнением.
– Ну, Джек! Неужели ты не пожмешь мне руку?
После секундного колебания Голд пожал руку Хоуи.
– Пойдем отсюда. А то мы весь праздник в сортире провели.
– Да, мне вот заскочить надо, – сказал Хоуи. – Через минуту спущусь.
Голд взглянул на него.
– Мы же здесь целый час торчим. Чего это тебе так внезапно приспичило?
Хоуи смущенно улыбнулся.
– А у меня ничего не получается, когда кто-нибудь рядом.
Голд толкнул дверь.
– Ну, в таком случае в тюрягу тебе противопоказано попадать.
– Точно! – засмеялся Хоуи.
– Ну, ладно. Внизу увидимся. – Голд вышел в вестибюль и остался стоять там.
В вестибюле было пусто. Снизу доносились звуки музыки – ансамбль перешел к рок-н-роллу. Из женской уборной вышла дама средних лет в короткой кожаной юбке. Она наградила Голда теплой улыбкой, но, поскольку тот не среагировал, засеменила вниз по лестнице. Голд развернулся и бесшумно проскользнул в мужскую уборную. Хоуи нигде не было, значит, он зашел в одну из кабинок. Голд стоял, застыв на месте. Из-за двери второй кабинки раздался звук – кто-то шумно вдыхал носом. Звук повторился. Использовав в качестве опоры низкую раковину, Голд ударил в дверь кабинки обеими ногами. Легкий металл прогнулся, но задвижка выдержала. Голд повторил удар. На этот раз рама подалась, и дверь обрушилась внутрь. Хоуи корчился у задней стены кабинки, на его лице застыло выражение ужаса, почти идентичное изображаемому в комиксах.
– Господи, Джек, что ты...
Голд схватил Хоуи за галстук и выволок его из кабинки.
– Джек, ради Бога!
– Куда дел?! – завопил Голд.
– О чем ты, Джек?
Левая рука Хоуи была крепко сжата в кулак. Голд схватил его за запястье и начал разгибать судорожно сомкнутые пальцы.
– Отдай!
– Джек, прекрати!
Голд отвесил Хоуи смачную пощечину – стены ответили гулким эхом. Хоуи попытался было вырваться, и Голд дал ему еще одну затрещину. Он вывернул Хоуи руку за спину и резко дернул ее вверх. Пальцы Хоуи разжались, на пол выпал стеклянный пузыречек, к которому была приделана крошечная золотая ложечка на золотой цепочке. Пузырек покатился по плитам.
– Ах ты, идиот! Сопляк недоношенный! – Голд схватил Хоуи за горло рукой и прижал того к стенке. Коротышка Хоуи почти висел в воздухе. – Я же предупреждал тебя: не пытайся мне врать!
– Джек, ты задушишь меня!
– Я убью тебя, поц—недомерок! Убью!
Голд обхватил шею Хоуи еще сильнее, и коротышка, болтая руками и ногами, завис в воздухе. Хоуи судорожно цеплялся за руку Голда, его лицо побагровело, и он начал задыхаться. Его речь исказилась до неузнаваемости.
– Пппы-жжжал-ста! – прохрипел он.
Наконец Голд отпустил Хоуи – тот повалился на колени, судорожно кашляя и брызгая слюной, разрывая ворот рубашки.
– Не вздумай забыть этот урок! – Голд опустил каблук на пузырек с кокаином и – после того как пузырек с еле слышным хлопком разбился – растер кокаин и стекло в пятно серой пыли, поблескивавшей на темно-синих плитках пола. Изящная золотая ложечка погнулась и сплющилась.
– Не забудь! – снова проорал Голд. – Не смей делать этого, пока ты женат на моей дочери! Никогда! Иначе я убью тебя! Я просто шлепну тебя!
Хоуи все еще стоял на коленях, кашляя и отплевываясь, судорожно хватая воздух. Голд повернулся, чтобы выйти, и врезался в живот толстяка с черной кудрявой бородой. Толстяк взирал на представшую перед ним сцену в полном изумлении. С секунду постояв в замешательстве, Голд обошел его.
– Извините, рабби, – сказал Голд и скрылся за дверью.
Бегом миновав короткий пролет лестницы, Голд направился к стоянке, но, передумав, вернулся в зал.
В зале царили шум и всеобщее опьянение. Танцплощадка была забита прыгающими потными телами. Жирноватая девица в ожерелье под Бо Дерек визжала в микрофон последний хит группы «Пойнтер Систерз». Музыканты играли, сбросив часть одежды. Вытянувшиеся «змеей» хихикающие дошкольники продолжали плясать между столами.
– Я думал, вы уже ушли, – сказал бармен и налил ему двойное виски со льдом.
– Да вот захотел выпить твоего фирменного пойла – на дорожку. – Голд поднял стакан, чествуя бармена, и выпил виски. Бармен незамедлительно наполнил стакан по новой.
– Если вздумаешь поставить свою кандидатуру на президентских выборах, я за тебя проголосую. – Голд бросил купюру в кубышку для чаевых. Бармен рассмеялся и поблагодарил его, потом отошел – надо было выполнить другие заказы.
Девица перед микрофоном умолкла, а гитарист начал исполнять соло – взрыв дисторсии и бесконечное эхо наложений звука. Шум в зале подскочил децибелов на десять.
– Куда ты исчез? – проорал в ухо Голду Чарли Виганд. – Стоило мне на три минуты отойти поболтать с племянницей Дот, так все куда-то свалили. Пуф! Испарились! – Чарли рыгнул так громко, что заглушил громыхающий рок. – Отличная жратва! – закричал он. – Я этих поставщиков знаю. В свое время я проработал с цельным мульоном таких ребят! Жратва просто отличная! Ты пробовал что-нибудь?
– Мне есть не хочется! – проорал в ответ Голд.
– Уэнди искала...
– Что?! – Голд придвинулся поближе и приставил к уху ладонь.
– Уэнди тебя искала!
– А где она?
– У рабби в кабинете!
– Это где?
– Лестницу знаешь, как в уборную идти?
– Да!
– Иди не по лестнице, а мимо нее! Там увидишь!
– Спасибо, Чарли! Пока!
– Ты вернешься?
– Вряд ли!
– Домой поедешь?
– Наверно!
– Позвони мне!
– Хорошо, Чарли!
– Нет, серьезно!
– И я серьезно!
– Правда?
– Конечно!
– Ну ладно, давай!
Голд прикончил свое виски и с трудом протолкался через переполненный зал. Вестибюль показался ему райским уголком, прохладным и тихим. Голд отыскал дверь с табличкой «ОФИС» и уже хотел постучаться, как его остановил голос за спиной:
– Джек, я хотела тебя познакомить кое с кем.
Короткие волосы на Голдовом затылке внезапно стали колоть ему шею. Обернувшись, он увидел Эвелин и Питера Марковица.
– Вот это и есть мальчик сегодняшней бар мицвы! – Эвелин подтолкнула Питера вперед. Ее глаза, все еще красные от слез, горели торжеством. – Ну, разве он не картинка?!
Голд и светловолосый мальчик молча рассматривали друг друга. Голд пытался найти в нем что-нибудь знакомое, кусочек самого себя, осколок разбитого зеркала. Он протянул мальчику руку:
– Мазэл тов[52], Питер!
Питер пожал ему руку и широко улыбнулся.
– Спасибо, сэр.
Опустив руки, они смущенно замолчали. Внезапно Питер сказал:
– А я знаю, кто вы.
У Голда вновь закололи волосы на затылке, а мошонка сжалась, как от холода. Он взглянул на Эвелин: на ее лице боролись ужас и замешательство. Несмотря на загар, было видно, что она побледнела.
Голд повернулся к мальчику.
– Вот как? Ну, и кто же я такой, Питер?
– Вы первый муж мамы.
У Эвелин перехватило дыхание.
– Правильно, сынок, – ответил Голд.
Мальчик расплылся в улыбке.
– А еще вы отец Уэнди. Вы полицейский. Она мне о вас рассказывала. А можно ваш пистолет посмотреть?
Эвелин тихо заплакала – то были слезы облегчения. Голд ощутил некую смесь эмоций: напряжение отступило, но было и разочарование.
– А я не принес его, – соврал Голд. – Вообще, Питер, не следует носить оружие в общественных местах. Это очень опасно – может произойти несчастный случай.
– О! – сказал мальчик.
– Пистолет – не игрушка! – сказал Голд, чувствуя себя полным идиотом.
Внезапно возник доктор Стэнли Марковиц. Обняв за плечи Эвелин и Питера, он развернул их в другую сторону.
– Что это мы здесь делаем? – Он сурово взглянул на Эвелин. – Фотографы должны снять вас вдвоем, как вы танцуете буги. Пойдем, а то они уже домой собираются!
Он быстро повлек их через вестибюль. Обернувшись, крикнул Голду:
– Жаль, что ты так рано уходишь, Джек. Мы обязательно должны пообедать вместе. Позвони мне на работу!
Когда они скрылись. Голд с минуту постоял на месте. Потом тихо вздохнул.
Он деликатно постучал в дверь кабинета раввина. Ответа не последовало. Постучав еще раз, он открыл дверь. Уэнди сидела в большом кожаном кресле за раввинским столом. Комбинезон цвета хаки был расстегнут до пупка: она кормила маленького Джошуа. Она подняла голову и улыбнулась.
– А, папа! Заходи.
Засмущавшись, Голд топтался на месте.
– Да заходи же и дверь закрой. – Засмеявшись, она прикрыла грудь, насколько это было возможно.
Голд вошел, закрыв за собой дверь. Остановился перед столом.
– Иди сюда. – Она протянула ему свободную руку.
Голд обошел стол и взял ее за руку. Краем глаза увидел младенца, мусолящего раздутый сосок Уэнди. Голд сконцентрировался, пытаясь отвести глаза. На стене, по ту сторону стола, висела картина – вся в складках, как веер. Посмотришь справа – Голда Мейр, посмотришь слева – Давид Бен-Гурион. Голд изучал этот эффект тщательнейшим образом.
Малыш закашлялся. Уэнди склонилась над ним. Дверь слегка приоткрылась, и в кабинет заглянул Хоуи.
Он успел причесаться и привести в порядок одежду, но галстук он держал в руке, воротничок был расстегнут, а на шее – сразу под бородой – красовалась красная отметина. Увидев перед собой Голда, он вздрогнул. Голд ответил ему свирепым взглядом, давая ему понять, что он здесь не нужен. Бросив взгляд на Уэнди – та склонилась над мальчиком, – Хоуи вновь посмотрел на Голда. Голд молча указал ему на дверь. Хоуи помешкал еще чуть-чуть, уставившись на Голда, затем бесшумно попятился и прикрыл дверь.
Ребенок перестал кашлять и спокойно посасывал грудь. Уэнди подняла голову и взглянула на Голда. Ее глаза светились от счастья.
– Ну, признайся, папочка – ты ведь рад, что пришел? Ведь здорово было?
Голд улыбнулся ей.
– Просто отлично, Пирожок.
10.17 вечера
– Не может быть. В полиции мне сказали... – забормотал он.
– Это старый трюк, Хоуи. Они стараются прикрыть своего осведомителя.
– Осведомителя? Осведомителя! Боже мой, я не могу в это поверить. Обо всем знали только мои друзья.
– А откуда, по-твоему, осведомители берутся? С неба сваливаются?
– Зачем... почему кто-то со мной так обошелся?
– Когда ты наконец повзрослеешь, болван?! Зачем? Да затем, зачем стукачи всегда так поступают: долг отдать кому-то, собственную задницу прикрыть! Тобою расплатилась в этой сделке, мальчишка!
– Боже мой, Боже мой! – повторил Хоуи.
Дверь распахнулась, и в туалет ворвались три запыхавшихся, весело гогочущих мальчика.
– Пошли отсюда! – рявкнул на них Голд.
– Нам бы пописать! – пропищал старший из них, щекастый рыжий мальчишка лет девяти. Он уже расстегивал молнию.
– Внизу тоже туалет есть. Или в женский забегите. Этот не работает.
Двое младших ребят смотрели на Голда широко раскрытыми глазами. Рыжий проявил недоверие: подойдя к писсуару, он открыл кран, из которого хлынула бурная струя.
– И ничего он не сломан! – сказал рыжий.
Голд наклонился к мальчишке.
– Слушай, малый, я – полицейский. Если ты сию же секунду не уберешься отсюда, я арестую тебя за неподчинение официальному приказу полиции, и, когда ты вновь увидишь солнышко над своей песочницей, ты будешь старым и седым дедушкой. Я достаточно ясно выражаюсь?
Но рыжего было не так просто запугать.
– Если вы коп, то где же ваша бляха?
Голд вытащил из заднего кармана бумажник и рывком открыл его перед глазами у мальчишки. Рыжий внимательно изучил позолоченный «щит», поднял голову и ехидно спросил Голда:
– А откуда я знаю, что вы не сперли ее?
– Пошел к черту! – заорал Голд. – Вон! Пока я тебе полноги в тухис[49] не загнал. Живо!
Мальчишки опрометью кинулись из двери, однако напоследок рыжий обернулся и, показав Голду «нос», смачно сымитировал ртом пердение.
– Ах ты, ублюдок маленький! – Голд сделал вид, что хочет броситься на мальчишку, – того как ветром сдуло.
Голд вновь повернулся к зятю. У Хоуи по-прежнему был такой вид, как будто его вот-вот стошнит. Расфокусированные глаза слезились, руки дрожали. Мусоля во рту сигару, Голд молча рассматривал его. Наконец Хоуи поднял глаза, и заговорил:
– Я... я попал в большую беду. – Голос Хоуи звучал тихо и вяло.
– Довольно точное определение.
– Наверно... наверно, мне придется испить эту чашу до конца – под суд пойти.
– Да. Или признаться в меньшем преступлении. Возможно, это удастся преподнести как хранение наркотиков.
– Ты думаешь?
– Есть такая возможность. Но тогда тебе придется побеседовать с ними. Пойти им навстречу, имена кое-какие назвать.
Хоуи медленно покачал головой.
– Я не могу сделать этого.
Под пристальным взглядом Голда Хоуи поднял глаза:
– Значит, ты не думаешь, что у меня получится придержать улики?
Голд пожал плечами.
– Ты ведь из нас двоих юрист, Хоуи. Но, судя по тому, что ты мне сообщил – как все это произошло, каким манером тебя повязали, – я думаю, что ты попался. Это был настоящий арест, без дураков. Просто классический.
Хоуи опять покачал головой.
– Боже мой!
Голд поставил ногу на крышку урны и принялся чистить туфлю бумажным полотенцем. Хоуи пробормотал что-то беззвучное. Некоторое время Голд продолжал полировать туфлю. Затем разогнулся и взглянул на него.
– Что?
Хоуи судорожно сглотнул слюну:
– Ты поможешь мне?
Голд неторопливо наклонился и принялся за другую туфлю.
– Забавно, Хоуи: ты просишь помощи у меня. Оч-чень забавно. – Голд был поглощен чисткой обуви. – Хотя ничуть не удивительно. Просто забавно. Но я готов поклясться, что тебе никогда и в голову не приходило, что в один прекрасный день придется обратиться за помощью ко мне. Правда ведь, Хоуи?
Хоуи молчал.
– Ох, едва ли тебе приходило такое в голову. Зато я помню, как сам предлагал тебе помощь, а ты чуть ли не рассмеялся мне в лицо. Помнишь?
Хоуи прятал глаза.
– Давай вспомним. Когда это было – в утро твоей свадьбы, так ведь? Я пришел к тебе и сказал – что я тебе сказал? Ах да: «Если я могу что-нибудь сделать для тебя, если могу чем-то помочь вам начать семейную жизнь, скажи мне, что тебе надо!» Помнишь? А ты мне что ответил? И как? Вот так ты мне ответил: «Джек, я думаю, что Стэнли и мой отец уже обо всем позаботились, так что расслабься – погуляешь на нашей свадьбе, хорошо?» Только что по голове меня не погладил, так ведь, Хоуи?
– Я прошу тебя сейчас, Джек. – Голос Хоуи упал почти до шепота.
– Ты сказал тогда: «Мой отец позаботится о нашем медовом месяце». По Европам катались, да? "А Стэнли отстегнул мне наличными на домик в городе, так что я даже не знаю, чем ты можешь быть мне полезен!" Ты примерно так мне сказал, а, Хоуи?
Голд критически осмотрел свою туфлю, плюнул на бумажное полотенце и вновь принялся наводить блеск.
– Джек... – начал Хоуи.
– Что ж ты опять к ним не сходишь, чтобы они помогли тебе сейчас, зятек? Попробуй сходи. – Голд выпрямился и смерил Хоуи сердитым взглядом. – Сказать, почему ты не идешь к ним? Ты не хочешь, чтобы все эти твои чистенькие родственнички узнали, что ты натворил. Так ведь, деляга? Ты боишься, что они узнают, кто ты таков на самом деле. И поэтому ты приходишь ко мне, просишь меня убрать за тобой дерьмо!
– Джек, ну, пожалуйста. Это очень нелегко.
– Ты совершенно прав, это будет вовсе не легко. Это обойдется в кругленькую сумму...
– Деньги я как-нибудь раздобуду.
– Понадобятся больше связи.
– Я понимаю это.
– И даже при этих условиях дело рисковое.
– Это ясно.
– И все-таки это можно сделать – если знать нужных людей.
– Поэтому-то я тебя и прошу, Джек.
Некоторое время Голд молчал. Он вымыл руки, вытер их о новое полотенце. Использованное швырнул в металлический контейнер. Повернулся к Хоуи.
– Ну, ладно, хватит. Можешь забыть обо всем этом. Я позабочусь о твоих делишках. Иди, развлекись на вечеринке.
Хоуи не мог поверить. «Мой отец позаботился о нашем медовом месяце». По Европам катались, да?
– Как, и все? Неужели это так просто?
– Для меня – да. Это из тех дел, которые под силу только мне.
– Сколько денег тебе нужно? Когда?
– Я же сказал, что позабочусь об этом.
– Джек, я же знаю, что это будет очень недешево!
– Ты ничего не знаешь, зять. Это свадебный подарок моей дочери. Тот самый, что ты не захотел принять три года назад. Такой подарок тебе не смогут преподнести даже знаменитый доктор Марковиц со своей супругой. И испортить не смогут. Так что иди гуляй. Я обо всем позабочусь.
– Джек, я прямо не знаю, как благодарить тебя! – Хоуи взял Голда за рукав, но тот стряхнул его руку.
– Пойми одну вещь, советник. Я делаю это ради Уэнди. А ты для меня всего лишь кусок дрека[50], зарвавшийся нью-йоркский пижон. Если бы ты подыхал от жажды, я даже мочи пожалел бы для тебя. Так что благодари Уэнди и малыша! Понял?
Хоуи помрачнел, его рот – губы, сжатые в тугую белую нитку, – резко выделялся в бороде.
– И еще одно: со всем этим кокаиновым дерьмом кончено. С этой минуты и навсегда! Один раз ты уже оступился, бубеле, а это ровно на один раз больше, чем со мной позволено. По крайней мере для большинства.
– Кончено.
– Я больше не желаю слышать ни единого слова о тебе в связи с наркотиками. И начиная с сегодняшнего дня я буду слушать очень внимательно. Ушей у меня везде много.
– С этим покончено, Джек. Навсегда. Эмес![51]
– Смотри мне!
– Клянусь тебе. Клянусь жизнью своего сына! Клянусь Господу своей десницей!
Голд пристально посмотрел на него. Вынув изо рта сигару, он слегка ткнул ею Хоуи в грудь.
– Береги мою дочь! – выпалил он. – И внука моего.
– Джек. Джек, Джек... – Улыбаясь, Хоуи качал головой.
Голд воздел руки ладонями вверх.
– Больше я тебе ничего не скажу. – Он развернулся, как будто собираясь уходить. Хоуи опять потянулся к его рукаву.
– Благодарю тебя. Джек! – Он протянул руку. Голд взглянул на нее с сомнением.
– Ну, Джек! Неужели ты не пожмешь мне руку?
После секундного колебания Голд пожал руку Хоуи.
– Пойдем отсюда. А то мы весь праздник в сортире провели.
– Да, мне вот заскочить надо, – сказал Хоуи. – Через минуту спущусь.
Голд взглянул на него.
– Мы же здесь целый час торчим. Чего это тебе так внезапно приспичило?
Хоуи смущенно улыбнулся.
– А у меня ничего не получается, когда кто-нибудь рядом.
Голд толкнул дверь.
– Ну, в таком случае в тюрягу тебе противопоказано попадать.
– Точно! – засмеялся Хоуи.
– Ну, ладно. Внизу увидимся. – Голд вышел в вестибюль и остался стоять там.
В вестибюле было пусто. Снизу доносились звуки музыки – ансамбль перешел к рок-н-роллу. Из женской уборной вышла дама средних лет в короткой кожаной юбке. Она наградила Голда теплой улыбкой, но, поскольку тот не среагировал, засеменила вниз по лестнице. Голд развернулся и бесшумно проскользнул в мужскую уборную. Хоуи нигде не было, значит, он зашел в одну из кабинок. Голд стоял, застыв на месте. Из-за двери второй кабинки раздался звук – кто-то шумно вдыхал носом. Звук повторился. Использовав в качестве опоры низкую раковину, Голд ударил в дверь кабинки обеими ногами. Легкий металл прогнулся, но задвижка выдержала. Голд повторил удар. На этот раз рама подалась, и дверь обрушилась внутрь. Хоуи корчился у задней стены кабинки, на его лице застыло выражение ужаса, почти идентичное изображаемому в комиксах.
– Господи, Джек, что ты...
Голд схватил Хоуи за галстук и выволок его из кабинки.
– Джек, ради Бога!
– Куда дел?! – завопил Голд.
– О чем ты, Джек?
Левая рука Хоуи была крепко сжата в кулак. Голд схватил его за запястье и начал разгибать судорожно сомкнутые пальцы.
– Отдай!
– Джек, прекрати!
Голд отвесил Хоуи смачную пощечину – стены ответили гулким эхом. Хоуи попытался было вырваться, и Голд дал ему еще одну затрещину. Он вывернул Хоуи руку за спину и резко дернул ее вверх. Пальцы Хоуи разжались, на пол выпал стеклянный пузыречек, к которому была приделана крошечная золотая ложечка на золотой цепочке. Пузырек покатился по плитам.
– Ах ты, идиот! Сопляк недоношенный! – Голд схватил Хоуи за горло рукой и прижал того к стенке. Коротышка Хоуи почти висел в воздухе. – Я же предупреждал тебя: не пытайся мне врать!
– Джек, ты задушишь меня!
– Я убью тебя, поц—недомерок! Убью!
Голд обхватил шею Хоуи еще сильнее, и коротышка, болтая руками и ногами, завис в воздухе. Хоуи судорожно цеплялся за руку Голда, его лицо побагровело, и он начал задыхаться. Его речь исказилась до неузнаваемости.
– Пппы-жжжал-ста! – прохрипел он.
Наконец Голд отпустил Хоуи – тот повалился на колени, судорожно кашляя и брызгая слюной, разрывая ворот рубашки.
– Не вздумай забыть этот урок! – Голд опустил каблук на пузырек с кокаином и – после того как пузырек с еле слышным хлопком разбился – растер кокаин и стекло в пятно серой пыли, поблескивавшей на темно-синих плитках пола. Изящная золотая ложечка погнулась и сплющилась.
– Не забудь! – снова проорал Голд. – Не смей делать этого, пока ты женат на моей дочери! Никогда! Иначе я убью тебя! Я просто шлепну тебя!
Хоуи все еще стоял на коленях, кашляя и отплевываясь, судорожно хватая воздух. Голд повернулся, чтобы выйти, и врезался в живот толстяка с черной кудрявой бородой. Толстяк взирал на представшую перед ним сцену в полном изумлении. С секунду постояв в замешательстве, Голд обошел его.
– Извините, рабби, – сказал Голд и скрылся за дверью.
Бегом миновав короткий пролет лестницы, Голд направился к стоянке, но, передумав, вернулся в зал.
В зале царили шум и всеобщее опьянение. Танцплощадка была забита прыгающими потными телами. Жирноватая девица в ожерелье под Бо Дерек визжала в микрофон последний хит группы «Пойнтер Систерз». Музыканты играли, сбросив часть одежды. Вытянувшиеся «змеей» хихикающие дошкольники продолжали плясать между столами.
– Я думал, вы уже ушли, – сказал бармен и налил ему двойное виски со льдом.
– Да вот захотел выпить твоего фирменного пойла – на дорожку. – Голд поднял стакан, чествуя бармена, и выпил виски. Бармен незамедлительно наполнил стакан по новой.
– Если вздумаешь поставить свою кандидатуру на президентских выборах, я за тебя проголосую. – Голд бросил купюру в кубышку для чаевых. Бармен рассмеялся и поблагодарил его, потом отошел – надо было выполнить другие заказы.
Девица перед микрофоном умолкла, а гитарист начал исполнять соло – взрыв дисторсии и бесконечное эхо наложений звука. Шум в зале подскочил децибелов на десять.
– Куда ты исчез? – проорал в ухо Голду Чарли Виганд. – Стоило мне на три минуты отойти поболтать с племянницей Дот, так все куда-то свалили. Пуф! Испарились! – Чарли рыгнул так громко, что заглушил громыхающий рок. – Отличная жратва! – закричал он. – Я этих поставщиков знаю. В свое время я проработал с цельным мульоном таких ребят! Жратва просто отличная! Ты пробовал что-нибудь?
– Мне есть не хочется! – проорал в ответ Голд.
– Уэнди искала...
– Что?! – Голд придвинулся поближе и приставил к уху ладонь.
– Уэнди тебя искала!
– А где она?
– У рабби в кабинете!
– Это где?
– Лестницу знаешь, как в уборную идти?
– Да!
– Иди не по лестнице, а мимо нее! Там увидишь!
– Спасибо, Чарли! Пока!
– Ты вернешься?
– Вряд ли!
– Домой поедешь?
– Наверно!
– Позвони мне!
– Хорошо, Чарли!
– Нет, серьезно!
– И я серьезно!
– Правда?
– Конечно!
– Ну ладно, давай!
Голд прикончил свое виски и с трудом протолкался через переполненный зал. Вестибюль показался ему райским уголком, прохладным и тихим. Голд отыскал дверь с табличкой «ОФИС» и уже хотел постучаться, как его остановил голос за спиной:
– Джек, я хотела тебя познакомить кое с кем.
Короткие волосы на Голдовом затылке внезапно стали колоть ему шею. Обернувшись, он увидел Эвелин и Питера Марковица.
– Вот это и есть мальчик сегодняшней бар мицвы! – Эвелин подтолкнула Питера вперед. Ее глаза, все еще красные от слез, горели торжеством. – Ну, разве он не картинка?!
Голд и светловолосый мальчик молча рассматривали друг друга. Голд пытался найти в нем что-нибудь знакомое, кусочек самого себя, осколок разбитого зеркала. Он протянул мальчику руку:
– Мазэл тов[52], Питер!
Питер пожал ему руку и широко улыбнулся.
– Спасибо, сэр.
Опустив руки, они смущенно замолчали. Внезапно Питер сказал:
– А я знаю, кто вы.
У Голда вновь закололи волосы на затылке, а мошонка сжалась, как от холода. Он взглянул на Эвелин: на ее лице боролись ужас и замешательство. Несмотря на загар, было видно, что она побледнела.
Голд повернулся к мальчику.
– Вот как? Ну, и кто же я такой, Питер?
– Вы первый муж мамы.
У Эвелин перехватило дыхание.
– Правильно, сынок, – ответил Голд.
Мальчик расплылся в улыбке.
– А еще вы отец Уэнди. Вы полицейский. Она мне о вас рассказывала. А можно ваш пистолет посмотреть?
Эвелин тихо заплакала – то были слезы облегчения. Голд ощутил некую смесь эмоций: напряжение отступило, но было и разочарование.
– А я не принес его, – соврал Голд. – Вообще, Питер, не следует носить оружие в общественных местах. Это очень опасно – может произойти несчастный случай.
– О! – сказал мальчик.
– Пистолет – не игрушка! – сказал Голд, чувствуя себя полным идиотом.
Внезапно возник доктор Стэнли Марковиц. Обняв за плечи Эвелин и Питера, он развернул их в другую сторону.
– Что это мы здесь делаем? – Он сурово взглянул на Эвелин. – Фотографы должны снять вас вдвоем, как вы танцуете буги. Пойдем, а то они уже домой собираются!
Он быстро повлек их через вестибюль. Обернувшись, крикнул Голду:
– Жаль, что ты так рано уходишь, Джек. Мы обязательно должны пообедать вместе. Позвони мне на работу!
Когда они скрылись. Голд с минуту постоял на месте. Потом тихо вздохнул.
Он деликатно постучал в дверь кабинета раввина. Ответа не последовало. Постучав еще раз, он открыл дверь. Уэнди сидела в большом кожаном кресле за раввинским столом. Комбинезон цвета хаки был расстегнут до пупка: она кормила маленького Джошуа. Она подняла голову и улыбнулась.
– А, папа! Заходи.
Засмущавшись, Голд топтался на месте.
– Да заходи же и дверь закрой. – Засмеявшись, она прикрыла грудь, насколько это было возможно.
Голд вошел, закрыв за собой дверь. Остановился перед столом.
– Иди сюда. – Она протянула ему свободную руку.
Голд обошел стол и взял ее за руку. Краем глаза увидел младенца, мусолящего раздутый сосок Уэнди. Голд сконцентрировался, пытаясь отвести глаза. На стене, по ту сторону стола, висела картина – вся в складках, как веер. Посмотришь справа – Голда Мейр, посмотришь слева – Давид Бен-Гурион. Голд изучал этот эффект тщательнейшим образом.
Малыш закашлялся. Уэнди склонилась над ним. Дверь слегка приоткрылась, и в кабинет заглянул Хоуи.
Он успел причесаться и привести в порядок одежду, но галстук он держал в руке, воротничок был расстегнут, а на шее – сразу под бородой – красовалась красная отметина. Увидев перед собой Голда, он вздрогнул. Голд ответил ему свирепым взглядом, давая ему понять, что он здесь не нужен. Бросив взгляд на Уэнди – та склонилась над мальчиком, – Хоуи вновь посмотрел на Голда. Голд молча указал ему на дверь. Хоуи помешкал еще чуть-чуть, уставившись на Голда, затем бесшумно попятился и прикрыл дверь.
Ребенок перестал кашлять и спокойно посасывал грудь. Уэнди подняла голову и взглянула на Голда. Ее глаза светились от счастья.
– Ну, признайся, папочка – ты ведь рад, что пришел? Ведь здорово было?
Голд улыбнулся ей.
– Просто отлично, Пирожок.
10.17 вечера
На углу Сансет-бульвара и Сьерра-Бониты стояла черная шлюха. Она махала рукой и вопила вслед автомобилям, проносившимся мимо на зеленый свет. Все в ней было чрезмерно: груди, зад, губы и глаза поражали своими размерами. Она походила на карикатуру или на обезумевшего персонажа диснеевских мультиков – этакая Минни Маус, наглотавшаяся депрессантов. На ней были ярко-оранжевые шорты и тенниска, обрезанная снизу, сразу под грудями. На ногах – черные вязаные гамаши. Когда из проносившейся машины раздавались крики мужчин, она исполняла нечто вроде танца стриптизерши, заканчивая эти вихляния бедер игривым выпячиванием зада в сторону машин. При этом она развратно проводила языком по губам.
– Не желаете сексу-у-у?! – выкрикивала она, хлопая себя по объемистому заду и заходясь в злобном хриплом смехе. – Хорошего сексу-у-у!
Через некоторое время к ней неторопливо подошла другая проститутка – худосочная белая девица в грязном платье из белого атласа. Она протянула «мультипликационной» шлюхе сигарету. Покурили, поболтали. Когда сигареты были выкурены, белая девица вяло утащилась прочь.
Пару минут спустя подъехал низкий черный «порше» – модель шестьдесят седьмого года. Карикатурная шлюха наклонилась к окну и обменялась с водителем несколькими репликами, после чего открыла дверь и влезла в машину. Оставляя за собой ошметки «линялой» резины, «порше» с ревом исчез.
По ту сторону Сансет-бульвара, примерно в четверти квартала от дороги, Уолкер завел свой фургон, зажег фары и влился в непрерывный поток машин. Четырьмя кварталами восточнее фургон попал в «пробку» (не было никакой возможности обогнать набитый какими-то босяками «шевроле», ехавший с опущенным до мостовой шасси, и «порше», проскочив на красный свет, скрылся из виду. Уолкер рывком вырулил на боковую улицу. Резко тормозя на каждом перекрестке, он добрался задворками до Голливудской автострады. Разогнав фургон до шестидесяти пяти миль в час, Уолкер направился на север, к пустыне. Он опустил все окна, и в машину ворвался горячий ночной воздух. Миновав северные пределы долины Сан-Фернандо, фургон катился через пустыню.
– ...Пытаясь довести до сведения американской общественности, Жанна, тот факт, что нас затопляет поток иностранных эмигрантов. Южная Калифорния в особенности переполнена беспаспортными рабочими – она просто задыхается от них: На прошлой неделе люди из Национальной безопасности опустили шлагбаум – ну, если вам угодно, провели проверку – на 405-й автостраде, в сорока милях к северу от Сан-Диего. Они обнаружили нелегально едущего иностранца в каждой пятой машине! Образовалась такая пробка, что им пришлось прекратить проверку и пропустить все остальные машины. Они не были готовы бороться с таким количеством иммигрантов!
– Я смотрела репортаж об этом в новостях, доктор.
– Это всего лишь один случай из многих, Жанна. Это верхушка айсберга. Каждую ночь по всей двухтысячемильной американской границе тысячи мексиканцев (фактически вы можете видеть их собственными глазами из окна этой радиостанции) проникают сюда и вливаются в поток американской жизни подобно вирусу, всасывающемуся в кровь здорового человека.
– Однако, доктор Тичнер, не стоит забывать о том, что мы находимся здесь и ведем эту передачу благодаря гостеприимству мексиканского правительства, мексиканского народа.
– О, я вовсе не обвиняю мексиканцев, Жанна. Это не их проблема. Это наша проблема. Я люблю Мексику – для мексиканцев. И Америку люблю – для американцев. Я говорю не только о людях мексиканской национальности. Нашу страну наводняют нелегальные беженцы со всех концов света: Никарагуа, Гватемала, Вьетнам, Камбоджа, Филиппины, Иран. Боже мой, да мы не можем продохнуть даже от законно въехавших иностранцев! Можно пройти пол-Лос-Анджелеса и услышать какую угодно речь, кроме английской!
* * *
Примерно через час после Лос-Анджелеса движение на автостраде заметно разрядилось. Ветер пустыни продувал фургон, пощипывая волосатые руки Уолкера.
– Отвечу вам так, Жанна: разумеется, существует много опасностей. Однако главная из них та, что тревожит меня более всего, – это отрицательное влияние иммиграции на наше общество, нашу культуру.
– Не могли бы вы остановиться на этом подробнее?
– Конечно, Жанна: давайте забудем о рабочих местах, отнятых у американцев. Забудем о миллионах долларов, незаконно вывезенных в другие страны беспаспортными брасерос[53].
Забудем и о тех миллионах, которые пропали для нас, поскольку налогов эти люди не платят. Забудем о наших переполненных школах, о наших задыхающихся социальных и благотворительных учреждениях, приведенных в такое состояние все теми же людьми. Давайте сконцентрируемся лишь на одном вопросе: какое мышление, какой склад ума и какую мораль несут с собой люди в нашу страну. Нас заполонили люди, которым безразличен наш уклад жизни, наша христианская мораль и демократическая форма управления, наш язык и стиль жизни. Эти люди не хотят становиться американцами! Это уже не душераздирающий исход бедных и сирых толп, бегущих под сень Статуи Свободы. Это поток дельцов, ищущих рынок побольше и побогаче!
* * *
Уолкер съехал по наклонной на уровень пониже и, оказавшись под автострадой, повернул налево – на двухполосную дорогу. Высматривая, где бы вновь свернуть на автостраду, с тем чтобы вернуться в Лос-Анджелес, он заметил, как в полумиле от него что-то мелькнуло в свете фар. Ярко блеснули глаза какого-то зверя. Нажав на газ, он погнался за тенью: фары высветили койота, вприпрыжку удиравшего вдоль края дороги. Оглянувшись на стремительно приближающуюся машину, зверь спрыгнул с дороги и побежал в пустыню – он знал, что туда за ним не поедет ни один автомобиль. Но этот почему-то поехал. Уолкер съехал с шоссе на скорости семьдесят пять. Крепко сжимая руль, он заливался громким смехом. Койот понял, что его преследуют, сделал обманный финт направо и метнулся налево. Но голубой фургон неумолимо надвигался. Из последних сил койот развернулся почти на сто восемьдесят градусов. Фургон занесло на рыхлом песке и какую-то долю секунды он балансировал на двух колесах. Уолкер вдавил педаль газа в пол, и машина рванулась за койотом. Зверь вновь метнулся направо, к шоссе, – именно там его и настигла машина. Койот коротко взвизгнул и оказался под колесами. Уолкер ощутил мягкий удар. Он резко затормозил, фургон со скрежетом стал на дыбы и опустился на твердый бетон. Дав задний ход, Уолкер подъехал к койоту. Зверь валялся на дороге, пытаясь ухватить себя зубами, вдыхая запах собственной крови. Он пытался подняться, но не мог – задние ноги были раздавлены. Язык вывалился из пасти. Серая голова повернулась к Уолкеру, и невидящие глаза, полные боли, уперлись в него. Уолкер рассмеялся.
– Не желаете сексу-у-у?! – выкрикивала она, хлопая себя по объемистому заду и заходясь в злобном хриплом смехе. – Хорошего сексу-у-у!
Через некоторое время к ней неторопливо подошла другая проститутка – худосочная белая девица в грязном платье из белого атласа. Она протянула «мультипликационной» шлюхе сигарету. Покурили, поболтали. Когда сигареты были выкурены, белая девица вяло утащилась прочь.
Пару минут спустя подъехал низкий черный «порше» – модель шестьдесят седьмого года. Карикатурная шлюха наклонилась к окну и обменялась с водителем несколькими репликами, после чего открыла дверь и влезла в машину. Оставляя за собой ошметки «линялой» резины, «порше» с ревом исчез.
По ту сторону Сансет-бульвара, примерно в четверти квартала от дороги, Уолкер завел свой фургон, зажег фары и влился в непрерывный поток машин. Четырьмя кварталами восточнее фургон попал в «пробку» (не было никакой возможности обогнать набитый какими-то босяками «шевроле», ехавший с опущенным до мостовой шасси, и «порше», проскочив на красный свет, скрылся из виду. Уолкер рывком вырулил на боковую улицу. Резко тормозя на каждом перекрестке, он добрался задворками до Голливудской автострады. Разогнав фургон до шестидесяти пяти миль в час, Уолкер направился на север, к пустыне. Он опустил все окна, и в машину ворвался горячий ночной воздух. Миновав северные пределы долины Сан-Фернандо, фургон катился через пустыню.
– ...Пытаясь довести до сведения американской общественности, Жанна, тот факт, что нас затопляет поток иностранных эмигрантов. Южная Калифорния в особенности переполнена беспаспортными рабочими – она просто задыхается от них: На прошлой неделе люди из Национальной безопасности опустили шлагбаум – ну, если вам угодно, провели проверку – на 405-й автостраде, в сорока милях к северу от Сан-Диего. Они обнаружили нелегально едущего иностранца в каждой пятой машине! Образовалась такая пробка, что им пришлось прекратить проверку и пропустить все остальные машины. Они не были готовы бороться с таким количеством иммигрантов!
– Я смотрела репортаж об этом в новостях, доктор.
– Это всего лишь один случай из многих, Жанна. Это верхушка айсберга. Каждую ночь по всей двухтысячемильной американской границе тысячи мексиканцев (фактически вы можете видеть их собственными глазами из окна этой радиостанции) проникают сюда и вливаются в поток американской жизни подобно вирусу, всасывающемуся в кровь здорового человека.
– Однако, доктор Тичнер, не стоит забывать о том, что мы находимся здесь и ведем эту передачу благодаря гостеприимству мексиканского правительства, мексиканского народа.
– О, я вовсе не обвиняю мексиканцев, Жанна. Это не их проблема. Это наша проблема. Я люблю Мексику – для мексиканцев. И Америку люблю – для американцев. Я говорю не только о людях мексиканской национальности. Нашу страну наводняют нелегальные беженцы со всех концов света: Никарагуа, Гватемала, Вьетнам, Камбоджа, Филиппины, Иран. Боже мой, да мы не можем продохнуть даже от законно въехавших иностранцев! Можно пройти пол-Лос-Анджелеса и услышать какую угодно речь, кроме английской!
* * *
Примерно через час после Лос-Анджелеса движение на автостраде заметно разрядилось. Ветер пустыни продувал фургон, пощипывая волосатые руки Уолкера.
* * *
– ...Сегодня вечером беседуем на волне «Радио Реальность» с доктором Филиппом Тичнером, возглавляющим организацию «Закроем наши границы», которая призвана достичь именно этого. Доктор Тичнер, какова, на ваш взгляд, главная угроза, связанная с потоком бесконтрольной иммиграции?– Отвечу вам так, Жанна: разумеется, существует много опасностей. Однако главная из них та, что тревожит меня более всего, – это отрицательное влияние иммиграции на наше общество, нашу культуру.
– Не могли бы вы остановиться на этом подробнее?
– Конечно, Жанна: давайте забудем о рабочих местах, отнятых у американцев. Забудем о миллионах долларов, незаконно вывезенных в другие страны беспаспортными брасерос[53].
Забудем и о тех миллионах, которые пропали для нас, поскольку налогов эти люди не платят. Забудем о наших переполненных школах, о наших задыхающихся социальных и благотворительных учреждениях, приведенных в такое состояние все теми же людьми. Давайте сконцентрируемся лишь на одном вопросе: какое мышление, какой склад ума и какую мораль несут с собой люди в нашу страну. Нас заполонили люди, которым безразличен наш уклад жизни, наша христианская мораль и демократическая форма управления, наш язык и стиль жизни. Эти люди не хотят становиться американцами! Это уже не душераздирающий исход бедных и сирых толп, бегущих под сень Статуи Свободы. Это поток дельцов, ищущих рынок побольше и побогаче!
* * *
Уолкер съехал по наклонной на уровень пониже и, оказавшись под автострадой, повернул налево – на двухполосную дорогу. Высматривая, где бы вновь свернуть на автостраду, с тем чтобы вернуться в Лос-Анджелес, он заметил, как в полумиле от него что-то мелькнуло в свете фар. Ярко блеснули глаза какого-то зверя. Нажав на газ, он погнался за тенью: фары высветили койота, вприпрыжку удиравшего вдоль края дороги. Оглянувшись на стремительно приближающуюся машину, зверь спрыгнул с дороги и побежал в пустыню – он знал, что туда за ним не поедет ни один автомобиль. Но этот почему-то поехал. Уолкер съехал с шоссе на скорости семьдесят пять. Крепко сжимая руль, он заливался громким смехом. Койот понял, что его преследуют, сделал обманный финт направо и метнулся налево. Но голубой фургон неумолимо надвигался. Из последних сил койот развернулся почти на сто восемьдесят градусов. Фургон занесло на рыхлом песке и какую-то долю секунды он балансировал на двух колесах. Уолкер вдавил педаль газа в пол, и машина рванулась за койотом. Зверь вновь метнулся направо, к шоссе, – именно там его и настигла машина. Койот коротко взвизгнул и оказался под колесами. Уолкер ощутил мягкий удар. Он резко затормозил, фургон со скрежетом стал на дыбы и опустился на твердый бетон. Дав задний ход, Уолкер подъехал к койоту. Зверь валялся на дороге, пытаясь ухватить себя зубами, вдыхая запах собственной крови. Он пытался подняться, но не мог – задние ноги были раздавлены. Язык вывалился из пасти. Серая голова повернулась к Уолкеру, и невидящие глаза, полные боли, уперлись в него. Уолкер рассмеялся.